CC BY
44
УДК 81.42
К ВОПРОСУ ОБ ИНТЕРПРЕТАЦИИ УСТОЙЧИВЫХ ФРАГМЕНТОВ ФОЛЬКЛОРНОГО ТЕКСТА
© 2018
Мальцева Татьяна Ивановна, кандидат филологических наук, доцент кафедры педагогики и методики дошкольного и начального образования Воронежский государственный педагогический университет (394086, Россия, Воронеж, улица Ленина, 86, e-mail: [email protected])
Аннотация. Статья посвящена проблеме интерпретации устойчивых фрагментов фольклорного текста. Несмотря на многолетний опыт изучения этого явления, в фольклористике все еще нет единства в понимании формулы, не выработано определения формулы, которое можно было бы считать исчерпывающим. До сих пор принадлежность словосочетаний и предикативных структур к единицам формульного типа определялась в фольклористике главным образом на основе критерия устойчивости их лексического состава, в ряде случаев - также с учетом типизированного характера их синтаксической формы. В настоящей статье устойчивые фрагменты текста былины, а именно конструкции, репрезентирующие противников героя, были рассмотрены не только с точки зрения синтаксической организации и лексического наполнения, но и с точки зрения их смысловой организации. В ходе анализа была отмечена структурно-семантическая стабильность рассматриваемых конструкций, которая объясняется типовой функцией вводимого персонажа. Было выявлено, что сказитель использует синтаксические конструкции, построенные по одной и той же структурной схеме, которую заполняет ограниченная группа высокочастотных лексем. Полученные данные позволили нам предложить иную, отличную от общепринятой, трактовку фольклорной формулы как устойчивой языковой конструкции, представляющей собой сплав семантического, синтаксического и лексического компонентов.
Ключевые слова: былина, фольклорная формула, герой, антагонист, Соловей-разбойник, Калин, Батыга, репрезентирующая конструкция, смысловой блок, синтаксис, лексема, определение фольклорной формулы, анализ, позиционная схема.
TO THE STUDY OF INTERPRETATION OF ESTABLISHED FRAGMENTS
OF FOLKLORE TEXT
© 2018
Maltseva Tatyana Ivanovna, candidate of philological science, Docent of the Department of Pedagogy and Methodology of Pre-school and Primary Education Voronezh State Pedagogical University (394086, Russia, Voronezh, Lenin's street, 86, e-mail: [email protected])
Abstract. The article is dedicated to the problem of interpretation of established fragments of folklore text. Despite the many-years experience in studying this phenomenon, there still is no unity in the understanding of the formula, and the determination of the formula which could be considered comprehensive has not been elaborated. Until now, the appurtenance of collocations and predicative structures to units of the formula type was mainly determined in folklore studies on the basis of the criterion of stability of their lexical content, and in a number of cases also with taking into consideration the typified nature of their syntactic form. In the present article, established fragment of the text of a heroic epic, namely structures representing enemies of the hero, were analyzed not only from the point of view of lexical arrangement and lexical content, but also from the point of view of their semantic arrangement. In the course of the analysis, the structural and semantic stability of the discussed structures was mentioned which can be explained by a typical function of an introduced character. It was determined that the teller uses syntactical structures built using the same structural scheme which is filled by a limited group of high-frequency lexical elements. The obtained data allowed us to propose another, different from the commonly used, rendering of the folklore formula as an established language structure represented by a composition of the semantic, syntactic and lexicological components.
Keywords: heroic epic, folklore formula, hero, antagonist, Solovei the Brigand, Kalin, Batyga, representing structure, semantic block, syntax, lexical element, the definition of folklore formula, analysis, positional scheme
Известно, что отличительной чертой фольклорного текста является его формульный характер. Стереотипность сказочной формы и стиля отмечал еще в 1873 году выдающийся русский фольклорист и писатель А.Н. Афанасьев. В предисловии к изданию сборника собранных и обработанных им сказок, исследователь писал: «Раз рассказанное метко и обрисованное удачно и наглядно уже не переделывается, а как будто застывает в этой форме и постоянно повторяется там, где это будет признано необходимым по ходу сказочного действия» [1, с. 503].
Обзор работ, посвященных изучению устойчивых сегментов фольклорных текстов - формул, показывает, как неоднозначно трактуется это явление, как по-разному теоретически интерпретируется. Следует отметить и неоднозначность в понимании сущности самой формулы, ее объема, выполняемых функций, места, занимаемого в текстах фольклорных произведений различных жанров.
