CC BY
12
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
В. Н. Новоселов
К ВОПРОСУ О ЖЕЛАНИЯХ И ВОЗМОЖНОСТЯХ
В период радикальных изменений в обществе всегда наблюдается небывалый рост интереса к прошлому. Это объясняется тем, что историческое познание удовлетворяет важные социальные потребности общества и прежде всего способствует выработке социального самопознания людей, является источником подтверждения или отрицания старых и новых теорий, постулатов, систем доказательств. В истории можно найти все: и то, что развенчивает старые идеалы, служит утверждению нового, и то, что может быть с великой легкостью использовано для обоснования консервативных, даже откровенно реакционных теорий. Поэтому у людей, активно включившихся в политическую жизнь общества возникает большое искушение найти подтверждение своим взглядам в историческом прошлом. В последнее время пишут на исторические темы экономисты, философы, юристы, врачи, публицисты, писатели, художники, артисты, режиссеры. Написанные эмоционально, полемично, с искренним желанием преодолеть неправду освещения исторических событий, допущенную в прошлом, эти публикации вызывают большой резонанс в обществе, оказывают определенное воспитывающее воздействие на людей. Но, как показала практика, одного желания, даже самого благородного для того, чтобы найти истину, мало. Надо еще уметь это делать. К сожалению, такое умение есть далеко не у всех, кто с легкостью необычайной берется писать по вопросам истории.
Не обладая элементарными знаниями, навыками исторического исследования, многие авторы путаются в понятиях и терминологии, не знакомы с элементарными принципами научного исследования и в результате скатываются вольно или невольно к более или менее тенденциозному подбору фактов, конечно тех, что работают на заранее заданную автором концепцию.
За последнее время нет, наверное, более острой проблемы, чем вопрос о том, был ли неизбежен сталинизм со всем тем, что ему сопутствовало. Философ А. Ципко в статье «Истоки сталинизма»1 заявляет, что доктриаль-ными причинами «наших неудач в социалистическом строительстве» является то, что будто Сталин никакого отхода от марксистско-ленинской революционной доктрины не свершил, и только недостаточная смелость мешает современным авторам признать, что Сталин осуществил на практике основные положения современной ему социалистической теории. А. Ципко исходит из того, что Сталин был типичным марксистом и наиболее последовательным сторонником Ленина и поэтому другим якобы он из-за этого быть не мог. Сталин не виноват — виновата марксистско-ленинская теория.
Учение Маркса, доказывает А. Ципко, «могло служить оправданию самых страшных преступлений против личности, общества»2. На чем основан такой вывод? Прежде всего на том, что К. Маркс был сторонником пролетарской революции, не ценил современного ему человека, а того, который возникнет завтра, в результате прорыва пролетариата в новую историю, новое состояние. Вот, оказывается, в чем все дело. Маститый автор против революции вообще. И исходя из этого, начинает подбор нужных ему фактов;
'См.: Наука и жизнь,— 1968.—№ 11, 12; Ш9.— № 1, 2.
2См.: Противоречия учения Карла Маркса//Через тернии.— М.: Прогресс, 1990.— с. 60—8?.
столь же решительно отбрасывая факты «не нужные». Например, тот факт, что революции случались все-таки не в одной только России, но в той же Англии, Франции, в тех же США. Он «забывает», что К. Маркс создавал свою теорию в конкретной исторической ситуации, для конкретного времени, конкретного состояния капиталистического общества и революционного рабочего движения. Поэтому не К. Маркс создал безнравственную теорию, из которой обязательно должен был вырасти сталинизм, а А. Ципко допустил методологическую ошибку, вырвав марксизм из живой исторической ткани XIX века.
Вслед за А. Ципко с разоблачением марксизма выступил публицист Л. Васильев3. Основное содержание огромной статьи сводится к обвинению К. Маркса в том, что «историческая практика в промышленно развитых странах Европы — которые и имел в виду Маркс, разрабатывая свою теорию,— шла, однако, вразрез с предсказаниями его теории, причем чем дальше, тем более очевидно». Л. Васильев думает, что он «сразил» К. Маркса и ему невдомек, что если теорию К. Маркса считать научной, а не прорицанием гадалки или хироманта, как всякая научная теория она устаревает, и чем дальше,— тем больше. Об этом предупреждал сам К. Маркс еще сто сорок лет назад. Для Л. Васильева свидетельством научности теории является ее способность и через сто лет после ее создания описывать все явления общественной, социальной, экономической и политической жизни. Известно, что любая теория несет в себе противоречия и на разных этапах ее реализадаи на практике, эти противоречия являются нам и воспринимаются как недостатки, пропуски, пробелы. Поэтому происходит дальнейшее развитие этой теории ее сторонниками, если же нет — она приобретает лишь исторический интерес как этап в познании объективной действительности.
