CC BY
11
УДК 808.51 М. С. Фирстов
ст. преподаватель кафедры перевода немецкого языка переводческого факультета МГЛУ; e-mail: mfirstov@mail.ru
К ВОПРОСУ О МЕСТЕ УСТНОЙ МОНОЛОГИЧЕСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ РЕЧИ В СИСТЕМЕ ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ СТИЛЕЙ: ДИАХРОНИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Статья посвящена диахроническому аспекту развития устой публичной монологической речи в системе функциональных стилей и предлагает новую классификацию для такого рода текстов на основе феноменов мифологии и ритуала. Дихотомия миф - ритуал, а также информационный жанр -социально-ритуальный жанр имеет практическую ценность и может быть использована для первичного прагмастилистического анализа текста.
Ключевые слова: устная монологическая публичная речь; функциональный стиль; мифология; ритуал.
M. S. Firstov
Senior Lecturer, Department of Translation and Interpreting
(the German Language), the Faculty of Translation and Interpreting, MSLU;
e-mail: mfirstov@mail.ru
ADDRESSING THE ISSUE OF PLACING MONOLOGIC PUBLIC SPEAKING IN THE SYSTEM OF FUNCTIONAL STYLES: DIACHRONIC ASPECT
This article focuses on the diachronic development aspect of monologic public speaking in the system of functional styles and offers a new classification for this kind of texts, based on mythology and ritual phenomena. A dichotomy between myth and ritual as well as one between the information genre and social and ritual genre are of great practical value and can be used to do the initial pragmatic and stylistic analysis of the text.
Key words: oral monologic public speaking; functional style; mythology; ritual.
В одной из предыдущих статей [21, с. 89-91] мы уже кратко останавливались на необходимости при попытках соотнесения речевых жанров, функционирующих в сфере социального общения, с тем или иным функциональным стилем учитывать сам процесс становления системы функциональных стилей. Как отмечает М. Н. Кожина, «стиль - понятие историческое, тем более это относится к понятию функционального стиля» [11, с. 83].
Очевидно, что устная речь (в том числе и устная монологическая публичная речь, далее УМПР) возникла значительно раньше письменной и гораздо раньше того, как сложилась система функциональных стилей в ее нынешнем виде. Соответственно, анализировать исторически более раннее явление (устную речь, в том числе УМПР) с точки зрения нынешней, возникшей позже рассматриваемого явления, системы координат (т. е. системы современных функциональных стилей и речевых жанров), не вполне корректно.
Очевидно, что развитие отдельных функциональных стилей и речевых жанров обусловлено потребностями общества в обслуживании той или иной сферы жизни и социальных отношений. Исходя из этого, генетической основой для развития всей системы функциональных стилей стал обиходно-разговорный стиль, обслуживающий базовые потребности человека в коммуникации, существующий в силу своего первоначального назначения (обеспечить взаимодействие) исключительно в диалогической форме (см. [18, с. 29]).
Еще несколько десятилетий назад считалось, что способность к членораздельной речи является одним из основополагающих признаков, отличающих homo sapiens sapiens от других представителей рода homo. В последние годы, однако, генетикам, биологам и антропологам удалось убедительно продемонстрировать, что как минимум предпосылки для начала формирования речи возникли у представителей рода homo задолго до появления анатомически современного человека. Здесь достаточно упомянуть о стремительном росте зон головного мозга, отвечающих за восприятие и производство речевой информации (зона Вернике и зона Брока), еще у homo erectus, а также о наблюдавшейся около одного миллиона лет назад у общего предка homo sapiens и неандертальца специфической модификации гена FOXP2, открытого в 2001 г. генетиками Оксфордского университета (см. [1, с. 166]).
При этом вопрос о том, какие представители рода homo и когда именно начали широко использовать возможности вербальной коммуникации, до сих пор вызывает споры антропологов. Не выяснено также, в какой конкретной сфере деятельности владение членораздельной речью обеспечивало человеку эволюционное преимущество, необходимое для закрепления этого признака (здесь, в частности, можно привести трудовую гипотезу, гипотезу полового отбора, гипотезу социального взаимодействия и ряд других, см. [4; 1] и др.).
