CC BY
17
10. Popov I.I. From the memoirs. Literary legacy Siberia. 7. P. 294-304 (Novosibirsk, 1986) (in Russian).
11. Potanin G.N. Memories. Literary legacy Siberia. 6. P. 22-332 (Novosibirsk, 1983) (in Russian).
12. Rodionova T.V. G.N. Potanin and the Museum of the East-Siberian department of the Imperial Russian Geographical Society. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya. 2. 91-93 (2011) (in Russian).
13. Rodionova T.V. Participation G.N. Potanin in the activities of the Museum of applied knowledge in Tomsk. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Istoriya. 4. 131-133 (2011) (in Russian).
14. Siberian Regional Museum in Tomsk: Appeal Committee of the museum to all those who love their country and want to help her education. 14 p. (Tomsk, 1911) (in Russian).
15. Charushin N.A. On the distant past. 231 p. (Novosibirsk, 1931) (in Russian).
УДК 721.011.17
К ВОПРОСУ МУЗЕЕФИКАЦИИ ИСТОРИЧЕСКИ ЗНАЧИМЫХ АРХИТЕКТУРНО-ЛАНДШАФТНЫХ ТЕРРИТОРИЙ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ РОССИИ, ВКЛЮЧАЮЩИХ МОНАСТЫРИ И ХРАМЫ
Н.А.Петров-Спиридонов1
В статье рассмотрены вопросы формирования комплексного подхода к музе-ефикации пространственных ареалов монастырей и храмов Европейской части РФ. Дан краткий обзор эволюции мировосприятия данных пространств с точки зрения архитектурно-ландшафтных особенностей. Рассмотрено соотношение различных идейных и психологических составляющих для данных ареалов в сравнении с музеями-скансенами. Предложены пути комплексного решения вопросов музеефикации исторически значимых ареалов храмов и монастырей путём развития динамической музеефикации. Динамическая музеефикация представляет собой комплекс не только охранных мер в существующем виде, но и главным образом выработку усовершенствованных градостроительных регламентов. Показана необходимость развития локальных градостроительных регламентов на основе локального и регионального своеобразия памятников. Принципиальная важность придаётся разработке методик, позволяющих внедрять черты своеобразия ареала в новую эволюционирующую застройку. Указаны возможные поправки в Градостроительный Кодекс РФ, позволяющие предотвратить потери исторически значимых ареалов монастырей и храмов.
Ключевые слова: охрана памятников, музеефикация, ареалы храмов и монастырей, скансенология, градостроительные регламенты, охранные зоны памятников, охрана природы, ландшафтно-архитектурные характеристики, архитектура, зодчество.
1 Петров-Спиридонов Николай Александрович - старший преподаватель кафедры Храмового зодчества и кафедры Архитектурной практики Государственной академии архитектуры (МАРХИ), Москва, тспогй@ mail.ru
68
Жизнь Земли 38(1) 2016 68-79
TO THE ISSUE OF PRESERVATION OF HISTORICALLY SIGNIFICANT ARCHITECTURAL AND LANDSCAPE TERRITORIES OF THE EUROPEAN PART OF RUSSIA, INCLUDING THE MONASTERIES AND TEMPLES
N.A. Petrov-Spiridonov Moscow architectural Institute (State Academy of Architecture), Russia, Moscow In the article the questions of forming of an integrated approach to the preservation of the spatial habitat of monasteries and churches of the European part of the Russian Federation. A brief overview of the evolution of the perception of these spaces from the point of view architectural and landscape features. The correlation between various psychological and ideological components to these habitats in comparison with museums -skansens. Proposed ways of solving complex issues of museumification habitats historically significant temples and monasteries through the development of dynamic museums. Dynamic presentation in a Museum is a complex of protective measures not only in its current form, but mainly the production of improved planning regulations. The necessity of the development of local planning regulations based on the local and regional identity of monuments. Fundamental importance is given to the development of techniques that allow to implement the features of the identity of the area evolving into a new building. Indicated possible amendments to the town planning Code of the Russian Federation, which prevent the loss of historically significant areas of monasteries and temples.
Keywords: preservation of monuments, museumification, areas of temples and monasteries, scansenology, town planning regulations, the protection zones of monuments, nature conservation, landscape and architectural features, architecture.
