CC BY
184
УДК 32.019
О. В. Михайлов
К ВОПРОСУ о КОНФЛИКТОЛОГИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЕ
Казалось бы, уже привычное слово «конфликтология» иногда режет слух во вполне благозвучных, на первый взгляд, выражениях, к примеру «конфликтологическая парадигма в социологии» [13. С. 17]. Основанием для такого словосочетания является представление о том, что конфликтология—это раздел социологии. Данное мнение исходит из анализа развития теории конфликта, которая противопоставлялась структурному функционализму второй половины ХХ в. Такой точки зрения придерживаются Е. И. Степанов и ряд других исследователей, на которых он ссылается в книге «Современная конфликтология». Вполне логично теорию конфликта назвать наукой о конфликтах и присвоить ей название «конфликтология». Тогда, по аналогии, должны быть «свои конфликтологии» в психологии, правоведении, политологии, экономике и т. д. И, как следствие этого, в политологии, психологии и юриспруденции должны быть свои конфликтологические парадигмы. Логично, но не совсем правильно. При ближайшем рассмотрении сути «частных» конфликтологий выясняется, что речь идет не о конфликтологии, а о теории конфликта. Таким образом, есть конфликты в предмете исследования каждой из наук, есть конфликты в экономике, в политике, в правоведении, но они изучаются собственными методами этих наук, в «приватизированных» ими формах проявлений. Для того чтобы избежать алогичности и путаницы, связанной с употреблением термина «конфликтология», необходимо разобраться в различиях между конфликтной и конфликтологической парадигмами.
Поскольку конфликт—это имманентное свойство социального, атрибут человеческого действия, то все обществоведческие науки имеют дело с той или иной формой социального конфликта. Каждая из наук находит в социальном конфликте только свои предпочтения и выражает этот интерес своим категориальным аппаратом. Это означает, что конфликт как явление, как объект научного интереса существует, а самой «конфликтологии», по сути, нет. Поэтому о конфликтологии нужно говорить не в рамках частных наук или конкретных практик, а как о самостоятельной социальной науке. Делаем ли мы какое-то «открытие», утверждая этот факт? Абсолютно нет.
Если обратиться к вышеназванной книге Е. И. Степанова, то на ее страницах автор утверждает, что «современная теория конфликта начала развиваться с середины пятидесятых годов и прошла два этапа» [13. С. 17]. Это справедливо лишь отчасти и только
© О. В. Михайлов, 2009
для социологической науки. На этот тезис никто не обратил бы внимание, если бы Степанов не отождествлял теорию конфликтов в социологии с конфликтологией. Понятно, что временные границы очерченного этапа развития теории конфликта связаны с опубликованием известной книги Л. Козера «Функции социального конфликта» [1]. Но говорить о современной конфликтологии необходимо не с точки зрения временных категорий, а востребованности самой науки. Что в конфликтологии востребовано современностью, нашим временем, и находим ли мы этот интерес в конкретном временном отрезке? Л. Козер пересказал философские идеи Г. Зиммеля социологическим языком. Сделал он это блестяще, что объясняет неугасающий интерес к его книге во всем мире в течение вот уже больше полстолетия. Мнения отечественных конфликтологов относительно значения и влияния ее на развитие конфликтологии разнятся—от восхваления до неприятия. Тем не менее, считать Козера родоначальником конфликтологии никто не собирается.
В чем же проблема в определении конфликтологической парадигмы, какие допущения позволяют говорить о ней как научной теории? Первое, чего необходимо избежать,—это отождествление конфликтологии и теории конфликта. Мы прекрасно знаем множество теорий, имеющих синергетическую и междисциплинарную природу. Теория конфликта, теории насилия, потребностей, отчуждения, стратификации, элит и т. д. Ни у кого не было соблазна назвать теорию насилия Й. Г алтунга политологией, а теорию стратификации—социологией. Но термины «теория конфликта» и «конфликтология» употребляют часто как синонимы. Конечно, это не может не вносить путаницу и в теорию, и в методологию науки. Коль скоро речь зашла о различии теории конфликта и конфликтологии, то необходимо развести конфликтную и конфликтологическую парадигмы.
