CC BY
0УДК 930.85
DOI: 10.24412/2070-9773-2024-6-86-96
Дата поступления (Submitted) 03.06.2024
Дата принятия к печати (Accepted) 13.06.2024
ВЕРА БОРИСОВНА ТИХОНОВА
доцент кафедры общественных наук, кандидат культурологии Санкт-Петербургский государственный университет промышленных технологий и дизайна 191186, Санкт-Петербург, ул. Большая Морская, 18
e-mail: veritas_24@mail.ru
К характеристике вероисповедных границ в России XVII в.
Аннотация. Статья посвящена вероисповедным границам России XVII в. Рассматриваются характерные черты духовных границ, пролегавших в раннее Новое время между русским православием и другими христианскими конфессиями. В контексте духовных границ XVII в. рассмотрены также отношения русских к единоверцам - православным выходцам с Востока и из Речи Посполитой. А также - особенности противостояния в ходе раннего раскола между старообрядцами и никонианами, сформировавшими новые духовные границы уже внутри русского православия. Основываясь на междисциплинарном подходе, учитывая исторические, культурологические, философские исследования, автор характеризует различные аспекты вероисповедных границ допетровской России: в т.ч. различия в отношении к католикам и протестантам; черты охранительной политики при первых Романовых; особенности духовных границ и проблемы их нарушения. Также выделены основные этапы трансформации вероисповедных границ России XVII в.: негативизация отношения к иноверцам и тенденции к укреплению духовных рубежей после Смуты; жесткая охранительная политика при первом Романове и почти полное закрытие вероисповедных границ; повышение интереса к духовным влияниям с православного Востока и из Речи Посполитой, проявившее тенденции к размыванию духовных границ; проведение церковной реформы в духе соответствия зарубежным единоверцам и начало противостояния сторонников и противников сохранения прежних вероисповедных границ России; формирование новых духовных границ внутри русского православия - между реформированной официальной Церковью и старообрядчеством.
Ключевые слова: вероисповедные границы, православие, католицизм, протестантизм, православные единоверцы, охранительная политика, церковный раскол, секуляризация
On the characteristics of religious boundaries in Russia in the 17th century
VERA B. TICHONOVA
Docent, candidate of cultural science St. Petersburg State University of Industrial Technology and Design, 191186, St. Petersburg, ul. Bolshaya Morskaya, 18 e-mail: veritas_24@mail.ru
Abstract. The article is devoted to the religious borders of Russia in the 17th century. The characteristic features of the spiritual boundaries that ran in the early modern era between Russian Orthodoxy and other Christian denominations are examined. In the context of the spiritual boundaries of the 17th century. The relations of Russians to fellow believers - Orthodox immigrants from the East and the Polish-Lithuanian Commonwealth - are also considered. And also - the peculiarities of the confrontation during the early schism between the Old Believers and the Nikonians, who formed new spiritual boundaries within Russian Orthodoxy. Based on an interdisciplinary approach, taking into account historical, cultural, and philosophical studies, the author characterizes various aspects of the religious boundaries of pre-Petrine Russia: differences in attitudes towards Catholics and Protestants; features of the protective policy under the first Romanovs; features of spiritual boundaries and problems of violating them. The main stages of the transformation of the religious borders of Russia in the 17th century are also highlighted: the negativization of attitudes towards people of other faiths and the tendency to strengthen spiritual boundaries after the Time of Troubles; a strict protective policy under the first Romanov and the almost complete closure of religious borders; increased interest in spiritual influences from the Orthodox East and the Polish-Lithuanian Commonwealth, which showed tendencies towards blurring spiritual boundaries; carrying out church reform in the spirit of compliance with foreign co-re-
ligionists and the beginning of a confrontation between supporters and opponents of maintaining the former religious borders of Russia; the formation of new spiritual boundaries within Russian Orthodoxy - between the reformed official Church and the Old Believers.
Keywords: religious boundaries, Orthodoxy, Catholicism, Protestantism, Orthodox co-religionists, protective policy, church schism, secularization
Понятие «граница» в современном научном знании может рассматриваться достаточно широко, как в социально-гуманитарных, так и в точных и естественных дисциплинах. Для длительного периода в истории человечества безусловно важнейшими из границ являлись границы религиозные, вероисповедные, которые часто имели более существенное значение, нежели границы географические, этнические или национальные. В отечественной истории выделяется период Средневековья и раннего Нового времени, когда религиозные границы, пролегавшие между православием и иными конфессиями, подчеркивали спиритуалистический характер русской культуры, обуславливая почти исключительно вероисповедный принцип отношения к соседним народам. Эта статья посвящена вероисповедным границам, разделявшим в XVII в. Московское государство и страны Европы. На основе междисциплинарного подхода, свойственного исторической антропологии, рассматриваются особенности вероисповедного принципа восприятия православными русскими католиков и протестантов в условиях перехода России к Новому времени, затрагиваются различные аспекты вероисповедных границ в отечественной культуре XVII в.