Данные новой дисциплины, получившей название антрополинг-вистики, свидетельствуют, что «нечто эквивалентное современному языку появилось у древнейших Homo sapiens (неандертальцев) менее 400 тыс. лет назад, а достаточно развитый язык сформировался около 200 тыс. лет назад» [6, с. 37].
На начальном этапе развития речь имела комплексный кинетический характер, что предполагало активное использование жестов, звукоподражаний и различных окказиональных вербальных или невербальных элементов (о вторичности вербального компонента в подобного рода коммуникации см., например [4]. Разумеется, здесь мы не можем говорить о какой бы то ни было функционально-стилистической дифференциации.
Функционально-стилистическая дифференциация возникает в тот момент, когда потребности человека и общества в коммуникации выходят за рамки обеспечения взаимодействия непосредственно «здесь и сейчас» и начинают включать в себя фиксацию некоего знания и последующую его передачу. «Житейский опыт, который, несомненно, был наиболее ранним основанием рассуждений, впоследствии был дополнен предметными технологическими знаниями, выходившими за рамки повседневного опыта и давшими начало специализации знаний, а затем мифологическим попыткам рационализации мира» [6, с. 67]. Вероятно, именно здесь мы можем говорить о выделении вербальной коммуникации из всего комплекса коммуникативных средств, находящихся в распоряжении человека, ведь когда предмет коммуникации находится вне наблюдаемой в данный момент объективной действительности, возможности для невербальной коммуникации (применения жестов) ощутимо сокращаются.
Некоторые исследователи, в частности С. З. Агранович и С. В. Бе-резин, считают, что «роль вербального языка заключалась не столько в обобщении и фиксации трудового опыта и согласовании совместных действий, сколько в формировании прототеоретического мышления», поскольку «для трансляции трудовых навыков было вполне достаточно непосредственной включенности реципиента в совместную трудовую деятельность, демонстрации операции, показа, т. е. жеста» [1, с. 182, 185; 4]. Столь же необязателен язык и для организации совместных действий, например, в ходе коллективной охоты [4].
Здесь важно отметить, что если взаимодействие предполагает диалог, то трансляция знания осуществляется преимущественно в форме
монолога. Таким образом, логично предположить, что устная монологическая речь возникает именно в процессе трансляции знания, причем знания прототеоретического (т. е. той информации, для передачи которой недостаточно включенности реципиента в процесс и жестов, сопровождаемых отдельными окказиональными вербальными элементами). Подтверждение этой гипотезе находим у И. П. Павлова, писавшего, что именно речь допускает отвлечение от действительности и дает возможность обобщения, что представляет собой основу для человеческого мышления, порождающего сначала «общечеловеческий эмпиризм», а затем и науку как «орудие высшей ориентировки человека в окружающем мире и себе самом» (цит. по: [14]).
Соответственно, мы можем предположить, что выделение вербальной коммуникации шло рука об руку с появлением монологической речи и с развитием прототеоретического знания, оформленного в виде мифологии и ритуалов. С. Бурлак отмечает: «Весомым свидетельством существования языка считаются погребения - если люди были способны хоронить покойников, снабжая их припасами для предполагаемого посмертного существования, соблюдая при этом ритуалы, значит, вероятно, их коммуникативная система должна была обладать свойством перемещаемости, то есть давать возможность говорить о вымышленной (т. е. в любом случае недоступной наблюдению "здесь и сейчас") реальности - потустороннем мире» [4].
Расцвет мифологии, по мнению исследователей, приходится на начало позднего палеолита (30-40 тыс. лет назад) [6, с. 67-69]. «Мифология (мифологические представления) - это исторически первая форма коллективного сознания народа, целостная картина мира, в которой элементы религиозного, практического, научного, художественного познания еще не различены и не обособлены друг от друга» [15, с. 83]. Похожее определение дает мифу И. М. Дьяконов: «Миф, в нашем понимании, есть способ массового и устойчивого выражения мироощущения и миропонимания человека, еще не создавшего себе аппарата абстрактных обобщающих понятий и соответственной техники логических умозаключений» [7, с. 9].
Наконец, более широкую дефиницию мы находим у С. З. Агранович и С. В. Березина: «Миф - чисто человеческий способ переживания, осмысления и освоения мира в форме его моделирования» [1, с. 54].