Для непредвзято мыслящего историка любая теория исторически ограничена и является только ступенькой в познании истины, движения к ней. Философ В. Киселев предъявляет претензии к Марксу, что тот «недооценил возможностей капитализма к -реформистскому движению к социализму» в силу- исторической ограниченности теории классовой борьбы. Но ведь современный уровень жизни трудящихся в капиталистических странах как раз и есть результат ведущейся из десятилетия в десятилетие борьбы рабочего класса за свои экономические, политические и социальные права. Великая Октябрьская социалистическая революция, забастовка шахтеров в Англии в 1926 году, революционные выступления молодежи во Франции в мае 1968 года заставили капитализм коренным образом изменить социальную политику, повсеместно ввести планирование и т. д. Все это как раз доказывает правильность теории К. Маркса. Не было бы классовой борьбы — не было бы и реформизма.
Классовая борьба — это не выдумка К. Маркса, а объективная реальность. Да и любому грамотному человеку должно быть известно, что ее задолго до К. Маркса «открыли» буржуазные ученые. Кстати, К. Маркс никогда и не претендовал на роль первооткрывателя классовой борьбы». В письме к Вейдемейеру, например, он даже специально подчеркивал: «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов»4. И не К. Маркс, как пишет В. Киселев, а буржуазия абсолютизировала классовую борьбу, установив свою монополь-
3См.. Васильев Л. С. Кризис социализма//Через тернии.— М: Прогресс_ 1990_
с. 9—59.
4Маркс К., Энгельс Ф.— Соч., 2-е изд.— Т. 28,— с. 425.
ную политическую власть в тех странах, где произошли буржуазные революции.
Мы видим, что обращение к прошлому у многих публицистов приводит к вневременной оценке марксистской теории и некорректным претензиям к ней и ее создателю. Абсолютизация такого подхода приводит к оценкам исторических явлений на уровне «нравится — не нравится», «хороший — плохой», «черное — белое» и т. д. Уходит реальная живая ткань исторического процесса, вместо нее конструируются схемы, претендующие на универсальность.
Один из таких универсальных штампов ввел а повседневный оборот публикаций экономист Г. Попов. В двух статьях, опубликованных журналом «Наука и жизнь»5, Г. Попов объявляет о том, что нашел главного виновника застоя. Это — Административная система. По утверждению Г. Попова, Административная система — это пирамида исполнителей. Они хорошие работники, но вот генерировать новое, творить не могут. Творит новое — народ и Зубры. Но ведь и народ, и Зубры — исполнители, а значит входят в Административную систему, которая может породить только механизм торможения. Получился замкнутый круг, но Г. Попова, да и других публицистов, широко применяющих этот штамп, сие не волнует.
Между тем, в любом государстве существует административная система, управляющая жизнью общества на всех уровнях. Другое дело, как, насколько эффективно административная система управляет обществом. Несомненно, командный стиль (вполне оправданный в годы гражданской и Великой Отечественной войн) должен быть подвергнут критике на основе тщательного исторического анализа. Однако Г. Попов уклонился от весьма трудоемкого анализа, к которому обязывает реализация его выводов. Больше того, Г. X. Попов публикует статью6, в которой доказывает, что основателем и теоретиком Административной системы был... В. И. Ленин. Известный публицист утверждает, что и гражданская война началась из-за администрирования в экономике. О таких пустячках, как стремление помещиков, капиталистов взять реванш за поражение в октябре 1917 года; об интервенции, которая началась, наверное, все-таки не из-за недовольства правительств стран Антанты российскими продовольственными отрядами, Г. X. Попов предпочитает умалчивать., Почему? Для чего вообще понадобилось Г. X. Попову такое, мягко говоря, расходящееся с элементарной логикой и общеизвестными, фактами построение? Только для одного: доказать, что Административную систему создал Ленин, а так как для создания современной модели развития экономики Административная система не может быть использована, то ленинская концепция не может быть использована в процессе перестройки. А штамп — Административная система виновата во всем одна — переходит из одной публикации в другую, все больше приобретая значение ярлыка в политической борьбе.
