CC BY
140
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2012. Вып. 4 (42). С. 39-52
К ВОПРОСУ ОБ «ИДЕЙНОЙ СОБСТВЕННОСТИ» В НАСЛЕДИИ СВЯЩЕННИКА ПАВЛА ФЛОРЕНСКОГО и архимандрита Серапиона (Машкина)
Н. Н. Павлюченков
Статья содержит краткий анализ основного круга проблем, связанных с соотношением философско-богословских концепций священника Павла Флоренского и идей архимандрита Серапиона (Машкина). Данный вопрос неоднократно поднимался в литературе, но для его корректного разрешения требовалось непосредственное знакомство с творческим наследием о. Серапиона. В настоящей статье впервые определенные выводы по данной теме делаются на основании использования первоисточников.
Интерес к проблеме «идейной собственности» в наследии свящ. П. Флоренского в связи с его отношениями с архим. Серапионом (Машкиным) возник сразу после выхода «Столпа и утверждения Истины» (1914). Эта книга (далее для краткости, по примеру самого о. Павла, мы будем называть ее просто «Столп») стала явлением в русской религиозной философии и в русском богословии, снискала ее автору заслуженную известность и, независимо от всех его последующих работ, обеспечила ему одно из первых мест в истории отечественной мысли.
С рецензиями и отзывами на «Столп» выступили такие известные авторы, как В. Розанов, Н. Бердяев, кн. Е. Трубецкой1; к этому труду проявили большой интерес С. Н. Булгаков, В. Вернадский, М. Волошин и многие другие. Были и восторги, и резко критические отклики, но тема о. Серапиона оказалась по серьезному затронутой лишь двумя рецензентами — Б. В. Яковенко («Северные записки» (1914, март)) и архим. Никанором («Миссионерское обозрение» (1916. № 1, 2)). Б. Яковенко утверждал, что Флоренский заимствовал у о. Серапиона учение, которое тот, в свою очередь, заимствовал у Фихте и Гегеля2. Но если это обвинение касалось только ряда отдельных положений «Столпа» (закон тождества, учение об Истине как Любви), то о. Никанор высказал догадку, что весь «Столп» фактически представляет собой переписанный труд о. Серапиона3.
1 Кроме них, ректор МДА еп. Феодор (Поздеевский) и проф. С. С. Глаголев дали официальные рецензии на усеченную редакцию «Столпа», которую Флоренский подал в Совет МДА как магистерскую диссертацию.
2 П. А. Флоренский: Pro et contra. Антология. СПб., 2001. С. 261.
3 Там же. С. 348-351.
Подобного рода недоумениям Флоренский сам невольно способствовал, «захватив» (выражение о. Никанора) в свои руки рукописи Машкина и так и не выполнив свои многолетние обещания хотя бы частично их опубликовать. Спустя много лет на это обратила внимание Р. Гальцева (статья «Мысль как воля и представление» в сборнике «Образ человека ХХ в.» (М., 1988)), убежденная в злонамеренности Флоренского. Он, по ее мнению, целенаправленно скрыл главный труд Машкина и занялся «литературной мистификацией», с тем чтобы в конечном итоге непомерно и необоснованно раздуть масштаб своей собственной персоны4. Затем на Вторых чтениях памяти П. А. Флоренского (Институт мировой литературы, 5—7 декабря 1990 г.) А. М. Пентковский, вводя в научный оборот новые архивные материалы, попытался заострить проблему5, но в 1990-е гг. внимание исследователей оказалось прикованным главным образом к впервые публиковавшимся тогда поздним работам о. Павла, и тема «Столпа» и Машкина оказалась в некоторой тени.
Насколько известно, за последнее время только Н. К. Бонецкая и Н. К. Гав-рюшин вновь ее затрагивали, но, к сожалению, в своих предположениях они так и не вышли за рамки общего негативного отношения к трудам и самой личности о. Павла. Так, Бонецкая (в беседе 1995 г.), в числе прочего высказала мнение, что главный труд о. Серапиона «упорно не издают», т. к. там есть вещи, прямо компрометирующие Машкина, а косвенно и самого Флоренского6. Гаврюшин же, в свою очередь, скорректировал мысль Гальцевой, чтобы обозначить не столько мистифицированные, сколько реальные параллели Флоренского с Машкиным. В контексте общей концепции Н. К. Гаврюшина эта идея имеет вполне определенный смысл, т. к. Машкин представлен у него как «гностик» (в смысле древней ереси), эволюционист (в смысле дарвиновской теории) и антицерковный деятель, близкий к революционному терроризму и масонству7.
Так или иначе, но почву для подобных упражнений в развитии «флоренско-борчества» до сих пор давала недоступность первоисточников — самих рукописей о. Серапиона Машкина. Теперь, благодаря игумену Андронику (Трубачеву), ситуация изменилась8, и появилась возможность ответить на многие важные вопросы и, до некоторой степени, разрешить ряд недоумений. Но прежде представляется необходимым сделать некоторые замечания.
4 П. А. Флоренский: Pro et contra... С. 563, 598-600.
5 В целом вполне выдержанный в научном стиле материал А. Пентковского начинается, к сожалению, с некорректного соотнесения того факта, что Флоренский считал себя «идейным наследником» о. Серапиона с указанием на то, что Машкин, в свою очередь, был поклонником Французской революции, «защитником масонов, обличителем иезуитов и сторонником дарвинизма» (Пентковский А. М. Архимандрит Серапион Машкин и студент Павел Флоренский (новые материалы) // Символ. 1990. № 24. С. 205).
