CC BY
125
М. РАНЕВА-ИВАНОВА
Гётеборг, Швеция
К ПРОБЛЕМЕ ТЕОРИИ И МЕТОДА ИЗУЧЕНИЯ ХРИСТИАНСКОГО МОТИВА В ПРОЗЕ А. П. ЧЕХОВА
(О ЗНАЧЕНИИ ПАСХАЛЬНОГО МОТИВА В РАССКАЗЕ "КАЗАК")
Интересующий нас вопрос заключается в следующем: является ли использование Чеховым христианских мотивов одним из "секретов" его прозы?
В определении термина "мотив" все еще нет согласия между различными литературоведческими традициями, поэтому уточню значение этого понятия. Под мотивом подразумеваем самостоятельный структурный элемент (история или эпизод), выражающий типичную ситуацию и обладающий организующей способностью в тексте. Он часто нигде в тексте не назван и не локализирован. Тем не менее у него есть не только содержание, но и формальное выражение: он конкретен и может быть выражен клише, цитатой, группой конвенциональных ассоциаций или тематическим комплексом. Эта внешняя актуализация мотива является формой, уже заключающей в себе определенное стереотипное содержание. Она может быть представлена в тексте несколькими варьирующими элементами, действующими как сеть сигналов, отсылающих к одному общему смысловому фокусу.
Критерии внешних индикаторов мотива мы находим у Уильяма Фридмана в его работе "Литературный мотив. Дефиниция и эволюция". Он выделяет два главных критерия, относящихся ко всем видам мотивов. Первый критерий — это повторяемость. Согласно этому определенный текстовой элемент должен появляться вновь такое количество раз, которое позволило бы ему сделать себя подсознательно ощутимым и проявляющим свою нарочитость. Второй критерий: такой текстовой элемент не должен ощущаться как обязательный,
© Ранева-Иванова М., 1998
1 Freedman W. The Literary Motif: A Définition and Evaluation // Essentials of the Theory of Fiction. Ed. by M. J. Hoffman and P. D. Murphy. Durham and London, 1988. P. 303—304.
485
а должен "высовываться" из работы, выступать в какой-то мере как лишняя деталь. Еще точнее можно сказать, что текстовой элемент, который представляет или отсылает к мотиву, должен при чтении ощущаться не как единственно возможный, а как предпочтенный, специально выбранный автором среди ряда других возможных. При этом необходимо учитывать, в какой части текста появляется внешний индикатор мотива. Образно говоря, при начальных поисках мотива в тексте можно руководствоваться формулой: "Покажи мне камень, который строители отбросили! Он — краеугольный камень"2.
Рассказ "Казак" написан Чеховым во время пасхальных праздников, в первые дни его пребывания в Таганроге в 1887 году. Чехов выехал из Москвы 2 апреля. Он только что закончил и выслал в "Новое время" заказанный ему пасхальный рассказ "Миряне"3. Как известно из письма писателя, 3 апреля он еще был в дороге, а в Таганрог приехал 4-го, во второй половине дня4. Пасха в 1887 году приходилась на 5 апреля. 7-го числа Чехов уже послал рассказ "Казак" в Петербургскую газету, где
он и был опубликован 13 апреля, в понедельник, тот день недели, когда обычно выходили рассказы писателя в этой газете.
Главный герой рассказа — арендатор хутора Низы Максим Торчаков едет со своей молодой женой и везет только что освященный кулич. Он женился недавно и теперь справляет с женой первую Пасху. Само сознание, что этот день — самый светлый русский христианский праздник, приподнимает его настроение и "на что бы он ни взглянул, о чем бы ни подумал, все представлялось ему светлым, радостным и счастливым"5. "Сказано, велик день! — говорит он жене. — Вот и велик! Погоди, Лиза, сейчас солнце начнет играть. Оно каждую Пасху играет! И оно тоже радуется, как люди!" Всю радость
2 Трофимова М. К. Из рукописей Наг-Хаммади // Античность и современность: К 80-летию Ф. А. Петровского. М., 1972. С. 377. Ср.: Псалтырь, 117:22.
