CC BY
64
13. Михайловский Н.К. Герой безвременья // М.Ю. Лермонтов: pro et contra. СПб., 2002.
14. Пушкин А.С. Собрание сочинений: в 5 т. СПб., 1995. Т.1.
15. Спиркин А.Г. Философия. 2-е изд. М., 2002.
16. Спиноза Б. Избранные произведения : в 2 т. М., 1957. Т. 1.
17. Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения : в 2 т. М., 1987. Т.1.
18. Эйхенбаум Б.М. Статьи о Лермонтове. Л. - М., 1961.
Character of the rational in the early lyric creative work of M.Y. Lermontov
There is revealed the specificity of the author’s mind of Lermontov in the early period of his creative work (1828 - 1832). There is traced the young author’s attempt to reproduce the process of self-cognition, appearance of a philosophic thought.
Key words: self-cognition, reflection, intellect, common sense, mind, cognitive processes.
с.в. солодкова
(Волгоград)
к ВОПРОСУ о МЕТАФИЗИЧЕСКИХ НАЧАЛАХ В МИРОВОЗЗРЕНИИ А.К. ТОЛСТОГО
Рассматриваются истоки метафизического мировоззрения А.К. Толстого с точки зрения историколитературного подхода. Устанавливается, что религиозное самосознание и философскую лирику поэта, при всем его интересе к внеконфессио-нальной мистике, изначально питала православная религиозно-учительная традиция.
Ключевые слова: религиозно-философская поэзия, метафизика, романтизм.
«Метафизика» есть основное понятие в традиции философского мышления, под которым понимается учение об умозрительно постигаемых и сверхчувственных началах всего существующего, структуре и наиболее общих законах и принципах Бытия как целого, о его причинности и целесообразности, часто не поддающихся механистически-рационалистическому истолкованию. Вопро-
шание в художественном творчестве А.К. Толстого об основании, о смысле и цели действительности в целом, смысле собственной жизни, о горизонте существования человека во Вселенной, а также неразделенность философской мысли и религиозного переживания -отличительные черты поэта-мыслителя второй половины XIX в. Именно в этом контексте на наличие метафизических начал в поэзии А.К. Толстого указывали В.С. Соловьев, В.В. Розанов, Н.О. Лосский, арх. Иоанн Сан-Францисский, И.А. Ильин, В.В. Зеньковский, отчасти П.А. Гапоненко, В.Ю. Троицкий, В.А. Никитин и др. К разряду категорий и вопросов, воплощенных в его поэзии и в той или иной мере проецирующихся на метафизические, относятся вопросы теодицеи, иерархии в мироздании, категории пространства и времени, смерти и бессмертия, любви, красоты, добра как сверхчувственных «идей» (сущностей), которые увенчиваются идеей блага.
отметим, что художественно-словесная метафизика оказывается при этом в принципе неотделимой от романтического мировосприятия, в методе которого заключено стремление к религиозно-философскому постижению Мира, системы «Человек - Общество -Земля - Космос - Бог». При этом романтики (конечно, с учетом творческой индивидуальности) актуализируют не столько отдельные составляющие, сколько наличие онтологической константы, разворачивая ее как имманентную Бытию в целом. Мироздание, настаивают поэты, непременно заполнено другими субстанциями помимо человека, правомерно занимающими в нем, а следовательно, и в поэтической системе свою нишу. Отсюда проистекает характерная для художественного метода романтизма актуализация «звуков», «цвета» и даже «запахов» как выражение наполненности, или «полноты» Бытия, выражаясь метафизическими понятиями, его «населенности». Отметим также, что в данном случае речь идет именно о художественной попытке постижения мира поэтом-романтиком и его места в нем, а не просто об эмпирическом познании, которое никогда не даст ответа на вопрос о смысле человека.
