CC BY
251
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (109) 2012
УДК 81 : 1
А. С. ТЕРЕБКОВ
Омский государственный педагогический университет
К ВОПРОСУ
О ТРАКТОВКЕ ФЕНОМЕНА НАРРАТИВА В СОВРЕМЕННОМ ГУМАНИТАРНОМ ЗНАНИИ. СУЩНОСТЬ И ИСТОКИ_____________________________
Несмотря на широкое распространение феномена нарратива в методологиях дисциплин гуманитарного толка, существует множество его трактовок. В данной статье анализируются различные представления о нарративе. Особо выделяется нарративная проблематика в ключевых для нашего исследования концепциях П. Рикера и Л. Витгенштейна. Предлагается интегративное определение нарратива, сформулированное на основе его атрибутивных характеристик. Особо акцентируется операционально-функциональная сторона феномена.
Ключевые слова: нарратив, языковая игра, событие, человеческое присутствие, ретроспекция.
Категория нарратива получила весьма широкое распространение в ряде гуманитарных дисциплин, прочно войдя в категориальный аппарат философии, социологии, истории, психологии и других областей знания. Повествование вызывает все более пристальный интерес не только как самостоятельный объект исследования, как форма организации не только человеческого опыта, но и как методологическая основа социально-гуманитарных исследований, имеющих дело с человеческим сознанием, природа которого не только текстуальна, но и нарративна.
Последняя четверть ХХ века ознаменовалась появлением новой дисциплины — нарратологии, стремящейся отойти от структуралистской тенденции рассмотрения произведения, текста, дискурса как сравнительно замкнутой структуры, в значительной степени автономного объекта. Тенденция к перефокусировке гуманитарных дисциплин на более сложные и многосоставные дискурсивные формы, вызванная ограниченностью локального анализа уровня предложения, является одной из причин появления нарратологии, выбравшей объектом своего исследования такую многосложную форму, практику означения, как нарратив.
Постулат схоласта Ульяма Оккама «Non sunt entia multiplicanda praeter necessitatem» стал не просто классикой, но необходимым методологическим требованием современного научного знания. Даже первичное ознакомление с литературой, посвященной феномену нарратива и нарративности, позволяет с уверенностью сказать, что любая форма текстуальности, связного символического конгломерата значений нередко трактуется как «нарратив».
Данная ситуация, с одной стороны, выражается в тотальной схоластической неопределенности категории и расширении поля его применения, но, с другой стороны, приводит к симулятивной аннигиляции значения вследствие предельного расширения его смыслового поля. Не должен ли добросовестный исследователь, действуя в соответствии с «бритвой Оккама», отбросить понятие/категорию «нарратив» как симулятивное? Безусловно, феномен нарратив-
ности фиксирует свои архизначимые денотативные и коннотативные смыслы. Задача нашего исследования — прояснить и углубить атрибутивное в «рассказе», ставшем гносеологической категорией.
Обратимся к этимологии и семантическому наполнению категории нарратива. Фактически, нарратив — это понятие «рассказа», получившее статус научной категории. Исследователь-нарратолог Е. Г. Трубина, обращая внимание на семантическую специфику категории и ее коннотативные смыслы, отмечает: «Преимущество нарратива как междисциплинарной категории состоит в том, что он связан с сущностью, в определении и постижении которой больше «технических», «инструментальных» возможностей. Нарратив, так сказать, предполагает для своего постижения большую аналитичность» [1, с. 65]. Т.е. нарратив носит более операциональный и строгий характер, чем научно не специфицированное понятие (категория) «рассказа».
В области литературоведения и языкознания термин «повествование», как правило, применяется при изучении речевой структуры произведений эпического жанра и художественной системы одного автора. Но, как отмечает литературовед Н. Д. Тамар-ченко, характерно весьма нестрогое и расплывчатое понимание содержания понятия «повествование», которое часто смешивается с описанием, изображением.
Рассмотрим этимологию понятия. Нарратив происходит от латинского глагола narare — рассказывать, повествовать. Истоки термина прослеживаются уже в Античности, где понятие narratio обозначало часть речи оратора (судебной), следующую за провозглашением тезиса, в которой был представлен рассказ о некотором событии или цепи связанных событий, имеющих прямое отношение к предмету речи. В дальнейшем, термин, по-прежнему оставаясь в рамках риторик, применялся для обозначения процедуры рассказывания неких событийных последовательностей, историй.