3 Заглавие "Миряне" (Новое время. 1887. № 3998. 18 апреля) Чехов меняет на "Письмо" при подготовке рассказа для издания в сборнике "Рассказы" (СПб., 1888).
4 См. письмо-дневник Чехова от 7 апреля 1887 года, адресованное его родным, и письмо к Н. А. Лейкину за тот же день: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма. Т. 2. М., 1975. С. 54—63.
5 Все цитаты из рассказа "Казак" здесь и далее в статье приведены по изданию: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения. Т. 6. М., 1985. С. 164—168.
486
омрачает встреча по дороге к дому с захворавшим в пути одиноким казаком. После обмена приветствиями между Торчаковым и путником завязывается короткий разговор. Казак объясняет, что праздник застал его в дороге, но у него нет сил доехать домой. Узнав, что Торчаков с женой едут из церкви, казак просит у них кусок освященного хлеба, чтобы подкрепиться. Арендатор хочет откликнуться на просьбу казака, но жена не разрешает ему портить кулич, и они продолжают свой путь, не оказав помощи. Этот случай, происшедший на Пасху, переворачивает всю жизнь Торчакова. Совесть не позволяет ему забыть оставленного на дороге без помощи больного казака. Он перестает ощущать радость, не может ни спать, ни есть; укоряет свою жену за то, что она немилосердная и недобрая; начинает пить. Так наступает полное расстройство его жизни.
Это — фабула рассказа. А проблему хочется выразить словами философского труда В. Соловьева (1897): "Когда человек поступает дурно в каком-нибудь отношении, например, когда он обижает своих ближних положительным или хотя бы только отрицательным образом — отказываясь помочь в нужде, ему бывает потом совестно. Вот настоящее душевное зерно всего человеческого добра и отличительный признак человека как существа нравственного"6.
Так вот, в рассказе "Казак" Чехов обращается к пасхальной тематике, к мотиву евхаристии.
Освященный кулич — это первый мотив. Он появляется в самом начале рассказа:
Арендатор хутора Низы Максим Торчаков, бердянский мещанин, ехал со своей
молодой женой из церкви и вез только что освященный кулич.
Освященный кулич — это предметная деталь, которая относится к миру православной пасхальной традиции. Кулич, или артос7, по обычаю приготавливается в домах и в первый день Пасхи приносится в притвор храма для освящения8. Именно с таким пасхальным хлебом по дороге из церкви и встречает Торчаков больного казака.
За первым своим появлением эта деталь повторяется многократно в рассказе. После встречи на дороге что бы Торчаков
6 Соловьев В. С. Оправдание добра // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 222.
7 Греческое название пасхального хлеба.
8 Об этом см.: Булгаков С. В. Православие: Праздники и посты. Богослужение. М., 1994 (Киев, 1912). С. 127.
487
ни делал, он все время вспоминает казака и то, что он не дал ему кусок кулича.
Известно, что многое из того, что совершается на Пасху, имеет символическое значение, соответствующее различным моментам жизни Христа. Важное место в смысловом ряду Пасхи занимает и кулич. В книге "Православие" С. В. Булгаков пишет, что кулич "напоминает, что Иисус Христос крестной смертью и воскресением сделался для нас истинным хлебом животным. Такое значение артоса и раскрывается в молитве на его освящение. Кроме того, в этой молитве священник, призывая благословение Божие на освящаемый артос, просит Господа исцелить всякий недуг и болезнь и подать здравие всем вкушающим артос"9.
Поэтому все ритуалы и атрибуты Пасхи, возникающие в этот день в жизни Торчакова, снова и снова возвращают его к мыслям об освященном хлебе, в котором он отказал больному казаку. Все встречающиеся в тексте многочисленные элементы, отсылающие к Пасхе, такие, как приветствие 'Христос воскресе', 'крашеные яйца', 'Христово воскресение', 'христосование', 'велик день', 'Бог', 'ангел' и 'святой', образуют один общий ассоциативный комплекс. Обильное использование в тексте деталей, отсылающих к пасхальному комплексу, является вполне достаточным свидетелем его нарочитости. Тем самым налицо первый критерий, необходимый для идентификации мотива.