Введение. В настоящее время практическая деятельность в отношении сохранения значения духовно и культурно значимых объектов нашей страны очень слабо соотносится с деятельностью по сохранению материи самих названных объектов. Впрочем, даже в отношении сохранения материи объектов (т. е. прежде всего зданий и сооружений - храмов, монастырей, усадеб, исторической застройки городов и т. д.) деятельность на данный момент нельзя зачастую назвать успешной. Причиной тому является не только недостаток средств, но и зона юридической свободы между тем, что «прописано в нормах и законах» и тем, что можно фактически сделать, не вступая в особые противоречия с нормативными актами, или вступая, но зная заведомо, что за нарушения можно отделаться смешными штрафами. Подчеркнем ещё раз, что основным направлением данной работы является изучение вопросов не столько о сохранении материального содержания исторического объекта, сколько вопросов сохранения его значения в сознании современного и будущего населения.
Область музейной деятельности, объединяемая термином «скансенология» - т. е. вопросы создания музеев под открытым небом - в большей степени сосредоточена на предметном, вещественном содержании конкретных экспозиций. Поясним: термин «скансенология» произошел от названия шведского музея «Скансен» - территории, где экспонаты располагались под открытым небом в некоем произвольном порядке. В современной литературе употребляется и слово «скансен» как обозначение типа организации музея [5].
Являясь прогрессивной формой устройства музейного поля, особенно полезной при организации музеев этнографическо-исторического направления, скансены по самой своей сути имеют некую двусмысленность в отношении семантики пространства. Это неизбежно, т. к. скансен предназначен для создания комплексного вещественно-художественного образа некоей среды, которая воссоздается только путём
создания декорации. Поэтому с точки зрения архитектурно-ландшафтной возникает вопрос: как корректно воссоздать среду (историческую, этнографическую, архитектурно-ландшафтную) там, где её или не было, или она утрачена до такой степени, что базовую часть составить из подлинников невозможно?
Итак, если для экспонатов (объектов) материального характера скансен прекрасно подходит как форма реализации замысла, то в отношении пространства храмов и монастырей всё сложнее. Религиозная жизнь, молитвенная среда, переживания верующего человека основаны, прежде всего, на факте подлинности. Т. е. допустимость «декорации», искусственного воссоздания среды в отношении ареалов храмов и монастырей совершенно иная, чем для историко-этнографического музея, предназначенного для отображения быта, промыслов, обрядов и т. д. В ареале храма (монастыря) понятие святыни стоит на первом месте. Отсюда возникает главное правило незаменимости её ни на что другое, а организация пространства вокруг должна гармонически сочетаться с семантическим ядром - со значением святыни и соответственно тем кругом реальной жизни людей, которые к этой святыне идут (в чём, повторим, принципиальное различие с посещением только музейной экспозиции, которая не является частью реальной повседневной жизни человека). Музей-скансен человек может посетить всего раз-два в жизни, влияние ареала храма - практически повседневно, даже если человек только изредка приходит на богослужения.
Соответственно, первый вопрос, который встаёт в отношении данной проблемы, звучит приблизительно так: что является границами архитектуры (в научном понимании)? Разумеется, речь не идет о бытовом понимании термина «архитектура», в том роде, что «архитектура - это внешность здания». Архитектура в том понимании, что это наука об организации пространства, может многое прояснить в решении данных проблем. Комплексное пространство, соединяющее архитектурно-исторический центр композиции (или несколько центров, являющихся началом полицентрической композиции) в совокупности с резонансными пространствами природы и застройки -это и есть единый объект архитектуры, который невозможно разделить на части и разорвать на отдельные пятна.
К сожалению, существующая практика как в смысле научной деятельности, так и в смысле административно-охранных мероприятий (в отношении интересующих нас объектов) поделена на части, плохо связанные между собой. Охрана природы и экология - одна отрасль, охрана памятников архитектуры - другая, кроме этого - гуманитарное научное осознание всех этих явлений - также отдельная область деятельности, и все они в реальности оказываются оторваны друг от друга. К этому добавляется агрессивно-деструктивная функция современного ТВ и интернета, снижающая интеллектуальный уровень населения. Обыватель, впитавший идеи разложения нравов - предположим, в области личной жизни - не задумываясь будет переносить эти идеи распада и на культурно-историческую и архитектурно-ландшафтную среду, и его сердце уже не содрогнется при виде древнего памятника, недавно ещё стоявшего среди кусочка леса, но уже напрочь заглушённого обступившими его стеклобетонными бесформенностями.
Добавим, что в последние десятилетия появилась группа весьма специфических явлений практического возвращения остатков монастырских и приходских памятников в жизнь религиозных общин. Последнее порождает свой спектр проблем, т. к. важность нравственного воспитания людей через участие в делах милосердия, участие в благотворительности и пр. - сторона позитивная, но отсутствие зачастую квалифи-70
цированных кадров, способных организовать реставрацию, и отсутствие конкретной охранно-нормативной базы в отношении и памятников, и окружающей природы, и исторической застройки в нужном виде - это, безусловно, сторона негативная.
