CC BY
46
УДК 329
А А. Шраимов К ВОПРОСУ О КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИХ
И ИДЕОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДПОСЫЛКАХ ФОРМИРОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЫ
Аннотация. В статье рассматриваются основные черты отечественной политической культуры и политической власти как имманентной характеристики политических партий. Делаются выводы об их влиянии на партийную систему современной России. Анализируется российская национальная система управления и влияние ее черт на партийную систему. Рассматривается влияние фактора идеологии на партийную систему и отдельно рассматривается концепция «суверенной демократии».
Ключевые слова: политическая культура, политическая власть, политическое управление, моноцентрическая модель власти, этатизм, клиентелизм, русская модель управления, неконкурентность русского общества, кластерная модель государственного управления, маятниковая модель развития, межкластерная конкуренция администраторов, политическая партия, партийная система, идеология, концепция «суверенной демократии».
Arthur Ibraimov TO THE QUESTION OF CULTURAL, HISTORICAL
AND IDEOLOGICAL PREREQUISITES OF FORMATION OF NATIONAL PARTY SYSTEM
Annotation. The article discusses the main features of the national political culture and political power as an inherent characteristic of the political parties. There are maid conclusions about their impact on the party system in modern Russia. There is given an analyzes of the Russian national system of management and its impact on the features of the party system. The influence of the factor of ideology on the party system and specifically the concept of «sovereign democracy» are analyzed.
Keywords: political culture, political power, political management, monocentric model of power, etatism, client culture, Russian model of governance, noncompetitiveness Russian society, cluster model of management, pendulum model of development, intercluster competition of administrators, political party, party system, ideology, concept of «sovereign democracy».
Рассматривая теоретико-методологические подходы к изучению отечественной партиомы в целом и институциональный подход в частности, мы уже сталкивались со значимостью так называемых средовых факторов. Поэтому представляется логичным более подробно рассмотреть их влияние на формирование партийной системы России, ее самобытности и нынешних реалий. Одним из важнейших средовых факторов является политическая культура.
Российской политической культуре свойственен ряд черт (подробнее о них см. [4]). Вследствие исторического сосуществования черт Востока и Запада русскому национальному характеру свойственна бинарность, антиномичность [5]. Тип российской политической культуры по наиболее подробной типологии Ф. Хьюнса и Ф. Хикспурса балансирует между культурой наблюдателей и клиентелистской [22]. Однако в рамках данной статьи политическая культура интересует нас как фактор влияния на партийную систему России.
Теория партийных систем - молодое направление партологии и берет свое начало в середине ХХ в. Сами же политические партии в современном понимании этого термина возникают во второй половине XIX в. В свою очередь, национальные паттерны и архетипы политической культуры складываются значительно дольше и берут начало во временах зарождения российской государственности. Исходя из этого, необходимо определить связующее звено между партиями (партийными системами) и политической культурой как фактором влияния на них. Таким звеном выступает
© Ибраимов А.А., 2014
имманентный для сущности партий феномен политической власти, стремление к осуществлению которой является главным признаком, отличающим политические партии от различных групп давления, общественно-политических движений, клубов и кружков по интересам [9]. В этой связи целесообразно рассмотреть взаимосвязь политической культуры и политической власти в России, а затем спроецировать полученные результаты на влияние политической культуры на партийную систему.
Н.А. Омельченко и Ю.В. Гимазова считают, что преобладание в политической истории России моноцентрической модели государственной власти и связанный с этим низкий уровень общественного участия в государственном управлении, предопределившие характерную для России общественную и политическую пассивность населения, - результат влияния совокупности факторов (исторических, геополитических, социокультурных и иных) [12]. Выводы данных авторов совпадают с выводами А. Лейпхарта о том, что характерное для большинства многосословных обществ стремление к внутреннему единству («надсегментные ориентации»), вызванное ощущением уязвимости и незащищенности, неизбежно сопровождается нарастанием авторитарных ценностей в ущерб демократическим институтам и ценностям [8]. Государство в подобных условиях (а они соответствуют историческим условиям России) старается поставить частное в зависимость от общего, подчиняя личные интересы граждан общегосударственному интересу.
