CC BY
105
П. В. Гращенков
МГУ—МПГУ — ИВ РАН, Москва
К ТИПОЛОГИИ ОТКЛОНЕНИЙ ОТ КОМПОЗИЦИОНАЛЬНОСТИ1
1. Введение
В работе исследуются основные проблемы, связанные с композициональным представлением высказываний естественного языка. Раздел 2 посвящен исследованию истории понятия и его роли в науке о языке. В разделе 3 обсуждается область применения композициональности, а именно — применимость принципа композициональности к словарю. В разделе 4 строится исчисление возможных нарушений композициональности, связанных с однократным либо многократным применением правил синтаксической и семантической композиции. В разделе 5 намечаются — очень схематично — решения, позволяющие преодолеть некомпозициональность в каждом приведенном примере. Раздел 6 представляет собой заключение и подводит итоги краткого обсуждения не/композициональности, представленного в работе.
2. Композициональность: история и место в современной теории языка
Принято считать, что впервые понятие композициональности сформулировал Г. Фреге, [Weming, Hinzen, Machery 2012]. Как, однако, указывается в [Janssen 2012], для Фреге был не менее важен принцип контекстуальности, т. е. влияние контекста на интерпретацию, в современном же понимании принцип композициональности восходит скорее к Р. Карнапу (ученику Фреге) и Р. Монтегю.
Впервые о композициональности языковых выражений в ее нынешнем понимании упомянули Дж. Катц и Дж. Фодор, см. [Katz, Fodor 1963]. Однако вдумчивое осмысление этого понятия
1 Исследование выполнено в рамках проекта РНФ № 16-18-02003, работа над которым выполняется автором в ИСЛИ МПГУ.
в современной лингвистике началось, скорее всего, с классической статьи Барбары Парти [Partee 1984], см. также [Partee 1995, 2004]. Парти предлагает два определения Принципа Композициональ-ности, исходное и уточненное:
(1) Композициональность, первое определение [Partee 1995: 313] Значение целого есть функция значений его частей2
(1') Композициональность, второе определение [Там же]
Значение целого есть функция значений его частей и способа их синтаксического комбинирования3
Композициональность (композиционность) интересует лингвистов потому, что затрагивает важный (а для многих исследователей — важнейший) вопрос о природе языковой способности человека. Как показывают нам изначальная и уточненная формулировки определения Парти, понятием композициональности связаны две ключевые проблемы: i) насколько последовательны правила соединения простых значений в сложное и ii) как эти правила связаны с языковой структурой. Говоря о композицио-нальности некоторой структуры, мы, таким образом, будем подразумевать регулярные правила композиции и интерпретации ее элементов.
По замечанию Е. В. Падучевой: «принцип композиционнос-ти понимается как установка на наличие общих правил семантического взаимодействия значений слов, граммем, синтаксических конструкций, линейно-акцентной структуры и проч. в составе высказывания. Речь идет, таким образом, не столько о принципе композиционности, который принимается как данное, сколько о самих правилах композиции смыслов» [Падучева 1999: 3]4. В данной работе мы не станем подробно останавливаться на правилах семантической композиции — исследованиям того, как аргумент или адъюнкт соединяются с предикатом, было уделено достаточно
2 «The meaning of a whole is a function of the meanings of the parts» [Partee 1995: 313].
3 «The meaning of a whole is a function of the meanings of the parts and of the way they are syntactically combined» [Partee 1995: 313].
4 См. также [Гак 1972; Иорданская, Мельчук 2007] и др. работы отечественных лингвистов.
внимания, см. упомянутую уже работу [Падучева 1999] или [Kratzer, Heim 1998].
Вместо этого мы рассмотрим некоторые случаи, которые могут показаться отклонением от принципа композициональности. Мы также коснемся вопроса о том, где именно в языке исследователи обычно ожидают увидеть композициональность, а где — нет, и попробуем понять, оправданы ли эти ожидания.
Ряд отклонений от строгой композициональности отметила уже Б. Парти. Точнее, Парти показала, что при анализе композиции некоторых элементов мы должны учитывать их специфику: не все прилагательные соединяются с именами по одним и тем же законам, необходимо особым образом учитывать вклад дейкти-ческих элементов и т. д. Впоследствии парадигма исследований композициональности получила разнообразные варианты развития, см. вышедший недавно «The Oxford Handbook of Compositionality» [Werning, Hinzen, Machery 2012], где представлены современные подходы к различным аспектам и проявлениям композициональ-ности: исследуется роль композициональности в теоретическом аппарате лингвистики, ее понимание в формальной семантике и синтаксисе, изучается роль и последствия применения принципа композициональности в психолингвистике, эволюционной лингвистике, компьютерном моделировании, см. относительно последнего также [Fulop, Keenan 2002; Keenan, Stabler 2004].
Итак, композициональность предполагает наличие некоторых регулярных правил сочетания элементов, поэтому одной из наших задач будет установить, где именно локализованы подобные правила. Опишем вкратце, как именно организовано традиционное разделение языка на словарь и правила.
Мы примем точку зрения, в соответствии с которой лексикон как часть естественного языка определяется в первую очередь внеязыковой действительностью и не (обязательно) связан с механизмом, ответственным за композициональность. Таким механизмом мы будем считать — в самом широком смысле — способность получать бесконечное количество языковых выражений из ограниченного материала, т. е. единиц лексикона. Подобный подход можно считать стандартным, ср., например: «Два главных компонента исходного представления смысла предложения — это
лексический состав предложения и синтаксическая структура» [Падучева 1999: 4].
Мы не будем касаться вопроса (столь детально проработанного в отечественной лингвистике) о том, насколько систематичны отношения между лексическими единицами. Применительно к исследованию лексикона наша задача будет несколько иной — понять, насколько продуктивные систематические правила, связанные с грамматикой, могут вторгаться в лексикон и быть источником новых его элементов.
Возможны следующие взгляды относительно применимости регулярных правил (= правил синтаксиса) «внутри» лексикона. С точки зрения одних исследователей, см., например, теорию Семантических Примитивов [Wierzbicka 1996] или Порождающего Лексикона [Pustejovsky 1991, 1995], весь лексикон может быть построен из некоторых элементарных единиц. В случае Семантических Примитивов правила построения не вполне прозрачны, поэтому, поскольку нас прежде всего интересуют именно регулярные правила соединения элементов, скажем несколько слов о концепции Порождающего Лексикона.
