CC BY
181Л. М. Аржакова
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКИХ АСПЕКТАХ ГРЮНВАЛЬДСКОЙ БИТВЫ*
Грюнвальдская битва, как известно, с давних пор стала символом совместной — и победоносной — борьбы славянских и прибалтийских народов против немецкого «натиска на восток». Другими словами, в основе нашего восприятия этого эпохального события лежат этнические — или, вернее сказать, этнополитические — характеристики.
Несмотря на то, что литература вопроса колоссальна и в ней, казалось бы, все сколько-нибудь существенные моменты сражения освещены подробнейшим образом, грюнвальдская тема по-прежнему вызывает скрытую или прямую полемику, оставаясь не только научно актуальной, но и политически злободневной. Причем, обращает на себя внимание, что как раз этнические сюжеты дают больше всего поводов для разногласий, а полемика такого рода бывает настолько острой, что сплошь и рядом выходит далеко за рамки академической дискуссии. Накал страстей и ожесточенность споров понятны, поскольку — хотим мы того или нет — на осмысление событий шестисотлетней давности неизбежно налагают свою печать политические и национальные коллизии Нового и Новейшего времени.
Так, если говорить о России, то Грюнвальдское сражение, как отмечает Катажи-на Блаховская1, отнюдь не сразу нашло себе место, как в общественном сознании
* Работа выполнена при поддержке Федерального агентства по образованию, Мероприятие 1 аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научно-исследовательского потенциала высшей школы 2006-2009 годы», тематический план НИР СПбГУ, тема 7. 1. 08 «Исследование закономерностей генезиса, эволюции, дискурсивных и политических практик в полинациональных общностях».
1 Блаховская К. Излучины Грюнвальдской памяти: Битва 1410 года в историческом сознании поляков и россиян // Родина: Российский исторический журнал. 2010. № 7. С. 44.
Commentarii
россиян, так и в отечественной историографической традиции. Как показали наблюдения польской исследовательницы, связано это было с тем, что русское общество сравнительно поздно ощутило опасность со стороны германского «натиска на восток». Катажина Блаховская, автор капитальной монографии «Рождение империи: Территориальное расширение империи в представлении российских историков XVIII и XIX веков»2, обратила, в частности, внимание на тот факт, что сражение 15 июля 1410 г. даже не упоминается в основополагающих для нашей исторической науки трудах В. Н. Татищева, М. М. Щербатова, Н. М. Карамзина, в глазах которых история России была тождественна истории Московского государства.
Изменение такой историографической ситуации К. Блаховская объясняет вполне убедительно — теми внутри- и внешнеполитическими переменами, с которыми связано было появление концепции Н. Г. Устрялова, исходившей из убеждения, что Великое княжество Литовское составляло неотъемлемую часть «русского мира». Идея эта получит должное развитие примерно два десятилетия спустя в «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева, который, говоря о Грюнвальде, уже не преминет подчеркнуть, что лишь «отчаянное мужество русских смоленских полков» помогло выдержать натиск немцев3.
Так или иначе, к началу ХХ в. представление о Грюнвальдской победе как о триумфе всего славянства уже достаточно прочно утвердилось в русском обществе, что наглядно продемонстрировали публикации, связанные с отмечаемым в 1910 г. 500-летием со дня битвы4. Начало Первой мировой войны и связанный с тем всплеск антигерманских настроений в России, естественно, дали еще один повод не раз вспомнить о грюнвальдской традиции.
Если в первые советские годы тема совместной борьбы славянских и балтийских народов против германского «натиска на восток» напрочь сошла со страниц наших изданий, то нарастание фашистской угрозы в 1930-х гг. вновь придало ей актуальность. Не напрасно к урокам Грюнвальдской битвы так настойчиво обращались советские историки накануне и в годы Второй мировой войны. В качестве примера достаточно сослаться на статью Н. П. Грацианского из сборника «Против фашистской фальсификации истории», изданного Институтом истории АН СССР в 1939 г. (незадолго до заключения советско-германского пакта о ненападении, который почти на два года сделает невозможным появление в СССР подобного рода публикаций).
