CC BY
121
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
УДК 800.853 Б.И. Каракулов
К ВОПРОСУ О СУЩНОСТИ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА И ЕГО РЕГИОНАЛЬНЫХ ВАРИАНТАХ
Показано, что литературный язык при рассмотрении с позиции нормы в работах различных лингвистов чаще представляется как абстрактная система, идеал. А при подходе с позиции функционирования некоторые исследователи данного объекта склонны выделять региональные варианты литературного языка. Автор приходит к заключению, что с последним выводом трудно согласиться.
Ключевые слова: литературный язык, вариант литературного языка, норма.
Теоретическая база литературного языка и методология его исследования не имеет еще четкого определения в истории русского языка (см., например, об этом: [14]) и историях национальных языков России, описания литературных языков которых чаще проводились по образцу русского. Среди нерешенных вопросов остается и сама терминологическая проблематика, вопрос о правомерности использования терминов «литературный язык», «стандартный язык», «письменный язык» и т.д.
Даже сам термин «литературный язык» понимается по-разному: само понятие «литературности» часто обнаруживает тенденцию к отождествлению со сферой художественной литературы в современном смысле этого слова. Многие исследователи справедливо замечают, что под историей русского литературного языка, как правило, понимается история древнерусской литературы (см. например: [30]). Поэтому некоторые лингвисты в целях избегания путаницы в научной речи призывают отказаться от термина «литературный язык», заменить его на «наддиалектный стандарт» [16. С. 137].
С появлением текстов с признаками «литературности» И. Рекке [32] говорит уже о начале русского литературного языка. Интересна предлагаемая исследователем модель для определения степени «литературности» в текстах. В результате анализа согласно его концепции им было обнаружено, что для русских литературноязычных текстов характерными являются следующие признаки:
1) количественный перевес денотативных слов;
2) внутри этой группы - количественный перевес существительных;
3) незначительное число анафорических местоимений;
4) значительно большее количество одиночных лексем, нежели повторных.
Б.А. Успенский историю литературного языка в отличие от истории языка видит в посредственной связи с историей отношения к языку, с историей представлений о том, каким должен быть язык. Такой подход «предполагает изучение лингвистической установки носителя языка на разных исторических этапах. Отсюда, в частности, история литературного языка в ряде моментов смыкается с историей грамматической мысли: важным источником оказываются здесь разнообразные сочинения о языке» [27. С. 19].
В современной лингвистической литературе при исследовании литературных языков наличествует различный подход к этому объекту: с одной стороны, с позиции нормы как главного критерия высшей формы национального языка, с другой стороны, при социолингвистическом подходе - с позиции функционирования. Эти разные подходы способствовали объединению двух проблем в одну.
При подходе с позиций нормы литературный язык больше предстает как абстрактная система. Литературный язык как одна из форм языка - «идеальной системы средств» реализацию находит в речи. Сравнительно-типологическим изучением литературных языков выявлены их общие особенности, но каждый литературный язык своеобразен и по составляющим его признакам и, в первую очередь, своей нормированностью. В.В. Виноградов [3. С. 288], разбирая понятие «литературный язык», замечает различное понимание лингвистами этого явления и отмечает, что литературный язык — «не подлежащая никакому сомнению языковая реальность». В этой же работе ученый подчеркивает и его абстрактную сторону: «Литературный язык всегда в идеале рассчитан на общее или общенародное употребление» [3. С. 294]. В ряду других признаков литературного языка Ф.П. Филин [28. С. 176] также выделяет «обязательность для всех членов коллектива, владеющего литературным языком, наддиалектность» и подчеркивает его ведущую роль в системе разновидностей национального языка.
Как замечает А.И. Горшков [5. С. 52], идеальную сторону нормы литературного языка («среднего стиля») отмечают и филологи XVIII в., и современные исследователи. В связи с этим уместно напоминание и развитие Ю.Н. Карауловым [11. С. 85] мысли А.А. Шахматова о том, что «реальностью обладает только речь индивида, а уже представления о говоре села или некоторой местности оказываются фикцией, научной абстракцией». А на уровне литературного языка обобщения единичных фактов по разным источникам получают онтологический статус.