Так, П.Д. Ухов, исследуя былинные тексты, обращает внимание на межсюжетность формул и устойчивость их словесного оформления. «Формулы, - пишет исследователь, - определенным сюжетом не связаны, используются в различных произведениях и в словесном оформлении приобретают относительно устойчивый 64
вид» [2, с. 94].
А.Т. Хроленко делает акцент на наличие в формуле константных элементов, устойчивость формул и их межсюжетность. Формула, по мнению ученого, - «это фрагмент песенного текста, обладающий константными элементами, устойчивый, не связанный с определенным сюжетом и повторяющийся в различных по тематике текстах» [3, с. 21].
Эстетический аспект формулы подчеркивает И.А. Оссовецкий: «формула включает в себя сочетания художественного определения (эпитета) с определяемым, стабильные синтаксические конструкции со словами-символами и с заданной экспрессией (различные виды параллелизмов), обобщенное обозначение пространства, времени, качества, количества, зачины, запевки, концовки» [4, с. 72].
Н.М. Ведерникова, исследуя волшебные сказки, заостряет внимание на повторяемости и межсюжетности формул. Художественные формулы - «это поэтические штампы, часто повторяемые в пределах одного текста, которые используются волшебными сказками различных сюжетов» [5, с. 62].
На повторяемость формул в рамках сказочного повествования обращает внимание И.Я. Симина, выделяя, помимо повторяемости, и другие аспекты формулы, ка-Baltic Humanitarian Journal. 2018. Т. 7. № 2(23)
филологические науки - Мальцева Татьяна Ивановна
языкознание К ВОПРОСУ ...
кие как устойчивость лексико-грамматического состава формулы, ее ритмической организации [6, с. 110].
Н.М. Герасимова считает, что формула - это «структурно организованный отрезок повествования, закрепляющий определенный смысл в форме устойчивого стилистического оборота» [7, с. 73]. В своем определении исследователь русских волшебных сказок акцентирует внимание на структурно-смысловой устойчивости формул.
Такие свойства формулы как ситуативность и повторяемость различными исполнителями выделяет О.А. Давыдова, по мнению которой, формула - это «устойчивое сочетание слов, состоящее не менее чем из двух знаменательных слов, неоднократно воспроизводимое в тексте сказки несколькими сказочниками при описании определенных ситуаций» [8, с. 125].
Как явствует из обзора, формулы в фольклористике интерпретируются по-разному, каждый исследователь привносит в определение формулы что-то свое. Этот факт можно объяснить сложностью рассматриваемого явления. Так, формулы различны по объему (от одного слова со стабильной позицией в строке до целого фрагмента текста); формулы выполняют различную композиционную функцию (инициальные, медиальные, финальные) [9; 10]; формулы различаются частотой употребления (одни формулы регулярно используются как одним, так и разными исполнителями песен, былин, сказок, другие - регулярно повторяются в произведениях только одно исполнителя; различаются формулы и степенью спаянности компонентов (контактно и дистантно расположенные элементы формулы).
Интересная, с нашей точки зрения, мысль была высказана Г.П. Пермяковым о пословицах и поговорках. Исследователь отмечает их тройственную природу: во-первых, пословицы и поговорки представляют собой художественные миниатюры, во-вторых, это явления языка, сходные с фразеологизмами, в-третьих, пословицы и поговорки представляют собой логические единицы, выражающие определенные суждения.. «Тройственная природа пословиц и поговорок требует, - пишет ученый, - и тройного к ним подхода - как к явлениям языка, явлениям мысли и явлениям фольклора» [11, с. 8].
В данной статье мы будем анализировать устойчивые фрагменты былины и «с точки зрения их структурно-смысловой организации (глубинной структуры) и с точки зрения их лексико-синтаксического воплощения (поверхностной структуры)» [12, с. 7]. Думается, что подобный подход к анализу устойчивых сегментов фольклорного текста позволит уточнить определение формулы.
Поскольку былина это эпическое произведение, воспевающее подвиг русского богатыря, его победу над врагом земли Русской, то в ней выделяются два главных персонажа - герой и его противник (антагонист). В данной статье мы будем рассматривать конструкции, репрезентирующие противника героя. Термином «конструкция» мы называем «семантико-синтаксическое образование, состоящее из одной или нескольких предикативных единиц, которое служит для включения в текст фольклорного произведения действующих лиц» [12, с. 7]. Для описания лексико-синтаксической организации исследуемых конструкций мы будем использовать понятие позиционной схемы, под которой, вслед за З.Д. Поповой, мы понимаем «последовательность словоформ данного конкретного высказывания» [13, с. 259]. Запись схемы осуществляется с помощью буквенных символов, принятых в «Русской грамматике» [14].