Цели и задачи работы. Исходя из вышеизложенного, можно сформулировать следующие цели и задачи данной работы:
1. Обрисовать хотя бы в общих чертах связи (или их отсутствие) между областями, непосредственно связанными с сохранением объектов наследия в открытом пространстве, т. е. объектов природы, архитектуры, застройки поселений и т. д. Соответственно, главные рассматриваемые здесь области деятельности - охрана природы, экология, заповедное дело, охрана памятников архитектуры, градостроительство в историко-охранном аспекте, музейное дело как таковое.
2. Определить возможные подходы к практической музеефикации и охране пространственно-природной и пространственно-архитектурной среды с историческим значением. Также определить возможные градации музеефикации и охраны объектов открытого пространства. Здесь подразумевается следующее: например, значимый архитектурный памятник визуально и психологически воздействует на большую территорию, в которую входит и природа, и застройка, а эволюцию современной застройки остановить невозможно. Значит, в данном случае музеефикацией и охраной территории будет система мер по защите природных территорий и архитектурному регулированию проектирования вновь возводимых зданий.
3. Наметить перечень рекомендаций для выработки нормативных и профессиональных понятий и документов, посредством которых возможно наиболее полное сохранение исторической атмосферы, художественных, нравственно-философских, религиозных и гуманитарный идей и понятий, выраженных в пространственных архитектурно-природных комплексах исторической значимости.
4. Оценить степень понимания данных вопросов населением, т. е. описать разницу между «охранными зонами» на бумаге и в нормативных актах и значением «охранных зон памятников и природно-культурных ценностей» в умах, в восприятии современного человека.
Исторические предпосылки проблемы. Для полноценного описания круга затронутых проблем необходим краткий экскурс в историю миропонимания населения в отношении памятников вообще и памятников комплексного природно-архитектур-ного содержания в частности. Для отечественной культуры, как отмечал Д.С. Лихачёв, долгое время, особенно в средневековье, было свойственно то, что он именовал «мифологическим сознанием». Сам термин, возможно, неоднозначен, поскольку наличие идеологической цензуры заставляло называть эту область не своим именем - он скрывал религиозное сознание под термином «мифологическое». Тем не менее, раскрывая это понятие, Д.С. Лихачёв прямо формулировал его суть: «Мифологическое сознание отражалось прежде всего в самом языке. Слово как таковое и «словесные формулы» имели в нем значение знания и оценки. Если в новое время знание определялось наблюдением и математическим расчетом, то в Древней Руси познание означало прежде всего называние явления, соотнесение его со Священным Писанием, с богослужебной литературой» [4, с. 3].
Данное положение позволяет подойти к самым тонким моментам относительно оценки понимания памятников современным человеком. Банальное, упрощенное до
примитивного материализма понимание в том роде, что «памятник - это вещь из антикварного магазина» очень далеко отстоит от всей сферы интеллектуальных и психологических явлений понимания памятников в нашей культуре во всей сложности её исторического развития. Тем более существенно понимание пространства, окружающего монастыри и храмы - это пространство нельзя назвать «скансеном», т. к. оно является частью реальной застройки поселения, оно не музеефицировано как таковое, и оно является активным компонентом повседневной реальной жизни множества людей. Для составления хотя бы самой общей картины (в данном вопросе) кратко проанализируем основные моменты эволюции системы ценностей, на которой базируется восприятие пространства, окружающего храмы и монастыри.
В Средние века удивительным образом переплетались материальная, физическая сторона бытия, уклада и одновременно идеалистические категории сознания и идеалистические поступки, что художественно прекрасно выражено у Тарковского в «Андрее Рублеве». Произведение киноискусства вроде бы не может рассматриваться как научный материал, но, тем не менее, гуманитарная реконструкция той действительности - это единственное, что может быть нам доступно как интеллектуальное объединение известных фактов в единое целое, т. е. как реконструкция реально прожитого времени человеком того периода. Весьма интересно сопоставить такую умственную реконструкцию с определениями учёных-искусствоведов, которые определяли средневековье домонгольского периода и периода Орды как «иератический реализм» в церковном искусстве [2, с. 94-95]. Понятие иератического реализма подразумевает неразрывность религиозной жизни и творческих актов самих церковных искусств -иконописи, словесного творчества, зодчества - как попыток непосредственно выразить религиозное миропонимание в художественных произведениях. Соответственно, иератический реализм определённым образом связан и с нашим предметом - т.е. организацией пространства собственно исторических объектов и их окружения в целом.
