CC BY
143
ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ Theory of Literature
И.В. Ершова (Москва)
К ТОЛКОВАНИЮ ЭПИЧЕСКОГО МОТИВА
(постановка проблемы)
Аннотация. В статье исследуется проблема определения понятия «эпический мотив», прослеживается связь мотива и эпического сюжета не только на структурном, но и на семантическом уровне. В средневековом героическом эпосе складывается определенная конфигурация и последовательность базовых мотивов, которые в свою очередь разворачивается в мотивные комплексы эпического повествования. В статье также рассматриваются основания вычленения мотива (минимальность, предикативность, связь с событием) и способы его словесной презентации (закрепленность на формульном уровне) в отдельной эпической традиции.
Ключевые слова: эпический мотив; эпический сюжет; повествование в эпосе; эпосоведение; средневековый эпос.
I. Ershova (Moscow) То the Issue of Epic Motive (A Problem Statement)
Abstract. The article considers the problem of defining the notion of "epic motive" and traces relationship between the motive and the epic plot on both structural and semantic levels. A certain configuration and a sequence of basic motives established in the medieval heroic epic are subsequently developed into motive complexes of the epic narration. The article also deals with the foundations of extracting the motive (minimality, predicativeness, relationship with the event) and methods of its verbal representation (consolidation on the formulaic level) in a particular epic tradition.
Key words: epic motive; epic plot; epic narration; history of epic studies; medieval epic.
Ни одна работа по поэтике эпоса не обходиться без понятий «мотив», «сюжет», «повествование» (нарратив), «формула». Самый узкий и точный из этих терминов «формула», хотя и ее знаменитое определение, данное в контексте теории Перри-Лорда1, многократно уточнялось применительно к разным эпическим традициям и различным жанровым формам. Сами по себе термины эти нейтральны, особой эпической специфики не содержат, используются в равной мере как фольклористикой, так и литературной традицией. Пожалуй, за аксиому можно принять лишь то, что мотив в фольклористике и эпосоведении традиционно полагается минимальной единицей сюжета. Все остальное - как вычленить, определить и описать мотив; в каких взаимоотношениях находятся мотив, сюжет и повествова-
ние, - является даже не столько дискуссионным, хотя и это тоже, сколько в каждой работе по эпосу определяемым по-разному. Ответить уверенно и завершенно на любой из поставленных вопросов почти невозможно, настолько многообразны варианты их использования в фольклористике и эпосоведении (эти области, несомненно, смежные, а потому и об общности терминологии в них говорить уместно и даже обязательно).
Вместе с тем некоторая аморфность и нечеткость употребления терминов даже внутри этой зоны нуждается в уточнении. Причем желание уточнить и пояснить, например, термин «мотив» носит не формальный характер, а смысловой. Почти любой фольклорный мотив, часто отчетливо возводимый к мифологическому генезису, далее начинает жизнь в огромном фольклорном и литературном поле. И то жанровое пространство, в котором данный мотив оказывается и где он «работает», вносит дополнительные коннотации в его семантику и роль в конкретном сюжете. Например, поединок с чудовищем в мифологическом смысле всегда повторяет космогонический миф, т.е. изначальную ситуацию преодоления хаоса и утверждения упорядоченного космоса. Именно эта коннотация помогает определить меру, так сказать, «мифологичности» любого сюжета, включающего указанный мотив. Тот же мотив поединка с чудовищем в многообразии появляется в сказке, где мифологическая праоснова несколько ретушируется, а вот сказочная борьба добра и зла, победа доброго героя-силача над злыми, колдовскими силами (чаще всего чудовище обладает и какими-то не-человеческими, волшебными способностями) остается. Этот же мотив - частый сюжетообразующий мотив в героическом эпосе, более очевидно демонстрирующий свою связь с мифологической тематикой. Однако бедствия, причиняемые чудовищем, в эпосе не эсхатологичны в мифологическом смысле, они не угрожают космосу в целом, но вместе с тем являются необходимым условием для обретения богатырем героической славы, достигаемой за невиданные и судьбоносные для окружающего его социума деяния.
