CC BY
53102 "Культурная жизнь Юга России" № 2 (31), 2009
ций. Наше исследование понятийных отношений терминов ПО ЗИ показало их разнообразие: наличие всех типов логических (родовидовых, или «вертикальных», отношений пересечения, «горизонтальных», отношений координации и «диагональных» отношений), а также онтологических отношений. Такая многофакторность понятийных корреляций обусловлена понятийно-категориальной сложностью самого вербального терминологического конструкта ЗИ.
литература
1. Шелов С. Д. Термин. Терминологичность. Терминологические определения. СПб., 2003. С. 91.
2. Лейчик В. М., Смирнов И. П., Суслова И. М. Терминология информатики: теоретические и практические вопросы // Информатика: итоги науки и техники. Т. 2. М., 1977. С. 42.
3. Березин Ф. М., Головин Б. Н. Общее языкознание: учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. М., 1979.
4. Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967. С. 7.
5. Лаврентьева А. Г. Связь классификации, определений и терминов в технической терминологии // Изв. АН СССР. Отд. технич. наук. 1952. .№ 7; Лотте Д. С. Основы построения научно-технической терминологии: Вопросы теории и методики. М., 1961; Она же. Краткие формы научно-технических терминов. М., 1971; Канделаки Т. Л. Значения терминов и системы значений научно-технических терминологий // Проблемы языка науки и техники: логические, лингвистические и историко-научные аспекты терминологии. М., 1970. С. 39.
6. Шелов С. Д. Термин. Терминологичность ... С. 90-91.
7. Терминология в области защиты информации: справочник. М., 1993.
8. Суперанская А. В., Подольская Н. В., Васильева Н. В. Общая терминология: Вопросы теории. М., 2007. С.143-144.
I. YU. APALKO. MEANINGFUL STRUCTURING THE TERMINOLOGICAL SPHERE OF THE SUBJECT FIELD «PROTECTION OF INFORMATION»
Researching the meaningful structuring of any cluster of terms helps to understand the nature of the investigated objects. This article dwells upon the problem of logical and ontological relations among terms of the subject field «Protection of Information».
Key words: meaningful structuring, terminological sphere, logical and ontological relations.
В. Ю. НОВИКОВА
к проблеме интерпретации абсурдных текстов
Статья посвящена проблеме лингвистического описания понятия «абсурд» в художественной речи. Междисциплинарное значение семантического анализа абсурда на разных уровнях языка предполагает его исследование в сравнении с понятиями «смысл» и «нонсенс» для выявления логической взаимозависимости этих терминов, которая не всегда свидетельствует об их антонимичности.
Ключевые слова: абсурд, смысл, значение, логика, интерпретация, реципиент, сигнификат.
На протяжении всего ХХ века лингвистика много раз обращалась к вопросу об уровне объективности / субъективности языковых реализаций и к изучению говорящего, пишущего и воспринимающего текст человека, сделав его ключевой фигурой в различных науках: в когнитивистике, психолингвистике, лингвокультурологии. Различные исследования «человека воспринимающего», проводимые в рамках этих наук, позволяют говорить о том, что речевые особенности языковой личности тесно связаны с ее сознанием и индивидуальным восприятием. Интерпретационные возможности человека практически неограниченны, это подтверждается тем фактом, что истолковать можно любой текст. Смысл вариантов интерпретаций и их количество определяется экстралингвистическими параметрами языковой личности: уровнем образованности, собственным жизненным опытом, ассоциациями, воспоминаниями и т. д. Причем механизм интерпретирования час-
то срабатывает независимо от того, имеет ли сам текст видимый смысл. Мы имеем в виду абсурдные фразы или даже целые литературные произведения.
Абсурдом в бытовом понимании этого слова принято считать нечто настолько не соответствующее действительности, что оно воспринимается как явление бессмысленное, ненормальное в условиях реального мира. На сегодняшний день в лингвистике еще не существует четкое определение понятия «абсурд». Синонимический ряд абсурда, несмотря на традиционное включение в него понятий «бессмыслица», «нелепость», «нонсенс», «абракадабра», также не установлен лингвистикой с достаточной достоверностью [1]. И несмотря на явную склонность культуры ХХ-ХХ1 веков к абсурдным формам выражения, в филологии до сих пор еще не был фундаментально исследован достаточно большой пласт алогичных образований в художественных текстах. Этим обусловлена
№ 2 (31), 2009 "Культурная жизнь Юга России" ^
необходимость анализа лежащих в иных научных плоскостях работ, уделяющих внимание абсурдным субстанциям, их образованию в языке и интерпретации таких конструкций реципиентами.