Идея Пустейовского проста и стандартна для семейства генеративных подходов — построить формализм, помогающий воспроизводить бесконечное количество значений из ограниченного набора элементов. Всю работу по воспроизводству новых значений автор предлагает перенести в лексикон. Например, различие между двумя вариантами глагола wipe 'вытирать' в случаях John wiped the table и John wiped the table clean сводятся к присутствию во втором случае регулярного компонента лексических значений cause. Таким образом, с точки зрения Пустейовского, перед нами два разных глагола wipe, wipei = change (x, State (y)) и wipe2 = cause(x, Become(clean(y))), см. [Pustejovsky 1991: 418].
Перенос «синтаксической работы» в лексикон удобен, например, в проектах, связанных с компьютерным анализом и моделированием, каковым отчасти и является Порождающий Лексикон5. В разработке идеальной теоретической модели языка,
5 Похожая (возможно, даже более развитая и последовательная) методология применяется в ЛЬЬуу Сошргепо и в целом характерна для отечественной традиции компьютерной лингвистики, см. [Апресян и др. 1989].
это, однако, представляется неоправданным. Модель, пытающаяся приблизиться к отражению языковой способности у человека, должна быть максимально экономной. Человек усваивает родной язык в раннем детстве, не обладая развитой способностью к систематическому анализу информации и без специального обучения. Если бы модуль, ответственный за регулярное порождение новых значений был бы связан (только) со словарем, мы должны были бы наблюдать неограниченное распространение некоторых регулярных моделей в словаре. Например, каузативно-инхоативное чередование (также анализируемое Пустейовским как лексический процесс) John broke the vase — The vase broke (Джон разбил вазу — Ваза разбилась) должно было бы распространяться и на другие лексические единицы. Мы должны были бы иметь лексические варианты John built the house — *The house built (Джон построил дом — Дом построился), которых в действительности нет в словаре.
Таким образом, представляется разумным не переносить всю «порождающую работу» в лексикон. Другой крайностью является абсолютное лишение словаря доступа к порождающему компоненту. Такой подход представлен в парадигме Распределенной морфологии (Distributed Morphology), см. [Halle, Marantz 1993; Marantz 1997] и другие работы. С точки зрения Распределенной морфологии, словарь (Encyclopedia) лишен всяких сведений о грамматических свойствах содержащихся в нем единиц. Грамматические признаки — результат синтаксической деривации, которая, по выражению А. Маранца, проходит «all the way down», т. е. вплоть до самой основы, включая все морфологические единицы. Подобный «синтаксический экстремизм» приводит к тому, что даже принадлежность лексем к той или иной части речи (категориальные значения) присваиваются в процессе синтаксической деривации. Солидаризуясь в целом с идеей о сложном компози-циональном устройстве словоформы, мы, тем не менее, далеки от того, чтобы вовсе удалять лексикон из числа языковых компонентов, как это сделано в Распределенной морфологии, см., например, [Harley, Noyer 1999].
Представление о сложной композициональной организации часто распространяется не только на словоформы, но и на лексемы. Подобная гипотеза, уходящая корнями в 80-е годы прошлого века, сегодня связана с целым семейством подходов, которое можно
было бы характеризовать как теорию Лексической декомпозиции (Lexical Decomposition), см. [Rappaport Hovav, Levin 1998; Hale, Keyser 2002; Ramchand 2008; Borer 2013]. Согласно такому подходу, лексическое значение, например, глагола неэлементарно и состоит из набора регулярных компонентов, которым соответствуют элементы аргументной и событийной структуры глагола. Теории лексической декомпозиции, первоначально развивавшиеся на материале английского языка, нашли многочисленные подтверждения в языках, далеких от английского и европейского, таких, как, например, иранские или тюркские.
В отечественной лингвистике также неоднократно затрагивались особенности взаимодействия значений при соединении тех или иных словоформ или частей слова, см. [Падучева 1974, 1999; Апресян 1995; Мельчук 1995; Богуславский 1996, 1998] и другие работы. Характерная черта подхода отечественных исследователей — пристальное внимание к взаимодействию значений, имплицитно представленных в тех или иных лексемах, например, (имплицитного) каузатора / экспериенцера; отдельных ситуаций, составляющих событие (в т. ч. относящихся к пресуппозиции/ассерции), — начала, развития, результирующего состояния и т. д., а также поведение данных слагаемых лексического значения в контексте отрицания и других операторов.
Декомпозициональная перспектива имеет богатую историю изучения в отечественной науке. В «Лексической семантике» Ю. Д. Апресяна исследуется идея разложимости лексического значения на стандартные элементы, соответствующие каузативным, начальным, результирующим и другим фазам описываемых глаголами процессов, см., например, «А показывает В Х-у = показывает (А, В, X) = 'А каузирует (X видит В)' = 'каузирует (А видит (X, В))'», [Апресян 1995: 10], см. также примеры декомпозиции [Апресян 1995: 23, 72, 260-263] и т. д. Можно сказать, что написанная в 1970 г. и впервые изданная в 1974 г. «Лексическая семантика» предвосхитила многочисленные варианты декомпози-циональных подходов, столь бурно развившихся впоследствии в западной лингвистике.
Ту же идею декомпозиции или атомизации лексического значения находим у И. А. Мельчука:
Толкование строится как строгое семантическое разложение толкуемой лексемы (...) последовательные разложения исходных лексических смыслов должны привести, в конце концов, к семантическим атомам — элементарным смыслам, далее неразложимым и задаваемым списком [Мельчук 1995: 7].
Едва ли можно утверждать, что лингвистам на сегодня удалось осуществить такое всеобъемлющее разложение лексической структуры на ограниченный набор атомарных единиц, однако можно утверждать, что работа по выявлению отдельных (типологически) регулярных элементов структуры лексического значения увенчалась успехом.
Несмотря на определенное единодушие в принятии компо-зициональности как одного из основных принципов организации языка, среди лингвистов находятся и скептики в данном вопросе. Наиболее мощным источником скептицизма относительно ком-позициональности являются лингвисты, работающие в парадигме так называемой Грамматики конструкций (Construction Grammar). Так, например, в [Fried, Östman 2004: 22] находим: «полная интерпретация, ассоциируемая с данной конструкцией, может не быть простой суммой ее частей — и в действительности редко ей является »6.
Действительно, конструкция как теоретический концепт возникла именно как вызов тем самым однотипным правилам комбинации элементов, которые стоят за регулярностью семантической композиции. И если нам не нужны регулярные правила в синтаксисе — нет смысла сохранять композициональность в семантике. Подобную линию рассуждений последовательно проводит А. Голдберг. В [Goldberg 2016] приводятся стандартные для противников композициональности аргументы, связанные с идиоматикой, интерпретацией синтаксиса в языках с так называемым «свободным порядком слов», словоформами полисинтетических языков, просодией и т. д. (некоторые из них упоминались еще в классической статье Парти).