6 Флоренский сегодня: три точки зрения // Вопросы философии. 1997. № 5. С. 152.
7 Гаврюшин Н. К. Русское богословие. Очерки и портреты. Н. Новгород, 2005. С. 228-229,
231.
8 Игумен Андроник продолжает свои многолетние труды по публикации материалов из архива священника Павла Флоренского. Теперь дошла очередь до хранящегося там рукописного наследия архим. Серапиона (Машкина).
I
На самом деле еще даже до непосредственного обращения к текстам о. Се-рапиона можно видеть несправедливость критики в адрес Флоренского. Флоренский с самого начала, еще до того, как окончательно «захватил» в свои руки бумаги о. Серапиона, честно указывал на трудности, связанные с их возможной публикацией. В самой своей просьбе передать ему рукописи о. Серапиона9 он отмечал, что наряду со всем ценным материалом («глубокая и чрезвычайно оригинальная» философская система, свидетельство «пламенной любви к Богу» и др.) труд Машкина содержит, в частности, и фантастические домыслы, «едва ли одобряемые всею Церковью», чрезмерно развивает частные специальные темы (например, математические), местами лишен ясности изложения. Но главное, что составляет большие затруднения для издания, — это его громадный объем10. «Думаю, — пишет Флоренский, ни один издатель и ни один журнал не возьмется издать это сочинение полностью; печатать же по частям не имеет большого смысла, т. к. главная ценность сочинения — в целом, в связке мыслей...» И Флоренский предлагает возможный вариант выхода из затруднения: подготовить к публикации не сочинение как таковое, а «мысли» о. Серапиона11.
Вернувшись из Оптиной к осени 1905 г., Флоренский сразу же готовит к публикации материал об о. Серапионе, в котором, видимо, еще более трезво оценив ситуацию, к вопросу-восклицанию «Где я найду издателя для 2250 страниц?» добавляет: «Где мне снискать для тебя читателей?»12. В примечании 26 к «Столпу» (которым, собственно, сам о. Павел и пробудил интерес к вопросу об «идейной собственности»13) Флоренский пишет, что непосредственное чтение сочинений о. Серапиона «едва ли окажется под силу» даже тем, кто мог бы живо заинтересоваться его взглядами; поэтому, прежде чем будут преодолены трудности с подготовкой их к печати, он надеется выпустить об о. Серапионе специ-
9 Просьба содержалась в «Отчете о занятиях П. А. Флоренского над рукописями покойного архимандрита Серапиона Машкина», который Флоренский составил для настоятеля Оптиной пустыни архимандрита Ксенофонта. Текст отчета и другие материалы из архива Оптиной пустыни (Дело архим. Серапиона // ОР РГБ. Ф. 213. К. 102, ед. хр. 5) приведены в публикации: Пентковский. Цит. соч. С. 221—226.
10 Флоренский пишет о тексте в более чем 2250 страниц. Это две редакции магистерского сочинения о. Серапиона. Теперь, после частичного ознакомления с ними, к этому можно добавить: только одна вторая, неполная (без 2-й части) редакция содержит в себе около 1 млн печатных знаков (без пробелов) и занимает 132 930 килобайт информации.
11 См.: Пентковский. Цит. соч. С. 222—223.
12 Флоренский П. А. К почести вышняго звания (Черты характера архимандрита Серапиона Машкина) // Вопросы религии. М., 1906. Вып. 1; Флоренский П., свящ. Сочинения: В 4 т. М., 1994. Т. 1. С. 217.
13 «Мысли покойного философа и мои, — пишет о. Павел, — оказались настолько сродными и сростающимися друг с другом, что я уже не знаю, где кончается “серапионовское”, где начинается “моё”»; «В излагаемом тут виде очень многие идеи взяты из его рукописей, но какие именно — пусть читатель, интересующийся вопросами идейной собственности, сам определит, когда появятся в свет подлинные сочинения о. Серапиона» (Флоренский П. А. Т. 1 (2). Столп и утверждение Истины. М., 1990. С. 619).
альную работу (монографию) с систематическим изложением его воззрений и с его автобиографией14.
В дальнейшем можно видеть, что Флоренский пытался, но не смог преодолеть вышеуказанные трудности. Например, в декабре 1916 г. обсуждался вопрос о публикации отрывков из рукописи о. Серапиона в журнале «Вопросы философии и психологии». Флоренскому сообщалось, что редакция согласна дать ему место во втором и третьем номерах журнала за 1917 г. Рукопись нужно было предоставить в начале марта 1917 г.15 Наверное, нет необходимости объяснять возможные причины, по которым эта публикация не состоялась. Но о. Павел продолжал и далее заниматься наследием о. Серапиона, о чем свидетельствует его письмо к Е. Трубецкому от 18 сентября 1918 г.16
Что же касается монографии об о. Серапионе, которую так и не написал о. Павел, то здесь можно вспомнить, что период между 1914 и 1918 гг. был для Флоренского особенно тяжелым в связи с осуждением имяславия постановлением Синода в 1913 г. Флоренский в этот период занимался прежде всего поиском материалов для философско-богословской защиты учения об Имени Божи-ем, и именно с таким намерением косвенно связаны основные идеи вышедших в это время его работ: «Смысл идеализма» (1915); «Около Хомякова» (1916).