Еще немецкий языковед Л. Вайсгербер заметил, что диалекты действительны в сравнении с литературным языком. Искусственность этой формы замечают и сами носители языка, об искусственности нормы литературного языка пишут и современные исследователи (см. например: [16. С. 140, 144]).
Придерживаясь подхода с позиции нормы, Б.Ю. Норман [20. С. 99] выделяет его отличия от территориальных и профессиональных диалектов, жаргонов, просторечия: «Литературный язык - это язык нормированный и пропагандируемый, это язык, которому учат и на котором учат». Представляется, здесь он получает определенный авторитет среди молодого поколения. Велико значение литературного языка и в государственном устройстве: литературный язык «... не просто обеспечивает взаимопонимание людей, но и служит своего рода инструментом, необходимым для системы управления, образования, средств массовой информации и т.д.» [20. С. 262].
В последнее время, подходя к изучению литературного языка с функциональной стороны, исследователи не только не ограничивают рамки литературного языка от диалектных особенностей, а, наоборот, в устной форме, например, русского литературного языка выявляют территориальные особенности, активизируют исследования о территориальных различиях русского литературного языка и даже делают выводы о территориальных вариантах русского литературного языка. Таким образом, считается допустимым рассмотрение регионального отклонения в качестве нормы для данного региона (см. например: [25. С. 7]). Состояние языка русских в условиях Удмуртии, Казахстана и других регионов характеризуют как региональные варианты русского национального языка [26; 29. С. 221]. Причем такое отклонение от принятой нормы, например в условиях Удмуртии, показывается в основном на одном уровне, лексическом, что не позволяет представить форму языкового существования как систему.
В связи с обнаружением различий в разговорной форме русского литературного языка Е.А. Земская [8. С. 250-252] пишет, что во второй половине XX в. в нашей стране был открыт новый язык - разговорный. Поэтому в литературном языке она выделяет отличающиеся системы разговорного языка и книжного, или к о д и ф и ц и р о в а н н о г о. Заметим, кодификация норм, то есть их сознательный отбор и закрепление, по мнению многих лингвистов, например, В.В. Виноградова,
Н.Н. Семенюк [22. С. 567], отличают литературные языки национального периода. Разговорную речь (койне) донациональной эпохи, даже если она не носила узко диалектный характер, В.В. Виноградов не вводит в состав литературного языка. Общая разговорно-литературная форма, по его мнению, складывается в национальный период «на основе объединения диалектов, интердиалектов разговорного койне под регулирующим влиянием национального письменного литературного языка» [3. С. 295].
При социолингвистическом подходе литературный язык, особенно его разговорную форму, часто приравнивают «говорению» интеллигента, противопоставляя говору низших слоев, например крестьян. Но проблема разграничения литературного языка этим не решается, может быть, даже усугубляется.
Последнее связано, во-первых, с выявлением понятия «интеллигент». Спорность данного понятия показала, например, полемика «Интеллигенция: миф или реальность», организованная «Литературной газетой» (см., например: №43, 53 2005 г. и №4 2006 г.). В полемических откликах часто звучит негативная нота в адрес интеллигенции: в советское время говорили о ее гнилости, теперь отзываются о ней как об отжившей части общества, устремляющейся на запад. Отрываясь от родной речи, родной язык у эмигрантской части ее становится «птичьим», а птичий нередко перерождается в лягушачий [19]. Может ли при такой оценке ее язык быть образцом для других?
Уместно для данного случая привести замечание Э. Косериу [12. С. 83]: «’’Самый образованный” слой общества может быть подвержен иностранному влиянию, и в таком случае наиболее чистый национальный язык можно скорее найти в “народных” говорах». Это наблюдение особенно характерно для тех литературных языков Российской Федерации, которые используются ограниченно в условиях функционирования доминирующего русского языка. Речь, например удмуртского интеллигента, проживающего в городе, больше теряет свою самобытность.
