CC BY
21УДК 172.1
Л.Л. ЛОМАКО старший преподаватель кафедры теории и методологии науки Белгородского государственного технологического университета им. В.Г. Шухова
А.В. МАЛЬЦЕВА кандидат политических наук, доцент, доцент кафедры теории и методологии науки БГТУ им. В.Г. Шухова**
К вопросу о социально-философском конструировании понятия «терроризм»
В статье для социально-философской концептуализации понятия «терроризм» полагаются релевантными введенные К. Шмиттом в качестве конститутивной для политического оппозиция «друг - враг» и теория партизана. Выявлен контекст идеологической ангажированности при использовании термина «терроризм» (антитеррористическая война) в современных социальных науках и СМИ.
Ключевые слова: экзистенциальное решение, друг/враг, террор, война, партизан.
Lomako L.L., Maltseva A.V. ^ the question of social and philosophical construction of the concept "terrorism". In the article for the socio-philosophical conceptualization of the concept "terrorism "are considered relevant introduced by K. Schmitt as constitutive for the political opposition" friend - enemy" and the theory of the guerrilla. The context of ideological bias in the use of the term "terrorism" (anti-terrorist war) in modern social sciences and the media is revealed.
Keywords: existential solution, friend/enemy, terror, war, guerrilla.
В отличие от слова «террор», имеющего давнюю и почтенную историю и почти ясное (т. е. - установленное, хотя и разное для разных подходов и традиций, идеологий) значе-
* Ломако Леонид Леонидович, e-mail: parmenid@bk.ru
** Мальцева Анна Викторовна, e-mail: maltsevaannav@mail.ru
ние, производное от него слово «терроризм» получило распространение относительно недавно, но сразу обрело популярность в политическом дискурсе, несмотря на то, что едва ли кто осмелится утверждать, что более-менее точно представляет, что оно обозначает. Террорист несомненно враг, но чей; именно с этой связки (террорист - враг) нам кажется удобным начать исследование использования популярнейшего в последнее время слова (конечно, ни в коем случае не понятия ни для одной области научного социального знания), и, одновременно, определение причин подобной «популярности», узнать (нам представляется, нечто важное) не столько о тех, кого именуют «террористами», но прежде всего о тех, кто так широко и иногда с видимым даже удовольствием использует подобное именование не столько в познавательных (исследовательских) целях, сколько, прежде всего, в политической борьбе. Иначе говоря (и здесь становится очевидной необходимость вспомнить К. Шмитта1), почему врага все чаще именуют «террористом» и что «стоит» за подобным словоупотреблением. Добавим также, что наши вопросы относятся не столько к области «политических наук», сколько к социальной (или политической) философии, так как касаются проведения границ, действия, безусловно выходящего за пределы компетенции любой «позитивной науки». Итак: «друг - враг», «враг - террорист», «террорист - партизан», статья представляет опыт изучения области, очерченной названными парами.
Оппозиция «друг - враг» конститутивна для политического также, как «добро - зло» для морали, «прекрасное - безобразное» для эстетического; это первое, на что мы обращаем внимание при знакомстве с «Понятием политического» К. Шмитта. Однако следует иметь в виду, что «политическое» и «эстетическое» и «моральное», на первый взгляд, действительности разного рода. И если относительно «понятия политического» названная оппозиция в ее конститутивной функции почти несомненна, то в отношении «политической действительности» следует сделать оговорку: это так безусловно только в том случае, если понятие и действительность соотносятся точно так, как это утверждал Гегель.
1 Шмитт К. Теория партизана. М.: Праксис, 2007. - 301 с.
В «Политической теологии» К. Шмитт утверждает, что в понятиях метафизики наилучшим образом представлено «содержание действительности», т. е. в той степени, в какой оппозиция «друг - враг» является конститутивной для понятия политического - она репрезентирует политическое как таковое. В любом случае, в системах, дистанцирующихся от позитивистского натурализма, даже если не принимать «гегелевский панлогизм» (а в метафизике его «не принимать» нельзя), понятие есть адекватная репрезентация действительности (если, мы имеем, конечно, понятие). Враг, по Шмитту, «экзистенциален», и это еще более свидетельствует, что мы имеем дело именно с понятием в указанном выше смысле.
