CC BY
45
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. РОССИЙСКАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ФИЛОЛОГИЯ
2021. Том 13. Выпуск 2
УДК 811.511.1'37
doi 10.17072/2073-6681-2021-2-70-80
К ПРОБЛЕМЕ КЛАССИФИКАЦИИ НАЗВАНИЙ МИФОЛОГИЧЕСКИХ ПЕРСОНАЖЕЙ В КОМИ-ПЕРМЯЦКОМ ЯЗЫКЕ 1
Юлия Анатольевна Шкураток
к. филол. н., доцент кафедры теоретического и прикладного языкознания Пермский государственный национальный исследовательский университет
614990, Россия, г. Пермь, ул. Букирева, 15. shkuratok@mail.ru SPIN-код: 4745-5799
ORCID: http://orcid.org/0000-0003-2786-8734 ResearcherlD: T-6270-2018
Анастасия Владимировна Кротова-Гарина
инженер кафедры теоретического и прикладного языкознания
Пермский государственный национальный исследовательский университет
614990, Россия, г. Пермь, ул. Букирева, 15. anastasia.garina@ya.ru SPIN-код: 2722-0553
ORCID: http://orcid.org/0000-0003-4538-5402
Статья поступила в редакцию 29.12.2020
Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:
Шкураток Ю. А., Кротова-Гарина А. В. К проблеме классификации названий мифологических персонажей в коми-пермяцком языке // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2021. Т. 13, вып. 2. С. 70-80. doi 10.17072/2073-6681-2021-2-70-80 Please cite this article in English as:
Shkuratok Iu. A., Krotova-Garina А. V. K probleme klassifikatsii nazvaniy mifologicheskikh personazhey v komi-permyatskom yazyke [On the Classification of Names of Mythological Characters in the Komi-Permyak Language].
Vestnik Permskogo universiteta. Rossiyskaya i zarubezhnaya filologiya [Perm University Herald. Russian and Foreign Philology], 2021, vol. 13, issue 2, pp. 70-80. doi 10.17072/2073-6681-2021-2-70-80 (In Russ.)_
В статье анализируются названия мифологических персонажей в коми-пермяцком языке. Из различных источников - полевых материалов, архивных записей, статей и монографий - было извлечено почти 300 наименований мифологических персонажей. Анализируемая лексика неоднородна по своему происхождению. Была произведена классификация по языку-источнику, у образованных в коми-пермяцком языке единиц были выделены подгруппы по мотивировочным признакам. Первая группа, составляющая значительную часть, - это заимствования из русского языка, которые употребляются для обозначения тех же мифологических персонажей, что и в языке-источнике (домовой, банной бес, водяной, дошлой, лешой, нечистой, колдун/ковдун, колдуння/ковдуння, суседко/суседку). В некоторых случаях происходит изменение семантики единиц, приобретение ими новых значений (чуд 'чужой, странный древний народ' > 'нечистая сила, черт'). Вторая группа - названия, образованные в коми-пермяцком языке, где в основу номинации положены признаки «место обитания» (ва ол1сь 'житель воды', джоджулiсь 'житель подполья', баня чуд 'дух бани', кузнеча чуд 'дух кузницы', ошымос чуд 'дух колодца', ворись 'лесной', ворись дядь / вордядь 'лесной дядя' и др.); «внешний вид» (кузь дядя 'высокий дядя', ыджыт дядя 'большой, высокий дядя', ыджыт морт 'большой, высокий человек', чочком морт 'белый человек', коспель 'сухоухий'); «время проявления» (луншори-ка/вуншорика - 'дух полей и лугов, полудница', лун/вун 'день', шор 'середина'); «действия» (воро-житчись 'ворожея', лечитчись 'лекарь', шопкись 'шепчущий', тодiсь 'знающий', тшыкот-чись/тшыкотiсь 'портящий'). Третья группа - непроизводные и/или имеющие «темную» этимоло-
© Шкураток Ю. А., Кротова-Гарина А. В., 2021
гию названия (абач 'домовой', боболь 'дух, которым пугают детей', калян 'бес', куль 'черт, сатана, дьявол'). Таким образом, коми-пермяцкая лексика, называющая мифологических персонажей, представляет собой пласт лексики, отражающий многовековую историю взаимодействия русских и коми-пермяков на данной территории.
Ключевые слова: коми-пермяцкий язык; Пермский край; мифологическая лексика; мифологический персонаж; демонология.
Введение
Историю описания мифологических воззрений коми-пермяков принято отсчитывать от кратких записей путешественника И. И. Лепехина (1780). В XIX в. появляются работы В. Хлопина (1847, 1849), В. Хлопова (1852), О. Н. Попова (1852), Н. А. Рогова (1858, 1860), И. Н. Смирнова (1891),
B. М. Яновича (1903) и др.
Во второй половине XX в. после долгого перерыва целенаправленная работа по изучению духовной и материальной культуры коми-пермяков возобновляется. Защищает докторскую диссертацию и публикует монографию «Очерки по этнографии народов коми» (1958) В. Н. Бели-цер, проводит многочисленные экспедиции в Коми-Пермяцкий округ Л. С. Грибова и другие ученые. Известным исследователем и популяризатором коми-пермяцкого фольклора данного периода является также В. В. Климов.
В дальнейшем значительный вклад в разработку этой темы внесла диссертация и монография Т. Г. Голевой «Мифологические персонажи в системе мировоззрения коми-пермяков». Целью работы автор называет «системный анализ представлений о мифологических персонажах, их прагматическое значение в народной культуре» [Голева 2011: 7]. В начале каждой новой главы Т. Г. Голева перечисляет зафиксированные в полевых записях и извлеченные из источников названия мифологических персонажей (далее - МП).
В 2020 г. появилась книга «Материалы по коми-пермяцкой демонологии» (авторский коллектив: А. В. Кротова-Гарина, Ю. А. Шкураток,
C. Ю. Королёва, А. С. Лобанова, И. И. Русино-ва). Она представляет собой публикацию текстов несказочной прозы на коми-пермяцком языке с сохранением диалектных особенностей речи рассказчиков. Словарь коми-пермяцких мифологических персонажей, опубликованный в данной книге, включает 52 словарных статьи [Материалы...: 146-154].
Отбор лексических единиц для анализа
Несмотря на наличие многочисленных работ этнографов и фольклористов, лингвистических работ, анализирующих лексико-тематическую группу «Мифологические персонажи» в коми-
пермяцком языке как особую систему, в настоящее время практически нет.
При отборе материала большая часть названий была взята нами из диалектных текстов, записанных авторами в 2016-2020 гг. в сельских районах Коми-Пермяцкого округа. Всего из различных источников - полевых и архивных записей, статей и монографий - было отобрано почти 300 наименований МП, включая фонетические варианты.
