CC BY
43
Маслянка Ю.В.
Пермский государственный университет
К ВОПРОСУ О «СМЫСЛЕ». СТРАТЕГИИ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО И НАЦИОНАЛЬНОГО РАЗВИТИЯ
В статье исследуется важная для современной России проблема «смысла» объективных социально-экономических тенденций развития человечества, мировой цивилизации в условиях нарастания кризисных и даже катастрофических явлений экономического, социального, демографического, культурного характера.
Ключевые слова: проблема «смысла» для современной России, развитие человечества, мировая цивилизация.
Конец XX - начало XXI в. ознаменовались для российского социума осознанием, хотя и не всегда еще достаточно глубоким, того, что путь наш проходит по краю пропасти - сегодняшняя Россия находится в состоянии даже не кризиса, а самой настоящей социокультурной и геополитической катастрофы [20; 13]. «БесСМЫСЛЕННОСТЬ» пронизывает все сферы нашего общества, давая свои горькие плоды в виде кризиса коллективной и индивидуальной идентичности, крушения идеалов и ценностей, деградации культуры и утраты общенациональных и, как следствие, индивидуальных жизненных ориентиров, «смысла жизни». Не может быть устойчивым и прогрессивным социум, в котором экономика, составляющая, как известно, основу национальной безопасности и развития, находится в столь плачевном состоянии. В постсоветской России фактически идет процесс демодернизации экономики -деиндустриализация без вхождения в информационное общество, натурализация хозяйства, ориентация на низкотехнологичный бизнес, архаизация жизни, деградация образа жизни в целом [26, 29].
Не может быть устойчивым социум с разрушенными наукой и образованием. Под знаком вхождения в постиндустриальное общество «западного образца» в России осуществляется безостановочный, научно не обоснованный и бесперспективный, с нашей точки зрения, процесс коммерциализации всех сфер культуры, и прежде всего науки и образования. Последние, по признанию большинства экономистов и теоретиков постиндустриального общества, не подчиняются законам «рынка», открывая пока еще во многом неопределенные перспективы развития нового «общества знания». В России же мы наблюдаем обратный процесс: по меткому замечанию В.С. Семенова, «дикий рынок буквально «съел» культуру» [22, 96].
Не может быть прогрессивным социум, находящийся в столь тяжелом геополитическом положении и уходящий при этом от решения острейшей в этом отношении задачи - «сохранения своей геополитической идентичности». В условиях геополитического хаоса, вакуума (по З. Бжезинскому) и в то же время явно просматривающихся североцентричных ориентаций глобальной экономики стратегическим направлением приложения наших усилий должны быть прежде всего регионы Сибири, Дальнего Востока, российского Севера, дающие 3/4 всех доходов от российской внешней торговли и находящиеся в тяжелейшей экономической и демографической ситуации. Если не прекратить процесс выталкивания, отъединения этих территорий и их населения от европейской части России, «могущество ее не только не прирастет, но уменьшится до масштабов Московской Руси. Прорыв на Восток - последний шанс России, тот геополитический императив, который обязывает ее быть единой и неделимой, могущественной и уравновешивающей мировые центры силы, объединяющей европейскую, северную и азиатскую цивилизации. Иной путь -путь в пропасть» [27, 81].
И, наконец, не может быть устойчивым социум, который исчезает... Россия сегодня находится на пороге демографической катастрофы, о чем свидетельствует: резкое сокращение продолжительности жизни (для мужчин 57,7 года, для женщин 70,4 года) как важнейшего интегрального показателя качества жизни населения страны; стремительный рост различных заболеваний, вызванный социально-экономическими и экологическими факторами; рост «генетического груза» нации. Если в ближайшие годы ситуация коренным образом не изменится, то к 2040 г. население России составит по разным оценкам, 80-90 млн. человек, а к 2050 г. сократится вдвое [14, 82]. В контексте глобальных гео-
политических угроз это равнозначно исчезновению России как системно развивающегося целого.