История и проблематика термина мотив изучена достаточно полно и обстоятельно2. Вместе с тем считать проблему решенной не представляется возможным. Замечание, высказанное С.Ю. Неклюдовым, кажется актуальным и сейчас: «Он [мотив] трудноуловим и трудноопределим, неясно соотношение его синтагматических и парадигматических ракурсов, морфологической схемы и текстовой реализации, универсальных структур и национально специфических редакций, его корреляций с компонентами модели/картины мира, с одной стороны, и с «общими местами» текста, loci communes, с другой»3. Тем не менее, каждому из исследователей эпоса приходится если не оговаривать специально, то продумывать для собственных нужд почти весь список функций и трактовок мотива. Соответственно, и в нашем случае тоже необходимо выделить те характеристики мотива, которые имеют непосредственное отношение к героическому эпосу, к изучению его сюжетосложения и повествовательных механизмов.
Во-первых, исходя из дихотомической природы мотива, намеченной еще А.Н. Веселовским, продолженной и оформившейся в трудах
В.Я. Проппа, А.И. Белецкого, фольклористы и эпосоведы полагают мотив единством семантического и формального, что позволяет вычленять его обобщенную, инвариантную форму и ее фабульные варианты. Как верно замечает И.В. Силантьев: «Все, что формулирует и делает автор "Морфологии сказки" далее, фактически уже выходит за рамки морфологического подхода. Исследователь разрешает проблему вариативности мотива нахождением его семантического инварианта, которому дает наименование функции действующего лица. Этот принципиальный шаг возвращает В.Я. Проппа в русло семантической трактовки мотива, но на существенно ином уровне - на уровне развития дихотомических представлений о мотиве как единице дуального статуса - языкового и речевого одновременно»4. Однако вычленение обобщенного значения повлекло за собой стремление (и возможность) создать инвариантную схему сюжета, где инвариант мотива (например, функция у Проппа, «схематический мотив» Белецкого) включается в определенную сюжетную последовательность, которая приобретает тем самым жанровый характер. Ключевую роль в оформлении дихотомической природы мотива сыграли построения А. Дандеса5. Ученый рассматривает мотив как обобщенную тематическую конфигурацию, занимающую определенное место в классификационной системе, а функцию (мотифему) - как элемент синтагматики; главное же то, что у него мотив и мотифема разнесены по двум уровням («этическому» и «эми-ческому»). Т.е. инвариантное схематическое представление конкретных мотивов дало возможность не только классифицировать мотивы и лучше понять их общую мифологическую и фольклорную природу, но и изучать особенности сюжетостроения и связи сюжета и жанра.
В своем семантическом значении, вычленяемом с помощью сравнительно-типологических параллелей внутри общемирового мифологического и фольклорного фонда, мотив выступает в повествовании в сюже-топорождающей / сюжетообразующей функции. В своей обобщенно-инт-вариантной форме он реализует свой морфологический потенциал как элемент определенной сюжетно-повествовательной структуры.
Во-вторых, важной проблемой оказывается само содержание мотива, т.е. что именно обозначает и обобщает мотив. Большинство фольклористов признает и подчеркивает очевидность связи мотива и события (А.Л. Бем, В.Я. Пропп, О.М. Фрейденберг, Е.М. Мелетинский, Б.Н. Путилов). Мотив именно как побуждающий к динамике элемент естественным образом должен отсылать к событию, происшествию, следствием которого оказывается последующее развертывание сюжета. В.Я. Пропп подчеркивал, что мотив и функция связаны общей динамической составляющей, а функция прямо определяется «с точки зрения значимости для хода действия»6. Тем самым, для определения мотива в системе героического эпоса является решающей его предикативность, свойство мотива, неоднократно отмеченное Е.М. Мелетинским, Б.Н. Путиловым, С.Ю. Неклюдовым. Это свойство, например, подчеркнуто в следующем определении Е.М. Мелетинского: «Под мотивом мы подразумеваем некий микросюжет, содержащий предикат (действие), агенса, пациенса и несущий более или менее самостоя-
тельный и глубинный смысл»7. При этом очевидно, как отмечает С.Ю. Неклюдов, «что не только действие (постоянная величина сюжета) требует тех или иных персонажей-выполнителей (переменные величины), но и, с другой точки зрения, - значение функции (предиката) зависит от аргументов ("семантических ролей')»8.
