CC BY
141
А.В. ВИХАРЕВ
К ВОПРОСУ О «ПРОВОКАЦИИ» В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОРГАНОВ ПОЛИТИЧЕСКОГО СЫСКА РОССИИ В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА
Ключевые слова: «политическая полиция», «политический сыск», «провокация», «агент-провокатор», «секретный агент», «органы политического сыска».
Статья посвящена ныне популярной в исторической и историко-правовой науке проблематике. В контексте общей проблематики, связанной с изучением истории политического сыска дореволюционной России, автор затрагивает такую сложную историографическую проблему, как изучение вопроса о «провокации» в деятельности органов политического сыска России в начале ХХ в. Автор в своей статье выявляет специфические черты понимания «провокации» и провокационной деятельности, как явления, имевшего место в практике политического сыска в начале ХХ в.
AV. VIKHAREV
TO THE QUESTION OF «PROVOCATION» IN ACTIVITIES OF ORGANS OF POLITICAL POLICE IN RUSSIA AT THE BEGINNING OF THE XX CENTURY
The article is devoted to a very popular nowadays problem, existing in the science of history and law. In the context of general problem, connected with investigation the history of political police in pre-revolutionary Russia, the author affects such a complicated historiography problem as «provocation» in activities of organs of political police in Russia at the beginning of the XX century. In the following article the author reveals some specific details features of such phenomenon as provocation and provocation activities which occurred in practice of political police at the beginning of the XX century.
В контексте общей проблематики, связанной с исследованием истории политического сыска дореволюционной России, выделяется такая немаловажная проблема, как изучение вопроса о провокации, провокационной деятельности и использовании в агентурно-оперативной работе розыскных органов приемов полицейской провокации.
В историографии истории политического сыска, за исключением ряда работ, где данные вопросы затрагиваются фрагментарно, эта проблема осталась практически без рассмотрения, в силу специфичности и неоднозначности предмета изучения.
Как отмечает в своей работе ведущий специалист в области изучения истории политического сыска доктор исторических наук З.И. Перегудова: «Вопрос о «провокаторах» и о провокационной деятельности секретной агентуры настолько сложен, что требует специальных изысканий...» [1]. Поэтому в данной работе мы не ставили своей целью всеобъемлюще осветить обозначенную проблему, а лишь попытались выделить некоторые ее аспекты и выявить специфические черты понимания «провокации» и провокационной деятельности, как явления, имевшего место в практике политического сыска в начале ХХ в.
Итак, в результате анализа документов, научной и мемуарной литературы, в которой рассматриваются вопросы провокационной деятельности, мы пришли к выводу, что можно условно выделить существование трех вариантов понимания «провокации» и использования ее приемов в розыскных учреждениях:
1. Обывательское понимание провокации. Говоря об обывательском (распространенном в широких общественных кругах) понимании «провокации», уместно привести выдержки из воспоминаний бывшего начальника Московского охранного отделения А.П. Мартынова, который, на наш взгляд, очень хорошо охарактеризовал специфический общественный взгляд на «провокацию». Вот, что он пишет: «В России к понятию «провокация» относились весьма неопределенно и с предубеждением. Шло это, естественно, из тех левых кругов, которые видели провокацию во всем, что бы ни исходило от
правительства и его агентов. Всякий, сотрудничающий с Министерством внутренних дел (а уж с Департаментом полиции и подавно) был «провокатором»... Все лица, по каким бы то ни было побуждениям сообщавшие правительству о лицах, активно работавших в революционном подполье, были «провокаторами». Все так или иначе враждебное или просто оппозиционное склоняло «провокацию» на все лады.» [2]. Об этом же говорил и П.А. Столыпин, министр внутренних дел, по должности осуществлявший контроль над всей политической полицией Империи, выступая в Государственной Думе в феврале 1909 г. по делу разоблаченного многолетнего агента Департамента полиции (далее ДП. - прим. автора) Е.Ф. Азефа. П.А. Столыпин в своем выступлении, в частности, отмечал, «... что слова «провокация» и «провокатор» часто неверно использовались в радикальных кругах. Изначальный смысл этих терминов был искажен: согласно терминологии революционеров, провокатором (а не предателем) называли любого полицейского агента, завербованного из среды самих радикалов или же внедренного извне в среду революционеров...» [3]. Бывший директор ДП М.И. Трусевич, ушедший в отставку со своего поста в начале 1909 г., в связи с разоблачением Е.Ф. Азефа, отвечая в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства (далее ЧСК. - прим. автора) в 1917 г. на вопрос о производстве политического розыска главным образом при помощи секретной агентуры, сказал, что «.Это всегда было, и до тех пор, пока будет существовать какой-нибудь розыск, даже не политический, а по общеуголовным делам, агентура всегда будет в той среде, которая расследуется. И.провокация понимается мною и вообще чинами, прикосновенными к розыскной деятельности, совершенно не так, как она понимается в общежитии. У нас различались понятия сотрудничества и провокации. Сотрудник - это есть лицо осведомленное и доставляющее сведения о том, что ему известно. А провокация - это есть уже проявление инициативы агента в деле преступления. И если первое является нормальным условием розыскной деятельности и не связано с каким-либо провокаторством, то второе, является, с моей точки зрения, преступлением.» [4].