В XIX в. традиция поэтического философствования вслед за Е.А. Баратынским, А.С. Пушкиным была продолжена «любомудрами», прошедшими путь от восторженного освоения немецкой классической философии до критического отношения к ней. На место
© Солодкова С.В., 2012
«твердых начал» умозрения любомудры поставили «твердые начала» православия, христианскую веру. Несомненно, значительное, а возможно, и определяющее влияние на этот процесс оказал расцвет (приблизительно с 1830-х гг.) Козельской Введенской Оптиной пустыни, возродившей традиции православного подвижничества и значительно оживившей религиозно-философскую мысль русской интеллигенции. Характерно, что именно это время отмечено широкой популярностью «Добротолюбия» (составитель Паисий Величковский), которое представляет собой сборник творений 24 Отцов восточной Церкви (Антония Великого, Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, Нила Постника и др.) - своеобразную антологию восточноправославной мистики. В 1840 - 1850-е гг. также изданы собранные и переведенные с греческого языка тем же Паисием Велич-ковским сочинения Исаака Сирина, Феодора Студита («Огласительные слова»), Вар-сонофия, Григория Паламы, Максима Исповедника и др., составившие целую библиотеку святоотеческих творений, имевших самое широкое распространение. В.Ф. Одоевский, например, настоятельно рекомендовал «До-бротолюбие» всем своим друзьям и близким. Страстным почитателем Паисия был также бывший «любомудр», один из первых основателей славянофильства И.В. Киреевский, написавший житие святого и активно помогавший в издании и распространении трудов религиозного подвижника. Духовность оптинских старцев привлекала к стенам обители русскую интеллигенцию, в частности литераторов, первыми среди которых были братья И.В. и П.В. Киреевские, С.П. Шевы-рев, А.С. Хомяков, Н.В. Гоголь, интересующий нас А.К. Толстой, а впоследствии -Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев и др. Таким образом, после интенсивного освоения западной философии русская литературная общественность обратилась к истокам национальной мысли, неразрывно связанной с православной религиозностью и православной метафизикой в частности.
Важно отметить, что этот период отмечен и своеобразным взрывом общественнолитературного интереса не только к православной ортодоксии, но и к христианской мистике внеконфессиального характера. Заметим (подчеркнув общеевропейский характер данного явления), что развитие философской мысли Шеллинга, за творчеством которого
пристально следили мыслящие круги русского общества, прошло путь от Спинозы к Я. Беме и только затем к религии.
Особый интерес к внеконфессиональ-ным мистическим учениям проявили в первую очередь бывшие любомудры. В.Ф. Одоевский изучал сочинения древних каббали-стов и алхимиков, крупнейших мистиков XVI - XIX вв.: Якоба Беме, Эккартгаузена, Юнга-Штиллинга и особенно Сен-Мартена и Пордэча. Другие любомудры - бр. Киреевские и Хомяков - находились более в русле православной мистики, развивая учение Отцов Церкви о «соборности» как метафизическом принципе устроения бытия в целом и человеческой личности в частности. Все это явилось закономерной реакцией на просветительский рационализм, а также на развивающийся естественнонаучный позитивизм 1840-х - начала 1850-х гг.
Сложившаяся интеллектуальная атмосфера, безусловно, отразилась на формировании мировоззрения и литературных вкусов молодого поэта - А.К. Толстого, тем более что его воспитание проходило под непосредственным влиянием дяди, А.А. Перовского (литературный псевдоним - Антоний Погорельский), который был близок к любомудрам. Знаменательно и то, что автор «Лафертовой маковни-цы» по сей день считается в литературоведении родоначальником литературного жанра фантастики, хотя, на наш взгляд, точнее было бы говорить о первенстве в области мистической прозы.
Благодаря Перовскому, которого поэт до девяти лет считал родным отцом, А.К. Толстой получил блестящее европейское образование, прекрасные знания мировой истории и культуры, свободно владел европейскими языками, что позволило в подлинниках изучать древнегреческую философию, зарубежных философов, богословов, мистиков, историков, филологов, этнографов Нового времени. М. Монтень, Р. Декарт, Б. Паскаль, Б. Спиноза, А. Вольтер, Ф. Шеллинг, А. Шопенгауэр, Э. Гартман, Г. Дюбюк, Г. Гервинус, Парацельс, Г. Кунрат, Ван-Гельмонт, Я. Беме, Э. Сведенборг, Ж. Мирвилль, Ф. Шиллер, А.В. Шлегель, А. Шлейхер, Ф. Бопп и др. составляли активный круг его интересов.
