CC BY
48
УДК 130.2
Р.Р. Тактамышева
К ВОПРОСУ О СОСТОЯНИИ И ПЕРСПЕКТИВАХ ЗАПАДНОЙ КУЛЬТУРЫ
Утверждения ряда ученых о смерти западноевропейской культуры как о свершившемся факте преждевременны. «Окостенение» органической жизни западной культуры представляет собой динамический и обратимый процесс. Агональное состояние стало новой качественной характеристикой европейской культуры XXI века.
Ключевые слова: постмодернизм, постпостмодернизм, фазы «принятия смерти» культуры, агония
R.R. Taktamysheva some thoughts on the currentstate and perspectives of the western culture
The statements of some of the scientists about the death of Western culture as a fait accompli are premature. «Ossification» of organic life of Western culture is a dynamic and reversible process. Agonal state has become a new qualitative characteristic of European culture of the XXI century.
Key words: postmodernism, post-postmodernism, after-postmodernism, phases of culture’s «death acceptance»,
agony.
Дальнейшая судьба западной культуры - одна из актуальных проблем современной философии.
Известно, что еще в начале XX века О.Шпенглер [8], констатируя имеющиеся в обществе признаки Цивилизации (урбанизация, жажда власти, обезличивание человека, атеизм, деидеологизация и, вследствие этого, подмена традиционных ценностей квазиценностями и т.п.), предсказал скорый закат европейской культуры. По мнению авторитетного философа, это должно было стать логическим завершением много-вековой истории фаустовской культуры, которая, подчиняясь определенному биологическому ритму, уже прошла кризисную стадию надлома («старости», «угасания») и вступила в последнюю фазу своего развития - фазу разложения (эпоха Цивилизации).
Анализируя «Закат Европы» (1914) с позиций XXI века, приходится констатировать факт, что немец-кий теоретик во многом был прав. «Окостенение» органической жизни западноевропейской культуры (эпо-ха Цивилизации) и ее агония начинаются в XX веке. Именно в это время западная культура начинает терять своеобразие своей «души». Это отмечают и современники О.Шпенглера. В частности, один из основопо-ложников татарской романтической эстетики Наджиб Думави в своих статьях «Одно размышление» и «Восток или Запад?» [2, 3] исследуя протекающие в мире культурные процессы, противопоставляет традиции западной культуры восточной. Мыслитель предостерегает татарскую культуру от некритического перенесения европейского опыта на татарскую национальную почву и предсказывает следующие негативные последствия этого процесса: «несвобода», нравственная деградация, отчуждение, рациональное отношение к человеку, который рассматривается с позиций рациональной значимости и ницшеанского культа Сверхчеловека, отсутствие творчества, «универсальный пессимизм»; нигилистическое отношение к достоянию общечеловеческой культуры, особенно к морали. В качестве примера Н.Думави приводит не-мецкое общество с присущими ему рациональностью, бездуховностью, негуманностью (статья была напи-сана автором в годы Первой мировой войны).
Примечательно, что прогресс в развитии татарской и русской культур, по мнению Н.Думави, возможен лишь на путях следования своим традиционным национальным ценностям, мотивируя это схожестью геополитических и социальных условий, отсутствием «уродливого» воздействия буржуазной цивилизации, высоким уровнем духовности и позитивным взаимодействием и взаимовлиянием татарского и русского народов.
Особый интерес представляет точка зрения ведущих представителей русской религиозной мысли
Н.А.Бердяева, Я.М.Букшпана, Ф.А.Степуна и С.Л.Франка [7]. Они так же признают факт разложения духовной культуры Европы. Для них гибель западноевропейской культуры в явлениях цивилизации является неотвратимым процессом. Но, в отличие от фаталиста О.Шпенглера, который сознательно готов принять гибель западноевропейской культуры, авторы книги «Освальд Шпенглер и Закат Европы» убеждены, что осознание капиталистическим обществом всей трагичности своего положения должно обернуться для него Спасением через пробуждение/обновление религиозной жизни.
Однако тот факт, что фаустовская культура, оказавшись перед лицом «смерти», проходит ряд последовательных стадий, которые переживает любой умирающий, главным образом, неверующий человек, доказывает правоту теории О.Шпенглера [4]. Рассмотрим их.
Первая стадия - отрицание. Слова: «Нет, это происходит не со мной» - самая обычная и нормальная реакция больного на объявление ему смертельного диагноза. Возможно, именно поэтому
XX век ознаме-нован появлением неклассического типа философствования, рождением художественных направлений и течений, характерным признаком которых становятся отрицание и неприятие идеала традиционного.
Вторая стадия - гнев, охватывающий больного при вопросе «Почему именно я?». Представляется, что этим можно объяснить серьезный резонанс, вызванный работой О.Шперглера в обществе - сложно осознать и смириться с тем, что в скором времени Порядок (стабильность, определенность) уступит место неопределенности, нестабильности, Хаосу.
Третья стадия - стадия «торга». Как отмечают врачи, больной на этом этапе вступает в переговоры с высшими силами за продление собственной жизни. Это связано с тем, что человек религиозен изначально, по своей природе: он не может нормально жить без опыта сакрализации, суть которого заключена в выходе за рамки своего биологического существования [10]. Именно религия выполняет компенсаторную (уте-шительную) функцию и гарантирует индивиду ощущение защищенности.