Хотя присутствие христианских деталей оправдано, поскольку они естественны и необходимы в контексте большого православного праздника, само их включение в текст не является обязательным. В рассказе есть другой обязательный хронотоп. Это — случайная встреча на дороге10. К нему Пасха добавляется как дополнительное измерение. Таким образом, Пасха, а вместе с ней и освященный хлеб необязательны, их можно было не включать в рассказ, заменив обычным солнечным весенним днем и обычным хлебом. Они отвечают и второму условию, выделяемому У. Фридманом.
Поведение героев рассказа сопоставляется с той нравственной моделью поведения, которую предписывает православная традиция пасхального праздника. Об этом С. В. Булгаков пишет так:
9 Там же. (Курсив мой — М. Р.-И.)
10 Здесь опираюсь на работу Бахтина "Формы времени и хронологии в романе": Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М., 1975. С. 234, 247—249.
488
"Вспоминая о великих благодеяниях, оказанных роду человеческому воскресением Иисуса Христа, древние христиане в великий праздник Пасхи простирали наиболее руки помощи и благотворения меньшей братии Христовой, как-то: должникам, сирым нищим и убогим. Свидетельством древней христианской благотворительности во дни Святой Пасхи доселе осталось раздавание освященных брашен, обычных продуктов пищи и денежных пособий бедным, дабы тем сделать и их в этот светлый праздник участниками радости, которая всегда есть плод милостей и благодеяний"11.
Так в пасхальную этику перенесены основные нравственные идеи учения Иисуса, которые доведены до кульминации в последние дни его земной жизни. Воскресение Христа подтвердило торжество этих идей и произвело полный переворот в мире людских представлений. Празднование воскресения должно, таким образом, выражать апогей и торжество человеческой любви и милосердия к людям. В воскресении и, соответственно, в Пасхе выражена святая святых православия. И именно в такой день, а не в обычный, больной казак просит хлеба у Торчакова, и просит у него не простого хлеба, а освященного. Так евангельский текст проницает
эпизод из жизни арендатора Максима Торчакова, а их сплетение подчеркивает двумерность текста еще на уровне мимесиса.
Чтобы проследить развитие христианских мотивов и на семиотическом уровне, я опираюсь на теоретические работы Э. Ауэрбаха12 о фигуральной технике в "христианском реализме" и Т. Зиолковского13 о постфигуральном и трансфигуральном романе в литературе XX века. Исследования Ауэрбаха и Зиолковского актуальны в данном случае тем, что выявляют взаимодействие прозаического текста с интертекстуальным материалом, каким является здесь мотив евхаристии.
В рассказе "Казак" можно установить, где возникает трансфигуральная модель. Это слова Торчакова, раскрывающие его восприятие происшедшего:
Я все думаю: а что ежели это Бог нас испытать хотел и ангела или святого какого в виде казака нам навстречу послал? ведь бывает это. Нехорошо, Лизавета, обидели мы человека!14
11 Там же. С. 129.
12 Auerbach E. Mimesis. New Jersey, 1991 (1968); Auerbach E. Figura // Neve Dante-Studien, 1944. № 5.
13 Ziolkowski T. Fictional Transfiguration of Jesus. New Jersey, 1972.
14 О периодизации творчества Чехова с точки зрения повествовательной структуры см. : Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М., 1971. С. 10—136.
489
То, что писатель вложил объяснение произведения в слова своего персонажа, типично для этого периода творчества Чехова. Если высказанные Торчаковым опасения справедливы, то его должны ожидать неприятности. Так все и происходит: рассказ повествует о пагубных последствиях пасхального происшествия для жизни Торчакова, не выдержавшего испытания. На этом миметическом уровне слова персонажа выражают сжатую повествовательную формулу рассказа, чьи жанровые сигналы легко воспринимаются читателем. В них нетрудно опознать элемент волшебной сказки, сформулированный В. Я. Проппом как функцию "умирающий или умерший просит услуги"15 с целью испытания. По этой схеме развязка событийной фабулы рассказа, заключенной в высказанном Торчаковым предположении, что он не распознал того, кого встретил, совпадает с другой сказочной функцией — "герою дается новый облик"16. Эта функция, названная Проппом "трансфигурацией"17, обычно сопровождает в сказочных сюжетах первую.
