CC BY
37
УДК 347
К ИСТОРИИ СТАНОВЛЕНИЯ СУДЕБНО-АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЫ В ДОРЕФОРМЕННОЙ ОСЕТИИ
© 2009 г. Е.И. Кобахидзе
Северо-Осетинский институт гуманитарных North-Osetian Institute of the Humanitarian
и социальных исследований Владикавказского and Social Researches of Vladikavkaz Research
научного центра РАН, Center of the RAS,
362040, г. Владикавказ, пр. Мира, 10 362040, Vladikavkaz, Mir Ave, 10
Анализируется специфика процессов появления и развития судебно-административной системы на Северном Кавказе в конце XVIII - первой половине XIX в. Показывается, какие меры предпринимало кавказское руководство для унификации и стандартизации судебной власти в регионе и как эта деятельность отразилась на функционировании традиционных управленческих структур. Делается вывод о неоднозначных результатах перевода традиционного судопроизводства на общероссийскую законодательную базу, достигнутых ко времени проведения судебной реформы 1864 г.
Ключевые слова: Северный Кавказ, Осетия, обычное право, кодификация, традиционное судопроизводство, государственная судебно-административная система.
Article is devoted to the analysis of specificity ofprocesses of appearance and development ofjudicial-administrative system on Northern Caucasus in the end of XVIII - first half XIX centuries. Shows, what measures the Caucasian administrators for unification and standardizations of judicial power undertook in region and how this activity was reflected in functioning of traditional power structures. The conclusion about ambiguous results of translation of traditional legal proceedings on the Russian legislative base, reached by time of carrying out ofjudicial reform 1864, is done.
Keywords: Northern Caucasus, Ossetia, common law, codification, traditional legal proceedings, state judicial-administrative system.
Становление и развитие российского государственно-административного аппарата на Северном Кавказе отвечали в целом идее укрепления централизованной власти в империи, однако в каждом из регионов края этот процесс отличался своей спецификой; не исключение составляла и Осетия. Включение всей северокавказской окраины в государственное экономическое и политико-правовое пространство настоятельно требовало прежде всего унификации местного управления, приведения его организационных форм в соответствие с теми, что действовали в центральных российских губерниях. Нельзя утверждать, что это была простая задача. Аморфность, институциональная неопределенность традиционного самоуправления, неформальный характер деятельности патриархальных властных структур, их полифункциональность создавали у российских администраторов впечатление того, что горцы не только не имели прежде «никакого порядка», но и «не разумеют необходимости власти» [1, с. 271].
Исходя из стратегических политических задач на Кавказе, российское правительство уже первые свои шаги в административном освоении края связало со сферой судопроизводства, которая ранее других сфер жизнедеятельности горских обществ подверглась стандартизации и унификации в соответствии с общероссийскими установлениями, оказавшись тем основным каналом, по которому проникновение государственно-административных методов управления в общественный быт горцев шло наиболее интенсивно. Деятельность кавказского руководства коснулась в первую очередь низовых управленческих структур в горских обществах Центрального Кавказа и отразилась главным образом на организации судебно-
процессуальной деятельности, в которой получила распространение практика использования общероссийских законоположений, что в значительной мере ограничило функциональные полномочия традиционных посреднических судов.
Первым официальным государственным учреждением, в котором апробировались законы Российской империи применительно к населению преимущественно предгорных территорий Северного Кавказа, стал открытый в 1793 г. Верхний пограничный суд в Моздоке [2], который предназначался для рассмотрения уголовных дел «всех вообще азиатцев, под зависимостью военного губернатора в сей (Кавказской. -Е.К.) губернии обитающих», и стал высшей апелляционной инстанцией для кабардинских родовых судов, где производство дел велось по «их обрядам». Введение российского законодательства для «азиатцев» мотивировалось тем, «дабы чрез сей предмет колико можно приблизить их к познанию и повиновению правам российским...» [3, с. 743].