Толстой пристально следил и за современной богословской и теософско-мистической мыслью, приобретал книги Д.Ф. Штрауса, Э. Ренана, Ж. Мирвилля, Дюпоте, Дела-жа, А. Кардека (псевдоним маркиза льва-
Ипполита Ривайля) и др. Поэт поддерживал знакомство и даже дружеское общение с представителями христианских конфессий, оставаясь при этом на позициях православия. Известно его близкое и продолжительное знакомство с караимским раввином и ученым Беймом Соломоном Абрамовичем - «одним из образованнейших и приятнейших людей» (так отзывается о нем Толстой в письме Н.М. Жемчужникову [2, с. 97]). Поэт ходатайствовал перед двоюродным братом об издании истории караимов, написанной Бей-мом, и даже готов был «подвинуть (avancer) сотни две рублей», если бы у последнего было недостаточно финансов. Данный факт не только характеризует Толстого как необычайно веротерпимого человека, но и особо высвечивает его способность искать и находить родственное и универсальное в различных религиозных вероучениях, обогащая тем самым собственные представления о Боге и Его творении.
Однако существовали «вещи», совершенно неприемлемые для поэта. Особенно в резкой и беспощадной форме Толстой ниспровергал авторитеты, учения которых шли вразрез с основами православного христианства и религиозного мировоззрения в целом, -Вольтера, Штрауса, Ренана, абсолютизированный рационализм Монтеня и Декарта. Категорически не принимая, например, основную тенденцию книги Э. Ренана “Vie de Jesus” («Жизнь Иисуса», вышла в июне 1863 г.), отрицающего божественность Христа, Толстой писал: «Я читаю с большим любопытством Ernest Renan, но он очень узенький и говорит про христа со снисхождением, извиняя его временем и средой, что он, бедный, верил чудесам. Был он, по его мнению, ума не слишком дальнего, довольно переменчивый в своих мнениях, но, впрочем, человек хороший. Много ему повредило знакомство с Иоанном крестителем и к добру его не привело, но, к счастью, Иоанну отрубили голову, и тогда опять все пошло хорошо. Более всего он обязан своим развитием галилейскому пейзажу» [2, с. 158]. В дальнейшем иронично-сатирические интонации переросли в абсолютный негативизм: «Я читаю Renan и очень его презираю. Это - гадкий католический поп, который сбросил ризу, но перенес в свои новые убеждения все приемы и всю недобросовестность дурного попа. И даже язык его гадкий» [1, с. 108]. Верующим христианином идея «идеализиро-
ванной личности» христа вместо его Бого-воплощения воспринималась не только как чистая ересь, но и как открытое богохульство. Более того, у Толстого были все основания сомневаться в нравственности самого Ренана, утверждавшего, что для него как священника нет надобности веровать всему тому, чему будешь учить.
Анализ эпистолярного и художественного наследия позволяет констатировать, что философские воззрения Толстого по преимуществу восходят к глубинной средневековой христианской мудрости, выраженной в творениях святых Отцов церкви: Василия Великого, Иоанна Златоуста, Феодора Сту-дита, Григория Нисского, Ефрема Сирина, Иоанна лествичника и др. Он обращается также к богословским произведениям Дионисия Ареопагита, Иоанна Экзарха, Иоанна Дамаскина и к другим представителям христианского богословия и христианской философии, являясь преемником любомудров и унаследовав достижения романтической эстетики и философской мысли первой трети XIX в.
Наряду с этим А.К. Толстой лично участвует в многочисленных спиритических сеансах как в России, так и во Франции, знакомится с Д. Юмом - известным в то время американским мистиком и спиритом (сохранилось несколько писем Юма к Толстому). В своих письмах Толстой оставляет несколько подробных описаний коллективных спиритических сеансов. Один из таких сеансов вспоминает и А.А. Фет, гостивший у поэта и невольно ставший участником «общения с духами». Вместе с тем Фет приводит разговор Боткина (точно не установлено, с каким из Боткиных: Михаилом Петровичем -художником - или Сергеем Петровичем -врачом и ученым) и С.А. Миллер о состоявшемся сеансе в толстовском имении, когда там гостил Д. Юм (конец 1850 гг.). Небезынтересно, что свидетельства Толстого [2, с. 115] и Фета, со слов Боткина, совпадают в изложении фактов, с той лишь разницей, что описания первого носят более эмоциональный характер и отличаются верой в происходящее. Скептический А.А. Фет, приняв личное участие в спиритическом сеансе, до конца сохраняет недоумение и прямо говорит, что не может дать никаких разумных объяснений произошедшему.
