CC BY
84
быть осуществленным, не создавая ситуации недопустимого вмешательства в суверенитет государств. Взятые обязательства не были бы гарантированы ничем, кроме как лояльностью договаривающихся сторон ... испытание соглашения по этому пункту вызвало бы постоянные подозрения, порождая настоящие конфликты». Что же касается использования новых средств разрушения, то приемлемыми их считали только в случае неувеличения страданий бойцов. «Именно в этом смысле вы можете присоединиться к любой декларации с целью того, чтобы запрещать употребление снарядов маленького калибра, которые расширяются в теле или использование удушающих снарядов, все же установив предварительно различие между теми, которые являются удушающими изначально и теми, которые производят это воздействие только случайно». Вопросы метания снарядов или взрывчатых веществ с воздушных шаров, использование подводных лодок, а также таранов на судах руководители французской внешней политики считали не подлежащими обсуждению, поскольку «в будущих войнах их использование не составляет ещё проблему в силу неразрботанности и поэтому . не может быть рассмотренным конференцией с какой-либо пользой для будущего». По пунктам, касающимся законов и обычаев войны, делегация не должна была проявлять никакой инициативы, но поддерживать положительные решения в данном контексте, если большинство участников заявит об этом.
Особое внимание в инструкциях французским делегатам уделялось вопросам арбитража и посредничества. Министр иностранных дел Франции Делькассе замечал, что в ходе обсуждения необходимо «пытаться определить как можно более точно случаи, где он мог бы быть применён и чётко обозначить правила процедуры, применение которой было бы постоянным и лег-
ким, что внушило бы доверие к возможности мирных решений в большинстве международных конфликтов» [3. С. 284-286]. Таким образом, Франция шла на конференцию, выступая против ограничения вооружений и военных бюджетов, занимая осторожную позицию по вопросам арбитража и лишь по незначительным вопросам законов и обычаев войны выступая наиболее определённо.
В результате получается, что делегации США и Франции пришли на конференцию с двоякими целями: с одной стороны, не допустить ограничения собственных вооружений, с другой - сделать всё, чтобы ослабить своих потенциальных противников. Необходимо также отметить, что такая позиция не была чем-то особенным. Подобный подход можно проследить у всех ведущих держав - участников первой Гаагской мирной конференции. Таким образом, все это в очередной раз демонстрирует нам глубокие противоречия, существовавшие в международных отношениях уже в конце XIX века.
список литературы
1. Davis С. The United States and the first Hague peace conference. New York: Macmillan, 1962. 236p.
2. Dickinson G. Lowes. The International Anarchy, 19041914. New York: Appleton-Century-Croffts, 1926. 640p.
3. Documents diplomatiques français. (1871-1914). Ser. I. Vol. 15. Paris, 1959. 552 p.
4. Scott J. The Hague peace conferences of 1899 and 1907. Baltimore: G. Glier, 1909. 430 p.
5. Tuchman B. W. The Proud Tower: A Portrait of the World Before the War. 1890-1914. New York: Macmillan, 1966. 497 p.
6. USA. Department of State. Papers relating to the Foreign Relations of the United States. Diplomatic papers. 1898. Wash.: Government Printing Office, 1901. 1191 p.
к вопросу о борьбе с преступностью в российских городах в 20-е гг. XX в. (на примере пензенской губернии)
С. Е. ПАНИН
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского Кафедра отечественной истории и методики преподавания истории
В статье рассмотрены основные аспекты борьбы с преступностью на общероссийском и региональном уровнях. Проанализирована деятельность милиции, уголовного розыска и других организаций, занятых борьбой с преступностью, и дана оценка эффективности их деятельности в этом направлении. В конце статьи автор приходит к выводу, что власти не смогли найти эффективных методов и средств борьбы с уголовной преступностью и на протяжении всего изучаемого периода криминогенная ситуация в городских социумах всех уровней оставалась чрезвычайно напряженной.
В современных гуманитарных науках, прежде всего социологии и криминологии, термин «борьба с преступностью» заменяется на термин «социальный контроль за преступностью». Однако в 1920-е гг. данный процесс понимался узко, именно как «борьба с преступностью», то есть как собственно контроль извне, в первую очередь посредством наказания и других санкций. В этом ракурсе мы и будем рассматривать нормирующую и контролирующую деятельность властей [См. 2, 34].