Впрочем, в тех науках, которые даже числят понятие «абсурд» среди своего терминологического аппарата (философии, культурологии, логике и т. д.), сигнификации этого понятия весьма туманны. У философов-стоиков можно найти такую смысловую категорию, как «блитури» (Секст Эмпирик), символизирующую некое слово, лишенное обозначения. Интересуясь, что появляется раньше: понятие, его номинация, или его сигнификат, как «встречаются» слово и его денотат, стоики придумывали некие словоформы, по их мнению, не выражающие никакого смысла, кроме своего собственного. Если у понятия нет сигни-фикации, оно должно выражать исключительно самое себя, обладать замкнутой на самой себе семантикой. Это справедливо для абсурдных образований типа: «ибо блитури был скиндапсосом» [2]. Нет значения у слова «блитури». Нет значения у слова «скиндапсос». Они, по воле их создателя, выражают друг друга, потому что больше ничего не могут выражать, ибо эти имена, явления, свойства или, что бы они из себя ни представляли, прежде всего, обозначают сами себя, свой собственный смысл. Такой «философской» формулой построения абсурдных фраз и абсурдных ситуаций стали пользоваться и авторы художественных произведений, создавая собственные, практически не связанные с реальностью понятия, например:
Ибо Снарк был Буджумом, увы (Л. Кэрролл. «Охота на Снарка»).
В каждом пусике лежит 3 фарика, в каждом фарике 5 бляк, в каждой бляке по 2 хрунечка (Г. Остер. «Задачник: ненаглядное пособие по математике»).
Кажется очевидным, что абсурд представляет собой смысловую аномалию, суть которой - нарушение семантической логики на разных уровнях языка. Однако традиционное противопоставление смысла абсурду не совсем точно отражает суть этой языковой субстанции. Пусть высказывание не реализуется в плане семантики, оно может быть правильно организовано грамматически. А если рассматривать его в аспекте прагматики, то одно и то же абсурдное выражение может иметь бесконечное множество сигнификаций. С этим не соглашался М. Фуко, полагая, что истинный нонсенс должен каким-то образом соотноситься с реальной действительностью. И «фраза Хомского "бесцветные зеленые идеи бешено спят" лишена смысла только в том случае, если предположить, что некоторое число возможностей уже исключено, признать, что речь идет не об описании сна, поэтическом тексте, зашифрованном послании или словах наркомана» [3].
Нельзя сказать, что внешне кажущийся абсурдным текст обладает смыслом, не выдвинув предположения о причине видимой большинству читателей бессмыслицы. Но возможен и иной вариант. Если предположить, что читатель, не знакомый с авторской пресуппозицией, интерпретирует текст по-своему, то он может найти совсем иной смысл, в отличие от заложенного адресантом. Объяснить этот парадокс можно тем, что, если невозможно по каким-то причинам определить авторскую интенцию, реципиент заменяет ее своей, исходя из того, что любое языковое образование должно иметь смысл, чтобы отражать коммуникативную направленность речи. Абсурдный дискурс вполне может скрывать некий изначальный парадокс: создавая текст, автор не вкладывает в него какой-либо весомый смысл, он присутствует лишь прагматически, а реципиент сам видит в дискурсе то, что ему представляется более приемлемым, таким образом, «превращаясь из субъекта действия в объект, которым любуется его создатель-художник» [4].
Однако если сам автор не может определить сути своего абсурдного произведения, имеют ли право читатели и исследователи этого произведения искать в нем смысл? Не проще ли будет довериться застывшей форме, быть может, в ней заключена красота? Именно эта мысль когда-то высказывалась в лингвистике при анализе произведений футуристов и дадаистов: абсурдное произведение привлекает человека именно своей бессмыслицей, потому что она - новшество для читателя. Но на наш взгляд, более значимо то, что абсурд предоставляет читателю неограниченную свободу «смыслотворчества» вполне в духе постмодернистской теории «смерти автора», создавая, тем самым, гораздо более сложное семантическое целое, чем обычный текст.
Заведомо абсурдное высказывание неизбежно обрастает интерпретациями, потому что смысл обеспечивает связь языка с действительностью, лежащей вне его, и тем самым - понимание людьми друг друга. Бессмысленное - это обрыв коммуникации и полное непонимание. Если кто-то говорит, автоматически предполагается, что он намерен что-то сообщить, и даже «темные» места его речи воспринимаются как несущие некоторый смысл. Следовательно, изучение абсурдных форм языка и художественных текстов такого рода может приоткрыть завесу над многими загадками субъективной стороны языковой личности.
Литература
1. Новикова В. Ю. Семантика абсурда. Краснодар, 2005. С. 8.
2. ДелёзЖ. Логика смысла. М., 1995. С. 27.
3. ФукоМ. Археология знания. Киев, 1996. С. 91.
4. Руднев В. П. Словарь культуры ХХ века. М., 1997. С. 13.