Конфликтная парадигма объединяет все теории конфликта, тогда как конфликтологическая парадигма является лишь частью конфликтной парадигмы. В чем же разница? Только в широте понятия? Конечно, нет. Конфликтная парадигма исследует природу конфликта независимо от понимания сущности, причин, форм проявления конфликта. Конфликт, понимаемый через определяющий термин «противоречие»,— это конфликтная парадигма. Конфликт, в определении которого используется термин «потребности»,—кон-фликтологическая парадигма.
«Социологической трагедией» называет Зиммель тот факт, что индивиды для удовлетворения своих потребностей создают «формы социализации», или «формы обобществления», а общество приобретает в них своих собственных носителей и органы, которые как чужая отдельному лицу сторона предъявляют ему свои требования для немедленного исполнения [8. С. 52]. «Конфликт между обществом и отдельной личностью развертывается в самом индивиде в виде борьбы его сущностных элементов» [8. С. 53]. Индивид, стремясь к самоопределению и развитию своих способностей независимо от потребности в них общества, вступает в противоречие с общественными требованиями, согласно которым он должен использовать силы на выполнение определенной функции. Формы социализации могут создавать угрозу личности, блокируя ее творческую энергию и заставляя наперекор собственной воле принимать логику культурных форм*.
По мнению Зиммеля, не существует бесконфликтных обществ уже постольку, поскольку невозможно устранить исходный конфликт — между индивидом и обществом. В то время как в своих работах Зиммель рассматривает только две формы социального конфликта, Р. Дарендорф вносит в конфликтологический анализ третью форму социального конфликта—социально-политический конфликт. Во-первых, Дарендорф отходит от зиммелевского индивида с врожденной агрессивностью и предпочитает рассматривать
потребности в сочетании с возможностями их удовлетворения. Теория «опций и лигатур» —наглядный пример такого подхода. «Опции—отдельные специфические комбинации прав и их обеспечения» [5. С. 34], а «лигатуры—это глубинные культурные связи, позволяющие людям найти свой путь в мире опций» [5. С. 35]. Неравномерное распределение жизненных шансов ведет к тому, что люди находятся в неравном положении по отношению к власти и по отношению к возможности реализовать свои потребности.
Й. Галтунг также связывал наличие конфликтогенности в социуме с потребностями. Он полагает, что насилие, будь то прямое или структурное, создает дефицит потребностей [4. С. 113]. При дефиците потребностей и происходит замещение целей и средств их достижения. Первоочередными выступают те средства, которыми можно удовлетворять имеющиеся потребности. «Поскольку насилие мешает удовлетворять потребности, такое лишение—серьезная вещь, возможная реакция на это—прямое насилие. Но это не единственная реакция. Могут возникать чувство безнадежности, синдромы лишенности и фрустрации, которые проявляются в индивиде внутренне — как агрессия, а внешне—как апатия и отстранение» [4. С. 113].
Характерно, что терминами отстранение и апатия в конфликтологии обозначается то, что в философии трактуется как отчуждение. Вместо привычного термина “Entfremdung” появляется термин “Verfremdung”. Появление этого слова в научном обороте связано с именем Б. Брехта. В 20-х гг. ХХ в. он перевел на немецкий язык термин «отстранение», введенный русским литературоведом В. Шкловским для обозначения особого художественного приема, но Брехт перевел «отстранение» как «отчуждение». Так у «отчуждения» появился синоним в социологии. Именно такую смысловую нагрузку несет термин «отчуждение» в трудах Й. Г алтунга и Дж. Бертона. Причиной отчуждения по Бертону является человеческая неудовлетворенность, когда «блокированные потребности приводят людей к состоянию отчуждения или реваншистским формам поведения» [3. С. 208]. Таким образом, в конфликтологии мы имеем дело с понятием «отчуждение», выражающим отчаяние, недовольство, апатию или аномию. Эти явления характерны для второй стадии конфликта—стадии социальной напряженности, когда конфликт выходит за рамки первой стадии—латентной. Термины отчуждения, выраженные через потребности, адаптированы в категориальном поле конфликтологии.