Отметим, наконец, что подход к синтаксису в духе конструкций имеет некоторые параллели в предлагавшейся в отечественной лингвистике парадигме «синтаксических фразем», см.
6 «... the overall interpretation associated with a given construction may not be — and in fact seldom is — just the sum of its parts».
[Иомдин 2010; Рахилина 2010: 49-58] и приведенную там литературу. Отличие подхода, предполагающего «малый», «фраземный» синтаксис, от Грамматики конструкций — в том, что Грамматика конструкций радикально отходит от идеи построения синтаксического целого последовательной проекцией единиц разных лексических категорий. Грамматика конструкций признает, например, именную группу, лишь вариантом конструкций, а не составляющей, построенной как проекция именной вершины. Подход в духе синтаксических фразем предполагает лишь частичную некомпо-зициональность единиц «малого синтаксиса», но не устраняет «большой синтаксис» из грамматики естественного языка.
К теоретикам грамматики конструкций в сомнениях относительно универсальности принципа композициональности с определенного момента присоединился Дж. Фодор, стоявший, как мы сказали, у истоков применения композициональности в семантическом анализе. Согласно последним воззрениям Фодора, ключевым концептом является не значение слов, а мысль (thought), поэтому язык, по его мнению — строго некомпозиционален, см. [Fodor 2001] и другие работы последних лет7.
Наконец, отметим важную роль идеи композициональности в некоторых конкретноязыковых исследованиях, проводившихся в последнее время в нашей стране. В ряде работ отечественных ученых были предложены детально проработанные концепции анализа тех или иных аспектов морфологии и синтаксиса отдельных языков с позиций композициональной организации семантического и морфосинтаксического компонентов, см. [Лютикова и др. 2006] о структуре события в карачаево-балкарском языке, [Пазельская 2006] о русской номинализации, [Татевосов 2010] об акциональной композиции в русском, тюркских и других языках.
3. Границы лексического и синтаксического
Определим, какова роль каждого из двух обсужденных выше языковых компонентов — некоторых регулярных правил и элементов, с которыми эти правила работают, в разных граммати-
7 Еще одно отклонение от требования композициональности в ее классическом понимании мы встречаем в нейронных моделях, см. [Ыо^ап 2012].
ческих теориях. Представим наиболее общие варианты имеющихся подходов, которые, конечно, требуют существенного уточнения при необходимости говорить о конкретном применении некоторого подхода отдельными учеными.
«Первое приближение» — стандартная точка зрения, которая, как кажется, разделяется большинством лингвистов. Она состоит в том, чтобы связывать идиосинкретичность, некомпозициональ-ность значений с лексиконом, а регулярность семантической композиции — с синтаксисом. Два компонента (более или менее) строго разделены функционально, правила синтаксиса получают на вход единицы лексикона:
С такой моделью полемизирует Грамматика конструкций и схожие теории, в которых — возможно, при некотором упрощении и огрублении ситуации — синтаксису нет места вовсе. Регулярность правил комбинации элементов ставится под сомнение. Более всего возражений у авторов Грамматики конструкций вызывает контекстная независимость правил. Вместо некоторых универсальных правил предлагаются конструкции, которые аналогичны «синтаксическим идиомам», ср.:
Конструкции могут быть идиоматичными в том смысле, что объемлющая конструкция может привносить семантическую (и/ли прагматическую) информацию, отличную от той, которая может быть вычислена из соответствующих значений меньших конструкций [Fillmore Kay, O'Connor 1988: 501]8.
8 «... constructions may be idiomatic in the sense that a large construction may specify a semantics (and/or pragmatics) that is distinct from what might be calculated from the associated semantics of the set of smaller constructions that could be used to build the same morphosyntactic object» [Fillmore Kay, O'Connor 1988: 501].
Отметим, что в рамках других теорий — сколько бы они ни были различны — идиомы обычно считаются некомпозициональ-ными и помещаются в словарь, см., например, [Boguslavsky 2011] или [Harley, Noyer 1999].
Согласно Грамматике конструкций, таким образом, язык практически целиком представляет собой «лексикон» — с тем лишь отличием от стандартного понимания этого термина, что в Грамматике конструкций единицами такого «лексикона» являются не только слова:
(3)
«Идиомы»: Слова, Конструкции
Другая крайность — модели типа Распределенной морфологии, где предельно «сжата» словарная область, а синтаксис оперирует уже внутри словоформ. Модуль, который (примерно) соответствует лексикону в стандартных подходах — Энциклопедия (Encyclopedia), не содержащая никакой грамматической информации и хранящая лишь семантические представления о внеязы-ковой действительности:
(4)
Синтаксис
Энциклопедия
Синтаксис обращается к Энциклопедии лишь для того, чтобы проинтерпретировать построенные высказывания, а на сам процесс построения словоформ и синтаксических составляющих (первые и вторые также неразличимы с точки зрения Распределенной морфологии) Энциклопедия влияния не оказывает.
Предложим, наконец, собственный вариант взаимодействия лексикона и синтаксиса. Он основывается на первом, стандартном понимании разделения труда между лексиконом и синтаксисом, однако с некоторым умеренным «вторжением» синтаксиса в область лексикона. А именно, мы предполагаем, что лексикон может быть «прозрачен» для синтаксиса — часть его единиц получается регулярным способом по правилам, аналогичным синтаксическим:
(5)
Синтаксис
Лексикон
Таким образом, модификация, которую предлагаемый нами подход привносит в стандартную модель, связана с тем, что синтаксические правила могут участвовать в образовании новых элементов лексикона. Такие новообразованные элементы не попадают сразу в синтаксическую деривацию, а становятся частью лексикона — в этом отличие нашего подхода от моделей типа Распределенной морфологии. С таким «расширенным» вариантом лексикона и имеют дело синтаксические правила, порождающие неограниченное количество высказываний на основе единиц лексикона.
Приведем примеры случаев, нарушающих обычные представления о композициональности и области ее применения. Начнем с обсуждения проявления последовательной композициональности там, где ее обычно не принято обнаруживать, — в лексиконе.
Ниже мы предложим исчисление случаев нарушения ком-позициональности и приведем примеры на каждый случай. Как уже было сказано, для композициональности одинаково важны как правила сложения семантических элементов, так и правила композиции элементов синтаксиса. Два основных типа нарушений композициональности: 1) результаты применения синтаксических и семантических правил не совпадают; И) применение правил приводит к неграмматичности. Разберем последовательно некомпо-зициональность однократного применения правил, т. е. соединения двух элементов, а затем перейдем к более чем однократному применению правил.