Однако уже это судебное учреждение наглядно продемонстрировало принципиальную несовместимость российского судопроизводства с традиционной юридической практикой северокавказских народов, поскольку изъятие из подсудности посреднического суда дел «кро-вомщения» и причисление их к разряду уголовных, каковыми они представлялись в соответствии с российским законодательством, не только предусматривало иную систему наказаний, несвойственную обычно-правовым механизмам регулирования подобных конфликтов, но и отнимало у суда одну из важнейших его функций защитника гражданских прав общинников.
Достаточно красноречиво об этом свидетельствует, например, дело от 17 июня 1797 г. об убийстве моздокского жителя «новокрещенного осетинца Матвея Андреева», «Тагаурскош уезда деревни Ламардон осетинцем Киличем Диоевым», переданное в Верхний пограничный суд моздокским комендантом полковником Тогано-вым [4, л. 37-44]. Суд определил меру наказания: «75 ударов, на лбу и щеках поставить клеймо и сослать в вечную ссылку в Нерчинские заводы» [4, л. 43], а саму «экзекуцию над оным Киличем Диоевым» постановил устроить «на месте преступления в городе Моздоке на улице подле дома осетинца Николая Христофорова, дабы всяк из живущих здесь в Моздоке разного звания из азиатских народов определенное нападение видеть мог, и чрез то поудержать из них некоторых от подобных преступлений или и других злодеяний, имели в сердцах своих страх...» [4, л. 43-43 об.].
Разделение сферы судебной деятельности на гражданскую и уголовную и соответствующее использование в судопроизводстве традиционной и государственной моделей применялось и в горных областях, где судейские функции в случае уголовного разбирательства возлагались на начальников военных гарнизонов - «кордонных начальников» [3, с. 748]. Однако недостаточная осведомленность российских администраторов об особенностях общественного строя местных народов и их обычном праве существенно ограничивала возможности контроля и управления, в связи с чем главнокомандующим на Кавказе генералом А.П. Ермоловым, учредившим «Временный суд» в Кабарде (1822), было предписано собрать подробные сведения об обычном праве кабардинцев [5, с. 18].
Однако вскоре и дела гражданского характера, решение которых до сих пор оставалось исключительной прерогативой традиционных институтов, также перешли в ведение государственных инстанций. Именно на таких основаниях начал действовать созданный в 1828 г. Владикавказский инородный суд, предназначенный для разбора дел осетинских и ингушских обществ. Как предполагалось, он должен был функционировать на основе единых для всех судебных учреждений Северного Кавказа правил, в разрешении же гражданских дел необходимо было исходить из установлений адата [6, с. 84-85].
Работа Владикавказского инородного суда должна была осуществляться постоянным судейским составом, сформированным из «почтеннейших владельцев» и старшин горских обществ, избранных сроком на один год. В отдельных случаях разбирательства допускалось и участие «народных депутатов» - представителей низших сословий, обладавших, впрочем, лишь правом совещательного голоса. Председательствовать в суде назначался владикавказский комендант. Реорганизация в 1831 г. Владикавказского инородного суда в окружной привела к передаче в его ведение также уголовных дел [7], при разборе которых, как и гражданских, указано было руководствоваться правилами, изложенными в «Учреждении о губерниях» 1775-1780 гг. Этот шаг наряду с назначаемостью судей и должностным оформлением судейских полномочий радикально изменил и характер самого су-
допроизводства, предназначенного для разбора дел осетин и ингушей.