Языковой материал, извлеченный из публикаций этнографов и фольклористов, вызывает значительную трудность при лингвистическом анализе, так как большинство номинаций МП подается в этих работах без иллюстративных контекстов. Некоторые названия МП, содержащиеся в работах исследователей, вызывают сомнения в достоверности фиксации. Например, в источниках упоминается название моха со ссылкой на архив В. П. Налимова: «моха живет в подполье, жует хлеб (с. Верх-Иньва)» [Чагин 2010: 153; Голева 2011: 188, 200]. Скорее всего, при сборе материала или его интерпретации была допущена ошибка, так как в коми-пермяцком языке нет [х], за исключением поздних заимствований из русского языка.
Некоторые названия МП, на наш взгляд, не могут быть названы собственно номинациями. Например, авторы этнолингвистического сборника «Лупьинцы: история, культура, язык» в качестве названия духа воды приводят словосочетание «куим чуня тётка 'тётка с тремя пальцами'» и название духа леса «ворас кодъя оло 'в лесу который живет'» [ЛИКЯ: 118]. Анализ опубликованного в другой работе контекста дает право говорить о том, что это «идентифицирующее клише», а не номинация: «Ыджыт йирын эм куйим чуня тётка. Йирыс - оддьон пыдын места речка вылас. Омут сэтон. Водяной нылка оло сэтон. Этадз тай шуоны. Эз меным явитчылы. Рыбаккезло волг явитчалом. Петом да эты кузя юрсиа по котрасьны пондом. Дерт, поди, абу бур одзын, умоль одзын ая» -«В большом омуте есть тетка с тремя пальцами. Йир - очень глубокое место на речке. Омут там. Водяная девушка живет там. Так говорят. Не показывалась [она] мне. Рыбакам показывалась она. Вышла [она], и с такими длинными волосами, мол, бегать стала. Конечно, наверное, не пе-
ред добром, перед плохим она [показывается]» (Мысы Гайн.) [Подюков 2018: 110-111].
Проблема, связанная с тем, что считать номинацией МП, на сегодняшний день не имеет единого решения даже для хорошо проработанной славянской традиции. В текстах мифологических рассказов, помимо собственно имен нарицательных, имеющих закрепленное в системе языка значение (как, например, русалка, домовой и пр.), существует достаточно широкий ряд однословных и неоднословных наименований, «идентифицирующих клише», эвфемистических названий, указывающих на определенного МП, но не являющихся собственно языковыми единицами. Для неоднословных сочетаний трудно иногда решить, насколько они являются устойчивыми и какой степенью спаянности характеризуются его компоненты. Кроме того, в исследованиях по коми-пермяцкому языку в силу типологических особенностей существует проблема разграничения сложного слова и словосочетания.
В данной работе в качестве материала для анализа были взяты только те номинации, которые обладают относительной семантической и синтаксической слитностью и повторяются в ряде текстов. Лексемы, упоминаемые в работах фольклористов и этнографов без иллюстративных контекстов и вызывающие у нас сомнения, которые невозможно разрешить без опоры на текст, не рассматривались.
Классификация названий
мифологических персонажей
Период многовекового взаимодействия с пришлым русским населением отразился на многих аспектах жизни коми-пермяков. Среди собранного языкового материала самую большую группу составляют заимствования из русского языка. Эти лексемы подвергаются в коми-пермяцком языке фонетической адаптации (леший - лешой, домовой - домовой, банный бес -банной бес, водяной - водяной, дошлый - дошлой, нечистый - нечистой, вежливец - вежливеч, колдун - ковдун, колдунья - ковдуння, дьявол -дяв и т. п.), грамматической и, очевидно, постепенно вытесняют исконные наименования.
Рассматриваемые названия, как правило, обозначают тех же МП, что и в русском языке, например: Мено ачымос уморочит1с суседкуыс, да нем тай эз вол. Вылам водл1с поперёг. <... > Сга по кажной керкуын оло. Меня саму суседку давил, и ничего ведь не случилось. На меня ложился поперек. <...> Он, говорят, в каждом доме живет (Кочево) [ПМ]. Лексема суседко в качестве обозначения домового широко распространена в русских говорах, в том числе и пермских:
У нас под печкой суседко сидит и на всех смотрит, а по ночам гуляет (Неволино Киш.); Я-от домового сама видела, у нас-то его суседкой зовут. Больно уж он страшный (Гарева Чайк.) [СПГ 2: 421-422].
Русские по происхождению наименования не всегда осознаются носителями языка как заимствованные, ср.: Суседку - аа старинной сло-воыс, суседку. Суседку - это старинное слово, суседку (Коса) [ПМ]; Ой, кыдз жо ао шуоны? Домовик! Вот, и аа домовикыс - рочон, а суседку - ао комион. Ой, как же его называют? Домовик! Вот, и это «домовик» - по-русски, а «суседку» - это по-коми (Белоево Куд.) [ПМ].
Кроме того, заимствованные из русского языка названия могут менять семантику. В качестве примера можно привести лексему чуд, связанную с русским заимствованием чудь 'чужой, странный древний народ', которое становится наименованием нечистой силы [Кривощекова-Гантман 1974: 137; Голева 2011: 49, 51, 141-142, 182-183; Королева, Шкураток 2018 и др.], а также образует наименования баня чуд, кузнеча чуд, ыб чуд [Климов 1990: 297-305, 310; Гусев 1952: 47]. Кроме того, в современном коми-пермяцком языке можно выделить следующие значения лексемы чуд: 1) общее наименование нечистой силы; 2) персонаж, появляющийся в Святки; 3) дух бани; 4) дух леса; 5) персонаж, которым пугают детей [Материалы...: 154].
Достаточно большую группу составляют де-монимы, образованные в коми-пермяцком языке и сохраняющие прозрачную внутреннюю форму. По тому признаку, который был актуален для носителя языка и был положен в основу названия, можно определить несколько наиболее продуктивных групп, таковыми являются «место обитания», «внешний вид», «время проявления» и «действия». Выделенные для коми-пермяцкого языка принципы номинации мифологических персонажей в целом совпадают с принципами, обозначенными Л. Н. Виноградовой для славянских языков [Виноградова 2016: 90].
Признак «место обитания» лежит в основе большой продуктивной группы, которая может потенциально пополняться. Существуют названия для духов различных локусов как освоенного человеком пространства, так и не освоенного им.
Большинство названий, образованных по признаку «место обитания», содержат следующие корни: ва '1. 1) вода || водный, водяной 3) река || речной'; вор '1) лес || лесной'; горт 'дом || домашний'; карта 'хлев, двор'; ошымос (лит. ошмос) '1) колодец 2) редко прорубь 3) уст. ключ, источник'; ыб 'поле || полевой'; яг '1. молодой сосняк; пихтовый лес; бор || боровой'; ба-
ня; овин/овин; кузнеча [КПРС: 52, 83, 103, 166, 309, 577, 592].