Не менее характерна вышедшая в тот же период времени научно-популярная брошюра Н. Лапина и А. Турчинского «Грюнвальдская битва», где в соответствии с пропагандистскими установками той поры упор делался на том, что «столкновение, которое назревало, должно было решиться не столько силами литовского и польского народов, сколько силами народов великорусского, белорусского
2 Biachowska K. Narodziny Imperium: Rozwoj terytorialny panstwa carow w uj^ciu historykow rosyjskich XVIII i XIX wieku. Warszawa, 2001.
3 Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. М., 1998. Кн. II. С. 374.
4 См., например: Любович Н. Н. Грюнвальдская битва. Варшава, 1911.
и украинского»5. Понятно, что публикаций такого рода станет еще больше в годы Великой Отечественной войны6.
Тема, разумеется, не иссякнет и после 9 мая 1945 г. В качестве примеров можно назвать хотя бы статью В. Т. Пашуто и М. Ючаса «550-летие Грюнвальдской битвы»7 или научно-популярный очерк Г. Б. Карамзина8. Если до той поры в разного рода хрестоматиях воспроизводились лишь небольшие отрывки из сочинения Яна Длугоша, касавшиеся сражения 15 июля 1410 г., то впоследствии, стараниями Г. А. Стратановского, Б. В. Казанского и Л. В. Разумовской, в широко известной серии «Литературные памятники» были изданы обширные фрагменты из десятой и одиннадцатой книг длугошевых «Анналов»9.
Глубокие внешне- и внутриполитические потрясения Новейшего времени немало способствовали тому, что наше восприятие событий, происходивших 15 июля 1410 г. на поле вблизи Грюнвальда и Танненберга, и спустя многие столетия все еще остается сильно политизированным, и на него ощутимо влияют этнические коллизии уже наших дней.
Вообще нетрудно заметить, что связанные с давней битвой вопросы этнического характера до сих пор воспринимаются крайне эмоционально, и при этом априорные установки авторов зачастую диктуют освещение неясных ситуаций. Простейший тому пример — ставшее привычным утверждение, что при Грюнвальде в рядах союзного, польско-литовского войска сражался Ян Жижка, будущий гуситский полководец.
Принято считать, что он на самом деле был участником этого сражения. Но, что также известно, в сражении участвовало два чешских отряда: один в составе польско-литовского войска, другой — на стороне Ордена. В каком из них был будущий гуситский гетман, сказать с полной уверенностью не удается. Тем не менее, в литературе вопроса его уверенно записывают в ряды тех, кто бился с орденскими рыцарями10.
Справедливости ради надо сказать, что представление о Жижке как об одном из воителей так называемого союзного войска к середине ХХ в. тоже уже стало традицией. В свое время Ян Матейко, увековечивший подвиг победителей на своем монументальном полотне «Грюнвальдская битва», ставшем национальной реликвией, на переднем плане поместил фигуру знаменитого чеха, рубящегося с тевтонами.
К слову, о чешских и моравских наемниках, входивших в союзное войско, основной летописец Грюнвальдских событий — Ян Длугош — ничего хорошего не поведал, строго осудив командовавшего ими чеха Яна Сарновского: сначала, по
5 Лапин Н., Турчинский А. Грюнвальдская битва. М., 1939. С. 25.
6 См. сборник: Вековая борьба западных и южных славян против германской агрессии. М., 1944.
7 Пашуто В. Т., Ючас М. 550-летие Грюнвальдской битвы // Военно-исторический журнал. 1960. № 7. С. 87-98.
8 Карамзин Г. Б. Битва при Грюнвальде. Л., 1961.
9 ДлугошЯ. Грюнвальдская битва. М.; Л., 1962.
10 См., например: Базилевич К. В. Победа славянских народов в вековой борьбе против немецких захватчиков и немецкой тирании. М., 1945. С. 8.
СоттеПагіі
словам польского историка, они отказались сражаться, пока им не выплатят жалованье, а во время боя и вовсе предпочли вместе с моравским отрядом укрыться где-то в лесу. Однако о тех «чешских рыцарях», что сражались на стороне тевтонов, автор «Анналов» отзовется более уважительно11.