Однако опыт с поспешным переводом судебно-про-цессуальной деятельности, осуществляемой в горской среде, на общероссийскую законодательную базу оказался крайне неудачным, показав, насколько неадаптированной к местным условиям была система общегосударственных законоположений. Кроме того, принципы, на которых выстраивалась деятельность нового судебно-административного учреждения, не могли обеспечить ему популярность среди населения, даже несмотря на присутствие «народных депутатов». В результате Владикавказский окружной суд образца 1831 г. превратился в государственный судебно-административный институт и стал централизованной судебной инстанцией, в которой все этапы судебного производства были приведены в соответствие с российскими судебно-процессуальными порядками. Именно это обстоятельство и предопределило провал предпринятого правительством мероприятия по утверждению у горцев «прочного... гражданского образования» [8], в результате чего высшая кавказская администрация уже через пять лет после введения Владикавказского окружного суда была вынуждена отказаться не только от этого учреждения, но и от самой идеи перевода местного судопроизводства на общероссийскую законодательную базу в рамках официального судебно-административного института. Российское законодательство применительно к горцам было отменено, а судопроизводство вновь стало вершиться в самих обществах в соответствии с обычно-правовыми нормами под надзором помощников приставов.
Уже в этот начальный период становления административного аппарата на Центральном Кавказе прокурорский надзор нередко сливался с управлением местными народами [9]. Российским чиновникам приходилось иметь дело с решениями низших инстанций, принятых на основе адатов, мало или вовсе незнакомым представителям российской администрации. Это обстоятельство весьма затрудняло проверку соответствия принятого решения действительно существовавшему адат-ному положению - для этой цели нужно было обращаться либо к лояльным местным жителям, сведущим в обычном праве, либо привлекать особых переводчиков. Некоторую помощь оказывали древние сборники адатов, имевшиеся на Северо-Восточном Кавказе (в Дагестане), составленные в течение Х1-Х11 и XVI вв. местными правителями или кадиями. После учреждения Моздокского Верхнего пограничного суда появились книги «древних обрядов», пересмотренные «народным условием после чумы» 1807 г., в которых были зафиксированы нормы обычного права и шариата у кабардинцев и балкарцев, используемые в качестве руководства для местных судов. «Прокламации» 1822 г., объявленные А.П. Ермоловым «всему кабардинскому народу», стали источником «дополнительного обряда», внесшего существенные изменения как в прежнюю практику судопроизводства, так и в правоотношения различных сословий Кабарды и Балкарии. Одновременно «дополнительным обрядом» устанавливались границы компе-
тенции адата, шариата и российского законодательства [10, с. 257-264].
Позднее всего была произведена первая кодификация осетинских адатов. Эта работа стала одним из направлений более широкой деятельности по изучению быта различных кавказских народов, инициированной министром финансов Канкриным. Начавшись в 1827 г., сбор сведений завершился изданием в 1836 г. «Обозрения Российских владений за Кавказом», отдельный раздел в котором представило «описание юридических обычаев осетин», живущих за Кавказским хребтом, сделанное А. Яновским. Основное внимание составитель уделил уголовному праву, судопроизводству, наследственному праву и семейно-брачным отношениям.
Внутриполитические условия в регионе, связанные с развертывавшимся движением под руководством Шамиля, представляли серьезную угрозу «русскому делу» на всем Северном Кавказе. Реальная задача укрепления административных позиций империи требовала совершенствования системы управления, что в свою очередь обусловило острую необходимость более пристального ознакомления с обычно-правовой основой жизнедеятельности горских обществ. «Предначертанный Г.И. план общего усмирения кавказских племен основан на той главной мысли, что оно возможно только посредством постепенного овладения всеми, или большею частью способов, какие теперь имеют горцы к своему существованию, дабы стеснив их чрез то в общественном и частном их быте до возможной степени, вынудить их к безусловной покорности воле правительства», - такова была позиция государя [11].