Далее, для целей нашего анализа следует принять во внимание, что враг - это прежде всего «законный враг», т. е. признанный в качестве автономного, т. е. равного. Все способы дискриминации врага ведут в том числе к «эрозии» политического. Именно с такой измененной формой политического мы имеем дело с ХХ в.: враг полагается преступником. Следующая из подобной дискриминации «порча» всех репр-зентирующих политическое понятий (война уже не война, но наказание преступника, полицейская операция; суверенное государство лишается всех основных признаков суверенитета, которые переносятся - на кого? куда? и т.п.) выявляет новую действительность, которая по привычке называется «политической», но представляет собой «превращенную форму», в которой и обнаруживается то, что сейчас именуется «терроризмом». Итак, террорист есть нечто в «превращенном политическом», там, где нет «признанного врага», суверенитет государства понимается в новом, либеральном смысле, где враг становится преступником, т. е. террористом.
Однако сказанного еще недостаточно для конструирования понятия (возможно ли это для «превращенных форм» -вопрос, выходящий по сути за содержательные рамки нашей статьи) «терроризм». Есть еще одна, тоже хорошо известная «вещь», значение которой имеет в Х1Х-ХХ вв. скорее положительные коннотации. Речь идет о «партизане». В книге 1962 г., т. е. как раз тогда, когда фигура «террориста» начинает «прорисовываться» в новой измененной политической действительности и становится предметом теоре-
1 Шмитт К. Политическая теология. М.: Канон-Пресс-Ц., 2000, с. 7-98.
тического интереса, в «Теории партизана» Шмитт, определяя понятие партизана, называет четыре конститутивных признака, которые затем, как правило, без ссылок на эту работу, вместе или порознь, но всегда называются как признаки именно «террориста». Остановимся на этом подробнее. Четыре названные критерия, конститутивные для понятия «партизан», Шмитт определяет так: «иррегулярность», «интенсивность политической вовлеченности», «повышенная мобильность», «теллурический характер».
Иррегулярность партизана определяется как противоположность регулярному солдату в европейских оберегаемых правом войнах, начиная с Вестфальского мирного договора (1648 г.); регулярный характер «солдата» выражается «в форме, которая является чем-то большим, чем профессиональная одежда, поскольку она демонстрирует господство публичности; наряду с формой солдат открыто и демонстративно носит оружие»1 и «солдат противника в форме -
2
это настоящая мишень современного партизана» .
«Интенсивная политическая вовлеченность» - существенная черта, на которую следует специально указать потому, что «его (партизана, - авт.) необходимо отличать от обычного разбойника и злостного преступника, чьими мотивами является личное обогащение»3, этот «понятийный
4 -
критерий политического характера» имеет «при точной инверсии ту же структуру, что и у пирата по отношению к международно-правовым нормам ведения войны на море»5. Шмитт также указывает, что само слово «партизан» «происходит от слова партия и указывает на связь с каким-то образом борющейся, воюющей или политически действующей партией или группой»6. Партизан - боец революционной войны, что предполагает «принадлежность к революционной партии и тотальный охват»7. Новоевропейское государство никогда не могло и не ставило целью тотальную интеграцию своих подданных; в ХХ в. (когда писал Шмитт) разложение суверенного государства прошло через не-
1 Шмитт К. Теория партизана, с. 26.
2 Там же, с. 27.
3 Там же.
4 Там же.
5 Там же.
6 Там же.
7 Там же.
сколько стадий, первой из которых стало (почти) «партийное государство» (нам здесь не нужна детализация; вернее было бы сказать, что для легалистского парламентского государства в то время наиболее вероятной была возможность превращения через борьбу партий в нечто, не получившее в литературе общепринятого названия). До середины ХХ в. именно партии, в противовес государству, «представляли собой настоящую и по сути единственную тоталитарную организацию, претендующую на тотальный охват своих сторонников и, тем самым, важнейший механизм политического вовлечения.
