CC BY
36
С.А. Степанищев, Б.С. Щеглов
К ВОПРОСУ О ТЕМПОРАЛЬНЫХ СТРУКТУРАХ СОЦИАЛЬНОГО
ВРЕМЕНИ
Постнеклассическая мысль, к которой так или иначе принадлежат многие современные авторы, задается уже принципиально иной метафизической позицией, нежели позиция соотношения, то есть бытия и сознания, и которую наиболее полно отражает названная парадигма бытия как исторически изменяющегося социума [1, с. 62-89; 2, с. 108-128]. И хотя смена этих двух фундаментальных понятий -бытие как сознание и бытие как история, имеющая за собой солидный историко-философский процесс -была провозглашена как окончательное преодоление новоевропейского стиля мышления с его противопоставлением субъекта и объекта, полного разрыва с традицией не произошло, поэтому представляется справедливым проводить рассмотрение проблематики, связанной с современной философией и историей по привычной схеме разделения объективной социальной реальности и субъективного исторического сознания в контексте социального времени. На приоритетные роли выходит проблема поиска адекватных темпоральных структур для описания социального времени.
Обсуждение гносеологических аспектов социального времени является традиционно обсуждаемой проблемой, но периодически бывают моменты, когда оно становится особенно интенсивным. Именно такой момент рациональный субъект переживает в настоящее время. Современная наука, наряду с ее системой рациональных методов, оказалась в эпицентре достаточно разносторонних дискуссий. Некоторые рассматривают это как кризис цивилизации и даже как исчерпание самого понятия цивилизационной действительности; при этом защитники приоритетных и стабильных интеллектуальных представлений склонны лишь просто отстаивать свою позицию вместо того, чтобы либо игнорировать саму неконструктивную критику, либо начать отвечать на нее адекватно и рационально [3; 4].
В течение, по крайней мере, нескольких последних столетий наука представлялась как наиболее верный, а то и единственный законный путь к истине. Ее приоритет в структуре знания был подкреплен верой в существование двух культур: научной и философской, которые не только считались не вполне совместимыми, но и фактически должны были соотноситься с точки зрения существующей иерархии. Убеждение в том, что наука отлична от философии, и даже существует так называемый разрыв между ними, - относительно новое явление. Оно стало завершением процесса секуляризации знания, который связывается с развитием современной мир-системы. В этом плане можно сослаться на И. Валлерстайна [5, с. 186-197], который обратил внимание на то, «что само понятие “наука” - это очень своеобразная версия науки, которая у нас ассоциируется с именами: И. Ньютона, Ф. Бэкона и Р. Декарта. Ньютоновская механика постулировала набор посылок и утверждений, которые стали каноническими в нашем современном мире: системы линейны, они детерминированы, они постоянно стремятся к равновесию. Значения универсальны и, в конечном счете, могут быть выражены в форме ясных всеобщих законов, а физические процессы обратимы. Последнее утверждение кажется наиболее противоречащим интуиции, так как подразумевает, что основополагающее отношение никогда не играет никакой роли. Однако это предположение очень существенно для обоснования других элементов ньютоновской модели» [5, с. 187].
С одной стороны, те, кто рассматривал социальную науку как направленную на поиски универсальных законов, всегда настаивали на отсутствии внутренних методологических различий между научными исследованиями явлений, относящихся к миру людей, и фактическими явлениями. Все кажущиеся отличия, по их мнению, носили внешний характер и, даже будучи труднопреодолимыми, все же были, по определению, преходящими. «С этой позиции ученые рассматривали время, как, впрочем, и историю не с точки зрения существенных особенностей. Гораздо большее значение имела возможность точного воспроизводства фактических данных и аксиоматический характер самого теореотизирования» [5, с. 189].