Провозглашенная императором стратегия выдвинула на повестку дня очередной социальный заказ - как можно полнее и ближе познакомиться как с обычно-правовой нормативной системой организации жизнедеятельности всех народностей, населявших Северный Кавказ, так и с основными положениями шариата, использовавшегося у большинства из них наряду с адатом. Вот почему командование Кавказской военной линии в начале 40-х гг. XIX в. приступило к сбору и записи адатов кавказских горцев по единой и довольно широкой программе, автором которой стал подполковник Бибиков. В своих докладах на имя главноуправляющего на Кавказе он аргументировал необходимость близкого ознакомления с обычным правом горцев преждевременностью и даже опасностью введения «между горцами русского узаконения», поскольку эти меры вооружили против российской власти местную социальную элиту [10, с. 87-92]. В декабре 1842 г. проект программы по сбору сведений об обычном праве северокавказских народов получил одобрение командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенанта Гурко, и по его предписанию от 29 марта 1843 г. эта работа началась.
Двенадцать пунктов утвержденной программы по сбору сведений об адатах охватывали различные сферы действия обычного права и традиционного судопроизводства горцев, но особо интересовали правительство сословная структура каждого из горских обществ и правоотношения между различными сословиями. Несмотря
на обширность, программа все же отличалась неполнотой: в ней никак не затрагивались такие важные аспекты, как социальная организация и самоуправление в горских обществах, сфера их политических взаимоотношений, формы землевладения и землепользования, вопросы вещного и обязательственного права и т.п. На практике при сборе данных об обычно-правовых установлениях нередки бывали случаи отступлений от программного перечня пунктов, чем объясняются различия в структуре подготовленных вскоре сборников адатов.
Основой для записей адатов послужили опросы «почетнейших стариков всех племен», а также сведения, предоставляемые Кабардинским временным судом. Сбор и кодификация норм обычного права, а заодно и перевод книг шариата поручались местным уроженцам, состоявшим в офицерском звании в российской армии [10, с. 93]. Общее руководство деятельностью по сбору и записи обычно-правовых норм должны были осуществлять начальники управлений.
Результатом этой работы явились первые систематизированные сборники адатов, давшие богатейший материал по социальным отношениям у некоторых народов Северного Кавказа. Наиболее удачным считался свод адатов «кабардинцев и прилегающих к ним племен (мал-карцев и дигорцев)», составленный под руководством начальника центра Кавказской линии генерал-майора князя Голицына (1844), поскольку именно этот свод наилучшим образом отвечал целям и задачам правительственной программы по систематизации и кодификации норм обычного права. Наряду с другими свое место в этом сборнике занял раздел «Древние обряды Дигорско-го общества (осетин)». Сборник адатов «кавказских горцев Владикавказского округа» 1844 г., составленный капитаном Норденстренгом, включал в себя материалы по обычному праву осетин и чеченцев, но существенным недостатком свода стала неразделенность их адатов, что уже в то время затрудняло специальное изучение обычаев каждого из этих народов.
Большую ценность представлял сборник 1845 г., подготовленный при непосредственном участии бывшего судьи Екатеринодарского окружного суда войскового старшины Кучерова, работавшего на Северо -Западном Кавказе. Значимость этого первого опыта обстоятельного изучения адатов причерноморских адыгов обусловлена прежде всего тем, что большая часть населения края переселилась в Турцию на заключительном этапе Кавказской войны, и сборник Кучерова остался чуть ли не единственным исследованием организации социальной жизни це -лого ряда западно-адыгских народов.
Сборник 1843 г., составленный под руководством начальника левого фланга Кавказской линии генерал-майора Фрейтага, вышел далеко за пределы предложенной программы. Записи адатов чеченцев и кумыков дополнены в нем, «для большей полноты и ясности предмета» [10, с. 57], комментариями самого составителя об истории управления у этих народов и тех изменениях, которые произошли в их общественной жизни под влиянием идей мюридизма и административной деятельности Шамиля. Однако, несмотря на обстоятельность про-
веденного исследования, сборник Фрейтага мало отвечал исключительно практическим соображениям кавказского руководства и тем потребностям организации административного управления в регионе, ради которых и была предпринята работа по изучению быта кавказских горцев, будучи по сути «объяснительной запиской к сборнику адатов» [10, с. 58]. Эти же замечания, впрочем, справедливы и для сборника Кучерова.