Подобных стереотипов, клише, штампов, ярлыков очень много перешло из публицистики на исторические темы в обыденное массовое сознание. Среди них — «военный коммунизм». Политика «военного коммунизма» ассоциируется с тоталитарным злом, военно-политической диктатурой не только у людей далеких от научных изысканий в области истории. Вот и в уже упоминавшейся публикации В. Киселева7 мы читаем, что Ленин якобы сам признал ошибочность политики «военного коммунизма».
5См/. Попов Г. С точки зрения экономиста//Наука и жизнь.— 1987.— № 4; Попов Г. Система и зубры//Наука и жизнь.— 1988.— № 3.
6См.: Огонек,— 1989,— № 24.
7См.: Киселев В. Социализм: катастрофа или возрождение?//Через тернии.— М.: Прогресс, 1990.
«Г
В. Киселев понимает под «военным коммунизмом» милитаризацию социальной жизни, набор «неэффективных, да и безнравственных средств».
Факты, однако, говорят о другом. Главная цель политики «военного коммунизма» — концентрация всех ресурсов молодой Советской республики на борьбу с внутренней и внешней контрреволюцией в условиях гражданской войны и иностранной военной интервенции. Эта политика себя оправдала, Советская власть победила. Да, Ленин писал и говорил об ошибочности осуществления политики «военного коммунизма», но не в годы войны, а в уже мирное время, когда коренным образом изменилась ситуация в стране. Но для В. Киселева это не имеет значения. Ведь ошибочная политика ошибочна всегда. А то, что одна и та же политика в одной и той же стране сначала выступает как эффективная, а потом как ошибочная — этого с помощью исторических штампов выяснить нельзя. И, наконец, о безнравственности методов политики «военного коммунизма». Советская власть еще в первые часы своего существования отменила смертную казнь, введенную Временным правительством и никого не расстреляла по политическим мотивам до лета 1918 года. Во-вторых, вынужденный красный террор был вызван беспрецедентным по своему размаху террором белогвардейцев и как таковой в политику «военного коммунизма» не входил и по требованию Ленина был через несколько месяцев резко ограничен.
Во многих публикациях нарушается одно из важнейших положений принципа историзма — изучение любого исторического факта, явления во взаимосвязи с другими фактами и явлениями. Вместо этого наблюдаем выхватывание то одного, то другого факта из неразрывного, взаимопроникающего исторического потока фактов, событий и явлений. В недавно опубликованной статье доктора исторических наук В. Сироткина8 указывается на то, что политика «военного коммунизма» есть результат догматического следования большевиков учению Маркса. Трудно поверить, что профессиональный историк забыл о том, что политика «военного коммунизма», запрет торговли, национализация средних предприятий и даже части мелких, всеобщая трудовая повинность, образование трудовых армий, введение натурального оЬмена и т. д. были вызваны прежде всего нуждами фронта, т. к. шла тяжелейшая гражданская война. Почему В. Сироткин даже вскользь не вспомнил о гражданской войне? Потому, что у него задача: не объективно показать объективные причины введения политики «военного коммунизма», а выявить несостоятельность экономической - политики большевиков в 1918—1920 годах. В. Сироткин подчеркивает, что в первые годы после Октября, большевики, как ни старались, а «прыгнуть в комму-нию», не смогли. Но ведь после начала гражданской войны вопрос встал совсем о другом — об элементарном выживании Советской власти. И когда В. Сироткин поучает Ленина, что тот из-за увлечения доктринами Маркса развалил экономику Советской России, то это уже называется фальсификацией истории. Потому что экономику страны развалили не большевики, а беспрерывно шедшая семилетняя война, сначала мировая, а потом гражданская. Экономическая катастрофа фактически началась еще до Октябрьской революции. Таким образом, не принимая во внимание важнейшие факты и события в истории, В. Сироткин, пытается написать новую 1918—1920 годов. Без гражданской войны, тяжелых последствий первой мировой, безответственной политики Временного правительства, ввергнувшей Россию в хаос, из которого ее смогли вывести только большевики, да еще сохранить единым многонациональное государство.
8См.: Сироткин В. Номенклатура в историческом разрезе//Через тернии.— М.: Прогресс.— с. 305.
М
В. Сироткину очень хотелось бросить камень в Ленина, и заодно поучить его. Для этого пришлось поступиться принципом историзма, извратить историю. Зато кто-то прочитает и решит, что наконец-то сказано новое слово о 1918—1920 годах.