Во-вторых, приравнивая речь интеллигентов литературному языку, мы забываем о том, о чем в свое время писал Э.Косериу: «.в пределах основной общей языковой традиции всегда существует несколько частных традиций. Это разнообразие языковых навыков проявляется не только “в коллективе”, но и в одном индивидууме, который, будучи историческим индивидуумом, знает целый ряд традиций и может пользоваться ими в соответствии с обстоятельствами и обстановкой, сложившимися к моменту разговора (то есть в соответствии с потребностями взаимопонимания) и в соответствии с намерениями выразить то, что ему нужно» [12. С. 83]. В подтверждение этому Э. Косериу приводит пример речи уругвайского учителя, который при преподавании пользуется как фонологической системой уругвайского варианта испанского языка, так и фонологической системой «образцового» кастильского варианта.
Так и пражцы в качестве источника познания нормы выдвинули языковое сознание интеллигентных слоев, их языковую устную практику, которая не учитывает индивидуального, местного колорита и арготизмов.
Литературный язык - это языковая реальность или языковой идеал?
Уже Ф. де Соссюр, разбирая вопрос о диахронической лингвистике, отметил иные условия существования и достаточную устойчивость литературного языка в отличие от народного, от языка естественного. Поэтому ученый приходит к выводу, что литературный язык «не может служить мерилом того, до какой степени изменчивы естественные языки, не подчиненные никакой литературной регламентации» [23. С. 173]. Он же говорит и о гомеровских поэмах, язык которых «носит черты условности и обнаруживает обычные свойства литературного языка» [23. С. 231-232].
Ж. Вандриес [1. С. 446] заметил, что язык каждой общины, любого говора, группы в интересах взаимопонимания их членов стремится к правильности и закреплению нормы, тем самым каждая языковая группа приобретает четкие грани. Но в то же время ученый подчеркивает: «мы нигде не найдем образцового языка, если вздумаем его искать. Многие говорят по-французски, но нет говорящих на образцовом французском языке, который мог бы служить нормой и примером для других. Того, что мы называем образцовым французским языком, не существует в речи ни одного говорящего по-французски. Поэтому праздное занятие задавать вопросы: где говорят на лучшем французском языке? Наилучший французский язык - это «идея» в том смысле, который придавал этому слову Лабрюйер; это - фикция, как и мудрец стоиков, который должен был быть совершенным, добрым, здравым телом и духом, если только, как кто-то сказал, его не мучит отрыжка. Наш лучший французский язык может потерять свое совершенство от любой ошибки памяти, ослышки или же обмолвки. Этот правильный язык - идеал, к которому стремятся, но которого не достигают; это сила в действии, определяемая целью, к которой она движется, это - действительность в возможности, не завершающаяся актом; это - становление, которое никогда не завершается».
И А.М. Пешковский [21. С. 293] в качестве главной отличительной черты литературного языка выделяет «существование языкового идеала». А в качестве условия его существования определяет ту неестественность, которая отличает «говорение» интеллигента от говорения крестьянина, «как ходьба по канату от естественной ходьбы или как дыхание факира от обычного дыхания».
«При литературной речи говорящий стремится так или иначе нормировать свою речь, говорить не просто, а к а к - т о» [21. С. 292].
Эти наблюдения Ж. Вандриеса и А.М. Пешковского созвучны с выводами, сделанными лингвистами в 60-е гг. XX столетия на основе изучения русской речи людей «с очень высокой культурой - профессоров, писателей, академиков», которую приравнивают к разговорной форме литературного языка. Как замечает Е.А. Земская [8. С. 251], первые систематические записи этого языка «произвели смятение: многим показалось, что это запись речи “некультурных” людей».
Определяя разговорную форму литературного языка, А.М. Пешковский [21. С. 298] заметил: «Если для общения людей вообще необходим язык, то для культурного общения необходим как бы язык в квадрате, язык культивируемый как особое искусство, как язык н о р м и р у е м ы й» .