Для анализа нами привлекались варианты самых популярных былин о борьбе героя с внешним врагом: «Илья Муромец и Соловей-разбойник» - 35 вариантов, «Василий Игнатьевич и Батыга» - 30 вариантов, «Илья Муромец и Калин» - 25 вариантов.
В определенный момент повествования противник героя должен быть введен в былину, представлен слу-Балтийский гуманитарный журнал. 2018. Т. 7. № 2(23)
шателям. Рассмотрим, какие языковые конструкции использует сказитель для представления антагониста (фрагменты текстов былины приводятся сохранением орфографии и пунктуации оригинала): «Как у тоя у Грязи у Черная, У тоя у березы у покляпыя, У славного креста у Леванидова, Сидит Соловей-разбойник Одихмантьев сын» [15, с.
4]
«А из-под той ли страны да с под восточныя А наезжал ли Батыга сын Сергеевич» [16, № 60] «Как наезжает Калин-царь поганый На наш-то на Киев-град, Да на наше видь село на прекрасное» [17, № 5] Как явствует из примеров, конструкция, репрезентирующая противника, представлена одним смысловым блоком, содержащим информацию о появлении/ нахождении антагониста героя на определенном пространственном участке. Соответственно, вводящую конструкцию можно представить следующей инвариантной схемой:
[Локализатор (у березы/из орды)+глагол (си-дит/наехал)+противник (Соловей-разбойник/Калин/ Батыга)+локализатор (на семи дубах/на Киев)]
Данные конструкции представлены одной предикативной единицей, структурным центром которой являются глаголы определенных, но при этом ограниченных лексико-семантических групп. Выбор лексем, входящих в ПЕ, предопределяется в былине типом антагониста. Так, Соловей - это и большая птица, о чем наиболее часто сообщает былина: «За той рекой Смородиной есть застава великая. Сидит Соловей, птицарахманная» [18, № 1]. «Что свито у Соловья Рохманова Гнездо свито свое великое, Свито гнездо на двенадцати дубах» [16, № 104]. В то же время это и человек, но человеческие черты приводятся гораздо реже: он может разговаривать по-человечески, на пире у князя Владимира, когда ему подносят чару вина, берет ее руками.
Соединение в Соловье-разбойнике птичьих и человеческих черт В.Я. Пропп объясняет тем, что зооморфные существа с развитием эпоса начинают постепенно приобретать человеческий облик. Однако этот процесс до конца так и не завершился, потому как вымышленные сказочные персонажи сменились реальными врагами. В результате «Соловей не приобрел полностью человеческой наружности, но и не остался в образе птицы, представляя собой гибридное образование...» [19, с. 241]. Поскольку функция Соловья-разбойника в былине сводится к тому, чтобы находится на заставе и никого не пропускать, в конструкции ввода доминирует глагол сидеть - 90 % словоупотреблений.
Что же касается выбора глагола для представления «реальных исторических» врагов Калина, Батыги, то сказители используют глаголы следующих лексико-се-мантических групп: движения: наезжать, приезжать, приходить, прибегать, подступать; действия: подниматься; эмоционального состояния: взволноваться, воспылать. По количеству словоупотреблений данные глаголы можно разбить на три группы. Первую группу составляют наиболее употребительные глаголы наехать, подниматься. Так в вариантах былины «Василий Игнатьевич и Батыга» имеем следующее количество словоупотреблений: наехать -17, подниматься - 21; «Илья Муромец и Калин» - соответственно 26 и 22 словоупотребления. Следует отметить, что использование этих глаголов не характерно для русской общеязыковой системы, в былине же более 60 % от общего количества предикатов приходится во вводящей конструкции на эти глаголы. Причем они встречаются в былинах, записанных в разное время и практически во всех регионах. Активность этих лексем, на наш взгляд, связана с определенной знаковостью, заложенной в их семантике. Словарь русского языка дает следующие толкования этих глаголов:
Наезжать - внезапное нападение (кавалерии), набег.
Подниматься - перен. пробудиться к активным действиям, восстать.
Былины о победе русских богатырей создавались в период татаро-монгольского нашествия. Они отражают конфликты самых мрачных лет чужеземного ига. Именно в этот период появились художественные средства, в которых закодированы представления и переживания русского народа. Правильно найденный глагол, произнесенный вслух, вновь и вновь воскрешает переживания прошлого с прежней силой эмоций. Это позволяет певцам воспроизводить лексемы всякий раз в тождественной предыдущей редакции форме.