Лексема горт овись (лит. ол1сь) букв. 'житель дома' обозначает духа дома и двора: Вот кор пода босьтасо, вот с1а, [мамо], тожо пыр шуис: «Но, кытон миян горт овисьным, ась бе-регито моссо». Когда вот скот купят, вот она, [мать], тоже всегда говорила: «Ну, где наш «житель дома», пусть бережет корову» (Ваганова / род. Новоселова Куд.) [ПМ]. Согласно данным энциклопедии «Мифология коми» домового повсеместно коми называли олыся; ол1сь (букв. 'обитатель, жилец') [МК: 264].
В нашем материале всего три примера названий МП, образованных с применением вышеуказанной модели (место + ол1сь/овись). Второе из них - наименование духа воды: ва ол1сь (букв. 'житель воды'): Пыр, кор муна рыбачитны, босьта мыйко сьорам, козин кытшомко ва ол1сьло... <....> Всегда, когда иду рыбачить, то беру что-то с собой, подарок какой-то водяному... (Несоли Кос.) [Лобанова 2013: 68].
Название: ворын ол1сь зафиксировано в д. Поносова Кудымкарского района [Гусев 1952: 47]. Автор приводит его в качестве названия лешего, но без иллюстративного материала и на литературной норме (территориально д. Поно-сова относится к кудымкарско-иньвенскому диалекту южного наречия, которое отличается «отсутствием фонемы л во всех позициях») [Баталова 1975: 223-224]).
Подобные наименования сохранятся в коми-зырянских говорах, ср.: ва ол1ся, ва олысь 'водяной'; вор олысь 'леший' [СДКЯ 1: 155, 270]. Ко-ми-пермяцко-русский словарь подобные названия с компонентом ол1сь не фиксирует, там же лексема гортол1сь подана в значении 'домовод-ница; тот, кто остается дома в отсутствии хозяев' [КПРС: 103].
Как правило, коми-пермяки отождествляют духа дома и двора, но иногда выделяют отдельного персонажа хлева: картаись, карта чуд, картавыл чуд, ср.: Картаись. Мукодпыр воллэз да мый да, видимо, гожумнас жо мошкаыс да мый да сёйо, н1а оддьон беспокойнойось. И вот висьтал1со, что конюховкасис по бора дедыс обижайто воллэнымос. «Картаись». Иногда кони да что (да), видимо, летом мошка да что (да) ведь {их} ест, они очень беспокойные. И вот говорили, что в конюшне опять дед обижает наших коней (Кочево) [Материалы.: 150].
В статье И. А. Подюкова упоминается название «хозяина» подполья джоджул1сь, но без иллюстративного материала [Подюков 2018: 110]. Лексема образована по тому же принципу, что и названия других МП (место обитания + суффикс
-ись со значением 'относящийся к такому-то месту' [КПРС: 599, 604]), ср.: баняись (букв. 'банный'), ворись (букв. 'лесной'), ваись (букв. 'водяной').
Кроме лексемы баняись, существуют и другие синонимичные названия духа бани: баня чуд, банной бес, баня бес, баня-бабушка, банягог и др. Последняя лексема, банягог (букв. 'банная пуповина'), вызывает особый интерес. По сведениям А. С. Лобановой, данное наименование фиксируется только в деревнях близ с. Ленинск Кудым-карского района [Лобанова 2008: 57]. По мнению исследователя, данное слово изначально заменяло какое-то другое, «нежелательное» слово, а затем перешло в разряд названий МП [там же]. Т. Г. Голева пишет, что пуповиной обозначают и растущую в бане траву: «В бане росла какая-то трава, а это пуповина растет. Раньше же в бане рожали ребят-то» (Симянково Юсьв.) [Голева 2011: 115].
Своих покровителей имели и другие хозяйственные постройки: овин - овин чуд, овин козяйка [Климов 1991: 345; Голева 2011: 179], гумно - гуменник [Материалы.: 148], кузница -кузнеча чуд [Гусев 1952: 47], но сюжеты о них немногочисленны, а в современном коми-пермяцком языке в связи с изменениями жизненного уклада они не используются.
Кроме того, из языка уходят названия духа поля: ыб чуд, ыб дядь [Голева 2011: 147] и колодца/проруби ошымос чуд [Климов 1990: 310].
В большей степени в коми-пермяцком языке сохраняются названия духа леса, они составляют обширную группу. В работах этнографов конца XIX - середины XX в. фиксировались названия типа: вера-мортъ 'лесной человек' [Рогов 2008: 44], вэрысь-мортъ [Смирнов 1891: 268], вор морт, ворись мужик, ворын ол1сь [Гусев 1952: 47]. По мнению Н. И. Смирнова, подобные названия следует считать более древними, позднее компонент морт 'человек' стал замещаться лексемой куль 'черт' или почтительным дядя [Смирнов 1891: 268].
В современных записях лишь в единичном примере зафиксировано название духа леса вор-морт: Ворас тай кодъя оло вормортыс, вор-дядьыс. В лесу-то который живет леший (Мысы Гайн) [ЛИКЯ: 148].
Наиболее широко представлены в современных записях такие названия духа леса, как ворись 'лесной', ворись дядь / вордядь 'лесной дядя': Миан сэтон видз вылас менчим кык часы гусял1с ворисьыс, прямо кисим снял. О-о-о, кытшом басокось часыэс вол1со... Козяиныс. У нас там на покосе у меня две пары часов украл лесной, прям с руки снял. О-о-о, какие красивые часы были.
Хозяин-то (т. е. леший) (Коса) [ПМ]; Лешакыс по ворас, вордядь. Лешак, говорят, в лесу, лесной дядя (Трошева Куд.) [Материалы.: 70-71].
Одно из названий духа леса образовано из двух корней, указывающих на место обитания, второй из которых заимствованный: ворлешак (букв. 'лесной леший'): &а шуо: «Миянос, -шуо, - чуддэс, нет, ворлешакыс, - шуо, - мианос новйото». Она говорит: «Нас, - говорит, - чуды, нет, лесной леший, - говорит, - нас водит» (Зар. Пешнигорт Куд.) [ПМ].
В Коми-пермяцко-русском словаре фиксируется номинация яг морт в значении 'леший, лешак; лесовик, лесной дух' [КПРС: 592]. В «Мифологии коми» номинация подана в значении 'лесное чудовище из легенды северных коми-зырян' [МК: 410], «Словарь диалектов коми-языка» фиксирует лексему ягса 'леший' в ижемском диалекте коми-зярянского языка [СДКЯ 2: 875].
Помимо рассказов о лешем, в коми-пермяцком фольклоре фиксируются тексты о лесной женщине, именуемой ворись инька / вор инь / лешачика (мотив появления часто связан с охотничьей средой): Орина - ворись инька. Ирина -лесная женщина (Панино Кос.) [Голева 2011: 85].