По крайней мере можно сказать, что чисто объективно не находится никаких свидетельств того, что Флоренский специально ничего не делал для издания работ о. Серапиона. Что же касается домысла о боязни компрометации Машкина (и через него Флоренского) посредством издания работ о. Серапиона, то совершенно очевидно, что, наверное, трудно еще более «скомпрометировать» о. Серапиона, чем это уже сделал сам о. Павел в своих публикациях. Даже в 1905—1906 гг., когда Флоренский еще во многом идеализировал о. архимандрита и как философа, и как личность, он счел необходимым честно, без всякой редакторской правки, привести его слова о своем фактическом сочувствии убийце Великого князя Сергея Александровича, его мнение о «цезаро-папистической» ереси, поразившей Русскую Церковь, и др.17 В той же публикации 1906 г. Флоренский без купюр помещает письмо к нему о. Серапиона, в котором тот признается в своем желании от предавшей истину Русской Церкви скорей примкнуть к старокатоликам и масонам18.
В публикации писем о. Валентина Амфитеатрова к о. Серапиону и его матери Е. М. Машкиной в 1914 г.19 о. Павел в одном из примечаний прямо указы-
14 Флоренский. Сочинения... Т. 1. С. 620; см. ответное письмо С. Булгакова Флоренскому (23-24 февраля 1914 г.): «Я думаю, что вопрос об издании подлинных сочинений о. Серапиона может быть поднят в “Пути” лишь после Вашего повествования о нем, т. е. после монографии. Думаю, что это вообще не невозможно» (Переписка свящ. П. А. Флоренского со свящ. С. Н. Булгаковым. Томск, 2001. С. 84).
15 Там же. С. 115-116.
16 Переписка кн. Е. Н. Трубецкого и свящ. П. Флоренского // Вопросы философии. 1989. № 12. С. 106.
11 Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 219-220.
18 Письма и наброски архимандрита Серапиона Машкина // Вопросы религии. 1906. Вып. 1. С. 178.
19 Богословский вестник. 1914. Т. 2. Июнь; июль-август.
вает на то, что о. Серапион страдал приступами запоя. Но более всего подобных указаний в материалах, опубликованных в 1917 г., после текста автобиографии о. Серапиона20. Здесь, в «Хронологической схеме жизни отца Архимандрита Се-рапиона Машкина», указано, что в 18 лет будущий архимандрит ведет распущенную жизнь, заболевает, лечится в Париже и прекращает «кутеж» только спустя два года. Затем, на Афоне, он впадает в «бешенство», испытывает «позыв к самоубийству», после чего через три месяца уезжает в Россию.
С 1898 г. уже у архимандрита Серапиона, настоятеля Московского Знаменского монастыря, начинаются приступы особо сильных запоев. Флоренский отмечает даты: 1899, лето — «первый сильный запой о. Серапиона в Знаменском монастыре. Около того времени начинает называть себя монахом Завулоном»; 1900 — «второй сильный запой о. Серапиона в Знаменском монастыре во время приезда Государя». После этого о. Серапион уволен с настоятельства и в конце концов отправлен на покой в Оптину пустынь. И при этом именно 1900-м годом помечена 1-я редакция магистерского сочинения о. Серапиона. Вторая редакция датирована 1903—1904 гг., а с конца 1904 г. о. Серапион начинает открыто в письменном виде выражать свое недовольство о. Иоанном Кронштадтским. 3 февраля 1905 г. он в письме Флоренскому протестует против уклонения МДА от забастовки, 15 февраля просит (не Флоренского) устроить ему третейский суд с о. Иоанном и пишет (по поводу суда): «Я не умру спокойно, не исполнив моего долга», а в ночь с 19 на 20 февраля 1905 г. умирает «от разрыва сердца»21.
Все эти данные о. Павел с полной научной честностью приводит, например, несмотря на то, что читателю его «Столпа» уже известно, что 2-я редакция главного труда о. Серапиона начинается с заглавия: «Монах Завулон Машкин. Система философии. 1904»22. Ведь достаточно соотнести это с «Хронологической схемой» (где сказано, что именно в связи с сильными запоями архимандрит Серапион стал временами называть себя монахом Завулоном), чтобы сделать соответствующие «компрометирующие» выводы.
Таким образом, можно видеть, что Флоренский в отношении к публикации данных об о. Серапионе был достаточно честным. Уже к 1914 г. он, по-видимому, испытал некоторую переоценку своего прежнего идеализированного представления23, что, однако, никак не повлияло на его убеждение в ценности творческого наследия о. Серапиона. В примечании к публикации 1917 г. (автобиография о. Серапиона) о. Павел пишет, что ему, благодаря знакомству с работами Г. Кантора, удалось «малым усилием мысли подойти вплотную к большинству проблем», на решение которых у о. Серапиона уходило до 40 лет размышлений. О. Серапион, пишет он, «размышлял отчасти над теми же проблемами, что и я» и при том в нем чувствуется «большая сила и самобытность». И Флоренский по-
20 Данные к жизнеописанию архимандрита Серапиона (Машкина). Моя автобиография // Богословский вестник. 1917. Февраль-март.
21 См.: Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 228-234.
22 Там же. Т. 1 (2). С. 620.
23 См. в «Столпе» о статье 1906 г. «К почести вышняго звания...»: «Она написана до того времени, когда автор мог более основательно вникнуть в жизнь и личность о. Серапиона, и потому многое в характеристике о. Серапиона теперь было бы представлено иначе» (Там же. С. 621).
лагает, что «слияние сродных решений» одних и тех же проблем у него и у о. Се-рапиона произошло совершенно естественным образом. «Провести, — пишет он, — точную границу между теми и другими для меня сейчас не представляется возможности». И опять здесь же Флоренский честно признается и в другом: общие, «сродные» решения были не по всем вопросам; есть и такие, по решению которых имеет место «расхождение и даже взаимное исключение»24.
