CC BY
62Преподавателю социально-гуманитарных дисциплин =
О.А. МАТВЕЙЧЕВ кандидат философских наук, профессор Национального Исследовательского Университета Высшей Школы Экономики*
К вопросу об индоевропейской основе ранней греческой философии
Вопрос об оригинальности, самородности древнегреческой философии до сих пор является дискуссионным несмотря на то, что копья вокруг этого вопроса ломаются уже третье столетие. Доступный на сегодняшний день объем древних источников позволяет делать о путях и глубине подобного влияния лишь предположения той или иной степени достоверности. В чем именно выразилось влияние тех или иных культур на греческую мысль? Какие именно культуры, традиции, персоналии оставили след в эллинской философии и насколько глубоким оказался этот след? Кого из мыслителей Древней Греции можно по полному праву назвать реципиентом восточной мудрости, кто подвергся влиянию других культур, а кто является чистым продуктом эллинского духа? На эти вопросы историки философии последних двух столетий отвечали по-разному, исходя из своих философских убеждений, гуманитарных тенденций своего времени и даже политической конъюнктуры. На то, что данный вопрос не был свободен от политических спекуляций и в древнюю эпоху, указывает и Э. Целлер, сообщающий, что еще во времена Геродота египтяне пытались внушить эллинам, что вся как есть греческая философия ведет начало именно из Египта1. А в эпоху
* Матвейчев Олег Анатольевич, e-mail: OM777777@mail.ru.
1 См.: Целлер Э. Очерк истории греческой философии. СПб., 1996, с. 31.
эллинизма уже и сами греки с большим удовольствием рассуждали о восточном происхождении своих философских учений - это придавало им флёр древности, а стало быть и статус непререкаемой истины.
Сам Целлер отрицал какое бы то ни было внешнее влияние на раннюю греческую философию, радикализируя таким образом гегелевскую идею о том, что в собственном смысле философия появилась именно в Древней Элладе. Призывая исключить восточную мысль из истории философии, Гегель, однако, признает, что «субстанциальные зачатки своей религии, своей образованности, своих общественных связей <греки> в большей или меньшей степени получили из Азии, Сирии и Египта», оговариваясь, что «они столь радикально вытравили печать этого чуждого происхождения, столь преобразовали, переработали, сделали другим полученное ими извне, что то, что и они, и мы ценим, признаем,
любим в этом полученном ими извне, принадлежит по
1
существу лишь им» .
Напротив, Целлер заявляет с предельной резкостью, что у древнейших представителей греческой философии «не обнаруживается ни одно из явлений, которые в других случаях всегда встречаются, когда народ заимствует свое знание из-за границы: в ней нет никакой борьбы между местным и чужим, нет употребления непонятных
формул, нет ни следа несамостоятельного заимствова-
2
ния и подражания воспринятому» .
Чтобы понять, насколько дерзко прозвучала в середине XIX в. автохтонная гипотеза Целлера, необходимо учесть повальное увлечение Востоком и доминирование панориенталистских тенденций как в древней истории, так и в лингвистике того времени.
Тренд «Свет идет с востока» был представлен и в истории античной философии. Уже в 1808 г. Ф. Шлейерма-хер, интерпретируя фрагменты Гераклита, постулировал влияние на его философию «иранской мудрости». В 1819 г. к похожему выводу относительно Гераклита пришел и Ф.
1 Гэгель Г. В. Ф. Лекции по истории философии. СПб., 1993, т.1, с. 144, 146.
2 Целлер Э. Указ. соч., с. 32-34.
Крейцер, известный своим убеждением о единстве всех древних религий и протофилософий мира.
В 1840-1860-х гг. с целой серией книг о восточных корнях греческих философских учений выступил А. Гла-диш. Характерны сами их названия: «Пифагорейцы и китайцы» (!84!), «Элейцы и индейцы» (1844), «Эмпедокл и египтяне» (1858), «Гераклит и Зороастр» (1859), «Анаксагор и израильтяне» (1864). К тому же периоду относятся и основные произведения А. Рёта, «патентованного» египтомана и одного из наиболее ревностных приверженцев восточной гипотезы, пытавшегося «с блестящей фантазией ... воскресить объяснения новоплатоновцев, которые при помощи аллегорических толкований и перетолкований подсовывали к пришедшим с Востока мифическим взглядам философские учения Греции, чтобы снова найти их в первых, как древнейшую мудрость»1.