Большинство девиантологов придерживаются точки зрения, что преступность родилась с появлением первых законодательных актов, установивших систему наказаний за некие деяния. Таким образом, возникает вопрос о формировании советского уголовного законодательства. После событий Октября 1917 г. в стране наступил нормативный хаос. Старые уголовные законы уже не действовали, а новые не были введены в действие. Однако реальная общественная жизнь
невозможна в условиях полного беззакония и анархии. В первых же «декретах о суде» (1917-1918 гг.) советским судьям разрешалось использовать при рассмотрении дел «законы свергнутых правительств», если они не противоречат духу и принципам революционного правосознания. Однако это разрешение звучало на общем фоне как оговорка: все старое законодательство упразднялось, отменялось, его использование судами запрещалось [36. С. 31-34]. В 1918 г. повсеместно возникло множество новых судебных учреждений разных видов и форм, которые действовали на основе местной практики, обычаев и «революционного правосознания». То есть уголовное законодательство было заменено правотворчеством судей. Новая экономическая политика потребовала соответствующего юридического обеспечения, в том числе и в плане уголовного законодательства. В мае 1922 г. был принят уголовнопроцессуальный кодекс и в этом же году - уголовный кодекс РСФСР. В 1926 г. была принята новая редакция УК, в известной степени отражающая реальности НЭПа.
Позиция новых властей в отношении преступников была непоследовательной и в определенном смысле утопичной. Революционеры всегда тепло относились к уголовникам. Как говорил А. Богданов: «Кричат... против экспроприаторов, грабителей, против уголовных... А придет время восстания, и они будут с нами. На баррикадах взломщик-рецидивист будет полезнее Плеханова» [Цит. по: 3. С. 216]. Отчасти благодушное отношение к уголовникам в это время было следствием присущего русской интеллигенции сочувствия преступникам как жертвам социальной несправедливости. Как писал А. Трифильев в 1924 г.: «Мы, русские люди, «дети достоевского», понимаем душу уголовной шпаны, болеем за нее» [Цит. по: 39. С. 62]. Но в то же время необходимость борьбы с преступностью была налицо. Официальные нормирующие документы зафиксировали, что на властном уровне, в теоретическом плане, в этой сфере законодательства господствовала идея превенции. Конечно, здесь речь не идет о правоприменительной практике. Так как К. Маркс, а за ним и В. И. Ленин повторили слова Монтескье о приоритете предупреждения преступления по сравнению с карой за них, идея приоритета превенции вошла в идеологию большевиков. Так, в Руководящих началах 1919 г. и в уголовный кодекс (уК) 1922 г. наказание признавалось только оборонительной мерой, а в УК 1926 г. термин «наказание» был заменен термином меры социальной защиты. Посмотрим, каковы же были реальные практики в этой области.
Существенный вклад в борьбу с преступностью всегда вносят правоохранительные органы. В исследуемое время они были представлены милицией и уголовным розыском (УР).
Борьбу с преступностью в г. Пензе вел почти исключительно УР. Милиция вела маловажные дела (оскорбления, клевета и т. п.) Но количество таких дел год от года увеличивалось. Так, с 1 октября 1922 г. по 1 октября 1923 г. их было 158, а с 1 октября 1923 по 1 октября 1924 г. уже 1094. Охрана порядка в губерн-
ском центре осуществлялась через наружные посты. В 1919 г. многие из них пустовали, но в 1922 г. их количество было доведено до 20, таким оно и оставалось до 1924 г. В начале 1922 г. наружные посты были созданы в Керенске, Краснослободске, Мокшане и Рузаевке. В остальных городах они отсутствовали, охрана осуществлялась через дежурных по Управлениям милиции и Конному резерву. Однако, если к 1925 г. число этих постов было доведено в Пензе до 22, то в уездных городах они были упразднены, как считали в Административном отделе (АО) Пензенского Губернского исполнительного комитета (ГИКа) за 1924 г. «за ненадобностью» [7. Л. 76., 11. Л. 19., 12. Л. 214]. Однако, как нам представляется, речь здесь шла о экономии средств местного бюджета и без того носившего дефицитный характер.
