41И. Н. Федотова
К ВОПРОСУ ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ТРУДА НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В СССР В КОНЦЕ 1920-х — 1930-е гг.
Введение
Обозначенный в заголовке статьи этап советской истории вполне закономерно привлекает к себе пристальное внимание исследователей. Стержневым процессом в рамках этого периода было становление тоталитарной политической системы, которая в основных своих чертах просуществовала вплоть до конца советской эпохи, предопределяя механизмы взаимодействия государства, общества и человеческой личности.
Ключевыми инструментами утверждения тоталитаризма в Советском Союзе в конце 1920-х — 1930-е гг. были массовые репрессии и мощнейший карательный аппарат, ядром которого стал ГУЛАГ. Анализ феномена ГУЛАГа представлен в большом количестве научных работ, однако многие аспекты данной тематики требуют более глубокого изучения. В частности, недостаточно подробно освещена деятельность подведомственных НКВД СССР предприятий и учреждений, которые использовали труд заключенных, спецпереселенцев и других категорий подневольных работников. Кроме того, следует учесть, что трудовые ресурсы ГУЛАГа включали в себя как малоквалифицированную рабочую силу, так и работников умственного труда в лице научно-технической интеллигенции. Актуальность темы, рассматриваемой в настоящей статье, обусловлена тем обстоятельством, что принудительный труд ученых и инженерно-технических
© Федотова И. Н., 2020
Федотова Ирина Николаевна — кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин, Владимирский юридический институт Федеральной службы исполнения наказаний России, inf2306@yandex.ru (Cand. Sc. (History), Associate Professor at Humane, Social and Economic Studies Department, Vladimir Law Institute of the Federal Penal Service of Russia).
специалистов в ГУЛАГе пока не получил развернутой характеристики на страницах научно-исторической литературы.
Цель работы состоит в том, чтобы выделить основные тенденции в историографическом изучении избранной темы и обозначить перспективные направления дальнейших исследований «гулаговского» этапа в истории отечественной научно-технической интеллигенции. Для достижения поставленной цели представляется необходимым выполнение нескольких задач:
1) выяснить, как интерпретируется историками политический контекст превращения научно-технических кадров в подневольный трудовой ресурс;
2) оценить масштабы и глубину научно-исторического анализа вопросов, касающихся практики трудового использования специалистов-заключенных на объектах НКВД СССР в рамках рассматриваемого периода.
Определим содержательные границы применяемой в статье терминологии. Под принудительным понимается такой труд, основным стимулом к которому служит насилие. Следует отметить, что в конце 1920-х — 1930-е гг. советская государственная власть применяла разного рода механизмы принуждения к труду по отношению ко всем категориям работников, включая колхозное крестьянство, рабочих и служащих. Строго говоря, свободного труда в СССР на этапе становления тоталитарной политической системы не существовало. Поэтому целесообразно разделить работников на условно вольнонаемных и непосредственно принуждаемых к труду. Критерием для такого разграничения является ведомственная подчиненность трудовых ресурсов. Непосредственно принуждаемыми к труду были категории работников, подконтрольные структурам карательного аппарата — ОГПУ, а в дальнейшем НКВД СССР. К числу таковых относились заключенные, спецпереселенцы, трудмобилизованные (трудармейцы), военнопленные, интернированные, лица, содержавшиеся в проверочно-фильтрационных лагерях. Подавляющее большинство представителей научно-технической интеллигенции, непосредственно принуждаемых к труду, по своему правовому статусу были заключенными, т. е. отбывали лишение свободы, назначенное по приговору суда или по постановлению органов внесудебной репрессии.
Общепринятой трактовки понятия «научно-техническая интеллигенция» на сегодняшний день в литературе нет. С точки зрения автора настоящей статьи, в это понятие следует включать, во-первых, специалистов, занимающихся исследованиями в области точных, естественных и экономических наук, а во-вторых, инженерно-технический персонал, который выполняет проектную и конструкторскую работу, а также осуществляет управление сложными технологическими процессами на производстве.