Вторую группу составляют глаголы движения, употребление которых является нормативным для вводящей конструкции. Сочетаясь с синонимичными приставками при- и подо-, обозначающими сближение с какой-либо целью, эти глаголы получают синонимичное значение: Приходить - идя, достигнуть какого-нибудь места. Приезжать - прибыть на место. Прибежать - добежать до цели. Подойти - двигаясь, приблизиться куда-нибудь. Подступить - приблизиться, подойти, нападая. Подобные глаголы лишены образности, отсюда и их низкая частотность: 1-2 словоупотребления в репрезентирующей конструкции.
Третья группа предикатов, используемых в конструкции, вводящей антагониста, - индивидуально-авторские:
Воспылать - предаться какому-либо сильному чувству, страсти.
Взволноваться - выражать недовольство. Эта группа глаголов также имеет низкую частотность, связанную с индивидуальным речетворчеством.
Позицию субъекта в анализируемых конструкциях занимают лексемы, обозначающие противника героя: Соловей-разбойник, Калин, Батыга. Имя «реального» врага в былине часто конкретизируется эпитетом, семантика которого отражает отношение былинного певца к врагу, посягнувшему на Русскую землю: собака, поганый, вор, злодей, черный:
«Подымался вор-собака да злодей Калин царь Да на наш на хорош да стольне Киев град» [16, № 415]
«И подступил собака Батый Каманович» [18, № 47] «Ко стольному городу ко Киеву, При ласковом князе Владимире, Наезжал черный собака вор Калин-царь С сорока царями со царевичами, С сорока королями королевичами» [20, с. 11] ПЕ, репрезентирующая антагониста героя, помимо субъектно-предикатного единства (сочетания глаголов: сидел, наехал, подступил и др. и лексемы, называющей противников: Соловей-разбойник, Калин, Батыга), содержит обязательный компонент с локальным значением. Лексемы с локальной семантикой, как правило, обрамляют предикативное ядро и находятся в зависимости от типа антагониста. Так в конструкции, репрезентирующей «фантастического» Соловья, локальный член, находящийся в препозиции, может быть развернутым и состоять из ряда локусов, сообщающих о местонахождении Соловья-разбойника:
«Как у тоя у Грязи у Черная,
У тоя у березы у покляпыя,
У славного креста у Леванидова,
Сидит Соловей Разбойник на сыром дубу,
Сидит Соловей-разбойник Одихмантьев сын» [15, №
4]
Локальный компонент, стоящий в препозиции, предопределяется обликом антагониста, который всегда сидит на деревьях (дубах). Количество деревьев, занимаемых Соловьем разбойником, может быть различно. Наиболее часто упоминается число семь, но может быть 66
и три дуба, и девять, и двенадцать, даже сорок. Соловей может сидеть на «трех дубах, четвертой березе», «трех дубах, семи суках», «во сырых дубах».
В конструкциях же, репрезентирующих «реальных» врагов препозитивный локальный член ПЕ указывает на место откуда «наехал» враг, постпозитивный - куда и к кому:
«Из-под той ли северной сторонушки
Ехал Батыга Батыгович
Ехал он да во Киев-град
Ай ко славному князю ко Владимиру» [20, № 18].
В позиции препозитивного локального члена используются следующие словосочетания: из орды (проклятой), из восточной стороны, моря синего, моря черного, северной сторонушки, чистого поля, раздольица. Отправляются враги в Киев-град (стольный, великий), ко князю Владимиру, отсюда и их безусловное доминирование в конструкции репрезентирующей противника былинного богатыря. Можно предположить, что в период создания и активного бытования былины сказители более четко дифференцировали место, откуда пришел враг. Позже, когда былины стали забываться, исторически более точные обозначения орда, восточная сторона стали заменяться описательными чистое поле, синее море.
Таким образом, по своей структуре конструкции, вводящие в текст былины антагониста героя, незначительно различаются в зависимости от реальности/ирреальности персонажа и могут быть представлены следующими позиционными схемами: N2 V/'N1 N6 - Соловей-разбойник, представлено в таблице 1, и N2 V/ N1 Ш/Ш - Калин/ Батыга, представлено в таблице 2. Лексическое наполнение схемы также зависит от вводимого персонажа:
Таблица 1 - Конструкции, репрезентирующие Соловья-разбойника
N2 Vf N1 N6
у речки у Смородиной у Грязи у Черной у березы У славного креста у Леванидова сидит Соловей-разбойник на семи (трех... сорока) дубах на трех дубах, четвертой березе трех дубах, семи суках во сырых дубах
Таблица 2 - Конструкции, репрезентирующие Калина//Батыгу
N2 Vf N1 ш/ю
наехал
из орды поднялся
восточной стороны пришел в Киев-
моря синего прибежал по- Калин град
моря черного дошел Батыга ко князю
северной сторонушки подступил Владимиру
поля чистого воспылал
взволновался
Как явствует из проведенного анализа, народные певцы отдают предпочтение небольшому и при этом ограниченному кругу высокочастотных лексем, которые вызывают в сознании певцов ряды определенных образов. Ассоциации, связанные с конкретной лексемой, заставляют певца и его слушателей снова и снова переживать те события, о которых поется в былине. Это не позволяет певцу забыть лексему или заменить ее другой.