Наряду с названиями духа леса, значительную группу названий составляют номинации водяного, эти названия образованы по сходным принципам. Наиболее употребительными можно назвать лексемы ваись 'водяной' и вакуль 'водяной черт': Вежатыас по тай ваисьыс оло, баи-т1со. Оа по бездонной, сэтчин по ваиссес олоны, Вежатыас. В (озере) Вежаты ведь, говорят, водяной живет, рассказывали. Оно, говорят, бездонное, там, мол, водяные живут, в Вежаты (Пуксиб Кос.) [ПМ]; Вадорас эдо вакуллез. Кульпияннэз. <... > Шуасо маммезным: «Эд ни рытнас ведзчо, вакуллес эд кыскасо». В реке ведь водяные черти. «Кульпияннэз» (букв. «детеныши черта»). <...> Скажут наши мамы: «Не ходите уже вечером, водяные черти ведь затащат» (Верх-Иньва Куд.) [ПМ]. Корень куль 'черт' активно используется для образования и других наименований водяного духа: вакулюк, вакулись, вакулёк, вакулёнок, ваись кулюк.
Параллельно с названием духа бани банягог на той же территории Ленинского сельсовета Кудымкарского района существует и название для духа воды - вагог 'водяная пуповина': Ваын оло вагог. В воде живет водяной (Пятино Куд.) [Лобанова 2008: 64]. По мнению исследователя, названия МП с компонентом гог на данной территории указывают на определенную закономерность [там же].
В Косинском районе зафиксирована номинация духа водного пространства вабаран: Вакул-
лез миан - вабараннэз. Вакуль и вабаран. Миан бабушка, дак сё, внучаткаыс шор дорас лэдзчас, шор миан учотик, сэтон не войны не мый, ключевина которто да, а сэтчин яма гарйышто-мась, чтоб васо ведраон хотя бы гумыштны можно вол1. Дак аа лэдзчас, дак внучаткасо бора: «Ой! Эн сэтчин мун! Эн! Вабараныс кыс-кас!» Водяные (букв. «водяные черти») у нас -«вабаран». «Вакуль» и «вабаран». Наша бабушка, так все, внучка к ручью спустится, ручей у нас маленький [был], там не утонуть и ничего [нельзя], ключ бежит ведь, а там яму вскопали, чтоб воду хотя бы зачерпнуть можно было. Так она спустится, так внучке опять: «Ой! Не ходи туда! Нет! Вабаран затащит!» (Коса) [ПМ]. В других источниках лексема в данном значении не встречалась, примечательно, что в Коми-пермяцко-русском словаре зафиксированы названия бекаса ворбаран и нюрбаран (букв. 'лесной баран' и 'болотный баран') [КПРС: 83, 283].
Номинации, объединенные по признаку, положенному в основу наименования, в группу «внешний вид», достаточно разнородны и в меньшей степени удовлетворяют заявленным выше критериям «устойчивости» и «семантической и синтаксической слитности».
В текстах мифологических рассказов встречаются следующие обозначения лешего, актуализирующие признак аномального роста, характерного для МП: кузь 'длинный, высокий', кузь дядя 'длинный дядя': Ворас кузьыс ветлото. Лешакон тай шуоны. Кузь дядь. Юрыс ыджыт, пиннес кузьось. В лесу длинный ходит. Лешаком называют [его]. Длинный дядя. Голова [у него] большая, зубы длинные (Сойга Гайн.) [Пономарева 2016: 304].
Номинации ыджыт, ыджыт дядя, ыдыт морт, ыджыт лес объединены общей семантикой размера персонажа, ыджыт - 'большой', букв. 'большой дядя', 'большой человек', 'большой лес', слово ыджыт здесь приобретает значение 'высокий'. В Коми-пермяцко-русском словаре ыджыт - 'злой лесной дух, леший' [КПРС: 577]. Данные номинации связаны с представлением о способности лешего быть огромного размера: Вот адззан, этно... суседкоэсо шуам -учот, а вот ворисьсо шуоны - ая по ы-ы-ыджыт. Вот видишь, этих. (про) домовых говорим - маленькие, а вот про лесного говорят -он, мол, большо-о-ой (Мижуева Куд.) [ПМ].
В номинации медыджытыс ворас - усиление значения за счет приставки мед- 'самый', букв. 'самый большой в лесу', по мнению Т. Г. Голевой, данная номинация может строиться «на функциональной значимости персонажа» [Голе-ва 2011: 151].
С другой стороны, мифологические существа могут быть аномально маленького (по сравнению с человеком) размера. Данный признак часто становится отличительной чертой МП: Петома голбочись учотик инькаок. Вышла из голбца маленькая женщина (Мысы Гайн.) [Голе-ва 2011: 168]; Корко ме баняас мум и видзота: баня уговас пукаво старичок, сэтшом порись и порись, учотик... Однажды я в баню пошел и смотрю: в углу бани сидит старичок, такой старый-престарый, маленький. (Демина Куд.) [Материалы.: 56-57]. В нашей картотеке лишь одно название актуализирует маленький рост персонажа: Н. И. Смирнов, опираясь на сообщение А. Н. Шатрова, приводит лексему ичетики, обозначающую враждебных по отношению к человеку духов утонувших младенцев, позднее слившихся в единый образ водяных [Смирнов 1891: 247-248, 274-275]. Слово ичет, то же что и учот - 'маленький' [КЭСКЯ: 110]. В «Мифологии коми» лексема ичетик подана со ссылкой на коми-зырянские говоры, авторы энциклопедии приводят лексему кульпиян 'дети, потомство Куля' в качестве аналогичного образа у коми-пермяков [МК: 166].
В описаниях внешнего облика МП часто маркируется цвет (белый, красный, черный и др.): Кытшомко, шуоны тай, этшом учолик ачыс, но сяко-разноя с1я пето: то чочком, то сьод, коккез чочкомось. Какой-то, говорят, такой маленький сам, но всяко-разно он выходит: то белый, то черный, ноги белые (Ошиб Куд.) [Материалы.: 66-67]; Учитик детиночка пукало волыслын, ля-касьома, горд йорносока. Маленький человечек сидит на лошади, прилип, в красной рубашке (Пуксиб Кос.) [Голева 2011: 170].
В собранном материале единично встречается чочком нывка (букв. 'белая девушка'), название неупокоенного духа умершей девушки: И с1я вот с1я местаын, пыр с1я местаись, с1я шаттяись и чочком нывкасо адззывоны. Сывон воыс, натьто, колис сэтчо, и вот чочком ныв-каыс, с1я и мыччасьо. И вот в этом месте, всегда в этом месте, в этой молодой рощице, белую девушку видят. Ее душа, наверное, осталась там, и вот белая девушка показывается (Конанова Куд.) [Материалы.: 122-123; 153].