Кризис суверенного государства европейского легалистского типа (этот тип государства - единственный «завершенный» в ХХ в.) обусловил то, что «в случае с современным партизаном обе пары противоположностей (регулярно - иррегулярно, легально - нелегально) большей частью стираются и накладываются друг на друга»1. К этому приводят, во-первых, гражданские и революционные войны ХХ в. (в том числе антиколониальные, но об этом нам еще придется специально говорить) и, во-вторых, связанная с ними вовлеченность «третьей стороны», извне поддерживающей (по обстоятельствам и в соответствии с собственными интересами) ту или иную сторону внутреннего конфликта, что ведет к легализации партизан как стороны в, например, гражданской войне (то, что сейчас эта практика пока ограничивается только теми «государствами-изгоями», которые не могут себя защитить - не принципиально, события вокруг, например, Чечни в конце прошлого - начале этого века подтверждают сказанное).
Повышенная мобильность, «подвижность, быстрота и ошеломляющее чередование нападения и отступления, словом: повышенная мобильность даже и по сей день - отличительная черта партизана, и этот признак еще усиливается бла-
2
годаря внедрению техники и моторизации» ; в наше время технический прогресс привел к качественному скачку именно в этой области. В 50-60-е гг. ХХ в., свидетельствует, например, Р. Арон3, алжирские партизаны, численность которых не превышала 40 тыс., вели победоносную войну против регулярной
1 Там же, с. 30.
2 Там же.
3 Арон Р. Мир и война между народами. М.: Nota Bene, 2000. - 880 с.
Французской армии, контингент которой в Алжире исчислялся в 400 тыс. человек, даже неся потери в живой силе, в 10 раз превышающие потери регулярных войск (причем лагеря подготовки располагались на территории соседнего Туниса, об этом все знали; правовой статус Алжира как составной части Франции, не колонии, и это специально подчеркивалось Ароном, нимало не смущал «мировое сообщество»).
М. ван Кревельд в книге «Трансформация войны»1 тщательно проанализировал изменения, которые произошли в области ведения военных действий, уделив особое внимание эффективности именно того, что раньше называлось «партизанской тактикой», все шире используемой в том числе и государствами. Здесь следует также вспомнить, что попытки определить, например, агрессора, были безуспешными; а перенос военных действий на вражескую территорию и использование при этом условно «партизанских отрядов», или диверсантов, признаются приемлемым способом ведения боевых действий большинством милитарных доктрин (например, как ответ на превосходящие силы противника; в этом отношении террористический акт, при определенных условиях, которые, разумеется, всеми силами пытаются нивелировать, можно рассматривать как вполне «признанную» боевую операцию; напротив, если больше нет «законного врага», то интерпретировать все действия противника как агрессивные, преступные и террористические будет победитель: «горе побежденным!», а значит возможна не «оберегаемая война», но только тотальная война на уничтожение; собственно, на все это Шмитт тоже настоятельно указывал еще 70 лет назад).
Наконец, «теллурический характер» партизана, его четвертый признак, по Шмитту, Именно здесь еще сам Шмитт заметил необходимость перехода от партизана «классической эпохи» (которая закончилась мировой войной: Первая и Вторая мировые войны - это одна война с перемирием между ними) к современным сначала «повстанцам» и затем «террористам»; Шмитт писал: «Я хотел бы придерживаться еще одного, четвертого признака настоящего партизана, признака, который Ховер Самора обозначил как теллурический характер. Это, несмотря на всю тактическую подвиж-
1 ван Кревельд М. Трансформация войны. М.: Альпина Бизнес Букс, 2005. - 344 с.
ность и маневренность, важно для принципиально оборонительной ситуации партизана, который изменяет свою сущность, если отождествляет себя с абсолютной агрессивностью идеологии мировой революции или техницистской идеологии»1. Кажется, именно это: переход от обороны к нападению (даже если сам участник такого нападения полагает его формой защиты: нападение есть иногда единственно возможный способ защиты; дискуссии о справедливости превентивных войн и современные военные доктрины большинства государств декларируют как свою оборонительную «суть», так и допускают возможность первого, превентивного, удара) есть «момент» перехода от партизана к террористу. Отвлечемся пока от анализа названного «перехода» и обратим внимание еще на два (важнейших) обстоятельства, которые нам известны благодаря Шмитту.