В новейшее время происходит трансформация смысловой наполненности термина. Например, в английском языке форма «narrative» употребля-
ется уже не только как прилагательное "повествовательный", но и как существительное. По мнению С. Зенкина, нарратив в этом случае «сближается по объему с расширительным употреблением слова "сюжет", то есть акцент делается не на событие рассказывания, а на сами рассказываемые события, на "историю", которая как-то сама собой упорядочена еще до текстуального изложения» [2, с. 524]. Эта трактовка термина близка позиции формализма.
Постструктуралист Р. Барт рассматривает нарратив как специфический модус проявления человеческого отношения к действительности. Способность человека «повествовать» присуща ему как атрибутивный способ актуализации пережитого и возможного опыта. Мыслитель утверждает, что «рассказывание в почти невообразимом разнообразии своих форм существует повсюду, во все времена, в любом обществе» [3, с. 387]. Р. Барт расширяет сферу легитимности термина, благодаря чему нарративными признаками обладает уже не только некоторый текст, репрезентируемый устно или письменно, но нарративными также могут также быть произведения живописи, пантомима, комикс, кинематограф. Французский философ отходит от традиционного жанрового отождествления нарратива и эпоса. С его точки зрения нарративным также является жанр драмы. Известный постструктуралист предлагает выйти за пределы анализа ограниченного уровня предложения и проследить логику построения и структурную организацию на более масштабном уровне повествовательного дискурса, логика которого «находится по ту сторону предложения». По его мнению, «структура повествовательного текста предполагает изменение временной последовательности и причинного следования событий, хронологии и логики» [3, с. 401]. Далее нарратолог обращается к двум классическим типам событийной логики, сформулированным еще Аристотелем в «Поэтике»: причинно обусловленному следованию событий, связанных «логикой вероятности и необходимости», и эпизодическому, где «действия следуют одно за другим без соблюдения вероятности и необходимости» [4, с. 37]. Вслед за Аристотелем, Р. Барт отдает приоритет причинно обусловленной взаимосвязи и относит ее к неотъемлемым признакам повествования. По мнению Р. Барта, нарратив представляет собой относительно замкнутую модель событийной цепи, связанной пронизывающей ее логикой, организующей не только последовательность событий, но также их отбор. В этой позиции акцент ставится не на миметической функции повествования, а на конструирующем потенциале нарратива.
Представление о нарративе как замкнутой и самодостаточной структуре легло в основу определения, предложенного М. А. Можейко в энциклопедическом словаре «Постмодернизм»: «Нарратив — понятие философии постмодерна, фиксирующее процессуальность самоосуществления как способ бытия повествовательного (или, по Р. Барту, «сообщающего») текста. Важнейшей атрибутивной характеристикой нарратива является его самодостаточность и самоценность: как отмечает Р. Барт, процессуальность повествования разворачивается ради самого рассказа, а не ради прямого воздействия на действительность, то есть, в конечном счете, вне какой-либо функции, кроме символической деятельности как таковой» [5, с. 491].
Необходимо отметить, что это определение фокусирует внимание на символической замкнутости нарратива, его отрыве от действительности, не учи-
тывает влияния самого процесса и механизма репрезентации на формирование образа действительности, картины мира. Автор определения фиксирует как атрибут категории нарратива процессуальную сторону повествования, сближая семантику нарратива с наррацией, отдельной категорией, акцентирующей свое внимание на процессуальном аспекте «рассказывания».
Постструктуралист-нарратолог Ж. Женетт обращает внимание на важность событийной составляющей и определяет повествование как «изображение одного или нескольких последовательных событий, реальных или вымышленных, посредством языка, и, в частности, языка письменного» [6, с. 284]. Женетт предлагает выделять в нарративе троичную структуру, включающую непосредственно повествование, устный или письменный дискурс; саму историю, последовательность реальных или вымышленных событий, составляющих объект данного дискурса. Третьим элементом структуры с точки зрения представителя французской нарратологической мысли является наррация — само событие рассказывания, повествовательный акт как таковой, процедура порождения повествования.
Для наиболее глубокого проникновения в тему и ее всестороннего раскрытия нами был применен метод проблематизации контекста философского наследия Л. Витгенштейна. В его трудах нарративная проблематика содержится имплицитно, поэтому ее актуализация и выделение онто-гносеологического потенциала позволяют не только привнести в исследование элемент новизны, но и говорить о безусловной актуальности проведенной работы.
В теории П. Рикера нарратив выступает архети-пической структурой, функционально организующей человеческий опыт, позволяющей прийти к его осмыслению как целого. Мыслитель открывает новый ракурс в поле осмысления феномена нарратив-ности, обращаясь к темпоральной составляющей, что принципиально отличает его концепцию от теории Л. Витгенштейна.
