CC BY
13Революционную законность - в станицу// Красное знамя. - 1925. - 8 июля; О революционной законности// Трудовой путь. - Армавир, - 1925. - 29 мая; и т.д.
38. Тараненко. Все меры на борьбу с должностными преступлениями// Трудовой путь. - Армавир, - 1925. - 22 декабря.
39. Прокуратура и рабселькоры. Доклад П. Синюкова// Красное знамя. - 1925. -1 марта.
ДУБИНИН МАКСИМ ГЕННАДЬЕВИЧ - аспирант кафедры истории Московского педагогического государственного университета (bedelev@rambler.ru)
DUBININ, MAXIM G. - post graduate student of the History Department. Moscow State Pedagogical University. Russia, Moscow.
УДК 94(47).084.5
ФЕДОРЕНКО С.А.
К ВОПРОСУ О ТРАНСФОРМАЦИИ СОВЕТСКОЙ УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИ В УСЛОВИЯХ ПЕРЕХОДА К ФОРСИРОВАННОМУ СТРОИТЕЛЬСТВУ СОЦИАЛИЗМА (1926-1928 гг.)
Ключевые слова: советская Россия, правоохранительная политика, уголовное право, сталинские репрессии.
В статье исследуется эволюция советской правоохранительной политики в условиях перехода страны к «социалистической реконструкции» и форсированному строительству социализма.
FEDORENKO, S.A.
ON TRANSFORMATION OF SOVIET CRIMINAL POLICY IN THE PERIOD OF TRANSITION TO FORCED SOCIALISM BUILDING
(1926-1928)
Key words: Soviet Russia, law enforcement policy, criminal law, Stalin's repressions
This article examines the evolution of the Soviet law enforcement policy in the period of country's transition to a «socialist reconstruction» and forced construction of socialism.
Характеризуя эволюцию внутриполитического курса СССР во второй половине 1920-х гг., следует отметить его импульсивность и глубокую внутреннюю противоречивость. В первую очередь это было связано с тем, что в повседневной практике 20-х годов реально существовали различные варианты возможных путей его практической реализации. Один из возможных - курс на смешанную экономику и свертывание репрессий. В частности С.Н. Прокопович
даже в 1926 году допускал возможность новых уступок частному капиталу в советской России [1].
Однако в действительности развитие страны пошло другим путем. В условиях концептуальной смены курса на мировую революцию программой построения социализма в одной стране, с середины 1920-х гг. центральное место во внутренней политике СССР заняло индустриальное развитие. Неизбежно связанное с этим свертывание нэпа началось с реформирования отношений в сферах собственности, регулировании частного капитала, сферы трудовых отношений и т.д. Причем отмеченные изменения происходили не, только в промышленности, но и в сельском хозяйстве. Аграрные преобразования власти были направлены на превращение крестьянского мира в часть государственной системы. Для этого уничтожались основы крестьянского самоуправления, утверждалось всевластие аппарата, прежде всего, карательного.
Данные советских органов власти свидетельствуют о том, что с 1927 г. до конца 1929 г. большевистское руководство, осознав опасность дальнейшего продвижения по пути, намеченному апрельским пленумом 1925 г., приступило к непосредственной подготовке сплошной коллективизации. При этом в контексте изменявшегося общеполитического курса, уже на заре процессов индустриализации и коллективизации, происходила неизбежная корректировка правоохранительной политики, определялись новые направления деятельности правоохранительных органов.
В частности, в 1926-1927 гг. «для обеспечения трудового законодательства» в стране образовывались специальные органы дознания (в лице инспекторов труда), судебные учреждения (особые трудовые сессии народных судов), специальная трудовая прокуратура [2].
Контрольные функции по данному блоку вопросов все чаще стали выполняться различными общественными организациями [3]. В некоторых местах за использованием наемного труда наблюдали, к примеру, комсомольцы. Так, комсомол прикреплял своих представителей к кулацким хозяйствам. «Прикрепленный» должен был следить за выполнением всех пунктов трудовых договоров между хозяевами и батраками [4].
