CC BY
57
УДК 43+8.085
ББК 81.432.1+81.2/7 В 31
О.М. Вербицкая
к вопросу о становлении мультикультурной личности в условиях конфликтного взаимодействия лингвокультур
(на материале романа Д. Клевелла «Shogun»)
В статье анализируются факторы конфликтного речевого взаимодействия между интерактантами, принадлежащими к разным лингвокультурным социумам. Особое внимание обращается на этноконфессиональные барьеры, провоцирующие коммуникативные неудачи, и способы их преодоления искусственным билингвом. Делается вывод о том, что эффективная межлингвальная коммуникация может быть обеспечена поликультурной личностью, обладающей соответствующими фоновыми этнокультурными и историческими знаниями.
Ключевые слова, мультикультурная личность; аккультурация; культурный шок; коммуникативная неудача; межкультурное взаимодействие; этноцентризм; кондиционирование; конфликтогенные факторы; межкультурная компетенция; коммуникативно-прагматическое пространство; речевые партии
O.M. Verbitskaya
TOWARDS THE FORMATION OF MULTICULTURAL PERSONALITY AS A RESULT OF LINGUOCULTURAL CONFLICT
(based on the novel «Shogun» by J. Clavell)
The conflict between interlocutors belonging to different linguo-cultural communities is being analyzed in the article. Particular attention is paid to ethno-confessional barriers that cause a number of communicative failures. Ways of their overcoming by a fake bilingual personality are studied. The important conclusion hereto is that successful interlingual communication may be provided only by a multicultural personality who has masterd proper background ethno-cultural and historical knowledge.
Key words: multicultural personality; acculturation; culture shock; communicative failure; inter-cultural interaction; ethnocentrism; conditioning; conflictogenic factors; intercultural competence; communicative-pragmatic space; speech parties
Настоящая статья посвящена процессу становления мультикультурной личности в контексте конфликтной межкультурной интеракции. Материалом для исследования послужил роман Д. Клевелла «Shogun», поскольку данное произведение задумано как диалог двух несовместимых и диаметрально противоположных друг другу культур Запада и Востока.
Построение художественных образов в романе «Shogun» отличается рациональной и организационной мощью, что вполне объяснимо, поскольку весь роман есть прославление могучей империи, страны восходящего солнца. Роман в целом осмысливается как испытание его главного героя, англичанина по проис-
хождению, Джона Блэкторна - мореплавателя, владельца судна «Erasmus», отчалившего от берегов Голландии, руководителя экспедиции, целью которой являлось открытие новых земель в Тихом океане. Действие романа происходит в XVII веке. К этому времени Япония была уже открыта Португалией. Экспедиция также преследовала цель проложить новые торговые пути между Азией и Нидерландами, а также ограничить всё возрастающее в Новом свете влияние Испании, с которой Голландия находилась в состоянии войны по религиозным мотивам. Многие участники злополучной экспедиции погибли из-за голода и болезней, а само судно село на мель у берегов Японии. Таким образом, Джон Блэкторн и
оставшиеся в живых члены его команды оказались в полной власти японцев.
В Японии в то время господствовал буддизм, и мировоззрение японца неизменно преломлялось сквозь призму этого индийского учения. Победное шествие буддизма по странам Азии началось еще до новой эры. В страну восходящего солнца буддизм проник в китайском обличье и вошел в плоть и кровь японского народа, стал частью его повседневной жизни. Последователи духовных учений Востока определяли потустороннюю жизнь как Нирвану или освобождение - как единственную цель человеческих усилий где-то в другом месте, но не здесь, не в этой юдоли слёз и иллюзий. Карма, согласно учению, олицетворяющая закон причины и следствия, является ключевым словом романа и встречается в нём 164 раза, причем всегда выделена курсивом, что не может пройти мимо читательского внимания. «Karma was an Indian word adopted by Japanese, part of Buddhist philosophy that referred to a person’s fate in this life, his fate immutably fixed because of deeds done in a previous life, good deeds giving a better position in this life s strata, bad deeds the reverse. Just as the deeds of this life would completely affect the next rebirth. A person was ever being reborn into this world of tears until, after enduring and suffering and learning through many lifetimes, he became perfect at long last, going to nirvana, the Place of Perfect Peace, never having to suffer rebirth again» (Clavell, 219-220).
По представлениям японца можно вновь и вновь, из жизни в жизнь, обретать прежние достижения души, разума и даже витальных проявлений, которые в пределах этой жизни проявляются как спонтанные расцветы, врождённые таланты или вообще высокий уровень развития и социального положения. Нужно лишь поупражняться для того, чтобы вновь поймать нить прежних жизней, причём бывает даже поразительное переживание, в котором видишь как раз точку обрыва, где кончается работа, завершённая в прошлых жизнях, и начинается новый этап. Таким образом, нить связывается, продолжается. Однако клеточный прогресс в теле, прогресс физического сознания, очевидно, не может перейти в следующую жизнь; всё рассеивается в земле или на погребальном костре.