Безусловно, важным фактором, оказавшим влияние как на политическую культуру России, так и на восприятие россиянами политической власти на разных исторических этапах, стало «византийское наследие» в целом, а в частности - Православное Христианство. Интровертность православных установок на самосовершенствование и духовный рост противопоставлялась порицанием и греховной оценкой внешней активности. Политическая власть (как и власть как таковая) идет от Бога, а монарх - его помазанник на земле. Отсюда вытекает сакрализация власти и то, что зарубежный исследователь А. Тойнби определил как стремление «восточно-христианской цивилизации» к созданию и сочетанию универсального государства и универсальной церкви [3]. Власте-подданические отношения в этой связи идеологизируются по схеме «народ служит царю, царь - Богу». В период Русской Смуты начинается, а с введением Петром Великим Священного Синода завершается процесс десакрализации власти и разделения власти светской и духовной (с доминированием первой из них). Власте-подданическая схема меняется, но не теряет своей сути, однако теперь император служит не богу, а интересам народа и державы, заботится о народе, его благополучии и внешней безопасности.
На личности Петра I хотелось бы сделать особый акцент, так как в характере именно им созданной модели управления особенно ярко проявляется проблема неустойчивости в долгосрочной перспективе системы власти, замкнутой на личности сильного лидера [10]. Историческая параллель с современной Россией в данном ключе очевидна. Однако, несмотря на это, персонализм российской власти был свойственен всегда, равно как и приверженности харизматическому типу лидерства по М. Веберу. Это способствует ориентации россиян скорее на личность политического лидера, нежели на содержание их политических программ.
Озвучив персонализацию власти и приверженность харизматическому типу лидерства, охарактеризуем сразу и политический режим России как средовой фактор влияния. К определению политического режима существует два подхода:
1) институциональный, в рамках которого выделяются режим слияния властей (абсолютная монархия), режим разделения властей (президентская республика) и режим сотрудничества властей (парламентская республика). В рамках этого подхода российский политический режим - президентская республика;
2) социологический, в рамках которого существуют разнообразные типологии, но традиционной является разделение режимов на демократический, авторитарный и тоталитарный. В рамках этого подхода политический режим России является демократическим, однако особенности полити-
ческой культуры и традиции приводят к яркому превалированию авторитарных тенденций как в стиле управления, так и в строении политической системы.
Если на этот фон наложить легкость перехода к суперпрезидентской системе управления, особость статуса и полномочий президента и определенную маргинализацию парламента, то нельзя не согласиться с мнением А.И. Соловьева, что президентская модель является признаком слабости партийной системы [18]. Автор отмечает большую склонность этого режима (при прочих равных) к силовым методам политического управления и меньшую склонность к консенсусному управлению.
По сравнению с Европой в России отделение власти от собственности, государственной (политической) сферы от экономической, социальной и иных произошло значительно позже и в значительно менее совершенной форме. В сочетании с отголосками свойственного России на ранних исторических этапах «вотчинного» типа правления, в котором страна, «вотчина» воспринималась государем как собственность, эти факты породили целый ряд черт российской политической культуры и отношения народа к власти. Во-первых, патриотизм, национальное самосознание и самоидентификация носили больше не столько этническую, сколько государственную и в меньшей степени религиозную направленность, что порождало гипертрофирование роли государства и этатизм русского общества. Отсюда же вытекают: огромная роль бюрократического аппарата, патернализм, клиентелизм. Однако эти же процессы являются и детерминантом высоких ожиданий от государства.
Особо интересной в контексте нашего исследования является работа А.П. Прохорова «Русская модель управления» [16]. Кратко приведем наиболее интересные выводы, сделанные автором в этой работе, об особенностях национальной модели управления в России.