После сокрушительной критики со стороны Целлера -этого «строгого блюстителя чистоты эллинского философского гения» - восточная гипотеза быстро растеряла своих сторонников, и долгое время в историко-философской науке раздавались лишь осторожные реплики на тему того, что «истина - где-то посредине». «Взвешенной» позиции призывал придерживаться А. Вебер (1872), глубокомысленно утверждая в духе Стагирита, что влияние Египта на Грецию не стоит преувеличивать, как это делал Рёт, но не стоит и недооценивать, подобно Целлеру. О ближневосточных влияниях на восточных греков писали В.Виндельбанд (1888) и Т. Гомперц (1896), оговариваясь, впрочем, что влияния эти ограничены областями математики и астрономии2.
Чуть более смелая позиция отличала Поля Таннери. Его голос на фоне подавляющего авторитета Целлера звучал, по выражению А. Лебедева, «почти одиноко и
3
вызывающе» , так как возражая против устоявшегося убеждения, что «эллинская мысль с самого своего пробуждения развивалась независимо от всякого иноземного влияния», Таннери делает опасливый шажок в сто-
1 Виндельбанд В. История древней философии. Киев, 1995, с. 32.
2 См. там же, с. 33; Гомперц Т. Греческие мыслители. СПб., 1999, , т.1, с. 49-50.
3 Лебедев А.В. Демиург у Фалеса // Текст. Семантика и структура. М., 1983, с. 51.
рону ориенталистской гипотезы, утверждая, что помимо математических и астрономических знаний Фалес заимствовал с Востока (в частности, из Египта) также и свою космологию, дав тем самым «толчок дремавшей эллинской мысли»1. Но уже у Анаксимандра, согласно Таннери, в явном виде проявляется «своеобразность эллинского гения», и с этого момента французский ученый перестает нуждаться в восточной гипотезе.
В целом же, по меньшей мере, до середины XX в. в философской историографии господствовала идея о самородности греческой философии и ее доктринальной чистоте. Лишь после выхода в 1953 г. статьи У. Хёль-шера об Анаксимандре к восточной гипотезе стала возвращаться былая популярность, ее поддержали Д. Кёрк и Дж. Рейвен, У. Гатри. А после выхода работ М. Уэста и В. Буркерта эта гипотеза получила в философской историографии полноценную прописку.
Итак, проблема восточных влияний на греческую философию разрабатывается учеными уже более двух столетий. Однако сохраняется вопрос: а кто именно является объектом влияния? Кто такие, собственно, греки как этнос? Являются ли заимствованные (привнесенные) темы, образы, идеи изначально чужеродными, или они легли в подготовленную культурную почву? Если они родственны, тогда, в частности, получает объяснение констатируемое Целлером отсутствие борьбы между местным и чужеземным, некритического калькирования и т.п.
Язык, на котором разговаривали древние греки, ученые относят к индоевропейской группе. Наиболее ранние документы на этом языке, написанные линейным письмом В, датируются XIV в. до н.э.2, но разговаривали на нем и раньше. Вместе с тем, значительная часть древнегреческих слов имеет явно неиндоевропейское происхождение. Лингвисты относят к ним, например, такие важнейшие понятия для жителей Средиземноморья, как море, олива, виноград, горох, вселенная, украшение, небо,
1 Таннери П. Первые шаги древнегреческой науки. СПб., 1902, с. 57-58.
2 Факт грекоязычности линейного письма В (древнейшего слогового письма, образцы которого были обнаружены на артефактах микенской Греции) установлен в 1953 г. М. Вентрисом и Дж. Чедвиком: Ventris M., Chadwick J. Evidence for Greek dialect in the Mycenaean archives // The Journal of Hellenic Studies, 1953, Vol. 73, p. 84-103.
навес, тиран, а также некоторые имена собственные (например, Одиссей, Гермес) и топонимы (например, Коринф, Тиринф, Кносс, Парнас). Этот местный субстрат принято называть догреческим, и это укладывается в распространенную, коренящуюся еще в античной традиции схему «вторжения греков», согласно которой греки были пришлыми индоевропейскими племенами, в несколько волн вторгшихся на территорию Балкан в течение III-II тыс. до н.э. Относительно этнической принадлежности догреческого населения полуострова споры не утихают уже полтора столетия. Наиболее популярная гипотеза о населявших Эгеиду до прихода греков пеласгах - народе, родственном этрускам. Некоторые исследователи по ряду признаков относят пеласгов к индоевропейской языковой семье1. Другие категорически с этим не согласны.