Течение, которое сменило «иератический реализм», искусствоведами именуется «декоративным символизмом», и последний прослеживают уже в XVII в., возможно, даже в XVI. В отличие от иератического реализма, который по существу есть попытка выразить непосредственные переживания человека в духовной жизни - происходящие в реальном времени и в реальном факте молитвенного обращения человека к Богу, декоративный символизм есть путь применения как бы заранее оговоренных условностей вокруг религиозной жизни, но не внутри неё. Декоративный символизм образует иной временной и психологический пласт - в некотором смысле подразумевая, что человеку достаточно ограничиться созерцанием неких символов, но он вовсе не настаивает на том, что человек должен держаться религиозных правил поведения и т.д. Общеизвестен такой факт, что отношение к реальному участию в церковной общинной жизни существенно изменилось от средних веков к периоду XVIII-XIX вв. От покаянных семей - т.е. аналогов первохристианских общин, местами существовавших в средние века, ментальность во многом поменялась на посещение (всего лишь) служб по праздникам. Получается, что набор условностей религиозного характера создавал внешнюю красивость, но одновременно позволял «девальвировать» религиозное действие, сам факт веры до произнесения вслух некоего набора обрядовых сентенций (словесно или в виде искусств). Следовательно, понимание пространства и воздействие объектов исторического средоточия, прежде всего монастырей, храмов, кремлей и т. д., менялось во времени. 72
Поэтому нельзя сказать, что в раннем средневековье, т. е. в эпоху иератического реализма в искусстве, памятников в сознании людей не было. Они, безусловно, были -именно как памятники, но намного в большей степени (чем в петровские времена и тем более в современности) входили в круг реально производимых действий духовного содержания. На иконы молились, к святыням шли за исцелением, в монастыри совершали паломничество для принесения покаяния, а не на экскурсию и т. д. Конечно, ответить на вопрос, что такое «старина» в понимании средневекового человека на Руси мы полностью никогда не сможем, но некоторые параллели можно обнаружить. С позицией Д.С. Лихачёва относительно средневекового миропонимания (отметим -мыслящих людей своего времени, а не разрушителей) вполне согласуется понимание памятников как части священного предания, именно как части религиозной истории и как святынь, к которым люди притекают в их собственной, реальной жизни, а не как туристы, которые просто входят в экран большого исторического телевизора, внутренне оставаясь совершенно чуждыми созерцаемому и нисколько не желая включить виденное там в круг своей реальной жизни - и материальной, и интеллектуально-духовной.
Крайне интересна в этом аспекте судьба «закона градского», который и был в Средневековье отражением понимания цельности архитектурно-ландшафтного и культурного пространства. Этому замечательному явлению, унаследованному на Руси от Византии, посвящён ряд статей (Г.В. Алферовой и др.), но, к сожалению, за недостатком фактических сведений сложно проследить влияние «закона градского» на понимание памятников, на формирование культурно-исторического восприятия прошлого для людей Средних веков [1]. Самое существенное, на наш взгляд, состоит в том, что «закон градский» по своей сущности тяготеет скорее к «иератическому реализму», а не к «декоративному символизму», т. е. он ближе к реальной, практической жизни верующего человека в части организации пространства поселений вкупе с природой, чем к несколько нарочитому своду художественных и понятийных условностей «декоративного символизма». Основные идеи «закона градского» - что нельзя вновь возводимым зданием закрывать жителям уже существующих домов виды на храмы и культурно значимые объекты (включая природу - озеро, долину, реку и т. д.) - в сущности, есть часть практического применения и выполнения системы духовных ценностей. Самое для нас важное - что позитивом безусловно считалось соблюдение гармонии духовной жизни, священнослужения (т. е. храма), нерукотворенных сокровищ природы и повседневной жизни сообщества людей (происходящей, естественно, в застройке). Это и есть отображение той средневековой цельности сознания, о которой неоднократно говорил о. Павел Флоренский.
Прогрессировавшая от Средневековья к Возрождению и понятиям Нового времени дискретность сознания выражалась в т. ч. и в таких сложных явлениях, как появление понятия «стилей» с их конкретными наборами архитектурно-художественных решений и своей психологической спецификой. Заметим, для «иератического реализма» понятие стиля несущественно именно потому, что внешне-символическим художественным рядам придаётся мало значения, для такого миропонимании намного важнее сам факт прямого религиозного переживания и действия - пост, пожертвование, труд, милостыня, молитва и т. д. Стили, напротив, начинают выступать как конкретные варианты «декоративного символизма», причём они начинают либо эволюционировать, либо конкурировать, тем самым заменяя на игру различных театральностей факты живой религиозной жизни. Отсюда неизбежно начинает вызревать объективная смена в понимании того, что же такое есть памятник и его среда.