Любопытно отметить, что каждая нация в процессе развития создала свой культурный «компьютер», имеющий свои особенности. Поэтому механическое - без соответствующего «транслятора» - перенесение культурной «программы» одного «компьютера» на другой неизбежно приводит к сбою последнего. Даже такие фундаментальные понятия, как пространство, время, объём и скорость передаваемой информации, воспринимаются различными нациями по-своему. Рассмотрим их более подробно. Всякое живое существо имеет видимую оболочку - кожу, которая отделяет его от окружающей среды. Но помимо неё существует целый ряд оболочек невидимых, которые, однако, не менее реальны, чем видимая. Ближайшая к человеку невидимая оболочка называется «личным пространством», которое коконом окружает его и может изменяться в размерах в зависимости от целого ряда причин, отношения индивидуума к находящимся поблизости людям, его эмоционального состояния и воспитания, характера осуществляемой им в данный момент деятельности и т.д. Размеры этих «коконов» заметно различаются от культуры к культуре. «Коконы» японцев достаточно велики, и это заставляет их сохранять во время общения определённую дистанцию. Как известно, одна из функций культуры заключается в том, чтобы создавать «плотный фильтр» между человеком и внешним миром. Именно культура определяет, на что мы должны обращать внимание, а что игнорировать. По представлениям японца в этом сложном мире можно выжить, только окружив себя эмоциональными непроницаемыми стенами. Блэкторн познаёт этот поначалу непостижимый для него способ существования с помощью Марико-сан, женщины-самурая, переводчика, его пассии и вместе с тем проводника между двумя культурами. «Here you have to learn to create your own privacy. We’re taught from childhood to disappear within ourselves, to grow impenetrable walls behind which we live. If we couldn’t. we’d all certainly go mad and kill each other and ourselves... We’ve a limitless maze to hide in. Rituals and customs, taboos of all kind... Even our language has nuances you don’t have which allow us to avoid, politely, any question if we don’t want to answer it.I will whisper a secret to you: “Don’t be fooled by our smiles and gentleness, our cere-
monial and our bowing and sweetnesses and attentions. Beneath them all we can be a million ri away, safe and alone. For that’s what we seek -oblivion. One of our first poems ever written - it’s in the Kojiko, our first history book that was written down about a thousand years ago - perhaps that will explain what I’m saying:
“Eight cumulus arise For the lovers to hide within.
The Eightfold Fence of Izumo Province
Enclose those Eightfold clouds -
Oh how marvelous, that Eightfold Fence!”
We would certainly go mad if we didn’t have an Eightfold Fence, oh very yes!» (Clavell, 602603).
Данный пример представляет собой, в терминологии Анны Вежбицкой, «культурно-обусловленный сценарий», а именно «сценарий чувств» или сценарий японской сдержанности. Как пишет А. Вежбицкая, «”культурно-обусловленные сценарии” - это краткие предложения или небольшие последовательности предложений, посредством которых делается попытка уловить негласные нормы культуры какого-то сообщества с точки зрения их носителя и одновременно представить эти нормы в терминах общих для всех людей понятий» [Вежбицкая, 1996, с. 393]. В «культурно-обусловленных сценариях», как пишет учёный, выражаются такие негласные правила, которые говорят нам, как быть личностью среди других личностей, т.е. как думать, как чувствовать, как хотеть, как действовать, как добывать и передавать знания и, что важнее всего, как говорить с другими людьми. Правила подобного рода обычно являются для данной культуры специфическими, однако сопоставимы и доступны пониманию в контекстах разных культур. Тем не менее главный герой, поначалу не имевший представления о японском поведенческом стереотипе, вновь потерпел коммуникативную неудачу, так как до беседы с Марико-сан однозначно и буквально понимал определённые ситуации и обстоятельства, иными словами, не умел «читать контекст». Важно учитывать то, что все культуры в межличностном общении используют некие невысказанные, скрытые правила, но именно они важны для понимания происходящих событий и межличностного поведения. Культуры различаются своим «чтением контекста», использованием скрытой инфор-
мации, которую несёт в себе каждая ситуация (будь то событие или общение). Чем больше контекстуальной информации необходимо для понимания социальной ситуации, тем выше сложность культуры. И чем выше сложность культуры, тем труднее «чужакам» правильно понять и оценить социальную ситуацию, что и порождает коммуникативную неудачу. Вышеприведенный текстовый фрагмент примечателен еще и тем, что содержит упоминание о хокку - жанре японской поэзии, представляющего собой нерифмованное трехстишие, отличающегося свободой изложения и простотой поэтического языка. Небезызвестно, что находящийся в экстремальной ситуации японец всегда сочинял подобные небольшие по объему поэтические произведения с глубоким философским подтекстом, почти недоступным пониманию инофона. Такой жанр поэзии, безусловно, национально маркирован и является ценнейшим лингвокультурологическим материалом в силу содержащихся в нем культурных концептов, отражающих особенности менталитета японского народа, его национальной картины мира, связанной с человеком, его деятельностью, отношением к миру и окружающей действительности. Анализ фактического материала позволяет сделать вывод о том, что незнание концептосфе-ры партнера ведет к провалу коммуникации. Попутно заметим, обращение к философскому и культурологическому исследованию феномена поэзии есть выход культуры к ее вне-культурному, трансцендентальному горизонту, где культура может обрести свою универсальность. Общение людей, принадлежащих к разным культурам, зачастую оборачивается столкновением предрассудков, ведет к взаимному непониманию и питает идиологему о столкновении цивилизаций. поэзия, с нашей точки зрения, дарует уникальные возможности для глубинного диалога культур, вовлекающего наиболее устойчивые и органические для культуры структуры ментальности. Это связано с тем, что в поэзии ментальные привычки и стереотипы культуры не просто находят свое выражение, но творчески преображаются. Невозможный между ментальностями диалог именно в поэтическом взаимодействии культур получает шанс для осуществления. тем самым шанс получает и диалог культур. Таким образом, центр культуры - на ее
границе, где она встречается с другими культурами. Только выйдя на эту границу, можно удержать иную культуру как насущную для нас тайну.