Мотив играет решающую роль в организации эпического сюжета. При этом эпический сюжет следует понимать как комбинацию базовых сюже-тообразующих мотивов, которые формируют эпический рассказ о герое-воине в отдельном произведении. Сохранившиеся большие формы средневекового героического эпоса позволяют нам вычленить единую модель эпического сюжета. Этот сюжетный инвариант реализуется в нескольких разновидностях (сюжетных типах), зависящих от того, какая героическая коллизия продуцирует сюжет и какого типа герой ее задает (или задается ею). Эпический сюжет в каждой отдельно взятой эпической поэме/песни реализует одну и ту же модель конструирования эпического сюжета, которая варьируется в зависимости от присущего данной национальной традиции базового сюжетного типа. Выделенная модель эпического сюжета включает в себя ряд сюжетообразующих мотивов, которые образуют устойчивую последовательность нескольких элементов: 1) героическая коллизия (причина, побуждающая героя к деянию); 2) путь к деянию (способ пространственного перемещения); 3) испытание / претерпевание / препятствие; 4) героическое деяние; 5) последствия деяния.
Сюжетопорождающие мотивы (базовые элементы сюжетной схемы) далее разворачиваются в повествовательной структуре в целые мотивные комплексы или «наборы мотивов» (С.Ю. Неклюдов). Каждый «пучок» мотивов или комплекс мотивов в героическом эпосе почти нерасторжим. При всей типологической общности, его точный набор складывается в конкретной национальной традиции. В своем текстуальном воплощении какие-то элементы сюжета или сегменты повествования могут быть сокращены или развернуты, какой-то элемент может быть пропущен или многократно повторен, но сюжет всегда будет последователен в своей мотивной логической очередности; логика эта обязательным образом соответствует модели эпического сюжета: героическая коллизия - путь - испытание / претерпевание - подвиг - последствия.
Так же, как и модель эпического сюжета, повествовательная структура героического эпоса может быть представлена в виде общей инвариантной структуры. Ее, помимо сюжетообразующих базовых мотивов, формируют сопутствующие мотивы и типические места. В сущности, эпическое повествование манифестирует себя в череде повествовательных мотивов, которые как бы разворачивают сюжетообразующий мотив на отдельные смысловые элементы и тем самым представляют собой звенья устойчивой последовательности, с заданным порядком очередности. Повествовательные мотивы в эпосе всегда входят туда устойчивым в своей последовательности комплексом или набором (тождественным «теме» Лорда).
Мотивы как часть повествовательной структуры эпоса относятся к уровню синтагматики повествования и являются по сути инвариантными
мотивами; они могут быть сформулированы как в метаязыковом виде, так и в более конкретном виде такими, какими предстают в конкретном сюжете. Набор повествовательных мотивов задается основными сюжетообразу-ющими мотивами, т.е. элементами эпического сюжета, а их организация и последовательность в тексте подчинена установленному порядку. Мотив в эпосе, как мы уже отмечали, по определению предикативен, а потому в повествовательной схеме он всегда предстает в виде действия, предпринимаемого героем или направленного на героя. Способ формулирования повествовательных мотивов в схематическом изложении сюжетно-пове-ствовательной схемы героического эпоса должен соответствовать жанровой природе героического эпоса, т.е. мотив логично описывать прямыми предикативными конструкциями, где агентом выступает герой, или пассивными, где герой выступает объектом воздействия. Вот примеры такого способа описания мотива: герои собирается на битву, герои видит предсказание: герог! прощается с родными/близкими: герог/ собирает дружину: герог! делит добычу и т.д.
Таким образом, любое сюжетное повествование в эпосе разложимо на устойчивую мотивную схему. Мотивные звенья обладают содержательной цельностью и выражаются в ряде действий и поступков; эпическое повествование легко разбивается на такого рода синтагматические отрезки. У каждого мотива в отдельной национальной традиции формируется некоторое количество вариантов-воплощений, которые непременно возникают во всяком эпическом сюжете, дополняя основной сюжетообразующий мотив. Скажем, в испанской эпике мотив предсказания может быть представлен в следующем наборе вариантов: а) герой видит вещий сон; Ь) герой видит знаки, предсказывающие победу или поражение (летящие птицы); с) герой видит явления природы. Более того, повествовательные мотивы по большей части имеют закрепленное традицией формульное выражение.