В деревнях Ошибского сельсовета встречается и другое название - чочком морт (букв. 'белый человек'): «Ыбоссо, - шуо, - ойнас пет1, осьт1, - не картавань с1я мыйко оградавань осьтышт1, - сэтон, - шуо, - чочком морт су-аво». <... > Ме сто кывви, что ветвото по чоч-ком мортыс. «Дверь, - говорит, - ночью вышла, открыла, - не в сторону хлева она что-то в сторону ограды открыла, - там, - говорит, - белый
человек стоит». <.> Я это тоже слыхала, что ходит, мол, белый человек. (Егорова Куд.) [ПМ]. Однако это же словосочетание часто встречается при описании внешнего облика других МП, ср.: Лупья, ю шерсяс по с1я петас ыджыт чочком морт по кузь юрсиа, сэтшом мича, красавича... Лупья, посреди речки выйдет большой белый человек с длинными волосами, такая красивая. (Сойга Гайн.) [ЛИКЯ: 237]. Колдуныслон вот бессэыс и эмось помошник-кеыс. <... > Н1а ворыс сулдаось. Сеня дядьолон... С1а кытонко, видно, сэтчин лун вылас олома, да кыт местаэсо ытшкыломась. С1а от1к местас сэтчо поном ытшкыны, иньыс шедома курт-ныто да кымородззис петом чечком морт и всё. У колдуна-то вот бесы и есть помощники. <.> Они как лес. У моего дяди Сени {было}... Он где-то, видимо, там, в южной стороне, жил, и в тех местах они косили. Там в одном месте он стал косить, и его жена пошла туда грести. И вышел белый человек ростом до неба, и все (Иванчино Гайн.) [Материалы.: 114-115].
В данном случае актуализируется культурно маркированный цвет - белый, что создает условия как для ассоциации подобного существа со сферой сверхъестественного, так и для закрепления в качестве устойчивого. Однако нет полной уверенности, что сочетание чочком морт 'белый человек' перешло в сферу языковых единиц, характеризуется спаянностью компонентов, несмотря на выраженную повторяемость.
В ряду номинаций лешего Т. Г. Голева приводит лексему кизя-виззя - то же, что и леший, кизя 'на застежке, на пуговицах'; виззя 'полосатый, в полоску', букв. 'на застежках в полоску', имеется в виду «пуговицы, застегнутые в ряд» [Го-лева 2011: 151]. Подобные же случаи мы видим в славянской традиции. Л. Н. Виноградова пишет: «Значительно реже в демонологическом лексиконе восточных славян отмечается тенденция именования персонажей нечистой силы по особенностям их одежды» [Виноградова 2016: 91]. В качестве примеров она приводит «эвфемистические названия водянихи - белая баба, житного духа - баба в красном казане» [там же]. Стоит обратить внимание, что, с одной стороны, Л. Н. Виноградова пишет о «лексиконе», с другой - рассматривает их как «эвфемистические названия», как будто сомневаясь в способности подобных словосочетаний быть полноценными языковыми единицами.
Достаточно часто в славянской традиции акцентируется признак МП «одет не по-нашему»: в том числе имеет блестящие пуговицы [там же: 93]. Подобные элементы текста мифологического рассказа Л. Н. Виноградова именует «иденти-
фицирующие клише». В случае с коми-пермяцкой единицей кизя-виззя без развернутых контекстов достаточно сложно квалифицировать: является ли это полноценной номинацией или только «идентифицирующим клише».
Большое количество вариантов названий лешего возникло в результате запрета прямого упоминания названия МП. Некоторые из наименований локальны; так, лексема коспель 'сухо-ухий' зафиксирована в деревнях Кудымкарского района: Сто коспельон шуоны, лешакон, одуван-чикон. А кор уджавны не хочешь, токо горо-тван: "Одуванчик, отсав". Кор пилаыс озуджав ворас, а эсся кор вогасян, да пивасо мыр бердас желльыштан, висьтаван: "Коспель, сволочь'. Его сухоухим зовут, лешаком, одуванчиком. А когда работать не хочешь, скажешь: "Одуванчик, помоги". Когда пила в лесу не работает, когда рассердишься, пилу о пень ударишь, говоришь: "Сухоухий, сволочь". (Ошиб Юсьв.) [Го-лева 2011: 151]; Но, миян шуоны коспель. Коспельысвон по ая туй местаыс... Баитвисо сто, ме порисессянь сто кывви. Да, у нас говорят «коспель». «Сухоухого», мол, это дорога. Говорят так, я от стариков это слышала (Поносо-ва Куд.) [ПМ].
В. В. Климов приводит также название лешего сюра-пеля букв. 'рогатый-ушастый' [Климов 1990: 173, 356]. Лексема отмечена в составе фразеологизма, зафиксированного в кочевском диалекте сюра-пеляэскот тодчо (букв. 'с рогатым ушастым знается') - о колдунах [КПФС: 191]. Кроме того, Коми-пермяцко-русский словарь фиксирует номинацию сюра-божа 'с рогами и с хвостом' в значении 'черт' [КПРС: 467], но в современных полевых материалах эти названия нами не отмечены.
Небольшая группа персонажей включает номинации, где актуализируется признак времени появления. Луншорика/вуншорика - дух полей и лугов, в представлениях коми-пермяков, активизируется во время летнего цветения, вплоть до полной уборки урожая с полей [Голева 2011: 147]. Название персонажа соответствует русскому «полудница», ср. перевод: букв. лун - 'день', шор - 'середина', -ика - адаптированный русский суффикс -иха: Вот тёткао эшо баитвис, <...> тэ туёк кузя эн мун, сэтчин вуншорика ово. Ме стрась пови эта вуншорикавись. <... > ая только висьтаввис <...>, что ая ветвото дзирыт сковордаон, и ая тэно сэтон жаритас. Вот моя тетя еще говорила, <...> ты по тропинке не ходи, там полудница живет. Я очень боялась этой полудницы. <...> Она только говорила, <...> что она ходит с горячей сковородкой, и она тебя на ней зажарит (Пермь / род. Шатун Куд.) [ПМ].
Ойшорика - номинация по типу луншорика, букв. 'полуночница' (ой - 'ночь', шор - 'середина'). Данная номинация обозначает детскую болезнь, а также наделяется чертами мифологического персонажа: А ойшорнас по ветлото кыт-шомко морт кодь, ползьотло народсо. В полночь ходит кто-то похожий на человека, людей пугает (Бобунево Куд.) [Голева 2011: 43]. Номинация соответствует славянскому мифологическому персонажу ночнице.
Следующая группа объединяет номинации, где признаком, актуальным для носителя традиции, является «действие» МП. Сюда относятся в основном названия людей со сверхъестественными свойствами (магические специалисты, знахари, народные целители).