Общий свод адатов Северного Кавказа, собранных в течение 1843-1845 гг., был подготовлен в 1847 г. по поручению горного управления капитаном генштаба Ольшевским, который использовал для этой цели не только имевшиеся в его распоряжении предыдущие сборники, но и собственные наблюдения и сведения, полученные из расспросов местных жителей, особенно значимые относительно обычного права горцев правого фланга Кавказской линии, откуда прежде не поступало никаких данных. Отмечая в целом несомненный вклад Ольшевского в пополнение имеющихся материалов относительно обычно-правовых систем северокавказских народов, Ф.И. Леонтович в комментариях к своему известному труду «Адаты кавказских горцев» довольно критически оценивает его сборник, поскольку сам свод «далеко не обнимает всего материала, на основании которого он составлен» и «вообще отличается обобщением детальных правил, встречающихся в сборниках адатов отдельных местностей, что не всегда ведет к верному изображению сущности адата» [10, с. 64]. Сочтя недостатки свода Ольшевского значительными, кавказское начальство не приняло его в качестве «руководства» в горском управлении, однако использовало программу самого Ольшевского по сбору дополнительных сведений о размере калыма и штрафов за различные преступления. Эту работу выполнила специально созданная «для разбора народных дел» комиссия, учрежденная во Владикавказе по распоряжению начальника округа [10, с. 109]. В результате появилось еще три сборника (1849), детализирующих ряд положений обычного права у кавказских горцев.
Составленные в течение 40-х гг. XIX в. сборники адатов нашли практическое применение как руководство к принятию судебных решений в деятельности народных судов, учрежденных в 1847 г. и появившихся в каждом из приставств Владикавказского военного округа [1, с. 313]. Но верховная прерогатива вынесения окончательного судебного решения уже официально отошла к ведению российской администрации в лице приставов и их помощников на местах. Дела, казавшиеся местным администраторам наиболее выдающимися, передавались коменданту Владикавказа [12]. Такое положение сохранялось вплоть до конца 50-х гг., когда на Северном Кавказе была упразднена система приставств и введено окружное управление, под которое в границах Военно-Осетинского округа подпадала и Осетия.
Однако, несмотря на масштабность проделанной работы по сбору и кодификации обычного права горцев, она не могла удовлетворять ни назревшим потребностям реформирования всей системы управления Северным Кавказом, ставшим очевидными после окончательного «замирения» региона, ни общим тенденциям социально-
экономического развития российского общества, стоящего на пороге значительных преобразований.
Неполнота имеющихся сведений о правах и обязанностях различных социальных категорий северокавказских обществ вновь заставила вернуться к сбору и записи их обычно-правовых норм в период подготовки крестьянской и земельной реформы на Северном Кавказе в первой половине 60-х гг. XIX в. Другим мотивом, по которому представлялось необходимым снова обратиться к подобной деятельности, явились судебно-админист-ративные реформы, к проведению которых в горных областях Северного Кавказа правительство приступило после окончания Кавказской войны. Свою роль сыграло также и то, что глубокие познания в обычном праве горцев дали бы правительству стратегические преимущества в политико-идеологическом противостоянии с мусульманским духовенством, всегда представлявшим серьезную помеху в деле «умиротворения» края. Сборники адатов конца 50 - начала 60-х гг. предназначались уже в качестве официального руководства для горских судов при разбирательстве дел по адату и шариату.