Политическое преследование научно-технической интеллигенции как предпосылка превращения ее в подневольный трудовой ресурс
Исследователи, изучающие советский период истории отечественной интеллигенции, справедливо указывают на тот факт, что вплоть до конца 1920-х гг. отношение политического руководства страны к научно-техническим кадрам и отношение к специалистам-гуманитариям существенно различались. Гуманитарии в большинстве своем не устраивали правящую верхушку по принципиальным идеологическим причинам; это обстоятельство еще в 1922 г. послужило поводом к внесудебному преследованию гуманитарной интеллигенции. В ходе операции, известной под названием «Философский пароход», десятки ученых, философов и деятелей культуры, составлявших интеллектуальную элиту российского общества, были высланы за пределы РСФСР в административном порядке1.
По отношению к научно-технической интеллигенции большевики во главе с Лениным, напротив, продемонстрировали готовность к сотрудничеству. Эта позиция была обусловлена вполне прагматическими соображениями, а именно стремлением использовать высококвалифицированные кадры в интересах скорейшего восстановления и развития экономики, подорванной последствиями революции и Гражданской войны. Поиск компромисса в данном случае облегчался тем, что большинство научно-технических специалистов, не разделяя коммунистических идей, проявляли лояльность к советской власти и в политической деятельности не участвовали. Историки, по существу, единодушны в мнении о том, что дореволюционные кадры научно-технической интеллигенции внесли огромный вклад
в проведение политики нэпа — как в области разработки ее стратегии, так и на уровне практической реализации во всех отраслях народного хозяйства2. О масштабах и значимости работы старых специалистов наглядно свидетельствует тот факт, что к концу 1920-х гг., по данным профессора В. С. Меметова, дореволюционная интеллигенция составляла около 60 % сотрудников научно-исследовательских учреждений и преподавательских кадров высшей школы, а также 80 % руководящих работников, занятых в промышленности3.
Политическое преследование научно-технической интеллигенции было инициировано Сталиным и началось на фоне свертывания нэпа. Переход к форсированной индустриализации и сплошной коллективизации аграрного сектора означал кардинальный пересмотр народнохозяйственных приоритетов, замену экономических стимулов директивным планированием и принуждением. Поддержать волюнтаризм и насилие дореволюционные кадры специалистов не могли принципиально в силу присущей им высокой квалификации и склада профессионального мышления, поэтому, как справедливо отмечают исследователи, научно-технические специалисты стали рассматриваться сталинским руководством в качестве непримиримого противника, подлежащего уничтожению. Однако репрессии в отношении их оказались вплетены в более широкий контекст и были в полной мере использованы Сталиным в ходе борьбы за единоличную власть.
Подробный анализ основных этапов этого противоборства представлен в трудах Р. А. Медведева и О. В. Хлевнюка. Им удалось рассмотреть преследование научно-технических специалистов в тесной взаимосвязи с другими значимыми социально-политическими процессами, происходившими в стране. Следует отметить, что монография Р. А. Медведева «К суду истории», подготовленная в начале 1970-х гг. и изданная на Западе, представляет собой первый в отечественной науке опыт историографического описания тоталитарного режима, сформировавшегося в СССР в годы правления Сталина. Работа над монографией осложнялась отсутствием доступа к основной массе документальных материалов, и компенсировать этот дефицит автору приходилось за счет источников личного происхождения (воспоминания, дневниковые записи, письма и интервью
с участниками событий)4. Монография О. В. Хлевнюка относится к современному этапу в развитии российской исторической науки и написана на основе обширного комплекса источников из архивных фондов, ставших доступными для исследователей на рубеже 1980—1990-х гг. Примечательно, что выводы, сделанные Р. А. Медведевым и О. В. Хлевнюком по результатам проведенного анализа, в целом совпадают.
Эти выводы можно сформулировать в виде трех ключевых тезисов. Во-первых, оба автора акцентируют внимание на том, что под руководством Сталина и при его непосредственном участии ОГПУ сфабриковало целую серию политических процессов, направленных против старых кадров научно-технической интеллигенции. Это процесс по «шахтинскому делу» и последовавшие за ним процессы по «делу Промпартии», «делу Трудовой крестьянской партии», «делу Союзного бюро меньшевиков». Все эти никогда не существовавшие в реальности антисоветские организации якобы не только занимались экономическим шпионажем, диверсиями и иной вредительской деятельностью, но и планировали государственный переворот, в результате которого предполагалось создать правительство с участием лидеров «правого крыла» в ВКП(б). Таким образом, миф о вредительстве научно-технической интеллигенции был использован Сталиным в борьбе со своими политическими оппонентами: Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, М. П. Томским и их единомышленниками.