Условимся обозначать заглавными латинскими буквами элементы синтаксиса, а соответствующими им строчными буквами — семантику таких элементов. Как и принято, результат правил синтаксической композиции будем записывать при помощи квадратных скобок, [А В], а в круглые кавычки будем заключать
4. Композициональность и ее нарушения
значения: 'Л', 'В' и т. д. Итак, первый случай — собственно пример композициональности:
(6) '[Л В]' = 'Л' + 'В'
Как мы уже говорили, композициональность характерна не только для синтаксиса, т. е. для образования фраз на основе словоформ, но и для отдельных случаев образования единиц лексикона, лексем.
Первый случай регулярного построения лексем по правилам синтаксиса — сложные слова, следующая таблица демонстрирует изоморфизм правил построения и интерпретации различных типов синтаксических составляющих с одной стороны и сложных прилагательных — с другой:
(7) Русский
тип проекции сложное слово
именная группа
с прилагательным высокогорный, равнобедренный
с количественным двухъярусный, трехэтажный
числительным
с порядковым числительным первоклассный, второсортный
глагольная группа
с прямым объектом бумагоделательный, звуковоспроизводящий
с инструментом / средством электроосветительный, газоснабжающий
с обстоятельством образа долготерпеливый, здравомыслящий
действия
с локативным участником мореходный, водоплавающий
группа прилагательного
с предложным зависимым солнцестойкий, влагозависимый
сочиненная группа
прилагательные, причастия испуганно-встревоженный, сиренево-желтый
предложная группа
предлог и имя околонаучный, послеполуденный
Перейдем к случаям отклонения от композициональности. Первый возможный сценарий — нетождественность значений целого и частей:
(8) '[A B]' ф 'A' + 'В'
Подобное можно наблюдать в так называемых сериальных конструкциях или конструкциях со вспомогательным глаголом в тюркских языках. Ряд тюркских глагольных лексем при сочетании с другими глагольными единицами может менять значение и функции. Вместо обычного значения, представленного в ii), глагол 'видеть' приобретает грамматическое значение i):
карачаево -балкарский9
(9) Къонакъла этни аша-п кёр-дю-ле.
гости мясо есть-conv видеть-pst-pl
Значения:
i) 'Гости попробовали (есть) мясо.'
ii) 'Гости ели мясо и (что-то) видели.'
В первой интерпретации, соответствующей сериальной конструкции, глагол 'видеть' имеет значения «проба действия; модальный оттенок удивления свершившимся действием», см. [Гращенков 2015: 88]; во втором случае перед нами — обычное лексическое значение.
Грамматическое значение попытки является результатом диахронического развития, (грамматикализации) исходного значения 'видеть', см. [Johanson 1995]. Принято считать, см., например, [Bybee et al. 1994; Haspelmath 1999], что результатом грамматикализации всегда является упрощение исходной семантики. Нам, однако, не представляется очевидным, что значение попытки содержится в семантике глагола 'видеть', поэтому мы определим данный случай как неравенство значений. Вряд ли одну из интерпретаций i) или ii) можно считать содержащейся в другой.
Возможен также случай, когда значения сложного элемента меньше значения частей, из которых он составлен:
(10) '[A В]' < 'A' + 'В'
Первый пример подобного отклонения от композициональ-ности — тюркские сложные глаголы, составленные из лексем
9 Примеры из карачаево-балкарского и осетинского языков, а также мишарского диалекта татарского языка собраны автором в процессе полевых исследований.
образа действия и результата. Сочетание такие глаголов в тюркских языках фактически представляет новую лексему:
карачаево -балкарский
То, что данные пары глаголов образуют лексему можно видеть, например, по их способности пассивизироваться и некоторым другим внутриязыковым свойствам, отличающим их от свободного сочетания глаголов с другим значением, см. [Гращенков 2015: 178-245]:
казахский
(12) Командор бауызда-п влт1р4-л-д1.
Командор колоть-соыу убивать-8т-рл88-р8т
'Командор был заколот.' [Гращенков 2015: 201]
Как показано в [Гращенков 2015], главное свойство, отличающее подобные образования от свободной комбинации глаголов — однособытийность. Сложные глаголы могут соответствовать только ситуации, имевшей место в один и тот же момент времени с одними и теми же участниками, в то время как обычные сочетания глаголов более свободны (и, например, допускают прочтение 'сначала X уколол Командора, а затем У убил его'). Таким образом, сложные глаголы (в отличие от сериальных конструкций) представляют собой еще один пример пополнения лексикона благодаря регулярным синтаксическим правилам.
Другой пример случая '[Л В]' < 'Л' + 'В', связанный уже с морфосинтаксисом, можно продемонстрировать на материале так называемого генитива качества в русском языке: для детей старшего возраста, ученый высокого класса, мебель карельской березы и т. д. Такие обороты, (обязательно) образованные из двух элементов, семантически похожи на прилагательные, ср.: белокурые, длинноголовые и высокого роста эллины и т. д. При этом именные свойства у подобной генитивной проекции теряются — например,
(11) учуп ётерге
буууб ёлтюрюрге задушив убить 'задушить'
атыб ёлтюрюрге выстрелив убить 'расстрелять'
пролетев пройти 'перелететь'
жюзюп ётерге проплыв пройти 'переплыть'
[Гращенков 2015: 180]
они оказываются ограничены в своей способности принимать ряд характерных для именных проекций определений, ср.: *мебелъ двух карельских берез.
Следующий логически возможный случай — обратная ситуация:
(13) '[A В]' > 'A' + 'В'
Такой вариант соотношения исходных и производного значений можно продемонстрировать на материале так называемых сложных предикатов осетинского языка. В осетинском лексикон может регулярно пополняться — еще один пример действующих «внутри» словаря синтаксических правил — посредством соединения прилагательных или существительных с глаголами 'быть' или 'делать'. Порождаемые при этом единицы проявляют свойства глагольных лексем — присоединяют те же префиксы, что и глаголы, имеют те же модели управления и т. д.:
осетинский
(14) Жз а-лыг кодтон дзул
Я pref-порезанный делать.pst.1.sg хлеб
'Я порезал хлеб.'
Значение сложного предикаталыг кшнын 'резать' явно более сложное, чем значение отдельных частей 'делать' 'порезанным' — это следует, например, из того факта, что у лыг кшнын есть фаза процесса, выявляемая, например, обстоятельствами длительности (Я порезал хлеб за два часа) и отсутствующая у «свободных» сочетаний тех же единиц (*Я сделал хлеб порезанным за два часа).