В том, что это действительно так, мы теперь имеем возможность убедиться путем прямого соотнесения «Столпа» с трудами о. Серапиона Машкина.
II
Все непосредственные личные контакты Флоренского и архим. Машкина сводятся к достаточно короткой (с декабря 1904 г. по февраль 1905 г.) переписке, из которой известны два письма о. Серапиона и три письма Флоренского25. Инициатором переписки был о. Серапион, которому о Флоренском сообщил иеромонах Серафим (Остроумов), тогда профессорский стипендиат МДА, будущий архиеп. Смоленский и Дорогобужский. «Для Вас же, — писал он о Флоренском о. Серапиону (22 октября 1904 г.), — этот человек интересен именно тем, что он также занимается вопросом о согласовании математики и философии»26. Машкина, очевидно, заинтересовало также и указание на наличие у Флоренского работы «О символах бесконечности (Очерк идей Г. Кантора)»27. Во всяком случае, в ответном письме о. Серафиму Машкин предложил Флоренскому ряд вопросов. Так завязалась между ним и Флоренским переписка.
В письме от 11 декабря 1904 г. о. Серапион пригласил Флоренского в Опти-ну: «У Вас математика, — писал он, — у меня философия. Вдвоем мы — сила. А теперь именно такое время, когда нужна новая система. Старые отжили, новых нет, а запросы велики в современном обществе»28. Флоренский обещал приехать на летних каникулах, в августе, но когда приехал, то вместо ожидаемых долгих и интересных бесед знакомился лишь с «монологом» уже покойного мыслителя, говорящего ему со страниц своих рукописей.
24 Богословский вестник. 1917. Февраль-март. С. 319—320.
25 Не найдя в архиве Оптиной писем Флоренского, полученных о. Серапионом, Пентков-ский предположил, что Флоренский их (очевидно, по очень веской причине!) оттуда изъял (Пентковский. Цит. соч. С. 207). Однако сам Флоренский, публикуя в 1914 г. письма о. Валентина Амфитеатрова, дважды замечает, что о. Серапион имел обыкновение уничтожать получаемые им письма (Богословский вестник. 1914. Т. 2. Июнь. С. 327; Т. 2. Июль—август. С. 516). Таким образом, и в этом отношении поиск возможного лукавства со стороны Флоренского наталкивается на серьезный противоположный аргумент (к сожалению, Пентковским незамеченный).
26 Пентковский. Цит. соч. С. 206.
27 Работа была издана в журнале «Новый путь» (1904. № 9). Выше уже отмечалась мысль о. Павла о том, что именно недостаточное знакомство Машкина с работами Кантора обусловило его долгий (почти 40-летний) путь к некоторым выводам, которые Флоренскому удалось получить лишь «малым усилием мысли» (Богословский вестник. 1917. Февраль—март. С. 319).
28 Это письмо было опубликовано Флоренским в 1906 г. (см.: Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 223).
Перед этим настоятель Оптиной пустыни архим. Ксенофонт, ссылаясь на завещание (по которому все свои книги Машкин передавал в МДА), отказал сестре о. Серапиона в ее настойчивых просьбах выдать ей его архив, а когда приехал из МДА Флоренский, то именно ему поручил работу с архивом29. Флоренский отчитался о проделанной работе 4 сентября 1905 г. и через некоторое время расписался в получении себе на руки всех рукописей30.
Нетрудно подсчитать, что, указывая в отчете примерный срок подготовки к публикации «мыслей» Машкина (год-полтора), Флоренский намеревался закончить работу к 1908 г. Но это как раз год завершения его собственной кандидатской диссертации, ставшей основой будущего «Столпа». И А. Пентковский совершенно прав, когда утверждает, что после изучения архива Оптиной «вопрос о соотнесении “Столпа...” во всех его редакциях и сочинения о. Серапиона Машкина становится еще более острым»31.
Необходимо напомнить еще раз, что в примечаниях к «Столпу» Флоренский сам указал на то, что «очень многие идеи» он взял из рукописей о. Серапиона Машкина. Он обозначил даже конкретные места в «Столпе», наиболее зависимые от его идей: это большая часть письма второго («Сомнение») и, в гораздо меньшей степени, письма третье («Триединство») и четвертое («Свет истины»)32. В нашем распоряжении имеется (с любезного разрешения о. Андроника (Тру-бачева)) вторая редакция магистерского сочинения о. Серапиона, которую он подготовил в 1903—1904 гг.33 Первая редакция магистерского сочинения, возвращенная проф. А. И. Введенским на доработку, оказалась исчерканной автором настолько, что чтение ее чрезвычайно затруднено. Вторая редакция также содержит в машинописном тексте многие исправления и добавления, но вполне читаема. Однако, как отмечал еще сам о. Павел, она «гораздо более отвлеченная», «требует от читателя непрестанной напряженности мысли», полна символических формул и обозначений34. Но, как представляется, на ее примере «вопросы идейной собственности» все же могут быть, — на этапе предварительного исследования, — освещены с достаточной полнотой35.
29 О предложении (а не просто благословении в ответ на просьбу) работать с бумагами о. Серапиона Флоренский пишет в своем «Отчете» на имя о. Ксенофонта (Пентковский. Цит. соч. С. 221).
30 Пентковский. Цит. соч. С. 224.
31 Там же. С. 219.
32 Флоренский. Т. 1( 2). С. 619.