Во-вторых, следует учесть, что дискредитация научно-технических специалистов разворачивалась в условиях глубокого кризиса, поразившего советскую экономику на рубеже 1920—1930-х гг. Кризис был вызван проведением несбалансированной политики «индустриального скачка», которая не учитывала реальных возможностей народного хозяйства. Последствиями авантюризма правящей верхушки стали острейший дефицит бюджета, расстройство торговли и денежного обращения, задержки с выдачей заработной платы, хроническая нехватка продовольствия, многочисленные аварии на производстве. Поэтому широковещательные кампании по разоблачению «вредительства и саботажа» специалистов были необходимы руководству страны как способ манипулирования общественным
сознанием, чтобы объяснить нараставшие экономические трудности происками «врагов».
Выполняя указания Сталина, органы ОГПУ повсеместно «раскрывали» филиалы и низовые ячейки подпольных вредительских организаций, в результате чего репрессиям были подвергнуты десятки тысяч высококвалифицированных специалистов, работавших на производстве, в научно-исследовательских учреждениях и вузах, а также во всех звеньях управления народным хозяйством, включая ВСНХ и народные комиссариаты.
Наконец, в-третьих, расправу с научно-технической интеллигенцией, как отмечают Р. А. Медведев и О. В. Хлевнюк, следует оценивать в общем контексте репрессивной политики тоталитарного режима. Эти акции способствовали нагнетанию в стране атмосферы всеобщего страха, подавлению любых проявлений инакомыслия и оппозиционности, что в полной мере отвечало интересам Сталина и его ближайшего окружения5.
Преступления, в которых обвиняли научно-технических специалистов, относились к числу государственных (контрреволюционных и особо опасных преступлений против порядка управления). Такого рода преступления карались расстрелом либо лишением свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ).
Таким образом, в работах Р. А. Медведева и О. В. Хлев-нюка получили систематизированную характеристику социально-политические предпосылки репрессий, которым была подвергнута научно-техническая интеллигенция в конце 1920-х — 1930-е гг. Репрессии, беспрецедентные по своим масштабам и жестокости, представляли собой серию спланированных и организованных властями акций, в ходе которых огромное количество специалистов высокой квалификации были уничтожены физически или стали узниками ГУЛАГа.
Различные аспекты этой обширной тематики освещаются на страницах журнала «Интеллигенция и мир». В статьях М. В. Ермушина проанализирован феномен «спецеедства» на производстве. Автору удалось наглядно показать, что если в годы нэпа инженерно-технические секции отраслевых профсоюзов достаточно эффективно отстаивали права своих членов, то «Шахтинское дело» и последовавшие за ним процессы привели
к свертыванию этой работы. Органы ОГПУ целенаправленно устанавливали связи между специалистами-«вредителями» и профсоюзными объединениями, в результате чего профсоюзное движение инженеров и техников было полностью скомпрометировано6.
В работе А. И. Масловой дана развернутая характеристика процесса по «делу Промпартии», включая «разоблачение» ее вымышленных филиалов в целом ряде крупных индустриальных центров7. Интересный опыт локального интеллигентоведче-ского исследования представлен в статье К. А. Юдина. На материалах Ивановского края автор проанализировал механизм и масштабы репрессий, развернутых в 1930-х гг. в отношении профессорско-преподавательского состава вузов и техникумов8.
Практика трудового использования специалистов-заключенных на объектах НКВД СССР в конце 1920-х — 1930-е гг.
Одним из первых исследователей архивных фондов НКВД СССР, частично рассекреченных в годы перестройки, был В. Н. Земсков. Используя делопроизводственную документацию ГУЛАГа, он опубликовал сводные данные об уровне образования заключенных, содержавшихся в ИТЛ. Уточним, что по образовательному критерию заключенные подразделялись на пять категорий: имеющих высшее, среднее и начальное (низшее) образование, малограмотных и неграмотных. Изученные В. Н. Земсковым материалы свидетельствуют, что за период с 1934 по 1941 г. количество заключенных с высшим образованием увеличилось в 8,6 раза (с 3572 до 30 721 чел.), со средним образованием — в 5,5 раза (с 28 577 до 156 585 чел.); доля лиц с высшим образованием в общей массе заключенных возросла втрое (с 0,7 до 2,1 %), со средним образованием — почти вдвое (с 5,6 до 10,7 %). Эти данные позволили В. Н. Земскову сделать вывод о том, что с первой половины 1930-х гг. «опережающими темпами в составе лагерных заключенных росли численность и удельный вес интеллигенции»9.