до 1925 г. территория Пензы делилась на 2 части, и соответственно было 2 отделения милиции. Приказом АО Пензенского ГИКа от 1 мая 1925 г. губернский центр был разделен на 3 части, 3-е отделение милиции. Управление первого отделения находилось на ул. Калинина, д. 22 (бывшая Покровская улица) и контролировало южную часть города с числом жителей 23 тыс. человек. Первое и второе отделения граничили дорогой от боевого ипподрома до Мироносицкого кладбища, Поповой горой и ул. Карла Маркса (бывшая Никольская улица), рекой Пензой до Татарского моста и далее дорогой на Ахуны. Управление второго отделения находилось на ул. Карла Либкнехта, д. 44 (бывшая Троицкая улица) и осуществляло контроль за центральной частью города, где проживало 28 тыс. чел. Оно отделялось от третьего Бакунинской улицей (бывшая улица Предтеченская) рекой Пензой до ее слияния с рекой Сурой, а далее по р. Суре вверх. Управление третьего отделения находилось на ул. Красноармейской, д. 99 (бывшая Ярморочная площадь) и осуществляло охрану общественного порядка в северной части города с 25 тыс. жителей. Каждое из отделений делилось на 4 участка. 22 милицейских поста по 3 смены на каждый делились следующим образом: 1 отделение - с №1 по №6, 2 отделение с №7 по №16 и 3 отделение - с №17 по №22. Штат 1 отделения составлял 45 чел., 2-го -63 чел., а 3-го - 42 чел [14. Л. 2., 17. Л. 25].
В исследуемое время Пенза испытывала огромную нехватку как милицейских кадров, так и наружных постов. до революции штат полиции в Пензе составлял 200-220 человек и насчитывалось 40 постов. Еще в 1926 г. ставился вопрос о необходимости создания в городе еще 16 постов на окраинах, где криминогенная обстановка была чрезвычайно обостренной. Но даже в
1928 г. в связи с отсутствием финансирования они не были созданы. Что же касается численности милиции в Пензе, то она была значительно ниже, чем предписывал Центр. Так, НКВД установил для губернских городов норму - 1 милиционер на 500 человек, а по данным на 1 апреля 1927 г. в Пензе 1 милиционер приходился на 800 горожан. Таким образом, мы видим, что недостаток кадров и милицейских постов в связи с недостаточным финансированием не создавали условий для эффективной охраны общественного порядка.
Низкая заработная плата способствовала притоку в ряды милиции случайных людей, часто склонных к пьянству, наркомании и противоправным действиям. Поэтому неслучайно, что во многих документах того времени констатируется несоответствие кадров государственной милиции требованиям предъявляемым к ним. Так, например, помощник Губпрокурора Антонов прямо писал в 1923 г., что среди сотрудников милиции «нередко наблюдается пьянство и взяточничество» [9. Л. 86., 17. Л. 25., 42., С. 9].
Помимо государственной милиции в советских городах охрану порядка и борьбу с мелкой преступностью осуществляла ведомственная милиция (вед-милиция). Постановление СНК от 6 февраля 1924 г. санкционировало создание этого учреждения охраны правопорядка. Однако на территории Пензенской губернии приступили к формированию ведомственной милиции лишь с 1 октября 1925 г., и она смогла институционализироваться лишь в Пензе. На 25 августа 1929 г. в ведмилиции г. Пензы насчитывалось 339 сотрудников. Из них в особое отделение при фабрике «Маяк Революции» входило 43 человека, а на остальные предприятия и учреждения Пензы приходилось 296 человек. Такой большой штат ведмилиции указывает на высокую степень криминальной активности работников заводов и фабрик, в первую очередь «несунов». В связи с тем, что на окраинах города отсутствовали посты госмилиции, а ведмилиция имела посты именно на окраинах (особенно много в северной части города), то сначала АО ГИКа, затем и АО Пензенского ОИКа (Окружного исполнительного комитета) возложили на нее обязанности госмилиции по охране правопорядка. К примеру, с 1 января по 1 сентября 1929 г. ее сотрудниками на улицах Пензы было произведено 310 задержаний, из них за хулиганство -29 человек, с краденными вещами - 39 чел., и т. д. Помимо ведмилиции, борьбу с преступностью и охрану правопорядка как в Пензе, так и в губернии в 20-е гг. ХХ века вел Конный резерв милиции, имевший общегубернское значение [13. Л. 26., 17. Л. 26., 47. С. 74-76].
