CC BY
43
Адаменко Игорь Евгеньевич
кандидат юридических наук, доцент, профессор кафедры уголовного процесса Краснодарского университета МВД России (тел.: +78612583757)
К вопросу о здравом смысле разрешения проблемы повышения качества реализации уголовно-процессуального закона
Статья посвящена осмыслению здравого смысла при разрешении проблемы повышения качества реализации уголовно-процессуального закона. Определено место «аргумента к авторитетам» и принципа дополнительности в разрешении проблемы повышения качества уголовно-процессуального закона. Рассмотрены способы реализации уголовно-процессуального закона. Обоснованы причины духовного опустошения при реализации уголовно-процессуального закона.
Ключевые слова: здравый смысл, уголовно-процессуальный закон, качество, реализация, аргумент к авторитетам, принцип дополнительности, духовное опустошение.
I.E. Adamenko, Master of Law, Assistant Professor, Professor of the Chair of Criminal Procedure of the Krasnodar University of the Ministry of the Interior of Russia; tel.: +78612583757.
To the issue of common sense of solving the problem of improvement of quality of implementation of criminal procedure law
The paper considers comprehension of common sense in solving the problem of improving the quality of implementation of criminal procedure law. Defines the place of «argument to authority» and the principle of complementarity in the resolution of problems of improvement of quality of criminal procedural law. Produced comprehension how to implement the criminal procedural law. The paper justified reasons spiritual devastation in the implementation of criminal procedural law.
Key words: common sense, criminal procedure law, quality, implementation, argument to the authorities, principle of complementarity, spiritual devastation.
Реализация уголовно-процессуального закона сама по себе не имеет смысла, если она не обеспечивает действенность уголовного закона. В свою очередь, качество реализации уголовного закона определяется эффективностью уголовно-процессуального закона. В этом смысле вполне возможно говорить о том, что нормы уголовного закона бессмысленны в ситуации, когда положения уголовно-процессуального закона являются бесплодными.
Действительно, если подходить к проблеме качества реализации уголовного закона, опираясь на формальную логику, то такое суждение можно признать вполне оправданным. Законодатель принял нормы, которые запрещены под страхом уголовного наказания. Отсюда вполне логично вытекает суждение, согласно которому тот же законодатель должен принять нормы уголовно-процессуального закона, позволяющие качественно и эффективно реализовывать соответствующие уголовно-правовые запреты.
В приведенном суждении качество и эффективность уголовного закона оцениваются с позиции коэффициента полезного действия. Исходя из этого, нормы уголовно-процессуального закона должны быть ориентированы на стопроцентную реализацию положений уголовного закона. Закономерно возникает, по крайней мере, два вопроса. Возможна ли стопроцентная реализация норм уголовного закона посредством уголовно-процессуального закона? Это первый вопрос. Второй вопрос: каковы должны быть условия для стопроцентной реализации положений уголовного закона?
Ответы на эти два вопроса не могут быть найдены без определения того, что в настоящей статье понимается под уголовным законом и уголовно-процессуальным законом. Свои размышления по этому поводу мы начнем с приведения соответствующих дефиниций. Правомерность их использования в данном тексте обусловливается так называемым «аргументом к авторитетам», т.е. в настоящем
138
исследовании в понимании дефиниции мы сошлемся на работы авторитетных ученых, которые прекрасно зарекомендовали себя в отечественной юридической науке своими трудами и поступками. В данной ситуации мы ведем речь об исследователях, которые в уголовно-процессуальной науке и в науке уголовного права пользуются одновременно и признанием, и уважением. В таком представлении их труды являются источником идей, определяющих направление исследований в отечественной юриспруденции, а их научная деятельность «представляет собой образец для подражания со стороны коллег по научному сообществу» [1, с. 277].
Наше обращение к авторитетам в отечественной юридической науке не означает того факта, что в своих размышлениях мы отказывается от разума как системообразующей основы современного науковедения. В настоящей статье мы этого не делаем. В своих размышлениях мы имеем в виду одно значимое обстоятельство: в отечественной юридической науке дверь между различными видами обоснования должна быть всегда открытой, как и между разумом и авторитетным обоснованием, которое выступает одним из видов контекстуального обоснования. Х.-Г. Гадамер по этому поводу пишет: «Размышление о том, чем является истина, в науке о духе не должно стремиться к мыслительному выделению самого себя из исторического предания, связанность которым сделалась для него очевидной. Такое размышление должно, следовательно, поставить себе самому требование добиться от себя наивозможной исторической ясности своих собственных посылок...» [2, с. 176].