Опыт системного анализа деятельности ГУЛАГа представлен в монографии Г. М. Ивановой, изданной в 2006 г. На основе ранее не опубликованных архивных материалов автор исследует ГУЛАГ как элемент политико-правовой
и социально-экономической структуры советского государства, в частности дает подробную характеристику лагерно-промышлен-ного комплекса. Г. М. Иванова справедливо указывает на тот факт, что возникновение «гулаговской» экономики теснейшим образом связано с внутриполитическими приоритетами сталинского руководства. Форсированная индустриализация, носившая экстенсивный характер, проводилась в основном методами внеэкономического принуждения, поэтому ГУЛАГ изначально рассматривался как один из важнейших инструментов осуществления этого курса. Подневольные трудовые ресурсы ГУЛАГа представляли для государственной власти интерес по нескольким принципиальным соображениям. Во-первых, эта рабочая сила отличалась высокой мобильностью, иными словами, заключенных можно было беспрепятственно перебрасывать в любые регионы, в том числе самые отдаленные и слабоосвоенные, отличавшиеся тяжелейшими климатическими условиями, не имевшие никакой производственной, транспортной и жилой инфраструктуры. Во-вторых, труд заключенных был практически бесплатным10.
Опираясь на финансово-хозяйственную документацию, сохранившуюся в архивных фондах НКВД СССР, Г. М. Иванова показывает, что на протяжении 1930-х гг. сформировалось более трех десятков крупных производственных объединений, которые были подведомственны ГУЛАГу и имели определенную отраслевую специализацию. Каждое из них включало в себя несколько лагерей и именовалось управлением ИТЛ.
Накануне Великой Отечественной войны лагерная экономика охватывала 20 отраслей народного хозяйства, среди которых ведущими были горно-металлургическая (добыча и переработка железной руды и цветных металлов), топливная (добыча угля, нефти и газа), лесозаготовительная. Наряду с промышленным производством, к числу основных элементов лагерной экономики относилось капитальное строительство. Будучи неотъемлемой частью советской директивной системы народного хозяйства, ГУЛАГ выполнял предписанные правительством плановые задания, объемы которых ежегодно возрастали. Естественно, что реализация каждого отраслевого направления производственной деятельности требовала привлечения не только
малоквалифицированной рабочей силы, но и специалистов соответствующего профиля11.
Таким образом, на основе впервые введенных в научный оборот архивных материалов Г. М. Ивановой удалось не просто раскрыть конкретно-исторический контекст вовлечения научно-технической интеллигенции в деятельность лагерно-промыш-ленного комплекса, но и обозначить круг специальностей, наиболее востребованных на производственных объектах НКВД СССР. Автор монографии отмечает, что сложность и масштабность хозяйственных задач, стоявших перед ГУЛАГом, объективно требовали от его руководства использовать квалифицированные кадры в максимально возможной степени. Именно этими мотивами было обусловлено издание внутриведомственного циркуляра от 25 октября 1933 г., в котором ОГПУ предписывало своим местным органам сообщать в ГУЛАГ информацию обо всех высококвалифицированных специалистах, приговоренных к лишению свободы, в том числе «инженерах, техниках, профессорах, научных работниках, врачах, агрономах, плановиках-экономистах и крупных адмхозработниках (директорах, членах правлений объединений и трестов)». С учетом этих сведений ГУЛАГ должен был распределять специалистов по ИТЛ12.
К сожалению, в работе Г. М. Ивановой не представлен анализ практики распределения и дальнейшего привлечения к труду специалистов из числа заключенных. Материал монографии не содержит исследовательских выводов о том, как фактически использовались в лагерях кадры высокой квалификации. Иными словами, этот важный аспект истории «гулаговской» экономики остался неосвещенным.
Частично восполнить существующий пробел позволяют исследования регионального уровня. В первую очередь необходимо отметить коллективную работу «ГУЛАГ. Экономика принудительного труда», опубликованную дважды: в 2005 и 2008 г. Несколько глав этого издания посвящены функционированию ИТЛ в тех районах страны, где рабочая сила заключенных применялась наиболее широко (Карелия, Урал, Сибирь, Дальний Восток и др.). С точки зрения рассматриваемой нами темы интерес представляют главы, подготовленные Д. Норландером, Л. И. Бородкиным и С. Эртцем.