Категориальное поле конфликтологии приобретает теоретическую и методологическую актуальность лишь в терминах, выраженных через потребности. Таким образом, потребность и определяющие ее термины, такие как насилие, идентичность, отчуждение, отстранение, депривация, фрустрация и прочие, есть определения конфликта в конфликтологии.
Например, понятия и категории, выраженные через потребность, определяют конфликтологическую направленность, а не политологическую. По мнению Бертона, «на политическом уровне апатия и уход интерпретируются как готовность людей принять систему, даже если люди переживают состояние отчуждения как эмоциональную реакцию на структурное насилие» [3. С. 208]. При этом насилие, которое применяется по отношению к индивиду, понимается как социализация. Одновременно насилие может определяться как «ущерб... наносимый основным человеческим потребностям и даже самой жизни вообще...» [3. С. 202]. Получается некий узел пересечения нескольких определяющих терминов, в центре которых без особого труда можно разглядеть «потребности». В отличие от конфликтной парадигмы, где конфликт определяется через противоречие (как объективное, так и субъективное), конфликтология исследует конфликт через потребности.
Проведение разграничения в отношении конфликтологии и теории конфликта позволяет решать собственно методологические вопросы конфликтологического исследования. Однако, возвращаясь к определению конфликтологической парадигмы, необходимо отметить, что позиция Г. Зиммеля, в частности по отношению к социальным конфликтам и их значению в социальной философии, определяется противопоставлением позитивистской социологии XIX в. Хотя уже прошло столетие с выхода в свет его работы «Социология. Исследование форм обобществления» [2], никто не обратил внимания на то, кому оппонирует Зиммель. Он писал: «Лишь на пороге XX века широкие слои интеллектуальной Европы стали объединяться на новом основном мотиве мировоззрения: понятие жизни выдвинулось на центральное место, являясь исходной точкой всей действительности» [7. С. 64]. Это высказывание Зиммеля—очень важное звено в понимании сути конфликтологической парадигмы. Все теории XIX в. были поняты Зимме-лем в смысле динамического воздействия на индивидуума. «Жизнь его определяли и даже конструировали реальные силы, которые проистекали из неких инстанций, лежащих вне него и которые причинно определяли направления данной жизни как протекающего процесса; они же неминуемо определяли и содержания именно этого жизненного процесса. Однако если процесс этот протекает, так сказать, из самого себя, изнутри, если он творческий, то содержание его еще отнюдь не является по необходимости единственным, оригинальным и несравненным; наоборот, оно может быть всецелотипическим, предсуществующим, общезначимым» [6. С. 315]. В действительности, преодолевая инерцию дихотомического деления общества и индивида, Зиммель создает принципиально новую дихотомическую реальность в модусе форма-сущее. По сути, в одной фразе Зиммель смог отразить сущность нового направления в науке. «Как только жизнь возвысилась над чисто животным состоянием до некоторой духовности, а дух в свою очередь поднялся до состояния культуры, в ней обнаружился внутренний конфликт, нарастание и разрешение которого есть путь обновления всей культуры» [7. С. 61]. Источником социального конфликта служит противоречие между формами общественной жизни и индивидами, составляющими общество.
«Индивид чувствует свою точку зрения только в противопоставлении себя другому, так что это противопоставление создается искусственно там, где его в действительности не существует» [9. С. 118]. Любое противопоставление уже есть основание конфликта. Поэтому человеку присущи конфликтность, враждебность и агрессивность.