В так называемый поздний период своего творчества Л. Витгенштейн отходит от языка и стиля терминологического мышления, характерного для логического атомизма. Для «зрелого» Витгенштейна характерен скепсис в отношении возможности построения единого непротиворечивого языка. Мыслитель приходит к идее существования множества контекстов значения, языков, а в терминологии самого Витгенштейна «языковых игр».
Понятие «языковые игры» фиксирует определенную систему языковой коммуникации, организованную по определенным правилам, нарушение которых приведет к разрушению самой дискурсивной практики, т. е. «игры». В рамках этой коммуникативной модели только и возможно построение непротиворечивого смыслового контекста. Автор этой языковой концепции, правда, принципиально указывает на невозможность точного определения понятия языковой игры, которое, по его мнению, не предполагает и не допускает четкой дефиниции. Хотя в данном случае важно не столько четкое определение понятия, сколько сам подход к проблеме и те выводы, которые он позволяет сделать.
Языковая игра возможна именно и только в процессе деятельности и коммуникации, фактически она и есть способ коммуникативного взаимодействия с реальностью. «Языковой игрой я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетен» [7, с. 86], — поясняет мыслитель
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (109) 2012 ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (109) 2012
и далее уточняет: «Термин языковые игры призван подчеркнуть, что говорить на языке — компонент деятельности или форма жизни» [7, с. 90]. Языковая игра является единством «мысли — слова — дела», где крайне значим каждый компонент, и с потерей одной составляющей целое непременно нарушается.
Специфика термина состоит в том, что языковые игры объединяют в себе и само понятие и метод научного исследования. Овладеть этим методом и понять его можно только в процессе применения, необходимо стать самим «игроком», оказаться в пространстве игры, чтобы уяснить себе ее сущность и смысл. В определении, данном А. В. Смирновым, как раз подчеркивается необходимость понимания смысла концепта через приобщение к игре, через непосредственную деятельность: «Метод языковой игры состоит в выяснении (или исчислении) случаев применения того или иного высказывания, входящего в систему из нескольких высказываний и практических ситуаций, вместе образующих ту или иную языковую игру. То есть метод языковой игры состоит в ее непрерывном разыгрывании. Причем Витгенштейн нигде не дает описания этого метода, способа овладения им, он просто предлагает нам быть зрителями» [8, с. 136].
Философия Л. Витгенштейна — это во многом, и прежде всего практика. Его концепция языковых игр подчеркивает именно коммуникативно-практическую составляющую в нарративе. Языковые игры фиксируют сам процесс осуществления наррации, позволяющий скрепить язык и мир. Неслучайно, что А. В. Горин в своей статье «Границы языка и язык границ. Витгенштейн и дзэн» проводит глубокие и интересные параллели между философским наследием европейского мыслителя и дзэн-буддизмом. Общими моментами, с его точки зрения, является стремление не столько рационально и отвлеченно объяснить, сколько непосредственно показать, повсеместное обращение к ситуациям повседневности, смещение акцента в сторону наблюдения и осмысления частного конкретного и единичного на основе практических действий.
Исследователь творчества философа М. Козлова разъясняет структурное местоположение языковых игр в иерархии лингвистических форм следующим образом: «Подобно всяким моделям, предназначенным для прояснения усложненного, непонятного, «языковые игры» выступают в концепции Витгенштейна прежде всего как простейшие или упрощенные способы употребления языка, дающие ключ к пониманию более зрелых и нередко неузнаваемо видоизмененных случаев» [9, с. 10].
Витгенштейн приходит к выводу о неразрывной связи самой организации текста и способа его прочтения. Иными словами, способ в значительной мере определяет само сообщение (если перефразировать высказывание М. Маклюэна medium is the message).
Безусловно, актуальной проблемой является адекватный способ прочтения языковой игры. Возможна ситуация прочтения одной и той же языковой игры разными читательскими (в широком смысле) стратегиями. Происходит искажение первоначального смысла, обусловленного языковой игрой. В этом случае смысловое наполнение определяется уже не столько «автором», а скорее «читателем».