В научно-историческом очерке Д. Норландера «Магадан и становление экономики Дальстроя в 1930-е гг.» охарактеризована деятельность Главного управления строительства Дальнего Севера НКВД СССР, одного из ведущих производственных объединений ГУЛАГа, основное предназначение которого заключалось в обеспечении добычи золота. Изучение архивных материалов Дальстроя позволило автору установить очевидный приоритет принудительного труда в промышленном развитии северной части Дальнего Востока. Согласно подсчетам автора, в структуре рабочей силы, задействованной в данном регионе в 1930-х гг., заключенные составляли 85 %, тогда как вольнонаемные работники — лишь 15 %. В рамках своего локального исследования Д. Норландер делает вполне обоснованный вывод о том, что без участия ИТЛ хозяйственное освоение отдаленных, труднодоступных окраин страны, таких как Дальний Восток, было бы невозможно13.
Обращают на себя внимание авторские наблюдения, касающиеся трудового использования заключенных-специалистов. Сведения о высококвалифицированных кадрах, направленных ГУЛАГом на объекты Дальстроя, автор анализирует в общем контексте репрессий, которым была подвергнута интеллигенция в конце 1920-х — 1930-е гг. По мнению Д. Норландера, существовала непосредственная связь между потребностями производственных объектов НКВД в кадрах и тем, какие профессиональные отряды интеллигенции становились главными объектами преследования со стороны властей. Как отмечает автор, это были «специалисты, в которых сильно нуждались отдаленные регионы СССР, но которые никогда не поехали бы туда добровольно... Дальстрою срочно требовались такие специалисты (так же как и другим подразделениям ГУЛАГа по всему СССР), и эта потребность, без сомнения, влияла на структуру арестов того периода». Применительно к Дальстрою автор имеет в виду прежде всего инженерно-технических работников (ИТР) горнодобывающего профиля14. Таким образом, на основе архивных материалов, относящихся к одному из крупных производственных объединений ГУЛАГа, Д. Норландер показывает тщательно замаскированные сталинским руководством экономические мотивы репрессий,
развернутых в отношении научно-технических специалистов на этапе форсированной индустриализации.
Схожие выводы высказывают Л. И. Бородкин и С. Эртц в очерке, посвященном деятельности Норильского ИТЛ, существовавшего в 1935—1956 гг. Этот лагерный комплекс выполнял задачи по разработке богатых медно-никелевых месторождений Заполярья, строительству и обслуживанию Норильского горно-металлургического комбината. Использованная авторами делопроизводственная и статистическая документация показывает, что на протяжении первых двух десятилетий функционирования Норильского комбината его работники почти в полном составе были заключенными. Иными словами, реализация этого крупномасштабного индустриального проекта, географически локализованного в суровом Заполярье, стала возможной именно за счет эксплуатации подневольного труда15.
Авторы анализируют кадровый состав ИТР комбината и указывают на тот факт, что если во второй половине 1930-х гг. вольнонаемных среди них практически не было, то в 1940— 1950-х гг. удельный вес данной категории ИТР повысился, но главным образом за счет того, что осужденных специалистов после отбытия срока наказания переводили на положение ссыльных с запретом покидать границы Норильска. Вольнонаемными такие работники были лишь номинально, а фактически оставались на комбинате против своей воли. Авторы справедливо отмечают, что в основе этой откровенно противозаконной практики лежали интересы развития производства16. Таким образом, инженерно-технические специалисты — заключенные представляли собой ценный трудовой ресурс, которым карательная система обеспечивала себя путем жестоких репрессий и который стремилась максимально прочно закрепить за промышленными предприятиями и строительными объектами ГУЛАГа.