Наиболее широко известна среди них лексема тодгсь (букв. 'знающий'), 'тот, кто обладает даром предвидения; знахарь; колдун' [КПРС: 483]. Кыдзко тай деревняас тодвыисо, что ая тод^ь по. Сывись туйсо оз ков поперегавны, сыкот оз ков, кытчо мунан, пантасьны, старайтчыны не пантасьны да мый да. Как-то ведь в деревне знали, что он знающий. Ему дорогу не нужно переходить, с ним не надо, куда идешь, встречаться, стараются не встречаться да что (да) (Антонова Куд.) [Материалы.: 104-105].
Самым частотным в этой группе является суффикс -ись. Г. В. Федюнева пишет, что «в уральском праязыке категории имени и глагола не были строго разграничены и, следовательно, имели тождественные деривационные элементы», а деривационные средства отглагольного словообразования «восходят к самому древнему - финно-угорскому (уральскому) - языковому периоду и в современном коми-языке идентичны суффиксам причастий (отглагольных прилагательных). <.> способность некоторых формантов участвовать в образовании отглагольных субстантивов и ин-финитивно-глагольных форм (причастий, деепричастий, инфинитивов) является типологической чертой финно-угорских языков» [Федюне-ва 1985: 11, 62]. Коми-зырянскому суффиксу -ысь в коми-пермяцком, удмуртском и в ряде коми-зырянских диалектов соответствует форма -ись, он используется в образовании причастий и «предикативных имен», является продуктивным и используется в значении «лицо, обозначенное по отношению к названному в основе действию как непосредственно его производящее» [там же: 70, 75].
Аналогично лексеме тодгсь образованы и другие названия магических специалистов, например: тшыкотчись/тшыкотгсь (букв. 'портящий'): Поввисо, ну, тшыкотчиссесвись. А меам женико тшыкотчомсянь и куис. Да, боялись,
колдунов. А мой муж от порчи и умер (Поносова Куд.) [ПМ]; Это тшыкот1ссеыс по ну... Вок-тоны, мыйко короны. И вот если тэ сетан, значит, здоровьето... Вот мый та добивались, значит, та добьются. Это колдуны, мол, да. Приходят, что-то просят. И вот если ты (что-л.) отдашь, значит, свое здоровье. Вот что они добивались, значит, они добьются (Ваганова / род. Новоселова Куд.) [ПМ].
Кроме того, русские глаголы, обозначающие действия людей со сверхъестественными свойствами, активно заимствуются и участвуют в образовании номинаций по тому же принципу: ба-бить - бабитчись ('повитуха'), ворожить - во-рожитчись ('ворожея'), лечить - лечитчись ('лекарь'), шептать - шопкись (букв. 'шепчущий'), чертить - чертитчись (букв. 'чертящий') и др. Данная группа может потенциально пополняться.
В группе названий, образованных по признаку «действие», всего несколько лексем, обозначающих собственно МП. Т. Г. Голева среди названий водяного приводит номинацию сорваись 'пу-тальщик' и связывает ее с глаголом сорлавны 'мешать', по мнению исследователя, название может обозначать «того, кто мутит воду» [Голева 2011: 162].
Возможно, номинация связана с представлениями о том, что водяные создают водовороты: Вот тай усяс ваас, да войо. Сто кулюккес по, бытте, кысконы ваас. <...> [Вабергаччез овы-влоны ва вылас.] Губля тай шуоны, сэтон гублян по, бергао ваыс, сэтчо по и кыско мортсо, баит-выввисо тай. Вот ведь упадет в воду (т. е. человек), и тонет. Его водяные, мол, будто, тащат в воду. <...> [Водовороты бывают на воде.] «Губ-ля» ведь называют, там яма, мол, крутится вода, туда и тащит, мол, человека, говорили ведь (Поносова Куд.) [ПМ].
Еще одна номинация данной группы зафиксирована в Коми-пермяцко-русском словаре и подана с пометой фольк. в значении 'леший' -висьов: Висьолыс ныл1сь туйсо гусялом. Леший украл у них дорогу [КПРС: 75]. Лексема отмечена также в Коми-пермяцком фразеологическом словаре в составе устойчивого оборота - Висьол туй гусялом. Букв. Леший дорогу украл. Потеряться в лесу: Висьолыс по бытьто ныл1сь туйсо гусялом, ошомась, одва ворсис петомась (Чура-ки Кос.) [КПФС: 43]. (Пер. авт.: Леший, мол, будто у них дорогу украл, заблудились, едва из лесу вышли.) Можно предположить, что название связано с глаголом висьны 'болеть' (ср. юр висьо 'голова болит') и образовано с помощью суффикса отглагольных существительных -ов [КПРС: 602]. Тогда название персонажа можно связать со способностью лешего сбивать с пути,
подшучивать над человеком: Ворисьыс по ми-янос ноллотiс, и ноллотiс, и ноллотiс кык сутки и петомась тя Абрамова деревняо. Лесной, говорят, нас водил, и водил, и водил двое суток (т. е. по лесу) и вышли они в деревню Абрамова (Пуксиб Кос.) [ПМ].
Если в предыдущих названиях, образованных от глаголов, действия относились к самим МП или людям со сверхъестественными свойствами, то номинация вежом 'подмененный' (о ребенке, подмененном нечистой силой, чаще всего в бане) содержит суффикс, обозначающий 'результат или объект действия' [Федюнева 1985: 67]. Лексема образована при помощи продуктивного в коми языках суффикса -ом [там же] и известна в коми-зырянских говорах [СДКЯ: 172]. Кроме мифологического значения, лексема может использоваться в бранных выражениях, ср.: Кодiя по вот кагаыс оз быдмы не мый не, кытшомко вежом по аа кагаыс, вежисо по, наверно. Ребенок, который, говорят, не растет и ничего, он какой-то «подмененный», мол, ребенок, подменили [его], мол, наверное (Данилово Гайн.) [ПМ]; Слово «вежомсо» - сЮ шуч шулл1со горзiссез, непослушной: «Вежом тэ». аа ругательской вблi. Слово «подменный» - это всегда говорили о плачущих, непослушных (т. е. детях): «Подмененный ты». Это было ругательство (Коса) [ПМ].
Кроме вышерассмотренных, в отдельную группу номинаций выделены названия непроизводные и деэтимологизированные в современном коми-пермяцком языке: абач 'домовой' [КПРС: 15], боболь 'бука'; дух, которым пугают маленьких детей' [КПРС: 34; Материалы.: 146], калян 'бес'; 'черт, всякая нечисть' 'дух, которым пугают детей' [КПРС: 164; Материалы.: 149], куль 'черт, сатана, дьявол' [КПРС: 200], шева 'существо в виде какого-то маленького животного или насекомого, с помощью которого напускают порчу' [ЛИКЯ: 198]. Часть из них не имеют однозначной и убедительной научной этимологии, такие названия нуждаются в дополнительном исследовании и не будут рассмотрены в рамках данной статьи.