Во-первых, Шмитт вполне справедливо отмечает, что «тенденция к изменению или же к упразднению традиционных понятий - классических понятий, как любят говорить сегодня - всеобща и перед лицом стремительного изменения мира тем более понятна»2. Нам еще раз предстоит назвать важнейшие изменения, приведшие к «появлению» (в действительности и в теории «террориста»), как и к обстоятельствам «исчезновения» (одновременно, тем самым) «партизана», «повстанца» и, возможно, «революционера». Во-вторых же, и это особенный предмет интереса нашей статьи, в подобных обстоятельствах забота о понятиях становится (по крайней мере, для области познания) особенно актуальной. Шмитт пишет: «В некоторых случаях перетолковывание доходит до обобщенной символизации и упразднения понятия. Тогда любой индивидуалист или нонконформист может быть в конечном счете назван партизаном, независимо от того, думает ли он вообще взять в руки оружие»3. Насчет практики называния нонконформиста партизаном мы ничего сказать не можем, но «пособники террористов» (в противоположность, например, героическим представителям гражданского населения, укрывающим партизан и оказывающим им всяческую помощь), «идеологи, объективно поддерживающие и оправдывающие, террористов», наконец, всевозможные ви-
1 Шмитт К. Теория партизана, с. 35.
2 Там же, с. 32.
3 Там же, с. 33.
ды «экстремизма», возникающие непрерывно и требующие «ограничения», «пресечения», «предотвращения» со стороны государства, - все это широко распространенные последствия в том числе и «символизации и упразднения понятия», в некоторых случаях удобное, но опасное орудие политической борьбы. Наконец, в-третьих, показательным является, как сам Шмитт видпартизана: «Как рыба в воде. Стало быть, дело обстоит так, что партизан - особенно если он располагает современными техническими средствами -получает чудовищные новые возможности погружения. Я могу себе представить, что здесь в Зауэрланде, где мы беседуем, если будут даны соответствующие боевые ядерные возможности, подлинный партизан в спецодежде детского врача отправится за ближайшую гору и оттуда разрушит плотины, перегораживающие поймы рек Зауэрланда и ближайшей местности, - эффект будет таков, что вся Рурская область превратится в болото»1; современный читатель не заметил бы замену слова «партизан» на «террорист» в этом шмиттовском описании.
Итак, наша задача определена: назвать условия необходимости «появления» «террориста» в современном политическом дискурсе.
Первое. Оппозиция «друг - враг» является конститутивной для понятия политического инвариантно, т. е. при всех возможных трансформациях и превращениях политического. Ближайшим свидетельством (и выводом) из этого является парность «слов» (пока мы не говорим о понятиях), используемых для называния относимых к области политического феноменов, в зависимости от того, именуется «друг» или «враг». «Наши доблестные разведчики» и «их подлые шпионы» - простейший случай; «героические повстанцы» (например, именно так называет чеченских боевиков А. Глюксманн («Философия ненависти»2), посвящая свою книгу «одной чеченской розе» (Шамилю Басаеву)) и «террористы» - оппозиция того же рода в политическом дискурсе. Показательны в этой связи также рассуждения не только в прессе, но и в солидных, претендующих на научность изданиях, о «повстанцах» в Чечне и «преступниках» в
1 Там же, с. 157-158.
2 Глюксманн А. Философия ненависти. М.: АСТ; М.: Транзиткнига, 2006. -284 с.
Каталонии: первые «боролись за свободу» (например, взяв в заложники учеников школы), вторые - «разрушали государство» посредством голосования на референдуме (французский политолог, директор по геополитическим исследованиям Европейского института международных отношений в Брюсселе Пьер-Эммануэль Томанн именует, например, проголосовавших на референдуме о независимости Каталонии «вооруженными сепаратистами»1). Можно было бы сделать вывод, что дискурс, политический дискурс - не «место», где возможны понятия.
Второе. Дискриминация врага, исключение понятия «законного врага» и связанных с этим понятием способов рассуждения о политическом; постоянное возвращение к концепту «справедливой войны» и разрушение «войны оберегаемой», превращение врага в преступника - необходимо влечет использование наименования «террорист» к противнику как объекту «полицейской операции» с использованием регулярных вооруженных сил.
Третье. Кризис современного суверенного государства (европейского легалистского государства), какие бы причины не назывались, необходимо разрушает абсолютность различия «внешнего» и «внутреннего» (конститутивный момент суверенности); внешняя заинтересованная сторона способствует как легализации «повстанцев» как равноправной стороны в гражданской войне, так и использование названия «террорист/террористический» в отношении враждебной внешней силе стороны (от признания законной власти «нелегитимной» очень быстро переходят к ее квалификации как «террористической»: причем здесь в конце концов решающей оказывается сила и ничто больше). Собственно, всегда вызывавшее смущение кантовское2 обратимое определение революционеров как победивших бунтовщиков, и бунтовщиков как проигравших революционеров, вследствие проигрыша заслуживающих смертной казни, подтверждает свою практическую значимость.