Анализируя попытку создания лингвистами общеупотребительного во всех испаноамериканских странах испанского языка, Г.В. Степанов [24. С. 144] замечает: «Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с абстракцией, реальность которой подтверждается общими строевыми элементами, позволяющими говорить об испанском языке двадцати стран как о единой системе». В другом случае он же, рассуждая об общем испанском языке, конечно же, о его литера-
турной форме, подчеркивает его идеальный характер: «Американские формы национальной речи как объекты исследования должны с о п о л а г а т ь с я на равных правах с пиренейской национальной речью, ибо эта последняя, являясь исторической “точкой отсчета”, не воплощает в себе в нынешнем своем состоянии безусловного идеала общего испанского языка» [24. С.128].
Й. Луутонен [18. С. 180], рассматривая проблему о вариативности в литературных языках, также замечает, что тенденция к целостности литературного языка основывается на принятии определенного исторического идеала.
О территориальных вариантах литературных языков
При решении вопроса о региональных вариантах литературных языков до настоящего времени остается в силе замечание М.М. Гухман [6. С. 541], которая отмечает, что до сих пор не определены критерии их объема или порог варьирования нормы для различения систем литературного языка.
Нам представляется, можно говорить о территориальных вариантах литературного языка тогда, когда в системе национального языка имеются две высшие идеомы (подсистемы): первоначальная, базовая, и модифицированная, с отклонениями в норме. Между этими подсистемами существуют языковые различия на всех уровнях, как, например, в английском или испанском.
Г.В. Степанов описывает целый ряд различий из разных уровней американского и пиренейского вариантов испанского языка. Такая специфика испанского языка ученому позволяет предполагать, «что в данном случае (и в подобных случаях) мы имеем дело с особой формой функционирования испанского языка» [24. С. 128]. Пиренейская образцовая норма «являет собой своеобразный идеал языка» для жителей Пиренейского полуострова в условиях многодиалектности. Хотя в испаноязычном американском ареале начинают вырабатываться собственные речевые нормы, «тем не менее пиренейская норма еще и сейчас принимается большинством культурных американцев (не говоря уже об испанцах) в качестве эталона общеиспанского языка» [24. С. 143-144].
Большими расхождениями, наблюдаемыми в английской речи американцев и англичан,
А.Д. Швейцер также констатирует наличие вариантов в системе английского литературного языка: «Вопрос о месте American English по отношению к British English нельзя считать сугубо академическим» (Цит. по: [24. С. 128]). В то же время А.Д. Швейцер подчеркивает огромную роль литературного английского языка «в сохранении принципиального единства английского языка в его двух основных вариантах» [30. С. 4-5].
Й. Луутонен, опираясь главным образом на опубликованные наши статьи и сведения неопределенных информантов, допускает и для удмуртского языка понятия «своего рода» территориальных литературных языков [18. С. 174].
На наш взгляд, в случае удмуртского языка трудно говорить о территориальных литературных языках, так как:
1) в удмуртском литературном языке обнаруживается вариативность только на уровне нормы, корни которой уходят в различные диалекты, но этими различиями не составляются отдельные подсистемы литературного языка; как известно, попытки создания вариантов литературного языка отдельно для южных удмуртов, отдельно для северных удмуртов были пресечены в 30-е гг. XX в. [10];
2) носители языка в своей речи выбирают не вариант (подсистему) литературного языка, а норму, близкую им по родному говору, но только в некоторых случаях, так как различия между диалектами не велики;
3) при установлении статуса государственного языка нации, имеющие по два литературных языка, например марийцы, в споре решали вопрос о выдвижении одного из них (см. например: [2. С.47]), однако среди удмуртов не только не было подобных споров, но и такой вопрос вообще не возникал.
История развития близкородственных национальных языков (коми, мордва, мари) показывает, что становление их литературных языков идет не путем модификации первоначальной, базовой, а параллельно, и каждый имеет свой базовый диалект. Поэтому, думается, в этом случае нужно говорить, что каждая нация развивает по два литературных языка, а не региональные его варианты (см. например: [15]). Хотя этот же исследователь годом позднее в системе общего коми национального языка выделяет два региональных литературных варианта - пермский (пермяцкий) и сыктывкарский (зырянский) [16]. Представляется, в этом случае можно говорить о другой форме языковой дифференциации общества, которая приводит к видоизменению осознания своей этнической принад-
лежности определенной группой населения. В этом плане мы разделяем точку зрения, высказанную И.Г. Ивановым [9. С. 44] в полемичной форме относительно марийского литературного языка, существующего в двух вариантах или формах: горномарийском и лугововосточном.