В статье В. Попова и Н. Шмелева «На развилке дорог»9 утверждается, что правы Ю. Афанасьев, О. Лацис, В. Селютин10, когда говорят о том, что «Великий перелом» 1929 года не был неизбежен, что был другой путь, не связанный с потерями 30-х годов. Хотя есть авторы Б. Курашвили, И. Клямкин и др., которые считают, что без разрыва с нэпом мы не смогли бы провести индустриализацию и выстоять в Великой Отечественной войне".
В. Попов и Н. Шмелев приходят к выводу о том, что потенциал рыночной экономики в период нэпа был очень высок, но он был раздавлен и разрушен экспансией командной экономики, вследствие чего темпы роста народного хозяйства круто пошли вниз. Однако В. Попов и Н. Шмелев ничего не говорят о серьезных противоречиях и негативных чертах нэпа двадцатых годов, которые вызвали недовольство у значительной части рабочего класса. НЭП не ликвидировал безработицу, социальное расслоение населения, ограниченный хозрасчет (предприятий он фактически не коснулся) сочетался с нарастающим монополизмом трестов в экономике.
Пытаясь найти в истории подтверждение своим, заранее сконструированным идеям, нередко допускают серьезный методологический просчет, ошибку. Речь идет о вневременной оценке исторических персонажей. Возьмем для примера проблему отношения Ленина к репрессиям. В справедливом гневе против сталинских репрессий некоторые авторы вдруг обнаружили, что и при Ленине существовал террор, достигавший довольно крупных масштабов. Это «открытие» способно вызвать шок еще и потому, что до последнего времени отношение Ленина к террору в период гражданской войны не было предметом политических спекуляций.
Сегодня вчерашние создатели либеральных мифов о Ленине шарахнулись в другую крайность, ставя знак тождества между террором большевиков в 1918—1920 годах и сталинским террором 30-х — начала 50-х гг. Дело в том, что красный террор был вызван небывалой по ожесточенности войной и репрессиями со стороны свергнутых эксплуататорских классов. Были месяцы, когда Советская власть удерживала всего около десяти процентов территории страны. Обстановка кровавой гражданской войны обесценила человеческую жизнь. Общие потери на фронте и в тылу составили не менее 12 млн человек (в их число вошли не только убитые, но и умершие от ран, голода и болезней). Но ведь террор был взаимный. По жестокости ни одна сторона не уступала друг другу.
Однако, если Ленин считал террор хотя и неизбежной в условиях гражданской войны, но вынужденной мерой, так как предвидел неизбежное сопротивление свергнутых классов, то Сталин развернул огромные по масштабам репрессии в мирное время и против собственного народа и они ничем не могут быть оправданы.
Особенно много субъективизма в изображении исторических деятелей. Например, характеристики таких видных политических и военных деятелей как: Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин, Л. Б. Каменев, А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, чаще всего построены на представлении об этих людях
9,Ш м е л е в В., П о п о в В. На развилке дорог//Студенческий меридиан.— 1989.— № 1. '"Афанасьев Ю. Н. Перестройка и историческое значение//Литературная Россия.— 1986.— 17 июля; Л а ц и с О. Р. Перелом//Знание.— 1988,— № 6; Се л ю т и н В. И. Истоки//Но-вый мир.— 1988,— № 5.
"Курашвили Б. Больше социализма//Огонек, 1988,—№ 12; Клямкин И. Какая улица ведет к храму?//Новый мир.— 1967.— № 11.
10 Зак. 2123 69
как о застывших фигурах, лишенных внутреннего развития. Примером такого упрощенного подхода является оценка такой сложной исторической фигуры, как К. Е. Ворошилов. После 1985 года в публикациях о нем преобладает негативная оценка. Во многом она предопределена ролью К. Е. Ворошилова в складывании культа личности Сталина, его личной ответственности за репрессии 30-х годов в армии. И это в общем справедливо. Беда в другом. Отсюда делается вывод, что и вообще-то К. Е. Ворошилов был каким-то недоучкой, бездарным полководцем, чуть ли не полнейшим профаном в военном строительстве. Обосновывается такая точка зрения главным образом ссылками на неудачи К. Е. Ворошилова, как полководца в начальный период Великой Отечественной войны, да еще чисто формальными свидетельствами о его низком образовательном цензе (не имел не только высшего, но и даже среднего образования).