Во-первых, русская система управления носит неконкурентный характер: в силу традиционно для России необходимой готовности максимума ресурсов к экстренной мобилизации в случае необходимости. Экономия ресурсов, совершенствование конкурентных преимуществ и качества управления и т.п. требуют временного вывода части ресурсов из оборота и дополнительных трудозатрат. Но отечественная традиция сложилась так, что силы тратятся на мобилизацию дополнительных ресурсов, так как с одной стороны, это привычнее и получается у государства лучше, а с другой - количество мобилизуемых ресурсов превосходит то, что можно получить путем экономии. Таким образом, главными процессами в системе управления становятся мобилизация и перераспределение ресурсов в кризисные периоды и поддержание готовности к мобилизации в спокойные.
Обороной сильной центральной власти является то, что до контроля низового уровня властной вертикали высшая власть зачастую не доходит. Внутри жесткой централизованной структуры на низовом уровне зачастую существует полная автономия.
Во-вторых, русской модели свойственна кластерная структура и круговая порука. На низовом уровне управления в условиях относительной автономии (как во времена полюдья) образуются первичные социальные, производственные, военные и иные ячейки - кластеры. На них лежит задача выполнять задания, поставленные «сверху». Примечательно, что способы выполнения могут в корне противоречить идеологии государства. Государство же занято мобилизацией и перераспределением ресурсов, т.е., как и в Европе, существует делегирование полномочий, но распространяется оно лишь на низовой (кластерный) уровень. История России знает немало примеров, когда кластерам делегировались полномочия даже по собственному материальному обеспечению. Эта же автономность помогала кластерам выживать в периоды кризисов. В кризисные периоды самостоятельность кластеров проявляется в том, как инициативно и креативно они выполняют поставленные перед ними задачи, а в периоды стабильности - в том, как они избегают контроля и санкций в централизованном государстве и стремятся к укреплению самостоятельности. Так как государство в России в силу тяготения к авторитаризму и централизации исторически старалось превратить личность в «винтик» системы, у
людей выработались механизмы внутренней защиты от посягательств и обособления. Одним из таких способов являлось объединение в группы для противостояния внешней среде. Также известна особенность исторического приращения территорий России, когда существовавшая местная элита инкорпорировалась в элиту общероссийскую (поэтому территориальные захваты в России встречали, как правило, меньшее сопротивление, чем на Западе). Это явление тоже имеет кластерную детерминанту.
В-третьих, кластерная структура системы управления в сочетании с маятниковой моделью развития порождают «конкуренцию по-русски» - «конкуренцию администраторов», конкуренцию между кластерами. Безжалостность этой модели конкуренции, в которой уже ресурсы перераспределяются намного быстрее, чем в Западной модели, объясняет огромные темпы развития всех отраслей России в кризисные период развития. При этом типе конкуренции отсутствует длительный периоды ожидания - как только тот или иной кластер показал свою большую эффективность, ресурсы перераспределяются на него автоматически. Но для повышения результативности кластеров в них создаются жесткие условия - аналогично законам физики, когда объект (система) растет и расширяется при внутреннем давлении, превосходящем внешнее. Именно этим и объясняется невозможность длительного (и тем более постоянного) нахождения в сверхрезультативной фазе - она является разрушительной для системы, и в силу этого постепенно вырабатывается режим функционирования, обеспечивающий относительную безопасность всем звеньям механизма. Так аварийное развитие переходит в стабильное.
В-четвертых, в условиях нестабильного мобилизационного (ресурсного) государства складывается маятниковая модель развития - от нестабильного, аварийно-мобилизационного режима к стабильному («застойному»). Прохоров пишет, что «русская модель управления, национальный менталитет и русский образ жизни содержат в себе специальные механизмы, обеспечивающие выход из результативной, но саморазрушительной нестабильной фазы, фазы «конкуренции администраторов». Одни и те же люди, одни и те же организации действуют совершенно по-разному в зависимости от того, в какой фазе находится система управления, так как в стереотипы поведения людей, в культуру управления организаций изначально заложено два разных варианта поведения» [16]. В стабильном состоянии каждый человек, каждое звено системы стремится к консервации существующего положения, что и делает невозможность реформ в этой фазе - для них в системе управления нужна мобили-зационность. Интересны рассуждения автора о том, что многие либеральные реформы проваливались в России, будучи неорганичны национальной модели управления, в то время как даже не самые талантливые управленцы, применявшие жесткие, «азиатские» мобилизационные меры, преуспевали. Наиболее продолжительно в истории России сохранялись те управленческие структуры, которые создавались в условиях мобилизации. Механизмом принудительной смены стабильной фазы на мобилизационную являются бунты, революции и приравненные к ним по разрушительной силе реформы.