Большинство ученых сходятся сегодня в том, что население Эгеиды в эпоху неолита и ранней бронзы по своему составу было неиндоевропейским. Причем, археологи, лингвисты, антропологи приводят в пользу этой идеи разные аргументы. Крупнейший французский специалист по сравнительной мифологии Ж. Дюмезиль пришел к этому выводу в результате структурного анализа догреческой мифологии данного региона, показавшего отсутствие в них традиционных для индоевропейцев троичных распределений.
Нет согласия между представителями смежных наук и по другим вопросам, касающимся древней истории и, таким образом, традиционные науки дают нам только подступы к решению важнейших проблем, в том числе касающихся этнической принадлежности древних греков.
Около 10 лет назад в науках, изучающих древнейшую историю человечества, произошел качественный скачок. К традиционно медленным и колоссально трудозатрат-ным наукам антропологии, археологии и палеолингвис-тики прибавилась ДНК-генеалогия2. Данные о редких, раз в несколько тысяч лет мутациях в Y-хромосомах позволяют реконструировать «одиссею человечества» с момента возникновения общего предка (эта научная абст-
1 См.: Гэоргиев В. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. (Родственные отношения индоевропейских языков). М., 1958.
2 См.: Клёсов А.А., Тюняев А.А. Происхождение человека (по данным археологии, антропологии и ДНК-генеалогии). М., 2010, с. 14.
ракция конкретно представлена именно определенным набором генов) до наших дней. Ряд мутаций и распространенность определенного типа мутаций получил название гаплогруппы. Определенные гаплогруппы можно ассоциировать с народами, известными в истории, или рядом родственных народов, имеющих общего предка.
По картине мутаций в ДНК новая наука позволяет воссоздавать миграции человеческих популяций, происходившие в далеком прошлом - до десятков тысяч лет назад - и рассчитывать время этих миграций с точностью до сотен лет. ДНК-генеалогия уже успела ответить на ряд исторических загадок. Например, достоверно доказано, что заселение Северной и Южной Америк шло через Берингов пролив, так как все индейцы имеют ту же гаплогруппу (с вариациями), что и жители Чукотки1.
С помощью методов ДНК-генеалогии была установлена и этническая принадлежность жителей Греции. Оказалось, что несмотря на то, что по языку они явные индоевропейцы, «по крови» к народам индоевропейской (ин-доарийской) группы (гаплогруппа Rial) они не принадлежат. 27% жителей Греции относятся к «североафриканской» гаплогруппе E1b1b1, 25% - к «семитской» гапло-группе J2. При этом уровень гаплотипа Rial, связанного с миграциями протоиндоевропейцев, не превосходит 12% (для сравнения, в Сирии - 10%, Польше - 60%)2.
Это позволяет выдвинуть гипотезу об имевшем место завоевании протогреков протоарийцами. Такое завоевание могло случиться примерно в III тысячелетии до н.э. Возможно также, что были волны миграции индоевропейцев в течение III-II тысячелетий до н.э. Вместе с языком завоеватели дали протогрекам и индоевропейскую религию, и космогонию.
Так, очевидно индоевропейское происхождение имеет верховный бог в греческом пантеоне - Зевс. Его имя происходит от праиндоевропейского корня «сиять, сверкать», «небо, день». К тому же корню возводятся греческие «божественный», «блистательный», «лучезарный», «хо-
1 См.: Клёсов А.А. Происхождение славян. ДНК-генеалогия против «норманнской» теории. М., 2013, с. 58.
2 Distribution of European Y-chromosome DNA (Y-DNA) haplogroups by country in percentage // Eupedia: Your Guide to Europe in English / URL: http://www.eupedia.com/europe/european_y-dna_haplogroups.shtml
рошая погода», «день». Таким образом, Зевс - это Небесный отец, лучезарное дневное Небо. Интересно, что статус верховного божества Зевс (Юпитер) сохранил лишь в греческой (римской) религии, в других религиях он был совершенно заслонен другими богами (индийский Дьяус -Индрой, Вишну, Шивой и др.; древнеисландский Тюр -Одином)1. Причины этого мы склонны усматривать, в частности, в особенностях систематизации греческой мифологии, осуществленной приблизительно в Ж^Ш вв. до н.э. по принципу установления родственных связей между антропоморфными богами и имевшей целью создание единого культурного пространства эллинского мира2.