Более того, появление стилей и категорий моды принципиально меняет взаимоотношение рукотворных произведений (архитектуры прежде всего) с природой, как в эстетическом, так и в семантическом отношениях. Если для миропонимания, соответствующего «иератическому реализму», свойственно отношение к природе как нерукотворному Божию творению, тем более прекрасному, чем меньше оно искажено человеком, то для миропонимания, соответствующего «декоративному символизму», требуется целенаправленное вмешательство в природу ради подгонки её под требования эстетики определенного стиля. Пример первого типа взаимоотношения памятника и природы - храм Покрова на Нерли, с его неохватным простором, который также должен быть включен в охранную зону, как и сажень вокруг стен, потому что это резонансное пространство храма; пример второго типа взаимоотношения памятника и природы - ансамбль Версаля, который имеет чёткую границу с окружающей природой, и семантический (а также художественно-эстетический) резонанс внутри границы этого ансамбля иной, нежели в окружающей природе.
Таким образом, можно установить следующую весьма важную корреляцию:
1. Для того типа мировосприятия, который соответствует «иератическому реализму», понятие «памятник» базируется на идеальных категориях, т. е. памятник - это идея деятельности (духовной прежде всего), имеющая некое пространственное воплощение и конкретный пространственно-природный ареал на местности, потому что «памятник» одновременно является фактом практической и духовной жизни данного человека (сообщества). Можно даже сказать, что «памятник» в таком понимании - это идея организации пространства, т. е. нечто нематериальное. Первозданная природа является совершенно равноправным участником для этого типа пространства памятников, а не фоновой декорацией.
2. Для того типа мировосприятия, знаком которого является «декоративный символизм» (архитектуры и церковных искусств прежде всего, а также усадеб), понятие «памятник» скорее основано на определённой художественно-материальной организации вещественного пространства объекта под названием «стиль», и ареале атмосферы данного «стиля», причём воздействие «стиля», как правило, затрагивает и природу, требуя от неё не столько первозданного состояния, сколько переработки под строй и «лад» определённого художественного ряда. Пожелания благоустройства, комфорта выходят на первый план, что принципиально отлично от замысла служения, свойственного иератическому реализму. Первозданная природа может входить как пассивный пространственный компонент в ареал памятника такого типа, но маловероятно, что она будет при этом активным резонансным пространством главной внутренней идеи самого памятника, она скорее выполняет роль фона.
Итак, лирические липовые или дубовые аллеи, предназначенные для светской романтики и поэзии, сменяют постепенно первозданный лес, среди которого молится преподобный Серафим Саровский. Соответственно, для усадьбы необходима сама усадьба, застройка, необходима декоративность, а для пространства «иератического реализма» вся застройка может быть кельей в лесу. Поэтому пространство дошедших до нас ареалов памятников - самое разное по генезису и по набору признаков, которые необходимо учитывать. Вовсе не следует из вышесказанного делать вывод об антагонизме или различной значимости памятников, но напротив, речь идёт о том, что в каждом конкретном случае следует искать наиболее значимые составляющие памятников по основным позициям - и по художественно-эстетическим, и по ланд-шафтно-природным, и по семантическим в смысле значимости для религиозного ми-74
ровосприятия. Система критериев должна быть гибкой - например, нельзя класть на весы архитектуру общеизвестного храма в Дубровицах и новгородского храма Николы на Липне и говорить, что один как памятник намного ценнее другого, но для каждого должна быть своя шкала. Дубровицы - пример авторского художественно-архитектурного творчества, по степени самовыражения превосходящий любой образец «декоративного символизма», храм Николы на Липне - памятник не только архитектурной мысли и родоначальник новгородской типологии храмов, но и памятник особого, сакрального свойства - носитель отпечатка того самого «иератического реализма», глубоких религиозных переживаний, для верующих по значимости много более весомых, чем элементы стилей или искусствоведческая специфика. Что может быть еще сложнее - ситуация, когда объектом музеефикации должно стать пространство, создающее ансамблевое объединение объектов и при этом принадлежащее всему городу. Пример - уникальный вид храмов г. Боровска в едином створе, который и должен бы был быть объектом музеефикации (рис. 1).
Рис. 1. Вид храмов г. Боровска в едином створе от храма Димитрия Солунского до храма Архистратига Михаила. Данный створ следовало бы сделать объектом музеефикации: 2 - Паф-нутьево-Боровский монастырь, 4 - храм св. Бориса и Глеба, 5 - храм Покрова Пресвятой Богородицы, 6 - храм Введения во Храм Пресвятой Богородицы, 8 - Благовещенский собор, 9 - Преображенский храм. Храмы Архистратига Михаила и Всех Святых также входят в данный сегмент обзора (закрыты элементами панорамы). Графика П.А. Парамонова.