Таким образом, впоследствии, с легкой руки революционеров, исследователи, касаясь вопроса о внедрении полицейских агентов в леворадикальные организации, перенимали язык революционеров без всяких оговорок. Даже такой крупный исследователь, как Б.И. Николаевский, написавший несколько книг о деятельности и разоблачении Е.Ф. Азефа, имея в виду полицейского агента, так же употреблял слова «агент» и «провокатор» как взаимозаменяемые [5].
2. Полицейское, или департаментское, понимание «провокации». Оно представляло собой официальную точку зрения ДП и руководителей политического сыска Империи в отношении того, что, собственно, считалось «провокацией» и, соответственно, провокаторством со стороны субъектов провокации, в качестве которых, в представлении ДП, выступали вставшие на неправильный путь, секретные агенты розыскных органов.
Официальное (ведомственное) полицейское понимание «провокации» формулировалось и разъяснялось в ряде совершенно секретных циркуляров Дп [6], а также в секретной «Инструкции по организации и ведению внутреннего агентурного наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях», утвержденной по инициативе ДП, П.А. Столыпиным в феврале 1907 г. [7]. Сам П.А. Столыпин выразил официальное понимание полицейскими органами
«провокации» все так же, выступая в Государственной Думе в феврале 1909 г. по делу Азефа. Он высказал следующее: «.В терминологии же российского правительства и полицейских органов слово «провокатор» употребляется в классическом и юридическом смысле, согласно которому термин «провокация» означает, прежде всего «подстрекательство», побуждение к совершению определенного действия. В свою очередь, термин «агент-провокатор» подразумевает человека, подталкивающего другое лицо к совершению преступления только для того, чтобы затем предать его правосудию и таким образом, заставить его понести наказание. Соответственно, слово «провокатор» означает лицо, которому принадлежит инициатива в совершении преступления и которое вовлекает в него других людей, встающих на этот путь в результате подстрекательства.» [8]. В данном случае по вопросу понимания «провокации» в таком же контексте высказывался и бывший директор ДП, юрист по образованию, М.И. Трусевич, разделяя понятия нормального сотрудничества в рамках закона и «провокации».
Таким образом, официальные власти и, прежде всего, ДП, понимая в подобном контексте «провокацию», категорически выступали против нее, так как это вредило делу политического сыска, ибо секретные агенты розыскных органов в этом случае сами выступали инициаторами революционного движения, что было недопустимо.
В связи с этим издавались особые циркуляры ДП, в которых всем охранным отделениям и жандармским управлениям империи сообщались имена и характеристики таких «агентов-провокаторов», как «сотрудников, не заслуживающих доверия».
Кроме этого, ДП постоянно издавал циркуляры, в которых разъяснялось и запрещалось секретным сотрудникам заниматься «провокацией». Так, в совершенно секретном циркуляре ДП от 10 мая 1907 г., поступившем в Нижегородское охранное отделение, говорилось: «.Департамент полиции. считает необходимым разъяснить, что, состоя членами революционных организаций, секретные сотрудники ни в коем случае не должны заниматься прово-каторством, то есть сами создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли, или даже совершенно неповинных. В случаях нарушения своих обязанностей такие секретные сотрудники должны предаваться в руки правосудия без всякой надежды на снисхождение.» [9].
3. Третий, сложившийся, как это усматривается из анализа источников, вариант понимания «провокации» связан с таким специфическим явлением, когда при производстве политического сыска, служащими розыскных органов использовались приемы полицейской провокации.
Жандармские офицеры, желая повысить уровень эффективности розыскной работы в своих учреждениях, т.е. показать качество своего сыска, сами, с помощью своих агентов (состоявших членами антиправительственных сообществ), искусственно создавали или фабриковали преступление, а затем производили ликвидацию (арест) и докладывали о своих успехах в ДП. Другими словами, служащие розыскных органов разрабатывали провокационную агентурную операцию, имеющую конечной целью подтолкнуть с помощью своих секретных агентов-подстрекателей членов какой-либо революционной организации на какие-то незаконные действия, дающие основания для их более полного выявления, скорейшего ареста и сурового наказания.