Подобный интерес к спиритизму не был со стороны писателя простой данью моде на
все потустороннее. Толстого искренне и глубоко волновали животрепещущие вопросы духовного бытия, жизнь духа после смерти. Обращение к «мистическому» опыту позволило, как ему казалось, подкрепить апологетику научными фактами и тем самым иметь неопровержимые доказательства бытия «духовного мира» и души. Кроме того, тяготение к мистике было изначально заложено в личности поэта. По свидетельству Толстого, в жизни происходили подчас удивительные, мистические события [2, с. 218]. Вероятно, поэтому он так живо откликался на все непостижимое, неподдающееся объяснению одним лишь разумом. Между тем это не было и слепой верой: Толстой всегда очень придирчиво следил за действиями магнетизеров и спиритов, а некоторых из них прямо уличал в спекуляциях. Однако были, по его мнению, личности, одаренность которых сверхъестественной силой общения с духами или магнетизмом (fluide) не подлежала сомнению.
Факты, которые так интересовали Толстого, по его мнению, упрямо свидетельствовали о существовании запредельного мира, некоего духовного начала, неподвластного смерти. В одном из писем, защищая книгу французского мистика Мирвилля «О духах и их манифестациях» [3] от обвинений С.А. Миллер в «одном лишь собрании фактов и отсутствии веры», он непосредственно и достаточно ясно высказал свою позицию по отношению к спиритизму: «Что может лучше доказать правду, чем собрание фактов, - главное, если эти факты удостоверены доказательствами, заявлениями живых людей и т. д.? Я, напротив, нахожу большую последовательность в данных Мир-вилля, много логики в его опровержениях академических отчетов и очень сильную веру... Я нахожу, что это - большое достоинство, когда автор, желая установить истину, или, по крайней мере, то, что он считает оной, высказывает свои мысли с точностью, очень категорично, вместо того, чтобы допускать возможность читателю вставлять свои дополнения между строками и объяснять смысл на свой лад... Я с тобой согласен, что он не обладает магнетическою силою (fluide), но мне это совсем не нужно, и чем холоднее его логика, тем больше она в меня вселяет доверие и тем яснее она. Я не могу согласиться с Мирвиллем насчет некоторых единичных фактов. Я могу из этих фактов вывести другие заключения, чем он выводит; я могу допустить, что он лично ослеплен своим воображением или какими-нибудь фокуса-
ми, но я не могу не быть совершенно согласен в том, что он находит недобросовестного и нелогичного в школе натурализма, которая опровергает духов, потому что она их не видала, и которая отказывается проверить возможность их существования только потому, что она в своей мудрости решила, что их не существует» [1, с. 59 - 60]. Толстой, без сомнения, выступал противником позитивистского натурализма, отрицающего все, что невозможно подвергнуть эксперименту, но отнюдь не науки в целом.
Все сказанное позволяет констатировать, что христианский метафизический идеализм Толстого дополнялся родственным ему началом - мистицизмом. Эта особенность религиозно-философских взглядов писателя, несомненно, нашла выражение в его творчестве и особенно в «метафизической» лирике с ее стремлением в «миры иные», с апофеозом аскетической нравственности и христианской эстетики. Именно в метафизической основе заключено глубокое отличие Толстого не только от йенских романтиков, которые, размышляя о религии, в сущности забывали о ней или относились к ней эстетически, но и от поэтов-современников -А.А. Фета и Ф.И. Тютчева. Творчество Толстого, как и его религиозное самосознание, изначально питала религиозно-учительная традиция. При всем интересе к внеконфес-сиональной мистике Толстой оставался подлинно православным писателем, выразившим и широту религиозных исканий русской души, и своеобразие православного мистического опыта в постижении мира и Бога. Именно поэтому Толстой был так высоко оценен в кругу славянофилов. И, вероятно, по той же причине был одним из любимей-ших (после Пушкина) поэтов Ф.М. Достоевского и В.С. Соловьева.