Однако коллективное признание «смерти Бога», десакрализация мира и постепенное исчезновение традиционалистского пиетета перед тайнами мироздания привели к тому, что религия трансформировалась лишь в систему соотносимых с областью сакрального убеждений и ритуалов [9], а Бог превратился в Симу-лякр. Поэтому процессы, ныне происходящие в обществе, С.Неретина совершенно справедливо называет постхристианскими [6, 230].
Таким образом, западное общество, «сознательно отказавшееся от Великого Другого как трансцендентного центра Универсума и стремящееся строить нечто в культурно-цивилизационных полях с ориен-тацией только и исключительно на свой разум, материалистическое миропонимание и безграничность сци-ентистски-технократических перспектив» [1, 301], оказалось один на один с глобальными проблемами сов-ременности. Необратимые процессы, происходящие в окружающей среде, заставили философов всерьез задуматься о возможной психической и физической смерти человечества. На этом этапе формируется «он-тологическая доминанта» постмодернизма: вопрос «Как я вижу мир?» преобразуется в «что такое мир?» [11]. Актуализируются извечные вопросы о природе культуры, ее характерных чертах, отличительных при-знаках, функциях. Возможно, поэтому новизна теперь видится в осмыслении «уже сказанного».
Однако нарушение энтропийного равновесия в обществе, циничный нигилизм и крайний релятивизм, несомненно, привели к развитию у людей состояния нестабильности, тоски, подавленности, безысходного отчаяния, пессимизма и абсолютной бесперспективности. Именно депрессия является следующим этапом агонии западноевропейской культуры, которая определила специфику культуры XX века1.
Именно в XX веке ощущается потребность философа изолироваться от общества, замкнуться в самом себе и все дальше отдаляться от людей. «Ризомное» сознание не требует не то что всеединства, но даже простого единства. Можно сказать, что оно отвергает саму идею единомышленников» [5, 231]. Написанные труды не требуют рецензий, автор не стремится вступить в диалог и ему все равно поймут его или нет - ему важны не результат его творчества или возможная реакция общества, а лишь незавершенный процесс смыс-лотворчества. Отсутствие диалога приводит к утрате диалогически организованным универсумом внут-ренней организации.
Философ самостоятельно пытается «преодолеть границы личности и, в конечном счете, ограничен-ность бытия - это сугубо индивидуальная, единично-уникальная попытка «преодолеть власть времени, раздвинуть конечный отрезок личного существования до бесконечности» [5, 63]. Однако в итоге он пони-мает, что «культура индивидуализма и ее духовные ценности - это одна из иллюзий, гордая, прекрасная, возвышающая личность иллюзия, - скрывающая от человека его трагическую слабость перед хаосом, небы-тием, пустотой» [5, 82].
А следующим этапом теоретически должно и практически может стать осознанное принятие запад-ной культурой своего заката. (Например, в притче о смерти, которая завершает роман В.Набокова «Дар», рассказывается о человеке, доказавшем, что смерть тоже может быть даром жизни).
Подведем итоги. Несмотря на то, что ряд ученых утверждает о смерти западноевропейской культуры как о свершившемся факте (С.Неретина, Я.Голосовкер, В.Бочков), мы считаем эти выводы преждевременными. Мы выяснили, что «окостенение» органической жизни западной культуры явля-ется динамическим процессом, и агональное состояние стало новой качественной характеристикой европейской культуры XXI века.
1 Примером может служить тот факт, что вслед за «смертью Бога» пришел черед «смерти Автора» (Р. Барт), «смерти человека/субъекта» (М. Фуко).
Литература
1. Бычков В.В. Эстетика: Учебник. - М.: Гардарики, 2004. - 556 с.
2. Думави Думави Н. Бер мшляхаз^ // Йолдыз. - 1915. - N° 1529, № 1535.
3. Думави Н. Ш^рекьт^н - Гаребк^ мшн^с^б^те бел^н // АЙ. -1916. - № 9.
4. См. Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. Пер. с анг. - К.: "София", 2001. - 320 с.
5. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики): Монография / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1997. - 317 с.
6. Неретина С.С. Точки на зрении. СПб.: Изд-во Рус. Христиан. гуманитар. акад., 2005. - 359 с.
7. См. Степун Ф.А., Франк С.Л., Бердяев Н.А., Букшпан Я.М. Освальд Шпенглер и Закат Европы. - М.: Книгоиздательство "Берег", 1922. - 95 с.
8. См. Шпенглер О. Закат Европы / Авт. Вступит. статьи А.П. Дубнов, авт. комментариев Ю.П. Бубенков и А.П. Дубнов. - Новосибирск: ВО "Наука". Сибирская издательская фирма, Т.1.М., 1993. - 592 с.
9. См. Durkheim E. The Elementary Forms of the Religious Life, London, Allen&Unwin, 1954.
10. См. Luckman T. Das Problem der Religion in der modernen Gesellschaft. Freiburg, 1963; Luckmann T. The Invisible Religion: The problem of religion in modern society. New York, Macmillan, 1967.
11. См. McHale, Brian. Postmodernist Fiction. NY and London: Methuen, 1987.