Исследования ведущих ученых страны показывают, что в сложившейся ситуации России необходима не «догоняющая», а прорывная стратегия развития [4]. Однако реализация подобной стратегии требует выявления и понимания действительных глубинных тенденций общественного развития, глубинной природы «постиндустриального», «информационально-го» общества, тех коренных и неотвратимых перемен в недрах общественной системы, торможение которых чревато углублением кризисных явлений. Не вызывает сомнений, что пути выхода России из охватившего ее системного кризиса неразрывно связаны с путями преодоления общецивилизационного кризиса, реорганизации и модернизации существующих общественных институтов, формирования новых глобальных принципов общественного взаимодействия и сосуществования. Сложности в данном отношении возникают вследствие противоречивости и неопределенности той фазы развития, в которую вступила современная мировая цивилизация. Этим объясняется растущее значение проблематики риска как выражения нового отношения и понимания обществом своего будущего (У. Бек, Ч. Перроу, А. Вильдавски, Н. Луман, З. Бауманн и др.). По мнению Г. Бех-мана, противоречивость современности, принципиальная открытость и плюрализм научно-технического общества порождают серьезные проблемы ориентации [2, 43]. В то же время Бехман, поддерживая Лумана, подчеркивает ту мысль, что риск соотносится с «внутренними опасностями», собственным поведением социальной системы, включая и бездействие [2, 42]. Этот вывод недвусмысленно указывает на то, что риски связаны с нарушением внутренней логики развития системы, исключая плюрализм как возможную основу развития и видения будущего.
Единая логика развития/необходимость и плюрализм/случайность формируют, по мнению ряда исследователей, наиболее актуальную дихотомию современной теории модернизации общества. Такая оценка, с нашей точки зрения, довольно поверхностна, хотя и не лишена определенных оснований. Модернизация (modernity), получившая за последние десятилетия статус своеобразного «мегатренда», претерпевает сегодня весь-
ма интересную теоретическую эволюцию. Развиваясь преимущественно в рамках неолиберальных теоретических моделей общества (И.Л. Горовиц, С.П. Хантингтон, К. Фуртадо, Д. Лернер, Р. Редфилд, С. Айзенштадт и др.), концепции модернити все дальше уходят от идеи унифицирующей глобальной вестернизации, группируясь вокруг идеи многовекторной мо-дернити [6, 39]. Однако это «движение мысли» остается весьма поверхностным, чего, в частности, не замечают В.Г. Буров и В.Г. Федотова [3]. Практически во всех неолиберальных вариантах модернити сохраняется неявная установка, при которой вестернизация с ее «рыночной ориентацией» рассматривается в качестве стержневой линии развития цивилизации, а национальные модели модернизации - в качестве локальных, «культурных» форм ее проявления. Выделяя отдельные черты китайской национальной модели модернизации, указанные авторы упускают, с нашей точки зрения, из вида главное - сущность, основной вектор модерни-зационного проекта Китая. С нашей точки зрения, именно социалистический, планово-рыночный проект модернизации лежит в основе современного «китайского бума», прорыва страны в глобальную экономику, «хотя мир не вполне понял его причины» [3, 19]. Не вполне мир понял и причины другого колоссального социокультурного прорыва ХХ в. - проекта социалистической модернизации, реализованного в нашей стране.
Распад СССР и последовавший за ним развал социальных и экономических институтов практически на всей территории бывшей социалистической сверхдержавы, с одной стороны, а с другой - успехи китайского социалистического проекта заставляют по-новому взглянуть на известную проблему соотношения капиталистического и социалистического хозяйства («рынок» / «план»). Радует то, что постепенно в отечественной науке формируется мощная оппозиция утопическим и даже губительным в контексте российской действительности постулатам «рыночного фундаментализма». Так, по мнению И.И. Кравченко, ведущая роль в модер-низационном процессе должна принадлежать государству. Это предполагает: расширение государственного сектора экономики; усиление государственного контроля в сфере кредитно-финансовых операций, государственное регу-
лирование денежного обращения и банковского кредита и т. д.; осуществление государством функции долгосрочного программирования и планирования [12, 15]. В контексте диалога рынок/план обнаруживаются весьма интересные и плодотворные, с нашей точки зрения, тенденции поиска и выявления онтологических оснований существующих «экономических моделей» человека и общества (В.Г. Федотова). Так, «экономическому человеку» неолиберальных экономических теорий (Дж. Бьюкеннан, М. Фридман и др.) все чаще противопоставляется «человек институциональный» (Г. Саймон, Ю. Эльстер, П. Вайзе, К. Бруннер и др.), подчиняющийся «невидимой руке» общества и культуры в целом [26, 27].