Остановимся несколько подробнее на социально-культурных и лингвистических причинах различий в западном и восточном менталитете. Многие современные исследователи считают японцев таинственными, дружелюбными, но сдержанными, всегда улыбающимися, но в то же время нежизнерадостными. Дело в том, что их чаще можно видеть в группах, что затрудняет личный контакт. Действительно, Восток и запад фундаментально различаются способом своего мышления и чувствования. Например, японцы в основном используют свое интуитивное правое полушарие головного мозга. Причина, по всей видимости, здесь кроется в тысячелетнем развитии японского языка. Японские иероглифы, называемые кандзи, - это не звуки, записанные буквами алфавита, а картинки. Кандзи для обозначения горы или реки прекрасный этому пример. это означает, что японцы мыслят абстрактно, образно. логика - это не предмет интереса в Японии, который не нужно никак оценивать, просто японцы думают в иной манере, которая ничуть не лучше и не хуже какой-либо другой. Интуитивное мышление -это прекрасная способность, и, на наш взгляд, мир был бы богаче, если бы все люди на западе овладели бы этим искусством.
Проницательный Блэкторн отмечает про себя, что японцы даже на физическом уровне ощущают мир иначе, что неизбежно ведёт к коммуникативным осечкам в общении с ними:
«Although Blackthorn felt chilled, Yabu and the others, who had their light kimonos carelessly tucked into their belts, did not seem to be affected by the wet or the cold. It must be as Rodrigues had said, he thought, his fear returning. Japmen just aren’t built like us. They don’t feel cold and hunger or privations or wounds as we do. They are more like animals, their nerves dulled, compared to us» (Clavell, 173-174).
По прочтении вышеприведённого примера невольно напрашивается мысль о том, что для европейца азиаты - это своего рода «инопланетяне», живущие совершенно в другом измерении, хотя и находящиеся с ним в достаточно тесном физическом контакте. Естествен-
но, что такое различное восприятие японцами температурных колебаний, атмосферных явлений и болевых ощущений только способствует возникновению коммуникативных неудач между коммуникантами.
Другой, более опытный персонаж романа, европеец Родриго предупреждает Блэкторна о непредсказуемости поступков японцев и их невероятной способности перевоплощаться, оставаясь загадкой для окружающих:
«Never forget Japmen’re six-faced and have three hearts. It’s a saying they have, that a man has a false heart in his mouth for all the world to see, another in his breast to show his very special friends and his family, and the real one , the true one, the secret one, which is never known to anyone except himself alone, hidden only God knows where. They’re treacherous beyond belief, viceridden beyond redemption» (Clavell, 193).
Вышеприведённый пример высвечивает основную идею автора произведения о несовместимости европейской и азиатской крови, о различной ментальности Запада и Востока.
Несложно догадаться, почему лозунгом любого живущего в данном социуме человека становится пословица «a wise man prepares for treachery», представляющая собой очередной пример вышеупомянутого «культурно-обусловленного сценария», понятие которого было введено А. Вежбицкой. Как известно, в различных обществах и социальных группах люди говорят по-разному, причём отражается это не только в лексике и грамматике. Эти различия образуют систему и отражают различные культурные ценности или, как минимум, различия в иерархии культурных ценностей. Весь ход повествования романа отражает попытку его создателя заглянуть «под маску культуры», скрывающую подлинные лица, и желание найти и описать человеческие существа в обстоятельствах, где они смогут выразить истинную сущность своей личности.
Как известно, различия культур самым непосредственным образом проявляются в общении людей и отражаются на их взаимопонимании. Недостаточное взаимопонимание может порождаться особенностями повседневной жизни людей и различными социальными структурами, политическими институтами, экономическими практиками и т.п. Существенная роль в возникновении коммуникативных неудач отводится психологическим
факторам их общественной жизни. В целом, психология - это не просто всеобщий и необходимый аспект культуры. Ее возможности используются для конкретизации познавательных, образовательных, коммуникативных, ценностных, нравственных, эстетических и многих других аспектов культуры. Без психологического ключа культурно-историческая реальность остается «за закрытыми дверями». Без его использования нельзя понять место и роль человека в мире культуры и истории. Каждая культура отличается собственным психологическим шармом. Человек начинает ощущать себя свободным, осознавая себя и воспринимая другого как личность, прежде всего в психологическом смысле слова. Так, человек западной культуры формируется на контрасте со своим социальным окружением. В конечном счете, его обособленное качество выражается в индивидуальности личности и ее отчужденности от общества. На Востоке человек вплетается в узор культуры, занимает определенную ячейку в общественном устройстве, прорастая в ней на благо общества и сливаясь с ним. Разница понимания личности в восточной (в нашем случае, японской) и западной культуре не может не броситься в глаза. В японской культуре делается гораздо меньший упор на уникальность и автономность личности. по своей направленности «восточная» личность обращена «вовне», на других людей, на общество, тогда как западноевропейская специфика предполагает направленность личности «вовнутрь» - сосредоточенность на внутреннем мире человека. Всякое «Я» в японской культуре ничего не значит вне обязанностей перед обществом: только взаимодействие с другими людьми создает возможность понять собственное «Я» и личность других. Японцев очень легко привести в организацию для групповой динамики или для родственного «растворения в толпе». Как правило, индивидуальность человека не выдвигается на первое место, о чем свидетельствует старая японская пословица: «Торчащий гвоздь будет забит». Европейская культура, напротив, акцентирует противоположность «Я» социальному окружению, обращая внимание на индивидуальность, неповторимость и уникальность личности. Здесь уместно употребить термин «кондиционирование», который подразумевает, что в людях настоль-
ко закрепляются определенные повторяющиеся структуры поведения в ответ на конкретные процессы, что даже в молодые годы у них нет свободы определить свои реакции на определенные импульсы. Кондиционирование проявляется не только на личностном уровне, но также и на коллективной основе. оно постоянно дает о себе знать: со стороны нашего общества со всеми его правилами и моралями, нашего родного языка со всеми его тонкостями, нашей ситуации в семье и, естественно, климата и геологической зоны, в которой мы живем. Например, коллективное немецкое «кондиционирование» заключается в том, что немцы всегда думают, что знают все лучше, чем представители других национальностей. Коллективное японское «кондиционирование» заставляет японца улыбаться и кивать, когда кто-нибудь спрашивает у него, понял ли он что-нибудь, даже если он ничего не понял. примером лингвистического «кондиционирования» является то, что во многих языках каждому имени существительному присваивается мужской, женский или средний род. Это означает, что люди, говорящие на таком языке, никогда не смогут смотреть на вещи, не делая оговорок. примером японского лингвистического «кондиционирования» может служить то, что японцы часто избегают пользоваться личными местоимениями, говоря о себе или о своей группе. Это придает им и их друзьям чувство солидарности и единства и опять дает возможность не выделяться из толпы.