Итак, анализ трудов Витгенштейна позволяет выявить базовый для нашего исследования принцип связи онтологической структуры мира и логико-по-
нятийной структуры языка, а также гносеологическую установку рассмотрения языковых игр, как метода и способа актуализации языка, и нарратива в частности; дифференцировать нарратив в структуре языковой игры. Таким образом, можно сказать, что нарратив является категорией, задающей границы, рамки, а языковая игра представляет собой способ самоосуществления, бытия нарратива. При этом языковые игры, будучи способом коммуникативнопрактического осуществления наррации, позволяют нарративу обрести смысло-транслирующую функцию, возможную лишь в случае проигрывания повествования в единстве мысли-слова-дела, составляющих языковую игру.
Французский мыслитель П. Рикер оказал существенное влияние на формирование нарратологии, предложив свою оригинальную концепцию нарратива, который, с его точки зрения, является не только способом, но и необходимым условием осмысления человеческого опыта. Мыслитель фиксирует онтологическое отношение человеческого опыта и рассказа о нем. Именно в нарративе осуществляется осмысление опыта, придание ему формы и смысла. Темпоральность является сущностной характеристикой нарратива, опосредующей формообразование опыта, позволяющей опыту быть осмысленным и стать имманентным человеческому сознанию, мышлению и, конечно, памяти. Нарратив функционально представляет собой архетип, матрицу, структуру, упорядочивающую опыт. П. Рикер отходит от структуралистско-формалистской замкнутости структур и категорий и акцентирует коммуникативно-диалектический аспект процесса наррации, отмечает ряд стадий, которые проходит опыт в процессе нарративизации, что, безусловно, позволяет отразить динамику и смысловую трансформацию нарративно организованного человеческого опыта.
Категория нарратива раскрывается автором через такие ключевые понятия «Поэтики» Аристотеля, как «mythos» и «mimesis», являющиеся, по его словам, «мелодической основой» повествования. В нарративе осуществляется «упорядочение неких фактов или событий в систему, соединение их в единую смысловую конфигурацию, сюжет» (mythos), но в то же время нарратив представляет собой «репрезентацию или подражание реальным событиям» (mimesis) [10, с. 45].
Мыслитель выделяет три стадии трансформации, которые проходит человеческий опыт в процессе порождения смысла: префигуративную (мимесис-I), конфигуративную (мимесис-II) и рефигуративную (мимесис-III). На первой стадии события (являющиеся составными элементами нарратива) еще не упорядочены и не связаны друг с другом, но автор уже осуществляет и осмысление, и маркировку под целостное и связное повествование. На второй стадии конфигурации происходит выстраивание «сюжетной» линии, подчинение событийной совокупности «одной мысли», происходит «упорядочение фактов в систему» (mythos), закладываются основания для дальнейшей интерпретации. Именно на этой стадии фактам и событиям опыта придается логическая связность, отдельным событиям придается осмысленность с точки зрения целого, включенного в нарративный замысел, только для этой стадии актуальны категории «начала», «середины» и «конца» повествования, поскольку складывается нарратив как некое целое, прокладывается смысловая, объясняющая нить. И, наконец, на последней, рефигу-ративной стадии, осуществляется воспроизведение,
реставрация и интерпретация вложенного автором смысла уже реципиентом (читателем, слушателем, наррататором). Благодаря Рикеру появляется возможность говорить о тройном герменевтическом отношении в структуре нарратива, включающем префигуративную, конфигуративную и рефигура-тивную стадии.
Стремясь синтезировать бесчисленное множество всех существующих трактовок феномена нарратива, нарратолог Вольф Шмид выделяет две основные линии. В рамках первой трактовки текст можно причислить к нарративному при наличии в нем коммуникативной структуры, в тексте должна присутствовать опосредующая инстанция автора, повествователя, нарратора: «В этой традиции к нарративному или повествовательному разряду произведения причислялись по признакам коммуникативной структуры. Повествование, противопоставлявшееся непосредственному драматическому исполнению, связывалось с присутствием в тексте голоса опосредующей инстанции, называемой «повествователем» или «рассказчиком» [11, с. 11].
Для второй линии трактовки характерен акцент не на присутствии опосредующей коммуникативной инстанции нарратора, а на форме организации текстуальной информации. Основными, определяющими структурами, с этой точки зрения, в нарративном тексте являются темпоральность и событийность: «Тексты, называемые нарративными в структуралистском смысле слова, излагают, обладая на уровне изображаемого мира темпоральной структурой, некую историю. Понятие же истории подразумевает событие» [11, с. 12].
Подводя итог, отметим, что, несмотря на некоторую неопределенность категории «нарратива», представляется возможным сформулировать интегративное и обобщенное определение, определиться с его смысловым наполнением и общим содержанием и значением. На основе всего вышеизложенного выделим 4 атрибутивные характеристики нарратива.
