CC BY
14
ФИЛОСОФСКИЕ И СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ,
ПОЛИТОЛОГИЯ
УДК 130.2+316.334.56+394.014
К ПРОБЛЕМЕ ВЫДЕЛЕНИЯ МАРКЕРОВ ЭТНИЧНОСТИ В ПАРАДИГМЕ ПОСТУРБАНИЗМА
Чистанов Марат Николаевич,
доктор философских наук, доцент, заведующий кафедрой философии и культурологии
Чистанова Светлана Сергеевна,
кандидат культурологии, доцент, доцент кафедры иностранных языков и методики преподавания Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова (г. Абакан)
В статье фиксируется непростая ситуация, которая сложилась в современной социальной науке при подходе к выделению маркеров этнической идентификации и самоидентификации людей. Примордиалистская парадигма, характерная для отечественной этнографии и рассматривающая этничность как врождённую характеристику человека, в конце прошлого века повсеместно сменяется конструктивистской, считающей этнос социальным конструктом, возникающим в процессе социального взаимодействия и преследующим определённые цели. Однако в современных условиях, когда основные социальные взаимодействия перемещаются в виртуальное сетевое пространство, а реальные контакты становятся формальными и редкими, даже конструктивистская парадигма этничности оказывается весьма уязвимой для критики. Возможно, что в наступающую постурбанистическую эпоху маркеры этничности нуждаются в пересмотре.
Ключевые слова: примордиализм, конструктивизм, урбанизация, городская этническая сегрегация, джен-трификация, редевелопмент городских территорий, символическая экономика, постиндустриальный урбанизм, постурбанизм.
ABOUT PROBLEM OF EXTRACTING ETHNICITY MARKERS IN THE POSTURBANISM PARADIGM
Chistanov Marat Nikolaevich,
Doctor of Philosophy, Associate Professor, Head of the Department of Philosophy and Cultural Studies
Chistanova Svetlana Sergeevna,
Ph.D. in Cultural Studies, Associate Professor, the Department of Foreign Languages and Teaching Methods
Katanov Khakass State University (Abakan)
The article is devoted to the disclosure of markers of ethnic identification and self-identification ofpeople. The paradigm of ethnic essentialism, which considers ethnicality to be an innate characteristic of man, is widely replaced by constructivism at the end of the last century. He considers ethnos to be a social construct that arises in the process of social interaction and has certain goals. In modern conditions, the main social interactions move to virtual network space, and real contacts become formal. The constructivist paradigm of ethnicity turns out to be open to criticism. It is possible that in the coming era ofpost-urbanism, the markers of ethnicity need to be revised again.
Key words: ethnic essentialism, constructivism, urbanization, city ethnic segregation, gentrification, redevelopment, Symbolic economy, post-industrial urbanism, post-urbanism.
Долгое время сфера этнических и антропологических исследований в нашей стране находилась под контролем этнографов, причём речь в данном случае шла не столько о собственно этнографических изысканиях, но и обо
всех социологических, политических, лингвистических и иных социально-гуманитарных исследованиях, связанных с этнической проблематикой. На деле это обозначало, что само понятие этноса, национальности и нации по-
нималось сугубо в примордиалистском ключе, то есть неразрывно связывалось с понятием образа жизни, языком и хозяйственным укладом людей, проживающих на определённой территории. Впрочем, уже сама необходимость перечисления данных условий указывает, что главной проблемой примордиализма всегда была и до сих пор остаётся потребность выделения ключевых параметров, сущностных факторов этничности. Понятно, что после второй мировой войны и краха расово-антропологической школы никто всерьёз не рискует разыгрывать биологическую карту в сфере этнических исследований, поэтому по негласному уговору исследователей физиологию и отчасти этнопсихологию (в той её части, которая обусловлена биологическими факторами) оставили в покое, а сущность этничности стали видеть в языке.
Именно язык объявляется главным носителем тайны этнического сознания. Знаменитое гумбольдтовское «язык есть орган, образующий мысль» [1, с. 75] уже наводит нас на концепцию различных жизненных миров различных народов и предвосхищает шпенглеров-скую концепцию несопоставимости культур [2]. Оставим в стороне политическую составляющую высказывания Гумбольдта, ведь главный труд его жизни, незаконченный трактат «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества», теоретически обосновывает необходимость объединения Германии на основе единственного политического признака - языка. Это, кстати, порождает проблему, которая до сих пор является головной болью всех полиэтнических государств: обеспечение права наций на самоопределение. Для нас всё было бы очень просто, если бы этносы жили в самоизоляции и вели традиционный уклад жизни. Но, к великому сожалению поборников этнической чистоты, таких обществ на Земле становится всё меньше и меньше.