Весьма плодотворным может оказаться и интерпретация в широком контексте индоевропейской традиции, верований, моделей мышления фрагментов ранних греческих мыслителей, рассматриваемых обычно как феномен-в-себе.
Возьмем для примера знаменитый, часто комментируемый фрагмент Гераклита, приведенный в книге Аристотеля «О частях животных». В переводе А. Лебедева этот фрагмент звучит так: «Ибо во всех творениях природы есть нечто, вызывающее изумление. Рассказывают, что некие чужеземцы желали побеседовать с Гераклитом, но когда подошли к его дому и увидели, что он греется у печки, остановились в смущении, а он велел им входить смело, "ибо и тут тоже есть боги". Вот так и к исследованию всякого животного следует подходить без брезгливости, полагая, что во всех них имеется нечто естественное и прекрасное»3.
Данный фрагмент принято комментировать как некую пантеистическую притчу о том, что в природе нет мест, которые бы не были удостоены присутствия богов. В схожем ключе, но более основательно интерпретирует фрагмент Гераклита М. Хайдеггер, говорящий о бытийном врастании богов в наше сущее, происходящем в неприметной повседневности: «Вам нет нужды бежать от
1 См.: Зайцев А.И. Греческая религия и мифология. СПб., 2005, с. 72; Дюмезиль Ж. Верховные боги индоевропейцев. М., 1986, с. 146.
2 См.: Беляков А., Матвейчев О. Троянский конь западной истории. СПб., 2014, с. 134-140.
3 Лебедев А.В. Логос Гераклита. Реконструкция мысли и слова (с новым критическим изданием фрагментов). СПб., 2014, с. 205.
привычного и родного и гнаться за необычным, возбуждающим и волнующим - в иллюзорной надежде именно так встретить не-привычное. Вам достаточно придерживаться вашего повседневного и родного, как вот я, на-
1
пример, стою сейчас здесь и греюсь у печи» .
Рассмотрение данного фрагмента Гераклита в расширенном индоевропейском контексте дает нам дополнительные возможности интерпретации и позволяет ему зазвучать по-новому. Так, присутствие богов у печи (в печи) можно понимать совершенно буквально, если вспомнить глубокий символический смысл печи и целый ряд сопутствующих ему коннотаций.
У индоевропейских, прежде всего, славянских народов, печь имела сакральный смысл как центр дома, в свою очередь мыслящегося как мифологическая модель Вселенной. Таким образом, печь являлась центром человеческого сообщества, центром рода. Характерно, что прообразом печи была пещера, служившая у праиндо-европейцев местом для хранения огня. Более того, именно пещера (печера) изначально и называлась у славян печью2. Если жить древние люди могли в любых искусственных строениях, то только пещера могла уберечь зажженный молнией драгоценный огонь от дождя, града, ветра и снега, только там его можно поддерживать круглосуточно. Забота о нем имеет тот же корень: о-пек-а, по-печ-ение. И, наоборот, не заботящийся об огне звался человеком бес-печ-ным, сиречь ротозеем.
Тот же смысл схватывается и в другом индоевропейском языке - латинском - в слове ейга (забота, попечение, опека). Однокоренные слова: прокурор, куратор, курия, курьез. Данный корень родственен русскому и славянскому «курить», т.е. поддерживать огонь и дым, а также английскому - лечение, попечение, варка.
Вокруг огня в пещере собирались совещания вождей и старейшин племени - вече. Поэтому и огонь был вечный - и совещательный, и одновременно негаснущий. Решения, принимаемые на вече, тоже были вечными -
1 Хайдеггер М. Гераклит. СПб., 2011, с. 25.
2 См.: Агранович С.З., Стефанский Е.Е. Миф в слове: продолжение жизни. Очерки по мифолингвистике. Самара, 2003, с. 60.
они становились законами, освященными предками, которые покоились тут же, под стенами пещеры.
Печь связывала два мира - мир живых и мир мертвых. В глубокой древности был распространен обычай похорон под печью, позднее там хоронили выкидышей, закапывали послед, горшок из-под воды, которой обмывали тело умершего хозяина дома (одного из будущих предков). У заволжских старообрядцев такие захоронения сохранялись до XIX в.