В условиях начинавшейся коллективизации, внимание к вопросам использования наемного труда значительно возросло. Важно отметить, что они стали решаться преимущественно в рамках уголовного законодательства, в частности, при наличии настойчивых директивных указаний о разоблачении «скрытого найма» [5].
Особо отметим общее ужесточение законодательства связанное с принятием в 1926 году нового Уголовного кодекса РСФСР, введенного в действие с 1 января 1927 года. Прежде всего, в УК РСФСР 1926 г., целый ряд статей был направлен против врагов советской власти. В первую очередь, в их числе отметим знаменитую 58 статью с 18 подпунктами. В 12 случаях за контрреволюционные преступления грозила высшая мера наказания. Всего же в
Кодексе содержалось 46 расстрельных статей. Следует так же отметить, что УК
1926 г. довел нижний предел возраста уголовно наказуемых до 12 лет.
В советском законодательстве вновь все более явно проявлялась тенденция к усилению санкций против политических противников режима. Особое значение в данном отношении имело вступившее в силу 25 февраля
1927 г. общесоюзное положение о государственных преступлениях, куда включались «контрреволюционные и особо для Союза ССР опасные преступления против порядка управления». Вслед за этим, 6 июня 1927 г. постановлением ВЦИК и СНК в УК 1926 г. была включена глава 1, состоявшая из двух частей: 1) контрреволюционные преступления - ст.ст. 581-5814; 2) против порядка управления - ст.ст. 591-5913. В частности, это постановление установило, что «недонесение о готовящемся или совершённом контрреволюционном преступлении влечет за собой лишение свободы на срок не ниже шести месяцев» [6].
В ст.581 УК 1926 г. контрреволюционным преступлением признавалось «всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти» [7; С.25]. В ст.591 формулировалось: «Особо опасными для Союза ССР преступлением против порядка управления признаются те, совершённые без контрреволюционных целей, преступления против порядка управления, которые колеблют основы государственного управления и хозяйственной мощи Союза ССР и союзных республик» [7; с.31].
Таким образом, в развитии законодательных основ советской репрессивной политики существовала вполне определенная логика. В 20-е годы, с одной стороны, формировалась законодательная база борьбы с частной собственностью, как таковой, а с другой, в законодательство последовательно инкорпорировались нормы, усиливавшие уголовную репрессию в сфере противодействия любым проявлениям протеста и инакомыслия. Достаточно указать на то, что в Уголовном кодексе 1926 года около 20 статей были специально направлены против «врагов народа». Отметим также, что законодатель разрешил привлекать к уголовной ответственности не только за совершение конкретного преступления, но и за так называемую «опасную связь с преступным миром» [7; с.38]. Данный институт, противоречащий канонам уголовного права, был ликвидирован лишь в 1958 г. с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик.
Оценивая значение нового Уголовного кодекса 1926 г., нужно признать, что его арсенал оказался более чем востребованным в условиях нараставшей внутрипартийной борьбы. Тем более, что спектр дискуссионных политических вопросов в это время стремительно расширялся. По мере восстановления народного хозяйства на рельсах нэпа, все более злободневным в большевистском руководстве становится вопрос об индустриализации страны. Споры шли о темпах индустриального развития, об источниках его финансирования, о возможности радикальных сдвигов в структуре народного
хозяйства и т.д. Таким образом, выбор индустриализации был тесно связан с внутрипартийной борьбой в ВКП (б).