Ничего удивительного, что этнографы и антропологи Запада уже в начале прошлого века перешли от изучения своих соотечественников в отдалённых деревушках к увлекательным и опасным экспедициям в заморские колонии, к
племенам Экваториальной Африки, Амазонии, австралийского буша. В то же самое время их прагматичные коллеги-социологи открывают для себя сложную этническую картину современных мегаполисов со своими правилами этнического разделения рынков труда, опасными мигрантскими гетто, экзотическими рынками и ресторанами и прочими атрибутами жизни в большом городе.
В нашей стране, в силу её размеров, данный процесс задержался более чем на полвека, поэтому многие наши историки и филологи, получавшие образование в советских университетах и институтах, до сих пор с ностальгией вспоминают студенческую практику где-нибудь на Кавказе, в Средней Азии или на Русском Севере. Именно там им приходилось, как герою известного фильма, изучать живое народное творчество, традиции, обряды, игры, промыслы. Впрочем, чем закончилось для Шурика участие в древнем и красивом ритуале похищения невесты, мы все хорошо помним.
В наше время ехать исследователю приходится всё дальше и дальше, количество же, а самое главное, качество привозимого материала становится всё хуже. Люди активно переезжают в город, да и оставшиеся в сельской местности уже совсем не похожи на носителей вековых традиций, знатоков обычаев и обрядов давно ушедших времен. Резонно было бы предположить, что в условиях современной цивилизации этнические особенности и различия неизбежно должны уйти на второй план, а сама городская культура - постепенно унифицировать уклад жизни и внешний облик горожан.
Почему данное утверждение справедливо лишь отчасти и каким образом в городе может сохраняться этническое своеобразие, пытается ответить социология города. Одним из создателей социологии города считается Макс Ве-бер. Для Вебера город отличается от деревни, прежде всего, отчуждением людей друг от друга, отсутствием личного отношения при социальном контакте [3]. Город вообще предполагает, скорее, инструментальное отношение человека к человеку: поскольку отдельный индивид не способен производить всё необхо-
димое для жизни, он вынужден каким-то образом использовать других людей: таких же горожан, заезжих торговцев и даже жителей ближайших деревень, - все они рассматриваются как некоторый ресурс для города и городского жителя. Кстати, для Вебера город -порождение западного мира, восточные города для него в полной мере городами не являются, по духу они гораздо ближе к сельскому поселению.
Помимо Вебера родоначальником социологии города считается немецкий философ и социолог Георг Зиммель. Подобно Веберу он признаёт обезличенность социальных отношений в городе, их рассудочный характер: «большой город настоящего времени живёт почти исключительно производством для рынка, т. е. для совершенно неизвестных, самим производителем никогда не виденных покупателей. Вследствие этого интересы обеих сторон становятся до беспощадности деловыми, и их рассудочный хозяйственный эгоизм не может быть смягчён действием личных отношений» [4, с. 3]. Однако оборотной стороной этой обезличенности становится стремление к индивидуальной свободе, к самовыражению и подчеркиванию собственной значимости: «это ведёт к духовной, в тесном смысле слова, индивидуализации душевных качеств, и в этом направлении влияет, соответственно своим размерам, и город. <...> Когда количественное увеличение его значения и его энергии доведены до высшего предела, - тогда начинают обращаться к качественным особенностям, чтобы таким образом путем возбуждения впечатлений разницы привлечь как-нибудь на свою сторону внимание социального круга; в конце концов это приводит к умышленным чудачествам, к специфическим для большого города экстравагантностям, самообособлению, капризам, претенциозности, смысл чего заключается уже не в содержании того или другого поведения, а только в его форме: в том, чтобы быть непохожим на других, чтобы выдвинуться и тем стать заметным. Для многих это, впрочем, единственное средство, благодаря вниманию других, самому начать ценить
себя и сознавать, что занимаешь некоторое место» [4, с. 10-11].