Проблематика вероисповедных различий и отношений между русскими и европейцами в допетровский период рассматривается в целом ряде исторических, философских, культурологических исследований. При этом специальных работ, посвященных вероисповедным границам России в XVII в., практически нет. В лучшем случае ученые лишь констатируют факт наличия духовных рубежей Московского государства. Можно предположить, что объясняется это кажущейся самоочевидностью присутствия вероисповедных границ, которая не предполагала углубления в эту тематику. При этом, во многих исследованиях, посвященных истории России XVII в. и ее духовной культуре, проблема вероисповедных границ явственно присутствует. Пожалуй, наиболее выражено обращение к тематике духовных границ России в работах Н. Ф. Каптерева, А. В. Карташова, В. О. Ключевского, Н. И. Костомарова, А. С. Лаппо-Данилевского, С. Ф. Платонова, Д. В. Цветаева [1; 2; 3; 4; 5; 6; 7; 8; 9; 10; 11; 12; 13; 14]. Среди исследований конца XX - начала XXI вв. в контексте исследуемой темы следует отметить работы ряда философов и историков: А. Ф. Замалеева, А. В. Крамера, С. В. Лобачева, В. С. Никоненко, А. М. Панченко, Р. Г. Скрынникова [15; 16; 17; 18; 19; 20; 21]. Следует заметить, что особенно существенный вклад в
изучение и осмысление духовных границ между Россией и Европой в рассматриваемый период внесли исследования А. С. Лаппо-Данилевско-го. К числу основных источников по проблеме духовных границ России XVII в. можно отнести церковно-учительные и полемические произведения, публицистическую, художественную, мемуарную литературу. Последняя для рассматриваемой эпохи, представлена, главным образом, сочинениями европейских дипломатов и путешественников. Заметим, что, учитывая только лишь начавшийся в то время в России процесс секуляризации, вероисповедные границы могли проявиться практически в любых русских нар-ративах XVII в., вплоть до приказной документации.
По мнению ряда современных ученых, в России XVII в. господствующим принципом мировосприятия был вероисповедный, «поглощавший» национальные черты [22, с. 38-41; 23, с.16, 18, 22]. Еще С. М. Соловьёв утверждал, что православие, длительный период служившее «духовной границей» Руси, со временем превратилось в основу для русской народности [24, с. 62]. Сформировались вероисповедные границы Руси, очевидно, еще в раннем Средневековье, и особенно устойчивыми оказались в отношении католических стран Европы. В науке есть известное представление о том, что стойкое неприятие католицизма и католиков было воспитано на Руси опекавшими ее константинопольскими церковными властями [4, с. 276-277; 25, с. 56-57]. Этот взгляд на причину изоляции Московской Руси высказал еще в XVII в. католик-миссионер Ю. Крижанич, видевший второй важнейшей причиной неприязни русских к европейцам отчуждение от России самого Запада, враждебность Европы по отношению к русским, выраженную в сочинениях современников-иностранцев о Московии [26, с.157; 27, с. 515,459,461-462]. Презрительным отношением к России и ее народу объяснял недоверие русских к европейцам в XVI-XVII вв. и Н. И. Костомаров [8, с. 192, 204-205]. Можно встретить в исторической литературе и точку зрения, согласно которой развитие у русских неприязни к католическим странам было обусловлено, во-первых, разобщением Руси с Западом и изоляцией от него в период монгольского ига, а во-вторых, политикой самого латинского Запада, стремившегося подчинить себе Русь [28, с.7-8].
И все же чаще именно давней нетерпимостью к «латинянам» и «латинству» объясняется отношение русских в эпоху Московского царства ко всем европейцам: это объяснение встречается
и в записках иностранных наблюдателей XVII в. [29, с. 299; 30, с. 368; 26, с. 109, 112-113], и в работах ученых, исследовавших этот период [7, с. 373; 31, с. 67; 18, с. 105-106; 16, с. 87]. Выраженное неодобрение контактов с представителями иных конфессий присутствовало уже в «Поучении» Феодосия Печерского, рекомендовавшего духовным чадам, стремившимся к религиозному спасению, не только гнушаться чужих нравов, но даже не принимать пищу из одной посуды с иноверцами [32, с. 170,174] В покаянных книгах, включая XVII в., вопросы для исповеди мирянам, касаясь возможного пребывания «в полону», или «своею волею» в иных странах, предполагали такие прегрешения, как участие в совместных с иноверцами трапезах, молитва в чужих храмах по «чужому закону», отношения с «неверными жёнами» и женитьбу на них [33, с. 171] В Кормчих книгах, и русского Средневековья, и XVII в., содержались весьма строгие правила общения православных, как священнослужителей, так и мирян, с любыми иноверцами, определявшимися как еретики [34, с. 78,79,83, 103, 108-110; 31, с.68-69].
А. С. Лаппо-Данилевский отмечал наиболее характерным именно вероисповедный момент в неприятии русскими европейцев, поскольку все исходившее с Запада воспринималось как ересь. Учёный выделял вероисповедную оценку в качестве основной особенности восприятия культурных явлений, присущей как Средневековью, так и XVI-XVII вв., причем и в России, и в Европе. При этом в России, по мнению историка, вероисповедная точка зрения на иностранное культурное влияние сохраняла силу дольше, чем на Западе [10, с. 17-18].
Иностранные мемуаристы XVI-XVII вв. нередко писали о недоверчивости и подозрительности русских к другим народам. Общим местом в ряде отзывов европейцев о России XVII в. было упоминание о недозволении русскими посещать свои храмы иноверцам: если иностранец из любопытства проникал в русский храм, его тотчас же выводили оттуда, после чего выметали в храме пол, чтобы «очистить от осквернения» [35, с. 236-237; 36, с. 188; 29, с. 282; 37, с. 70]. Аналогично упоминание А. Мейерберга об инциденте с выносом хозяином-священником икон из комнаты, где остановились на ночлег имперские послы [37, с. 78]. Однако, то, что выглядело сомнительным в глазах иноземцев, вполне соответствовало каноническим правилам православия: Кормчие книги запрещали как допускать в православные храмы иноверцев, так и проводить богослужения в присутствии последних. Ни молиться вместе с иноверцами, ни оставлять на их попечение священных предметов было нельзя [34, с. 79,103, 110].