Наиболее примечательной чертой фракционной борьбы в ВКП (б), получившей в 1927-1928 гг. именно в силу данного обстоятельства необыкновенно острые формы, стало более эффективное использование ОГПУ как непосредственного ее инструмента. Именно благодаря чекистам Сталину удалось применить для развенчания оппозиции такой козырь, как ее обвинение в выходе за рамки «партийной легальности». Благодаря организованной ОГПУ провокации, связанной с обнаружением подпольной троцкистской типографии, Сталин смог обвинить лидеров оппозиции в антипартийной работе и стремлении расколоть партию. Между тем покушение на партийное единство с начала 20-х годов считалось одним из наиболее страшных грехов для большевика. Хотя подобное привлечение ОГПУ для решения внутрипартийных споров шло вразрез с внутрипартийной традицией и вызывало протест многих старых большевиков, удар, безусловно, оказался эффектным и эффективным.
Ситуация в стране максимально обострилась в 1927 году, в связи с так называемой «военной угрозой» столкновения с Англией. Это стимулировало активность репрессивных структур внутри страны. Так, уже в мае ОГПУ сообщило, что в разных городах СССР контрреволюционерами были совершены террористические акты. Во всех этих преступлениях обвинялись английские шпионы [8]. Одновременно в качестве заложников ведомством были арестованы многие представители буржуазии, бывшие члены политических партий, специалисты. Еще больше настроения тревожности усилились в начале июня 1927 г., когда в Польше был убит полпред Войков. На следующий день после его убийства по решению коллегии ОГПУ без суда были расстреляны двадцать человек из числа заложников [9].
В контексте указанных событий, в конце 20-х годов начали реализовываться наиболее радикальные взгляды, широко распространенные в руководстве ВКП (б). Прежде всего, восторжествовало мнение о необходимости упростить процессуальный порядок как якобы формальный, стеснявший работников силовых структур, особенно лиц, ведущих производство по делу. Эти взгляды нашли отражение в отдельных ведомственных актах НКЮ РСФСР и в некоторых законопроектах [10].
Так, уже в 1927 году Президиум ЦИК СССР принял три постановления, значительно расширявших полномочия ОГПУ (4 апреля, 26 мая, 15 июня). В это время органам ОГПУ было дано право внесудебной репрессии в отношении лиц, «халатно относящихся к секретным документам». Право применения расстрела к белогвардейцам, контрреволюционерам, шпионам и бандитам получили полномочные представители ОГПУ на местах. ОГПУ также предоставили возможность самостоятельно рассматривать дела о диверсиях, поджогах, порче машинных установок «вплоть до применения высшей меры наказания». Причем Президиум ЦИК СССР предписал применять уголовное наказание к обвиняемым, действовавшим, «как со злым умыслом, так и без
оного». В то же время ввиду того, что к социально опасным элементам отнесли лиц, имевших три и более судимости, было установлено, что по отношению к ним внесудебная кара могла применяться независимо от совершения конкретного правонарушения» [11].
В последующем, в обстановке очевидного осложнения внутриполитической ситуации в стране, сфера действия данных мер «социальной защиты» значительно расширилась. Масштабный кризис, порождённый хлебозаготовительной кампанией, самым непосредственным образом отразился как внутрипартийной борьбе, так и на формах и способах использования чекистов для основательной внутрипартийной чистки. По сути, чрезвычайная ситуация по настоящему развязала сталинской группе руки для более решительной расправы, прежде всего, с троцкистской оппозицией.
Отмеченная эскалация внутриполитической борьбы крайне негативно сказалась на социально-экономических процессах. К тому же в 1927 г. Государство понизило розничные цены на сельскохозяйственную продукцию и увеличило цены на промтовары. Анализ архивных документов показал, что начиная с конца 1926 г. Началось постепенное сокращение темпа заготовок сельскохозяйственной продукции.
Заметная актуализация классовой составляющей в политике большевистского государства стала реальностью уже в ходе избирательной кампании в Советы 1927 г. [12], когда с новой силой был поставлен вопрос «кто кого?». В результате этого, в ходе кампании 1927 г. произошел «разгром» кулака на выборах и полная победа коммунистов [13]. В первую очередь это было обеспечено исключительно административными мерами, в том числе и оперативными средствами карательных органов.