Настоящего расцвета социология города достигает в работах социологов Чикагской школы. Основными разработчиками именно городской проблематики в рамках данной школы становятся: ученик Зиммеля Роберт Парк, Эрнст Берджесс и Луис Вирт. Методология Р. Парка и Э. Берджесса позволила просто и доходчиво объяснить законы роста городов, а также наглядно продемонстрировать внутреннюю логику дифференциации городских районов по социально-экономическому, расовому, этническому и иным принципам. Данный процесс в дальнейшем получил название городской пространственной сегрегации и стал эмпирически измеряемым фактором, одной из важнейших характеристик мегаполисов (см., например: [ 5; 6]).
Окончание второй мировой войны и последовавший за этим в послевоенные годы длительный спад промышленного производства становятся роковыми для больших американских индустриальных городов. Чикаго, Детройт, весь промышленный север становятся зоной смерти. Промышленные предприятия закрываются, а вместе с ними закрывается и всякая перспектива для населяющих рабочие кварталы людей. Целые районы, прилегающие к промышленным зонам, становятся трущобами. Если в 10-30-е гг. ХХ в. процессы образования этнических районов были связаны с индустриализацией, потоки иммигрантов со всего мира устремлялись сюда в поисках лучшей жизни, то в 50-70-е гг. - это, скорее, процессы деструктивные: этнические сообщества, которые и в годы экономического роста были не самыми законопослушными, становятся ещё более маргинальными и криминальными.
Второй шанс городским трущобам даёт начало процессов джентрификации и связанные с ними проекты редевелопмента городских территорий. Сам термин джентрификация в контексте социологии города впервые был употреблён в 1964 году Рут Гласс в статье для сборника «Лондон: Аспекты изменения» [7]. Данный термин она использовала для обозначения процессов расселения районов с низким
уровнем жизни и высокой преступностью, имеющих своей целью увеличение ценности городской застройки. Конкретно в данном случае речь шла о расселении так называемых депрессивных территорий, где проживали, как правило, расовые и национальные меньшинства. Маргинализированное население переселялось городскими властями из центра на окраины и в пригороды, а освободившиеся территории облагораживались, что приводило к росту стоимости жилья и арендной платы, а соответственно, к повышенной капитализации городских активов. Если данная политика по отношению к городским кварталам проводится муниципалитетами осознанно, то мы имеем дело уже с практикой редевелопмента, то есть «перезапуска» территорий.
Процессы джентрификации и редевелоп-мента радикальным образом меняют способы самоорганизации и самоидентификации городских этнических сообществ. Если в индустриальную эпоху этнические районы формируются стихийно и подчиняются жёсткой логике разделения труда в экологическом пространстве города, то в постиндустриальных городах места компактного проживания представителей конкретных этнических групп либо вообще ликвидируются, либо перемещаются на окраины. Освободившиеся территории становятся местом проживания среднего класса -людей достаточно обеспеченных, чтобы позволить себе покупку или аренду жилья в центре, но недостаточно богатых, чтобы переселиться на виллы и в особняки в элитных пригородных посёлках.
Казалось бы, что в плавильном котле центра города, где представители десятков, а в мегаполисах и сотен этносов, конфессиональных и расовых групп живут в одинаковых квартирах, ходят в одни и те же магазины, едят в одних и тех же кафе и ресторанах, потребность в этнической самоидентификации со временем становится ненужной. Но здесь в дело вступает уже указанная ранее Г. Зиммелем особенность городского жителя: в условиях городской скученности он всячески стремится подчеркнуть собственную уникальность. И если в однородной этнической среде
маркеры своей этнической принадлежности скорее являются способом не привлекать к себе внимание, то для джентрифицированного городского центра маркеры собственной этничности - отличный способ выделиться из толпы.
Фактически перед нами совершенно иной образ этничности: этничность как способ организации социальной солидарности в постиндустриальном мегаполисе уступает место этничности как внешнему проявлению личностной свободы. Неудивительно, что в таких условиях на первый план выступают внешние, хорошо заметные в городской толпе маркеры этничности: подчеркнуто выделенные расовые черты, язык, национальная одежда, аксессуары и так далее.