Выводы
Проведенный анализ показал следующее: 1) названия МП в коми-пермяцком языке составляют обширную группу: нами было выявлено почти 300 номинаций; 2) анализируемая лексика неоднородна по своему происхождению; 3) большая группа номинаций является заимствованиями из русского языка, как правило, они употребляется для обозначения тех же МП, что и в языке-источнике; 4) некоторые русские заимствования претерпели изменения семантики и приобрели новые значения в коми-пермяцком языке;
5) значительная часть коми-пермяцких наименований МП являются мотивированными, в основу этих номинаций положены признаки «место обитания, «внешний вид», «время проявления» и «действия»; наиболее продуктивная - группа «место обитания»; 6) небольшая часть наименований являются непроизводными в современном языке и/или имеют «темную» этимологию.
Таким образом, коми-пермяцкая лексика, называющая мифологических персонажей, представляет собой пестрый пласт лексики, отражающий многовековую историю взаимодействия русских и коми-пермяков на данной территории, и включает номинации, образованные на основе разных мотивировочных признаков.
Примечание
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Пермского края в рамках научного проекта 20-412-590005 «Лексическое пространство коми-пермяцкого языка».
Список источников с сокращениями
Климов В. В. Оласо да воласо (Жили-были): коми-пермяцкие сказки, легенды, предания, сказы, былички и бытовые рассказы, на коми-перм. языке / Коми-Перм. отд. Пермь: Кудымкар: Перм. кн. изд-во, 1990. Т. 1. 366 с.
Климов В. В. Кытчо тшо мунато? (Куда же вы уходите): Коми-пермяцкий фольклор на коми-пермяцком языке / Коми-Перм. отд. Пермь: Ку-дымкар: Перм. кн. изд-во, 1991. Т. II. 288 с.
КПРС - Коми-пермяцко-русский словарь / сост. Р. М. Баталова, А. С. Кривощекова-Гантман. М., 1985. 624 с.
КПФС - Коми-пермяцкий фразеологический словарь. Труды Института языка, истории и традиционной культуры коми-пермяцкого народа / авт.-сост. О. А. Попова. Пермь, 2010. Вып. VII. 344 с.
КЭСКЯ - Лыткин В. И., Гуляев Г. С. Краткий этимологический словарь коми языка. М.: Наука, 1970. 386 с.
ЛИКЯ - Голева Т. Г., Подюков И. А., Пономарева Л. Г., Черных А. В. Лупьинцы: история, культура, язык. Этнолингвистический сборник. Пермь: ИД Тип. купца Тарасова. 2011. 142 с.
Материалы - Материалы по коми-пермяцкой демонологии / авт.-сост.: А. В. Кротова-Гарина, Ю. А. Шкураток, А. С. Лобанова, С. Ю. Королёва, И. И. Русинова; Перм. гос. нац. исслед. ун-т. Пермь, 2020. 168 с.
МК - Мифология коми: Энциклопедия Уральской мифологии / Н. Д. Конаков, А. Н. Власов,
И. В. Ильина и др.; науч. ред. В. В. Напольских. М.: Изд-во ДИК, 1999. 480 с.
ПМ - Полевые материалы, хранящиеся в лаборатории региональной лексикологии и лексикографии при кафедре теоретического и прикладного языкознания ПГНИУ.
Рогов Н. А. Материалы для описания быта пермяков; стер. изд. Пермь: Изд. дом «Типография купца Тарасова», 2008. 224 с.
СДКЯ - Словарь диалектов коми языка: в 2 т. Сыктывкар: ООО «Издательство «Кола», 2012. Т. I: А-О. 1096 с. Т. II.: О-Я. 888 с.
СПГ - Словарь пермских говоров / под ред. А. Н. Борисовой, К. Н. Прокошевой. Пермь: Книжный мир, 2000. Вып. 1: А-Н. 480 с.; 2002. Вып. 2: О-Я. 576 с.
Список литературы
Баталова Р. М. Коми-пермяцкая диалектология. М.: Наука, 1975. 252 с.
Виноградова Л. Н. Мифологический аспект славянской фольклорной традиции. М: Индрик, 2016. 385 с.
Голева Т. Г. Мифологические персонажи в системе мировоззрения коми-пермяков. СПб.: Ма-матов, 2011. 272 с.
Гусев Д. И. Поносовский колхоз «Правда». Опыт монографического описания. Кудымкар: Коми-Перм. гос. изд-во, 1952. 160 с.
Королева С. Ю., Шкураток Ю. А. Чудь и чу-ды: к проблеме соотношения персонажей и их номинаций в коми-пермяцком фольклоре // Демонология как семиотическая система: материалы V междунар. науч. конф. / сост. и ред. О. Б. Христофорова, Д. И. Антонов. М.: Изд-во РГГУ, 2018. С. 78-84.
Кривощекова-Гантман А. С. К проблеме пермской чуди // Вопросы лингвистического краеведения Прикамья. Пермь: Изд-во Перм. гос. пед. ин-та, 1974. Вып. 1. С. 132-142.
Лобанова А. С. Коми-пермяцкий этнолингвистический сборник. Материалы и исследования. Пермь: ОТ и ДО, 2008. 188 с.
Лобанова А. С. О традиционной речевой культуре коми-пермяков, связанной с мифологическими персонажами (на примере употребления вокативов) // Этнокультурное наследие пермских финнов / науч. ред. С. М. Аристова. Кудымкар, 2013. С. 66-70.
Подюков И. А. Коми-пермяцкая мифологическая лексика и фразеология как объект лексикографического описания // Вопросы лексикографии. 2018. № 14. С. 107-121.
Пономарева Л. Г. Речь северных коми-пермяков. М.: Языки народов мира, 2016. 514 с.
Shkuratok Iu. A., Krotova-Garina А. V. On the Classification of Names.
Смирнов И. Н. Пермяки: историко-этногра-фический очерк // Известия общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском ун-те. Казань: Типогр. Императорского ун-та, 1891. Т. IX, вып. 2. 289 с.
Федюнева Г. В. Словообразовательные суффиксы существительных в коми языке. М.: Наука, 1985. 136 с.
Чагин Г. Н. В. П. Налимов и этнография инь-венских коми-пермяков // Очерки по этнографии финно-угорских народов / ред.-сост. А. Е. За-гребин, В. Э. Шарапов. Ижевск: Сыктывкар: Изд-во Удмурт. ин-та истории, языка и литературы УрО РАН, 2010. С. 147-167.
References
Batalova R. M. Komi-permyatskaya dialektologi-ya [Komi-Permyak Dialectology]. Moscow, Nauka Publ., 1975. 252 p. (In Russ.)
Vinogradova L. N. Mifologicheskiy aspekt sla-vyanskoy fol 'klornoy traditsii [The Mythological Aspect of the Slavic Folklore Tradition]. Moscow, Indrik Publ., 2016. 385 p. (In Russ.)