Уже на стадии подготовки избирательных списков их роль оказалась одной из ведущих. Совместно с фискальными органами они непосредственно были заняты определением круга «лишенцев». К примеру, резолюция объединенного заседания бюро Черноморского окружного комитета ВКП(б) и президиума окружной Контрольной комиссии от 22-23 ноября 1926 г. (протокол №65) по вопросу «О перевыборах Советов» четко зафиксировала: «Предложить административно-судебным и финансовым органам приступить к составлению списков лиц, кои согласно данных этих органов, должны будут лишены права голоса» [14].
В итоге, новый курс, направленный на расширение участия в кампании правоохранительных и судебных органов обусловил резкий рост численности «лишенцев». Одновременно, накануне перевыборов судебные преследования были использованы против кулаков, «пробравшихся в Советы». В данной связи достаточно часто в прессе встречались известия о том, что руководители очередного «кулацкого» Совета «за бесхозяйственность и саботаж отдаются под суд» [15].
В процессе предвыборной кампании правоохранительные органы весьма активно использовались и в ином качестве. Во-первых, работники НКВД
широко использовались для обеспечения деятельности местных избирательных комиссий, к которым они прикреплялись для постоянной работы на все время предвыборной кампании [16]. Во-вторых, для обеспечения необходимого результата местные работники шли и на более серьезные шаги, нежели обычные проявления административной инициативы, ориентируясь на широкое использование ОГПУ.
Как показывают обнаруженные нами документы, в практической работе по организации кампаний в это время вполне определенно была сделана ставка именно на органы ОГПУ, как инструмент оптимизации избирательного процесса [17]. К примеру, как следует из докладной записки от секретаря Поповичевского райкома Ракуца (24.01.1927 г.) в Кубанский окружной комитет ВКП (б), для более успешного проведения кампании он считал совершенно необходимым «скорейшую реализацию решений органов ГПУ в части изъятия до выборной кампании некоторых лиц из района» [18]. Данный пример примечателен именно отчетливой апелляцией местных функционеров к ОГПУ. Раньше подобные обращения в кампаниях перевыборов нам практически не встречались.
Одновременно, с 1927-1928 гг., вновь активизировалась высылка «неблагонадежного элемента» за пределы традиционных мест проживания. К примеру, весьма активно такая высылка проводилась в Северо-Кавказском крае. Так, в частности, только в станице Темижбекской, Майкопского округа, в
1927 г., в ходе ликвидации «политического бандитизма» за пределы СевероКавказского края было выселено до 40 человек «пособников» бандитов [19]. Весьма активно высылка осуществлялась в Карачаево-Черкессии, Дагестане, Кабардино-Балкарии.
На фоне очевидно наметившегося политического поворота, чрезвычайно показательными представляются изменения в низовой судебной сети, где радикализм нового курса был еще более заметным. В частности, из отчета Краснодарского райисполкома (1928 г.) перед избирателями о годовой деятельности за 1926-1927 год, в том числе, об «укреплении основ пролетарской государственной законности» следует: «Проведенные выборы народных заседателей и уполномоченных земельных обществ дали в итоге почти исключительно батрацкий и бедняцко-середняцкий их состав, чем обеспечивается в практике народных судов соблюдение революционной законности и наиболее полное и правильное руководство со стороны советов земельными обществами» [20].
Таким образом, последующее ужесточение судебной практики было заблаговременно обеспечено властями не только политическими и ведомственными директивами, но и самим составом народных заседателей. В целом именно в кампании перевыборов 1927 г. власти взяли резкий крен в сторону дополнительного использования карательных органов. В свою очередь, хотя в недрах последних стремительно готовились предстоящие силовые акции,
в 1927-1928 гг. основное внимание всё же уделялось сбору информации. Причем особое внимание уделялось изучению политических настроений.