33 До этого, в 1896 г., в МДА Машкиным была написана кандидатская диссертация «О нравственной достоверности», о которой имеется положительный отзыв проф. А. И. Введенского (см.: Журнал Совета МДА за 1896 г. Сергиев Посад, 1898. С. 173-176). Был ли знаком с ней Флоренский, точно выяснить пока не представляется возможным, поскольку на этот счет нет каких-либо определенных указаний. В бумагах о. Серапиона, которые Флоренский получил в Оптиной, она отсутствовала.
34 Флоренский. Т. 1 (2). С. 620.
35 Имеющийся в распоряжении текст из архива свящ. П. Флоренского («Архимандрит Серапион Машкин. Система Философии. Опыт научного синтеза») содержит четыре главы, каждая из которых разделена на несколько пронумерованных частей. Ниже для краткости ссылки на машинопись о. Серапиона приведены в квадратных скобках. Например, ссыл-
III
Письмо второе («Сомнение») — единственное в «Столпе», содержащее прямые ссылки на о. Серапиона. И при сопоставлении рукописи и текста «Столпа» становится ясно, что во втором письме Флоренский просто осмысляет и передает ряд идей Машкина, хотя в несколько иной последовательности и с разной степенью подробности. Например, он, по сути, начинает с того, что у о. Серапиона находится в примечании, — с определения «достоверности» (с. 23; у о. Серапиона — [1.1]). И далее Флоренский медленно и постепенно подходит к тому, что Машкин счел нужным сразу выставить на первый план — «абсолютный скепсис» как начало пути к Истине и «самое правомерное начало философии» [1.1]. Абсолютный скепсис до сих пор еще не превзойден; его обходят, но «тем более чести, — пишет о. Серапион, — поставить его в начало». И если бы удалось все же каким-либо образом его превзойти, то это было бы совершенно новым достижением [1.1] (таким достижением Машкин и считал в итоге данный свой труд [4.1]).
Но при всем таком высоком значении, придаваемом преодолению скепсиса, о. Серапион не передает состояние скептика так ярко и красочно и в таких жестких негативных образах, как это делает Флоренский. Если у о. Серапиона скептик лишь ищет истину, не удовлетворяясь там, где удовлетворяются другие, то в «Столпе» скепсис обращается в «бесконечно-мучительное томление... в агонию духа». Скептик здесь издает «философский вопль» и его эпохэ — вовсе не спокойный и бесстрастный отказ от суждения, а «затаенная внутренняя боль...» и т. д. (с. 37). Эти страницы «Столпа», как заметил еп. Феодор (Поздеевский), «исполнены чрезвычайной красочности и силы»36. Теперь к этому можно добавить также и то, что эти страницы (с. 36-39) — одно из немногих мест второго письма, где Флоренский излагает явно во многом «свое», а не только «серапио-новское».
В конце 1-го раздела 1-й главы о. Серапион утверждает, что выйти из эпохэ можно только с принятием двух вероятностных («пробабилистических») предпосылок, которые допускают во-первых, бытие абсолютной Истины и, во-вторых, возможность ее познать [1.1]. Флоренский передает эти же идеи, указывая, что Истина одновременно должна быть и интуицией, т. е. фактически данной, и дискурсией, т. е. постигаемой в процессе сколь угодно длинного, бесконечного ряда доказательств. «Истина есть интуиция-дискурсия», — пишет Флоренский (с. 43); у Машкина то же самое определение можно прочитать также и почти в конце изучаемого текста. Самообоснование Божие, — говорит он, — «дается нам интуитивно как Интуиция, содержащая в себе... и Дискурсию. Это — самодока-зательная Интуиция-Дискурсия» [4.4].
Быть самодоказательным (или самообоснованным) — значит владеть, господствовать над всем «синтезированным в единство и даже в единичность бесконечным рядом всех своих обоснований» (с. 44). Это — «осуществленный независимо от нас конечный синтез бесконечности» (с. 45). О. Серапион называет
ка [2.3] означает, что цитата взята из 3-го раздела 2-й главы. В круглых скобках обозначены номера страниц из текста «Столпа» по изданию: Флоренский. Т. 1(1). М., 1990.
36 П. А. Флоренский: Pro et contra. С. 223.
это «синтезированной бесконечностью» [1.2], а Флоренский — бесконечностью актуальной (с. 43).
Фактически, по мнению Флоренского, именно о. Серапион своим «открытием» высшего закона тождества сделал понятным, каким должен быть само-доказательный Субъект и в чем именно состоит его само-доказательность (с. 47—48). «Низший закон тождества» — это А=А (Б=Б и т. д.) без акта самоотдачи. Как и в случае с эпохэ, Флоренский не скупится здесь на яркие эпитеты. Это, пишет он, фикция, которая дышит духом «смерти, пустоты и ничтожества». «Все бытие, желая утверждать себя, на деле только изничтоживает себя...» (с. 27). Акт самоотдачи («само-отвержения») изменяет бытие; тождество А=А из мертвого и формального превращается в реальное, содержательное и полное жизни (с. 47).
Вот как звучит в оригинале это «основное открытие» о. Серапиона: «Оба этих субъекта активно стремятся друг к другу; каждый стремится (хочет) стать другим, и это взаимно, и чрез эту взаимность они восстанавливают друг друга в себе. Вместо прежнего абсолютного неутверждения каждый субъект, напротив, утверждает» [1.2]. Но полное и окончательное самообоснование обретается не в «двуединой единичности», а в триединстве. Здесь Флоренский также полностью следует мысли о. Серапиона, но излагает суть значительно проще (с. 48). С другой стороны, у Машкина, как представляется, лучше прописан тот момент, что «Единоличный Бог» для нас был бы «непознаваемым Х», «в котором не было бы для нас никакого места». Триединство, пишет о. Серапион, «субстанциальный Акт, независимый (безусловный) ни от чего внешнего», но «в Свое внутреннее отношение Божественное Триединство допускает и нас» [1.3].