Goleva T. G. Mifologicheskie personazhi v sisteme mirovozzreniya komi-permyakov [Mythological Characters in the Komi-Permyaks' Worldview System]. St. Petersburg, Mamatov Publ., 2011. 272 p. (In Russ.)
Gusev D. I. Ponosovskiy kolkhoz 'Pravda'. Opyt monograficheskogo opisaniya [The Collective Farm 'Pravda', Ponosova Village. An experience of monographic description]. Kudymkar, Komi-Permyak State Publ., 1952. 160 p. (In Russ.)
Koroleva S. Yu., Shkuratok Yu. A. Chud' i chu-dy: k probleme sootnosheniya personazhey i ikh nominatsiy v komi-permyatskom fol 'klore [Chud and Chudy: On the characters and their names in the Komi-Permyak folklore]. Demonologiya kak semio-ticheskaya sistema: Materialy V mezhdunar. nauch. konf. [Demonology as a Semiotic System. Proc. of the 5th intern. sci. conf.]. Moscow, RSUH Press, 2018, pp. 78-84. (In Russ.)
Krivoshchekova-Gantman A. S. K probleme permskoy chudi [On the issue of the Permyak Chudes]. Voprosy lingvisticheskogo krayevedeniya Prikam'ya. Vypusk 1 [Issues of Linguistic Local History of the Kama region. Issue 1]. Perm, Perm
State Pedagogical University Press, 1974, pp. 132142. (In Russ.)
Lobanova A. S. Komi-permyatskiy etnolingvisti-cheskiy sbornik. Materialy i issledovaniya [KomiPermyak ethnolinguistic collection. Materials and research]. Perm, OT i DO Publ., 2008. 188 p. (In Russ.)
Lobanova A. S. O traditsionnoy rechevoy kul'-ture komi-permyakov, svyazannoy s mifologiches-kimi personazhami (na primere upotrebleniya voka-tivov) [On the traditional speech culture of the Komi-Permyaks associated with mythological characters (a case study of the use of vocatives)]. Etno-kul 'turnoye naslediye permskikh finnov [Ethnocultur-al Heritage of the Permian Finns]. Ed. by S. M. Aris-tov. Kudymkar, 2013, pp. 66-70. (In Russ.)
Podyukov I. A. Komi-permyatskaya mifologi-cheskaya leksika i frazeologiya kak ob"ekt leksiko-graficheskogo opisaniya [The Komi-Permyak mythological lexis and phraseology as an object of lexicographic description]. Voprosy leksikografii [Russian Journal of Lexicography], 2018, issue 14, pp. 107-121. (In Russ.)
Ponomareva L. G. Rech' severnykh komi-per-myakov. [The Speech of the Northern KomiPermyaks]. Moscow, Yazyki Narodov Mira Publ., 2016. 514 p. (In Russ., Komi-Perm.)
Smirnov I. N. Permyaki: istoriko-etnografiches-kiy ocherk [The Permyaks: historical and ethnographic essay]. Izvestiya obshchestva arkheologii, istorii i etnografii pri Imperatorskom Kazanskom un-te [Proceedings of the Society of Archeology, History and Ethnography at the Imperial Kazan University]. Kazan, Imperial University Press, 1891, vol. 9, issue 2. 289 p. (In Russ.)
Fedyuneva G. V. Slovoobrazovatel 'nyye suffiksy sushchestvitel'nykh v komi yazyke [Word-building Suffixes of Nouns in the Komi Language]. Moscow, Nauka Publ., 1985. 136 p. (In Russ.)
Chagin G. N. V. P. Nalimov i etnografiya in'ven-skikh komi-permyakov [Nalimov and the ethnography of the Inva Komi-Permyaks]. Ocherki po etnografii finno-ugorskikh narodov [Essays on the Ethnography of the Finno-Ugric Peoples]. Izhevsk, Syktyvkar, Udmurt Institute of History, Language and Literature, Ural Branch of the RAS Press, 2010, pp. 147-167. (In Russ.)
ON THE CLASSIFICATION OF NAMES OF MYTHOLOGICAL CHARACTERS IN THE KOMI-PERMYAK LANGUAGE
Iuliia A. Shkuratok
Assistant Professor in the Department of Theoretical and Applied Linguistics Perm State University
15, Bukireva st., Perm, 614990, Russian Federation. shkuratok@mail.ru SPIN-code: 4745-5799
ORCID: http://orcid.org/0000-0003-2786-8734 ResearcherlD: T-6270-2018
Anastasiia V. Krotova-Garina
Engineer in the Department of Theoretical and Applied Linguistics Perm State University
15, Bukireva st., Perm, 614990, Russian Federation. anastasia.garina@ya.ru SPIN-code: 2722-0553
ORCID: http://orcid.org/0000-0003-4538-5402
Submitted 29.12.2020
The article deals with the names of mythological creatures in the Komi-Permyak language. We identified and analyzed almost 300 names of mythological beings gathered from various sources such as field notes, archival materials, articles, and publications. The vocabulary analyzed in the article is not homogenous. We divided it into groups in accordance with the source language; words formed in the Komi-Permyak language were further classified into subgroups according to the motivation. Substantial part of the lexis comes from the Russian language. These borrowed words are used to denominate creatures that have analogues in Russian folklore (домовой, банной бес, водяной, дошлой, лешой, нечистой, колдун/ковдун, колдуння/ковдуння, суседко/суседку). In some cases, semantic changes are observed, new meanings are acquired. The second group of the lexis is comprised of the names of Komi-Permyak origin with the following meanings: "place of habitat" (ва олiсь 'dweller of the water', джоджулкъ 'dweller of the underground', баня чуд 'banya spirit', кузнеча чуд 'spirit of a smithy', ошымос чуд 'spirit living in a well', ворись 'spirit of the forest', ворись дядь / вордядь 'forest uncle'); "appearance" (кузь дядя 'tall uncle', ыджыт дядя 'big tall uncle', ыджыт морт 'big tall man', чочком морт 'white man', коспель 'having dry ears'), "time of appearing before others" (луншорика/вуншорика 'midday spirit of fields and meadows', лун/вун 'day', шор 'mid'); "action" (ворожитчись 'diviner', лечитчись 'healer', 'witch doctor', шопкись 'whispering', тодiсь 'knowing', тшыкотчись/тшыкотiсь 'spoiling'). The third group of words includes nonderivatives or/and names with 'obscure' etymology (абач 'domestic goblin', боболь 'spirit for frightening the children', калян 'demon', куль 'devil, evil spirit'). The presence of this group is largely due to the de-etymologization process in the modern language. These being the key points, we observe heterogeneity of the names of Komi-Permyak mythological beings, reflecting the history of interactions between Russian and Komi-Permyak people.
Key words: Komi-Permyak language; Perm Krai; mythological vocabulary; mythological character; demonology.