С другой стороны, на противоположной стороне сферы социальных дисциплин располагались те философы, которые настаивали на том, что социально-исторические действия людей неповторимы. Поэтому они не были восприимчивы к крупномасштабным обобщениям, якобы истинным для любой точки времени и пространства. Понимая историю социума в качестве определенного повествования, они подчеркивали значение диахронически-последовательного хода подобной истории. Думается, что нельзя упрекнуть их в том, что они восприняли диахронию, действительно, придавая ей большое значение, но их понимание времени было, действительно, хронологическим; они упустили из виду, что так как это -
длительность, то ее можно определить только через абстракцию, обобщение, наконец, - хронософию. Они воспринимали исторические явления как атомистические по своей природе, их элементами были именно исторические факты.
Подобный подход буквально приводил к микромасштабным деталям в воссоздании социального времени, так что эти философы были также и историками-позитивистами, многие из них не усматривали большого противоречия между двумя названными аспектами [6; 7, с. 192-201].
Социальное время является своеобразной мерой универсального, присущего определенному социуму. Именно оно дает творческий импульс для его контекстуального усовершенствования и дальнейшей трансформации. В связи с этим осознанный исторический контекст, в свою очередь, формирует сознание исторической эпохи. Если рассматривать социальное пространство как феноменальный мир человеческой культуры, то социальное время есть определяющее время, фактор развития этого пространства. Именно социальное время несет в себе творческий потенциал трансформации данного пространства, его онтологической универсализации. Естественно, что любая форма универсализации осуществляется посредством социально-исторического и творческого процессов, целью которых являются либо преодоление контекстуального несовершенства исторической эпохи, либо создание нового контекста социальной действительности.
Переходный характер нашего времени в полной мере определяет такое культурное направление, как постмодернизм. Постмодернистский вектор стал ведущим в большинстве сфер современной культуры. Тотальная игра с культурными феноменами прошедших времен, отсутствие какой бы то ни было иерархии ценностей, объединение принципиально несовместимого - все это откровенно декларирует его переходность, контекстуальную несамостоятельность. Настоящее реализуется в постмодернизме как своеобразной предпосылке будущего. Историческое пространство постмодернизма - конгломерат культурных феноменов, подчиненных агностическим моментам [8; 9, с. 73-80; 10].
Фундаментальный характер понятия «социальное время» обусловливает сложность его философской трактовки; как свидетельствует история философии, обращение к проблемам времени, ее интенсивная рефлексия характерны для переходных эпох, что абсолютно закономерно, потому что в такие эпохи уникально сосуществуют различные типы ментальности, мировосприятия и мировоззрения. Возможность существования среди различных миров позволяет человеку ощутить на собственном опыте то, что человеческий язык называет временем. Переходный период, который как бы объединяет уже утраченную универсализацию прошлого и творение универсализации будущего, раскрывается перед человеком как пространство его собственных проблем в условиях глобализации [7; 11, с. 5-27; 12].
Обратим внимание на тот факт, что если в ретроспективе модели происходившего процесса изменения социально-исторического объекта представляют ту или иную интерпретацию объективно случившегося, то модели процесса социальных и исторических изменений, через которые исследователь выдвигает процесс в будущее, являются лишь прогностическими предсказаниями, то есть суждениями о вероятностных событиях. Таким образом, при описании произошедшего исторического процесса один из исследователей может опустить описание того или иного события, сделав это сознательно или неосознанно, но в любом случае подобное историческое событие можно рассматривать как свершившееся. Исследователь может, по недоразумению или сознательно его фальсифицируя, помещать в свою конструкцию вымышленные события в рамках исторического изменения [13].
Изменяясь во времени, социум не меняет в течение продолжительных временных интервалов своих составляющих элементов и структурных связей между ними, однако при этом, возможно, включает в себя новые элементы, изменяя связи между ними и исключая какие-либо старые, изжившие себя элементы. Но исследователь фиксирует в своих интерпретациях качественное изменение состояния объекта, позволяющее говорить о новом объекте. Вопрос заключается в определении факторов, обусловливающих возможность вообще ситуации, в которой можно говорить о новом объекте как таковом. Представляется целесообразным подходить к рассмотрению данной проблемы с точки зрения системного подхода.