На наш взгляд, определяющее влияние на них оказывали, с одной стороны, общеполитические процессы, а с другой - экономическая политика. В частности, факторы конфронтации между властью и крестьянством нашли свое отражение в многочисленных информационных сводках, справках и докладах ОГПУ. Более того, сводки сведений о текущих событиях и настроениях на местах являлись базой всей системы информационных материалов ОГПУ, позволяющих власти «все знать», все держать под своим контролем. Начавшаяся осенью 1927г. Сталинская «революция сверху» привела к разработке специальных докладов «о классовой борьбе», «об антисоветской деятельности», «о кулацком сопротивлении» и т.п. [21]. Эти материалы анализировались Информационным отделом ЦК ВКП(б), который на их основе составлял развернутые обзоры о настроениях, господствующих в деревне, о формах и методах противодействия властям.
Изучив сведения, предоставленные ОГПУ о перевыборах в советы (1927-
1928 гг.), Информотдел ЦК ВКП (б) суммировал основные требования, выдвигаемые верхушкой деревни и методы борьбы за их осуществление.
К концу 1927г. к политическим были отнесены следующие требования:
1) Свержение Советской власти;
2) Советы без коммунистов; тайное голосование и свобода для всех политических партий; пропорциональное представительство в советах рабочих и крестьян;
3) Объединение тружеников деревни в крестьянские союзы;
4) Не делить крестьян на кулаков, середняков и бедноту;
5) Представительства в советах различных слоев крестьянства;
6) Не лишать кулаков избирательных прав.
К экономическим были отнесены следующие требования:
1) Долой монополию внешней торговли;
2) Свобода частной торговли, закрыть кооперативную;
3) Снижение цен на промтовары и повышение их на хлеб;
4) Отменить государственные хлебозаготовки;
5) Против существующей системы сельскохозяйственного налога;
6)Против самообложения и займов;
7) Против классового принципа распределения кредитов;
8) Против коллективов и коллективизации;
9) Против землеустройства, семфондов, страхования [22].
Полагаем, что такой курс, излишне политизировавший работу органов правоохраны, не способствовал стабилизации внутриполитической обстановки, в том числе, успехам в борьбе с традиционной уголовной преступностью. Между тем, криминогенная ситуация на Северном Кавказе в 1926-1927 гг. оставалась крайне сложной. В целом ряде местностей она обнаруживала тенденцию к ухудшению.
К примеру, изученные материалы об административной деятельности региональной милиции показывают, что она являлась чуть ли не основным инструментом управления на местах. Обращаясь к общеадминистративной стороне деятельности милиции на рассматриваемом этапе, следует все же учитывать такую характерную тенденцию ее развития, как постепенная, медленная, но все же ощутимая разгрузка от выполнения многочисленных «поручений» всевозможных ведомств. Уже постановление СНК от 3 апреля 1926 г. освободило милицию от некоторых обязанностей по содействию НКФ, НКЮ, НКВоенмору. Правда, оно в то же время признавало их право привлекать милицию в качестве инструмента принуждения при неподчинении своим требованиям [23]. Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 6 августа 1926 года с милиции была снята обязанность разносить судебные повестки.
Дальнейшее робкое ограничение функций, выполнявшихся милицией, зафиксировало новое «Положение о НКВД», принятое ВЦИК и СНК РСФСР 28 марта 1927г. [24]. И, наконец, в майском (1927г.) циркуляре НКВД речь прямо пошла о перегруженности милиции выполнением «несвойственных» обязанностей [25]. С мая 1927 года ВЦИК и СНК РСФСР освободили милицию и от обязанностей удостоверять личность получателей почтовой корреспонденции и подлинность подписей на почтовых повестках, а также свидетельствовать доверенности на получение о денежной и посылочной корреспонденции [26]. К 1928г. тема «перегруженности» милиции стала уже одной из наиболее популярных в прессе, внезапно активно обратившейся к милицейской проблематике [27].
И все же, на наш взгляд, именно в силу своей малочисленности и перегруженности чисто административной работой, милиция не имела возможности обеспечить эффективной борьбы с уголовной преступностью и даже простого общественного порядка. Данный вывод особенно применим к сельской округе. Поскольку, как правило, в сельсоветах милиционеров не имелось, она фактически оставалась предоставленной самой себе.