Непосредственно борьбу с тяжкой преступностью и частично с мелкой в г. Пензе вел подотдел (П/отдел) УР. Его штат в 1920 г. составлял 34 чел., в 1924 г. -25 чел., а в 1926 г. - 35 чел. П/отдел УР курировавший борьбу с преступностью в Пензе делил город на 2 района. Первое отделение вело борьбу с преступностью в верхней части города, от улицы Максима Горького, а второе - в нижней части, до с. Черкасс. При П/отделе УР существовала секретная часть, при которой, в свою очередь, существовала «Летучая Бригада» - 7 чел. В ее функции входило наружное наблюдение за преступниками, притонами, подозреваемыми, обходы и облавы в ночное время не реже 2 раз в неделю. Помимо этого П/отдел УР руководил работой отделений УР в уездах, где, например, в 1924 г. работало 105 чел. Открытие в уездах отделений УР оказывало и профилактический эффект и существенно снижало количество совершенных преступлений, в первую очередь в уездных городах, где они и базировались. Одним из первых 1 мая 1920 г. в г. Саранске было открыто самостоятель-
ное отделение УР, благодаря чему, по мнению НКВД РСФСР, «преступность в этом бойком пристанционном городе и его уезде (38 волостей) значительно уменьшилось» [13. Л. 66., 17. Л. 26., 29. Л. 33].
Не следует думать, что эти правоохранительные органы вели борьбу с преступностью поодиночке. Иногда под эгидой административного отдела эти учреждения совместно вели борьбу с преступным элементом, в первую очередь в ходе ударных компаний. К примеру, так происходило в ходе борьбы с городским хулиганством. В соответствии с приказом начальника АО Пензенского ГИКа от 14 марта 1927 г., в Пензе для борьбы с хулиганством и для разовой очистки города от уголовного элемента с наступлением весны предписывалось: начальникам УР и милиции обеспечить облавы и обходы города не менее 2 раз в неделю; начальнику Конного резерва выделять от 4 до 6 человек для ежедневного объезда города с 22°°-до 400; начальнику ведмилиции при фабрике «Маяк Революции» обеспечить ночной обход прилегающей территории; начальнику горведмилиции выслать в 1 и 3 отделения милиции людей для осуществления облав [15. Л. 198., 16. Л. 2]. Правда, несмотря на такие консолидированные действия правоохранительных органов, существенных результатов они не дали.
Центральные административные органы именно с эффективностью деятельности правоохранительных органов связывали успешность борьбы с преступностью. Так, например, заместитель народного комиссара внутренних дел Егоров в апреле 1927 г. писал, что «количество раскрываемых милицией и уголовным розыском преступлений является основным показателем успешности борьбы с уголовной преступностью» [33. Л. 168].
По данным НКВД РСФСР по всем видам преступлений процент раскрытых милицией дел составлял: за апрель - июнь 1924 г. - 66 %; за июль-сентябрь
1924 г. - 65,3 %; за январь-март 1925 г. - 69,4 %; за апрель - июнь 1925 г. - 63,8 %; за июль - сентябрь
1925 г. - 59,4 %; за октябрь - декабрь 1925 г. - 66 %; за январь - март 1926 г. - 69,7 %; за апрель - июнь -69,4 %; за июль - сентябрь 1926 г. - 68 %. Таким образом, средний процент раскрываемости по милиции Республики составлял 66,02 %. Данные по УР Республики о проценте раскрытых дел за вышеобозначенные временные отрезки, были следующими: 52 %; 49,7 %; 54,8 %; 54,6 %; 65,0 %; 61,1 %; 59,3 %, а средний процент раскрываемости составил 56,48 %. Более низкий процент раскрытия уголовных дел УР, чем милицией, объяснялся характером находящихся в следствии дел. В УР поступали тяжкие преступления, раскрыть которые было несравненно труднее, чем дела, поступающие в органы милиции. Особенно сильно влияли на снижение уровня раскрываемости по УР кражи, которые, как констатировало НКВД в 1927 г., «трудно раскрываемы в условиях больших городов, при сильном развитии профессиональной преступности». В Пензенской губернии ситуация была следующей. Так, например, по данным Пензенского УР за 1920 г. процент раскрываемости по губернии составлял 70 %, а по Пензе - 60 %.
За 1922/23 гг. из поступивших в пензенскую милицию дел было раскрыто 62,9 %, а в 1923/24 гг. - 70,5 %. Пензенский УР в 1922/23 гг. раскрыл 43,8 % поступивших дел, а в 1923/24 гг. - 44,2% (по существовавшим в те годы нормам НКВД нижний порог раскрываемости составлял 35%). По совокупным данным УР и милиции в 1924/25 гг. было раскрыто 65,76% всех поступивших дел, а в 1925/26 гг. - 65,2 % [30. Л. 38., 31. Л. 24., 32. Л. 21., 40. С. 95-96., 41. С. 63., 42. С. 92-93.].