О связи законодательных документов в области охраны природы и охраны памятников. Государственная и частная деятельность (по охране памятников и природы) в дореволюционной России и попытки её узаконивания в виде определённых законодательных актов по понятным причинам пресеклись в 1917 г. Мероприятия по защите отдельных памятников после революции получались, но они имели характер скорее разовых договоров. Как пример можно привести парадоксальный по нашим понятиям договор Барановского от лица Главнауки и НКВД о сохранении памятников Соловецкого монастыря, благодаря которому монастырь не разрушили [6]. В целом практика сохранения особо ценных объектов требовала, как правило, отдельных постановлений органов власти. Закон СССР «Об охране и использовании памятников истории и культуры» вышел только в 1976 г. В понятие «памятник» применительно к архитектуре недвусмысленно были включены вмещающие памятник ландшафты, но конкретики по критериям определения границ таких ландшафтов естественно нет:
«памятники градостроительства и архитектуры - архитектурные ансамбли и комплексы, ... а также связанные с ними произведения монументального, изобразительного, декоративно-прикладного, садово-паркового искусства, природные ландшафты».
Закон «Об охране объектов культурного наследия народов Российской Федерации», принятый в 2002 г., базируется на понятии «культурное наследие». В частности, в объекты наследия входят «достопримечательные места - творения, созданные человеком, или совместные творения человека и природы».
Далее, сохранение природного наследия основано на территориальном подходе -это закон «Об особо охраняемых природных территориях» (1995 г.). Кроме того, действует закон «Об охране окружающей среды» (2002 г.). При этом основная проблема историко-культурных территорий - отсутствие этого понятия как такового в действующей системе законодательства.
Согласно Кулешовой и Веденину, в Земельном кодексе (2001 г.) выделяются земли историко-культурного назначения (ст. 99), относимые к категории земель особо охраняемых территорий и объектов (гл. 17). Однако упоминаемые в профильном законе и иных нормативных актах историко-культурные заповедники и заповедные места трактуются, прежде всего, как комплексы и ансамбли памятников, но не как особо охраняемые территории [3].
Таким образом, даже краткий анализ существующих документов показывает, что реальное поле их возможного применения на практике требует огромного числа дополнительных подзаконных актов и т. д., в т. ч. отдельных постановлений на уровне региональных и местных администраций. Следовательно, реальные действия по охране памятников, тем более значимых для них природно-пространственных ареалов, явно находятся в полосе свободного волеизъявления (администраций), а не в поле чётко регламентированных законом действий.
О точках реального пересечения психологических (эстетико-исторических и религиозных) категорий и возможностей действия нормативной базы в области охраны памятников и ландшафтов. Возможно ли кратко ответить на самые существенные вопросы:
1) Что именно следует музеефицировать в отношении комплексов «памятник плюс его ареал»?
2) Позволяет ли это сделать существующая нормативная база, и если да, то как конкретно это можно сделать?
Безусловно, в рамках статьи или даже монографии исчерпывающие ответы вряд ли получится дать, но можно попытаться наметить хотя бы общие алгоритмы. Иллюстрация одной из «типовых» проблем сохранения комплекса «памятник плюс его ареал» представлена на рис. 2.
Итак, если попытаться проанализировать возможные пересечения вещей, описанных в вышеизложенных пунктах, мы вкратце получим следующее.
Во-первых, само восприятие человеком комплекса «памятник плюс его ареал» -это сложный многокомпонентный процесс динамического характера. Из многих слоёв (факторов) эмоционального, ассоциативно-личного, общекультурного, этнического и т. д. воздействия памятника на человека лишь немногие «слои» и понятия больше или меньше отражены в нормативной базе. Причем это мы говорим о центре композиции, о самом памятнике (или ансамбле). Но ареал - это часть менее «концентрированная» в пространстве, но ничуть не менее важная. Визуальный бассейн памятника в полном смысле этого слова - т. е. сумма видов «на памятник» и «от памятника» - это есть 76
Рис. 2. Панорама Соловецкого монастыря с охватом вида на Святое озеро. Дальний берег озера после исключения из охранной зоны монастыря в 2013 г. с переводом берега в категорию «зона охраняемого природного ландшафта» потенциально может быть застроен, что приведет к невосполнимым утратам в поле восприятия главного ансамбля. Вверху - современное состояние, внизу -пояснение к картине потенциальной застройки. Фото Н.А. Петрова-Спиридонова, август 2015 г.