«Плачевное состояние» аппаратов милиции и уголовного розыска, отвратительная постановка уголовно-розыскного дела в крае вообще, отсутствие необходимой координации в деятельности многочисленных административных единиц Северного Кавказа и Закавказья, создавали самые благоприятные условия для процветания преступного промысла [28].
К числу очевидных дезорганизующих моментов эволюции органов внутренних дел на Северном Кавказе следует также отнести временное ослабление связей местных инстанций с краевыми и республиканскими. И до того достаточно плохие, в 1926г. они вообще прослеживаются весьма слабо. Не случайно на I Краевом совещании начальников подотделов уголовного розыска при административных отделах окружных, областных исполкомов (15 мая 1926г.), комплексно рассмотревшем вопросы состояния и работы аппарата уголовного розыска Северо-Кавказского края, по-настоящему остро был
поставлен вопрос о состоянии борьбы с преступностью на Северном Кавказе, особенно в автономных образованиях [29].
С учетом этого, в рамках рассматриваемого периода для местной милиции приобрело особое значение осуществление общего руководства самодеятельностью населения, непосредственно заинтересованного в поддержании общественного порядка. Констатируя сохранение большого значения местной инициативы в обеспечении общественного порядка и борьбе с преступностью, следует указать, что оно имело место в течение всего рассматриваемого периода. Об устойчивости стремления властей переложить данные заботы на население, к примеру, ярко свидетельствует постановление Карачаевского облисполкома от 24 мая 1927г. № 9. «О мерах
предотвращающих ограбления обществ потребителей», которым было признано целесообразным организовать «охрану помещений обществ потребителей в ночное время сельисполнителями» [30].
В 1927-1928 гг. данный институт непрерывно эволюционировал. К примеру, 25 августа 1928 года постановлением СНК вместо ликвидированного института «сельских милиционеров», по всей территории ДАССР было введено в действие Положение «О сельском исполнителе» утвержденное ЦИК ДАССР от 2 VIII 1924 года, которое продолжило традиции оказания помощи милиции в охране общественного порядка сельскими и аульными обществами. Согласно утвержденной инструкции «О порядке назначении и деятельности сельского исполнителя», сельский исполнитель назначался в порядке очередности из числа жителей сел, аулов, не моложе 20 и не старше 50 лет, в расчете 1 исполнитель на 25 домов, вполне грамотный, не пораженный в правах, сроком на 2 месяца. Обязанности сельских исполнителей могли выполнять только трудящиеся. Граждане, которые не могли назначаться сельскими исполнителями, как лишенные избирательных прав, облагались особым сбором, поступающим в доход сельских Советов. Сельские исполнители выполняли свои обязанности безвозмездно в порядке очередности и на равных для всех оснований. В обязанности сельских исполнителей входило: исполнение указаний, распоряжений начальников милиций и сельских советов; объявление распоряжений Советской власти; наблюдение за порядком; проверка документов; конвоирование задержанных лиц; негласное наблюдение за подозреваемыми и т.д.
В случае невыполнения возложенных на них обязанностей, сельские исполнители несли ответственность в дисциплинарном и уголовном порядке, как должностные лица.
Общее руководство и введение учета работы сельскими исполнителями возлагалось на начальников милиции и сельские советы. Связь милиции с сельскими исполнителями выражалось в том, что работники милиции, в частности участковые милиционеры, вместе с сельсоветами проводили работу по назначению сельских исполнителей, намечали план их работы [31].