Далее, возвращаясь к анализу произведения, следует отметить, что роман насыщен сценами жестоких пыток и казней невинных жертв, являющихся неотъемлемой чертой политической жизни империи того периода. Великие инквизиторы и диктаторы основывали свои системы власти как раз на безграничной жестокости. Личный подтекст присутствует всегда и тем сильнее, чем тщательнее его стараются замаскировать. В истории действуют люди, и великие события часто решались не в дипломатических залах или на поле битвы, а в будуарах или за карточным столом. Японцы осознавали все жестокие вещи, которые происходили с ними, называя все своими именами. Если кто-то сумел подчинить себе других, значит, он имел на это право. Естественное право. Право сильного. Кто не сумел достойно противостоять, обязан покориться.
Каждый имеет то, что заслужил, и оба воплощают различные проявления справедливости. Власть божественна, иначе как объяснить ее бытие? В произведении показаны бесправное положение низших классов и безраздельная власть хозяев над ними. Взять, к примеру, отрывок, в котором по приказанию Торанаги Блэкторн должен был овладеть японским языком в течение полугода. В противном случае за невыполнение данного приказа всей деревне грозила казнь, избежать которой не суждено было бы даже младенцам:
«So I’m trapped again”, Blackthorne said. <...> “If I don’t learn your language then a whole village is butchered. If I don’t do whatever you want, some innocent is always killed. There’s no way out» (Clavell, 498).
В этих условиях Марико-сан видит выход из сложившейся ситуации в совершении Блэк-торном самоубийства:
«Seppuku, sometimes called hara-kiri, the ritual suicide by disembowelment, was the only way a samurai could expiate a shame, a sin, or a fault with honor, and was the sole prerogative of the samurai caste. All samurai - women as well as men - were prepared from infancy, either for the act itself or to take part in the ceremony as a second. Women committed seppuku only with a knife in the throat» (Clavell, 71).
В качестве исторической справки напомним, что жизнь, лишенную смысла, для самурая было предпочтительнее закончить по собственной воле. Одной из наиболее чувствительных мест тела человека является брюшная полость, так как в ней расположено много нервных окончаний. Поэтому разрезание живота (харакири) требовало от воина огромного мужества. Этот мучительный вид смерти был демонстрацией хладнокровия, воли, преданности воинским идеалам, презрения к врагам и являлся привилегией самураев. Часто, вслед за вскрытием живота японский воин этим же ножом перерезал себе и горло, чтобы быстрее умереть. Известны случаи, когда самураи обезображивали себе перед самоубийством лицо холодным оружием, чтобы воины противника не смогли использовать их в качестве демонстрации своего военного мастерства перед господином и самураями собственного клана.
Сэппуку (совершение самоубийства самураем посредством перерезания горла) осуществлялось и в том случае, если самурай до-
пускал какой-то недостойный его чести поступок или по каким-то причинам не выполнял полученное от господина приказание и хотел предупредить наказание, которое должно было последовать за ним, и таким образом сохранить свою честь. В этом случае самоубийство совершалось по собственному усмотрению или по решению родственников.
Если самурай был виновен в преступлении, заслуживающем смерти, ему разрешалось покончить с собой самому и тем самым искупить позор и сохранить честь. Сэппуку одновременно смывало позор с его семьи, и это позволяло сыновьям унаследовать имя, положение и имущество отца, иначе семья лишалась и самурайского статуса, и владений. Другими словами, сэппуку было универсальным выходом из любого затруднительного положения, в котором оказывался самурай.
Порой сэппуку совершали для того, чтобы выразить протест. Именно по этой причине Марико-сан настаивала на совершении Блэк-торном сэппуку.
Такое разрешение проблемы поначалу представляется главному герою неприемлемым. Здесь снова, в который раз, имеет место между людьми конфликт, вызванный различиями в их культуре и миропонимании:
«“There s a very easy solution, Anjin-san. Die. You do not have to endure the unendurable.” “Suicide’s crazy - and a mortal sin. I thought you were Christian”.
“I”ve said I am. But for you, Anjin-san, for you there are many ways of dying honorably without suicide. You sneered at my husband for not wanting to die fighting, neh? That’s not our custom, but apparently it’s yours. So why don’t you do that? You have a pistol. Kill Lord Yabu. You believe he’s a monster, neh?
Even attempt to kill him and today you’ll be in heaven or hell.”
<...> He looked at her, hating her serene features, seeing her loveliness through his hate. “It’s weak to die like that for no reason. Stupid’s a better word.”
<...>”Death shouldn’t frighten you. As to ”no reason”, it is up to you to judge the value or nonvalue. You may have reason enough to die ”» (Clavell, 498-499).
фрагмент содержит контраст, выраженный посредством противительного употребления местоимений уоu - we, отражающего этно-
конфессиональные, культурные и историкогеографические различия между двумя линг-вокультурами.