«Институциональная» экономическая модель с ее критикой абсолютного экономического детерминизма в смысле «рыночной неопределенности» и социального атомизма (= индивидуализма), у истоков которой стоял Т. Веб-лен и которая была реализована в программе реформ Дж.М. Кейнса, действительно, оправдала себя на практике. Этого не учитывают сегодня те авторы [25], которые, находясь под впечатлением от реванша неолиберальных экономических теорий на рубеже веков, подвергают довольно поверхностной критике взгляды крупнейшего американского экономиста, последователя Кейнса Джона Кеннета Гэлбрейта. Гэлб-рейт убедительно показал, что развитая индустриальная экономика (а мы добавим - и тем более постиндустриальная), стремясь повысить собственную эффективность и обеспечить устойчивость экономического роста, устраняет одну из ключевых характеристик «рынка» - его неопределенность и связанную с ней конкурентность. «.Рыночный механизм начинает отказывать как раз тогда, когда возникает необходимость исключительно высокой надежности, когда существенно необходимым становится планирование» [8, 61]. Именно в этом смысле Гэлбрейт говорит о конвергенции капиталистической и социалистической систем: «Обе системы переросли рынок. Наблюдается явная конвергенция в направлении одинаковых форм планирования» [8, 169]. Поэтому, с нашей точки зрения, следует, скорее, говорить не о соотношении рынок/план, а о соотношении различных «планов».. Эту проблему отчасти задевает и Гэлбрейт, ставя вопрос о целях технострук-
туры (руководителей крупных корпораций) и их соотношении с целями общества.
Критиков этих взглядов сбило с толку то, что было выше определено как «реверсивный ход истории».. В то же время Гэлбрейт, с нашей точки зрения, действительно, дает недостаточно глубокий анализ рынка, а точнее, пользуясь научной терминологией, товарного производства и его пределов. С этим, очевидно, следует связывать и то, что он недооценивает разницу, т. е. общественное содержание, капиталистического и социалистического «планов», в полной мере проявившуюся в последней трети XX -начале XXI в. - в эпоху глобализации. Устранение «неопределенности рынка» в пользу крупных национальных, а сегодня уже транснациональных корпораций не устранило, но, напротив, усилило капитал, углубив его основное противоречие. В глобальных масштабах это противоречие выражается в той «логике исключения», которая сегодня уже явно работает против ЛОГИКИ и СМЫСЛА истории. Дж. Сорос, например, отмечает, что главным врагом открытого общества сегодня выступает даже не общество закрытое, а «рыночный фундаментализм» - вера в магию рынка и «рыночный» подход ко всем сферам общественной деятельности, - грозящий самоуничтожением существующей системы [11, 107]. Однако позиция «финансового гуру» в отношении экономических основ открытого общества не отличается ясностью. Не видит Сорос и того, что «рыночный фундаментализм» - это открывшееся в эпоху глобалистики подлинное «лицо» капитала и что даже те меры, которые были предложены Кейнсом, а позднее Гэлбрейтом и другими ин-ституционалистами и государственниками, могут лишь отодвинуть, но не предотвратить коллапс этой системы.