При исследовании системы как комплекса взаимововлеченных и взаимодействующих компонентов, нацеленных на получение определенного результата, становится очевидным, что главным определяющим критерием того, что объект остается прежним или изменяется и становится другим объектом, отличным от исходного, является именно качество производимого им результата. Таким образом, при рассмотрении социального процесса, представляющего картину изменения социума, решающим становится не анализ его форм и структур, чем занимается вообще социология, а анализ качества результата функционирования системы социума. Поэтому главная задача исследователя состоит в определении того, что является результатом функционирования системы социума. При этом не столь важно, как происходит переход в новое качество: либо мгновенно, либо на временном интервале определенной продолжительности. Важно
определиться с результатами и критериями его оценки, которая позволяет говорить о силе самих измерительных единиц социального процесса. В этой связи выбор критерия оценки результатов функционирования системы социума остается в компетенции исследователя. Понятие социального времени возникает при появлении внутренней связи между фактами типа «раньше - позже» внутри социального события, его составляющего. Содержание события порождает саму категорию социального времени.
Социум может находиться в одном из возможных социально-исторических состояний. Однако ряд социальных и прочих значимых для развития социума факторов обусловливают ограничение на некоторую совокупность возможных социально-исторических состояний, потому что, детерминируя воздействие на социум, они исключают их из числа возможных состояний общества [14, с. 68-81; 15].
Г. фон Вригт, на наш взгляд, использовал удачный термин, который можно применять в социальной философии для характеристики темпорального аспекта социально-исторических моделей, а именно: характеризовать возможные состояния как «ограничения степеней свободы мирового процесса» или как «каузальное ограничение» [16, с. 86-87].
Таким образом, каждый раз социум переходит из одного состояния в другое, но которое обусловлено предыдущим состоянием, то есть в полной мере обеспечивается реализация определения состояния изменения как перехода.
Подобную идею ограничения возможных социальных состояний факторами предшествующего состояния можно обозначить именно как идею каузальности. Но тогда принимается принцип, в соответствии с которым социум переходит только в строго однозначное состояние. Значит, в этом случае можно говорить об идее строгого социального детерминизма. Линейный характер будущего процесса общественного развития, согласно идее строгого социального детерминизма, предопределен прошлыми социальными условиями, определившими прошлое состояние общества, которое, являясь неизвестным, тем не менее может однозначно определять реализацию будущих состояний и настоящего состояния социума. При принятии идеи каузальности прошлое предстает замкнутой линейной топологической последовательностью совокупных состояний, а время как будущее представляет открытый ветвящийся порядок.
Очевидно, что будущие состояния также будут реализованы только одним из всей совокупности каузально возможных состояний. Но проблема состоит как раз в том, что характер социального мира таков, что объем человеческих действий, не предопределенных законами природы, а зависящих от внутреннего мира человека, воздействует на сегодняшний мир совершенно случайным образом. При этом социум как сверхсложная система находится либо в относительно предсказуемом состоянии, определяемым постоянно действующими факторами, либо он находится в бифуркационном состоянии, когда степень влияния факторов на систему может не соотноситься со значением их воздействия на систему. Неслучайно возникший и достаточно слабый фактор переведет систему в наименьшее вероятное каузальное возможное состояние [12; 17, с. 3-33; 18].
Одной из проблем, связанных с отношением к социальному времени, является преобразование диахронных изменений в функциональные или синхронные. Подобная операция характерна для современных социально-исторических исследований, которые связаны не столько с эмпирическим описанием темпоральной последовательности исторических фактов, сколько с теоретическим осмыслением соответствующих структур и культурного содержания социального процесса. Действительная неравномерность темпорального формирования правового или, например, морального сознания учитывается с точки зрения выявления приоритетных черт, отличающих, например, самосознание западноевропейского Средневековья от Средневековья российского.