Иными словами, этничность является необходимым элементом городского социального взаимодействия, а учитывая, что границы города постепенно расширяются и постепенно захватывают окружающие его сельскохозяйственные и природные территории, делая их объектами агрессивного потребления, то и современного социального взаимодействия вообще. Фактически этничность становится одной из самых востребованных социальных ролей или фреймов, если пользоваться методологией Ирвинга Гофмана (см. например: [8; 9]). Ничего удивительного нет в том, что маркеры собственной этничности (язык, одежда, ритуал и пр.) постепенно идеализируются в нашем сознании и становятся элементами нашего собственного представления о себе. Поэтому любой, кто покусится на эти идеализированные сущности (не имеет значения, происходит это в реальности или в нашем восприятии этой реальности), автоматически становится нашим врагом, причём не личным врагом, а врагом той социальной группы, с которой мы себя идентифицируем.
Определённая театральность данного действа подчеркивается используемой И. Гофманом терминологией: «исполнение», «реквизит», «труппа», «передний и задний план», «вера в исполняемую партию», «выход из роли». Так как социальное взаимодействие такого рода всегда требует некоторой сцены, то
этничность выходит за границы городских квартир и поселяется в некоторых публичных пространствах: на пешеходных улицах и в скверах, на рынках, в фитнесс-центрах, церквях, библиотеках, барах и ресторанах. Знаменитая кофейня «СеШ;га1Регк» из сериала «Друзья» - классический пример такого, по выражению Рэя Ольденбурга, «третьего места» [10]. В данном случае под первым местом понимается дом, а под вторым - работа, но настоящая, подлинная жизнь среднего класса, по мнению современных урбанистов, разворачивается именно здесь, в третьем месте.
Понятно, что подобная методология позволяет объяснить не только феномен «новой эт-ничности», но и большинство видов современного социального взаимодействия, но в контексте нашего исследования представляется интересным, что этнические движения и возникающие в данной сфере конфликты получают достаточно простое и понятное объяснение.
Самое главное, что данный подход позволяет анализировать состояние отношений между различными этническими и конфессиональными группами, прогнозировать их изменение и предотвращать возможное их развитие по негативному сценарию.
Понятно, что данный подход является лишь одним из возможных в области исследования этносоциальных процессов в городе. Видится, что в современных условиях уже можно указать на ограниченность подобной методологии. В условиях, когда все большая и большая часть социальных взаимодействий перемещается на просторы всемирной информационной сети, идеология «третьего места» перемещается в виртуальную среду, которая к городскому пространству уже географически не привязана. Является ли это концом городской этничности, или началом какого-то нового этапа? Наверное, время покажет.
Библиографический список
1. Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 2000. С. 16-180.
2. Шпенглер О. Закат Европы. М.: Юрайт, 2018. 237 с.
3. Вебер М. Город. М.: Strelka Press, 2017. 252 с.
4. Зиммель Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. 2002. № 3. С. 1-12.
5. Фернандес А. И., Хогиани Ф. Б., Шершнева Ю. Городская пространственная сегрегация иностранного населения на примере Бильбао // Urban Studiesand Practices Vol .2 #1, 2017, pp. 64-84. URL: https://doi.org/10.17323/usp21201764-84 (дата обращения: 10.03.2020).
6. Афонин М. В. Особенности городской сегрегации в крупном региональном центре (на примере г. Ярославля) // Вестник ЯрГУ. Серия Гуманитарные науки. 2013. № 1 (23). С. 121-126.
7. London: Aspects of Change, Centre for Urban Studies Report No. 3, Mac Gibbon & Kee, 1964, pp. 342, 55/-: E. J. Hobsbawm: The Nineteenth Century London Labour Market Harold Pollins: Transport Lines and Social Divisions W. Ashworth: Types of Social and Economic Development in Suburban Essex J. H. Westergaard: The Structure of Greater London William Holford: The Changing Face of London J. H. Westergaard and Ruth Glass: A Profile of Lansbury Margot Jefferys : Londoners in Hertfordshire Centre for Urban Studies: Tall Flats in Pimlico John A. Jackson: The Irish Sheila Patterson: Polish London. URL: https://doi.org/10.1080/00420986420080381 (дата обращения: 10.03.2020).
8. Гофман И. Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта. М.: Институт социологии РАН, 2004. 752 с.
9. Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000. 306 с.
10. Ольденбург Р. Третье место: кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент общества. М.: Новое литературное обозрение, 2018. 456 с.
© Чистанов М. Н., Чистанова С. С., 2020