Итак, мы перебрали все возможные варианты соединения двух элементов. Следующая группа проявлений и нарушений композициональности связана с порядком применения правил при наличии более чем двух элементов. Во-первых — возможна грамматичность либо неграмматичность второй операции соединения элементов. Самый тривиальный случай — после соединения двух элементов дальнейшая деривация может быть допустимой либо неграмматичной:
(15) [A В1] à [[A В1] C]
(16) [A В2] à *[[A В2] C]
Пример подобной удачной/неудачной композициональности, предопределяемой на морфологическом уровне, могут давать русские прилагательные. Если мы возьмем за В12 суффиксы прилагательных, а за С — ряд контекстов, включающих, прежде всего, образование (морфологической) сравнительной степени и краткой формы, получим, что в зависимости от выбора В1 или В2 деривация оказывается успешной или неудачной:
(17) русский
A B1 — A B C — A B C
комик -ьн комич -н -ее комич -ен -0
A B2 — A B C — A B C
комик -ьск *комич -еск -ее *комич -еск -0
Естественно, не все русские прилагательные имеют пары с обоими суффиксами, но описанный сценарий регулярен — основы с -ьн допускают сочетаемость с некоторым классом контекстов, в то время как основы с -ьск — нет. Важно отметить еще один случай регулярного пополнения словаря новыми элементами (прилагательными с суффиксами -ьн и -ьск), свойства которых выводятся из свойств составных частей.
Следующий важный класс случаев (не)композициональности при последовательном применении регулярных правил известен в англоязычной литературе как скобочный парадокс (bracketting paradox) и чаще всего демонстрируется либо на примере сравнительной степени прилагательных, либо на примере образования номинализаций от именных групп, см. [Spencer 1988] и последовавшую дискуссию. Внешняя форма примеров типа unhappier и transformational grammarian образуется по следующей схеме:
(18) happy — happier — unhappier
(19) grammar —grammarian —transformational grammarian
Однако значение данных примеров — совершенно иное, unhappier означает 'более несчастный' (а не 'не являющийся более счастливым'), а transformational grammarian — 'некто, занимающийся трансформационной грамматикой' (а не 'трансформационный грамматист'). Таким образом, порядок семантической деривации:
(20) happy — unhappy — unhappier
(21) grammar -— transformational grammar -— transformational
grammarian
Как известно, подобный порядок недопустим правилами английского языка: компаратив от двусложного прилагательного должен быть аналитическим (more unhappy), а английские суффиксы (в отличие, например, от тюркских) не могут оформлять составляющие.
Таким образом, при более чем однократном сложении элементов становится важным порядок применения правил композиции. В некоторых случаях порядок синтаксической и семантической деривации не совпадает:
(22) '[[A B] C]' = 'A + 'B + C' '
Приведем два примера такой конфигурации, один — из русского (хотя он актуален для любого языка с морфологическим компаративом), второй — из тюркских языков.
Первый случай связан с выражением объекта сравнения при компаративах. Объект сравнения может задаваться в русском языке генитивом либо посредством дополнения чем + предложная группа. Рассмотрим случай генитива. Семантически объект сравнения является «зависимым» показателя сравнительной степени, ср. выше Пети, но не *высокий / *высок Пети. В то же время поверхностный порядок деривации: выс выше выше Пети, т. е. сначала образуется форма выше, которая впоследствии управляет генитивом. Объект сравнения, таким образом, оказывается «зависимым» прилагательного, хотя на самом деле он — аргумент показателя сравнительной степени.
Второй случай — пример сочетания упомянутых уже сериальных конструкций с грамматической морфологией в тюркских языках. Сериализатор bak в мишарском диалекте татарского языка имеет грамматическое значение попытки:
мишарский
(23) lilija tereze-ne ac-r-p bak-tr.
Лилия окно-acc открывать-st-conv смотреть-pst
'Лилия попробовала открыть окно.'
Если же смысловой глагол снабдить показателем каузатива, значение предложения может быть не 'Роза попыталась попросить Лилию открыть окно' (как ожидается), а следующим:
мишарский
(24) roza lilija-dan tereze ac-trr-r-p
Роза Лилия-abl окно открывать-caus-st-conv bak-tr.
смотреть-pst
'Роза попросила Лилию попробовать открыть окно.'
Как мы видим по переводу, каузация ('попросить') надстраивается здесь и над событием, передаваемым главным глаголом, и над значением попытки, сообщаемым сериализатором bak.
Наконец, последняя группа отклонений от композициональ-ности при более чем однократном применении правил представляет собой следующее. Есть случаи, когда элементы попарно могут соединяться и давать композициональное значение в результате такого соединения, однако результат последовательного попарного соединения может приводить либо к неграмматичности, либо к нетождественности суммы целому. Разберем сначала неграм-матичность (а затем нетождественность):
(25) ok[A B], ok[A C] ^ *[[A B] C]
Пример такого отклонения от композициональности можно продемонстрировать на материале русских управляющих прилагательных. Достаточно существенная группа русских прилагательных обладает способностью присоединять собственные зависимые, приведем лишь несколько:
русский
(26) Если [злая [на вас]] девушка молчит, то лучше её не перебивать.
Опытный копирайтер умеет написать текст в равной степени [интересный [любому гостю]] сайта. Отстраненная, [беспристрастная [к ним обоим]] тоска...
[Интернет]
Приведенные примеры включают полные формы прилагательных с зависимыми в атрибутивной функции. Русские прилагательные, как известно, допускают и предикативную полную форму:
русский
(27) Девушка была злая — он сам нарвался. Момент был интересный.
Оценка была беспристрастная.
[Интернет]
Если считать прилагательное в примерах выше за A, их косвен-нопадежное зависимое — за В, а контекст именной предикации — за C, в случае композициональности мы ожидали бы, что последовательная композиция будет грамматичной. Это, однако, не так:
русский
(28) *Девушка [была [злая [на меня]]].
*Момент [был [ интересный [любому человеку]]]. *Тоска [была [ беспристрастная [к ним обоим]]].
Наконец, последний пример отклонения от композицио-нальности — случай, когда результат синтаксической композиции отличается от последовательной комбинации [A В] и [A C]:
(29) [[A В] C] ф [A В], [A C]
Продемонстрируем данный случай на примере сочиненных прилагательных. В ряде контекстов их употребление отличается от употребления единичного прилагательного, рассмотрим пример:
русский
(30) Прошлые и подрастающие, все звезды в основном остались дома. [Интернет]
Такой случай не сводится к последовательному сочинению прилагательных и их дальнейшей композиции с именной группой. Это следует из того факта, что употребление одиночного прилагательного с именной группой, подобное приведенному выше, представляется неграмматичным:
русский
(31) *Прошлые, все звезды в основном остались дома. *Подрастающие, все звезды в основном остались дома.
