CC BY
78
ТЕМА НОМЕРА
УДК 32
П.К. Гречко
К вопросу о национально-государственной идентичности
В статье полемически заостряются два ключевых понятия: «нация» и «государство», входящие в «национально-государственную идентичность». Критически разводятся примордиально-этническая и гражданско-политическая трактовки нации. Последняя представляется как исторически более продвинутая и потому современная — разом modern и contemporary. В историческом комплексе «нация-государство» нация обеспечивает культурное, или ценностно-нормативное, а государство — цивилизационное, или инструментально-технологическое, обустройство жизни. Государство в связке с нацией характеризуется как демократическое, правовое, рационально-легальное в своей легитимности. Национальное государство и соответствующая идентичность мыслятся в терминах конституционного транзита от «Мы — многонациональный народ» к «Мы — народ».
Ключевые слова: национально-государственная идентичность, этнос, нация, многонациональный народ, нация-государство, правовое государство, легитимность.
О национально-государственной идентичности пишут сегодня много и воодушевленно. Отмечаются, конечно, и ограничения, задержки, трудности, но в целом настрой благодушный, не чувствуется и не видно того проблемного напряжения, которое добавляет в данный вопрос концептуальная экспликация двух исходно образующих его (вопрос) понятий — «нации» и «государства», особенно в их дефисном виде, как «нация-государство». На этом обстоятельстве во всем многообразии его аспектов и хотелось бы сосредоточиться в настоящей статье.
Политическая ангажированность данных понятий сегодня не требует доказательства — она самоочевидна. Но заниматься политикой мы не будем. И ориентиром здесь будет для нас позиция М. Фуко: «Работа интеллектуала не в том, чтобы формировать политическую волю других, а в том, чтобы с помощью анализа, который он производит в своих областях, заново вопрошать очевидности и постулаты, сотрясать привычки и способы действия и мысли...» [9, с. 322—323].
© Гречко П.К., 2015
36
К вопросу о национально-государственной идентичности
Прежде чем перейти к рассмотрению обозначенной таким образом проблемы, остановимся вкратце на понятии «идентичность». Если верить Оксфордскому словарю английского языка — языка глобального в современных условиях, identity (идентичность) восходит к латинскому idem, обозначающему same («то же самое» или «тот же»). Из соответствующей статьи узнаем также, что идентичность это: качество или условие бытия указанной (specified) личности или вещи; индивидуальность, личность; полное или абсолютное тождество/сходство»; в алгебре — равенство двух выражений; трансформация, оставляющая объект неизменным. Семантика, пусть и английская, не врет — идентичность сама по себе неоднозначна и многолика. Обобщенно ее можно представить как неслиянное или гетерогенное тождество, как тождество, основанное на различиях, — различительное (внутренне дифференцированное и внешне выделенное) тождество. Применительно к отдельному человеку (= индивиду) это особенно очевидно. Никакие уподобления и отождествления не могут отменить «живую уникальность» (Э. Левинас) каждого индивида. Он всегда будет оставаться в чем-то другим, с каким-то неустранимым beyond. Идентичность — это выявление и сохранение своей самости в рамках (на основе рамочной детерминации) более широкого целого: субкультурного сообщества, социальной группы, региональной или страновой общности.
Конкретные ситуации, впрочем, бывают разными. Может на первый план выходить тождество, как в случае социализации, которую иногда путают с идентификацией. В превращенных же случаях получаем этноцент-ризм/этнократизм (полное тождество со своей этнонацией) и этатизм — тоталитарный, автократический (полное тождество с родным государством, воинствующая державность, культ государства).
В литературе можно встретить различные формы или типы идентичности, начиная с самой широкой — социальной и кончая самой, как принято считать, узкой — индивидуальной (личность, персона, индивид). Ясно, что различение это во многом условное, особенно по линии «шире — уже». На самом деле все идентичности в обществе связаны с людьми, то есть c отдельными «человеками», и ими же выполняются. Так что именно индивидную размерность в проблеме идентичности можно считать самой широкой. И конкретной: видишь то, о чем говоришь.