Такая готовность лишения себя жизни никогда не находила понимания в среде европейцев. Многие считали этот обычай варварским. Западное сознание считает самоубийство грехом, поскольку жизнь - Божий дар, и человек не вправе отвергать его. Японская культура считает, что каким бы бесценным ни был этот дар, если человек навлек на свою жизнь позор, он должен приложить к искуплению этого позора свои собственные руки. По мнению самурая, умереть от руки другого человека было бы еще большим позором, потому что, когда другой человек провозглашает его виноватым, это считается непростительным вмешательством в сферу его жизни и духа. Во имя спасения своей чести самурай сам становится себе судьей и палачом. тот последний акт очищения остается как память о его жизни, восстанавливая чистоту его имени. поэтому, даже если нам угодно считать ценности самурая ложными, а преданность гипертрофированной, не будем забывать о том, что, расставаясь с жизнью - на поле боя или от собственной руки, самураи руководствовались чувством долга и чести. Для жен и дочерей воинов сэппуку также не являлось чем-то особенным, однако женщины в отличие от мужчин разрезали себе не живот, а только горло или наносили смертельный удар кинжалом в сердце. Для жены самурая считалось позором не суметь покончить с собой при необходимости, поэтому женщин также учили правильному исполнению самоубийства, а важнейшими причинами его были обычно смерть мужа, оскорбление самолюбия или нарушение данного мужу слова.
постоянные войны нуждались в особой породе людей для участия в них. Невозможно было совмещать мирный труд и каждодневные занятия воинскими искусствами. У человека, который рождался только для войны, должны были быть сформированы совершенно особые идеалы, служа которым он мог бы самоотверженно выполнять возложенную на него обществом функцию. Он должен был обладать особыми качествами, позволяющими ему выполнять эту функцию наиболее эффективно. они были не вправе выбирать, так как рождены в такой социально-политической об-
становке, когда выбор был предопределен. Таких людей создавали потребности войны. Для удовлетворения этих потребностей они и совершенствовали боевые искусства и учились хладнокровно убивать.
Действительно, убийство для самурая - это банальность. Одним из ключевых слов романа является лексема - to kill:
«“They love to kill, Ingeles. It’s their custom even to sleep with their swords. It is a great country, but samurai’re dangerous as vipers and a sight more mean.”
“Why?”
“I don’t know why, Ingeles, but they are,” Rodrigues replied, glad to talk to one of his own kind. “Of course, all Jappos are different from us
- they don’t feel pain or cold like us - but samurai are even worse. They fear nothing, least of all death. Why? Only God knows, but it’s the truth. If their superiors say ‘kill’, they kill, ‘die’ and they’ll fall on their swords or slit their own bellies open. They kill and die as easily as we piss. Women’re samurai too, Ingeles. They’ll kill to protect their masters, that’s what they call their husbands here, or they’ll kill themselves if they’re told to. They do it by slitting their throats. Here a samurai can order his wife to kill herself and that’s what she has to do, by law. <...> Samurai’re reptiles and the safest thing to do is treat them like poisonous snakes”» (Clavell, 140).
В вышеприведенном примере находим частое анафорическое употребление местоимения they, имплицитно воплощающего бинарную оппозицию мы - они, свое - чужое. Таким образом, высшая добродетель самурая -это готовность умереть. Вторая высшая добродетель - абсолютная преданность своему господину. Кодекс самурая гласит, что воин обязан хранить верность, не покидая своего господина даже тогда, когда из сотни союзников рядом с ним остается лишь десяток преданных друзей, когда из десятка самых верных, преданных и испытанных остается только один надежный союзник и друг. Самурай до самой смерти остается верен своему господину - и в дни благополучия, и в дни невзгод. Примеров такой преданности полна история Японии.
В этой связи очень важно учесть, что такое мировоззрение самураев имеет глубокие исторические корни. бедует отметить, что в то время в Японии наряду с буддийским уче-
нием «Zen» существовала исконно японская система религиозных воззрений, именуемая «Shinto». «Zen is a sect of Japanese Buddhism, which developed in China from c. 500 CE and spread to Japan c. 1200. The word means “meditation”. Zen differs greatly from traditional Buddhism, rejecting images and ritual, scriptures and metaphysics.
Shinto (“way of the gods”) is the indigenous religion of Japan based on the belief that the royal family was descended from the sun-goddess Amaterasu Omikami. It later absorbed much Buddhist thought and practice. Shinto shrines are plain wooden buildings in which priest and people perform simple rites. Worship of the Emperor and the Zen influence on martial arts resulted in a close connection between Shinto and Japanese militarism» [Кабакчи, 2001, c. 418].
Подтверждение смешанного религиозного влияния вышеупомянутых сект на менталитет самурая находим в романе:
«<...> “Buddhists should have more tolerance” <...> Zen Buddhism was self-disciplining; it relied heavily on self-help and meditation to find Enlightenment. Most samurai belonged to the Zen Buddhist sect, since it suited, seemed almost to be designed for, a proud, death-seeking warrior» (Clavell, 48).
И далее:
«From them on, jealously guarding their rule, the Minowara Shoguns dominated the realm, decreed their Shogunate hereditary and began to intermarry some of their daughters with the imperial line. The Emperor and the entire Imperial court were kept completely isolated in walled palaces and gardens in the small enclave at Kyoto, most times in penury, and their activities perpetually confined to observing the rituals of Shinto, the ancient animistic religion of Japan, and to intellectual as pursuits such as calligraphy, painting, philosophy, and poetry» (Clavell, 73).
Вера в существование жизни после смерти является неотъемлемой чертой древнейшей религии.