Именно с зарождением мифологии закладывается фундамент для отражения в языке коллективных представлений об окружающем мире (что можно рассматривать как протонаучный стиль) и о правилах общежития (основы официально-делового стиля).
Абсолютно ошибочным было бы рассматривать мифологию на начальном этапе развития как форму фольклора, то есть продукт про-толитературного творчества. Во-первых, миф для человека периода предыстории не имеет ничего общего с литературным вымыслом, это было единственно возможное для него отражение реальности. Во-вторых, если рассматривать эстетическое воздействие на реципиента как основную и единственную цель коммуникации в художественном стиле, то здесь мы должны констатировать, что в доисторической мифологии (как и, строго говоря, в мифологии вообще) эстетическая составляющая (если и присутствует) играет лишь подчиненную роль. Основная цель состояла не в том, чтобы доставлять реципиенту эстетическое удовольствие, а в фиксации и трансляции информации (в самом широком смысле) и, тем самым, в формировании картины мира реципиента. Художественные средства были призваны лишь обеспечить и усилить эффект. «Архаические мифы не были искусством. Мифы представляли собой серьезное, безальтернативное и практически важное знание древнего человека о мире» [15, с. 86]. «Миф организует мыслительное восприятие действительных явлений мира в их движении при отсутствии средств абстрактного мышления» [7, с. 12].
Отметим, что сам факт существования многих продуктов устного коллективного творчества в стихотворной, а не прозаической форме, в первую очередь объясняется отнюдь не эстетическими, а вполне утилитарными соображениями: рифмованный текст проще запоминается, что немаловажно в условиях отсутствия письменности. «При отсутствии тех искусственных средств передачи информации во времени, которые появляются после изобретения письменности, эта передача в основном осуществляется посредством запоминания и повторения сочетаний слов устного языка. Лучше всего они запоминались в составе поэтического сочинения, которое исполняли под музыку» [8, с. 154].
По мнению С. З. Агранович, именно «смерть мифа» (в архаичном смысле этого термина) и его разложение привело к появлению на
его основе науки (научный стиль), искусства (художественный стиль) и религии (экклезиальный стиль, выделяемый некоторыми учеными, например, И. В. Квасюком [10, с. 47]). «Истолкованный миф являет собой протонауку, протоискусство, проторелигию, но уже не миф в его целостном выражении». [1, с. 55]. «Из мифолого-религиозного сознания развилось все содержание человеческой культуры, постепенно приобретавшее семиотически различные формы общественного сознания (такие, как обыденное сознание, искусство, этика, право, философия, наука)» [15, с. 36].
Абсолютной ошибкой было бы считать мифологию принадлежностью лишь начального этапа развития человечества. Картина мира человека по природе своей мифологизирована. При этом функция мифологии в моделировании действительности человеком двояка: с одной стороны, мифология позволяет преодолеть пробелы в знании человека об окружающем мире при недостатке информации. С другой стороны, в обратной ситуации - при избытке информации - мифология как модель действительности помогает упорядочить хаотичный информационный поток (как правило, путем отсеивания того, что не укладывается в прокрустово ложе предлагаемой мифом модели). К. Мангем отмечает, что для человека, в том числе современного, «... жизнь без коллективных мифов трудно переносима» (цит. по: [19, с. 341]). Ту же мысль высказывает антрополог Владимир Соколов: «Миф как таковой - понятие очень широкое. <...> Способность создавать мифы - неотъемлемое свойство человеческого мозга, в жизни и развитии homo sapiens оно играет крайне важную роль. <. > Без мифов жить невозможно, они экономят силы, затрачиваемые на мыслительный процесс. <.> Научные идеи сложны, и только сильно упрощенные - попадают в массовое сознание. Упрощение необходимо при популяризации, но оно и есть первый шаг к рождению очередного мифа» [17].