Если исследователь социального времени пытается не просто представить эмпирический спектр фактов определенной эпохи, но и стремится в значительной степени воспроизвести целостность существования объекта во времени, то он не может уйти от проблемы того, как различные ритмы, объединенные в нечто целое, образуют единую темпоральную систему. Следовательно, надо заметить, что в хроноструктуре генезиса личности весьма адекватно применима событийность различных временных интервалов. Дело в том, что подобная рассогласованность уровней субъективного развития может стать причиной возникновения каких-то кризисных ситуаций и, как следствие, неосознанных депрессивных состояний. Конечно, подобную ситуацию необходимо рассматривать в большей степени как скрытую работу сознания, которое символизирует объекты его непреднамеренных интенциональных актов, но следует иметь в виду, что к этому человеческая психика будет возвращаться постоянно с точки зрения своей эволюции. Именно это реализует фундаментальность времени для осознания фундаментальности социального изменения.
В сознании субъекта время приобретает характер интервала, который дан человеку, чтобы реализовать свою собственную сущность, цель своего бытия в мире. Временные интервалы выступают в сознании субъекта как ступени осознания возможностей и определения цели его жизнедеятельности, а также практической реализации бытия субъекта. В таком смысле время оказывается разделенным и вместе с тем единым.
Имеет ли социальное время объективную характеристику? Ведь оно относится к деятельности человека, которая в свою очередь мотивируется целью. Если цель постоянна, то и деятельность человека будет происходить в рамках определенного круга; она обретет характер вечного повторения одного и того же. И в этом случае к деятельности человека была бы вполне применима та временная характеристика, которая достаточна для постоянно повторяющихся природных интервалов. Естественное время и социальное время не различаются там, где деятельность человека носит устойчиво повторяющийся, циклический характер.
В простой хронологической последовательности отдельных событий не фиксируются основные этапы социального и исторического развития, обусловленные глубинными социальными изменениями. А в них-то и проявляется специфика социального времени. Историческое становление, качественные переходы общества из одного состояния в другое и обнаруживают субъективность представлений о вечных формах бытия человека.
Объективные изменения социальной сущности человека в историческом процессе требуют и адекватного осознания этих изменений, без чего оказывается невозможной целесообразная историческая практика социального субъекта. В социальной жизни время предстает перед субъектом в своей особенной форме, не как безразличная к сущности социальных изменений хронология, а как соответствие направленности социальной практики и исторического содержания эпохи, создающей лишь определенные объективные возможности реализации человеческих целей.
Изменение исторических условий делает невозможным реализацию прежних целей и, напротив, открывает возможности для осуществления качественно новых социальных целей. Историческая реальность - это действительная связь исторических событий. Вне последних не может существовать и социальное время, точно так же, как вне естественных событий и их взаимосвязи не существует времени вообще [19, с. 90].
Литература
1. Огурцов А.П. Социальная история науки: две стратегии исследований // Философия, наука, цивилизация. М., 1999.
2. Подлипский В.В. Основы метафизики исто-рии // Метафизические исследования. 1997. № 2.
3. Степин В.С. Теоретическое знание. М., 2000.
4. Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания. М., 1997.
5. Валлерстайн И. Время и длительность: в поисках неисключенного среднего // Философские перипетии. Вестник Харьковского государственного университета. 1998. № 4.
6. Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1973.
7. Гобозов И. А. Философия истории: проблемы и перспективы // Философия и общество. 1997. № 2.
8. Бернгейм Э. Введение в историческую науку. М., 1998.
9. Лой А.Н. Время как категория социально-исторического бытия // Вопросы философии. 1979. № 12.
10. Шпенглер О. Закат Европы. М., 1990. Т. 1.
11. Гайденко П.П. Проблема рациональности на исходе ХХ века // Рациональность на перепутье. М., 1999. Т. 1.
12. Дудник С.И., Солонин Ю.Н. Парадигмы исторического мышления ХХ века. СПб., 2001.
13. Сергейчик Е.М. Философия истории. СПб., 2002.
14. Ракитов А.Н. Рациональность и теоретическое познание // Вопросы философии. 1993. № 11.
15. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997.
16. Фон Вригт Г.Х. Детерминизм, истина и временной параметр // Философские науки. 1975. № 4.
17. Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая истории. 1995. № 1.
18. Молчанов Ю.Б. Проблема времени в современной науке. М., 1990.
19. Перов Ю.В. Историчность и историческая реальность. СПб., 2001.