Собственное понимание и истолкование уголовного закона и уголовно-процессуального закона также не являются «чистым построением» из идей, а основываются на истории отечественной юридической науки. По этой причине, когда в своих рассуждениях мы опираемся на авторитетов науки уголовного судопроизводства, воспринимаем опыт нашей правовой науки, в том числе воплощенный в исследованиях ее авторитетных представителей. Наше восприятие опыта юридической науки не означает того факта, что наши размышления противоречат разуму. Оснований для таких выводов в нашем исследовании нет и быть не может.
При нашей аргументации к авторитетам автор данных строк имеет в виду возможность, а может даже и необходимость использования
в юридической науке идеи дополнительности. В иерархической упорядоченной системе идей она располагается между юриспруденцией и философией. Положительный опыт реализации этой инструментальной идеи накоплен в физике. В свое время В. Гейзенберг, размышляя о выработке Нильсом Бором интерпретации квантовой механики на основе идеи дополнительности, писал: «Теория, созданная и оформившаяся в 1927 г. в Копенгагене, представляла собой не только однозначные правила объяснения экспериментов, но и язык, на котором можно было бы говорить о природе в атомном масштабе, а следовательно, относилась к философским. Действительно, размышления Бора об атомных явлениях, начиная с 1912 г., всегда лежали до известной степени между физикой и философией» [3, с. 28].
Применение принципа (идеи) дополнительности в настоящем исследовании позволяет не только использовать для разрешения задач настоящего исследования философские знания с соответствующим для него языком, но и вести речь о совпадении (пересечении) фундаментальных положений уголовного закона и уголовно-процессуального закона. Основанием для такого вывода является мысль, согласно которой на фундаментальном уровне юридической науки разделение между областью применения положений уголовного и уголовно-процессуального закона уменьшается, а свойственные им «уровни духа» (уровни энергии) сближаются, т.е. области применения совпадают в предельном представлении.
В нашем случае речь идет о дополнении (приращении) знания, аккумулированного в понятии. Такое приращение знания осуществляется за счет включения в это понятие знаний, принадлежащих как разным уровням знания, так и способам (формам) его получения [4, с. 16-31]. Сказанное в полной мере относится к понятиям (знаниям), полученным на основании разума и воспринятым иным путем, например на основании опыта, накопленного юридической наукой.
Одним из его проявлений являются результаты исследований, проведенных ранее общепризнанными исследователями (авторитетами юридической науки). «На самом деле, - отмечает Й. Бойхеньский, - прислушиваться к авторитету - значит вести себя благоразумно, в соответствии с разумом. . Даже в науке мы прибегаем к авторитету. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на обшир-
139
ные библиотеки, имеющиеся в любом научном институте. Книги в этих библиотеках чаще всего содержат обзоры научных результатов, полученных другими учеными, т.е. высказывания эпистемологических авторитетов» [5, с. 16].
Наши размышления относительно научной ценности использования результатов, полученных авторитетными исследователями, автоматически не влекут за собой отклонения от связующей нити настоящего исследования, а именно от инструментальных дефиниций уголовно-процессуального закона и уголовного закона, представленных признанными в юридической науке авторитетами.
Группа исследователей под руководством В.Н. Григорьева подходит к формулированию уголовно-процессуального закона (права) через базовую его единицу - норму уголовно-процессуального права. В ней он видит «...установленное государством правило поведения, обязательность исполнения которого поддерживается возможностью применения мер государственного принуждения» [6, с. 43]. Таким образом, норма уголовно-процессуального закона выступает как установленное государством правило поведения, обеспеченное мерами государственного принуждения.
В таком понимании норма представляет собой компонент уголовно-процессуального закона. Но не только. Одновременно норма уголовно-процессуального закона является компонентом уголовно-процессуальной деятельности. Именно в таком контексте идет речь об уголовно-процессуальной норме, когда употребляется словосочетание «правило поведения». В этом смысле норма закона отождествляется с образцом уголовно-процессуальной деятельности. Будучи таковой, она обеспечивает связь между диспозицией и санкцией уголовного закона.
Со своей стороны уголовный закон, основываясь на общетеоретической интерпретации закона как такого, трактуется в качестве нормативного акта, принятого в установленном законом порядке и содержащего в себе правовые нормы. Содержательная сторона уголовного закона делает его отличным от других законов. А.В. Наумов пишет: «Уголовный закон отличается от других законов именно содержанием норм права. Он устанавливает основания и принципы уголовной ответственности, определяет, какие общественно опасные деяния признаются преступлением и какие наказания предусматриваются за их совершения. Уголов-
ный закон также регламентирует основания освобождения от уголовной ответственности и наказания» [7, с. 58].