Европейские наблюдатели XVII в. также отмечали, что русские не проявляли должной доброжелательности по отношению к иностранцам,
не выказывая желания подать им руки, хотя бы из гостеприимства [29, С. 172-173; 37, с. 77]. При этом обращают на себя внимание наблюдения некоторых иностранных мемуаристов, отметивших у русского простонародья скорее страх перед иноземцами, нежели высокомерие или ненависть [29, с. 39,41; 30, с. 344, 349]. Что касается верхов московского общества, то особенно возмущал европейских дипломатов известный обычай мытья рук русскими царями во время аудиенций, бытовавший при московском дворе в XVI-XVII вв. [38, с. 138; 29, с. 51; 37, с. 85; 30, с. 317]. Уже упомянутый А. Мейерберг с обидой писал, что русские опасаются осквернить себя прикосновением к иноверцам, считая последних «погаными» [37, с. 77].
В отмеченных иностранцами фактах, вероятнее всего, нужно видеть не что иное, как соблюдение православными своей вероисповедной границы. Обратим внимание на известное объяснение неприятия русскими иноверцев идеей сохранения чистоты православия, понимавшейся в т.ч. и буквально. По мнению ряда исследователей, указанная идея стала заметной после падения Византии, когда Московское государство ощутило себя последним хранителем православной веры. Проблема сохранения чистоты православия актуализировалась в XVII в., в условиях усиления западного влияния [39, с. 5254; 4, с. 386-388; 5, с. 101, 125, 159; 11, с. 81-82; 12, с. 65-66; 21, с. 306-307,314]. Существует весьма обоснованная точка зрения, согласно которой особо способствовало негативизации отношения русских к иноверцам Смутное время, когда в России оказалось множество враждебно настроенных иностранцев, демонстрировавших свое пренебрежение к восточному христианству, безжалостно грабивших и убивавших православное население [28, с. 24; 5, с. 90, 118; 17, с. 37, 45; 13, с. 22; 14, с. 628-629; 40, с. 32-42,62-67; 25, с. 56, 340]. Весьма логично предположить, что подобная ситуация должна была вызвать стремление к тому, чтобы отгородиться от подобных соседей.
Можно вспомнить также точку зрения Д. В. Цветаева, который считал, что известные факты настороженного, даже неприязненного отношения русских к выходцам из Европы невозможно объяснить только религиозной или национальной нетерпимостью. Среди причин, по которым русское население с недоверием, а то и страхом относилось к иноверцам историк называет «неприглядное» поведение самих иностранцев в России - например, наемных солдат, которые грабили местное население, а также факты «нравственной распущенности» протестантов, живших в России. Историк обозначил ряд негативных черт европейцев, вызывавших осуждение среди русских: меркантильность и стремление к максимальной выгоде, показная значимость, подчеркнутая роскошь [14, с. 279,
281].
Особенностью вероисповедных границ России во второй четверти XVII в. стала охранительная политика патриарха Филарета, призванная свести к минимуму влияние иноверцев на русское общество. Среди охранительных мер, на которые пошло правительство Михаила Федоровича, особенно выделялись именно направленные на укрепление вероисповедных рубежей страны. В целях обеспечения неприкосновенности православного учения и оберегания традиционных устоев, московские церковные и светские власти стремились пресекать всякое сближение русских с иностранцами [39, с. 52-54; 5, с. 110-111, 117-118, 125]. Можно сказать, что в тот период религиозная граница России оказалась на замке.
Следует отметить, что охранительная политика первых Романовых касалась не только католиков и протестантов, но и единоверцев -выходцев с православного Востока и из Речи Посполитой, которые в первой половине XVII в. воспринимались в России крайне неоднозначно. Нередко отмечается противоречивое отношение к «грекам» во второй половине XV-XVII вв., которое считается обусловленным Флорентийской унией. Особенно заметно подозрительное отношение к выходцам с православного Востока у старообрядческих авторов, которые упрекали греков в «порче» латинством греческой веры [41, с. 25-27; 42, с. 22-23].
Ученые фиксируют аналогично недоверчивое и противоречивое отношение в России XVII в. и к единоверцам из Речи Посполитой, подозревавшимся в недостаточной православности и восприятии латинской ереси [39, с. 37-38; 40, с. 160, 162-165,170-172; 1, с. 29-30, 73-74, 77, 79, 143, 212-213, 246; 5, с. 106, 123-125; 11, с. 81-82, 158; 20, 393; 25, 57-58, 201-204]. Есть известное мнение, что подозрения эти не были безосновательными. Некоторые исследователи предполагают, что южнорусская учёность в XVII в. оторвалась от истоков православия и оказалась «в плену» у Запада [39, с. 58-59; 11, с. 21; 40, с. 262; 18, с. 120-123]. Исходя из этого, ряд ученых склонен видеть духовную разницу между приезжими учеными-богословами и жителями Московского государства. Нередко в отечественной науке встречается мнение о том, что православные выходцы из Речи Посполитой, будучи «пропитанными» польской католической культурой, внедряли ее в московское общество вместе с религиозным просвещением. Что, происходя из чужого государства, значительно отличавшегося в культурном и религиозном отношении, киевские монахи для московского общества выступали скорее носителями чужой культуры, нежели единоверцами [11, с. 22, 45, 88-89, 160-161; 39, с. 58-60; 43, с. 41, 45-46; 21, с. 295-296; 12, с. 65; 18, с. 121-122].