Но вернемся к нашей проблеме. «Понятие национального, — читаем в одной интересной статье, — расщепляется: в зависимости от контекста оно может прочитываться как атрибут нации-государства, а может наполняться сугубо этническими и даже примордиальными характеристиками» [6, с. 43]. Похоже, такой легко меняемой зависимости от контекста здесь все-таки нет. Возьмем как пример ООН (Организацию Объединенных Наций — United Nations) — разве здесь есть или может быть другой, этнический, контекст? То же самое и с понятиями «национальные интересы», «национальная безопасность» — о каких этнических или примордиальных харак-
37
К вопросу о национально-государственной идентичности
теристиках здесь может идти речь? Легко переходить от нации-государства к этносу-государству можно, видимо, только там, где этнос всего один, а другие этнические меньшинства или малочисленны, или существенного политического влияния на общую ситуацию в обществе, стране не оказывают. Более того, как будет показано ниже, этно-примордиальное исторически противостоит национальному в смысле гражданско-политическом.
О нации в национальном государстве
Термин «национальное государство», вообще-то, амбивалентный, дву-лико-янусный. С его помощью можно фиксировать как государственное устройство той или иной этнической нации, что отечественными источниками чаще всего и удостоверяется, так и государственное устройство гражданской нации — нации, которую принято, видимо, не только дефис-но привязывать к государству и выражать англоязычным термином nationstate (не national state — это принципиально). Заметим попутно, что дефис здесь «переводной» (так правильно писать по-русски) — в английском языке он не обязателен, там грамматически вполне корректно писать nation state. Можно сказать, что грамматически английское существительное nation выполняет здесь функцию прилагательного, а онтологически все наоборот — функция прилагательного наполняется «существительным» (существенным) содержанием. В данном плане с грамматикой-семантикой не грех поиграть и дальше. «Национальное», как прилагательное, должно к чему-то прилагаться, в нашем случае понятно даже к чему — к государству, а вот «нация» (nation), как существительное, обладает самостоятельностью/ устойчивостью и может выступать на равных с государством. Точнее, существительное, выполняющее функцию прилагательного, не прилагается, а складывается с другим существительным — «государством» per se.
Оба указанных смысла — термина и понятия «национальное государство» — одинаково легитимны, однако последний представляется нам более современным. В дальнейшем мы и постараемся это показать. А пока заметим, что под «национальным государством» в данной работе будет пониматься «нация-государство», хотя по соображениям чисто стилистическим термины эти будут у нас взаимозаменяемы. По-русски «национальное государство» звучит даже привычнее и роднее, чем «нация-государство», однако родное звучание не должно подменять или заслонять собой исходную концептуальную суть. В конце концов, мы работаем с языком идей, а не, скажем так, с языком слов.
Перевод западного nation-state как русского (российского) «национального государства» не так безобиден, как может показаться на первый взгляд. Отталкиваясь от очевидной терминологической благозвучности, оно провоцирует на понятийное отождествление этнически-националь-ного и граждански-национального. Между тем это две большие разницы, как говорят в Одессе. Негативность такого отождествления нам помо-
38
К вопросу о национально-государственной идентичности
жет усилить В.А. Тишков — цитируем: «Либеральный Запад никогда бы не смог одержать победу над коммунизмом в столь драматической форме, если бы на стороне первого не оказался столь мощный союзник, как советское (более широко — восточноевропейское) понимание слова “нация” в ее этнокультурном значении. Именно это понимание направило траекторию горбачевской либерализации не только по пути демократизации и улучшения правления, но и по пути государственных реконфигураций и конфликтов» [7, с. 145]. Превращать этнос в нацию (nation) c ее непременным (по определению — в рамках nation-state) государственным оформлением действительно опасно. Согласие с таким превращением дает основание претендовать на собственное государство любой этнотерриториальной общности, вплоть до отдельной деревни (коммент. 1).