Условно говоря, в таком понимании уголовного закона содержится вполне здравая мысль -он либо устанавливает своеобразное табу на совершение определенных действий, либо обязывает, в установленных на то ситуациях, совершать определенные действия. В качестве содержательного компонента уголовный закон включает в себя основания и условия привлечения (освобождения) к (от) уголовной ответственности, а также назначения (освобождения от) наказания. При всем таком содержательном многообразии уголовного закона с формальной стороны он представляет собой установленные законодателем своеобразные образцы недозволенного поведения. В этом смысле уголовный закон выступает в качестве меры дозволенного и недозволенного поведения в правовой сфере.
Основным способом реализации положений уголовного закона является совокупность норм уголовно-процессуального закона. Здесь, как говорится, «никаких посредников». Схематично данный способ реализации уголовного закона можно обозначить следующим образом: уголовный закон - уголовно-процессуальный закон. Схематичность и простота изложенного способа реализации делают его привлекательным.
При всей внешней привлекательности анализируемого способа реализации уголовного закона он содержит, по крайней мере, два серьезных изъяна. Один из них относится в целом к способности уголовно-процессуального закона обеспечивать реализацию уголовно-правовых норм. В этом случае речь идет уже об отмеченной нами способности уголовно-процессуального закона обеспечивать реализацию уголовно-правовых запретов полномасштабно. На уровне бытия изложенное может быть интерпретировано в постановке нижеследующего вопроса. Имеются ли у российской общности гарантии того, что в своей совокупности уголовно-правовые нормы и уголовно-процессуальный закон обеспечивают ее защиту от общественно опасных деяний?
Думается, что ответ на поставленный вопрос не может быть утвердительным. Правомерность подобного утверждения основывается не только на удручающих данных статистики, но и на принципиальной невозможности в рамках господствующей парадигмы разрешить данную
140
проблему. Ведь для того, чтобы посредством уголовно-процессуального закона обеспечить реализацию всех уголовно-правовых запретов, он должен содержать в себе коэффициент полезного действия не менее 100%. В такой ситуации уголовно-процессуальный закон должен функционировать без энергетических потерь. Однако в наши дни такого просто не может быть.
В силу различных обстоятельств, на наш взгляд, в своей основе идеологических, своим потенциалом уголовно-процессуальный закон не способен обеспечивать реализацию всех уголовно-правовых норм. В свое время, и не без соответствующих оснований, В.Т. Томин предлагал произвести преобразование уголовно-правовых норм, исходя из того, «чтобы их количество не превышало пределов, в которых общество имеющимися силами в состоянии обеспечить неотвратимость ответственности» [8, с. 333].
Действительно, в таком преобразовании имеется весомое начало, соответствующее здравому смыслу: меньше уголовно-правовых запретов - больше сил и средств уголовно-процессуального права может быть задействовано в реализации оставшихся уголовно-правовых запретов. Декриминализация уголовно-правовых деяний может внести свою толику в дело повышения пропускной способности уголовно-процессуального закона.
При всей привлекательности анализируемого предложения В.Т. Томина оно имеет собственные ограничения: последовательная декриминализация может привести к росту фактической криминальной напряженности в обществе. Кроме того, декриминализация некоторых уголовно-правовых деяний автоматически не приводит к росту качества реализации уголовно-правовых норм посредством уголовно-процессуального закона. Причиной тому является энергетическое (духовное) обесто-чивание уголовно-процессуального закона. Он не связан со своими энергетическими (духовными) источниками. Действующая доктрина уголовно-процессуального закона, воплощенная в УПК РФ, никоим образом не связана с духовно-нравственными основами российской общности. Она имеет цикличную завершенность на уровне теории познания, со свойственной ей теорией права, где внутренняя сущность вообще отброшена, а в качестве эталона сущности обозначена внешняя форма.
Оторванность уголовно-процессуального закона от своих истоков делает невозможным восполнение его энергетических ресурсов. Данное обстоятельство в совокупности с целенаправленностью уголовно-процессуального закона и уголовно-правовой нормы на наказание способно породить в рассматриваемой сфере своеобразное духовное опустошение. Одним из его проявлений является фило-софско-правовая интерпретация религиозного убеждения для потребностей рационалистической организации уголовного процесса. В результате такой интерпретации внутреннее убеждение оказалось отделенным от религиозного убеждения. Следствием такого отделения стала подмена источников убеждения. Вместо религиозного убеждения уголовно-процессуальная сфера стала иметь дело с внутренним убеждением как продуктом рационалистического философско-правового учения западноевропейского типа. По этому поводу А.И. Баженов пишет: «Философско-правовая мысль интерпретировала религиозное убеждение для потребностей уголовно-процессуальной сферы в следующей последовательности. Во-первых, она классифицировала религиозную веру на веру-доверие и на веру-убеждение. Во-вторых, вера-доверие, основанная на духовности и нравственности, была убрана из структуры внутреннего убеждения. В-третьих, вера-убеждение, покоящаяся на той или иной религиозной доктрине, была заменена формулой внутреннего убеждения, основанной на веру в могущество философско-правового учения» [9, с. 7].