1 Французский политолог о Каталонии: «Идеология демократизации ведет к балканизации Европы» / [Электронный ресурс] - Режим доступа: http://eurasia.expert/katalonii-ideologiya-demokratizatsii-balkanizatsii-evropy/ (дата обращения 27.04.2019).
2 Кант И. Метафизика нравов / Собр. соч. В 8 т. Т. 6. М.: Издательство ЧОРО, 1994, с. 224-543.
Четвертое. Либеральный консенсус (содержательно неопределенный; что он есть и кто он есть - не тема данной статьи), выставляющийся как «мировое сообщество», устанавливающее правила, фактически присваивает суверенитет и тем самым право решать, давать имена своим «друзьям» и своим «врагам». Именно эта, названная четвертой, «черта современности» есть достаточное условие появления «терроризма» в современном политическом дискурсе. Террористом называется «непризнанный враг», своим просто существованием (действием, бездействием, простым несогласием - в зависимости только от решающей оценки степени угрозы) отрицающий названный суверенитет.
Пятое. Нацеленность террориста на «мирное население», «гражданские объекты» и т.п., видимо, отличающая его от «старого доброго партизана» или «героического повстанца», есть яркая (как нарочно для массмедиа: в какой степени современное политическое «преобразовано медийно», вопрос особый, Ж. Бодрийяр1, Ги Дебор2, например, выявили существенные для нашей темы черты подобного преобразования), но несущественная черта (во-первых, правила войны предполагают действия на «вражеской территории», во-вторых, отказ от «законного врага», от «оберегаемой войны» сделал приемлемыми действия вроде бомбежек Дрездена союзнической авиацией, или использование атомных бомб в конце мировой войны - действия, изначально направленные против гражданского населения, «акты устрашения»). Способ действия террориста определен пониманием эффективности; современная война, как ее описывает уже упоминавшийся нами ван Кревельд (израильский автор, в основе выводов которого лежит известный опыт), предполагает все более широкое использование методов, еще 20 лет назад именовавшихся без оговорок «террористическими» (последнее время все чаще говорят о «гибридной войне», но, по причинам, указанным в нашем четвертом пункте данного списка, многое недоговаривают).
Шестое. Суверенная власть не ведет с террористами переговоров (они ведутся только с «признанными врагами»), и здесь она в своем праве, но только до тех пор, пока сувере-
1 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000, 96 с.
2 Дебор Ги. Общество спектакля. М.: Логос, 2000, - 184 с.
нитет обеспечен соответствующими силовыми возможностями. Право, и особенно международное право, есть совокупность правил, фиксирующая прежде всего соотношение сил субъектов, находящихся в «естественном состоянии» (модель Гоббса1 конститутивна и для современной политической реальности кризиса государственного суверенитета).
Седьмое. Шмитт в «Политической теологии» утверждает, что радикально-понятийная репрезентация действительности осуществляется в метафизике, причем существенно. Превращенная форма политической действительности (относительно того, что все еще полагается «классикой») также нуждается в радикально-понятийной репрезентации. Поэтому «терроризм» (может быть) станет понятием, но лишь в контексте подобной репрезентации. Мы можем предположить, что таким же способом следует переопределить (заново сконструировать, если речь идет о современных способах работы с понятиями) и «суверенитет», и «войну» (гражданская война, революционная война - в ХХ в. предпринимались плодотворные опыты нового определения войны): именно в связном понятийном контексте, возможно, «появится» «понятие терроризма». Связь понятия «террорист» с, например, «партизаном» должна быть опосредована подобным «контекстом», чтобы быть познавательно плодотворной. Современное же словоупотребление чаще вносит путаницу, нежели что-либо проясняет; как «элемент» политического дискурса «терроризм» есть инструмент определенной властной тактики, которому «в действительности» может соответствовать все, насчет чего будет принято соответствующее решение.
1 Шмитт К. Левиафан в учении о государстве Томаса Гоббса. СПб. Владимир Даль, 2006. - 300 с.