Конечно, во всех рассуждениях Зиммеля можно без труда отыскать допущения, на которых формируется конфликтологическая парадигма. Причина конфликта—в природе человека, индивидуальность которого определяется его потребностями. Именно потребности являются определяющими терминами конфликта, что, в общем-то, было показано дальнейшим развитием конфликтологии. А то, что некоторые исследователи, преимущественно социологи, называют причиной конфликта человеческую деятельность, то это и понятно, ибо исходя из принципов позитивизма, основания исследования, предмет изучения находятся в объектной сфере. Противоречие, через которое наша социология определяет конфликт, есть следствие позитивистского подхода к проблемам, против которого в начале ХХ в. выступил Георг Зиммель.
Итак, благозвучные на слух словосочетания «конфликтологическая парадигма в социологии» или «конфликтологическая парадигма в политологии», по сути,— только конфликтная парадигма. Если и существует «конфликтологическая парадигма», то только в конфликтологии. Если говорится о политической конфликтологии, то это значит, что
речь идет не о конфликтной парадигме в политологии, а о конфликтологии, исследующей конфликты своими методами и своим категориальным аппаратом, со своих позиций. Что же касается конфликтной парадигмы, то точек зрения относительно предмета ее исследования предостаточно. Наиболее распространенной относительно ее содержания и типологизации считается позиция Р Сандоула [12]. Различия конфликтной и конфликтологической парадигм очевидны. Достаточно просто понять и выучить их. И главное на этом пути не потерять индивида, не утопить его в классовости или государственности, собственности или легитимации, институализации или других «надчеловеческих формах», о которых говорил Г. Зиммель.
Разграничивая конфликтную и конфликтологическую парадигмы, мы ни в коем случае не пытаемся определить истинность того или иного подхода. Это ни к чему, тем более что каждый из них имеет право на существование. Видимо, наступает время для конфликтологии определиться с предметом и методами своих собственных исследований, а не довольствоваться результатами исследований других обществоведческих наук.
Сам Зиммель писал: «Я знаю, что умру, не оставив интеллектуальных наследников; так и должно быть. Мое наследство, словно наличные деньги, будет поделено между многими наследниками, и каждый использует свою часть по собственному разумению...» [2. С. 50]. Но, кажется, пришло время собирать камни...
* См. подробнее: [11].
Литература.
1 CoserL.A. The Functions of Social Conflict. Glencoe, 1956. 188 p.
2. Simmel G. Soziologie: Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung. Leipzig, 1908. 78 p.
3. Бертон Дж. Теория потребностей // Конфликты: Теория и практика разрешения (опыт зарубежных исследований): в 3 т. Алматы, 2002. Т. 2. C. 200-214.
4. Галтунг Й. Культурное насилие // Конфликты. Т. 2. C. 106-122.
5. Дарендорф Р. Современный социальный конфликт. М., 2002. 288 c.
6. Зиммель Г. Гете // Он же. Избранные работы. Киев, 2006. C. 194-417.
7. Зиммель Г. Конфликт современной культуры // Он же. Избранные работы. Киев, 2006. С. 61-79.
8. Зиммель Г. Религия: Социально-психологический этюд. М., 1909. 82 с.
9. Зиммель Г. Социальная дифференциация. Киев, 1898. 103 с.
10. Козер Л. Функции социального конфликта. М., 2000. 205 с.
11. Михайлов О. В. Механизмы отчуждения в новом символизме // Вестн. С.-Петербу. ун-та. Сер. 6. 2008. Вып. 4. С. 109-118. С. 109-118.
12. Сандоул Д. Парадигмы, теории и метафоры конфликта и разрешения конфликта: согласованность аргументов или смешение идеи // Конфликты. Т. 2. С. 169-197.
13. СтепановЕ.И. Современная конфликтология. СПб., 2006. 183 с.