По сути, шаг [Л В] здесь грамматичен, а отдельно взятый этап [Л С], т. е. построение синтаксической единицы из одиночного прилагательного и оставшейся структуры попросту неграмматично, точнее схема выглядела бы как:
(32) ок[Л В], *[Л С] ^ ок[[Л В] С]
Мы, таким образом, продемонстрировали примеры последовательной композициональности в лексиконе, а также некоторого количества нарушений композициональности в морфосинтаксисе. Важно, что даже в тех случаях, когда лексикон проявляет семантическую некомпозициональность, он может демонстрировать регулярные правила синтаксической композиции.
5. Преодоление некомпозициональности
Ниже мы очень схематично покажем, как может быть «исправлен» каждый из случаев (видимой) некомпозициональности. Отдавая себе отчет в том, что каждый случай заслуживает отдельного подробного обсуждения, мы лишь покажем, что некомпозициональный подход в духе конструкций может быть преодолен, если мы введем в описание некоторое количество элементов структуры, неочевидных на первый взгляд.
Чтобы решить эту задачу, нам понадобится набор стандартных допущений, принятых в современных порождающих теориях. Так, согласно различным подходам в духе теории лексической декомпозиции, мы будем считать, что некоторые лексемы обладают организованной внутренней структурой, представимой в терминах дерева непосредственных составляющих с бинарным ветвлением. Кроме того, как в случае лексической структуры, так и для мор-фосинтаксиса мы допускаем наличие в узлах синтаксического дерева функциональных проекций, передающих некоторую грамматическую информацию. Функциональные проекции могут иметь фонологическое выражение или фонологически соответствовать нулю либо паузации или другим просодическим эффектам. Наконец, нам будут полезны представления о грамматических элементах как результате диахронического развития лексики.
Именно последний феномен, так называемая грамматикализация, ответственен за приведенный нами первый пример — нарушение типа '[Л В]' Ф 'Л' + 'В', продемонстрированное на
материале тюркской сериализации. Согласно одному из наиболее распространенных в генеративной лингвистике подходов к грамматикализации, см. [Roberts, Roussou 2003], грамматикализация — ни что иное, как преобразование лексического элемента в функциональную вершину. Исходная биклаузальная структура [Гости ели мясо и [(что-то) видели]] преобразуется в моноклаузальную, а глагол 'видеть', переставая быть лексической единицей и проецировать собственную предикацию, занимает позицию модальной вершины в функциональной структуре клаузы: [Гости [Mod попробовали] есть мясо]. Таким образом, в синхронной системе не наблюдается нарушений композициональности — есть лишь несоответствие старой и новой структур, относящихся к разным периодам развития языка.
Разберем сразу второй случай, связанный с сериализацией и демонстрирующий разный порядок объединения элементов в семантике и синтаксисе: '[[A В] C]' = 'A + 'В + C' '. Напомним, что проблема связана с интерпретацией морфемы каузатива: возникая на смысловом глаголе, она может относится к сериа-лизатору, т. е. структура:
(33) [[открывать-caus-st-conv] attempt10-pst]
интерпретируется как:
(34) [открывать-st-conv attempt-caus-pst]
Возможная причина, на наш взгляд, также кроется в диахронии. Можно предположить, что процесс преобразования лексического глагола в функциональную вершину не закончен и проекция ATTEMPT, бывшего глагола 'видеть' содержит некоторое количество структуры, характерной для обычной глагольной группы, в том числе, — проекцию так называемого легкого глагола, связанную с выражением каузатора. Можно предположить, что передвижение «реального» каузатора (Роза в 'Роза попросила Лилию попробовать открыть окно') в позицию подлежащего проходит через проекцию «верхней» каузации, где и происходит его интерпретация.
Другой наш пример на конфигурацию '[[A В] C]' = 'A + 'В + + C' ' — русский компаратив и присоединяемый им объект сравне-
10 Аттемптив, грамматическое значение попытки.
ния. Если мы, однако, предположим для проекции компаратива стандартную синтаксическую структуру, деривация будет происходить следующим образом:
(35 а) [aP [a выс]]
(35б) [DegP [Deg -е] [aP [a выс]]]]
(35в) [DegP [cmP Пети] [DegP [Deg -е] [aP [a выс]]]]
(35г) [DegP [cmP Пети] [DegP [Deg вЫШ-е] [aP [a t]]]]
Сначала будет образована группа прилагательного, над которой надстроится группа, связанная с выражением сравнения. Именно в этой составляющей, DegP, будет содержаться объект сравнения [cmP Пети]. Последующее передвижение адъективной вершины в позицию вершины [Deg -е] приведет к образованию морфологической формы. Выражение объекта сравнения в такой структуре связано именно с показателем [Deg -е], а свойства структуры (необходимость передвижения вершины прилагательного в [Deg -е]) дают нам корректную конечную конфигурацию.
Разберем теперь случай '[A B]' > 'A' + 'В', продемонстрированный нами на материале осетинских сложных предикатов. Как было сказано, сложный предикат оказывается больше, чем сумма его частей, т. к. может содержать информацию о длительности действия. Объяснение здесь стандартно для теорий лексической декомпозиции, см. прежде всего [Ramchand 2008] и последовавшие работы. Структура сложного предиката неэлементарна — она содержит такие компоненты как инициализация процесса (init), сам процесс (proc) и результат (res):
(36) [initP [я] [initP [procP [resP [AdjP [хлеб] [Adj Порезанный]] [res Hl]] [proc H2]]
[init H3]]]
Каждому из подсобытий сложного события соответствует своя функциональная вершина (Hl, H2, H3 на схеме). В оформлении сложных предикатов участвует лишь одна вершина, отвечающая за все этапы развития события. Таким образом, роль глагола 'делать' в структуре сложного предиката отличается от лексического употребления данного глагола — он соответствует большему количеству грамматической информации, поэтому сложный предикат лыг кшнын невозможно перефразировать как делать порезанным.
Разберем случай '[А В]' < 'А' + 'В'. То, что тюркские сложные глаголы образа действия и результата проще образующих их отдельных глаголов, также объясняется в терминах декомпозиции. Если принять структурный подход к лексическому значению, можно представить образование сложного глагола как результат конъюнкции некоторых подсобытий, не совпадающих у отдельных частей. Общим для таких конъюнктов будет выражение информации, связанной с агенсом (проекция вершины у):
(37) [ур [ур У-Маппег] & [ур У-Я^иЬ] у]
Такой подход, предполагающий сочинение двух событий ('плыть и пройти', 'стрелять и убить') с общим внешним участником объясняет однособытийный характер сложных глаголов.