И, наконец, пятой особенностью национальной модели управления является, по мнению А.П. Прохорова, неправовой характер государства, неизбежно вытекавший из утвердившихся в обществе двойных стандартов поведения в зависимости от условий - стабильности или нестабильности. Потенциал работы системы в двух режимах противоречит самой идее правового государства, но игнорирование закона характерно в России не только для государства, но и для общества в целом.
В завершении своего исследования А.П. Порохоров говорит о неизбежности импорта идей и образцов. На Западе новые идеи (управления, хозяйствования, наук) вырабатывались на конкурентных началах, действующих во всех сферах жизни. В России, в условиях централизации и неконкурентного развития, свои идеи и модели развития не вырабатывались, поэтому после каких-либо серьезных исторических провалов в условиях мобилизации воспроизводились заимствованные Западные
образцы. Так родилась известная тенденция догоняющих модернизаций, которые практиковали, например, Петр Великий, большевики, да и современная российская демократия.
Теперь, после рассмотрения основных черт российской политической культуры и национальной модели управления, необходимо спроецировать их на объект исследования - партийную систему современной России. Существующая на Западе культура гражданственности предполагает активное взаимодействие власти и общества, которое до сих пор поощряется государствами Запада, так как этого требует легитимация власти, исходя из «теории общественного договора» [11]. Укоренившееся же исторически в России подданичество систематического участия общественности в управлении государством не предполагает - права и свободы в России привыкли получать «сверху», а не завоевывать «снизу».
На этом фоне феномен партийности в проекции на российские реалии у многих ученых вызывает скепсис. Так, М.Я. Острогорский считает, что логика партийной борьбы упрощает и схематизирует общественное мнение, поглощает разнообразия, нивелируя различные мнения в рамках идеологии [14]. Партии сравниваются им с церковным устройством, представляются наполненными «сектантского духа», а их существование «не имеет даже рационального оправдания в фактах». С момента отмены божественного права верховная власть осуществляется во имя индивидуума или класса, а единственной носительницей этой власти может быть лишь совокупность нации. Однако вместо ответственности, признанной управлять всеобщими парламентскими отношениями, автор видит безответственность депутатов, вынужденных следовать за партией под страхом потери власти. Будущего за партиями М.Я. Острогорский не видел: они, по его мнению, должны будут быть распущенными, им будет запрещена борьба за власть, а избиратели сами докажут свою гражданскую сознательность. И.А. Ильин также предполагал, что современные ему демократии гибнут и не развиваются от партийного строения и доктринерского либерализма, а в партийной демократии заложены губительные начала, открывающие двери то правому, то левому тоталитаризму [6]. Спасение России он видел в выделении лучших людей, отстаивающих не партийный, не классовый, а всенародный интерес. Также Ильин считал историческое положение беспримерным, в котором она не должна ничего «заимствовать» у кого-либо, а должна сама выковать свое общественно-государственное обличье.