Таким образом, с юридической точки зрения в таких противозаконных действиях чинов политического сыска усматривается прямое умышленное
подстрекательство своих секретных сотрудников к совершению преступления, используя полицейскую провокацию для достижения розыскных целей. Именно такое использование и понимание полицейской провокации подрывало престиж и ставило под сомнение законность действий всей системы спецслужб Империи, что впоследствии способствовало формированию негативной оценки политического сыска в целом. В частности, о таком понимании полицейской политической провокации со стороны служащих розыскных органов, докладывал в 1917 г. ЧСК бывший товарищ министра внутренних дел
В.Ф. Джунковский: «.Провокациею я считаю такие случаи, когда наши агенты сами, с ведома жандармских офицеров участвовали в совершении преступления. Сами, с помощью агентов, устроят типографию, а потом поймают и получают за это ордена.» [10]. Об этом же говорил на допросе и бывший начальник Киевского охранного отделения А.И. Спиридович: «.Провокация -это соучастие членов розыскных органов или их осведомителей в революционной работе с целью пресечения таковой с наибольшим для власти результатом.» [11]. Бывший московский градоначальник генерал А.А. Рейнбот, давая показания ЧСК, также подтверждал существование полицейской политической провокации в розыскных органах: «.Я понимаю под провокацией всегда вот что: например, одно время жандармские офицеры получали Владимирский крест за открытие типографий; и бывали случаи.что поставят типографию, сорганизуют, затем ее откроют и хвастаются, что они получили крест.» [12]. Действительно, в своих воспоминаниях последний заведующий Особым отделом ДП И.П. Васильев прямо говорит о применении полицейской провокации многими руководителями политического сыска на местах. В частности, он отмечает, что «.Определенно провокационно служил генерал Кременецкий, бывший начальник Екатеринославского и Петроградского охранного отделения. Особенно преступна его деятельность была в Екатери-нославе, где он сам «ставил» и «брал» типографии; даже в Пензе, уже уходя со службы, он проявил провокационную деятельность, «поставив» при помощи секретного сотрудника социал-революционеровскую типографию.» [13].
Характерно, что руководители Министерства внутренних дел и Департамента полиции вплоть до Февральской революции 1917 г. ни при каких обстоятельствах не признавались в использовании служащими розыскных органов полицейской провокации при производстве политического сыска.
Таким образом, затронутая проблема «провокации» в политическом сыске в начале Хх в. не исчерпывается данной работой, а требует дальнейших исследований.
Литература и источники
1. Перегудова З.И. Политический сыск России. 1880-1917 / З.И. Перегудова. М.: РОССПЭН, 2000. С. 6.
2. Мартынов А.П. Моя служба в отдельном корпусе жандармов / А.П. Мартынов // Охранка: Воспоминания руководителей охранных отделений. М.: Новое литературное обозрение, 2004. Т. 2. С. 217.
3. Николаевский Б.И. История одного предателя / Б.И. Николаевский. М.: ТЕРРА, 1991. С. 334-335.
4. Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: в 7 т. Л.: Госполитиздат, 1925. Т. 3. С. 211, 214.
5. Николаевский Б.И. Указ. соч. С. 334.
6. ЦАНО (Центральный архив Нижегородской области). Ф. 916. Оп. 3. Ед. хр. 77. Совершенно секретные циркуляры Департамента полиции о порядке ведения политического розыска и комплектовании штата секретных сотрудников охранных отделений.
7. Из глубины времён. СПб., 1992. Вып.1. С. 71-83.
8. Николаевский Б.И. Указ. соч. С. 334-335.
9. ЦАНО. Ф. 916. Оп. 3. Д. 77. Л. 19.
10. Падение царского режима. Л., 1926. Т. 5. С. 73.
11. Падение царского режима. Л., 1925. Т. 3. С. 1-2.
12. Падение царского режима. Л., 1926. Т. 6. С. 124.
13. Васильев И.П. Жандармские откровения / И.П. Васильев // Каторга и ссылка. 1929. № 5. С. 102.
ВИХАРЕВ АЛЕКСАНДР ВЛАДИМИРОВИЧ родился в 1983 г. Окончил Нижегородский государственный педагогический университет. Аспирант кафедры истории России Нижегородского педагогического университета. Область научных интересов - история политического сыска России в конце XIX - начале ХХ вв. Автор 4 научных работ.