Что сказать по этому поводу? Неудачи полководца К. Е. Ворошилова в начальный период Великой Отечественной войны конечно же связаны не только с его личными недостатками. Да и у кого из советских командующих фронтами были успехи в начале войны. Есть и другая сторона вопроса. Один и тот же человек может хорошо себя проявить в одних и крайне плохо в других условиях. Например, лучшие французские полководцы периода I мировой войны безнадежно устарели и были биты во время второй мировой. Нечто подобное произошло и с К. Е. Ворошиловым. Он удачно командовал крупными воинскими соединениями и объединениями в годы гражданской войны но, по-видимому, серьезно отстал как полководец ко времени войны Отечественной.
Отнюдь нельзя упрощать вопрос и об образовании. Оно ведь определяется не только аттестатами и дипломами. И если же подходить к делу формально, то не только высшего, но и среднего образования не имел ведь из военачальников не один К. Е. Ворошилов. Не имел даже среднего образования тот же Г. К. Жуков. Но вряд ли у кого возникнет желание назвать его бездарным недоучкой.
В последнее время появился ряд публикаций о Юзефе Пилсудском, в которых он изображается как выдающийся политик и полководец, основатель современного Польского государства и национальный герой. Разумеется, возвращать или не возвращать Пилсудского на пьедестал — дело самих поляков. Однако в его биографии есть немало эпизодов, касающихся общей истории нашей страны и Польши. Поэтому особенно важно, чтобы такая историческая фигура освещалась всесторонне, в динамике ее противоречивого развития. Необходимо дать правдивый исторический портрет Пилсудского начала века, как революционера, выступающего против российского самодержавия, за национальное освобождение Польши и Пилсудского — единовластного диктатора в результате переворота, совершенного в мае 1926 года. По его приказу был организован один из первых в предвоенной Европе концентрационных лагерей в местечке Береза Картузская, в 1930 году арестованы депутаты польского сейма, выступившие против диктатуры бывшего революционера. Все более возрастающий конъюнктурный подход к созданию исторических портретов в условиях политизации общества требует противопоставления ему объективного, беспристрастного, основанного на всех фактах биографии без всякого исключения изображения исторической фигуры.
В последнее время многочисленными публикациями выделяется Д. А. Волкогонов. В своей статье об одном из лидеров белогвардейского движения генерале А. И. Деникине12, он приходит к выводу о том, что Деникин был большой патриот России, но России не «вздыбленной революцией», а той
12См.: Волкогонов Д. Генерал Деникин//Литературная газета.— 1990.— 5 декабря.
70
вечной, непреходящей...». Видимо, ради этой любимой России Деникин и залил кровью страну, не останавливаясь перед массовыми расстрелами ни в чем не повинных людей. Ну, а как сейчас появится такой «патриот», сколько людей он должен уничтожить, чтобы не возникло сомнений, у профессора ьолкогонова Д. А. в его патриотизме? Напомним, что «патриот» Деникин привел с собой интервентов, деньги на содержание его армии давали иностранцы, в благодарность за помощь А. И. Деникин был готов отдать им огромные территории России с богатейшими ресурсами. Но это еще не все. Историк и философ Д. А. Волкогонов приходит к выводу, что Деникин— прогрессивный мыслитель, потому что считает, что путем реформ можно добиться неизмеримо большего, чем революционным взрывом. Что сказать по этому поводу? Еще совсем недавно в книге «Триумф и трагедия» (Политический портрет И. В. Сталина) Д. А. Волкогонов утверждал прогрессивную роль Октябрьской революции и если в чем обвинял И. В. Сталина, так только в том, что тот отошел от идеалов Великого Октября. Сейчас новый виток в эволюции Д. А. Волкогонова. Он увлечен «прогрессивной ролью патриота и добрейшей души человека» Антона Ивановича Деникина. Нет худа без добра. В результате мы познакомились сразу с двумя до последнего времени неизвестными «прогрессивными мыслителями», двумя генералами, двумя патриотами: Д. А. Волкогоновым и А. И. Деникиным.