Апогеем демократических тенденций в российском обществе традиционно считается первая половина периода первичной многопартийности. В эйфории ухода от однопартийной системы СССР не было замечено, как заявившие о себе первые ростки новой гражданской культуры и структуризации гражданского общества были принесены в жертву десятилетиями царившей идее о решающей роли партий в политическом пространстве. Именно в партии и начали преобразовываться многочисленные движения и союзы. Однако деятельность большинства партий того периода показала, что они «не имеют общих интересов и единых целей с подавляющим большинством народа и государства» [7]. Цитируя популярного публициста и политолога В. Соловьева, Н.А. Омельченко и Ю.В. Гима-зова пишут, что «молодая российская демократия 1990 г. умерла в 1993 г., так и не успев понять, что родилась» [11]. Помимо широко озвучиваемых причин (неподготовленность российской «почвы» к демократическим ценностям западного образца, недемократические цели ультралиберальной элиты, властные амбиции постсоветского руководства) эти авторы выделяют тенденцию потери политикой публичности и превращения политики в сферу борьбы элит за власть при трансформации демократии из цели в средство. Кроме того, как отмечает В.И. Буренко, свойственный не только России процесс элитизации политической сферы протекал в России в чрезвычайно сжатые сроки и имел крайне тяжелые экономические и социально-политические последствия [1].
Из-за неразвитости в России гражданского общества партийная система изначально формировалась как неизбежно более слабая, чем в развитых демократиях Запада. Зрелость и жизнеспособность политического плюрализма и, соответственно, партийной системы, определяются степенью
сформированности в обществе разнообразных центров и источников власти и влияния, появлением / отсутствием инфраструктуры, обеспечивающей условия для кристаллизации групповых интересов и их выражения через демократические механизмы публичной политики [2].
И наконец, в качестве завершающего этапа рассмотрения средовых факторов, оказывающих влияние на российскую партиому, рассмотрим идеологию. Степень идеологизации политического процесса служит важным показателем состояния современной политической культуры общества в целом. На передний план в современном мире выходят общечеловеческие глобальные ценности, но они создают так называемый «цивилизационный фон» для конкретных идеологий отдельных государств и политических субъектов. Заказчиком идеологии могут выступать социальные группы, слои, классы,государство.
«Институциональная особенность проявления идеологизации в современном российском политическом процессе как стремление к монополизации на агрегацию и артикуляцию социально-политических интересов реализуется не только через президентские структуры, но также и через институт парламентского большинства, обеспечивающий идеологическую легализацию и легитимацию национальных проектов» [21]. С учетом перманентного в постсоветское время поиска национальной идеи считаем необходимым особо уделить внимание так называемой концепции «суверенной демократии», разработанной при активном участии экс-заместителя руководителя Администрации Президента РФ В.Ю. Суркова. Эта концепция до недавнего времени всерьез претендовала на главенствующее положение в идеологическом пространстве России, а ее автора часто называли «серым кардиналом Кремля».
В.Ю. Сурков в построении своей концепции абсолютно верно, на наш взгляд, пытается найти корни для будущей идеологии в истоках политической традиции и политической культуры. Однако настоящее должно определяться не только предпосылками прошлого, но и желаемым будущим. Обращаясь к цитатам из Н.А. Бердяева, И.А. Ильина, Е.Н. Трубецкого и даже И. Бродского, автор делает ряд выводов об имманентных чертах политической культуры России, которые, хоть и есть в других культурах, но в отечественной представлены несколько сверх средней меры [20]. Во-первых, это стремление к политической целостности через централизацию властных функций. Во-вторых, идеализация целей политической борьбы. В-третьих, персонификация политических институтов. На основе из этих трех характеристик российской политической культуры и выстраивается концепция.
«Таким образом, допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими» [19]. В своем определении суверенной демократии В.Ю. Сурков опирается на положения Конституции Российской Федерации, провозглашающие носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации ее многонациональный народ, а также запрет на присвоение власти в России. На критику о том, что понятие «демократия» не нуждается в дополнительных эпитетах, В.Ю. Сурков отвечает правомерным утверждением, что демократия есть не факт, но процесс. А потому перенос ударения на те или иные составляющие демократического процесса в зависимости от этапа исторического генеза неизбежны.
Политическим партиям в данной концепции прочится большое будущее. Открыто говоря о том, что власть внедряет партийную систему, В.Ю. Сурков считает одной из конечных целей выдвижение кандидатур президента и правительства партиями [19]. В этом он видит гарантию сохранности приверженности идеологии партии со стороны предложенных кандидатов - фактор стабильности. Причина того, что этого до сих пор не происходит, видится традиционно в молодости и развивающемся характере отечественной партийной системы.