Однако рассказ "Казак" не ограничивается показом эпизода жизни Торчакова как частного случая типовых ситуаций, выражаемых сказочными функциями. Не надо упускать из виду, что кроме морфологической формулы рассказа слова Торчакова представляют собой и очередной индикатор христианского мотива. Он появляется в тексте, когда предыдущие индикаторы уже пояснили, что описанные события воскресного дня освещаются перспективой Четверга, в память о котором учреждена евхаристия. Переосмысление встречи героем, при осознании, что она произошла на Пасху, перелагает сказочную структурную схему в аналогичную из религиозной сферы. Развязка трансформируется в "эпифанию"18, выполняющую здесь роль открытия: Торчакову открывается смысл происшедшего. С этого момента вся история переосмысливается на новом уровне. И больного казака на дороге Торчаков воспринимает ангелом или святым, посланным ему Богом, а случайную встречу — испытанием его милосердия в день Пасхи.
15 Пропп В. Я. Морфология сказки. М., 1969. С. 4—41.
16 Там же. С. 58.
17 Там же. Название сказочной функции Проппа совпадает с названием Т. Зиолковского
прозаической техники "трансфигурация", о которой уже шла речь в настоящей работе.
18 О сочетании мотива "эпифании" ("явления") с мотивом встречи в религиозной сфере см. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики... С. 249.
490
Совпадение архитипичной сказочной структуры с аналогичными элементами, встречающимися в религиозных текстах и ритуалах, позволяет Чехову совместить в тексте две смысловые системы. Без учета христианского контекста воспринимается только поверхностный слой бытового описания. При обнаружении двух систем текст демонстрирует новый смысл. Слова Торчакова являются очень важным подтверждением наличия второй системы именно тем, что дают ключ к ее организации, а вместе с этим и организации ее смысла.
Трансфигурация, подготовленная предшествующим повествованием и предлагаемая на миметическом уровне рассказа, по сути своей, рассчитана на типологический, или фигуральный образ мышления19 читателя. В соответствии с этим принципом Новый Завет читается по аналогии с Ветхим Заветом. Судьба Иисуса сравнивается с судьбой Давида, Иосифа или других ветхозаветных персонажей. Жизнь Христа рассматривается как образец жизни всего человечества.
В рассказе "Казак" пасхальное время, пасхальные атрибуты и прежде всего пасхальный освященный кулич отсылают более конкретно к Тайной Вечере и установлению таинства евхаристии:
После вкушения ветхозаветной Пасхи еврейской, Иисус Христос установил на этой
вечери таинство Святого Причащения. Поэтому и называется она 'тайною вечерею'20.
Этот ритуал совершен по типологическому принципу, так же как почти вся литургическая практика христианства подчинена типологическому мышлению. В наставлениях к своим ученикам Иисус обычно сам дает пример того, как следует поступать. Так при установлении евхаристии «Иисус Христос взял хлеб, благословил его, переломил на части и, подавая ученикам, сказал: "Примите, ядите; сие есть Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов". Потом взял чашу с виноградным вином, благословил, возблагодарив Бога Отца за все его милости к роду человеческому и, подавая ученикам, сказал: "Пейте из нея все, это Моя Кровь Нового Завета, за вас проливаемая во оставление грехов". Причастив апостолов,
19 Типологическое мышление связывается с принятием создания мира Богом. Из этого вытекает существование определенных заданных моделей, которые периодически повторяются.
20 Законъ Божш для семьи и школы со многими иллюстращями / Сост. Прото1ерей Серафимъ Слободской. New York, 1987 (1966). С. 386.
491
Господь дал заповедь всегда совершать это таинство, Он сказал: "Сие творите в Мое воспоминание"»21.