Пожалуй, в той уверенности, что Жижка сражался именно на польско-литовской стороне, в известной степени проявляет себя внутренняя логика: присутствие чешского национального героя в рядах союзного воинства, разгромившего Тевтонский орден, гармонирует с представлением об общеславянской солидарности в борьбе с извечным врагом. Но нельзя при этом не отметить, что историческая достоверность здесь все же проблематична.
Для заявленной темы не менее существенно и то, что уже сами современники сражения 15 июля 1410 г. в своих рассказах о нем, как правило, делали акцент именно на этнической стороне дела. Информация же о битве и ее, так сказать, этнических компонентах, в свое время широко распространяясь по странам Европы, обретала иной раз совершенно фантастические очертания, и тогда события трансформировались до неузнаваемости. Так, под пером Ангеррана де Монстреле, французского хрониста XV в., Грюнвальдская битва как бы раздвоилась. В первом сражении, которое хронист датировал 16 июля 1410 г., «300 000 христиан», по его словам, одержали полную победу над численно превосходящим войском литовцев-«сарацинов». Иными словами, победителями оказываются тевтонские рыцари, которым француз, считавший литовцев все еще язычниками, явно сочувствовал. Но «вскоре», как повествуется в хронике, военные действия возобновятся, и на этот раз уже поляки одержат победу над тевтонами12.
Конечно, в памятниках позднего Средневековья содержится и более реалистичная информация о Грюнвальде и, в частности, об этнических аспектах великой битвы, чем та, какую запечатлел Монстреле. Но все равно многие моменты остаются предметом споров. Так, не удается с уверенностью сказать, сражался ли в рядах союзного войска молдавский отряд. О нем упоминают немецкие хроники, но подтверждения этой информации в самих молдавских архивах исследователям найти не удалось. Было высказано достаточно правдоподобное предположение, что средневековые немецкие хронисты вообще «умышленно “дописали” до десятка европейских этносов как участников битвы, чтоб хоть как-то оправдать сокрушительное поражение ордена»13.
Среди исторических источников, касающихся Грюнвальдской битвы, на первом месте по своей популярности и полноте, не говоря уж о художественных достоинствах, вне всякого сомнения, стоит повествование Яна Длугоша в его «Анналах, или хронике славного Королевства Польского». Именно Длугошу мы обязаны подробным описанием подготовки и хода сражения.
11 Длугош Я. Грюнвальдская битва. С. 103-104.
12 См.: Дельбрюк Г. 1) История военного искусства в рамках политической истории. М., 1938. Т. 3. С. 386-387; 2) История военного искусства в рамках политической истории. СПб., 1996. Т. 3. С. 331.
13 БоднарюкБ. М. К вопросу об участии молдавского отряда в битве при Грюнвальде 1410 г. ... С. 48.
Наверное, не будет большим преувеличением сказать, что практически вся информация этнического свойства, какой оперируют историки, а следом за ними — популяризаторы и беллетристы, исходит именно от Длугоша. Его подробный и колоритный рассказ о смятении в литовско-русском войске, непоколебимой стойкости трех смоленских хоругвей и о прочем ляжет в основу описаний битвы как в исторических сочинениях, так и в художественной литературе, включая сюда и широко известный, много раз переиздаваемый, в том числе и в России, роман Генрика Сенкевича «Крестоносцы» (отразивший, к слову сказать, сильные антинемецкие настроения в польском обществе рубежа Х1Х-ХХ вв.).
Неудивительно, что рассказ Яна Длугоша о Грюнвальдской битве будет привлекать к себе усиленное внимание именно в моменты обострения межнациональных, межгосударственных отношений в регионе. Он давно и прочно войдет в арсенал антинемецкой пропаганды, когда, заглохшая было в раннюю советскую пору, эта традиция, как уже упоминалось, с новой силой возродится у нас с конца 1930-х годов.