Талант Толстого уникален: ни у кого из его современников мы не найдем аналогичной концентрации художественно-религиозной проблематики, такого напряженного внимания к сфере запредельного, трансцендентного. Если Тютчева по праву называют самым «космическим» поэтом, а Фета - самым «земным», подразумевая «органичное выражение русской природы» и души человека, то Толстого можно охарактеризовать как самого «метафизического». «Метафизического» - в смысле отражения и постижения «мира невидимого», «мира духовного» в его христианском понимании.
литература
1. Толстой А.К. Полное собрание сочинений: в 4 т. СПб. : Изд-во А.Ф. Маркса, 1907 - 1908. Т. 4.
2. Толстой А.К. Собрание сочинений: в 4 т. М. : Худож. лит., 1963. Т. 4.
3. De Mirville J.-E. Des esprits et de leur. Manifestations fluidiques. Paris, 1856.
Considering the issue of metaphysical origins in the world-view of A.K. Tolstoy
There are considered the origins of the metaphysical world-view ofA.K. Tolstoyfrom the point of the historic and literary approach. There is stated that the poet’s religious self-consciousness and philosophic lyrics were originally encouraged by the orthodox religious and teaching tradition, in spite of his interest to the nonconfessional mysticism.
Key words: religious and philosophic poetry, metaphysics, romanticism.
М.А. ПЕршиНА (Йошкар-ола)
«шекспировский текст» в творчестве н.с. лескова
Характеризуется роль произведений У. Шекспира в качестве прецедентного текста в творчестве Н.С. Лескова. Исследуются наиболее характерные типы межтекстовых связей произведений, выделяются их основные функции и стилистические особенности.
Ключевые слова: Лесков, Шекспир, прецедентный текст, межтекстовые связи, интертекстуальность, паратекстуальность, цитата.
В современной науке большое внимание уделяется изучению прецедентных текстов, признаваемых важными для той или иной культуры. Под прецедентным текстом принято понимать общеизвестный, значимый для языковой личности текст, обращение к которому возобновляется неоднократно в дискурсе данной личности. К прецедентным текстам относятся не только цитаты из художественных произведений, но и мифы, предания, притчи, легенды, сказки. В качестве прецедентных текстов могут также выступать имена соб-
ственные, которые используются в тексте не столько для обозначения конкретного человека (или ситуации), сколько в качестве своего рода культурного знака, символа определенных качеств или событий. Применительно к художественному произведению, как отмечает Ю.Н. Караулов, обращение к прецедентным текстам помогает выявить его основную проблематику, ключевые конфликты, приемы построения художественных образов, особенности композиции и пути ее воздействия на читателей [1, с. 235].
Каждая национальная литература, согласно М.В. Урнову, «утверждает свою традицию восприятия и усвоения иностранной литературы. Для русской литературы Шекспир - отправная веха в традиции усвоения английской литературы» [3, с. 3]. Действительно, к творчеству У. Шекспира, английского поэта и драматурга, обращались такие классики русской литературы, как А.С. Пушкин, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой и др. Однако межтекстовые связи произведений Н.С. Лескова и У. Шекспира наиболее обширны и разнообразны. Согласно классификации Ж. Же-нетта, они представлены такими типами взаимодействия текстов, как интертекстуальность (соприсутствие в одном тексте двух или более текстов - цитата, аллюзия, реминисценция и т.д.) и паратекстуальность (отношение текста к своему заглавию, послесловию и эпиграфу) [5].
Так, на уровне собственно интертекстуальности, образующей конструкции «текст в тексте», сочинения У. Шекспира выступают прецедентным текстом в творчестве Н.С. Лескова в виде цитат, аллюзий и реминисценций из пьес «Гамлет, принц датский», «Макбет», «Король Лир», «Отелло», «Сон в летнюю ночь», «Виндзорские проказницы», «Тит Андроник», «Король Джон» и «Генрих IV». Данные интер-текстемы отличаются по степени атрибутиро-ванности к исходному тексту, точнее по тому, насколько очевидным является выделение интертекстуальной связи с точки зрения авторского и читательского восприятия текста. Кроме того, они выполняют различные функции в произведениях писателя.
Наиболее часто в творчестве Н.С. Лескова фигурируют цитаты без атрибуции с тождественным и нетождественным воспроизведением претекста. Например, персонаж романа «Островитяне» Фридрих Шульц, хваля игру актера Самойлова, точно цитирует слова коро-
© Першина М.А., 2012