О.А. Лаптева отмечает особый характер нормы устной формы русского литературного языка, она, в отличие от книжно-письменной нормы, не является кодифицированной [17. С. 230]. Е.В. Ерофеева отмечает возможность выделения в Прикамье по крайней мере двух разновидностей русского литературного языка: кодифицированного литературного языка и регионально окрашенного литературного языка [7. С. 79].
В данном случае уместно вспомнить о наблюдении В.Г. Костомарова о том, что до последнего времени в традиции русского литературного языка любое отклонение от принятых норм сразу же и безоговорочно воспринималось как нетерпимая ошибка, а это традиционное в русском литературном языке отношение к отклонению от нормы «сейчас предстает приметой того языка тоталитаризма, от которого общество хочет перейти к “младому неизвестному” языку демократической России» [13. С. 246].
Нам представляется, что не совсем удачен вывод Р.Р. Гельгардта [4. С. 95] о том, что «общественный контроль, сдерживающая сила массовой речевой практики . не могут в таких условиях (обширности и прерывности территории распространения языка. - К.Б.) проявить себя, и в различных, часто отдаленных друг от друга районах распространения языка появляются те или иные черты своеобразия или местные “отступления” от общелитературной нормы». Когда говорим об отступлении, надо признать, во-первых, должна до этого быть общепринятая норма литературного языка наряду с нормой говора или диалекта (наречия). Территориально закрепленная норма должна вытеснить существующую общелитературную норму. Тогда напрашивается вопрос: какая она была до вытеснения? Может, ее еще не было в качестве общепринятой, а изначально использовалась только местная языковая норма, то есть в этом случае надо говорить об остаточных диалектных явлениях в устной речи. Во-вторых, история развития норм свидетельствует, что отступление от устоявшейся нормы под давлением другой происходит не просто и не быстро, а в течение длительного времени старая норма может сосуществовать с новой, то есть должен быть факт смешения норм разных уровней литературного языка с нормами говора, диалекта или наречия.
Не об этом ли писал также А.М. Пешковский [21. С. 294]? Сравнивая нормы наречий и литературного языка, он заметил «особый характер постоянства» литературных норм, который объединяет народ во времени. Он подчеркнул, что «этот идеал всегда местный. Мы все стараемся говорить не только, как говорили наши отцы, но и как говорят в Москве, в частности на сцене Малого и Художественного театров». Такое «равнение на языковой центр» объединяет народ территориально. Литературный язык «воздействует на местные наречия и говоры, нивелируя их своим влиянием и задерживая процесс дифференциации. А на такое непосредственное воздействие одна литературная, книжная традиция без живого, звучащего в национальном центре образца вряд ли оказалась бы способной. Говоря популярно, если бы рязанцы, туляки, калужане и т.д. не прислушивались бы к Москве, у них на месте нынешних наречий и говоров образовались бы в скорости свои рязанский, тульский, калужский и т.д. языки и национальности, и с русской национальностью было бы покончено».
Ставя вопрос о наличии или отсутствии локальных (областных) литературных языков, как например, в истории Германии или Италии, В.В. Виноградов прямо отвечает, что «восточнославянские современные национальные литературные языки так же, как и западнославянские (в принципе), не знают этого явления» [3. С. 296].
Справедливо поставлен вопрос о правомерности понятия регионального варианта литературного языка по отношению к русскому языку и О.А. Лаптевой [17. С. 92-99]. Сомневаясь в правомерности положительного ответа, она доказывает, что региональные отклонения не носят системный характер, для чего приводит свои три положения, что, во-первых, «локальные явления манифестируются только в устной речи. Во-вторых, они системны в том смысле, что фонетической региональной норме следует любое слово, даже книжное, специальное или политическое, однако, в-третьих, они некомплексны, представляют не всю диалектную систему, а немногие отдельные ее звенья». А системность, по Соссюру, является основным признаком языка. Для подтверждения своего вывода о региональных вариантах русского литературного языка О.А. Лаптева также цитирует замечание Ф.П. Филина, что основания утверждать о существовании вариантов русского литературного языка
нет, потому что в той или иной степени регионально окрашенная речь не является одинаково образцовой, равноправной.