Очевидно, что строго научный и объективный взгляд на действительность во всем ее многообразии в реальности невозможен хотя бы потому, что сама наука находится в постоянном поиске истины, что неизбежно ведет к тому, что одни мифы сменяют другие. «То, что в нынешнем научном понимании не вызывает сомнения, через сто лет будет считаться заблуждением, а через триста лет может снова быть реабилитировано» [2]. А. Ф. Лосев отмечает: «Всякая реальная
наука мифологична. <...> Когда "наука" разрушает "миф", то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией» [13, с. 41]. Г. Лебон справедливо подчеркивает: «Принадлежать к какой-нибудь научной школе - это значит необходимым образом разделять все ее предрассудки и предубеждения» [12, с. 14].
В связи с мифологической природой науки А. Ф. Лосев приводит пример из области физики: «Недаром на последнем съезде физиков в Москве пришли к выводу, что выбор между Эйнштейном и Ньютоном есть вопрос веры, а не научного знания самого по себе» [12, с. 43]. То же, по всей вероятности, можно сказать о геометрии Эвклида и Лобачевского. Что же до популяризации науки, то тут абсолютно неизбежно дополнительное вторичное искусственное упрощение и моделирование, что также создает почву для мифологизации [17]. В еще большей степени это проявляется в гуманитарных науках. Г. Лебон, в частности, отмечает, что «история может увековечивать только мифы» [12, с. 55] и что «в истории кажущееся всегда играло более важную роль, нежели действительное, и нереальное всегда преобладало в ней над реальным» [там же, с. 74] (см. также [3]).
Аналогичные явления мы наблюдаем и в сфере политики: «Замена одних мифов другими - явление закономерное для периодов революций и реформаций, так как политические цели меняются коренным образом и требуют обеспечения веры в ту или иную идею, а также поддержки соответствующих политических акций со стороны народа» [19, с. 341].
При этом интеллектуальные и временные ресурсы индивида по природе своей ограничены, что неизбежно ведет к тому, что люди многое вынуждены принимать на веру, а трансляция знания, особенно при коммуникации, направленной на неподготовленного реципиента, неизбежно предполагает упрощение и искажение (т. е. более или менее адекватное моделирование в форме мифа, как это было продемонстрировано выше; см., в частности, [12, с. 73]).
В этих условиях нельзя исключать ситуации, когда инициатор коммуникации и адресант искренне заблуждаются, либо когда первый, злоупотребляя своей ролью, преследует при изменении картины мира второго свои более или менее благовидные цели, т. е. использует коммуникацию для манипуляции сознанием и последующими действиями реципиента.
В частности, в политике обращение к мифам «связано с особыми социально-политическими условиями, которые не позволяют решать сложные проблемы за счет реально существующих средств и вынуждают политиков с помощью мифов воздействовать на массовое сознание людей и тем самым отвлекать их хотя бы на время от назревших и трудно разрешимых противоречий» [19, с. 341]. «В тяжелые для страны времена значение мифов трудно переоценить», - эту фразу приписывают Черчиллю.
Еще одним основополагающим явлением человеческой культуры, сложившимся в столь же глубокой древности, что и мифология, является ритуал. По своей природе он неразрывно связан с мифологией: по мнению ряда исследователей, он представляет собой инсценировку («внешнее отыгрывание») мифа, уже известного участниками, а тот, в свою очередь, - содержательно-информационную основу ритуала (т. е. миф и ритуал соотносятся друг с другом как текст пьесы и театральная постановка). При этом вопрос о том, что первично, миф или ритуал, в философии и социологии до сих пор не решен. Очевидно, что ритуал должен быть основан на некоей картине мира, но отнюдь не факт, что для этого она должна быть вербализована в форме мифа. Известно, в частности, что в целом ряде случаев ритуалы у первобытных народов не сопровождаются мифологическими текстами. Приобщение к ритуалу в этом случае носит «в основном наглядный, ситуативный характер» [1, с. 181-182].
По данным антропологов, мы можем также говорить о существовании первых ритуалов в предыстории человечества еще до появления homo sapiens (достаточно упомянуть о доказанном наличии погребального обряда, охотничьей магии и культа пещерного медведя у неандертальцев).
Ю. Н. Триль определяет ритуал следующим образом: «.Ритуал по своей сути всегда есть коллективное действие. Его коллективный характер обусловлен его общественной природой. Это особая программа поведения, с помощью которой коллектив преодолевает кризисные ситуации. Это значит, что каждое общество, заботясь о своей целостности и единстве, стремится выработать единообразные формы поведения» [20, с. 266-267].