Хрестоматийной сегодня считается мысль, что время национальных государств начинается после Вестфальского мира (1648). И в наши дни все еще продолжаются споры о том, что чему предшествовало: то ли нация — государству, то ли, наоборот, государство — нации. Исторический опыт подтверждает и то, и другое. Во Франции и Англии, скажем, государство создавало нацию. А вот Германия и Италия являют нам классический пример того, как нация (националистическое культурно-идентификационное движение) исторически готовит почву для государства, то есть здесь государство не формировало, а оформляло уже подготовленный, созревший для этого материал. Хотя и здесь не все так просто. Достаточно сослаться на итальянского политика, писателя и философа Дж. Мадзини: «Мы создали Италию, теперь будем создавать итальянцев». В общем плане можно, видимо, говорить о взаимодействии нации и государства в любом национальногосударственном строительстве. С превалированием той или другой стороны: в полиэтнической стране — государства, в моноэтнической — нации.
Не станем входить в детали указанного диахронно-исторического спора. Нас интересует (будет интересовать) здесь структурная синхрония — в ней логика предмета исследования предстает во всей своей (очищенной от случайностей и внешних привнесений) проблемной определенности. В конце концов, процессуальность становления рано или поздно заканчивается и наступают будни «результатного» (со)существования. При разнице «входов» или путей движения «выход» в сущности получается один и тот же — современное национальное государство. Сегодня, в условиях глобализации, начинают размываться и границы национального государства, но это уже другой, отдельный вопрос.
В данной связи важно обратить внимание на следующее обстоятельство. Методология социально-гуманитарного познания после М. Вебера обогатилась одной по-своему эвристичной идеей — идеей «духа» любого начинания, дела, процесса. Идеей вообще-то понятной, просто и убедительно раскрываемой, а именно: прежде чем пустить что-то в свою жизнь, надо сначала открыть ему свое сознание, душу, сердце. Только тогда это
39
К вопросу о национально-государственной идентичности
«что-то» становится реальной мотивационной силой и начинает в полную меру работать, приносить плоды.
Указанный дух в исторический комплекс «нация-государство» нация как раз и вносит. «Нация — это душа, духовный принцип», — писал, и справедливо, когда-то Э. Ренан [5]. Соответственно, за структурные и инструментально-функциональные составляющие этого комплекса отвечает государство. Впрочем, надо заметить, что в основе государственных институтов, поскольку они создаются людьми и служат людям, тоже лежат какие-то идеи-ценности.
Дух нации как особой общности людей — дух гражданский, дух гражданственности. Его не надо путать с гражданством, которое определяется легко и просто — по паспорту, документу, удостоверяющему принадлежность к определенному государству, превращающему человека в гражданина, то есть члена государства. Члены, или индивидные субъекты, нации как коллективного актора истории — это не просто граждане, а сограждане. В приставке «со» по определению выражается «общее участие в чем-нибудь». Участие в со-гражданстве, или гражданственности, предполагает готовность разделять общие ценности, нормы и идеалы, восходящие к светской, по сути родовой определенности человека; это, далее, индивидуальное принятие коллективно реализуемой ответственности за демократическое состояние и цивилизованное развитие общества.
Нация, по-другому, есть граждански организованный народ, являющийся конечным источником власти и ее легитимности в стране, а потому активно влияющий на принятие решений относительно так называемых общих дел. Если нет такой гражданской организации, а точнее, самоорганизации, то перед нами уже и не народ-нация, а некая формально агрегированная общность, просто население страны, совокупность «физических лиц», граждан по паспорту. Гражданская самоорганизация — видимо, та сила, которая превращает множество в единство, людей (people) в народ (the people).