Как отмечает А.И. Пигалев, первые люди были движимы стремлением каким-то образом сохранить умершего сородича среди живых, заполнить возникшую в коллективе брешь. «В результате умершие становятся духами, а само место погребения - объектом поклонения. Но это невозможно без формирования идеи о том, что после физической смер-
ти человека всё же продолжается некоторая жизнь - непонятная, таинственная, грозная, способная оказать вредоносное воздействие на живых, но к помощи которой они иногда могут прибегать» [Пигалев, 1998, с. 256].
Подтверждение этой мысли находим в романе, когда речь идёт о душах усопших - kami:
«Even though he’s dead, perhaps he’ll know, Blackthorne told himself, perhaps his kami is here now. Shintoists believed that when they died they became a kami.» (Clavell, 652).
В данной связи очень важно учесть, что слова kami и Shinto обладают двумя значениями. экзотерическим (т.е. общедоступным) и эзотерическим (т.е. значением, понятным только посвященным лицам).
«”What is a kami, Mariko-san?”
“Kami is inexplicable, Anjin-san. It is like a spirit but not, like a soul but not. Perhaps it is the insubstantial essence of a thing or a person... you should know a human becomes a kami after death but a tree or rock or plant or painting is equally a kami. Kami are venerated, never worshipped. They exist between heaven and earth and visit this Land of the Gods or leave it, all at the same time.”
“AndShinto? What’s Shinto?”
“Ah, that is inexplicable too, so sorry. It’s like a religion, but isn’t. At first it even had no name
- we only called it Shinto, the Way of the Kami, a thousand years ago, to distinguish it from But-sudo, the Way of Buddha. But though it’s indefinable Shinto is the essence of Japan and the Japanese, and though it possesses neither theology nor godhead nor faith nor system of ethics, it is our justification for existence. Shinto is a nature cult of myths and legends in which no one believes wholeheartedly, yet everyone venerates totally. A person is Shinto in the same way he is born Japanese”» (Clavell, 652-653).
По сути, ками - это божества и мифологические духи в синтоизме, который возник из древнего культа одухотворения природы и обожествления умерших предков. В синтоизме считается, что человек ведет свое происхождение от одного из духов или богов (ками). Однако понятия ками и бог неадекватны. В понятие ками входят божества, о которых рассказывается в Кодзики (свод японских мифов, записанных в VIII в. христианской эры) и которые создали мир, а также божества, живу-
щие в душах людей и в каждом явлении и творении природы. Более того, каждый вид человеческой деятельности и даже предметы, созданные человеком, имеют своих ками. Свое ками есть у каждой горы в Японии, у каждого источника воды, у рисовых полей и рощ. В Японии и сегодня очень много специальных мест почитания ками - храмов, часовен и алтарей. Ритуалы почитания ками составляют важный элемент национальной культуры Японии. От того, как человек относится к ками и как правильно выполняет ритуалы общения с ними, зависит и отношение ками к человеку.
Продолжая анализ конфликтного взаимодействия двух лингвокультур, отметим, что трагические сцены принимают в романе «Shogun» поистине уродливые формы, особенно при изображении убийств, преступлений или проявления жестокости. Так, например, когда Блэкторн в шутку запрещает прикасаться к фазану, из которого он собирался приготовить себе жаркое, домочадцы понимают данный приказ буквально и лишают жизни старого слугу, осмелившегося похоронить начавшую разлагаться на воздухе тушку птицы. Эта новость потрясла Блэкторна. «He wept because a good man was dead unnecessarily and because he knew now that he had murdered him. “Lord Godforgive me. I’m responsible - not Fu-jiko. I killed him. I ordered that no one was to touch the pheasant but me. I asked her if everyone understood and she said yes. I ordered it with mock gravity but that doesn’t matter now. I gave the orders, knowing their law and knowing their customs. The old man broke my stupid order so what else could Fujiko-san do? I’m to blame» (Clavell, 640-641).
Данный пример в очередной раз ярко иллюстрирует, как контакт с представителем иной культуры завершается конфликтом, взаимным непониманием и трагическим происшествием. Когда речь идёт о приказе, у японцев нет чувства юмора. Все распоряжения они понимают буквально и слепо выполняют их. Настоящая коммуникативная неудача произошла вследствие различий в картинах мира, сформированных разными национальными культурами коммуникантов. Более того, пример убеждает нас в правильности постулата о том, что процесс общения необратим, и, следовательно, необходимо уметь предвидеть и
предотвращать возможные роковые ошибки в межкультурной коммуникации.
Тем не менее для японца данная ситуация не есть убийство, в этом случае, как и во многих других, смерть приобретает великий смысл и мудрость.
«”But why didn’t someone ask me first? That pheasant meant nothing to me”.
“The pheasant has nothing to do with it, An-jin-san, she explained. You’re head of a house. The law says no member of your house may disobey you. Old Gardener deliberately broke the law. The whole world wouldfall to pieces if people were allowed to flout the flaw”» (Clavell, 644).
Как видно из примера, коммуникативные трудности при межкультурном общении обусловлены различными составляющими задействованных культур. чем больше различий, тем сложнее процесс общения. Общаясь с представителем иной культуры, мы не можем предсказывать его поведение, основываясь на собственных культурных нормах и правилах. Это неизбежно приведёт к коммуникативным провалам. Желая успешно общаться, мы должны использовать свои знания о другой культуре для составления прогнозов и предположений. При отсутствии таких знаний или при их недостаточности у нас мало оснований для верного предвидения и для успешного протекания коммуникации.
Еще раз подчеркнем, что система представлений, которая зиждется на беспрекословном послушании, присуща всем слоям общества, даже лицам, приближённым к императору. Последняя мысль, которая приходит в голову самурая, совершающего самоубийство, есть мысль о необходимости послушания. «His soul cried out for oblivion. Now so near and easy and honorable. The next life would be better; how could it be worse? Even so, he put down the knife and obeyed, and cast himself back into the abyss of life. His liege lord had ordered the ultimate suffering and had decided to cancel his attempt at peace. What else is there for a samurai but obedience?» (Clavell, 397).