Не вызывает сомнений, что ЛОГИКА и СМЫСЛ истории разворачиваются в направлении господства общественного интереса в экономической и социальной сферах, сглаживания социального неравенства, реальной демократизации общественных систем, что, по Соросу, означает движение к открытому обществу, а в марксизме - движение к социализму и коммунизму. В то же время практически во всех современных экономических и социологических концепциях, в том числе и в наиболее влиятельной теории постиндустриального общества, характер
и логика этого движения и, как следствие, будущее мира представлены далеко не однозначно. Вызывает серьезные опасения и то, что теоретики постиндустриализма, усматривая в развитии современной цивилизации борьбу противоположных тенденций: социокультурного прогресса/демократизации жизни и тенденции возврата в «темные века» [24, 451], - не могут предложить принципов практического усиления первой и преодоления второй. Коренной порок этих концепций, с нашей точки зрения, состоит в том, что они работают на уровне феноменологического «среза» социальной реальности, не доходя до предельных основ общественной жизни, ее субстанции - материального труда [18]. Весьма показательно в этом отношении и то, что Д. Белл, уделяя особое внимание марксовой концепции перехода от капитализма к новой форме организации общества (общественно-экономической формации) и выделяя два «сценария» перехода, трактует их без учета построения логики «Капитала», пропуская, кроме того, глубинный «третий сценарий» Маркса. И это далеко не случайность, поскольку действительная логика движения истории схватывается и выражается в «Капитале» на уровне таких фундаментальных абстракций, как абстрактный и конкретный труд, стоимость, товар, рабочая сила, общественное отношение и т. д., недоступных для постиндустриальной теории, даже в ее наиболее сильных вариантах (Д. Белл, М. Кастельс).
Содержащийся в «Капитале» в имплицитном виде действительный «сценарий» развития событий связан с выявленной Марксом тенденцией разрушения пропорциональности между вещественным и абстрактным богатством, потребительными стоимостями и стоимостью (порциями абстрактного труда), которая лежит в основе товарного производства вообще, капиталистического в особенности [21, 210]. Сегодня можно говорить уже о том, что процесс вырождения товарной стоимости фактически «выходит на поверхность», проявляясь в феноменах резкого возрастания роли науки, превращения ее в непосредственную производительную силу, роста значения информации и информационных технологий, смещения центра тяжести экономики от производства товаров к производству услуг, появления «сетевых структур» и т. д., на основе обобщения которых и скла-
дываются концепции постиндустриального общества. Однако «осевая» логика постиндустриализма, сочетающая в себе одновременно прямолинейный идеализм и технологический детерминизм, не имеет под собой, что называется, эссенциальной основы. «Знания» и «технологии» - это, безусловно, довольно бедные, бессодержательные характеристики тех процессов, которые связаны с появлением качественно нового типа труда как новой ступени развития родовой и индивидуальной человеческой сущности.
Одним из крупнейших открытий Маркса, лежащим в основе его понимания трансформации капиталистической системы производства и в полной мере подтвердившимся дальнейшим ходом истории, является открытие всеобщего, или научного (онаученного), труда. В то же время его трактовки многими так называемыми «постмарксистами», классиками постиндустриализма и отечественными представителями «старого» (И.И. Чангли, В.М. Межуев, Ю.К. Плетников и др.) и «нового» (В.Л. Иноземцев, А.В. Бузгалин, А.И. Колганов и др.) марксизма не представляются удовлетворительными. А.Г. Глинчикова, например, считает, что западный вариант модернити, покоящийся на индустриальной трудовой парадигме, и, соответственно, противостояние капитализм/социализм исчерпали себя, поскольку не смену отчуждаемому пришел неотчуждаемый труд, с характерным для него качественно новым, общественным способом индивидуации [5; 7]. Однако, как и большинство так называемых «постмарксистов», сторонников неоэкономики, данный автор трактует неотчуждаемый труд как чисто духовный (= творческий) процесс, обнаруживая явный дрейф в направлении ве-беровской концептуальной схемы истории. Выявление скрытой, свехчувственной социально-материальной природы всеобщего труда, с учетом видимого резкого сокращения его физического компонента, требует, безусловно, более сложных форм абстракции [21, 217].