Ясно, что так понимаемая нация имеет мало общего с этнонацией, ее примордиальным общим происхождением, «видовым» (мультиобщинным) пониманием человека, традиционалистскими ценностными ориентациями, привычно однозначным разделением на «своих» и «чужих». Более того, гражданско-политическая нация, чтобы состояться и свободно, в полной мере развиваться, этничность (этничности) вынуждена преодолевать. Именно преодолевать, а не продлевать или реструктурировать в какую-то новую целостность (целостности), поднимать на более высокий, как нередко выражаются, уровень развития. Точнее, даже так: этничность в присутствии гражданской нации становится (должна стать) чем-то факультативным, переводится на низшие или периферийные уровни бытия, вплоть до быта — и пусть она там спокойно пребывает. Главное — ее не политизировать, не позволить ей укрепиться государственным образом, превратиться в этнократию. А такая тенденция сегодня есть — как за рубежом, так и в
40
К вопросу о национально-государственной идентичности
России. Вспомним опять Э. Ренана: «...основывать политику на этнографическом анализе значит превращать ее в химеру» [5]. Если уж и поддерживать «государственные» амбиции этнической общности, то дальше национально-культурной автономии их все равно не нужно «оформлять».
Продолжая развивать противопоставление нации этносу/этничности, нужно подчеркнуть исключительную важность гражданской определенности нации. Без «дефисного» гражданского профиля (гражданско-политическая общность) нация теряет свое самостояние, свою способность противостоять государству, останавливать или нейтрализовать его всегдашние авторитарные, если не тоталитарные, поползновения. Она становится чисто политической, или государственной, нацией, подсистемой бюрократи-чески-обезличенной государственной системы, элементом общего государственного устройства, по сути, исчезает, растворяется в государстве.
Нация есть продукт процесса модернизации, достаточной цивилизационной продвинутости в «расколдовывании» или «интеллектуалистической рационализации» мира [см.: 2, с. 713—714], переключения исторического регистра с традиции на инновацию, с прирожденного на приобретенный статус, с личной зависимости на профессионально-деловую взаимосвязь, перевода ментальности или сознания человека и общества на рельсы рационализации и дискурсивной коммуникации. Для нации жизненно важны единые, хотя и инклюзивные, «пространства» в языке, образовании, масс-медиа, праве, политике и т. д. Но предельное и самое действенное в историческом бытии нации, подчеркнем это еще раз, представлено консенсусом относительно базовых, по определению гражданских, ценностных ориентаций людей. Консенсус же этот говорит нам о том, что нация в действительности является надэтнической общностью людей.
Те, кто отождествляет нацию с этносом или этничностью, упускают из виду как раз эту модернизационную работу истории и в истории, они тянут ситуацию назад, в прошлое, туда, где в человеческой размерности бытия никакой гражданской составляющей не было и быть не могло. Историческую задачу модернизации, а заодно и демократизации, этнической нации вольно или невольно упускают из виду и те, кто, как, например, В.А. Тишков, вообще предлагает отказаться от «нации» как слова-призрака, аллегоричного и академически пустого слова, как проекта социальной инженерии, символа и метафоры (а не категории анализа), формы дискурса (а не чего-то более реального) [см.: 7, с. 151—167]. Выход, оказывается, достаточно прост: «забыть о нациях во имя народов, государств и культур, даже если будущие исследователи подвергнут сомнению и эти последние дефиниции» [7, с. 171]. А зачем, собственно, будущие? Уже и сегодня есть обоснованные сомнения в предлагаемом забывании. И главное среди них — как уйти — с высоко поднятой головой — от практически единой и тем подавляющей отечественной трактовки народа все в тех же этнокультурных или этносимволических терминах.