Отдельного рассмотрения требует вопрос об использовании кадров научных работников. Привлечение к труду репрессированных ученых принято связывать с феноменом засекреченных научно-исследовательских и проектно-конструкторских организаций. Они именовались особыми техническими бюро, специальными техническими бюро, особыми конструкторскими бюро, а в просторечии получили название «шарашки». Ценные соображения
об их деятельности в рамках рассматриваемого периода содержатся в работах А. К. Соколова. На основе материалов из архивных фондов ОГПУ автору удалось установить, что уже к 1931 г. закрытые бюро существовали в Москве, Ленинграде, Баку, Ростове, Харькове, Новосибирске и других городах. В бюро работали около четырехсот ученых и инженеров. Большинство этих специалистов занимались военно-техническими разработками (в сфере авиации, танкостроения, артиллерии, военной химии, судостроения и т. д.). Некоторые бюро выполняли проекты особой важности для гражданских отраслей промышленности. Например, в одном из особых конструкторских бюро работала группа научно-технических специалистов, осужденных в 1930 г. по сфабрикованному «делу Промпартии». Руководил группой «председатель» данной мифической антисоветской организации профессор Л. К. Рамзин, крупнейший в СССР специалист в области теплотехники и котлостроения, в прошлом директор Всероссийского теплотехнического института. Эта группа специалистов-заключенных подготовила уникальный по своим характеристикам проект котла высокого давления.
Таким образом, возникновение «шарашек» напрямую связано со сталинской политикой форсированной индустриализации. Вместе с тем, указывает А. К. Соколов, вплоть до конца 1930-х гг. закрытые технические и конструкторские бюро представляли собой довольно редкое явление, а широкое распространение получили позднее — накануне Великой Отечествен-
« 17
ной войны, в военные и послевоенные годы .
Применительно к рассматриваемому нами периоду гораздо чаще использовалась другая форма эксплуатации научных кадров из числа заключенных. Как уже отмечалось, перед ГУЛАГом были поставлены задачи по освоению природных богатств отдаленных окраин страны, поэтому важнейшее для карательного ведомства значение приобретали кадры геологов и ученых, специализировавшихся в смежных с геологией областях естествознания. Приходится констатировать, что вплоть до настоящего времени профессиональная деятельность ученых — узников сталинских лагерей получила крайне слабое историографическое освещение. Это относится ко всем сферам научного знания, в частности к геологии. Что касается конкретно
взятой отрасли геолого-минералогических наук, то среди работ, подготовленных на общесоюзном материале, можно отметить биографический справочник «Репрессированные геологи», изданный коллективом Всероссийского научно-исследовательского геологического института им. А. П. Карпинского. В справочнике представлены статьи о геологах, которые стали жертвами репрессий в годы советской власти и многие из которых продолжали вести научную работу в условиях заключения18.
На локальном уровне данная тематика почти не исследована, за исключением Крайнего Севера европейской части Советского Союза (Коми АССР и Ненецкий национальный округ). Эта территория включает в себя богатые угольные, нефтегазовые и другие месторождения, расположенные в бассейне реки Печоры и ее притоков: Ижмы, Ухты, Усы, Воркуты; в географической литературе за этим регионом закрепилось наименование «Печорский край». В начале 1990-х гг. были опубликованы статьи А. Н. Каневой, В. Р. Полищука и А. И. Галкина, освещавшие отдельные аспекты профессиональной деятельности геологов-заключенных в печорских лагерях19. В дальнейшем работа была продолжена коллективом авторов под руководством доктора технических наук Е. В. Марковой, которая шестнадцать лет прожила в Воркуте на положении заключенной, а затем ссыльной и лично общалась со многими научными работниками, отбывавшими наказание в ИТЛ Печорского края. Инициированный Е. В. Марковой проект был поддержан грантом Российского гуманитарного научного фонда; результатами реализации проекта стали цикл статей, опубликованных в конце 1990-х — начале 2000-х гг., и подготовленная на их основе работа обобщающего характера «Гулаговские тайны освоения Севера»20.
Возглавляемому Е. В. Марковой коллективу удалось изучить значительный массив документов, содержащихся в фондах Государственного архива РФ, а также государственных и ведомственных архивах Республики Коми. Анализ собранных материалов позволил авторам показать, что в конце 1920-х — 1930-е гг. ученые — узники печорских лагерей выполняли целый комплекс научных задач, решение которых было необходимо для экономического освоения Крайнего Севера. К числу таких задач относились открытие месторождений полезных ископаемых,
оценка промышленного значения месторождений, поиск наиболее рациональных способов их разработки. При этом геологам и геохимикам, как правило, приходилось проводить исследования, не имея соответствующей техники, оборудования, научной литературы. Более того, в районах, которые предстояло осваивать, не было ни жилья, ни коммуникаций, ни запасов продовольствия. Иными словами, условия труда и быта совершенно не соответствовали масштабу и сложности выполняемой научной работы. Но, несмотря на все препятствия, заключенные геологи и геохимики сумели обеспечить полноценное научное сопровождение промышленного освоения Печорского края21.