Особую роль Сурков отводит русскому идеализму, который, по его мнению, является тем главным, что до сих пор поднимало и будет поднимать в будущем русский мир на новые орбиты развития. Всю историю со времен Ивана III он называет манифестацией интеллектуальной независимости и государственного суверенитета. Также он говорит о роли высоких целей и таких значимых мессианских концепциях, как «Москва - Третий Рим» и Третий интернационал. Говоря о российском холизме, о примате целого над частным и общего над индивидуальным в нашей культуре, автор отмечает, что в жертву общим интересам часто приносились личные права и свободы, а иногда и жизни отдельных людей, что охранительные и патерналистские настроения, чрезмерно усиливаясь, подавляли активную общественную среду, приводя к дисфункции институтов развития. Полностью соглашаясь с данным утверждением, отметим, что оно не нашло практического оптимального выражения -российская партиома, выстроенная на основе центризма, патернализма и «защите достигнутого» так и продолжила подавлять гражданскую активность, а неэффективность нерепрезентативность партиями можно назвать дисфункцией партийной системы. Добавим к этому и еще одну черту российской политкультуры - при всем ее идеализме в России часто временное жертвование идеалами во имя некой сверхцели приводит к консервации реалий, которые этим идеалам противоречат, а сверхцель, в конечном счете, так и не достигается.
Однако крайне убедительными представляются аргументы В.Ю. Суркова в защиту централизации власти и выстраивания властной вертикали, обеспечивающей преемственность политического курса. «Запрет создавать политпартии по региональному, либо религиозному, профессиональному признаку подчеркивает, что партии должны не только разделять избирателей по взглядам и убеждениям, но и объединять их вокруг общих ценностей. Избирателей - разделять, народ - соединять. Таким мог бы быть принцип российской многопартийности» [20]. Если расцвет концепции суверенной демократии проследить в контексте исторического периода, то становится очевидным, что политическая система нуждалась в идеологическом наполнении и осмыслении трансцендентального смысла. Другое дело, что, например, С. Кургинян критикует концепцию за притянутость трансцендентального оправдания уже существующего режима и за подбор архетипов под условия, однако и он тоже видит в трансцендентальности идеологизации преимущества перед зашедшим в тот период в тупик прагматизмом [16]. Опять-таки реальным мостком между имманентным и трансцендентальным Кургинян считает национальные проекты.
Об актуальности концепции говорит и положительный отклик, который она получила от весьма авторитетных ученых и деятелей, которых невозможно подозревать в ангажированности. Так, Френсис Фукуяма, ранее бывший первым неоконсерватором, автор знаменитого труда «Конец истории и последний человек», спустя более чем десять лет исследований также приходит к выводу о смене неоконсервативных «общечеловеческих ценностей» определяющей ролью культурных факторов в строительстве суверенных национальных государств [13].
Однако представляется, что время концепции, которая даже в период своего расцвета многими воспринималась как легитимация наличествующего, так и не стала полноценной идеологией, оставшись набором отчасти верных идеологем со слабым для научного факта обоснованием. На наш взгляд, концепция суверенной демократии в ее артикулированном виде хороша именно теми положениями, которые касаются стратегической, исторической и культурной самости, но не теми, которые оправдывают существующий режим «как он есть». Если рассматривать «ситуативные» обоснования режима, приводимые В.Ю. Сурковым (противостояние угрозам терроризма, территориальной целостности, национальному суверенитету), то концепцию эта согласуется с нашей исследовательской позицией. Но ее нужно укреплять, развивать и обосновывать, в то время как дискуссия вокруг нее сошла на нет, а новые сильные предложения, если не учитывать констатации властью необходимости укрепления «духовных скреп», отсутствуют.