Учитывая последнюю точку зрения, неодно-
значное отношение к малороссам вполне вписывается в контекст вероисповедной границы. Ряд исследователей обращает внимание на существовавшее в XVII в. взаимное недоверие по отношению друг к другу обеих сторон, и московской, и украинской. И особенно это касалось религиозной сферы. После Смуты, на волне обострившегося общего недоверия к иноземцам, в среде русского духовенства и московских властей усилилось подозрительное отношение к православным выходцам из Западной Руси. Малороссы платили «московитам» той же монетой [44, с. 28, 42; 2, с. 3-11; 21, с. 295 - 296; 16, с. 7-8; 45, с. VI; 11, с. 87]. Заметим, во второй половине XVII в. в правящих кругах Московского государства произошел разворот в сторону повышенного внимания к образованным по-европейски киевлянам и выходцам с Востока. Московским властям понадобилось умение иностранных единоверцев идеологически противостоять протестантскому влиянию, с одной стороны, и их способность выступить против раскола - с другой. Некоторые ученые отмечают тенденцию изменений в отношении к православным единоверцам с Востока и из Речи Посполитой, проявившихся к середине XVII в. С точки зрения ряда исследователей, тогда в русской Церкви и среди правящих кругов московского общества распространилась противоположная тенденция к гре-кофильству и покровительству ученым грекам и киевлянам [1, с. 35-36; 5, с. 124-127; 12, с. 88-94; 20, с. 394-395]. По словам П. В. Седова, распространение при московском дворе малороссийской учёности способствовало тому, что в отделявшей Россию от Запада «стене» появилась «непоправимая брешь», т. к. новации, привнесенные киевскими монахами в русское общество, способствовали разрушению старомосковских традиций [46, с. 111].
Стремясь не допускать иноверного духовного влияния на русское общество, церковные деятели в период царствования Михаила Романова обратили внимание на привозную литературу. В 1627 г. подданным московского царя были запрещены ввоз в страну и хранение ставших популярными после Смуты книг литовской печати, в которых Церковь предполагала наличие прокатолического содержания. Ввоз таких книг отслеживался на границе - найденные издания изымались на имя патриарха [47, № 201, с. 224-225, № 279, с. 311; 5, с. 104-108; 17, с. 45-47]. В контексте духовных границ допетровской России можно рассматривать и отношение к литературе западного происхождения, и к европейским наукам в целом. По мнению ряда отечественных мыслителей, именно в целях сохранения чистоты православия в XVII в. отрицалось восприятие западных наук [39, с. 52-54; 5, с. 110-111,117-118,125; 15, с. 248; 18, с. 34]. Считается, что европейцы, а вслед за ними православные греки и малороссийские богословы, понимали под науками и просвеще-
нием исключительно западную образованность, которая на Руси отрицалась из-за тесной связи с католической схоластикой. Подобное неприятие при господстве вероисповедного принципа и духовных границ выглядит совершенно естественным. Многие исследователи обращают внимание на то, что для сторонников традиционного православия ценна была лишь мудрость религиозная, и именно её надо было усваивать, внимая отцам Церкви, Священному Писанию, творениям апостолов, сохраняя «простоту ума» и «чистоту сердца». Попытки познать Бога с помощью «внешней хитрости», включая риторику и философию, виделись кощунственными [26, с. 112, 117; 31, с. 177; 18, с. 34,56; 10, с. 18, 206; 15, с. 248; 48, с. 151; 49, с. 289].
В рамках московской охранительной политики первой половины XVII в. особенно выдела-лась известная практика перекрещивания (повторного крещения по православному обряду) всех принимавших подданство русского царя христиан. Правила присоединения к московскому православию приезжих христиан были установлены по инициативе патриарха Филарета в 1622 г. А. В. Карташов обозначил практику перекрещивания «дезинфекцией», которая касалась не только католиков и протестантов, но и православных единоверцев. Историк замечал, что московское православие оказалось загороженным «китайскими стенами» [28, с. 20-24; 5, с. 98-101, 124; 8, с. 204-205; 16, с. 7-8, 192]. При этом, судя по всему, перекрещивание по православному обряду в глазах русских людей XVII в. во многом снимало проблему инаковости приезжих, приоткрывая для них вероисповедный «шлагбаум». Принявшие православие иностранцы, похоже, становились для русских своими. Довольно известны случаи возвышения на московской службе иностранцев, благодаря перекрещиванию достигавших чинов и почестей. Пожалуй, один из самых известных примеров может представлять возвышение в Москве голландца А. Ви-ниуса [11, с. 188-189; 14, с. 402-403].