К сожалению, после 2001 г. этот интересный проект не получил дальнейшего развития, поэтому целый ряд вопросов остаются не до конца раскрытыми, в частности, еще предстоит оценить тот вклад, который специалисты-заключенные печорских ИТЛ внесли в развитие прикладных и фундаментальных исследований в области естествознания.
Выводы
Представленный в настоящей статье опыт анализа научно-исторической литературы позволяет выделить следующие тенденции в изучении избранной темы. На сегодняшний день может считаться общепризнанным среди историков тот факт, что репрессии, которым была подвергнута научно-техническая интеллигенция в СССР в конце 1920-х — 1930-е гг., носили спланированный, организованный характер и обусловливались сменой внутриполитических приоритетов руководства страны. Свертывание нэпа и переход к форсированной индустриализации, осуществлявшейся методами внеэкономического принуждения, требовали от правящей верхушки во главе со Сталиным безжалостного подавления интеллигенции как той социальной силы, которая не только разделяла принципы нэпа, но и внесла весомый практический вклад в реализацию этой доктрины. Именно таков политический контекст заведомо противозаконного уголовного преследования специалистов, в результате которого десятки тысяч человек были лишены свободы.
На основе обширного документального материала, почерпнутого из рассекреченных архивных фондов, исследователи
убедительно показывают, что ГУЛАГ остро нуждался в подневольных кадрах высокой квалификации. В планах индустриализации карательному ведомству неслучайно отводилась одна из ключевых ролей. Осужденные, в том числе специалисты, представляли собой дешевый и весьма удобный в использовании трудовой ресурс, распоряжаться которым государственная власть могла практически без ограничений и вплоть до полного его истощения. Поэтому на ИТЛ возлагались наиболее трудновыполнимые задачи, прежде всего такие как хозяйственное освоение отдаленных, малонаселенных окраин страны, располагавших огромными природными богатствами. Промышленным предприятиям и стройкам ГУЛАГа требовались ИТР соответствующих специальностей, а также научные кадры (в основном геологи и геохимики), которые обеспечили бы исследование природных ресурсов и поиск эффективных способов их эксплуатации.
Эти концептуальные положения в современной отечественной историографии представляются общепринятыми и вполне очевидными. Гораздо слабее изучена практика трудового использования научно-технических кадров из числа заключенных. Специальных работ по данной тематике к настоящему времени нет. В обобщающих исследованиях по истории ГУЛАГа, таких как монография Г. М. Ивановой, получили освещение главным образом директивные установки руководства карательного ведомства на этот счет, а не документальный материал, который позволял бы судить о масштабах, характере, отраслевой специфике применения высококвалифицированного принудительного труда. Прояснению этих вопросов способствуют исследования локального уровня, однако пока они единичны.
Таким образом, дальнейшее изучение феномена принудительного труда научно-технической интеллигенции требует анализа широкого круга источников, отражающих фактическое использование кадров специалистов-заключенных как в целом по ГУЛАГу, так и в границах отдельно взятых отраслей и регионов. Подробная историческая реконструкция этой практики позволит исследователям сделать важные шаги в решении проблемы эффективности «гулаговской» экономики, составлявшей неотъемлемую часть советского народного хозяйства тоталитарной эпохи.
Примечания
1 Репников А. В. «Философский пароход» // Большая российская энциклопедия. URL: http://www.bigenc.ru/domestic_history/text/4713482 (дата обращения: 12.10.2019).
2Медведев Р. А. К суду истории: о Сталине и сталинизме. М., 2011. С. 174; Хлевнюк О. В. Хозяин: Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010. С. 462; Репрессированная интеллигенция, 1917—1934 гг. / под ред. Д. Б. Павлова. М., 2010. С. 20—21; Кислицын С. А. Научная элита в системе политической власти. М., 2013. С. 39—42; Ефимкин А. П. Дважды реабилитированные: Н. Д. Кондратьев, Л. Н. Юровский. М., 1991. С. 90—108; Комлев С. Л. Конъюнктурный институт: (судьба научной школы Н. Д. Кондратьева) // Репрессированная наука / под общ. ред. М. Г. Ярошевского. Л., 1991; Мау В. А. Реформы и догмы, 1914—1929: очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М., 1993; Юровский В. Е. Архитектор денежной реформы 1922—1924 годов // Вопросы истории. 1995. № 2; Ясный Н. Советские экономисты 1920-х годов. Долг памяти. М., 2012. С. 242—251, 302—304; Агеев А. И., Мясоедов Б. А. Сорокин и Кондратьев — два переплетенных пути // Экономические стратегии. 2013. № 5; Н. Д. Кондратьев: кризисы и прогнозы в свете теории длинных волн: взгляд из современности / под ред. Л. Е. Гринина, А. В. Коротаева, В. М. Бондаренко. М., 2017. С. 69—80.