Кстати, систематически обращаясь за помощью в борьбе с преступностью к населению, власти, в свою очередь были вынуждены считаться с общинной психологией, учитывать сельское понимание законности, а также специфику крестьянской жизни. Как в русских, так и в горских селениях обычной практикой стало, в частности, рассмотрение на общих собраниях вопросов, связанных с освобождением из заключения осужденных. Так, к примеру, общее собрание ст. Исправной рассмотрев 28 июля 1926г. заявление гражданки Середы М.Л. с просьбой о предоставлении ее мужу, осужденному на 3 месяца «3-х месячного отпуска на полевые работы», приняло решение поддержать ее, поскольку названный гражданин, имея 2 детей и являясь единственным работником в семье, «социально опасным элементом для общества не является» [32]. Аналогичное решение содержал также протокол общего собрания аула Касаевского от 13 апреля 1927г. В данном случае собрание поддержало ходатайство «об освобождении на время полевых работ осужденного и находящегося в Исправдоме Хомукова Захерьи, т.к. он является единственным работником в семье» [33].
Общая тенденция к ужесточению внутриполитического курса, напрямую отразившаяся на системе правоохранительных органов, была политически закреплена на XV съезде ВКП(б), среди прочего, взявшем курс на всемерное наведение порядка в государственном аппарате и укрепление исполнительской дисциплины. В частности, с целью «устранения каких бы то ни было привилегий работников государственного аппарата», здесь было принято решение об упразднении дисциплинарных судов, установлена «подсудность работников государственного аппарата общегражданскому суду» [34]. Руководствуясь данным указанием съезда, постановлением ВЦИК и СНК РСФСР в мае 1928 г. были ликвидированы особые дисциплинарные суды [35].
В решающей степени на обновление внутриполитического курса повлиял хлебозаготовительный кризис 1927-1928 гг., явившийся следствием снижения закупочных цен на сельхозпродукцию. На наш взгляд, он окончательно переориентировал органы правопорядка на приоритетное решение задач классовой борьбы.
При этом уже на данном этапе (1927-1928 гг.) во многом трансформировались, изменялись представления о природе уголовного преступления. Особенно наглядно это можно проиллюстрировать на примере частной торговли. С 1928 г. государство пошло на запрещение коммерческой торговли. Закрывались рынки, на продавцов налагался штраф, изымался приобретенный ими товар, применялось уголовное преследование. В конечном счете, уже в 1928 г. частная торговля, в принципе, превратилась из вполне легального занятия в «спекуляцию».
Таким образом, в целом переходя к осмыслению изменений в деятельности органов правоохраны, происходивших в условиях отказа от принципов новой экономической политики, мы исходим из того, что они были предопределены общим пересмотром внутриполитической линии ВКП (б). В
данной связи и законодательство и практика правоохранительной деятельности обнаруживали новые черты, обусловленные усилением их классовой направленности. По мере углубления данного курса, власти перешли также к осуществлению системы мер, направленных на организационное и материальное укрепление органов правопорядка.
Литература и источники
1. Прокопович С. Что дала России НЭП // НЭП. Взгляд со стороны: Сб. статей. -
- М., 1991. - С.57.
2. Войтинский И.С., Данилова Е.Н. Трудовое право // Основы советского права.
- М.-Л., 1927. - С.288.
3. ХДНИ НАРА. Ф. Р-1. Оп.1. Д.488. Л.30.
4. ГАНИСК. Ф.1. Оп.1.Д.24.Л.1.
5. ХДНИ НАРА. Ф. Р-1. Оп.1. Д.533. Л.29.
6. Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. - М., 1993. - С.31-32.
7. Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. - М., 1929.
8. ГАНИСК. Ф.5938. Оп. 1. Д.49. Л.62.
9. Голанд Ю. Политика и экономика // Знамя. - 1990. - №3. - С.151.
10. История Советского государства и права. Книга вторая. - М., 1968. - С.618.
11. Малыгин А.Я. История органов внутренних дел. - Курск, 1998. Т.1. - С.201; Маслов В., Чистяков Н. Сталинские репрессии и советская юстиция // Коммунист. - 1990. - №10. - С.103.