Флоренский, по сути, полностью повторяет все эти идеи, но примечательно то, что, в отличие от Машкина, именно на этом этапе он считает нужным ввести термины «сущности» и «ипостаси» (в их философско-богословском выражении). Сущность (усия) Истины, пишет он, есть «бесконечный Акт Трех в Единстве», а ипостась — это каждый из «Трех» в отношении к этому «бесконечному акту-субстанции» (с. 49)37. Именно здесь такие определения нужны ему для того, чтобы подчеркнуть, что вне Трех ипостасей нет ни одной, как нет и Самого Субъекта Истины. Три — это число, имманентное Истине, т. к. только в единстве трех каждая ипостась получает свое абсолютное утверждение. И когда в это Триединство допускается любая другая («четвертая») «ипостась», она уже не является для триединства внутренне необходимой. Поэтому и «ипостасью» ее нельзя назвать в собственном смысле и, начиная с нее, мы имеем дело с сущностью «совершенно новой», не равнозначной сущности Божественного Триединства (с. 50). На этом кончается второе письмо «Столпа», но это — один из важнейших моментов, который далее ложится в основу ряда разделений между системами Флоренского и Машкина.
Можно также констатировать правоту Флоренского, утверждающего, что и в последующих двух главах-письмах он отчасти использовал идеи о. Серапиона (или в своих собственных идеях находил у него «авторитетное» подтверждение). К чис-
37 О. Серапион вводит эти понятия в следующем разделе. «Природа, субстанция Божия, — пишет он, — есть... Акт единения в единичное единство Трёх Личных Терминов». При этом «Личные Термины, никогда не бывшие вне синтеза между Собою и суть Ипостаси» [1.4].
лу таких идей относится необходимость для обретения Истины подвига самоотдачи (с. 65-66; у о. Серапиона — [1.4]), мысль о том, что в этом подвиге человек не может обойтись без воздействия Самой Истины (с. 68; у о. Серапиона — [4.14]), а также одно из важнейших определений Любви как Божественной сущности (с. 71, 74; у о. Серапиона — «Божественной субстанции» [1.4]38). Причастие такой Любви, по Флоренскому, есть «существенное познание Истины» и фактически условие пребывания в «недрах» Божественного Триединства (с. 74, 93).
«Если я люблю Бога, — пишет о. Серапион, — то... я тогда ипостась в Триедином Боге, и не нарушаю Его строгой единичности и, в то же время, — также строгой множественности, но синтезированной абсолютно» [1.4]. Для Флоренского такая «множественность» в Троице означает «единосущие любящих в Боге» (с. 93). Это такие Я, которые вошли в Божественное Триединство путем причастия Божественной сущности и достигли таким образом своего «пресуществления» (с. 85). Божественная Любовь выводит любящего из эмпирии в вечность и там являет «единый, вечный и бесконечный акт» единосущия (с. 93). Так Флоренский понимает обожение, причем использование термина «пресуществление» у него отнюдь не означает полное преобразование тварной природы в нетварную. Напротив, он предпочитает говорить о «безусловной ценности» именно твари (см., например, с. 323) и никогда, в отличие от о. Серапиона, не решается о человеческой душе написать через запятую: «безусловная, несоздан-ная, безначальная». Но именно так о. Серапион говорит о душе, созерцающей себя в Боге [1.5]. Жившие «в духе обоюдной Любви», т. е., по Машкину, причастившиеся Божественной субстанции, по смерти «становятся богами и (страшно выговорить!) Богом», именно «Богом, Иеговой» [3.8].
О. Серапион вполне отдает себе отчет в сути сказанного и утверждает, что до него эта мысль «особенно хорошо» высказывалась у Эриугены («Иоанна Скотта»). «Но и теперь, — пишет он, — даже в моем почти математическом выражении, наиболее адекватном, мысль эта, я думаю, смутит многих». Но он настаивает на ней и отвергает возможное обвинение себя в проповеди индуизма; если на Востоке («брамизм и буддизм») сейчас так учат, то это значит только то, что языческий Восток испытал влияние христианства [3.8]. Соединяющийся со Христом, пишет Машкин, так же, как и Христос, начинает сознавать себя Богом. «Бог истинный есть Синархия бесконечного множества Богов». Но это такие Боги, каждый их которых «есть только Он Сам, как Единый, Троичный и Бесконечный Бог» [4.4].
Конечно, Флоренскому никогда не были свойственны подобного рода убеждения, хотя, на первый взгляд, с ними и граничат явно общие для Флоренского и Машкина идеи о «вечном предсуществовании» человека и всего мира в Боге (вернее, в Божественных идеях). В рамках одной статьи невозможно сколь-либо подробно останавливаться на этом, равно как и на некоторых других существенных моментах системы о. Серапиона. Можно отметить лишь то, что о. Серапион,
38 Неоднократно на протяжении всей своей работы о. Серапион обращается к теме «Обоюдной Любви», которая есть «Абсолют или Бог». См.: [1.4], [3.1] и др. «Вечность, — пишет он, — есть результат взаимного желания Одного быть чрез Другого, результат Обоюдной Любви...» [1.4].