Выше уже неоднократно говорилось о том, что по своей сути роман представляет собой скрытое противопоставление двух культур, двух систем ценностей. западной и восточной, наводящее на мысль о том, что то, что
совершенно естественно для японца, то абсолютно неприемлемо для европейца.
Весь роман свидетельствует о конфликте идеологий, о несовместимости двух культур, их неизбежном столкновении.
«It must be very difficult for you. Our world is so different from yours. Very different, but very wise» (Clavell, 368).
Роман пронизан описанием разных идеалов и религиозных противоречий, царящих между двумя нациями и способствующих возникновению многочисленных коммуникативных помех. Так, автор подчёркивает, что любовь в христианском смысле этого слова не имеет своего аналога в японском языке, вследствие чего резко снижается эффективность коммуникации, приводя к непониманию между интерактантами.
«”Love is a Christian word, Anjin-san. Love is a christian thought, a christian ideal. We have no word for “love” as I understand you to mean it. Duty, loyalty, honor, respect, desire, those words and thoughts are what we have, all that we need”» (Clavell, 370).
Очередной коммуникативный неуспех произошел между главными героями романа в процессе их общения, когда Марико-сан была не в силах понять воспетую Шекспиром историю о любви Ромео и Джульетты, которую ей поведал её друг-европеец. По ее мнению, Джульетта не заслуживает ничего, кроме осуждения и жестокой кары, так как ослушалась отца.
Вне всякого сомнения, различная конфессиональная принадлежность создаёт барьеры для эффективных коммуникаций и ведёт к коммуникативным неудачам. Так, Блэкторн переполняется омерзением к сексуальным привычкам японцев, для которых содомия не выходит за пределы области разумного и морально допустимого. В разговоре с Марико-сан он выкрикивает в негодовании. «Sodomy’s a foul sin, an evil, God-cursed abomination, and those bastards who practice it are the dregs of the world!» (Clavell, 334). Однако Марико-сан едва сдерживается, чтобы не выразить ему своего презрения, мысленно называя его варваром. Простосердечие англичанина вызывает ее гнев и удивление.
«How childish it is, she said to herself, to speak aloud what you think» (Clavell, 487).
Как явствует из примера, образ мысли и методы аргументации также зависят от культуры. Логическое мышление, по Аристотелю, которое превалирует на Западе, не разделяют представители Востока. То, что кажется разумным, логичным и само собой разумеющимся для англичанина, может быть неразумным, нелогичным или неочевидным для японца. При чтении анализируемого романа читатель также сталкивается с одним из явлений, которое в силу человеческой природы неизбежно сопровождает межкультурные отношения, это этноцентризм - тенденция рассматривать нормы и ценности собственной культуры как основу для оценки и выработки суждений о других культурах. Этноцентризм - одно из серьёзных препятствий на пути полноценного межкультурного общения, поскольку люди, ослеплённые чувством превосходства над другими, не могут оценить и понять иные культурные ценности, поведение, представления, а значит, они не могут понять партнёра по коммуникации. Межкультурная коммуникация представляет собой культурно обусловленный процесс, все составляющие которого находятся в тесной связи с культурной (национальной) принадлежностью участников процесса коммуникации. Поскольку один человек субъективно оценивает другого в контексте своего культурного опыта, такие проявления, как этноцентризм и негативные культурные стереотипы, могут нанести серьёзный урон межкультурному общению. Таким образом, именно этноцентризм японцев заставляет оценивать Блэкторна как варвара и становится причиной многих коммуникативных провалов.
Откровенность физиологических и сексуальных отправлений также не перестает шокировать Блэкторна, в то время как японцы воспринимают эти процессы как неотъемлемую и одновременно абсолютно естественную сторону жизни.
«”What’s more normal, Anjin-san? Bodies are normal, and differences between men and women are normal?”
“Yes, but it’s, er, just that we’re trained differently.”
“But now you’re here and our customs are your customs and normal is normal. Neh?
Normal was urinating or defecating in the open if there were no latrines or buckets, just lift-
ing your kimono or parting it and squatting or standing, everyone else politely waiting and not watching, rarely screens for privacy? Why should one require privacy? And soon one of the peasants would gather the feces and mix it with water to fertilize crops. Human manure and urine were the only substantial source of fertilizer in the Empire. There were few horses and bullocks, and no other animal sources at all. So every human particle was harbored and sold to the farmers throughout the land. And after you’ve seen the highborn and the lowborn parting or lifting and standing or squatting, there’s not much left to be embarrassed about» (Clavell, 532-533).
Как видим из примера, у каждой нации представления о приличиях настолько несхожи, что влекут за собой полнейшее фиаско в общении, препятствуя установлению согласия и взаимопонимания. Коммуникативные сбои возникают по причине взаимоисключающих, несовместимых правил этикета двух культур, что позволяет предположить, что они не отмечены отношениями комплементарно-сти (дополнительности), а скорее находятся в антагонистических отношениях.
Безумная жестокость, царящая в японском обществе, воспринимающаяся любым японцем как норма повседневной жизни, не находит оправдания с точки зрения европейца и неизбежно заканчивается целым рядом коммуникативных неудач. Именно на жестокости наказания зиждется вся правовая система японцев.
«“The Japanese are a simple people. And very severe. They truly have only one punishment -death. By the cross, by strangulation, or by decapitation. For the crime of arson, it is death by burning. They have no other punishment - banishment sometimes, cutting the hair from women sometimes. But <...> most always it is death”» (Clavell, 237).