В конце 1920-х гг. количество раскрытых дел как милицией, так и УР в РСФСР значительно уменьшилось. Так, процент раскрытых милицией дел составил: в первой половине 1927 г. - 58,2 %; во второй половине 1927 г. - 53,7 %; в первой половине 1928 г. - 59,5 %; во второй половине 1928 г. - 57,7 %; в первой половине
1929 г. - 59,5 %; а средний показатель составил 57,72 %. По УР за те же временные отрезки, были следующие показатели: 47,9 %; 46,3 %; 53,2 %; 51,3 %; 55,3 %. При этом средний показатель составил 50,8 %. Те же процессы происходили и в Пензенском регионе. Так, раскрываемость по пензенской милиции составила: в перовой половине 1927 г. - 54,6 %; во второй половине 1927 г. - 54 %; в первой половине 1928 г. - 56,2 %; во второй половине 1928 г. - 53,5 %. Пензенский УР давал следующие показатели: в первой половине 1927 г. -
42.3 %; во второй половине 1927 г. - 48,7 %; в первой половине 1928 г. - 51,9 %; во второй половине 1928 г. -
42.3 %. Таким образом, в среднем раскрываемость в Пензенском регионе составила: по милиции - 54,57 %; а по УР - 46,3 % [19. Л. 10., 21. Л. 149., 23. Л. 28., 48. С. 31].
Для более полного анализа выше приведенных данных необходимо учитывать еще один фактор, а именно - распределение дел между милицией и уголовным розыском. Так, из каждых возникших 100 дел приходилось на долю УР и милиции: в первой половине 1925 г. - 12 и 88; во второй половине 1925 г. - 15,2 и 84,8; в первой половине 1926 г. - 14,4 и 85,6; во второй половине 1926 г. -13,2 и 86,8; в первой половине 1927 г. - 13,7 и 86,3; во второй половине 1927 г. - 14,5 и 85,5; в первой половине 1928 г. -15,3 и 84,7; во второй половине 1928 г. - 16 и 84; в первой половине 1929 г. -17,6 и 82,4 [48. С. 27].
Оценивая показатели раскрываемости в первой половине 1920-х гг., мы можем сказать, что их с учетом всех факторов можно признать удовлетворительными показателями эффективности борьбы правоохранительных органов с преступностью. Однако, оценивая показатели конца 1920-х гг., можно сказать, что и УР, и милиция как в целом в РСФСР, так и в Пензенской губернии в частности значительно ослабили борьбу с преступностью. При этом в ходе проведения дознания и даже при содержании в арестных помещениях при милицейских участках допускалась масса нарушений. Так, например, в одной из информационных сводок Пензенского ГО ГПУ за 1924 г. сообщалось, что «Губисправдом перегружен на 46 %. Постоянно нарушается ст. 159 уголовно-процессуального кодекса (УПК) (содержание под стражей не более 2-х месяцев), и 35 % следственных заключенных содержатся до 6 и более месяцев», а 13 апреля 1927 г. Горгаев конс-
татировал, что «практикуется связывание веревками буйных в арестных помещениях при отделениях милиции» [8. Л. 198., 25. Л 12].
Раскрытие дела как в милиции, так и в уголовном розыске, означало, что оно передано в суд. Деятельность судов и судебные репрессии в это время заслуживают отдельного очерка, как и деятельность органов ОГПУ и различных комиссий, поэтому мы не будем останавливаться на них и обзорно рассмотрим деятельность других учреждений в рамках их борьбы с преступным элементом.
Система мест заключения тоже входила в систему борьбы с преступностью. Но смогла ли она способствовать исправлению осужденных? На наш взгляд, в 20-е гг. ХХ века данная система не выполняла своей функции и скорее способствовала криминализации российского общества.