При этом ритуал может включать в себя все знаковые системы, известные данному обществу, а, значит, и вербальную (хотя вербальная
составляющая в ритуале опять-таки вторична, на чем мы остановимся позже).
Отметим, что при всей взаимосвязанности и взаимообусловленности мифа и ритуала, их функции кардинально отличаются: миф формирует картину мира членов общества, то есть несет информацию о внешнем мире и его организации (внешняя направленность). Ритуал же организует само общество (внутренняя направленность), обеспечивая социальную сплоченность на основе уже усвоенных членами общества ценностей и знаний о мире. То есть миф ориентирован на содержание, а ритуал - на форму. Или, если исходить из классификации общения на материальное, когнитивное, кондициональное, мотивационное и деятельностное, в случае с мифом мы можем говорить преимущественно о когнитивном общении (трансфер знаний, представлений, логики мышления), а в случае с ритуалом - о конди-циональном общении (приведении реципиента в определенное физическое либо психическое состояние). Мотивационное общение характерно и для ритуала, и для мифа, поскольку при общении всегда преследуется некая цель, лежащая вне пределов коммуникации (см. [16, с. 60]). В мифе мотивация осуществляется через новую информацию, а в ритуале - через воздействие на состояние реципиента.
Решающий вклад в изучение ритуала внес Э. Дюркгейм, в частности, в работе «Элементарные формы религиозной жизни». Функции ритуала, по Дюркгейму: оживлять коллективные чувства, усиливать социальную сплоченность, чтобы люди при его осуществлении ощущали принадлежность к некоему социальному целому, будь то клан, племя или общество более широкого масштаба [5].
Функции ритуала, очевидно, в наиболее общем виде восходят к фатической (контактоустанавливающей) функции языка, направленной на поддержание сплоченности членов коллектива. Здесь можно вспомнить о гипотезе Робина Данбара, в соответствии с которой язык в человеческом обществе возникает как замена грумингу в группах приматов, в том числе ранних гоминид [4].
Л. Г. Ионин отмечает: «Реальные жизненные взаимодействия всегда ритуализованы, когда в большей, когда в меньшей степени. И чем образованнее, культурнее (в общепринятом смысле этого слова) человек, тем большую роль в его жизни играют ритуальные моменты» [9].
В общем и целом можно утверждать, что любой ритуал в человеческой культуре связан с идеей границы [1, с. 136]. При этом часто сам
факт пересечения границы становится составной частью и даже кульминацией ритуального действия, завершающего речь: перерезание ленточки, предание тела земле, вручение диплома (аттестата) и т. п.
Цель коммуникации в рамках ритуала состоит в поддержании социальной сплоченности, в подтверждении приверженности общим ценностям и поддержании взаимоотношений.
Как правило, коммуникация происходит по формальному поводу или, иными словами, основная прагматическая задача здесь содержится в самом факте коммуникации или в реакции на формальный повод. «Во многих ритуалах вербальная часть явно вторична и необязательна» [15, с. 51].
* * *
Подводя итог вышеизложенному, рискнем утверждать, что для наших целей имеет смысл предложить классифицировать жанры УМПР, разделив их на две базовые группы: жанры, генетически связанные с мифом, и жанры, генетически связанные с ритуалом. Первые мы можем условно назвать информационными (поскольку именно мифология и жанры, восходящие к ней, несут реципиенту информацию об окружающей действительности), а вторые - социально-ритуальными (так как их цель и предназначение - поддержание сплоченности социума).
Вслед за С. З. Агранович мы исходим из того, что сознание современного человека отнюдь не в меньшей степени основано на мифе и ритуале, нежели в прошлом. Просто «современные ритуалы, как и современные мифы нами не ощущаются. Человечество осмыслит их как мифы и ритуалы только пережив их, выйдя за их пределы. <...> Тогда можно будет оглянуться на них и полностью их осмыслить. Впрочем, выходя из старых мифов и ритуалов, человечество войдет в новые, очередные, которые тоже не будет ощущать как мифы и ритуалы до тех пор, пока снова не перерастет их, не сбросит их, не оглянется на них и не войдет в новую стадию развития, которая тоже неизбежно будет мифологизирована и ритуализирована» [1, с. 54].