Своеобразным примером выборочного снятия вероисповедных границ можно рассматривать готовность самих первых Романовых породниться с европейскими династиями. Возможность подобных династических браков представлялась лишь при условии перекрещивания зарубежной кандидатуры в православие. Таковым, к примеру, был несостоявшийся проект патриарха Филарета, предполагавший женитьбу царя Михаила на какой-либо из иностранных принцесс. Именно таковой была и подоплека «прений о вере» между датскими и московскими богословами в последний год жизни царя Михаила Федоровича, безуспешно пытавшегося укрепить династию браком дочери Ирины с датским принцем Вольдемаром, которого русские богословы так и не смогли убедить перекреститься в православие [28, с. 25-27, 41-42,
47-48, 51; 5, с. 118; 40, с. 99; 21, с. 303-304; 17, с. 49; 25, 119-122]. При этом браки с иноверцами в XVII в. Церковью по-прежнему осуждались, что заметно по вопросникам для исповедей [33, с. 171, 207-208]. Формально запреты на такие браки распространялись и на царскую семью: в исповедной формуле, обращённой к царю, был и вопрос о том, не выдавал ли царь своих сестёр или дочерей замуж за иноверцев [33, с. 171]? Г. К. Котошихин замечал, что царских дочерей не отдавали замуж за рубеж, чтобы не было «поругания» веры [50, с. 22-23].
Вероисповедная граница отражалась и во внешнем облике православных жителей Московского государства, для которых одежда была одним из маркеров принадлежности к единоверцам. Ее также коснулась охранительная политика русской православной Церкви при первых Романовых, подчеркнувшая внешнюю дистанцию между русскими и иноверцами. Еще в XVI - начале XVII в. иностранцы могли свободно носить русское платье, не выделяясь таким образом внешним видом от местных жителей. При царе Алексее, в патриаршество Никона, иноверцев строго обязали носить исключительно «свою» одежду, чтобы во время церковных праздников патриарх мог отличать иноземцев, затесавшихся в толпу и случайно их не благословлял [29, с. 166-167]. Отразилась внешняя сторона вероисповедной границы, в частности, и в русской художественной традиции XVII в.: фигуры в иноземном платье символизировали грешников в изображениях Страшного Суда [29, с. 38]. Еще один важный аспект внешнего облика православных христиан XVI - XVII вв. - известный запрет на брадобритие, которое ассоциировалось с латинской ересью, с одной стороны, и предосудительностью женственного облика сбривавших бороды мужчин, - с другой. Согласно 40-й главе «Стоглава», над умершими в таком неподобающем виде мужчинами не полагалось проводить заупокойных служб и сорокоустов, поскольку они причислялись к «неверным» и еретикам [51, с. 160-162; 52, с. 41].
Применительно к рассматриваемой теме обращает на себя внимание то, что духовные рубежи допетровской России были различны по отношению к католикам и протестантам. В XVII в. было особенно заметным усиление в Москве позиций выходцев из протестантских стран, и в целом увеличение их численности в России [10, с. 18-19; 12, с. 65-68; 25, с. 66-67]. Этому способствовало более мягкое отношение московских властей к лютеранам и кальвинистам, чем к католикам, замеченное рядом иностранных наблюдателей XVII в. [35, с. 236-237; 29, с. 299; 30, с. 374; 53, с. 523]. Историки иногда объясняют этот факт враждой между протестантами и католиками, из-за которой поначалу, в XVI в., протестантизм мог рассматриваться чуть ли не в качестве своеобразного союзника в противостоянии с ка-
толицизмом [12, с. 40-42; 11, с. 172]. Именно с английскими и голландскими купцами-протестантами, а не с торговцами из католических стран предпочитали торговать на Руси в XVI-XVII вв. [8, с. 209], и именно протестантов предпочитали принимать на русскую военную службу, особенно после Смуты, в силу ухудшения отношения к католикам. К примеру, если при наборе на службу московскому царю среди наемников вдруг оказывались латиняне, их «с бережением», снабдив деньгами и за счет Московского государства отправляли обратно за рубеж [29, с. 295-296; 47, № 343, с. 354-355].
Показательной деталью в отношениях Москвы XVII в. к протестантизму может быть тот известный факт, что католические храмы до конца XVII в. строить в России не разрешалось, тогда как протестанты начали возводить свои кирхи с разрешения московских властей уже в XVI в. Есть мнение, что усилению протестантского влияния в России способствовали якобы меньшая склонность протестантов к пропаганде своих учений, распространение научной, учебной и технической литературы «протестантского» происхождения, а также, применительно к самой Москве, регулярное общение местных с жителями Немецкой слободы, численность протестантского населения которой в течение XVII в. постоянно возрастала. Известно, что в середине - второй половине XVII в. интерес к обиходной стороне протестантской культуры, ее научным и техническим достижениям распространялся среди части правящей элиты, нередко симпатизировавшей «немцам» [11, с.172-176,193; 12, с. 7273; 14, с. 257, 259-266; 29, с. 296-297; 25, с. 71].
В связи с историей распространения протестантского влияния надо заметить, что некоторые ученые обращают внимание на осознание в начале 1640-х гг. в московских церковных кругах большей, нежели со стороны католицизма, опасности для православия, исходившей от протестантской секулярной идеологии. Поскольку данных о широком распространении в России XVII в. протестантских идей не обнаружено, историки делают вывод о затрудненном восприятии протестантизма в московском обществе, объясняемом вероисповедными границами [11, с. 83, 174-175; 14, с. 515-516, 598]. М. В. Дмитриев, исследовавший проблемы распространения протестантских учений в польско-литовских землях XVI в., выявил характерную направленность протестантской пропаганды главным образом на католиков, а не на православных [43, с. 44-46].
Русская церковь продолжала свою охранительную политику и во второй половине XVII в., отслеживая опасные для православия и его вероисповедных границ явления. В частности, П. В. Седов обратил внимание на политику патриарха Иоакима, который был последовательным противником европейского влияния, воспрещая православному духовенству всяческое общение
с еретиками-иноверцами, выступая против допущения иностранцев в православные епархии, и особенно в царский дворец. В качестве примера этой церковной политики историк приводит скандал, разразившийся после первого в отечественной истории театрального представления, состоявшегося в октябре 1672 г., когда иностранная труппа сыграла при московском дворе «Ар-таксерксово действо», оцененное патриархом Иоакимом как «богохульное» новшество [46, с. 133-134, 137-138].