41
К вопросу о национально-государственной идентичности
О государстве в национальном государстве
Как понятно из уже сказанного, мы будем говорить здесь не о государстве как таковом, а о государстве в связи с нацией как гражданско-политической общности людей, о государстве там и тогда, где и когда есть или реально формируется такая нация. Государство, скрепляющее собой многочисленные и разные этнические общности, — это одно, а государство в связке с нацией, в присутствии постоянно подпирающей его нации — это совсем другое. Будучи духом национально-государственного комплекса истории, нация подпирает государство со стороны или от имени ценностно-нормативного порядка. Подпирает отнюдь не оппортунистически или апологетически, не сервилистически-лояльно, а демократически, в духе оппонирования и оппозиционирования. Как известно, Н.А. Бердяев, следуя за Вл. Соловьевым, утверждал, что «государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад» [1, с. 79]. Не будем спорить, возможно, так оно и есть, но кто-то же должен напоминать этому самому государству, что общество не лишено идеальных устремлений, что в мотивационную структуру человеческого бытия входит и должное, что существуют, по меньшей мере интенционально, общественные идеалы, общественное благо, что, наконец, и государственному бытию положены «пределы, их же не прейдеши». Именно нации с ее ценностно-нормативным духом и положено быть таким «напоминателем».
Нация призвана стоять на страже идей так называемого естественного права, как-то: верховная ценность человеческой жизни, свобода, равенство (перед законом), справедливость, человеческое достоинство, управление на основе согласия управляемых и т. д. (коммент. 2). Данные идеи, реализуясь в нормах позитивного (от воли законодателя идущего) права, делают закон, как установление официальной власти, правовым, превращают закон в собственно право. Вообще-то законы могут быть и драконовскими, на их основе легко построить даже тоталитарное государство. К такому же результату ведет, в принципе, и абсолютизация законов, доктринально обобщаемая в «диктатуре закона». Как не вспомнить тут Марка Туллия Цицерона: «Несправедливый закон не создает право». На стороне такого понимания права стоит и русский язык: право — оно у нас идет от правды, то есть истины с человеческим лицом, истины-справедливости. Закон справедливый, естественно-правовой, да еще с соответствующим механизмом реализации или применения, меняет ситуацию радикально. В данной связи, адресуясь к И. Канту, можно сказать, что при наличии или в свете такого закона «проблема создания государства разрешима, как бы странно это ни звучало, даже для народа дьяволов...» [3, с. 33].
Государство в корреляции с гражданско-политической нацией может быть только правовым. Не только, значит, «законным» (государства без за-
42
К вопросу о национально-государственной идентичности
конов не бывает), но и правдивым, правильным, правым, обобщенно — естественным (находящимся в согласии с природой человека) (коммент. 3). Естественно-правовой, а фактически — человеческий (= человечный) характер законов правового государства не имеет ничего общего с противопоставлением «понятий» правилом или «искренних чувств» нормативно-правовым актам. Закон, каким бы он ни был, нужно соблюдать, ну а если он плохой (неправовой), то его нужно менять. Казалось бы, простая, но так трудно иногда реализуемая истина. Впрочем, тут тоже есть свои ограничения. Уместно сослаться здесь на С. Лэсли: «Если бы законодательная власть решила, что следует убивать всех детей с голубыми глазами, — не убивать таких детей было бы противозаконно, но законодатели должны сойти с ума, прежде чем издать такой закон, а подданные быть идиотами, чтобы ему подчиниться» [цит. по: 8, с. 646].
У национального государства как государства современного и легитимность должна быть современной. Опять же не легальность (соответствие законам и — шире — юридической процедурности), а именно легитимность, то есть соответствие самих этих законов общественной морали, доверие народа к власти. Надо сказать, что в случае правовых законов, в которых органически сочетаются естественное и позитивное право, легальность не противостоит легитимности, они в своей процессуальной или динамической сущности, не лишенной, конечно, различий, где-то даже совпадают. Ценностно-нормативный потенциал нации является одновременно и ресурсом легитимации — государственной власти, конституционного строя, вообще мира и порядка в обществе.