3 Меметов В. С. О некоторых методологических подходах в изучении понятия «интеллигенция» в отечественной историографии // Интеллигенция и мир. 2008. № 2. С. 12; Меметов В. С., Расторгуев В. Н. Интеллигенция // Большая российская энциклопедия. URL: http://www.bigenc.ru/domestic_history/text/2013995 (дата обращения: 12.10.2019).
4 Медведев Р. А. Указ. соч. С. 5—6.
5 Там же. С. 177—186, 195, 267; Хлевнюк О. В. Указ. соч. С. 33—57, 72—83.
6 Ермушин М. В. Инженерно-техническая интеллигенция и рабочие в годы НЭПа: проблема взаимоотношений // Интеллигенция и мир. 2011. № 1; Его же. Инженерно-техническая интеллигенция и профсоюзы в годы новой экономической политики // Там же. 2012. № 1.
7 Маслова А. И. Отечественные ученые и инженеры в условиях судебного процесса «Промпартии» 1930 года: как цель оправдывала средства // Интеллигенция и мир. 2018. № 2.
8 Юдин К. А. Репрессивная политика сталинского режима в отношении научно-педагогической интеллигенции в 1930-е гг.: методы и практика // Интеллигенция и мир. 2014. № 4.
9 Земсков В. Н. ГУЛАГ: (историко-социологический аспект) // Социологические исследования. 1991. № 6.
10 Иванова Г. М. История ГУЛАГа, 1918—1958: социально-экономический и политико-правовой аспекты. М., 2006. С. 228—234.
11 Там же. С. 228—246.
12 Там же. С. 179.
13 ГУЛАГ: экономика принудительного труда. М., 2008. С. 239—242.
14 Там же. С. 245.
15 Там же. С. 197—236.
16 Там же. С. 210—211, 219, 236.
17 Соколов А. К. «Особое напряжение»: кадры советского Военпрома в конце 1920-х — начале 1930-х гг. // Отечественная история. 2007. № 4; ГУЛАГ: экономика принудительного труда. С. 26.
18 Репрессированные геологи: биографические материалы / гл. ред. В. П. Орлов; отв. ред. Л. П. Беляков, Е. М. Заблоцкий. 3-е изд., испр., доп. М.; СПб., 1999.
19 Канева А. Н. УхтПечлаг, 1929—1938 // Звенья: исторический альманах. М., 1991. Вып. 1; Полищук В. Р. Судьба профессора И. Я. Баши-лова // Репрессированная наука / под общ. ред. М. Г. Ярошевского. Л., 1991; Галкин А. И. Вклад И. Н. Стрижова в дело охраны и рационального использования нефтяных недр // Вопросы истории естествознания и техники. 1991. № 4.
20 Маркова Е. В. Безымянный мозговой трест // Alma Mater: вестник высшей школы. 1997. № 6, № 7; Маркова Е. В., Волков В. А., Род-ный А. Н., Ясный В. К. Ученые — узники печорских лагерей ГУЛАГа // Новая и новейшая история. 1998. № 1; Маркова Е. В., Родный А. Н. Наука в Воркутлаге как феномен тоталитарного государства // Вопросы истории естествознания и техники. 1998. № 3; Маркова Е. В., Волков В. А., Родный А. Н., Ясный В. К. Судьбы интеллигенции в Воркутинских лагерях, 1930—1950-е годы // Новая и новейшая история. 1999. № 5; Их же. У истоков геологической службы Заполярья // Отечественная геология. 2000. № 3; Гулаговские тайны освоения Севера / авт.-сост. Е. В. Маркова, В. А. Волков, А. Н. Родный, В. К. Ясный; под ред. И. С. Пашковского. М., 2001.
21 Маркова Е. В., Волков В. А., Родный А. Н., Ясный В. К. Ученые — узники печорских лагерей ГУЛАГа; Гулаговские тайны освоения Севера. С. 45—89.