Особым этапом в трансформации духовных границ Московского государства можно обозначить начало церковного раскола. Существует мнение, что церковная реформа патриарха Никона и царя Алексея Михайловича затронула глубинный пласт коллективной психологии народа, его национального менталитета, в котором значительное место занимало религиозное чувство. Именно в этом, по мнению А. В. Крамера, заключалась основная причина массового и упорного сопротивления реформе в XVII в. представителей разных социальных слоёв [16, с. 89]. Со старообрядческой точки зрения, в основе раскола был конфликт между вводившими чуждый порядок в русскую Церковь и стремившимися защитить освящённый древней традицией православный обряд, который рассматривался в качестве неотъемлемой чувственной части духа, ответственной за создание религиозного чувства [54, с. 9, 18]. Историки нередко указывали на прямую взаимосвязь церковного раскола с противостоянием вторжению иноземной духовной культуры [24, с. 69, 89-90; 7, с. 373-453; 6, с. 148-149; 44, с. 44-47; 31, с. 182, 191-192], а следовательно - с нарушением извне вероисповедной границы.
По мнению ряда ученых, отстаивая старую веру, лидеры раскола тем самым защищали весь старый уклад русской жизни, в первую очередь, духовной, подвергавшейся размыванию и нивелировке в ходе начавшейся европеизации [6, с. 148-149; 5, с. 158; 55, с. 17; 15, с. 243; 44, с. 48-51; 31, с. 182, 191-192; 18, с. 18]. При этом некоторые исследователи видят в старообрядчестве также выраженное стремление избежать унижения национальной духовной традиции [15, с. 243, 247; 55, с. 17, 42; 18, с. 28; 5, с. 158, 163-164]. Исправление древнерусских книг и обрядов, а также осуждение старого обряда со стороны собственных властей и приезжих экспертов, виделось многим равносильным осуждению всего прошлого русской Церкви и отечественной духовной традиции в целом [9, с. 492; 31, с. 173-175, 176-177; 5, с. 179, 184; 54, с. 14; 55, с. 17, 42; 16, с. 146-148; 56, с. 531]. Именно об этом - знаменитая цитата из Пятой челобитной Аввакума, где лидер раскола замечал, что если сторонники старой веры -еретики, то таковыми следует считать и святых, и царей прошлого [56, с. 531].
Раскол выявил максимально негативное от-
ношение к иноверцам среди противников церковной реформы. Исследователи эпохи раннего раскола отмечают, что обличения со стороны расколоучителей неизменно связывали никоновскую реформу с влиянием католицизма [31, с. 173-175; 6, с. 149; 16, с. 12, 15; 5, с. 167, 174, 200, 205; 55, с. 17]. Общим местом старообрядческих обвинений в адрес самого Никона, его сподвижников и последователей было обвинение в латинстве. Патриарх-реформатор рассматривался как антигерой - носитель латинской или «люторской» ереси, «богоотметник», «защитник сатаны», «предтеча антихриста», а то и сам антихрист [57, с. 111,114-116,120]. С. Денисов, к примеру, описывал Никона и церковную реформу как орудия темных сил, которые, после «смущения» Запада, а затем православного Востока (отступившего к «западному костелу»), «наскочили» на Россию [41, с. 23-32].
Осуждая новшества в Церкви, лидеры раскола в своих полемических произведениях обычно порицали «еретические новопредания», содержащиеся в новых Требниках и Служебниках, включающих римские и латинские (или «ляц-кие» и «полские») ереси и обряды [58, с. 9, 225228, 234-235; 59, с. 17-18,95-97,100,110, 225, 234; 49, с. 258, 260, 264; 42, с. 17-18]. Подобные обличения, с позиции некоторых ученых, не были совершенно произвольными: во-первых, в отличие от русской Церкви, где обряды считались полученными раз и навсегда, в католицизме изменение обрядности издавна было приемлемым явлением. Во-вторых, есть мнение, что попасть под чуждое духовное (например, католическое) влияние вполне можно было и через православную литературу, изданную на Западе [5, с. 167, 174, 200, 205; 16, с. 12]. И здесь снова заметна тема нарушения духовных границ. Нередко начало раскола связывается с бессистемностью и торопливостью книжной справы, во многом спровоцировавшей выступление ревнителей старины против церковной реформы [44, с. 116; 5, с. 89-92, 164-169, 174-175; 21, с. 298; 17, с. 41-42; 16, с. 17-18, 82-85].
Лидеры раннего старообрядчества считали новогреческие оригиналы, с которых вносились исправления в богослужебные книги, «хромыми», испорченными ересями и наполненными «латинскими догматствованиями». Ведь напечатаны были те образцы для книжной справы в «латинских градех» и «ревнуючи к римскому па-пежу» [59, с. 15-16, 100, 124; 41, с. 38-40; 44, с. 116]. При этом новации в богослужебной литературе воспринимались противниками церковной реформы как католические (латинские, римские) ереси, нарочито принесённые извне иностранными иноками [60, с. 66-67, 346; 58, с. 9-10, 225228, 234-235, 258-259; 59, с. 3,4,6-22; 100, 109-110, 180-181,188, 194, 200-201, 203-206; 42, с. 17-18; 44, с. 116]. Следует заметить, что и среди современных старообрядческих авторов присутствует взгляд
на церковную реформу XVII в. как на результат подрывной деятельности иезуитов, или даже идеологическую диверсию со стороны Ватикана, осуществленную прокатолически настроенными греками и ополяченными киевлянами [52, с. 96-97, 103-109, 137; 61, с. 5-6; 48-62, 119-134].