Другим примером, когда образуемое целое меньше, чем его части, был русский генитив качества. Возможный анализ здесь связан с правилами семантической композиции, применяемыми в случае обычных генитивов и генитивов качества. Семантическая структура обычных генитивных групп (дом брата, дом моего брата, дом двух моих братьев, ...) образуется последовательной композицией семантического типа существительного и семантических типов его зависимых. В случае генитива качества существительное не вносит семантического вклада в общую структуру, по этой причине генитивы качества чаще всего употребляются с параметрическими существительными типа возраст, класс, рост, цвет и т. д. Семантическая композиция в случае генитива качества строится «вокруг» прилагательного — именно поэтому вся конструкция наследует свойства прилагательных.
Разберём теперь случай неграмматичности последователь -ного применения двух правил, каждое из которых грамматично, 0к[А в], ок[А С] ^ *[[А В] С]. Нашим примером здесь были управляющие прилагательные, которые неграмматичны со своими зависимыми в позиции предиката. Подобное явление, как нам кажется, также связано с наличием функциональных проекций в составе группы прилагательного. Если мы допустим, что при наличии управления (и только тогда) у прилагательных присутствует некоторая функциональная проекция, несовместимая с синтаксическим контекстом именной предикации (и совместимая
с некоторыми другими контекстами), решение проблемы будет найдено.
Наконец, последний случай связан с ситуацией, в которой целое оказывается грамматично при неграмматичности некоторого этапа его построения, ok[A В], *[A C] à ok[[A В] C]. В качестве примера мы привели случай обособления в русском языке, который, на первый взгляд, допустим лишь при сочиненных (или распространенных другим образом) атрибутах: Прошлые и подрастающие, все звезды в основном остались дома. Как показано в [Гращенков 2016], в действительности обособление лицензируется не осложнением группы прилагательного, а просодически, паузой и интонацией: ПОДРАСТАЮЩИЕ , все звезды остались дома. Такое выделение соответствует фокусной позиции, в которую попадает группа прилагательного. Иными словами, построение конечного выражения будет композиционально, если мы включим в процесс деривации позицию фокуса и связанные с ней просодические эффекты.
6. Заключение
Итак, мы рассмотрели историю понятия композициональ-ности и подходы к проблеме композициональности, выработанные современной лингвистикой. Композициональность понималась нами не только как требование, согласно которому процесс семантической композиции параллелен композиции синтаксической, но и как возможность регулярного применения синтаксических правил.
Мы обсудили возможность некомпозиционального взгляда на язык. Очевидное место локализации некомпозициональности — лексикон, единицы которого соответствуют объектам внеязыковой действительности и в принципе не обязаны регулярно самовоспроизводиться по одним и тем же правилам. Как мы, однако, показали, и лексикон может восполняться на регулярной основе при участии правил, аналогичных правилам синтаксиса.
Другое проявление некомпозициональности связано с понятием конструкции. Как мы постарались продемонстрировать, конструкция, предполагающая некомпозициональное построение высказываний, не является необходимым элементов лингвистической теории — по крайней мере в рассмотренных нами языковых явлениях.
Чтобы показать это, мы построили исчисление основных случаев некомпозициональности и привели примеры на каждый из типов. Мы далее привели схематичный анализ каждого из отклонений от композициональности и показали, что при более детальном взгляде все эти отклонения вписываются в стандартную порождающую модель, предполагающую композициональный подход. То, чего не хватает (или что оказывается лишним) при сложении двух языковых единиц — это функциональные элементы, либо присутствующие в исходной структуре и недостающие в результирующей, либо, напротив, представленные в конечной структуре и отсутствующие в начальной.
Таким образом, как минимум тот материал, что был рассмотрен нами, свидетельствует о поверхностном характере проявлений некомпозициональности.
Список условных сокращений
abl — аблатив; acc — аккузатив; attempt — аттемптив; caus — каузатив; conv — деепричастие; pass — пассив; pl — множественное число; pref — префикс; pst — прошедшее время; sg — единственное число; st — основа.
Литература
Апресян 1995 — Ю. Д. Апресян. Избранные труды. Лексическая семантика. Т. 1. М.: Школа «Языки русской культуры»; Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 1995. Апресян и др. 1989 — Ю. Д. Апресян, И. М. Богуславский, Л. Л. Иом-дин, А. В. Лазурский, В. З. Санников, Л. Л. Цинман. Лингвистическое обеспечение в системе ЭТАП-2. М.: Наука, 1989. Богуславский 1996 — И. М. Богуславский. Сфера действия лексических
единиц. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. Богуславский 1998 — И. М. Богуславский. Сфера действия начина-тельности и актуальное членение: втягивание ремы // Семиотика и информатика, вып. 36, 1998. С. 8-18. Гак 1972 — В. Г. Гак. К проблеме семантической синтагматики // В. Г. Гак.
Проблемы структурной лингвистики 1971. М.: Наука, 1972. С. 367-395. Гращенков 2015 — П. В. Гращенков. Тюркские конвербы и сериали-
зация: синтаксис, семантика, грамматикализация. М.: ЯСК, 2015. Гращенков 2016 — П. В. Гращенков. К вопросу о синтаксической структуре обособленных атрибутов // Г. И. Кустова, А. А. Пичхадзе (ред.).
Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова. Вып. 11. Материалы международной научной конференции «Грамматические процессы и системы в синхронии и диахронии» (30 мая — 1 июня 2016 г.). М., 2016. С. 70-81.
Иомдин 2010 — Л. Л. Иомдин. Синтаксические фраземы: между лексикой и синтаксисом // Ю. Д. Апресян, И. М. Богуславский, Л. Л. Иомдин, В. З. Санников. Теоретические проблемы русского синтаксиса. Взаимодействие грамматики и словаря. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 141-190.
Иорданская, Мельчук 2007 — Л. Н. Иорданская, И. А. Мельчук. Смысл и сочетаемость в словаре. М.: Языки славянских культур, 2007.
Лютикова и др. 2006 — Е. А. Лютикова, С. Г. Татевосов, М. Ю. Иванов, А. Б. Шлуинский, А. Г. Пазельская. Структура события и семантика глагола в карачаево-балкарском языке. М.: ИМЛИ РАН, 2006.