В исследуемое время в Пензенской губернии существовали исправительные дома (исправдома) в Пензе, Саранске, Нижнем Ломове, Краснослободске, Спасске, Инсаре, Чембаре и Городище. Кроме того, около Саранска находилась Чуфаровская с/х колония для заключенных. По данным из исправдомов, количество заключенных в них на 50 и более процентов превышало установленную норму. Среди всех исправдомов наибольшую перегрузку испытывали: Пензенский Губернский исправдом (ПГИД г. Пенза) - от 50 до 100 % и Саранский исправдом от 85 до 135 %. В первом случае причиной перегрузки являлось чрезмерное скопление на территории губернии социально-опасного элемента, а во втором - то, что он обслуживал два уезда [4. Л. 10-11., 6. Л. 41]. В этой ситуации «бал» в исправдомах «правили» заключенные.
Так, на 30 сентября 1926 г. в ПГИД содержалось 1048 чел.: срочных - 738 чел., следственных - 258 чел., пересыльных - 46 чел. и детей - 5 чел. Число штатных мест в ПГИД было 559 чел., то есть он был переполнен на 87,49 %. По штату здесь полагалось работать 42 чел. младшего состава, а налицо было лишь 37 чел. Причиной недостатка кадров являлась низкая заработная плата (22 руб. 50 коп. в месяц), сопряженная с опасной службой. Помощник прокурора Пензенской губернии Феофанов так характеризовал младший состав служащих ПГИД. По его наблюдениям они брали мелочные взятки, совершали кражи и занимались попрошайничеством у заключенных и их родственников. Во многом они были затерроризированны заключенными. Были даже случаи, что сотрудники давали заключенным ключи и те расправлялись с заключенными из соседних камер. Некоторые заключенные имели ножи, кинжалы и отмычки. Нередки были случаи нападения на охрану. К этому добавлялись ужасные бытовые условия, в которых жили заключенные. В ПГИД отсутствовала вентиляция, не было снабжения кипяченой водой. Почти всегда вместе со здоровыми находились больные остро-кишечными и желудочными заболеваниями. Кроме того, заключенные испытывали постоянный недостаток продовольствия. Ежедневно им недодавали пищи на 1000 Ккал [5. Л. 131., 10. Л. 83.,
27. Л. 29]. Можно только предположить, как жили заключенные в уездных исправдомах.
Некоторое представление о повседневной жизни пензенских заключенных дают заметки в пензенском журнале «Голос Заключенного». Вот одна из них: «Наш всероссийский «мат» во всех падежах, глаголах и вариациях слышится от зари до зари почти во всех камерах, почти среди всех заключенных, не исключая и полуинтеллигентов. Эта скверная привычка въелась в плоть и кровь заключенных до того сильно, что большинство из них даже не замечает этого. В каждой фразе, в каждом вопросе или ответе обязательно вкраплен мат, как неизбежная, но необходимая приправа... » [37. С. 2]. В такой атмосфере ни о каком исправлении краткосрочных заключенных говорить не приходилось.
В конце концов, и центральные власти поняли всю пагубность такой ситуации. «Озарение» наступает в середине 1920-х гг., когда НКВД начало планомерный сбор материалов с мест о социально-паразитическом элементе. Однако реальные действия Центра начались в 1927 г. 19 июля этого года ВЦИК и СНК РСФСР утвердили резолюцию по докладам НКЮ и НКВД «О карательной политике и состоянии мест заключения». В совместном постановлении ВЦИК и СНК РСФСР, последовавшем за этой резолюцией, рекомендовалось заменять краткосрочное заключение другими мерами социальной защиты. В целях облегчить положения в местах заключения постановлением Президиума ЦИК СССР от 2 ноября 1927 г. в стране была объявлена амнистия к 10-летию Октября. Имеются более точные данные о 72 тыс. амнистированных, хотя установить их точное число на сегодняшний день не представляется возможным [1. С. 9, 30-31., 25. Л. 122.,
26. Л. 9-10., 27. Л. 29., 35. С. 18].