Интересен обычай, когда желающая выйти замуж девушка садилась возле печи и отламывала от нее кусочки, тем самым совершая ритуальное разрушение печи. Это должно было означать желание отречься от этого мира и перейти в тот мир, мир другой семьи. Соответственно, приходя в другую семью в качестве невесты (не-вес-ты, неиз-вес-тной, не-вед-омой), девушка достаточно долгое время (как правило, до рождения ребенка) воспринималась там чужой, человеком из иного мира.
Для древних индоевропейцев печь была священна. Например, на ней не разрешалась спать супругам, чтобы ее не осквернять. Спать на ней могли только старики и дети.
На печи 33 года сидел былинный богатырь Илья Муромец, набираясь сил для подвигов. На печи ездил сказочный Емеля - ее чудодейственные свойства были поистине безграничны.
Корень печ - является основой слов, на первый взгляд, совсем не связанных с печью. Та же печень называется так, поскольку это самый горячий орган в организме - ее температура 40°: печень печёт. Еще одно однокоренное слово, как ни удивительно - печаль. Печаль - это тоска по мертвым, похороненным в пещере-печере-печи.
Согласно древним верованиям, предки не просто присутствуют в печи (под печью) - с ними возможен контакт. Один из обрядов, связанных с осуществлением связи с предками, описал Н. Гоголь в повести «Вий». Доставивши в церковь гроб с мертвой панночкой, казаки возвращаются в дом: «Пришедши в кухню, все несшие гроб начали прикладывать руки к печке, что обыкновенно делают малороссияне, увидевши мертвеца». Казаки чувствовали опасность, исходившую от умершей ведьмы и, прикасаясь к печи, они призывали на помощь своих предков. По-
добным же образом осуществлялся контакт с предками посредством стен пещеры, на которых первобытные люди оставляли отпечатки своих ладоней. Таким образом проводился обряд инициации, человек «в-печ-атывал» себя в историю своего рода, вплетал себя в родопле-менную ткань. Собственно, «печать» изначально и есть ни что иное, как отпечатки ладоней на стенах. Печать, кроме того, выжигалась - с помощью огня, т.е. пекла. Первая печать - это клеймо, делающееся огнем.
Архетипический жест обращения к предкам сохранился и до наших дней, например, в детских играх. Играя в ладушки, дети касаются ладонями друг друга, приговаривая: «Ладушки, ладушки, где были? - У бабушки. Чего ели? - Кашку. Чего пили? - Бражку».
Таким образом имитируется встреча представителей двух миров - живых и мертвых, символическая встреча с предками, происходящая на поминках (кашка и бражка -традиционное угощение на тризне по умершему родственнику, в данном случае - бабушке).
Подобный же жест, заключавшийся в прикосновении к сакральному символу, мыслимому как грань между мирами - к печи, стене пещеры, к земле, к оружию, книге -имел значение присяги, клятвы предкам, обращение за получением от них магической силы и ритуальной помощи. Интересно, что само слово «присяга» восходит к глаголу «сягать» - доставать до чего-либо, хватать, достигать (ср. быть в пределах до-сяг-аемости, о-сяз-ать, по-сяг-ать)1. И печь, и пещера, и попечение, и печаль увязываются в единый сакральный смысл, как только мы представим себе первобытную пещеру с вечным огнем и могилами предков внутри.
Священная роль отводилась печи, точнее, очагу и в самой древнегреческой культуре и мифологии. Постоянный очаг устраивался посреди каждого греческого дома и служил его центром. На нем готовили еду, он согревал дом в зимние дни. Подобные постоянные очаги были принесены в Грецию лишь в постминойский период ; у народов, населяющих страну прежде, в ходу были лишь переносные горшки для огня.
1 См.: Мечковская Н.Б. Язык и религия. М., 1998, с. 51.
2 См.: Нильссон М. Греческая народная религия. М., 1998, с. 99.
Очаг являлся священным местом. Существовал обычай обносить новорожденного вокруг очага, тем самым принимая его в семью. Когда в доме кто-нибудь умирал, огонь в очаге гасили, и новый огонь, взятый из общественного очага, разжигали лишь после положенного срока траура.
Гестия («Очаг») - это также и богиня, одна из 12 великих олимпийцев, старшая дочь Кроноса и Реи, сестра Зевса, Геры, Деметры, Аида и Посейдона' Она славилась тем, что никогда не участвовала ни в войнах, ни в ссорах. Более того, она поклялась головой Зевса хранить целомудрие и не отвечала на ухаживания Посейдона и Аполлона, готовых затеять из-за нее кровавую ссору. В благодарность Зевс обязал людей приносить Гес-тии первую жертву на всех жертвоприношениях. В том числе, и семейных. Домашний очаг выступал жертвенным алтарем - всякая трапеза начиналась с символического жертвоприношения: в огонь бросались небольшие съедобные дары, посвящаемые Гестии. Отсюда -поговорка: «Начинай от очага» (всякое дело должно начаться с правильного первого шага). Известный славянский аналог - «плясать от печки».