Мотивы-элементы эпического сюжета - всегда сюжетопорождающие, их природа парадигматична, и они черпаются из универсального и всеобщего сюжетно-мотивного фонда. Обще фольклорный мотив может быть сформулирован и даже вычленен самым разным способом (свидетельство тому разные способы номинации мотивов даже в пределах одного индекса), например, «коварная сестра», «ребенок-подкидыш», «герой делит добычу среди животных». Мотивы эпического повествования разворачивают мотивы базовые и могут выполнять различные функции - с одной стороны, сугубо формальную, т.е. сцеплять сегменты сюжета между собой, сопровождать основные сюжетообразующие мотивы и заполнять сюжетное повествование, а с другой - семантически значимую, т.е. вызывать дополнительные повороты или витки сюжета, и тогда повествовательный мотив как бы вбирает в себя обще фольклорный или мифологический мотив, заставляя его работать на себя.
Обще фольклорный мотив и эпический мотив обоих уровней - сюжета и нарратива - соотносятся друг с другом как содержание и форма. Мифологические или фольклорные мотивы содержательно наполняют эпико-сюжетные и эпико-повествовательные мотивы. Например, сюжето-
образующий мотив во второй части «Песни о Сиде» - «герой оказывается жертвой предательства», а его конкретное наполнение - эпизод оскорбления дочерей Сида - сделан на основе контаминации сразу нескольких фольклорных мотивов: «гонимую красавицу уводят в лес и оставляют», «ложный жених на свадьбе», которые органично встраиваются в структуру эпического повествования.
Поскольку все мотивы вкладываются в определенную сюжетную модель, а соответственно и в определенную нарративную последовательность, она тоже приобретает выраженный жанровый характер, а метая-зыковой характер ее описания помогает сравнительно-типологическому анализу повествовательных мотивов героического эпоса в целом. Более точное понимание законов функционирования и семантики эпического мотива применительно к героическому эпосу должно служить уточнению истории формирования эпического сюжета в различных по жанру, времени фиксации и генезису сохранившихся памятников Средних веков («песен о деяниях», хроник, малых поэтических форм эпоса).
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Лорд А. Сказитель. М„ 1994.
2 Силантьев II.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Новосибирск, 1999; Силантьев IIB. Сюжето-логические исследования. М., 2009.
3 Неклюдов С.Ю. Мотив и текст // Язык культуры: семантика и грамматика. К 80-летию со дня рождения академика Никиты Ильича Толстого (1923-1996) / отв. ред. С.М. Толстая. М„ 2004. С. 236-247.
4 Силантьев IIB. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Новосибирск, 1999. С. 30-31.
5 Dun des A. From Etic to Emic Units in the Structural Study of Folktales // Journal of American Folklore. 1962. № 75. P. 95-105.
6 Пропп В.Я. Морфология сказки. M., 1969. С. 25.
7Мелетинский Е.М. О литературных архетипах. М., 1994. С. 50.
8 Неклюдов С.Ю. Мотив и текст // Язык культуры: семантика и грамматика. К 80-летию со дня рождения академика Никиты Ильича Толстого (1923-1996) / отв. ред. С.М. Толстая. М„ 2004. С. 242.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Dundes A. From Etic to Emic Units in the Structural Studu of Folktales. Journal of American Folklore, 1962, no. 75, pp. 95-105. (In English).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Neklyudov S.Yu. Motiv i tekst [Motive and Text]. Tolstaya S.M. (eel.) Yazyk kul 'tury: semantika i grammatika. К 80-letiyu so dnva rozhdeniva akademika Nikitv
Il'icha Tolstogo (1923-1996) [Language of Culture: Semantics and Grammar. To the 80th anniversary of the birth of Academician Nikita Ilyich Tolstoy (1923-1996)]. Moscow, 2004, pp. 236-247. (In Russian).
3. Neklyudov S.Yu. Motiv i tekst [Motive and Text]. Tolstaya S.M. (ed.) Yazyk kill 'tury: semantika i grammatika. К 80-letivu so dnya rozhdeniva akademika Nikitv Il'icha Tolstogo (1923-1996) [Language of Culture: Semantics and Grammar. To the 80th anniversary of the birth of Academician Nikita Ilyich Tolstoy (1923-1996)]. Moscow, 2004, p. 242. (In Russian).
(Monographs)
4. Lord A.B. Skazitel [The Singer of Tales]. Moscow, 1994. (Translated from English to Russian).
5. Silantiev I.V. Teoriva motiva v otechest\'ennom literaturovedenii i fol'kloristike: ocherk istoriografii [The Theory of a Motif in Russian Literature and Folklore Studies: A Survey of Historiography], Novosibirsk, 1999. (In Russian).