Пензенские исправительные заведения тоже подверглись «чистке» по амнистии, но уже к 1 января 1928 г. они вновь оказались перегружены на 5,4 %. При наличии 1544 штатных мест на это число в заведениях губернии содержалось 1628 заключенных. Причины этого следует искать в неспособности судей быстро перестроить свою работу с учетом руководящих указаний. К примеру, среди всех приговоров судов г. Пензы, где мерой социальной защиты являлось лишение свободы, срок до 1 года был в 827 случаях из 874, то есть они составили 94,6 %. При чем, они делились на следующие группы: до 1 месяца - 182, до 6 месяцев - 493, до 1 года - 152. НКЮ РСФСР был вынужден даже в связи с медленным уменьшением числа таких приговоров в 1929 г. разослать на места директивное письмо № 5. В нем Крыленко рекомендовал минимальный срок лишения свободы в 2 года. Однако Пленум Средне-Волжского Облсуда принял решение брать минимальный срок заключения 1 год (в исключительных случаях 6 месяцев). Это привело к уменьшению числа краткосрочных приговоров. Так, в Пензенском округе в начале 1929 г. они составляли 48,6 %, что, правда, нельзя признать крупным успехом. Помимо этого Пленум Пензенского Окружного Суда 29 ноября 1929 г. принял решение не принимать имущественные дела
о преступлениях с ущербом для города - 5 руб., а для сельской местности - 3 руб. Правда, кроме тех случаев, когда такие преступления совершались повторно
одним лицом [6. Л. 41., 19. Л. 82, 135, 163., 20. Л. 95., 22. Л. 8., 24. Л 133].
Оценивая в целом борьбу с преступностью в советских городах в целом и в городах Пензенского региона в частности, можно говорить о том, что власти не нашли эффективных методов и средств борьбы с уголовной преступностью и на протяжении всего изучаемого периода криминогенная ситуация в городских социумах оставалась чрезвычайно напряженной.
список источников и литературы
1. Бюллетень ЦАУ НКВД. 1926. № 5. 42 с.
2. Гилинский Я. И. Социология девиантного поведения и социального контроля: краткий очерк. // Рубеж. 1992. №2. С. 51-68.
3. Гейфман А. Революционный террор в России, 18941917. М., КРОН-ПРЕСС, 1997. 340 с.
4. Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф.П 36. Оп. 1. Д. 890.
5. ГАПО. Ф.П 36. Оп. 1. Д. 1199.
6. ГАПО. Ф.П 36. Оп. 1. Д. 1677.
7. ГАПО. Ф.Р 2. Оп. 1.Д. 2494.
8. ГАПО. Ф.Р 2. Оп. 4. Д. 199.
9. ГАПО. Ф.Р 242. Оп. 1. Д. 38.
10. ГАПО. Ф.Р 294. Оп. 1. Д. 141.
11. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 59.
12. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 60.
13. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д.93.
14. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 133.
15. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 140.
16. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 170.
17. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 191.
18. ГАПО. Ф.Р 342. Оп. 1. Д. 211.
19. ГАПО. Ф.Р 424. Оп. 1. Д. 127.
20. ГАПО. Ф.Р 433. Оп. 1. Д. 211.
21. ГАПО. Ф.Р 433. Оп. 1. Д. 277.
22. ГАПО. Ф.Р 446. Оп. 1. Д. 54.
23. ГАПО. Ф.Р 446. Оп. 1. Д. 57.
24. ГАПО, Ф.Р 470. Оп. 1. Д. 8.
25. ГАПО. Ф.Р 503. Оп. 2. Д. 12.
26. ГАПО. Ф.Р 2108. Оп. 1. Д. 1.
27. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ). Ф.А 353. Оп. 16. Д. 7.
28. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 23. Д. 189.
29. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 31. Д. 594.
30. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 45. Д. 79.
31. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 45. Д.110.
32. ГАРФ. Ф. 393.Оп. 52. Д. 33.
33. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 73. Д. 16.
34. Девиантность и социальный контроль в России (Х1Х-ХХ вв.): Тенденции и социологическое осмысление. СПб.: Алетея, 2000. 384 с.
35. Золин П. М. Преступность в стране в 1909-1928 гг. Сравнительная статистика // Советское государство и право. 1991. № 5. С. 112-118.
36. Исаев И. А. Революционная психология и революционная законность // Революция и человек: социальнопсихологический аспект. М.: ИРИ РАН, 1996. С. 28-39.
37. Колтун Г. И. Теневые стороны в жизни заключенных // Голос заключенного. 1924. № 10. С. 2.
38. Курицын В. М. Переход к НЭПу и революционная законность. М.: Наука, 1972. 215 с.
39. Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб.: Летний сад, 1999. 320 с.
40. Отчет Пензенского Губисполкома о деятельности за 1923/24 гг. и первое полугодие 1924/1925 гг. Пенза, ГИК, 1925. 103 с.
41. Отчет Пензенского Губисполкома о деятельности с
1 октября 1924 г. по 1 марта 1926 г. Пенза, ГИК, 1926. 65 с.