12. ГАНИКС. Ф. 5172. Оп.5. Д.109. Л.201; НАРА. Ф.Р-1. Оп.1. Д.339. Л.13; ЦДНИКК. Ф.8. Оп.1. Д.375. Л.11.
13. Щетнев В.Е. Классовая борьба в кубанской станице (1920-1927 годы). Дисс. ... канд. ист. наук. - Краснодар, 1967. - С.239-240.
14. ЦДНИКК.Ф.9.Оп.1.Д.646.Л.122.
15. Лисин Г. Борьба за Совет (С.- Леушковская станица, Кубанский округ) // Деревенский коммунист. - 1927. - №5-6. - 15 марта. - С.43.
16. Материалы к докладу о работе Кубанского окружного исполнительного комитета за 1924-1928 гг. - Краснодар, 1928. - С.86.
17. ЦДНИ КБР.Ф.1. Оп.1. Д.438. Л.5; ХДНИ НАРА. Ф.1. Оп.1. Д.630. Л. 71.
18. ЦДНИКК. Ф.8. Оп.1. Д.375. Л.11.
19. ЦДНИКК.Ф.2816. Оп.1. Д.492. Л.17.
20. ЦДНИКК. Ф.8. Оп.1. Д.375. Л.11.
21. Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Т.2. 1923-1929. -М., 2000. - С.8.
22. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 69. Д. 697. Л.Л. 3-29; Ф. 17. Оп. 32. Д. 176. Л.Л. 1-73.
23. ГАРФ. Ф. Р-393. Оп.65. Д.4. Л.5.
24. СУ РСФСР. 1927. №47. ст.315.
25. Действующие распоряжения по милиции. - М., 1928. - С.132-133.
26. История Советской милиции. - М., 1977. - С.269.
27. Известия. - 1928. - 27 апреля.
28. ГАРФ. Ф.Р-393. Оп.66. Д.142. Л.Л. 12об., 1, 2.
29. ГАРФ. Ф. Р-393. Оп.66. Д.40. Л.Л. 50-50об.
30. ГАКЧР. Р-327. Оп.1. Д.2. Л.Л. 29, 27, 58об, 16.
31. ЦГА РД. Ф.Р.-37. Оп.20. Д.107. Л.23.
32. ГАКЧР. Ф. Р-8. Оп.1. Д.28. Л.31.
33. ГАКЧР. Ф. Р-8. Оп.1. Д.57. Л.Л. 21об.-22.
34. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. -М., Т.4. - С.25.
35. СУ РСФСР. - 1928. - №82. - Ст.558.
ФЕДОРЕНКО СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ - доктор исторических наук, кандидат юридических наук, начальник филиала ВНИИ МВД России по Северо-Кавказскому федеральному округу. Россия, Ставрополь. (fedorenkosergey79 @yandex.ru)
FEDORENKO, SERGEI A. - Doctor of History, PhD in Law, Head of Branch Research Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia in the North Caucasus Federal District. Russia, Stavropol.
УДК 94(47).084.6-8
АЛИЕВА С.И.
ИЗ ИСТОРИИ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ НА КАВКАЗЕ
Ключевые слова: Кавказ, мусульманское население, репрессии, депортация.
В 1930-1940-е годы на Кавказе по различным обвинениям подверглось репрессиям значительная часть мусульманского населения. Репрессии осуществлялись под предлогом борьбы с буржуазным национализмом, пантюркизмом и панисламизмом. В годы Второй Мировой войны и послевоенные многие народы Кавказа были депортированы из мест своего исторического проживания.
ALIYEVA, S.I. ON HISTORY OF STALIN’S REPRESSIONS IN CAUCASUS REGION
Key words: Caucasus, Muslim population, repressions, deportation
In 1930-1940 in Caucasus region the majority of the Muslim population went under repressions on various charges. Repressions were carried out under the pretext of fighting against bourgeois nationalism, pan-turkism and pan-islamism. During the years of World War II and the post-war years many Caucasian people were deported from places of their historical accommodation.