Представляется, окончательный ответ для вопроса о вариантах литературного языка связан с решением соотношений триады «структура» -«норма» - «узус» в формах языкового существования, которые отдельными лингвистами принято считать вариантами литературного языка. Но в некоторых случаях, видимо, варианты литературного языка не представляют различные структуры, например, испанский язык в странах Латинской Америки и в Европе [22. С. 557], а отличаются только в сфере нормы, причем на всех уровнях языка, о чем свидетельствует прекрасно выполненное описание испанского языка Г.В. Степановым. Г.В.Степанов по отношению к единому испанскому языку применяет термин «система», а вариантные разновидности называет «подсистемами» [24. С. 60].
В свою очередь, считая замечания О.А. Лаптевой справедливыми, мы к ним можем дополнить следующее положение, препятствующее выделению вариантов литературного языка как в удмуртском, так и в русском: региональные отклонения от норм часто бывают связаны с индивидуальной или ситуативной речью, что противоречит требованию общепринятости языковой единицы (узус).
Таким образом, в системе удмуртского литературного языка - в одной высшей форме его существования - мы можем обнаружить несколько параллельных вариативных норм, служащих чаще для стилистического разграничения и в перспективе - дальнейшего развития.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю// Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М.: Просвещение, 1964. Ч. I. С. 440-458.
2. Васикова Л.П. Языковые конфликты при определении статуса языков в республике Марий Эл // Языковые проблемы Российской Федерации и законы о языках: материалы Всерос. науч. конф. (Москва, 1-3 ноября 1994) / Российская академия наук; Отделение литературы и языка; Научный совет «Язык и общество»; Институт языкознания; Научно-исследовательский центр по национально-языковым отношениям. М., 1994. С. 46-47.
3. Виноградов В.В. История русского литературного языка: избранные труды / отв. ред. Н.И. Толстой. М.: Наука, 1978. 319 с.
4. Гельгард Р.Р. О литературном языке в географической проекции // Вопр. языкознания. 1959. №3. С. 95-101.
5. Горшков А.И. Теоретические основы истории русского литературного языка. М.: Наука, 1983. 160 с.
6. Гухман М.М. Литературный язык// Общее языкознание: Формы существования, функции, история языка / отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1970. С. 502-548.
7. Ерофеева Е.В. Языковая ситуация Прикамья: Формирование и современное состояние // Живая речь Пермского края в синхронии и диахронии: материалы и исследования / отв. ред. И.И. Русинова; Перм. ун-т. Пермь, 2007. Ч. 1. С. 75-86.
8. Земская Е.А. Разговорный язык // Энциклопедический словарь юного филолога (языкознание) / сост. М.В. Панов. М.: Педагогика, 1984. С. 250-252.
9. Иванов И.Г. Теория «двух марийских языков» и языковая реальность марийского народа // Труды Института финно-угроведения.: сб. ст. / Мар. гос.ун-т; науч. ред. О.Н. Тихонов. Йошкар-Ола, 2007. Вып. 3. С. 35-46.
10. Каракулов Б. Еще раз о вопросе строительства удмуртского литературного языка в 30-е годы XX века или забытая страница истории удмуртской лингвистики // Permiek, finnek, magyarok. Uralisztikai tanulmanyok 14. irasok Szij Eniko 60. Szuletesnapjara/ Szerkesztok: Csepregi Marta es Varady Eszter/ Technikai szerkeszto: Gusz-tav Andras. Budapest, 2004. S. 528-536.
11. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. 6-е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2007. 264 с.
12. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история (проблема языкового изменения). 2-е изд., стер. М.: Эдитори-ал УРСС, 2001. 204 с.
13. Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа. 3-е изд., испр. и доп. СПб.: Златоуст, 1999. 320 с.