Во многих периодических изданиях и отдельными книгами в последние два-три года стали публиковаться мемуары, выходившие в 20-е годы за рубежом и принадлежащие виднейшим участникам событий 1917 года и гражданской войны из числа сторонников контрреволюции, А. Ф. Керенского, П. Н. Милюкова, В. В. Мельгунова, А. И. Деникина, меньшевика Н. И. Суханова, работы Л. Д. Троцкого и других. Выпуск этой литературы осуществляется, как правило, без серьезного исторического анализа. В результате подобные публикации становятся сборниками аргументов и фактов для людей, утверждающих, что Октябрьская революция — «большевистский заговор», «узурпация власти», «перенесение марксистских догм на русскую почву». И все это выдается за новое слово в науке. Между тем теории об Октябрьской революции как об Октябрьском заговоре отвергнуты всеми сколько-нибудь серьезными учеными, как нашими, так и западными. Взять таких крупнейших западных историков, далеко не апологетов коммунизма как Р. Таккер, А. Рабинович, С. Коэн давно уже публикующих работы, в которых пишут о закономерности процессов, приведших к Октябрю, и о глубоко народном характере этой революции. В работах этих историков подчеркивается, что Октябрьская революция явилась попыткой1 вырваться из тупика, из той пропасти, на краю которой оказалась страна. Поражение на фронте и угроза немецкого наступления, развал центральной власти и неспособность правительства решить насущные проблемы народа, повсеместное усиление сепаратизма, рабочие забастовки и солдатские бунты, массовые поджоги крестьянами помещичьих усадеб и их разгром, гигантский размах преступности, возрастание всеобщей озлобленности и анархизма — вот что представляла Россия осенью 1917 года. Полумерами из этого состояния выйти было нельзя. На страну надвигался страшный хаос. И после всего этого повторять мнение врагов революции, выдавая его за новое слово в анализе исторического значения Октябрьской революции — это значит быть защитником того
общества и той идеологии, которые довели Россию до пропасти в 1917 году.
* * *
В прошлом всегда можно найти то, что актуально для современной политики и идеологии. Поэтому идейная и политическая борьба вокруг крупнейших проблем исторической науки всегда была, да, наверное, и всегда
будет. Но если мы ведем речь все-таки не о дешевых пропагандистских трюках, а о серьезной науке, то совершенно очевидно, что ее нельзя делать на основе самых горячих" желаний хоть революционных, хоть ультраконсервативных. Это, думается, надо серьезно усвоить всем, кто с легкостью необычайной берется за экскурсы в историческое прошлое.
КРИТИКА, БИБЛИОГРАФИЯ
Л. М. Батурин
ПЕРЕСТРОЙКА СОВЕТСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ И ЕЕ ОЦЕНКИ В НЕМЕЦКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В Федеративной Республике Германии всегда отмечался устойчивый интерес к советской внешней политике, особенно к ее европейскому направлению и к политике разоружения. Такое внимание обуславливается, с одной стороны, интересами развития двухсторонних отношений ФРГ и Советского Союза, а с другой — тем влиянием, которое оказывает политика нашей страны на весь международный климат в целом.
К анализу основных направлений советской внешней политики привлекаются крупные ученые-политологи, деятели политических партий ФРГ, бывшие дипломатические работники, члены комиссий бундестага по вопросам разоружения и контролю за вооружением, отставные и находящиеся на службе военные, сотрудники министерства обороны ФРГ. К их услугам имеется более 100 научно-исследовательских центров, институтов,' различных объединений и обществ, фондов и кафедр при крупных университетах, а также многочисленные частные организации.1
Все они обладают большими финансовыми и издательскими возможностями, их выводы и рекомендации высоко оцениваются и нередко используются внешнеполитическим ведомством Западной Германии. Эти центры издают большое количество книг, брошюр, сборников статей, обзоров и комментариев, посвященных анализу внешнеполитической деятельности Советского Союза. Они проводят международные симпозиумы и семинары, на которые в последние 2—3 года стали чаще приглашаться ученые из СССР, а также осуществляют тесное сотрудничество с аналогичными центрами по изучению нашей страны из США, Великобритании, Франции, Италии, Австрии, Швейцарии и других стран.
Следует, однако, отметить, что среди многочисленных книг, выходивших в ФРГ в 80-х годах и посвященных внешней политике Советского Союза не все могли пользоваться репутацией объективных исследований, основанных на уважении к реальным фактам и свободных от идеологических стереотипов. Среди этих книг было немало и откровенно антисоветских публикаций, оправдывающих наращивание военной мощи США и блоком НАТО, вносящих свой вклад в нагнетание военной истерии и в популяризацию мифа о советской военной угрозе. До недавнего времени в ФРГ регулярно издавались и находили своего читателя западногерманские варианты
'Среди исследовательских центров можно выделить наиболее авторитетные: Федеральный институт восточных и международных исследований (Кёльн), Институт Восточной Европы (Мюнхен), Геттингское Общество, Немецкое общество внешней политики (Бонн), а также Свободный университет Западного Берлина и Швейцарский институт восточных исследований.