Библиографический список
1. Буренко В.И. Современный политический процесс и понятие «политическая элита» // Вестник Университета (Государственный университет управления). - 2011. - № 20. - С. 18-23.
2. Васецкий А.А., Королькова Н.Д. Политические партии и выборные системы как факторы формирования публичной политики // Управленческое консультирование. - 2012. - № 1. - С. 34-42.
3. Дубровская С.В. Политическая власть в политических культурах Запада, Востока, России (теоретико-концептуальный подход): дис. ... канд. полит. наук. - Саратов, 2005. - С. 47-148.
4. Ибраимов А.А. Политическая власть в России в контексте политической культуры // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2014. - № 5-2 (43). - С. 87-90.
5. Ибраимов А.А., Лопарев А.В. Бинарность и антиномичность русской культуры // Вестник Университета (Государственный университет управления). - 2012. - № 4. - С. 277-281.
6. Ильин И.А. Наши задачи: статьи 1948-1954 гг. / И.А. Ильин. - М.: Айрис-пресс, 2008. - 526 с.
7. Карапетян Л.М. Политические партии в судьбе России / Л.М. Карапетян. - СПб.: Юридический центр Пресс. - 2009. - 266 с.
8. Лейпхарт А. Демократия в многосословных обществах: сравнительное исследование / А. Лейпхарт. - М.: Аспект Пресс, 1997. - 287 с.
9. Макаренков Е.В. Политические партии и партийные системы: учеб. пособ. / Е.В. Макаренков. И.К. Ха-ричкин. - М.: МПИ ФСБ России, 2007. - С. 32.
10. Омельченко Н.А. Своевременные мысли к вопросу о превратностях государственной власти и культуре государственного управления в России // Вестник Университета (Государственный университет управления). - 2010. - № 13. - С. 58-63.
11. Омельченко Н.А., Гимазова Ю.В. О демократическом идолопоклонничестве, химерах русского политического либерализма и демократии в России // NB: Проблемы общества и политики. - 2013. - № 9. - С. 153182.
12. Омельченко Н.А., Гимазова Ю.В. Публичная политика в России: политический миф или реальность? // Вестник Университета (Государственный университет управления). - 2010. - № 22. - С. 71.
13. Орлов Д. Новый русский век и суверенная демократия [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.ng.ru/ideas/2007-07-13/7_newcentury.html (дата обращения: 09.08.14).
14. Острогорский М.Я. Демократия и политические партии: В 2 т. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://read.virmk.ru/o/Ostrogorsky.htm (дата обращения: 07.08.14).
15. Прохоров А.П. Русская модель управления / А.П. Прохоров. - М.: ЗАО «Журнал Эксперт», 2002. - 376 с.
16. Семенихин И. Владислав Сурков: Pro et Contra. Диалоги о суверенной демократии и историческом выборе новой России / И. Семенихин. - М.: Изд-во СГУ, 2008. - 318 с.
17. Соловьев А.И. Институциональный дизайн российской власти: исторический ремейк или матрица развития? // Общественные науки и современность. - 2004. - № 1. - С. 64-76.
18. Стенограмма выступления В.Ю. Суркова на Генсовете «Деловой России» 17 мая 2005 г. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://2084.ru/articles.php?article_id=10 (дата обращения: 08.08.14).
19. Сурков В. Национализация будущего [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://expert.ru/expert/2006/43/nacionalizaciya_ buduschego/ (дата обращения: 08.08.14).
20. Сурков В. Русская политическая культура. Взгляд из утопии [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://russ.ru/pole/Russkaya-politicheskaya-kul-tura.-Vzglyad-iz-utopii (дата обращения: 08.08.14).
21. Шапиро О.Р. О специфике идеологизации политических механизмов, обеспечивающих агрегацию и артикуляцию социально-политических интересов в современной России // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Социология. Политология. - 2013. - Т. 13. - № 1. - С. 98-101.
22. Heunks F., Hikspoors F. Political Culture 1960-1990 // Values in Western Societies Tilburg: Tilburg Univ. Press, 1995. - P. 51-82.