рассматривая творение мира как переход извечно существовавших в Боге идей («потенций») в состояние «для себя бытия», выделял два аспекта «возникающего духа» или человеческой души. «Как акт, — писал он, — душа видит себя возникающей одновременно с телом, но как потенция она видит себя «предшествующей» и своему телу, и всему сотворенному миру. Кроме того, в своем «предсуще-ствующем» аспекте она является и «определяющей направление развития своего тела, как «энтелехия» его, или, действующая как ... цель тела» [1.5].
Такая антропология (в данном случае) очень созвучна представлениям Флоренского, в том числе и тем, что отражены в его более поздних лекциях (в 1917 г.)39. Но свое учение о «вечном предсуществовании» Флоренский разрабатывает (см.: с. 332—341) в десятом письме («София»), мысли которого он не связывает с о. Серапионом. А не связывает, как можно видеть, не только потому, что никакой софиологии у Машкина нет40. Дело в том, что представление о двух аспектах человеческой личности («условном» и «безусловном») и связанная с этим концепция «вечного предсуществования» в трудах Флоренского — это несомненная его «идейная собственность», которой он располагал уже до своего знакомства с рукописями о. Серапиона41. Очевидно поэтому, несмотря на все созвучия и «сродство» в мыслях по этому вопросу, на Машкина он здесь ссылок не оформил. А познакомившись с его сходной концепцией, не перенял серапи-оновское понимание предсуществующей души как нетварной и безначальной. Возможно, на подобных моментах не стоило бы подолгу останавливаться, если бы не возникли (впервые у о. Никанора) подозрения в некритическом переписывании Флоренским труда о. Серапиона.
Кроме этого, в труде о. Серапиона можно обнаружить другие, совершенно несвойственные Флоренскому идеи. Например, о. Серапион убежден в реальности прогресса эволюции, которая действует в масштабе одной планеты (или «солнечной системы») и ведет к появлению «человеческой формы». В человеческом теле впервые появляется жизненный процесс (душа или дух), способный переживать это тело [4.1; 4.3]. Поскольку конечная цель эволюции — человек, постольку, с точки зрения о. Серапиона, невозможно бытие бесплотных духов в их традиционном понимании (т. е. как созданных «непосредственно» и независимо от человека). «Бесплотные духи, — пишет о. Серапион, — это души умерших людей, живущие в живых людях». Что касается Ангелов, то это — «Хри-сты, Мессии и спасенные ими Святые люди других звездных систем, уже закончивших свое развитие» [4.8]. Здесь, впрочем, наблюдается уже тот самый уклон мысли о. Серапиона, который Флоренский в своем «Отчете» в Оптиной назвал
39 См., например, в лекции «Органопроекция» (1917): Флоренский. Сочинения. Т. 3. Ч. 1. М., 1999. С. 402.
40 У о. Серапиона есть представление о некоем планетарном «сверх-организме» всех людей, который он называет «i-омегой», но это ни в каком случае не София В. Соловьёва или о. П. Флоренского ([3.8; 4.1; 4.8]).
41 См., например, статью «О типах возрастания» с концепцией «условной» и «безусловной» личности в человеке (Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 281—282). Статья была опубликована в «Богословском вестнике» в 1906 г. (Т. 2. № 7. С. 530—568), но написана в Тифлисе, в конце июня 1905 г. Это было на летних каникулах, только в конце которых (в августе 1905 г.) Флоренский поехал в Оптину к о. Серапиону.
«злоупотреблением фантастикой»42. Существенно то, что, по о. Серапиону, «человеческая форма» также «сгорает» в самом конце и порождает из себя либо Ангелов, либо «пепел», оставшийся вследствие «второй смерти» — распада на элементарные единицы развитого духа [4.8]43.
Такого рода идеи у о. Серапиона сопровождаются весьма свободными концепциями в области христологии. Например, наблюдая в каждом человеке «греховное воплощение Духа Святого» [3.1], он говорит об «очищении» этого воплощения во Христе. Без каких-либо оговорок он прямо пишет, что от Девы Марии «воплотился» Св. Дух [4.1], а сам Человек Иисус Христос «окончательно стал Богом только в Своем вознесении» [4.1]. Эти строки (наряду с утверждениями о том, что «воплощение Св. Духа» во Христе уникально только в солнечной системе, но не «на звездах») прямо в тексте у о. Серапиона датированы 1904-м г. [4.1], т. е. это вполне зрелые убеждения мыслителя, изложенные им незадолго до своей кончины.
В 1906 г. Флоренский процитировал фрагмент из этой же части сочинения о. Серапиона [4.1], где Машкин говорит об исключительной важности своего труда. В контексте приведенной цитаты смысл его слов в том, что он впервые решил задачу преодоления абсолютного скепсиса, — впервые после того, как Христом была дана для этого благодатная помощь (т. е. впервые за два тысячелетия истории христианства). Помимо этого, пишет о. Серапион, «написал я новую геометрию, новую механику». У Флоренского цитата заканчивается славословием Богу за благодатное руководство44. Теперь есть возможность эту цитату продолжить. «Христианство колебалось, — пишет далее о. Серапион, — я восстановил его при помощи Господа». По Машкину, это особенно важно было сделать именно теперь, когда приближается конец земной эволюции и всей солнечной системы (однако не всего мира). «Тогда, — говорит о. Серапион, — Господь Иисус, со святыми, почти окончательно уже, почти адекватно станет Богом» [4.1].