его зеркало в пространстве, совершенно неотъемлемая его часть. В отношении учёта и объективизации «ареала» как компонента памятника в нормативной базе всё обстоит намного хуже.
Поэтому первый существенный момент очевиден: динамика восприятия буквальная (в смысле динамики восприятия) и динамика восприятия внутренняя (т. е. комплекс ассоциативно-исторических, культурных связей сознания человека с данным памятником) очень мало отражены в нормативной базе в смысле ареала памятника.
Во-вторых, музеефикация комплекса «памятник плюс его ареал» - это совершенно непривычный тип музеефикации, практически пока не применяющийся. По классическим понятиям музейный объект должен быть изолирован, зафиксирован, описан, помещён в соответствующие условия хранения и т. д. Ареал памятника в единичных случаях состоит на 95-100% только из природы, и она тоже эволюционирует. Чаще всего ареал памятника - это живая градостроительная среда с участками природы (для загородных усадеб, монастырей и храмов природа образует основное поле).
Вопрос рождает вопрос - как «музеефицировать» живую изменяющуюся ткань города (поселения), в которой всегда существует переслоение старой и современной застройки, не нарушая атмосферы комплекса «памятник плюс ареал»? Возможно, и древней атмосферы, возможно, относительно современной. Ареалы могут быть совершенно несопоставимы между собой, но каждый имеет свою значимость. Например, места особо значимых боёв Великой Отечественной войны, о которых известно всё до мелочи - одна категория; затерянная деревушка на приполярной реке, которая знаменита только тем, что она «сохранилась» - с самыми простыми домами, простой деревянной церковью, с вечным северным сиянием - это принципиально другая категория. Если пустить под тупую коммерческую застройку и то, и то - потери будут одинаково трагичны и невосполнимы.
Музеефицировать поле сражения относительно просто - это в целом вопрос совести. Не искать лазеек, чтобы застроить, и провести необходимые мероприятия - устроить мемориал, собрать сведения и т. д. А как быть с тем примером, где люди осознают красоту и значимость «простой» деревни для тех, кто увидит ее через 300, 500 лет, а нормативная база этого «не осознаёт»? Если в этой деревне вообще не числится памятников, или в лучшем случае - один областного уровня? Чтобы не погибнуть, эта
деревня должна эволюционировать. Получается, что правильный ответ на вопрос «как эволюционировать?» - это и есть музеефикация.
Таким образом, мы приходим к самому главному выводу - что динамические процессы эволюции систем «памятник плюс ареал» требуют динамической музеефикации. Что это означает? В самом общем виде - что процесс эволюции пространства (как природы, так и застройки) и самого памятника должен иметь строгую иерархию и регламент. На сегодняшний день, к сожалению, нет практически никакой иерархии ни понятий, ни мероприятий в отношении того, что реальная психологическая, культурная, религиозная ценность ареалов памятников для человека не коррелирует (или слабо коррелирует) с реальными пунктами нормативных актов в области охраны культурного наследия. Любая смысловая цепь - что «вот эта территория является резонансной для такого-то памятника и поэтому надо сохранять то и другое» и т. д. - может быть запросто разорвана отсутствием должных пунктов закона и подзаконных актов. Чисто математически реальный алгоритм действия нормативных актов при наличии правильных слов о памятниках и пр. может быть несовместим с потребностями людей в отношении устройства пространства, сопряжёенного с памятником. И, естественно, в отношении эволюции этого пространства во времени.
Итак, главным результатом размышлений можно назвать следующее: необходима разработка понятий и системы «динамической музеефикации» ареалов, сопряжённых с памятниками. Иначе говоря, комплекса архитектурно-пространственных и одновременно природоохранных решений с определённой иерархией, которые защищали бы данное пространство от нарастания энтропии и бессмыслицы в течение долговременного периода развития.
Выводы. 1. Связи между областями, непосредственно связанными с сохранением объектов наследия в открытом пространстве - т. е. объектов природы, архитектуры, застройки поселений и т. д. - находятся совершенно в разных пространствах. Категорий таких пространств можно выделить как минимум три: а) законодательная база (реально существующая); б) подзаконные акты, которые должны были бы обеспечить применение названных законов (существующие частично, фиктивные, несуществующие); в) область непосредственного восприятия памятников и их ареалов человеком -«то, ради чего всё это делается». В сумме эти категории образуют поле значительной энтропии, в котором только в ряде случаев устанавливаются цепочки связей, приводящие к положительному результату.