Устанавливая евхаристию, Христос завещает людям Новый Завет и раскрывает смысл своей добровольной жертвы как деяния милосердия во имя спасения человечества. Этот эпизод является еще одним моментом из жизни Христа, где он учит своим примером. В стилизованной символике таинства евхаристии, означающего трансформацию тела Христа в пасхальный хлеб, Иисус закладывает суть идеи приобщения каждого человека к своему богочеловеческому образу вкушением его тела. Пасхальный хлеб наделяется свойством исцелять от любых недугов и полагается всем без исключения. Поэтому и недопустимо на Пасху отказать в хлебе кому-либо, тем более просящему о помощи больному. Освященный хлеб, таким образом, прямо отсылает к Божьей милости, выраженной воплощением Бога в человеке через Христа, к беспредельной его любви к людям, созданных по его образу и подобию. В то же самое время в воплощении (incarnation) Христа сочетается идея имитации богочеловека с христианской нравственностью. Христос как олицетворение бескорыстной любви к ближнему, проявляющий
милосердие к несчастным и обездоленным, становится парадигматической фигурой, в соответствии с которой измеряются все человеческие деяния. В подражании жизни Христа и заключается залог успеха спасения людей, в чем и состоял смысл жертвы Иисуса, его назначения на земле.
Мотив евхаристии вводит в рассказ христианскую норму этики, и она становится шкалой оценки поведения персонажей. Эта норма требует осуществления милосердия22, предполагающего два обязательных момента: первый — сострадание, второй — поступок, направленный на облегчение страданий. Если первый элемент, включающий желание помочь, не приводит к реальному поступку, нельзя говорить о проявлении милосердия. В рассказе "Казак" показан один из случаев жизни, когда милосердие было необходимо, проявилось, но тем не менее не осуществилось. Главный герой упустил возможность поступить так, как подобает христианину, и, несмотря на свое раскаяние, он не в состоянии изменить ход событий. В этом рассказе о неосуществленном милосердии перед
21 Там же.
22 См. дефиницию милосердия под рубриками "Compassion" и "Mercy": New Dictionary of Christian Etics and Pastoral Theology / Ed. David J. Atkinson and David H. Field, Illinois, Leicester, 1995. P. 244, 589—560.
492
нами, как писал исследователь и переводчик Чехова Р. Хинглей, "мастер пропущенного момента, ошибочного, уклоненного эффекта: выстрела из пистолета, который не убил, переезда в Москву, который не состоялся ... автор, чьи невысказанные слова чаще более важны, чем высказанные"23.
Открытый финал в "Казаке" закрепляет значимость прегрешения Торчакова, за которое он будет нести кару до конца своих дней:
Когда был пьян, то сидел дома и шумел, а трезвый ходил по степи и ждал, не
встретится ли ему казак.
Такой финал превращает эпизод из жизни Максима Торчакова в притчу, рассказанную с целью назидания24. В "Казаке" милосердие не осуществляется в том понимании, в котором подразумевает его христианская этика. Трансфигурация милосердия Христа в рассказе Чехова инвертирована, инверсия представлена как деформация. Так воспринимает происшедшее и главный персонаж:
Все эти напасти, как говорил Максим, произошли оттого, что у него злая, глупая
жена, что Бог прогневался на него и на жену. за больного казака.
Христианский контекст, в котором освещен внешне незначительный житейский случай, обогащает рассказ и вносит в сюжет глубокий общечеловеческий смысл: А. П. Чехов описывает не только "жизнь такую, какая она есть" но и "жизнь такую, какая должна быть". Совмещение этих двух планов в литературе сам автор считал отличительной чертой "вечных писателей"25.
23 Chekhov's Art of Writing. A Collection of Critical Essays / Ed by Payl Debreczeny and Thomas Eekman. Columbus, Ohio, 1977. P. 5. Перевод с английского из предисловия Р. Хинглей — мой.
24 Вероятно, Чехов имел в виду нетипичную для своей манеры письма дидактику в "Казаке", когда 23 апреля 1887 года писал брату: "Казак" уж чересчур толстовский".
25 Чехов А. П. Т. 5. С. 133.