«Всеобщим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение» [15, 116]. Это, во-первых, совместный, кооперированный труд и, во-вторых, труд, аккумулирующий в себе труд предшественников [15, 116]. Колоссальная производительная сила этого труда связана не с мыслью как таковой, но с качественно новым уровнем развития всеобщих
родовых сил человека, аккумулированных в науке и технологии и подчиняющих себе все более мощные (а в перспективе бесконечные) силы природы.
Современной конкретно-исторической формой всеобщего труда является, очевидно, компьютерный труд, связанный с производством информации, или абстрактных материальных структур (В.В. Орлов). Обнаруживая выделенные выше черты всеобщего труда, при котором человек выступает не как определенным образом выдрессированная сила природы, а как субъект, управляющий всеми силами природы [16, 110], складывающийся уникальный вид невещественного материального производства инициирует коренные преобразования на всех уровнях общественной системы. Важнейшими в этом отношении особенностями компьютерного труда являются: принципиально новое единство материального и интеллектуального труда и его глубоко общественный характер, не сопоставимый по содержанию и широте с общественным характером труда прошлых эпох. Это проявляется в том числе и в его растущей производительности, высвобождении значительной части рабочего времени и смещении центра тяжести экономики от производства товаров к производству услуг как сферы экономики, непосредственно направленной на производство самого человека, его всестороннее развитие. Именно в сфере общественных услуг (здравоохранение, образование, научные исследования), имеющих, по Беллу, нерыночный характер, наиболее явно обнаруживает себя феномен вырождения товарной стоимости и, как следствие, возникает проблема развития «нерыночной экономики благосостояния» и отсутствия «адекватных механизмов оценки общественных благ» [1, 160].
Неуклонное расширение сферы нерыночных общественных услуг, переход от жестких пирамидальных структур управления к сетевым и, наконец, непосредственно общественный характер компьютерного труда (информации) -явления, скрывающие под собой глубинный процесс социально-экономической реструктуризации, вырождения ключевого для предшествовавшего способа производства феномена частной собственности и формирования новой, более эффективной в складывающихся условиях -индивидуализированной общественной собствен-
ности [19, 20]. Под «ураганным натиском» именно этих процессов - вырождения стоимостного отношения и частной собственности [10] - шатаются сегодня традиционные для капитала социально-экономические институты и рожденные ими системы ценностей и мифов. Один из них, уже изрядно устаревший, но все еще востребованный в среде отечественных «реформаторов», - миф о неэффективности общественной/государственной собственности. Так, некоторые его апологеты в философских кругах [23] не замечают, что акционерная собственность как наивысшая форма развития частной собственности, имеющая якобы неограниченные перспективы развития, несет вместе с тем под этой своей оболочкой значительные элементы нового общественного содержания (на что указывал еще К. Маркс). Ясно, что рост основательности исторического действия, проявляющийся в научно-техническом прогрессе, подчинение человеку все более мощных сил природы, вплоть до космических, предполагает и процесс обобществления собственности. Наиболее типичной и неизбежной, хотя и первоначальной, формой такого обобществления, как отмечает В.В. Орлов, является ограничение частной собственности посредством роста государственного управления экономикой. Именно в русле этой обще-цивилизационной тенденции должна разворачиваться, с нашей точки зрения, «прорывная стратегия» модернизации российской социально-экономической системы, связанная с «определенным оптимумом (может быть, даже минимумом) «рыночного»развития и форсированным внедрением постиндустриальной технологии и экономики» [21, 260].
Разрушение товарной стоимости, в течение длительного периода истории служившей основой экономических, правовых, политических, нравственных отношений, базирующихся на принципе «эквивалентного обмена» деятельно-стями («око за око», правило «шу», «золотое правило» морали), ведет к кризису и неизбежному преодолению, «снятию» последних. Относительно простой, поддающийся абстрагированию труд с его аддитивной структурой и соответствующей структурой оценки (стоимостью) находит свое отражение и в соответствующей абстрактно-всеобщей системе ценностей и смыслов (абстрактное равенство, абстрактный «человек вообще» и т. д.), вполне сносно ужива-
ющейся с реальным неравенством условий жизни. Зарождение всеобщего труда и формирование новой, «очеловеченной» стоимости (ценности) труда, перерастающей принцип «эквивалентного обмена», предполагает и формирование новой, конкретно-всеобщей системы ценностей, в которой реальное равенство возможностей и условий жизни будет исходным принципом, создающим условия максимального и не ограничивающего других индивидуального развития.