Кавказская администрация широко использовала накопившийся опыт систематизации народных правовых обычаев. В конце 50 - начале 60-х гг. появились своды адатов народов, проживающих в Терской и Дагестанской областях; в их числе - два сборника Военно-Осетинского округа (1859, 1865-1866) и три сборника Нагорного (1864), Ингушского (1864-1865) и Кумыкского (1865) округов. Представленные в них сведения собирались под руководством окружных начальников на основе единой программы, основное место в которой отводилось уголовному праву и процессуальным действиям, применяемым в традиционном судопроизводстве. Материалами к сводам послужили «бывшие уже в суде примеры», показания депутатов окружных судов и «сведущих по сему стариков» [10, с. 70]. Собирая данные об обычном праве горцев, составители сборников отмечали сложность своей работы, обусловленную сущностными особенностями традиционной юридической системы: множественностью и ситуативной изменчивостью адатных норм, их устной трансляцией и т.п. [10, с. 68]. Уже в конце 60-х гг. сборники адатов служили основанием для разбора дел в народных судах и на народных собраниях в самих обществах в соответствующих случаях судебного разбирательства.
Систематизируя и кодифицируя обычно-правовые установления кавказских горцев в 40-60-х гг. XIX в., российские власти имели в виду постепенно приспособить нормы обычного права к законам Российской империи, действуя при этом вполне в духе регионализма. С другой стороны, взаимная адаптация различных по социальной природе нормативных систем грозила затянуться, а вполне объективный временной фактор, вмешивавшийся в правительственные планы по «окончательному покорению» Кавказа, становился очевидной помехой в стремлении к скорейшему «обрусению» края.
Особо показательным примером такого форсированного «приспособления» служит инициатива начальника Военно-Осетинского округа полковника
Муссы Кундухова по отмене «вредных» народных обычаев у осетин и замене их новыми, осуществленная «с общего народного согласия» на «общем величайшем народном сборе» [13, с. 55]. Затеяв столь ответственное мероприятие, Кундухов ссылался на несоответствие прежних адатов «духу настоящего времени», определяя их «обременительными и разоряющими домашнее благосостояние» [13, с. 56]. Новые правила, введенные Кундуховым, облекались в форму правового обычая и легитимировались решением народного собрания по образу маслагатного соглашения. Однако чтобы придать нововведениям документальный характер и законодательную силу, потребовались подписи народных представителей, утверждение начальства и объявленная санкция за неисполнение в виде довольно крупного денежного штрафа в 100 р. серебром. «Народное постановление» закреплялось соответствующим циркуляром самого начальника округа; контроль же за исполнением «народного решения» возлагался на «старшин», обязанных докладывать своему начальству обо всех случаях нарушения нового порядка [13, с. 61-62].
Новые постановления касались в основном уголовно-правовой сферы применения адатов. Так, строго воспрещалось кровомщение, проводилось различие между непредумышленным убийством (в том числе убийством по неосторожности) и преднамеренным. В первом случае после предварительного «законного» разбирательства виновный должен был понести наказание в соответствии с российским законодательством, во втором - мера наказания определялась народным судом (медиаторами). Таким образом разграничивались гражданско-правовая и уголовно-правовая ответственность, которую в обоих случаях в соответствии с обычным правом определяла единая система наказаний с ее основной идеей возмещения нанесенного ущерба. Коррективы, вносившиеся в судебно-процессуальные действия, существенным образом меняли не только сам порядок традиционного судопроизводства, но и социальные функции посреднического суда. Отменялся принцип объективной ответственности, как объявлялась «бессмысленной» и очистительная присяга - в случае процессуальной необходимости она заменялась присягой, «установленной религией и утвержденной законом правительства» [13, с. 58]. Были пересмотрены также и некоторые частные аспекты гражданско -правовых отношений, касающихся левирата, брачного выкупа, наследственного права, поминальных расходов.Практика изменения адатных норм вообще характерна для обычного права народов Северного Кавказа, одним из источников которого являются решения народных собраний. Но в этом случае правовая новация вплетается в существующую нормативную систему и приобретает обязательный характер в силу нормотворческой функции общественной власти, реализуемой ее основным институтом - народным собранием. Контроль же за соблюдением нового правового обычая ложился на старших членов семейно -родственных коллективов, авторитет которых становился гарантом его исполне-
ния; санкция за нарушение правового обычая определялась медиаторами. Однако волевое администрирование государственных чиновников искусственно изымало нормотворческий аспект из важнейших властно-управленческих прерогатив традиционной власти, урезая полномочия народного собрания и выводя функции контроля за пределы семейно-родственного союза и территориальной общины в целом.