Никак не следует думать, что Флоренский (даже по молодости, когда в 1905 г. ему было лишь 23 года) сам лично некритически воспринимал идеи о. Серапио-на и лишь для внешней благообразности не озвучил некоторые из его убеждений. В 1906 г. он привел мнение некоего «отца Э.»45, согласно которому о. Серапион был «в прелести», но, одновременно с этим, обладал смирением и полной нестя-жательностью46. Тогда по этому поводу Флоренский лишь выразил недоумение, как одно может сочетаться с другим. Но в примечаниях к «Столпу» (примерно
1913 — начало 1914 г.), как уже говорилось выше, о. Павел уже указывает на некоторую переоценку своих прежних представлений об о. Серапионе47. И можно
42 См.: Пентковский. Цит. соч. С. 223.
43 Можно заметить, что, несмотря на внешнюю схожесть, по сути такая точка зрения не соотносится с трактовкой «второй смерти», представленной в восьмом письме «Столпа» — «Геенна».
44 См.: Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 214.
45 Как видно из материалов архива Оптиной пустыни, это о. Эраст, с которым Флоренский встречался в Оптиной и с которым впоследствии (в 1906 г.) переписывался, сообщая ему о своей работе над рукописями о. Серапиона (Пентковский. Цит. соч. С. 224-226).
46 Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 218.
47 Флоренский. Сочинения. Т. 1 (2). С. 621.
предположить, что Флоренский, который как раз примерно в это время (лето
1914 г.) в частном порядке высказывался о «прелести» в духовном опыте Владимира Соловьева48, не мог не видеть духовно недоброкачественных моментов и в труде Машкина. Но, в отличие от некоторых современных критиков Флоренского, сам Флоренский обладал способностью видеть мыслителей не только в черно-белом свете и умел (насколько это ему казалось справедливым) выделять из их трудов все полезное и нужное.
«Последнее слово» Флоренского об о. Серапионе мы обретаем в публикации 1917 г., на наш взгляд, со стороны о. Павла достаточно объективной49. Представленный здесь образ «мятежного архимандрита» хорошо согласуется с тем, что был дан в письме еп. Антония (Храповицкого), написанном в Оптину по поводу кончины, «хотя и слабого, но доброго и смиренного архимандрита Серапиона»50.
Таким образом, как представляется, можно видеть правоту Флоренского в самом главном из того, что касается вопроса «идейной собственности» между ним и о. Серапионом Машкиным. На этапе предварительного анализа можно утверждать, что основные идеи «Столпа» действительно самым тесным образом соотносятся с концепциями о. Серапиона только в пределах второго, третьего и четвертого писем51. По всей видимости, именно в понимании онтологического значения подвига самоотдачи («высшая форма закона тождества»), в онтологической трактовке Любви как Божественной субстанции и в трактовке Истины как «самодоказательного», «самообоснованного» Субъекта (с развитием этой трактовки в концепцию Божественного Триединства) Флоренский наиболее всего ощущал свою зависимость от Машкина. В этом он признался совершенно честно, хотя и без уточнения деталей, которые важны для критики, а не по самой сути обсуждаемых важных метафизических проблем. Вместе с тем нет никаких оснований отрицать самостоятельность мысли Флоренского даже в тех случаях, когда обнаруживается тождество тех или иных его положений и идей о. Серапио-на. Анализ показывает, что, например, в таком очень важном для всей системы мировоззренческом вопросе, как представление о вечном, «безусловном» значении человека и всей твари, Флоренский проявляет полную самостоятельность, несмотря на то, что и здесь в лице Машкина он встречает своего единомышленника.
После публикации рукописей о. Серапиона возможность дальнейшего, более детального сопоставления идей Флоренского и Машкина, несомненно, привлечет внимание историков отечественной философско-богословской мысли. Но уже сейчас, по крайней мере, можно сказать то, что в рукописях о. Сера-пиона Флоренский нашел прежде всего созвучие своим собственным исканиям
48 См., например: Переписка свящ. П. А. Флоренского со свящ. С. Н. Булгаковым. С. 92.
49 Например, цитированные выше указания на приступы запоя у о. Серапиона, имевшие место в том числе и в период написания его основного труда (см.: Богословский вестник. 1917. Февраль-март; Флоренский. Сочинения. Т. 1. С. 232—233).
50 Цит. по: Пентковский. Цит. соч. С. 209. Владыка Антоний (Храповицкий) достаточно хорошо знал о. Серапиона, будучи его духовником.
51 Рамки статьи не позволяют показать ряд различий в концепциях Флоренского и Машкина на примере других глав-писем «Столпа».
Истины. Обнаружилось некоторое важное «избирательное сродство» душевного устроения обоих мыслителей, которое, однако, не распространилось на все важные аспекты их философско-богословских концепций. В этом отношении о. Павел Флоренский (как и о. Серапион Машкин) был вполне самостоятельным и оригинальным мыслителем.
Ключевые слова: Священник Павел Флоренский, архимандрит Серапион Машкин, «Столп и утверждение Истины», «Система философии», рукопись, первоисточники, переписка, цитата, ссылка.
The Question of the Originality of Ideas in the Tradition of Pavel Florenskiy and Archimandrite Serapion (Mashkin)
N. Pavlyuchenkov
This article contains a short analysis of the principle problems concerning the link connecting the philosophical-theological speculations of Father Pavel Flrenskiy and the ideas of Archimandrite Serapion (Mashkin). This problem has several times been raised in the pertinent literature on the subject. But the secret of its resolution lies in a first-hand acquaintance with the works of Archimandrite Serapion. The current article represents one of the first attempts to solve these problems based on the employ of primary source material.
Keywords: Father Pavel Florenskiy, Archimandrite Serapion (Mashkin), The Column and Confirmation of Truth, A System of Philosophy, manuscript, primary sources, correspondence, quote, reference.