Сегодня мы являемся свидетелями кризиса существовавшей более тысячи лет (с некоторыми видоизменениями) абстрактно-всеобщей системы ценностей: она буквально «трещит по швам». Мы не можем признать ее удовлетворительной, реально работающей в условиях «столкновения цивилизаций», противостояния Запада и Востока, развитых и развивающихся стран и регионов мира, в условиях, когда более миллиарда людей на планете голодает... Современный мир мучительно ищет, а точнее, рождает новые идеалы. Новая, конкретно-всеобщая система общечеловеческих ценностей созидается, с нашей точки зрения, в контексте межкультурного диалога, набирающего силу движения альтерглобализма, ее элементы явно просматриваются в социальной политике ряда европейских государств. Основные концептуальные моменты этой системы, безусловно, уже сформировались, хотя и еще в довольно обобщенном виде: это, во-первых, приоритет труда, «человеческого капитала» перед «финансовым капиталом» и, во-вторых, приоритет коллективности перед индивидуальностью (индивидуализмом), конкретно-всеобщее ядро которого образует принцип господства общественного интереса/ собственности над частным интересом и собственностью.
Глубокий кризис современной системы образования, приобретающий общецивилизаци-онные масштабы [28] и требующий как никогда серьезного осмысления в контексте «непрерывно исчезающего настоящего», дает красноречи-
вое подтверждение нашим выводам. Та система установок и ценностей, на которую до последнего времени ориентировалась западная образовательная модель и цивилизация в целом и которая вопреки логике и смыслу истории внедряется в нашей стране, направленная на формирование узкого специалиста, индивидуалиста, противопоставляющего себя обществу, постепенно, неравномерно, болезненно уходит в прошлое.
Восстановление и совершенствование уровня образования - одно из ключевых направлений прорывной стратегии развития России, один из ключевых «трендов» общецивили-зационного движения. Современная, отвечающая ЛОГИКЕ и СМЫСЛУ истории система образования должна формировать: в аспекте собственно образования (знания) преимущественно - универсала, широкого специалиста (на что направлена как раз система классического университетского образования, стратегия гуманизации образования [9]); в аспекте воспитания (ценности) безусловно - коммюнотариста, общественника, связывающего личный успех с общественными интересами. Абстрактно-всеобщая система ценностей с характерной для нее двойной моралью, сочетающей поверхностный «абстрактный гуманизм» с реальным индивидуализмом и эгоизмом, подвела мировую цивилизацию к точке of no return. Выход из тупика, СМЫСЛ видится сегодня исключительно в контексте развития, углубления складывающихся элементов конкретно-всеобщей системы общечеловеческих ценностей: гуманизма, приоритета общественных интересов над индивидуальными, патриотизма, любви к труду, стремления к творчеству и новым горизонтам знания, свободы от всякой эксплуатации. Отражая действительные тенденции развития родовой и индивидуальной человеческой сущности и формируя тем самым жизненно необходимый «смысловой каркас» сознания личности, «формулу смысла жизни» [17, 118] современного человека, они задают горизонты будущего...
Список использованной литературы:
1. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. - Изд. 2-е, испр. и доп. - М.: Academia, 2004. - CLXX, 788 с.
2. Бехман Г. Современное общество как общество риска // Вопросы философии. - 2007. - №1. - С. 26-46.
3. Буров В.Г., Федотова В.Г. Китайский опыт модернизации: теория и практика // Вопросы философии. - 2007. - №5. - С. 7-20.