Опираясь на типологию легитимности/легитимации по М. Веберу [см.: 10, р. 215—221], можно сказать, что по-настоящему современной является сегодня легитимность рационально-легальная. «Рационально-легальная» — звучит, конечно, модерно-классически, в духе эпохи модерна, а на дворе уже, если судить по исторически наиболее продвинутым странам, другая эпоха — постмодерн (Contemporaneity). Как быть — может, терминология тоже уже устарела? Думается, что и «рациональность», и «легальность» давление времени пока выдерживают. Но в нем, этом темпоральном давлении, действительно много уже неклассического, а именно коммуникативно-разумного, дискурсивно-этического, релятивно-деконструктивного, etc. Под напором нового содержания форма рано или поздно отступит, но особо торопить этот процесс не стоит.
Россия — национальное (в смысле nation) государство?
Казалось бы, что за вопрос — конечно же мы живем в национальном государстве. Не будем, однако, торопиться, однозначно положительный ответ здесь точно нуждается в уточнении. На первый взгляд, есть все: и государственный суверенитет, и единые духовные скрепы (дух нации), и так называемые национальные интересы, и прочая, и прочая. Но стоит,
43
К вопросу о национально-государственной идентичности
что называется, копнуть, и вскрываются странные пустоты. Критико-аналитическим молоточком исследования их легко выстукивать.
Возьмем все те же национальные интересы. Если нации как гражданско-политической общности в стране нет, а так оно и есть, то кто же их формулирует-формирует? Нетрудно догадаться — чиновники, государственные служащие, а из-под их, теперь уж не скрипучего, пера всегда выходили и выходят не национальные, а государственные нарративы, к тому же изрядно бюрократизированные. Получается почти что по Маяковскому: мы говорим национальное, подразумеваем — государственное, мы говорим государственное, подразумеваем — национальное. А желательно... нет, не противопоставлять, а хотя бы различать.
Будем справедливы, национальные — в смысле гражданско-политические — очаги самоорганизации, их еще называют гражданскими структурами или институтами, у нас точно есть — это один из самых приметных результатов перестройки. Можно даже сказать, что их уже изрядное количество, и они разные — по интересам, ценностным ориентациям, целям. Но опять же дает о себе знать явно не-гражданское деление на своих и чужих (последних числят по линии иностранных агентов, «пятой колонны» и вообще либералов). Государство не оставляет их своим вниманием, некоторым прямо (через гранты, скажем) помогает. Перефразировав ныне опального классика, можно сказать, что получать деньги от государства и быть независимым от него нельзя. Вот и получается, что национальное, или гражданско-политическое, начало у нас пока еще очень слабое, с трудом обходится без государственных помочей. Данная ситуация удачно схватывается термином и понятием Й. Хейзинги «пуэрилизм» (от лат. puerlis — детский). По цивилизованным меркам, в обществе нашем и впрямь много незрелого, детского, даже игрового. Нередко приходится наблюдать, как к серьезным вещам относятся несерьезно, и наоборот, к несерьезным — серьезно.
Обратимся теперь к духовным скрепам. Ими мы по праву гордимся, их мы противопоставляем всему загнившему и извращенному в остальном, прежде всего западном, мире. Однако и здесь не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Легко видеть, что скрепы эти помещены в двойную систему координат: одна указывает на Восток, другая — на Запад. Так сложилось исторически и продолжает оставаться сегодня. Отсюда вопрос: как, на какой основе эти скрепы скреплять? Что-то постоянно не срабатывает, дает сбои, проседает. Ситуацию усугубляет и диссонанс, отнюдь не только когнитивный, духовных скреп с такими отечественными же явлениями, как коррупция, «банализировавшаяся до рутинной формы организации социальных отношений» [4] жизнь не по правилам, а понятиям и т. д.
Почитаем в этой связи и нашу Конституцию — все-таки полезно иногда это делать. Без всякой критики — просто призывающая задумать-
44
К вопросу о национально-государственной идентичности
ся констатация. Итак, читаем: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации, соединенные общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие, сохраняя исторически сложившееся государственное единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы, стремясь обеспечить благополучие и процветание России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и будущими поколениями, сознавая себя частью мирового сообщества, принимаем КОНСТИТУЦИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ». Нация [(много)национальный] здесь, что очевидно, понимается этнокуль-турно. Иными словами, народ, государство, Отечество, Родина укоренены в этнической общности, этничности. Более интересно, однако, другое — как от Мы-единства народа, определяемого в качестве многонационального, перейти к множественности народов? Проще говоря, как из многонациональности получить многонародность? Вопросы, вопросы...