Таким образом, конструкции, репрезентирующие определенный былинный персонаж, в нашем исследовании противника героя, представляют собой устойчивое единство типовой семантики, стабильной синтаксической формы и ограниченного набора лексем, что дает нам возможность уточнить определение формулы и предложить несколько другую, отличающуюся от общепринятой, трактовку фольклорной формулы. Формула - повторяющаяся в различных текстах языковая кон-
Baltic Humanitarian Journal. 2018. Т. 7. № 2(23)
филологические науки -языкознание
Мальцева Татьяна Ивановна К ВОПРОСУ ...
струкция, представляющая собой сплав семантического, синтаксического и лексического компонентов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Афанасьев А.Н. Предисловие ко 2-му изд.// Народные русские сказки А.Н. Афанасьева. М.-Л.: Изд-во "Academia", 1936. Т.1. 506 с.
2. Ухов П.Д. О типических местах (loci communes) в русских народных песнях //Вестник Моск. ун-та, 1957. № 1. С. 94-103.
3. Хроленко А.Т. Поэтическая фразеология русской народной лирической песни. Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 1981. 163 с.
4. Оссовецкий И.А. О языке русского традиционного фольклора. - Вопросы языкознания, 1975. №5. С. 66-77.
5. Ведерникова Н. М. Русская народная сказка. М.: Наука, 1975. 135 с.
6. Симина Г.Я. Языковые средства экспрессии в народных сказках (по материалам пинежских сказок, записанных автором в 1958-1975гг.) //Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск: Петрозавод. гос. ун-т, 1977. С. 102-113.
7. Герасимова Н.М. Формулы русской волшебной сказки. К проблеме стереотипности и вариативности традиционной культуры). Сов. этнография, 1978. № 5. С. 18-28.
8. Давыдова О.А. Постоянные эпитеты - элемент варьирования поэтических формул (на материале русских волшебных сказок) // Исследование по исторической семантике. Калининград, 1980. С. 125-130.
9. Рошияну Н. Традиционные формулы сказки /Отв. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Наука, 1974. 216 с.
10. Разумова И.А. Стилистическая обрядность русской волшебной сказки. Петрозаводск: Карелия, 1991. 151 с.
11. Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки: (Заметки по общей теории клише). М.: Наука, 1970. 240 с.
12. Мальцева Т.И. Конструкции, репрезентирующие персонажей русской волшебной сказки. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук: 10.02.01. Воронеж, 2002. 21 с.
13. Попова З.Д. Структурная схема простого предложения и позиционная схема высказывания как разные уровни синтаксического анализа//Словарь. Грамматика. Текст. М.: Институт русского языка им. В.В. Виноградова Российской академии наук, 1996. С. 255-268.
14. Русская грамматика/Отв. ред. К. Горалек. Т. II. Praga, 1979. 1093 с.
15. Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. М.; Петрозаводск: Тип. А. Семена, 1861. Ч.1. 488 с.
16. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949 - 1951. Т. 1-3.
17. Онежские былины. Подбор былин и научная редакция текстов акад. Ю.М. Соколова. Подготовка текстов к печати, примечания и словарь В.И. Чичерова. М.: Гос. лит. музей, 1948. 937 с.
18. Былины новой и недавней записи. Из разных местностей России. Миллер В.Ф. М.: Синодальная типография, 1908. 325 c.
19. Пропп В.Я. Основные этапы развития русского героического эпоса // Пропп В.Я. Сказка. Эпос. Песня. М.: Лабиринт, 2001. С. 145-176.
20. Тихонравов Н.С., Миллер В.Ф. Русские былины старой и новой записи. М.: Книга по Требованию, 2011. 416 с.
Статья поступила в редакцию 26.04.2018
Статья принята к публикации 26.06.2018
Балтийский гуманитарный журнал. 2018. Т. 7. № 2(23)
67