Конец 50-х гг. ознаменовался конкретными шагами правительства, направленными на унификацию и формализацию судопроизводства у народов, населявших Левое крыло Кавказской линии. Административно-территориальные преобразования 1858 г., произведенные А.И. Барятинским на Кавказской линии в целях упорядочения структуры военно-народного управления [14], повлекли за собой и реорганизацию судеб-но-административной системы, направленную главным образом на унификацию судопроизводства и расширение исполнительных прерогатив окружных начальников [1, с. 237-238]. Вместо народных судов, действовавших прежде в каждом из подведомственных Владикавказскому коменданту приставств, учреждался окружной народный суд; помощникам окружного начальника по участкам предоставлялось право судебного разбирательства и вынесения окончательного решения по поводу «лишь немногосложных словесных жалоб». Произведенное участковым помощником словесное разбирательство требовалось зафиксировать в специальном журнале для введения «единообразного во всех участковых управлениях» образа действий [1, с. 237; 15] Апелляционной инстанцией в этих случаях являлся начальник округа.
В результате реорганизации судопроизводства обычно-правовая основа судебной процедуры формально сохранялась, но качественно видоизменялась в соответствии с интересами администрации: так, при вынесении приговоров за проступки, требующие «по народному обычаю» наложения штрафов (переводившихся заодно в денежные суммы - до 15 р. серебром), признавалось необходимым присутствие трех старшин, обладавших, однако, только совещательным голосом. Словесная жалоба, которую удовлетворяла большая сумма штрафа, разбиралась уже в окружном народном суде в соответствии с распоряжениями окружного начальства [1, с. 238].
Стандартизация управления в различных областях региона требовала и соответствующих изменений в су-дебно-процессуальной сфере. Реформа судебной системы 1864 г. положила начало дальнейшей последовательно направленной деятельности правительства на всемерную формализацию и бюрократизацию местного судопроизводства [1, с. 313], в основе изменений которого лежала идея унификации судебных установлений для гражданского, военного и горского населения Северного Кавказа.
Литература
1. Материалы по истории осетинского народа : сб. док. по истории завоевания осетин русским царизмом / сост. В.С. Гальцев. Орджоникидзе, 1942. Т. 2.
2. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год : в 3 ч. СПб., 1869. Ч. 2. С. 265.
3. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, 1866-1904 (далее - АКАК). Т. 1.
4. Центральный государственный архив РСО-А. Ф. 244. Оп. 1. Д. 595.
5. Гарданов В.К. Обычное право как источник для изучения социальных отношений у народов Северного Кавказа в XVIII - начале XIX вв. // Советская этнография. 1960. № 5.
6. Блиева З.М. Система управления на Северном Кавказе в конце XVIII - первой трети XIX века. Владикавказ, 1992.
7. АКАК. Т. VII. С. 373-374.
8. Там же. Т. VIII. С. 831.
Поступила в редакцию
9. Зозуля И.В. История развития судебной системы на Северном Кавказе во второй половине XIX - начале XX века : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Ставрополь, 1999.
10. Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. Одесса, 1882-1883. Вып. 1.
11. АКАК. Т. IX. С. 244.
12. Лавров Д. Заметки об Осетии и осетинах : сб. материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1883. Т. 3. С. 292.
13. Леонтович Ф.И. Указ. соч. Вып. 2.
14. АКАК. Т. XII. С. 1287-1290, 1277.
15. Отдел рукописных фондов Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1. Л. 11-12.
28 февраля 2008 г