Вывод из всего сказанного можно сформулировать следующим образом. Национально-государственная (нация-государство) идентичность появится у нас только тогда, когда, по примеру своего стратегического оппонента — США, мы сможем с уверенностью — что правильно, что так и есть — записать в преамбуле Конституции: «Мы, народ Российской Федерации. (в противоположность нынешнему «Мы, многонациональный народ Российской Федерации.» В иной, а фактически — нынешней — ситуации россиянин как самочувствие и идентификационное состояние выше официальной отчетности, номинальности и декларативности подняться не может. Без Мы-народ Россия, как и Америка когда-то, будет всегда выглядеть не нацией, а комбинацией. А если и нацией, то растопыренно-этнической, а не собранно-гражданской. Вообще-то с переходом к нации-государству следует и поторопиться, так как на историческом горизонте уже обозначилось — как очередной, следующий вызов — a net-work state/сетевое государство (ком-мент. 4). Ясно, что, не пройдя школу гражданско-национального государства, трудно будет двигаться по «пересеченной местности» сетевого государства.
Комментарии
1. В августе — сентябре 2005 года такая перспектива была изящно обыграна Би-би-си в многосерийной документальной комедии «Как основать собственное государство» (см.: How to Start Your Own Country at the Internet Movie Database).
2. Богатый материал по данному вопросу читатель найдет в: Фуллер Л.Л. Мораль права. М.: ИРИСЭН, 2007; Laing J, and Wilcox R. A Natural Law Reader. Oxford: Wiley-Blackwell, 2013. Для афористического, почти что сло-гановского выражения естественного права подходят следующие форму-
45
К вопросу о национально-государственной идентичности
лы: Life, Liberty, and Property (Джон Локк); Life, liberty and the pursuit of Happiness (Томас Джефферсон).
3. Интересно сравнить предлагаемое понимание естественного со следующей мыслью Ф. Энгельса: «Его [человека] нормальным состоянием является то, которое соответствует его сознанию и должно быть создано им самим» (Энгельс Ф. Диалектика природы // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1961. Т. 20. С. 510).
4. Подробнее о сетевом государстве см.: Memndez M.C. Globalization, Information Revolution and Identity: A Reading from the ‘Other’ // A New Word: A Perspective from Ibero America /ed. by H. Daniel Dei. Washington: The Council for Research in Values and Philosophy, 2011. P. 29—30.
Литература
1. Бердяев Н.А. Философия неравенства. М.: Институт русской цивилизации, 2012.
2. Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.
3. Кант. И. К вечному миру. Философский проект // Кант И. Сочинения: в 8 т. М.: Чоро, 1994. Т. 7.
4. Микиртумов И. Шкала ценностей: Жить не по лжи — 2 // Ведомости. 10.07.2015.
5. Ренан Э. Что такое нация? [Электронный ресурс] URL: http://www.hrono.ru/ statii/2006/renan_naci.php.
6. Семененко ИС, Лапкин В.В., Пантин В.И. Идентичность в системе координат мирового развития // Полис. 2010. № 3.
7. Тишков В.А. Реквием по этносу: исследования по социально-культурной антропологии. М.: Наука, 2003. См. также: Tishkov, Valery. Forget the ‘nation’: post-nationalist understanding of nationalism // Ethnic and Racial Studies. 2000. Vol. 23. Issue 4. P. 625—650.
8. Устрялов Н. Элементы государства // Классика геополитики, ХХ век. М.: АСТ, 2003.
9. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М., Касталь, 1996.
10. Weber M. Economy and Society. An Outline of Interpretive Sociology. California: University of California Press, 1978.