42. Отчет Пензенского Губисполкома о деятельности с 1 апреля 1926 г. по 1 апреля 1927 г. Пенза, ГИК, 1927. 92 с.
43. Статистический обзор деятельности местных административных органов НКВД. М.: НКВД, 1924. Вып. 1. 67 с.
44. Статистический обзор деятельности местных административных органов НКВД. М.: НКВД, 1925. Вып. 4-5. 61 с.
45. Статистический обзор деятельности местных административных органов НКВД. М.: НКВД, 1926. Вып. 6. 111 с.
46. Статистический обзор деятельности местных административных органов НКВД. М.: НКВД, 1927. Вып. 7. 183 с.
47. Ульянова С. «Несуны» в законе. Кражи на предприятиях в 1920-е гг. // Родина. 2001. № 10. С. 74-76.
48. Якубсон В. Милиция и уголовный розыск в борьбе с преступностью // Административный вестник. 1930. № 5. С. 27-35.
УДК 370(09)
развитие системы народного образования в ссср в 1930-е гг. (на материалах среднего поволЖья)
Е. В. ПАНКРАТОВА
Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского Кафедра менеджмента и экономических теорий
Статья «Развитие системы народного образования в СССР в 1930-е гг. (на материалах Среднего Поволжья)» посвящена анализу образовательного процесса в данный период. В статье отражены исторические условия становления и развития советского образования, обусловившего его цели и задачи. На основе изучения архивных материалов рассмотрено, каким образом государственная политика отражалась на реальной жизни учебных заведений Среднего Поволжья, какой отклик она находила среди преподавателей и учащихся. В результате были сделаны выводы, что становление и развитие системы образования и воспитания в Среднем Поволжье является отражением государственной и образовательной политики. Система образования была безальтернативна, приоритет отдавался политико-воспитательной работе.
30-е годы ХХ столетия до сих пор не получили в исторической науке однозначной трактовки. Сложные общественно-политические процессы, происходившие в этот период, в полной мере затронули и сферу народного образования. Любые общественные преобразования, как в зеркале, отражались в системе народного образования.
Проблема воспитания и обучения молодого поколения находилась в центре внимания властей. Действительно, невозможно переоценить значимость формирования мыслей, чувств, настроений, которые необходимо было сформировать в сознании «молодых строителей социализма».
Система народного образования рассматривалась как один из важнейших способов воздействия на массовое сознание и внедрение основных идеологем. Развитие системы народного образования было признано советской властью как одно из наиболее приоритетных направлений государственной политики. Важнейшими массовыми культурными мероприятиями, обозначенными в статье А. С. Бубнова, опубликованной в газете «Известия» от 3 февраля 1933 г., должны были стать «всеобщее обязательное начальное обучение, ликвидация неграмотности и малограмотности и массовая организация дошкольного воспитания».
В 1928 г. отмечалось, что «культурное состояние» Средневолжской области «находится на низком уровне», а по «грамотности мы находимся на последнем
месте». Проблемы неграмотности беспокоили власть из-за того, что неграмотный человек труднее поддается идеологическому воздействию.
На IV пленуме Средневолжского обкома ВКП (б) в апреле 1929 г. особо подчеркивалась «необходимость принятия целой системы решительных мер... по расширению сети школ, техникумов, вузов» [11].
Поданным журнала «Коммунист» №1-2 от 1932 г., уже в годы первой пятилетки в Средневолжском крае количество учебных заведений возросло до семнадцати вузов и втузов, в которых обучалось семь тысяч студентов; насчитывалось 142 техникума с 43 тыс. учащихся. Только на территории Пензенской области, образованной в 1939 г., число общеобразовательных школ всех видов увеличилось с 1635 в 1914/15 гг. до 1856 к концу рассматриваемого периода - в 1940-41 гг., а численность учащихся возросла с 128,8 тыс. до 301,1 тыс. человек [8, с. 124].
К 1940 г. в Пензе было два вуза. Число специальных учебных заведений увеличилось с 3 в 1914/15 гг. до 24 в 1940/41 гг., а число учащихся возросло соответственно с 0,6 тыс. человек до 7,9 тыс.
Власть хотела обеспечить соответствие учительских кадров предъявляемым политическим требованиям. Для этого создавались кружки, система партийно-комсомольской учебы, практиковались постоянные доклады на политические и хозяйственные темы. Партийные органы еще в конце 1920-х гг. давали