6. Silantiev I.V. Svuzhetologicheskie issledovaniva [Plotological Studies]. Moscow, 2009. (In Russian).
7. Silantiev I.V. Teoriva motiva v otechest\'ennom liter aturovedenii i fol'kloristike: ocherk istoriografii [The Theory of a Motif in Russian Literature and Folklore Studies: A Survey of Historiography], Novosibirsk, 1999, pp. 30-31. (In Russian).
8. Propp VYa. Morfologiva skazki [Morphology of the Folktale]. Moscow, 1969, p. 25. (In Russian).
9. Meletinskiy E.M. О literaturnvkh arkhetipakh [About Literary Archetypes]. Moscow, 1994, p. 50. (In Russian).
Ирина Викторовна Ершова - кандидат филологических наук, доцент; ведущий научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований. Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации; профессор кафедры сравнительной истории литератур Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета.
Область научных интересов: испанская эпическая традиция, теория и типология эпоса, средневековая и ренессансная культура, компаративистика.
E-mail: i.v.ershova@list.ru
Irina Ershova - Candidate of Philology, Associate Professor; Leading Researcher at the School of Advanced Studies in the Humanities, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration; Professor at the Department of Comparative Studies of Literature, Institute for Philology and History, Russian State University for the Humanities.
Research interests: the medieval Spanish epic tradition, epic theory and typology, medieval and Renaissance culture, comparative studies.
E-mail: i.v.ershovai@list.ru
И.В. Пешков (Москва)
ПРОБЛЕМА ГЕНЕЗИСА АВТОРСТВА
Аннотация. Автор статьи, опираясь на работы О.М. Фрейденберг, М.М. Бахтина и С.Н. Бройтмана, утверждает, что историческая поэтика А.Н. Веселовскош -это в принципе доисторическая поэтика, адекватно построенная на схематизме и повторяемости. Но архетипизм сюжетов постоянно преодолевается авторской литературой, и типичный случай такого преодоления - Уильям Шекспир. Та историческая поэтика, в которой фигурируют Шекспир, Сервантес, Рабле, Стерн и Пушкин - это поэтика неповторимости и преодоления схематизма, но логика ее развития существует, и в первом приближении эту логику описал Бахтин: основной инструмент такого преодоления - всякий раз новое изобретение героя в борьбе с ним автора. Поэтика становится исторической с того момента, как появилась сама история и, в частности, история авторства: лирический герой, характер классический, характер романтический, герой-тип - вот вехи этой новой, авторской истории, определенные М.М. Бахтиным.
Ключевые слова: М.М. Бахтин; историческая поэтика; Шекспир; лирический герой; характер классический; характер романтический; герой-тип.
I. Peshkov (Moscow) The Problem of Author Genesis
Abstract. The author of the article being based of the works of O.M. Freidenberg, M.M. Bakhtin and S.N. Broitman argues that the historical poetics of A.N. Veselovsky is as a matter of fact a prehistoric poetics adequately constructed on principles of schema and repeatability. But the archetypal repeatability of plots lias constantly been overcoming by author literature and the typical case of such overcoming is William Shakespeare. The historical poetics with Shakespeare, Cervantes, Rabelais, Stern and Pushkin is the poetics of the uniqueness and overcoming of schema, but the development of this poetics has its proper logic, being in the first approximation described by Bakhtin: the main instrument of such overcoming is a permanent new invention of the hero by the author in the stmggle between them. Poetics has become historical one since the very appearance of history takes place, in particular, the history of authorship: a lyrical hero, a classic character, a romantic character, a hero-type - these are the milestones of this new, author history, determined by M.M. Bakhtin.
Key words: M.M. Bakhtin; historical poetics; Shakespeare; lyrical hero; classic character; romantic character; hero-type.
Абсолютно не случайно история античной литературы начинается с гомеровского вопроса: отделен ли автор античного эпоса как человек-творец? И отделен ли от других сказителей-аэдов? Само существование этого вопроса есть презумпция эпического личного неавторства или констатация доминирования в древнегреческом эпосе «авторства» коллективного.
Однако рассмотрим этот период становления несколько подробнее,