Однако для японца такое положение вещей не есть кровожадность, как это воспринимает европеец, а абсолютно нормальный путь к установлению общественного порядка. Думается, что такой характер философских взглядов с призывом к покорности, стойкости, нравственному совершенствованию был удобен верхушке общества.
«Karma is the beginning of knowledge. Next is patience. Patience is very important. The strong are the patient ones. Patience means hold-
ing back your inclination to the seven emotions: hate, adoration, joy, anxiety, anger, grief, fear. If you don’t give way to the seven, you’re patient, then you’ll soon understand all manner of things and be in harmony with Eternity» (Clavell, 649).
Для представителя японского народа смерть и жизнь на самом деле едины. «... death and life are the same thing. This is the immutable law of nature» (Clavell, 326).
По мнению японца, жизнь может оборваться в любую минуту, а потому будущего нет.
«“Today you’re here and nothing you can do will change that. Today you’re alive and here and honored, and blessed with good fortune. Look at this sunset, it’s beautiful, neh? This sunset exists. Tomorrow does not exist. There is only now. Please look. It is so beautiful and it will never happen ever again, never, not this sunset, never in all infinity”» (Clavell, 499).
В японской пословице отражена та же ментальность. «A man’s fate is a man’s fate and life is but an illusion». Нужно заметить, что ни в одной из форм языкового творчества народа с такой силой и так многогранно не проявляется его менталитет, так кристаллически не отлагается его национальная история, общественный строй, быт, мироощущение, как в поговорках и пословицах. Таким образом, Джон Блэкторн постепенно ассимилируется, овладевает языковым кодом и даже получает титул самурая в знак признания его решения проститься с жизнью в случае, если не будет отменен приказ об уничтожении целой деревни мирных жителей как возмездие за его невыученный в кратчайшие сроки японский язык. Культурный шок постепенно сменяется аккультурацией, главный персонаж с каждым разом все лучше ориентируется в новой системе координат и начинает понимать многое из того, что было выше его понимания в начале общения с представителями японского лингвокультурного сообщества. Так, постепенно формируется поликультурная языковая личность Джона Блэкторна, свободно участвующая в межкультурной коммуникации. Количество коммуникативных фиаско заметно снижается, и у естественного билингва формируются навыки эффективного участия в иноязычном общении, благодаря чему взаимопонимание между представителями различных национальностей становится реальностью. Таким образом, персонажи данного произве-
дения в познании и утверждении нового мира проходят через своего рода инициацию в непривычном для себя культурном окружении, что на начальном этапе неизбежно сопровождается коммуникативными неудачами. В новых условиях они превращаются в «культурных метисов», в то же время осознавая несовместимость генетического кода, носителями которого они являются, с вновь приобретёнными привычками и стереотипами.
В заключение необходимо отметить, что ввиду постоянного расширения международных контактов все настойчивее подчеркивается целесообразность развития межкультур-ной компетенции, поскольку при изучении иностранного языка во избежание коммуникативных неудач важно не только правильно понимать, что говорится, но ещё и владеть речевыми приёмами и фоновыми историкокультурными знаниями, столь привычными для носителей языка. Для того чтобы меж-культурное взаимодействие было эффективным, а не конфликтным следует учиться вживаться в чужую культуру, овладевать способностью взглянуть на мир ее глазами. В целях достижения коммуникативного оптимума дискурса недостаточно владеть одним языковым кодом, следует преодолевать этноконфессио-нальные барьеры. Давно известно, что в условиях новой, мультикультурной ситуации, ког-
да в силу вынужденного или добровольного перемещения героев из одной страны в другую и превращения транзитности в жизненную константу человека той или иной эпохи, как следствие, возникает множество феноменов слияния и гибридизации культурных, религиозных, национальных и гендерных параметров человеческого бытия. Именно такой «гибридизации» подвергся главный персонаж исследуемого романа, превратившись в муль-тикультурную личность, играющую роль координатора в межкультурной вербальной коммуникации.
Библиографический список
1. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание [Текст] / А. Вежбицкая . - М. . Русские словари, 1996. - C. 393.
2. Кабакчи, В.В. Закономерности языка межкультур-ного общения [Текст] / В.В. Кабакчи // Практика англоязычной межкультурной коммуникации. -СПб. . Изд-во «Союз», 2001. - С. 418-430.
3. Пигалев, А.И. Ойген Розеншток-Хюсси, мыслитель в постхристианскую эпоху [Текст] / А.И Пигалев // Розеншток-Хюсси О. Бог заставляет нас говорить. - М. . Канон+, 1997. - С. 245 - 273.
Список источников примеров
1. Clavell, J. Shogun [Text] / J. Clavell. - New York . -A Dell Book, 1997.
УДК 802.0 - 3
ББК 81.432.1 - 3
О.В. Ерёмина
ПЕРЦЕПТИВНО-ОЦЕНОЧНАЯ СЕМАНТИКА РЯДА РЕЧЕВЫХ ГЛАГОЛОВ
В статье представлен анализ коммуникативных предикатов с перцептивно-оценочным компонентом. Анализ осуществлен с позиции Наблюдателя-интерпретатора, производящего оценку речевого поведения говорящего.
Ключевые слова: Наблюдатель; говорящий; коммуникативный предикат; перцептивнооценочный компонент; аксиологическая иерархия.
O.V. Eryomina
PERCEPTIVE AND EVALUATIVE SEMANTICS OF SOME SPEECH-ACT VERBS
The article presents an analysis of communicative predicates that incorporate the perceptive and evaluative component. The analysis is done from the point of view of the Observer who acts as an interpreter and evaluates speech behavior of the speaker.
Key words: Observer; speaker; communicative predicate; perceptive and evaluative components; axiological hierarchy
Вестник иглу, 2010
© Ерёмина О.В., 2010