2. Возможные подходы к практической музеефикации и охране пространственно-природной и пространственно-архитектурной среды с историческим значением должны, прежде всего, базироваться на системе проектировочно-пространственных мер по защите природных территорий и комплексному архитектурному регулированию проектирования вновь возводимых зданий. Необходимо включение в градрегла-менты не только общих «дизайн-кодов», но и разработка систем проектировочных рекомендаций, позволяющих внедрить своеобразие данного города или поселения в новую эволюционирующую застройку.
3. Рекомендации для выработки нормативных и профессиональных понятий и документов, посредством которых возможно наиболее полное сохранение исторической атмосферы, должны быть увязаны в двух главных направлениях: а) выработка стилистических (аналоговых) рядов архитектурно-художественных и объемно-планировочных решений; б) учёт природно-ландшафтного своеобразия данной местности (поселения). Поэтому процесс разработки неизбежно будет трудоёмким - например, 78
для района Ростова Великого это один ряд решений, для Владимира и окрестностей -другой, для Мценска - третий, для Каргополя - четвертый и т. д.
4. Понимание важности данных вопросов населением и понимание специалистами в настоящее время находятся практически на разных полюсах вследствие снижения уровня среднего образования по стране и прогрессирующей «компьютерной» деградации интеллекта. На сегодняшний день практически уничтожен общественный вес профессионального знания и профессионального мнения независимого сообщества специалистов, т. е. уничтожены правовые и отраслевые инструменты, позволяющие обществу предотвращать пагубные последствия кулуарных и своекорыстных решений временщиков. Поэтому необходимо ставить вопрос о внесении значительных поправок в основополагающие документы (в частности, в Градостроительный кодекс) в отношении процедуры общественной оценки проектов развития территорий. Соответственно, нужно пункт об общественных слушаниях проекта в Градостроительном кодексе изменить так, чтобы он, прежде всего, включал в себя необходимую процедуру оценки проекта общественным кворумом независимых экспертов и специалистов, а не абстрактными представителями «населения», которые на практике часто лишь подставные лица, либо мало осведомлённые граждане. Также отметим, что на сегодняшний день нет ни одной инстанции госэкспертизы, которая могла бы оценить проект развития территории с тех позиций, которые изложены в данной статье.
ЛИТЕРАТУРА
1. Алферова Г.В. Русские города XVI-XVII веков. 1989. М.: «Книга по Требованию», 2012. 216 с. (http://static.my-shop.ru/product/pdf/119/1188731.pdf).
2. Вятчанина Т.Н. Архитектурная традиция и пути русского благочестия во второй половине XV-первой половине XVI веков (К проблеме взаимовлияния) // Христианское зодчество. Новые материалы и исследования / Отв. ред. И.А. Бондаренко. М.: Едиториал УРСС, 2004. С. 94-95.
3. Кулешова М.Е., Веденин Ю.А. Правовое обеспечение сохранения и использования культурного и природного наследия в России // Право и культура. М.: Изд-во РАГС, 2009. С. 361-390.
4. Лихачёв Д.С. От Иллариона и до Аввакума. (http://likhachev.lfond. spb.ru/articl100/drev_ cult/illarion.pdf).
5. Саенко Н.Р. Современные трансформации идеи музея под открытым небом // Современные проблемы сервиса и туризма. 2015. Т. 9. №4. С. 23-29.
6. Соловецкий монастырь. Из архива архитектора-реставратора П.Д. Барановского. Т. 1 / Составители В.А. Буров, У.А. Черновол. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 151 с.
REFERENCES
1. Alferovа G.V. Russian towns in XVI-XVII centuries. 1989. 216 p. (Moscow: Kniga po Trebovaniyu, 2012; http://static.my-shop.ru/product/pdf/119/1188731.pdf) (in Russian).
2. VyatchaniM T.N. Architectural traditions and ways of Russian piety in the second half of the XV - the first half of the XVI centuries. P. 94-95. (Ed. by Igor A. Bondarenko; Moscow: Editorial URSS, 2004) (in Russian).
3. Kuleshova M.E., Vedenin Y.A. Legal support of conservation and utilization of cultural and natural heritage in Russia. Law and Culture. P. 361-390 (Moscow: Publishing house RAGS, 2009) (in Russian).
4. Likhachev D.S. From Hilarion and to Habakkuk. [Electronic resource: http://likhachev.lfond. spb.ru/articl100/drev_cult/illarion.pdf] (in Russian).
5. Saenko N.R. Modern transformation of the open-air museum idea. Sovremennye problemy serviza i turizma. 9 (4). 23-29 (2015) (in Russian).
6. The Solovetsky monastery. From the archive of the architect-restorer P.D. Baranovsky. V. 1. P. 12 (Eds. V.A. Burov, A.W. Chernovol; Moscow: Progress-Traditciya, 2000) (in Russian).