Очаг являлся центром не только семьи, но и всего полиса. В зданиях городского совета, пританеях, непременно устраивался очаг, где постоянно поддерживался огонь. Именно возле него устраивались совместные трапезы первых лиц полиса, решались важнейшие государственные дела. Когда полис принимал решение о выведении новой колонии, колонисты привозили на новое место с собой огонь родного очага, чтобы зажечь очаг нового го-рода1. И если очаг в пританее являлся общим очагом для всего полиса, то никогда не потухавший очаг в Дельфийском храме служил общим очагом для всей Эллады , по факту выступая тем самым центром греческого мира.
Каждый, кто садился у очага, будь то в семье или в пританее, получал статус неприкосновенности и освящался самим своим присутствием близ огня. Этот культ очага, восходящий, по утверждению крупнейшего шведского исследователя греческой мифологии Мартина Нильссона, «к дням седой древности, к индоевропейской эпохе», не был связан с поклонением тому или иному
1 См.: Нильссон М. Указ. соч., с. 104.
богу - очаг был священен сам по себе; «святость не сообщалась очагу каким-либо богом, она была ему им-манентна»1. Несмотря на то, что возле него совершались определенные священнодействия, жертвоприношения и т.д., они не предполагали ни изображения или статуй каких-либо богов, ни молитв (что было обязательным элементом, например, культа Аполлона или Демет-ры). Сама Гестия, по указанию Нильссона, была наименее антропоморфизированным из всех греческих богов -«она была включена в мифологию, но ее статуи - это плоды творчества художников, а не культовые изваяния. ... Очаг был свят сам по себе, и его святость сообщалась любому, кто его касался. Здесь не нужно было никакого личностного бога-посредника»2.
Клятва очагу считалась у греков особенно священной. По свидетельству Геродота, столь важное место в мифологии очаг и его покровительница Гестия занимали и у скифов - индоарийского народа, населявшего Северное Причерноморье («если скифы желают принести особо священную клятву, то обычно торжественно клянутся богами царского очага»). Гестия у скифов являлась главной богиней, выше Зевса3.
Таким образом, знаменитый фрагмент Гераклита получает возможность его расширенного толкования. Объясняя чужеземцам, что и у печи живут боги, Эфесец не просто повышал статус пространства повседневной жизни, но в буквальном смысле указывал на тот факт, что печь, очаг населены душами предков, несущих охранную, защитную функцию, и через контакт с этими предками осуществляется связь миров, эпох, поколений. Он напоминал, что очаг для грека - это центр дома, полиса, более того - центр всего мира. И всякий, кто находится рядом с ним, приобщен к священному и трансцендентальному.
Печь, очаг как космологическая модель встречается и у ряда других древнегреческих философов. Так, называя Солнце раскаленной железной глыбой4, Анаксагор ис-
1 Нильссон М. Указ. соч., с. 103.
2 Там же, с. 105.
3 Геродот. История. Л., 1972, с. 201-203.
4 Фрагменты ранних греческих философов, ч. I / Ред. А.В. Лебедев. М., 1989, с. 511.
пользует слово, возможный перевод которого означает «металлическая жаровня».
Подобный образ мы находим и в комедии Аристофана «Облака». Описывая круг философских интересов завсегдатаев «мыслильни» - жилища Сократа, герой комедии Стрепсиад замечает: «... послушать их, так небо - это просто печь железная, а люди в этой печке -словно уголья. Того, кто денег даст им, пред судом они обучат кривду делать речью правою»1.
Согласно Венецианским схолиям к данному фрагменту впервые небо печи уподобил философ Гиппон, за что был высмеян Кратином в комедии «Всевидящие». Именно оттуда метафора печи была почерпнута Аристофаном, приписавшим ее Сократу.
Оставим за границами нашего исследования вопрос о том, являлся ли Сократ для Аристофана собирательным образом, либо же комедиограф, что называется, списывал философа с натуры. Так или иначе, сравнение неба с железной печью вполне могло использоваться и Сократом, особенно в достаточно ранний период его творчества, к которому и относится время написания Аристофаном его комедии (423 г. до н.э.).