"Культурная жизнь Юга России"
№ 2 (31), 2009
V. YU. NOVIKOVA. INTERPRETATION OF THE ABSURD DISCOURSES REVISITED
The article deals with the problem of linguistic description of the notion «absurd» in fiction. The cross-disciplinary problems of nonsense semantic analysis condition the investigation of this term on different levels of language in comparison with notions «sense» and «nonsense» trying to find the answer - what absurd really is and how it's delusive diffuseness blends in with the strong logical causality.
Key words: absurd, sense, meaning, logic, interpretation, recipient, significate.
А. В. Б0НДАРЕНК0 н0м0 loquens vs. н0м0 ridens: язык и смех человека
Статья посвящена лингвофилософскому рассмотрению феноменов языка и смеха в структуре человеческого бытия.
Ключевые слова: язык, смех, лингвистика, онтология.
Человек говорящий и человек смеющийся -как сочетаются эти две способности? Для прояснения данного вопроса попытаемся выявить сущ-ностно-бытийные характеристики языка и смеха.
Язык. Язык повсеместен, вездесущ. Язык тотален и ситуативен, общ и конкретен, нагляден и неуловимо ускользающ, отчасти постигаем, но его природа остается непознанной. Мы полагаем, что язык эзотеричен, ответы на фундаментальные языковедческие вопросы следует искать в онтологии - учении о бытии сущего. Приверженцы онтологизации языка - от Платона до Хайдеггера - рассматривают человека в совокупности со всей его экзистенциальной феноменологией. Действительно, необходимо взглянуть на человека в его differentia specifica, как на вид, по-своему укоренившийся в мироздании, как на микрокосм в макрокосмосе Бытия. Мы определяем язык как способ бытия сознания, для которого открыт смысловой континуум, - сознания созерцающего, воспринимающего, мыслящего, выраженного в поступках. Причем вербализация, как озвученная, так и оформленная графически, есть лишь одна из ипостасей языка (наряду с молчанием, мимикой, жестом, поступком).
Как устроен язык? По Хайдеггеру, он есть дом Бытия. Но какая роль отведена в нем человеку? Хозяин ли он в этом доме? Начнем с того, что человек не единственный, на кого распространяется действие языка. Способностью воспринимать действительность наделены все живые организмы. А если под языком подразумевать некий порядок, логику организации и функционирования любого сущего, то он распространяет свою мощь на все мироздание. Центральным моментом «языковости» следует считать различие. «Не различаю» означает «не вижу», «не понимаю», «не делаю предметом сознания». «Язык бытует как сбывающееся различие мира и вещи. Звон тиши - это не человеческое, человеческое, напротив, по своей сути говорливо. Это такое событие, человеческая сущность, которая находит себя в языке таким образом, что раскрывается сущность языка - звон тиши» [1]. Язык и есть говор Бытия.
Истинное Бытие скрыто от человека за пеленой языка и представляет собой экзистенциальный континуум - семантический вакуум, лишенный дискретных форм и атомарных смыслов. Оно есть Ничто. Бытие формирует в человеке его расположенность. Бытие «говорит» с человеком на языке своих модальностей.
Человек - «волящий» постольку, поскольку ему дарует волю Бытие через язык. Язык из модальностей Бытия и состоит для человека: то, как ему видятся вещи, что он чувствует и как себя ведет. Личность - языковая по сути - есть уникальное сочетание мироотношений, мировоззрений, ценностно-смысловых предпочтений, выражающихся в различных поступках, в поведении в широком смысле. Языковая личность с лингвистической точки зрения - это высказывание, или текст в контексте Бытия. Вот-бытие - это кинокадр: цвета, звуки, движения, ощущения, мысли и переживания. И все это - сущее, имеющее типический и ситуационный смысл. Сущее не обладает однозначным и раз и навсегда закрепленным за ними смыслом. Понятие «смысл» не означает приоритетность, важность, значимость. Здесь нет и не может быть какой-либо иерархии. Смысл - способность сущего пробуждать в нас уникальные переживания. Процесс возникновения смысла задается вероятностным распределением. Смыслы заимствуются из семантического континуума сообразно ситуации, а также с учетом априорного (личностного) опыта и апперцепции. «Если признать, что лоном Бытия являются изначально заданные на континууме (но еще не распакованные) смыслы (языковые по своей природе) <...> становится ясным, что все существующее в Бытии привносится из самого Бытия, из его языковой первоосновы» [2].
Смех. Когда люди улыбаются, шутят, подтрунивают друг над другом, смеются раскатисто или хихикают, придумывают и рассказывают анекдоты, насмехаются, кокетливо отводят взгляд, непристойно намекают, вводя в краску, умиляются, плачут от щекотки и т. д., - все это мы и называем смехом, который оказывается не просто фи-