Духовное опустошение, оторванность фи-лософско-правового основания уголовно-процессуального закона от своих энергетических источников делают невозможным соответствие правоохранительной системы как в целом, так и в части совокупности должностных лиц, осуществляющих производство по уголовному делу, возложенным на нее ожиданиям со стороны российской общности. В свою очередь, такое постоянно функционирующее несоответствие способно породить не только организационный стресс в среде должностных лиц, осуществляющих производство по уголовному делу, но и их духовно-нравственное опустошение, способное приводить к росту сердечнососудистых и раковых заболеваний. Так, результаты исследований, посвященных взаимосвязи личностных характеристик и социального поведения человека, говорят о том, что
141
«заболевание раком можно связать с личностной диспозицией, описываемой как подавление эмоций, беспомощность и подавленность» [10, с. 81]. В свою очередь, сердечно-сосудистые заболевания, наоборот, «ассоциируются с повышенной возбудимостью и склонность к агрессии» [10, с. 81].
Невозможность соответствия правоохранительной системы в уголовно-процессуальной сфере ожиданиям, возложенным на нее со стороны российского общества, проявляется в неспособности уголовно-процессуального закона обеспечивать своим потенциалом внутреннюю сторону уголовно-правовых запретов. В науке уголовного права они получили наименование «субъективная сторона преступления». Классически она определяется в качестве внутреннего, т.е. «психического отношения преступника к совершенному им преступлению» [7,
1. Ивин А. А. Современная философия науки. М, 2005.
2. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1968.
3. Гейзенберг В. Развитие интерпретации квантовой теории. Нильс Бор и развитие физики. М., 1958.
4. Познер А. Р. Дополнительность как метод научного исследования // Принцип дополнительности и материалистическая диалектика / отв. ред. Л.Б. Баженов. М., 1976.
5. Бохеньский Й. Сто суеверий. М., 1993.
6. Григорьев В.Н., Победкин А.В., Яшин В.Н. Уголовный процесс: учеб. М., 2005.
7. Наумов А. В. Российское уголовное право. Общая часть: курс лекций. М., 1996.
8. Томин В. Т. Острые углы уголовного судопроизводства // Томин В. Т. Избр. тр. / преди-сл. С.П. Гришина. СПб., 2004.
9. Баженов А. И. Организационно-правовой механизм формирования внутреннего убеждения в отечественном уголовном судопроизводстве: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2012.
10. Фернхем А., Хейвен П. Личность и социальное поведение. СПб., 2001.
с. 201]. К ее структурным элементам (признакам субъективной стороны) относят вину, мотив и цель преступления, а также эмоциональное состояние лица в момент совершения преступления.
В изложенном понимании внутренняя сторона отождествляется с психическим отношением преступника к совершенному преступлению. В этом смысле учение о субъективной стороне преступления стало, как и уголовно-процессуальный закон, заложником дуалистического мировоззрения, положившего во главу угла внешнюю (материалистическую) сторону деяний. В результате внутреннее отношение преступника к совершенному им преступлению было сведено сугубо к психическому аспекту. Такое сведение оставило без всякого пояснения духовную составляющую внутреннего мира как целостного внутреннего отношения преступника к совершенному им деянию.
1. Ivin A.A. Modern philosophy of science. Moscow, 2005.
2. Gadamer H.-G. Truth and method. Moscow, 1968.
3. Heisenberg W. Development of the interpretation of quantum theory. Niels Bohr and the development of physics. Moscow, 1958.
4. Pozner A.R. Complementarity as a method of scientific research // The principle of complementarity and the materialist dialectic / resp. ed. L.B. Bazhenov. Moscow, 1976.
5. Bochenskiy J. Hundred superstitions. Moscow, 1993.
6. Grigoryev V.N., Pobedkin A.V., Yashin V.N. Criminal procedure: textbook. Moscow, 2005.
7. Naumov A.V. Russian criminal law. General part: course of lectures. Moscow, 1996.
8. Tomin V.T. Sharp corners of criminal proceedings // Tomin V. T. Sel. works / forew. by S.P. Grishin. St. Petersburg, 2004.
9. Bazhenov A.I. Organizational and legal mechanism of the formation of internal belief in domestic criminal legal proceedings: author. abstr.... Master of Law. Moscow, 2012.
10. Furnham A., Haven P. Personality and social behavior. St. Petersburg, 2001.
142