Некоторые исследователи видят за церковной реформой процесс секуляризации, в корне противоречивший традиционному религиозному сознанию [40, с. 260-265,527; 19, с. 129-135; 62, с. 67]. Тенденция к секуляризации российской культуры в XVII в., очевидно, способствовала размыванию духовных границ Московского государства. XVII столетие в России с полным основанием можно определить как век нарушения вероисповедных границ, которые при переходе к Новому времени претерпевали постепенную трансформацию. В ходе этой трансформации можно выделить несколько заметных этапов, пройденных Московским государством в XVII в. Первый из них связан со Смутным временем, когда Московское государство столкнулось с небывалым количеством иностранцев на своей территории, которые чаще всего несли с собой негатив и агрессию. И при этом, безусловно, они оказывали разнообразное культурное воздействие на местное население. По мнению С. Ф. Платонова, именно тогда, в начале XVII в., было положено начало разрушению «вековой преграды», существовавшей между Западом и Россией. Ученый связывал это разрушение с политикой Лжедмитрия I и резким увеличением количества иностранцев на территории Московского государства [12, с. 49-51].
Второй этап в истории вероисповедных границ России XVII в. обусловлен был ухудшением отношения русских к иноверцам после Смуты и закономерной тенденцией к ужесточению духовных рубежей, вплоть до их закрытия. Этот этап связан с рассмотренной выше охранительной политикой при первом Романове. Политика патриарха Филарета едва не превратила духовную границу в изоляцию. Однако, в русле противоположной тенденции, продолжали распространяться иноземные заимствования, увеличивалась численность иностранцев в России, учащались контакты с ними. И уже следующий этап трансформации вероисповедных границ в 1640-х - начале 1650-х гг. проявился активизацией заимствований духовного опыта от европейски образованных единоверцев с православного Востока и из Речи Посполитой. А также развитием тенденций к размыванию духовных границ, которые становились все более проницаемыми.
Начало проведения патриархом Никоном церковной реформы в духе соответствия русского православия зарубежным единоверцам знаменовало новый этап трансформации духовных границ России. Церковный раскол, который оказывается напрямую связанным с те-
мой нарушения духовных границ, некоторыми исследователями выводится из «нравственного раздвоения» русского общества, проявившегося в культурном конфликте второй половины XVII в., где носители традиционалистской менталь-ности, почитатели духовной старины, противостояли носителям западнических тенденций в ментальности, сторонникам западных заимствований [7, с. 373-453, 389; 6, с. 148-149; 19, с. 43-45, 129-135]. Один их важных итогов данного ментального конфликта можно определить как размежевание тех, кто выступал в защиту старого религиозного уклада и за оберегание прежних духовных рубежей, и тех, кто волей или неволей принял церковную реформу, будучи не против нарушения вероисповедных границ.
В результате указанного размежевания в России конца XVII - начала XVIII вв. оформились новые духовные границы, уже внутри русского православия - между официальной Церковью и многочисленными направлениями старообрядчества. Стремясь избежать репрессий со стороны власти и не желая иметь ничего общего с никонианами - еретиками и «слугами Антихриста», старообрядцы добровольно изолировались от враждебной им духовной среды. Предвидя наступление Апокалипсиса, сторонники старой веры уходили в незаселенные места, чтобы, ожидая «второго пришествия», иметь возмож-
Литература и источники
ность жить в согласии с древним благочестием [63, с. 171, 177, 180-181, 183-184, 186].
При этом для никониан противники церковной реформы также виделись еретиками [5, с. 186-187], а со временем раскол вообще превратился в символ всего устаревшего, тёмного, отжившего. В последующие столетия старообрядчество часто являлось объектом жестоких преследований со стороны властей, негативного и предвзятого отношения со стороны простых обывателей [64, с. 4-9; 65, с. 15]. По мнению Н. И. Костомарова, предавая анафеме всё старое, новая церковь разрывала связь с прошлым [9, с. 492]. С точки зрения В. М. Карловича, «объявление войны» расколу со стороны господствующей церкви и гонения на последователей старого обряда провели четкую границу между сторонами, выстроив разделившее их «средостение» [Карлович, Т.2, с. 4]. Можно сделать вывод о том, что итогом трансформации вероисповедных рубежей Московского государства в XVII в. стала двойная духовная граница, пролегавшая уже не только между православными и иноверцами, но и между никонианами и старообрядцами. Однако дальнейшая история России была связана с продолжением европеизации и секуляризации страны, сопровождавшихся размыванием её духовных рубежей, которые со временем остались, главным образом, уделом старообрядчества.
1. Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.1. - Сергиев Посад: Тип. Свято-Троицкой Сер-гиевой Лавры, 1909. - 525 с.
2. Каптерев, Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. Изд. 2-е. - Сергиев Посад, 1913. - 271 с.
3. Каптерев Н.Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. - Сергиев Посад, 1914. - 567 с.
4. Карташов А.В. Очерки по истории русской Церкви. В 2-х тт. - СПб.: Изд-во Олега Абышко; Библиополис, 2004.
- Т. 1 - 718 с.