Как положено пропаганде, подход наших исследователей и популяризаторов к грюнвальдской теме был — и во многом остается — избирательным. По праву констатируется, что Грюнвальдское сражение, изменившее всю геополитическую обстановку в Восточной Европе (эту констатацию в свое время воспринял и С. М. Соловьев, подчеркнув, что тогда «слава и сила Ордена погибли окончательно»14), являло собой кульминационный эпизод Великой войны 1409-1411 гг. Но, вместе с тем, это победное сражение сплошь и рядом как бы изымается из общего исторического контекста. Далеко не всегда при этом бывает отмечено, что потом, после Грюнвальда, военные действия протекали довольно вяло, а в итоге Великой войны польские политики так и не добились своей главной цели — не вернули себе выход к Балтийскому морю. Как известно, Орден еще на полвека сохранит за собой Восточное Поморье, которое будет отвоевано поляками только в итоге Тринадцатилетней войны (1454-1466).
Также в тени, вольно или невольно, зачастую оставляется, скажем, и тот факт, что, согласно рассказу Длугоша о битве 15 июля 1410 г., поначалу под натиском тевтонов обратилось в бегство почти все литовско-русское войско (насчитывавшее около сорока хоругвей, среди которых численно преобладала как раз русская часть). Все внимание, как правило, историки уделяют только трем смоленским хоругвям (то есть хоругвям Смоленской, Оршанской и Мстиславской), чья непоколебимая стойкость помогла переломить ход сражения. Попутно не мешает подчеркнуть: у Длугоша речь идет именно о «хоругвях», хотя в наших публикациях нередко фигурируют «смоленские полки», что являет собой заметное преувеличение (как не раз справедливо отмечалось в литературе вопроса, по числу входящих в нее воинов средневековая «хоругвь» ближе к современному нам батальону, чем к полку).
14 Соловьев С. М. Сочинения. Т. II. С. 374.
СоттеП;агн
Вдобавок ко всему, наши авторы обычно не задаются вопросом, производным от какого слова было часто употребляемое Длугошем прилагательное «русские» — от «России» или от «Руси». Впрочем, особой остроты этот вопрос и не приобретал, пока русские, белорусские, украинские земли входили в состав единого государства (а с 1940 г. в состав Советского Союза, как известно, войдет и Литва) и пока действовала строгая политическая цензура.
Положение изменится с распадом СССР, когда развернулась, по выражению белорусского публициста Игоря Литвина, приватизация Грюнвальдской победы. Претензии на победные лавры заявили белорусские, русские, литовские не только публицисты, но и политики. При этом обращает на себя внимание, что литовцы предпочитали оперировать вместо «Грюнвальда» топонимом «Жаль-гирис», не встречающимся в источниках и являющимся буквальным переводом с немецкого. В подобного рода препирательствах живое участие принял и сам И. Литвин, недавно выпустивший книгу «Затерянный мир, или малоизвестные страницы белорусской истории», проникнутую стремлением во что бы то ни стало возвеличить роль белорусского народа в истории Европы. Достаточно сказать, что для него Грюнвальдский триумф — это «победа белорусов и поляков»15. Собственно говоря, на взгляд И. Литвина, право последних на победные лавры тоже достаточно сомнительно, а роль современных нам польских историков при этом неблаговидна. По выражению негодующего белорусского публициста, «...одна из величайших битв средневековья, в которой решающую роль сыграли полки наших предков, “разобрана” на части современными поляками, литовцами и русскими»16.
Современная нам ситуация, когда многие из пишущих о Грюнвальдской победе и ее этнических аспектах вольно или невольно тянут, так сказать, одеяло на себя, стремясь прославить своих соотечественников, должна, казалось бы, наводить на мысль о том, что нечто подобное могло происходить и в XV в. Тем не менее, все эти авторы обычно без тени сомнения опираются на рассказ Яна Длугоша. Обилие информации и патриотический пафос его повествования, должно быть, невольно внушают доверие. В итоге версия краковского каноника воспринимается едва ли не как истина в последней инстанции.