Мельчук 1995 — И. А. Мельчук. Русский язык в модели «смысл-текст». Москва — Вена: ЯРК, 1995.
Падучева 1974—Е. В. Падучева. О семантике синтаксиса. М.: Наука, 1974.
Падучева 1999 — Е. В. Падучева. Принцип композиционности в неформальной семантике // Вопросы языкознания, 6, 1999. С. 3-24.
Пазельская 2006 — А. Г. Пазельская. Наследование глагольных категорий именами ситуаций (на материале русского языка). Дисс. на соискание ученой степени кандидата филологических наук. МГУ, М., 2006.
Рахилина 2010 — Е. В. Рахилина (ред.). Лингвистика конструкций. М.: Азбуковник, 2010.
Татевосов 2010 — С. Г. Татевосов. Акциональность в лексике и грамматике. Дисс. на соискание ученой степени доктора филологических наук. МГУ, М., 2010.
Boguslavsky 2011 — I. M. Boguslavsky. Remarks on compositionality (with reference to Gennadij Zeldovic's article "On Russian Dative Reflexive Constructions: Accidental or Compositional") // Studies in Polish Linguistics 6, 2011. P. 173-179.
Borer 2013 — H. Borer. The syntactic domain of content // M. Becker, J. Grinstead, J. Rothman (eds.). Generative Linguistics and Acquisition: Studies in Honor of Nina Hyams. Amsterdam: John Benjamins, 2013. P. 205-248.
Bybee et al. 1994 — J. Bybee, R. Perkins, W. Pagliuca. The Evolution of Grammar. Chicago: University of Chicago Press, 1994.
Fillmore et al. 1988 — C. J. Fillmore, P. Kay, M. C. O'Connor. Regularity and idiomaticity in grammatical constructions: the case of let alone // Language, 64(3), 1988. P. 501-538.
Fodor 2001 — J. A. Fodor. Language, Thought and Compositionality // Mind & Language, 16(1), 2001. P. 1-15.
Fried, Östman 2004 — M. Fried, J.-O. Östman. Construction Grammar: A thumbnail sketch // M. Fried, J.-O. Östman (eds.). Construction Grammar in a cross-language perspective (Constructional Approaches to Language 2). Amsterdam — Philadelphia, PA: John Benjamins, 2004. P. 11-86.
Fulop, Keenan 2002 — S. A. Fulop, E. L. Keenan. Compositionality: A global perspective // F. Hamm, T. E. Zimmermann (eds.). Semantics. Hamburg: Helmut Buske Verlag, 2002. P. 129-137.
Goldberg 2016 — A. Goldberg. Compositionality // N. Riemer (ed.). The Routledge Handbook of Semantics. London — New York: Routledge, 2016. P. 419-433.
Hale, Keyser 2002 — K. Hale, J. Keyser. Prolegomenon to a Theory of Argument Structure. Cambridge, MA: MIT Press, 2002.
Halle, Marantz 1993 — M. Halle, A. Marantz. Distributed Morphology and the Pieces of Inflection // S. J. Keyser, K. Hale (eds.). The View from Building 20. Cambridge, MA: MIT Press, 1993. P. 111-176.
Harley, Noyer 1999 — H. Harley, N. Rolf. Distributed morphology // Glot International 4(4), 1999. P. 3-9.
Haspelmath 1999 — M. Haspelmath. Why is grammaticalization irreversible? // Linguistics, 37.6, 1999. P. 1043-1068.
Horgan 2012 — T. Horgan. Connectionism, Dynamical Cognition, and Non-Classical Compositional Representation // M. Werning, W. Hinzen, E. Machery (eds.). The Oxford Handbook of Compositionality. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 557-577.
Janssen 2012 — T. Janssen. Compositionality: Its Historic Context // M. Werning, W. Hinzen, E. Machery (eds.). The Oxford Handbook of Compositionality. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 19-46.
Johanson 1995 — L. Johanson. On Turkic Converb Clauses // M. Haspelmath, E. König (eds.). Berlin: Mouton de Gruyter, 1995. P. 313-347.
Katz, Fodor 1963 — J. J. Katz, J. A. Fodor. The Structure of a Semantic Theory // Language, Vol. 39, No. 2, 1963. P. 170-210.
Keenan, Stabler 2004 — E. Keenan, E. Stabler. Bare Grammar. A Study of Language Invariants [Stanford Monographs in Linguistics]. Stanford, CA: CSLI Publications, 2004.
Kratzer, Heim 1998 — A. Kratzer, I. Heim. Semantics in Generative Grammar. Blackwell: Oxford, 1998.
Marantz 1997 — A. Marantz, Alec. No escape from syntax: Don't try morphological analysis in the privacy of your own Lexicon // A. Dimitriadis et al. (eds.). Proceedings of the 21st Annual Penn
Linguistics Colloquium: Penn Working Papers in Linguistics 4: 2, 1997. P. 201-225.
Partee 1984 — B. H. Partee. Compositionality // F. Landman, F. Veltman (eds.).
Varieties of formal semantics. Dordrecht: Foris; 1984. P. 281-312. Partee 1995 — B. H. Partee. Lexical semantics and compositionality // D. Osherson (ed.). Invitation to Cognitive Science, 2nd ed. L. Gleitman, M. Liberman (eds.). Part I: Language. Cambridge, MA: MIT Press, 1995. P. 311-360. Partee 2004 — B. H. Partee. Compositionality in Formal Semantics: Selected
Papers of Barbara Partee. Oxford: Blackwell Publishers, 2004. Pustejovsky 1991 — J. Pustejovsky. The Generative Lexicon // Computational
Linguistics, 17(4), 1991. P. 409-441. Pustejovsky 1995 — J. Pustejovsky. The generative lexicon. Cambridge,
MA: MIT Press, 1995. Rappaport Hovav, Levin 1998 — M. Rappaport Hovav, B. Levin. Building verb meanings // M. Butt, W. Geuder (eds.). The Projection of Arguments: Lexical and Compositional Factors. Stanford: CSLI Publications, 1998. P. 97-133. Roberts, Roussou 2003 — I. Roberts, A. Roussou. Syntactic Change. A minimalist Approach to Grammaticalization. Cambridge: Cambridge University Press, 2003. Spencer 1988 — A. Spencer. "Bracketing paradoxes" and the English lexicon //
Language 64, 1988. P. 663-682. Werning et al. 2012 — M. Werning, W. Hinzen, E. Machery (eds.). The Oxford Handbook of Compositionality. Oxford: Oxford University Press, 2012.
Wierzbicka 1996 — A. Wierzbicka. Semantics: primes and universals. Oxford: Oxford University Press, 1996.