14. Кречмер А. Актуальные вопросы истории русского литературного языка // Вопр. языкознания. 1995. №6. С. 96-123.
15. Лав Кньо. Пермский региональный вариант коми языка: история и перспективы развития // Национальные языки России: региональный аспект: материалы Междунар. науч.-практ. конф. Пермь, 2005. С. 181-187.
16. Лав Кньо. К вопросу о соотношении диалектов, региональных стандартов и национального языка коми // Пермистика XI: Диалекты и история пермских языков во взаимодействии с другими языками: материалы XI Междунар. симпозиума (30-31 марта 2006 г., Пермь) / отв. ред. Л.Г. Пономарева; Перм. гос. пед. ун-т. Пермь, 2006. С.136-146.
17. Лаптева О.А. Теория современного русского литературного языка: учебник. М.: Высш. шк., 2003. 351 с.
18. Луутонен Й. К проблеме вариативности литературных языков // Формирование и развитие литературных языков народов Поволжья: материалы V Междунар. симпозиума. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский университет», 2004. С.165-183.
19. Мнацаканян С. Давайте сопротивляться // Лит. газета. 2005. №53. 21-27 дек.
20. Норман Б.Ю. Теория языка. Вводный курс: учеб. пособие. М.: Флинта; Наука, 2004. 296 с.
21. Пешковский А.М. Объективная и нормативная точки зрения на язык// Звегинцев В.А. История языкознания XIX-XX веков в очерках и извлечениях. М.: Просвещение, 1965. С. 288-299.
22. Семенюк Н.Н. Норма // Общее языкознание: Формы существования, функции, история языка / отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1970. С. 549-596.
23. Соссюр Фердинанд де. Труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1977. 695 с.
24. Степанов Г.В. К проблеме языкового варьирования. Испанский язык Испании и Америки. М.: Наука, 1979. 327 с.
25. Торохова Е.А. Региональный вариант литературного языка: норма или ошибка? // Тез. докл. 5-й Университетско-акад. науч.-практ. конф. Ч. 1 / отв. ред. В.А. Журавлев, С.С. Савинский. Ижевск, 2001. С. 7.
26. Торохова Е.А. Региональный вариант литературного языка, функционирующий на территории Удмуртии (социолингвистический аспект): дис. ...канд. филол. наук. Ижевск, 2005. 236 с.
27. Успенский Б.А. История русского литературного языка (XI-XVII века). 3-е изд., испр. и доп. М.: АСПЕКТ-ПРЕСС, 2002.
28. Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М.: Наука,1981. 326 с.
29. Хасанов Б.Х. Русский язык в Казахстане: на платформе языкового суверенитета // Русский язык в социально-культурном пространстве XXI века: междунар. конф. МАПРЯЛ: Тез. докл. и сообщений. Алматы, 2001. С. 221-222.
30. Швейцер А.Д. Американский вариант литературного английского языка: пути формирования и современный статус // Вопр. языкознания. 1995. №6. С. 3-16.
31. Keipert H. Russische Sprachgeschichte als Übersetzungsgeschichte // Slavistische Linguistik. 1981. München, 1982.
32. Raecke J. Zu den möglichen Quellen einer Geschichte der (modernen) russischen Literatursprache // Slavistische Linguistik. 1992. München, 1993.
Поступила в редакцию 16.03.13
B.I. Karakulov
To the question on essence of the literary language and its regional variants
It is shown that literary language considered from a norm position in works of various linguists is often represented as
an abstract system, as an ideal. And at the approach from a functioning position some researchers of the given object are
inclined to allocate regional variants of a literary language. The author's point is that it is difficult to agree with the last
conclusion.
Keywords: a literary language, a literary language variant, norm.
Каракулов Борис Иванович, кандидат филологических наук, доцент
ФГБОУ ВПО «Глазовский государственный педагогический институт им. В.Г.Короленко» 427621, Россия, г. Глазов, ул. Первомайская, 25 E-mail: [email protected]
Karakulov B.I.,
candidate of philology, associate professor
Glazov State Pedagogical Institute
427621, Russia, Glazov, Pervomayskaya st., 25
E-mail: [email protected]