Распространено мнение, восходящее к Платону, что Сократа якобы совершенно не интересовали натурфилософские проблемы - он был всецело сосредоточен на вопросах морали. Однако тот же Платон свидетельствует, что Сократ живо интересовался космологическими идеями своих старших современников, в частности, Анаксагора. «С величайшим рвением принялся я за книги Анаксагора, чтобы поскорее их прочесть и поскорее узнать, что же всего лучше и что хуже»2, - признается платоновский Сократ в диалоге «Федон».
Более того, воззрения Анаксагора на природу Солнца были хорошо известны в Афинах и людям, далеким от философии. В народной памяти были свежи обстоятельства громкого процесса над мыслителем, состоявшегося в 431 г. до н.э. Анаксагор обвинялся в тяжком преступлении - безбожии. Признавая, де, Солнце раскаленным железом, нечестивец отрицал божественную
1 Аристофан. Комедии. Фрагменты. М., 2008, с 150.
2 Платон. Собр. соч. В 4 т. М., 1993, т. 2, с. 57.
сущность светила, а стало быть, мог вызвать гнев богов и навлечь на город великие бедствия. В любом случае идея Анаксагора не могла остаться незамеченной Сократом и наверняка являлась предметом обсуждения в его кружке-«мыслильне». А анаксагоровская «металлическая жаровня» легко трансформировалась у него в «железную печь» - нечто вроде нашего мангала.
В комедии Аристофана Сократ выставляется, по меньшей мере, чудаком, почитающим небо печью, а людей - углями в жаровне; как тут не посмеяться простым афинянам, воспринимавшим философскую метафору буквально и в грубой материальности: надо же, небо у него - печка! А что дальше? Луна - кусок сыра, а звезды - дыры в небосводе? Между тем, именно эта метафора демонстрирует степень укорененности Сократа как в широкий контекст философских учений его эпохи, так и в гораздо более древнюю традицию. «Печка» Гераклита, «металлическая жаровня» Анаксагора, «железная печь» Сократа и Гиппона - суть ипостаси древнего индоевропейского архетипа печи, понимаемой как модель мироздания. Принимая этот факт, мы открываем новые возможности для интерпретации их высказываний и реконструкции их философских систем.
Мы видим, что предлагаемый нами подход к толкованию разрозненных и малочисленных фрагментов ран-негреческих мыслителей в широком контексте индоевропейских верований, обычаев, ритуалов, моделей мышления демонстрирует свою суггестивность и многоплановость, он позволяет многим хрестоматийным фразам зазвучать по-новому, свежо и ярко.
Итак, греческая цивилизация есть оригинальная вариация индоевропейской матрицы, которую мы можем найти в различных духовных традициях: в Ведах, в зороастризме, славянской, германской, кельтской мифологии. В любом случае, ничего общего с действительностью не имеет представление об автохтонности греческого этноса, языка и мировоззрения, локализованных в Аттике, и потом якобы распространяющего свои колонии по Средиземному, Эгейскому и Черному морям. Духовное влияние шло, скорее, с Востока и Севера.
Матвейчев О.А. К вопросу об индоевропейской основе ранней греческой философии. В статье поднимается вопрос о влиянии негреческих культур и цивилизаций на раннюю греческую философию, прежде всего, египетских, иранских и вавилонских. Автор утверждает, что интерпретация в широком контексте индоевропейской традиции фрагментов ранних греческих мыслителей может дать нам дополнительные возможности интерпретации и позволит зазвучать по-новому широко известные концепты.
Ключевые слова: философия, мифология, религия, космогония, Древняя Греция, восточная гипотеза, догреческий субстрат, индоевропейцы, ДНК-генеалогия.
Matveychev O.A. To the question of Indo-European basis of early Greek philosophy. The article raises the question of the impact of non-Greek cultures and civilizations in the early Greek philosophers, especially the Egyptian, Iranian and Babylonian. The author argues that the interpretation in the broader context of the Indo-European tradition of fragments of early Greek thinkers is usually considered as a phenomenon-in-itself can give us additional possibilities of interpretation and allow to resound in a new way well-known concepts.
Key words: philosophy, mythology, religion, cosmogony, Ancient Greece, eastern hypothesis, Pre-Greek substrate, the Indo-Europeans, DNA genealogy.