Напрашивается, однако, вопрос, насколько этот подробный и эмоциональный рассказ о знаменитой битве заслуживает безусловного доверия? Ян Длугош, родившийся через пять лет после сражения, засядет за написание «Анналов» только многие годы спустя. Документальные материалы, к которым он получил доступ, помогли ему составить перечень сражавшихся под Грюнвальдом хоругвей и дали немало другой информации. Но так подробно и красочно описать по ним сам ход битвы, как это сделано в «Анналах», было бы попросту невозможно. Здесь польский историк, судя по всему, опирался на воспоминания участников сражения. Одним
15 Литвин И. Затерянный мир, или малоизвестные страницы белорусской истории. Минск, 2008. С. 65.
16 Литвин И. Затерянный мир... С. 82.
из таких своего рода информаторов — и, вероятно, главным — был патрон и покровитель Длугоша, канцлер Збигнев Олесницкий. Будучи во времена Великой войны секретарем короля Владислава-Ягайла, он спас ему жизнь на Грюнвальдском поле (если все же поверить «Анналам»), а позднее, став краковским епископом и влиятельнейшим политиком, вступил в открытый конфликт с его сыном, королем Казимиром Ягеллончиком.
Нельзя не признать, рассказы очевидцев и письменные материалы были весьма искусно сведены историком воедино, и лишь изредка обнаруживают накладки. Случай явного дублирования одного и того же эпизода, излагаемого один раз лаконично, а другой раз подробно, с воспроизведением тех реплик, какими якобы обменялись персонажи, касается как раз нашей темы.
Как уже упоминалось, в «Анналах» кратко рассказано о том, что незадолго до начала битвы чешские и моравские наемники, сославшись на то, что король не платит им заслуженного жалования, «ушли было из королевского лагеря без согласия и ведома короля, неизвестно из страха ли, или подкупленные врагами». Но уходящих пристыдил подканцлер Польского королевства, и они «вскоре поспешили на битву»17. Через несколько страниц в «Анналах» будет более подробно, с воспроизведением длинных реплик, которыми якобы обменялись персонажи, рассказано, как в ходе сражения покрыл себя позором чешско-моравский отряд, бежавший и укрывшийся где-то в лесу. Однако, вняв упрекам подканцлера, воины — уже без своего опозоренного командира, чеха Яна Сарновского — вернулись на поле битвы18.
Так или иначе, трудно не восхититься мастерством Яна Длугоша, сумевшего, опираясь на рассказы участников славного для них и для потомков сражения, нарисовать яркую, впечатляющую картину эпохального события. Но есть ли уверенность, что реконструкция эта безусловно достоверна? Уже сама детальность описания должна, казалось бы, настораживать исследователей. Мог ли тот же Збигнев Олесницкий — или другие очевидцы — охватить взором и запечатлеть в своей памяти ход многочасовой схватки, в которой участвовали десятки тысяч воинов, и спустя десятилетия обо всем этом беспристрастно и точно рассказать?
Очевидно, такого рода сомнения вполне уместны, в том числе и в отношении содержащейся в «Анналах» информации этнического характера. Мы все-таки не в силах строго разграничить, где в рассказе Яна Длугоша о том, как на Грюнвальдском поле сражались с тевтонскими рыцарями поляки, литовцы, русские, чехи, татары, — запечатлелась объективная реальность, а где — проявили себя этнополитические пристрастия самого автора «Анналов» или его информаторов. Но надо хотя бы помнить об этом, и потому воздерживаться от излишне эмоциональных оценок вклада того или иного народа в победу 15 июля 1410 г.
17 Длугош Я. Грюнвальдская битва. С. 95-96.
18 Там же. С. 103-104
СоттеПагіі
Summary
The article is devoted to ethnic aspects of the history of the battle of Grjunval’d. The attention is especially focused on the question of the reliability of Jan Dlugosz’s report of the battle and of interpretations of this report in historical literature. The accent is also made on the question in what measure political and national collisions of the Modern and Contemporary Time influenced interpretations of the events of the early 15th century.
As the author concludes, whereas in the time of increasing threat of Nazi Germany and in the period of the World War II in the foreground there was a theme of the century-old struggle of Slavic peoples against German aggression, by the end of the 20th century the centre of gravity had been displaced a little towards discussing a contribution of one or another ethnos to the triumphal victory over Teutonic knights on July 15th, 1410.