Нарратив воплощает такой экзистенциальный аспект, как присутствие. В любом нарративе явно или не явно себя обнаруживает «рассказчик», нар-ратор или шире опосредованное текстом человеческое сознание. Нарратор, выражая присутствие субъекта, выступает центром смыслового центрирования и детерминантой типа причинности, заложенного в нарративе. Здесь мы подходим к такому атрибуту нарратива, как причинно-следственная событийная цепь. Событие является «кирпичиком» нарратива, оно не возможно вне причинной связи, заключенной в нем. Нить событий на пути мышления структурирует хаос смыслов и придает фрагменту бытия определенную целостную архитектонику. Этот аспект также важен, поскольку он фиксирует такой атрибут нарратива, как целостность. Нарратив, как средство сохранения, фиксации тех или иных смыслов, будет актуален в деле построения целостного образа, картины того или иного исторического периода, жизненной истории личности или иного фрагмента бытия. Ретроспективность — этот аспект отчетливо прослеживается в самой грамматической структуре нарратива. Именно ретроспекция определяет тип доминирующей темпоральности, временной коммуникативной организации в деле семантической референции нарратива, а следовательно, его смыслового и ценностного наполнения. Атрибутивным типом темпоральности в нарративе является простое прошедшее время. В грамматике
английского языка, относящегося к группе так называемых аналитических языков, весьма показателен тот факт, что это время помимо своего классического обозначения Past Simple (Indefinite) имеет также название «Время повествования» (Time of Narration), т.к. это время используется при изложении событий, имевших место в прошлом, рассказе о них. Для того чтобы рассказать о событии, необходимо, чтобы оно произошло, с-было-сь, отсюда доминирование в нарративе глаголов прошедшего времени совершенного вида.
Прояснение и интегративное определение категории нарратива, синтезированное на основании трактовки феномена нарративности в современном гуманитарном знании, позволяет избежать схоластической неопределенности категории, существующей на сегодняшний день, а также подчеркнуть ее эвристичность и операциональность. Именно нарратив закрепляет за предметами их смысловое наполнение в рамках целого, единого символического контекста, скрепляет смысл, реальность и понимание, вопреки их кажущейся расколотости.
Библиографический список
1. Трубина, Е. Г. Рассказанное Я: отпечатки голоса / Е. Г. Трубина — Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2002. — 272 с.
2. Зенкин, С. К критике нарративного разума / С. Зенкин // Новое литературное обозрение. — 2003. — № 59. — С. 524— 534
3. Барт, Р. Введение в структурный анализ повествовательных текстов / Р. Барт // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX — XX вв. Трактаты, статьи, эссе. — М. : МГУ, 1987. — С. 387 - 422.
4. Аристотель. Поэтика / Аристотель // Аристотель. Поэтика. Риторика. — СПб. : Азбука-классика, 2007. — С. 21-80.
5. Можейко, М. А. Нарратив / М. Можейко // Постмодернизм. Энциклопедия: словарь. — Мн. : ИнтерпресСервис; Книжный дом, 2001. — С. 491—493.
6. Женетт, Ж. Фигуры / Ж. Женетт // Фигуры: Работы по поэтике. В 2 т. Т. 1. — М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1998. — 472 с.
7. Витгенштейн, Л. Философские исследования / Л. Витгенштейн // Людвиг Витгенштейн. Философские работы. — М. : Гнозис, 1994. — С. 75 — 319.
8. Смирнов, А. В. Методология Л. Витгенштейна / А. В. Смирнов // Методология гуманитарного знания в перспективе XXI века. К 80-летию профессора Моисея Самойловича Кагана : материалы Междунар. науч. конф. 18 мая 2001 г. Санкт-Петербург. Вып. №12. — СПб. : 2001. — С. 134— 137.
9. Козлова, М. С. Идея языковых игр / М. С. Козлова // Философские идеи Людвига Витгенштейна : сб. науч. ст. — М. : ИФРАН, 1996. — С. 5 — 25.
10. Рикер, П. Время и рассказ. В 2 т. Т. 1 / П. Рикер — М. : СПб. Унив. книга, 2000. — 313 с.
11. Шмид, В. Нарратология / В. Шмид — М. : Языки славянской культуры, 2003. — 312 с.
ТЕРЕБКОВ Александр Сергеевич, аспирант кафедры философии.
Адрес для переписки: e-mail: [email protected]
Статья поступила в редакцию 17.06.2011 г.
© А. С. Теребков
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (109) 2012 ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