Соответственно, подобная дихотомия (миф га. ритуал, информационный жанр га. социально-ритуальный жанр) несет в себе вполне практическую пользу и может быть использована для первичного прагмастилистического анализа текста, в том числе в рамках обучения переводу.
Более подробное рассмотрение стилевых черт, присущих информационным и социально-ритаульным речевым жанрам УМПР, представляет собой предмет для дальнейшего исследования.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Агранович С. З., Березин С. В. Homo amphibolos: Археология сознания. -Самара : БАХРАХ-М, 2005. - 344 с.
2. Аузан А. А. и др. (сборник). Почему наш мир таков, каков он есть. Природа. Человек. Общество. - М. : Сноб Медиа, 2015. - 216 с.
3. Булычева М. Д., Фирстов М. С. Прагматика учебного текста (на материале разделов «История» немецких школьных учебников 1911 и 1936 гг.) // Тетради переводчика. Научно-теоретический сборник / под ред. И. М. Матюшина. - Вып. 28. - М. : ФГБОУ ВО МГЛУ, 2016. - С. 86-96.
4. Бурлак С. А. Происхождение языка: Факты, исследования, гипотезы. - М. : Астрель: CORPUS, 2011. - 464 с. ; URL : http://libatriam.net/ read/243555/.
5. Гофман А. Б. Ритуал в теории Дюркгема : Текстовые данные и видео. -URL : https://postnauka.ru/video/17420 (дата обращения: 14.09.2013).
6. Гринев-Гриневич С. В., Сорокина Э. А., Скопюк Т. Г. Основы антропо-лингвистики. - М. : Академия, 2008. - 128 с.
7. Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада. - М. : Наука, 1990. -247 с.
8. Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем. - Советское радио, 1978. - 186 с.
9. Ионин Л. Г. Социология культуры [Текст]: учеб. пособие для вузов / Л. Г. Ионин ; Гос. ун-т - Высшая школа экономики. - 4-е изд., перераб. и доп. - М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004. - 427 с.
10. Квасюк И. В. Учебное пособие по теме «Стиль и перевод» : для студ. старших курсов переводческого факультета. - Ч. II. - М. : МГЛУ, 1999. - 54 с.
11. Кожина М. Н. Стилистика русского языка. - М. : Просвещение, 1983. -223 с.
12. Лебон Г. Психология масс. - СПб. : Питер, 2016. - 224 с.
13. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. - М. : Мысль, 2001. - 429 с.
14. Мартинович Г. А. Из истории изучения вопросов взаимоотношения языка и мышления (Вопросы взаимоотношения языка и мышления в работах И. М. Сеченова и И. П. Павлова) // Г. А. Мартинович. Лингвистические этюды. - СПб., 1992. - С. 56-84.
15. Мечковская Н. Б. Язык и религия. Лекции по филологии и истории религий. Язык и религия : пособие для студ. гуманитарных вузов. - М. : Агентство «ФАИР», 1998. - 352 с.
16. Немов Р. С., Алтунина И. Р. Социальная психология : учебное пособие. -СПб. : Питер, 2010. - 432 с.
17. Соколов А. Без мифов жить невозможно. Интервью : текстовые данные. - URL : http://rara-rara.ru/menu-texts/aleksandr_sokolov_bez_mifov_ zhit_nevozmozhno
18. Солганик Г. Я. Основы лингвистики речи. - М. : Изд-во Моск. ун-та, 2010. - 128 с.
19. Теория политики : учебное пособие / под ред. Б. А. Исаева. - СПб. : Питер, 2008. - 464 с.
20. Триль Ю. Н. Ритуал в традиционной культуре // Известия российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена / под ред. проф. Х. М. Казанова. - 2008. - В. 61 - С. 263-268
21. Фирстов М. С. Ораторский гиперстиль в системе функциональных стилей // Разновидности профессионального дискурса в обучении иностранным языкам. - М. : ИПК МГЛУ «Рема», 2014. - С. 89-97. - (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та ; вып. 8 (694). Сер. Педагогические науки).