4. Глазьев С. О стратегии экономического развития России // Вопросы экономики. - 2007. - №5. - С. 30-51.
5. Глинчикова А.Г. Капитализм, социализм, индустриальное общество - к вопросу о соотношении понятий // Вопросы философии. - 2001. - №9. - С. 36-53.
6. Глинчикова А. Г. Модернити и Россия // Вопросы философии. - 2007. - №6. - С. 38-56.
7. Глинчикова А. Г. Может ли быть товаром интеллектуал и продукт его труда? // Вопросы философии. - 1997. - №3. - С. 3-15.
8. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. - М.: ООО «Изд-во АСТ»: ООО «Хранзиткнига»; СПб.: Terra Fantastica, 2004. - 608с.
9. Добрускин М. Е. Гуманизация как стратегия высшего образования // Философия и общество. - 2005. - №3. - С. 87-109.
10. Дракер П. Посткапиталистическое общество // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под ред. В.Л. Иноземцева. - М.: Academia, 1999. - С. 67-100.
11. Ефремов О.А. Концепция «открытого» и «закрытого» обществ Джорджа Сороса: полет надежды и тиски реальности // Философия и общество. - 2005. - №4. - С. 93-114.
12. Кравченко И.И. Модернизация мира и сегодняшней России. Выход из кризиса // Вопросы философии. - 2002. - №9. - С. 3-19.
13. Крылова И. А. Дестабилизация социально-экологической обстановки в России // Философия и общество. - 1999. -№1. - С. 92-115.
14. Крылова И.А. Современные угрозы и безопасность России // Философия и общество. - 2004. - №4. - С. 70-88.
15. Маркс К. Капитал. T. III. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - T. 25. Ч. I. - 545 с.
16. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов. Часть вторая // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - T. 46. Ч. II. - 618 с.
17. Маслянка Ю. В. Проблема смысла жизни и модернизация системы образования // Новые идеи в философии: Межвуз. сб. науч. трудов / Перм. ун-т. - 2007. - Вып. 16. - С. 114-124.
18. Орлов В.В. Постиндустриальное общество и Россия // Философия и общество. - 2003. - №3. - С. 78-88.
19. Орлов В.В. Проблема будущего человеческой цивилизации (1оварное производство, капитализм, социализм) // Новые идеи в философии: Межвуз. сб. науч. трудов / Перм. ун-т. - Пермь, 1999. - Вып. 8. - С. 4-23.
20. Орлов В.В. Россия: формула прогресса, или формула спасения // Новые идеи в философии: Межвуз. сб. науч. трудов / Перм. ун-т. - Пермь, 1998. - Вып. 7. - С. 192-194.
21. Орлов В.В., Васильева T. С. Философия экономики. - Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2005. - 264с.
22. Семенов В.С. О путях прогрессивного развития российского общества и цивилизации в XXI веке // Вопросы философии. - 2007. - №4. - С. 94-113.
23. Укаченко Н.А. Проблема собственности в социальной философии // Философия и общество. - 2004. - №1. - С. 53-66.
24. Юффлер Э. Метаморфозы власти. - М.: Изд-во АСТ, 2004. - 669 с.
25. 7равин Д. Джон Кеннет Гэлбрейт. Камо грядеши? // Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. - М.: ООО «Изд-во АСТ»: ООО «1ранзиткнига»; СПб.: Terra Fantastica, 2004. - С. 586-602.
26. Федотова В.Г. Человек в экономических теориях: пределы онтологизации // Вопросы философии. - 2007. - №9. - С. 20-31.
27. Хлыстова Н.А. По ту и эту сторону: опыт деконструкции. - 1омск: Изд-во ИОА СО РАН, 2003. - 322 с.
28. Philosophical Foundations for Moral Education and Character Development: Act and Agent / Ed. by G. F. McLean, F. E. Ellrod. - 2nd ed. expanded. - Washington: The Council for Research in Values and Philosophy, 1992. - 366 p.
Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ «Постиндустриальное общество и Россия. Стратегия развития». №08-03-82301 а/У