5. Карташов А. В. Очерки по истории русской Церкви. В 2-х тт. - Т. 2 - СПб.: Изд-во Олега Абышко; Библиополис, 2004. - 590 с.
6. Ключевский В.О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. - М.: Издательство «Правда», 1990.
- 624 с.
7. Ключевский В. О. Западное влияние и церковный раскол в России XVII в. (Историко-психологический очерк) // Ключевский В.О. Очерки и речи. 2-й сборник статей. - Петроград: Литературно-издательский отдел народного Комиссариата по Просвещению, 1918. - С. 373 - 453.
8. Костомаров Н.И. Очерк торговли Московского государства с XVI - XVII столетиях// Н. И. Костомаров, И. Е. Забелин. О жизни, быте и нравах русского народа. - М.: Просвещение. «Учебная литература», 1996. - 576 с.
9. Костомаров Н.И. История раскола у раскольников// Вестник Европы. - 1871. - Кн. 4. - С. 469-536.
10. Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII - XVIII в. - Т.1. - М.: Наука, 1990. - 293 с.
11. Лаппо-Данилевский А.С. История политических идей в России в XVIII веке в связи с общим ходом развития её культуры и политики. - Кёльн, 2005. - 462 с.
12. Платонов С. Ф. Москва и Запад в XVI - XVII веках. Борис Годунов. - М.: Богородский печатник, 1999. - 288 с.
13. Цветаев Д. В. Положение иноверия в России. - Варшава: Тип. Варшавского учебного округа, 1904. - 28 с.
14. Цветаев Д. В. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. - М.: Университетская типография, 1890. -782 с.
15. Замалеев А. Ф. Восточнославянские мыслители. Эпоха Средневековья. - СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1998. - 270 с.
16. Крамер А.В. Причины, начало и последствия раскола русской церкви в середине XVII века. - СПб.: РИФ «Роза мира», 2005. - 224 с.
17. Лобачёв С.В. Патриарх Никон. - СПб.: «Искусство-СПб.», 2003. - 416 с.
18. Никоненко В.С. Русская философия накануне петровских преобразований. - СПб.: Изд. СпбГУ, 1996. - 216 с.
19. Панченко А.М. Русская история и культура: Работы разных лет. - СПб.: Юна, 1999. - 520 с.
20. Скрынников Р.Г. Михаил Романов. - М.: Ермак, 2005. - 334 с.
21. Скрынников Р. Г. Крест и корона: Церковь и государство на Руси IX-XVII вв. - СПб.: Искусство-СПб, 2000. -463 с.
22. Агеева О.Г. К вопросу о патриотическом сознании в России первой четверти XVIII века// Мировосприятие и самосознание русского общества (XI - ХХ вв.). Сборник статей. - М.: Институт Российской истории РАН, 1994.
- 206 с. - С. 38 - 41.
23. Кром М.М. К вопросу о времени зарождения идеи патриотизма в России// Мировосприятие и самосознание русского общества (XI - ХХ вв.). Сборник статей. - М.: ИРИ РАН, 1994. - 206 с. - С. 16-30.
24. Соловьёв С.М. Публичные чтения о Петре Великом // Соловьёв С.М. Избранные труды. Записки. - М.: Издательство Московского университета, 1983. - 440 с.
25. Паскаль П. Протопоп Аввакум и начало Раскола. - М.: Знак, 2011. - 680 с.
26. Белокуров С.А. Юрий Крижанич в России // Белокуров С.А. Из духовной жизни Московского государства в XVII в.- М.: Университетская типография, 1902. - 306 с. - С. 91-253.
27. Крижанич Ю. Политика. - М.: Наука, 1965. - 735 с.
28. Голубцов А. Прения о вере, вызванные делом королевича Вольдемара и царевны Ирины Михайловны. М.: Тип. А.И. Снегиревой, 1891. - 386 с.
29. Олеарий А. Описание путешествия в Московию. - Смоленск: Русич, 2003. - 480 с.
30. Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. Падуя, 1680 г.// Утверждение династии/Андрей Роде. Августин Мейерберг. Самуэль Коллинс. Яков Рейтенфельс. - М.: Фонд Сергея Дубова. Рита-Принт, 1997. - C. 231-406.
31. Мякотин В. А. Протопоп Аввакум. Его жизнь и деятельность. - М.: Захаров, 2002. - 200 с.
32. Еремин И. П. Литературное наследие Феодосия Печерского // ТОДРЛ. М.; Л., 1947. Т. 5. 309 с.
33. Алмазов А. Тайная исповедь в православной восточной церкви. Опыт внешней истории. Т. 3. Приложения. - Одесса, 1894. - 424 с.
34. Кормчая. Напечатана с оригинала патриарха Иосифа. — М.: Журнал «Церковь», 1912 (1650). — 1481 с.
35. Маржерет Ж. Состояние Российской империи и великого княжества Московии//Россия XV - XVII вв. глазами иностранцев. - Л.: Лениздат, 1986. - С. 225-286.
36. Коллинс С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне// Утверждение династии/Андрей Роде. Августин Мейерберг. Самуэль Коллинс. Яков Рейтенфельс. - М.: Фонд Сергея Дубова. Рита-Принт, 1997. - С. 185-230.
37. Мейерберг А. Путешествие в Московию барона Августина Мейерберга, члена императорского придворного совета, и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена правительственного совета Нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Мейербергом // Утверждение династии/Андрей Роде. Августин Мейерберг. Самуэль Коллинс. Яков Рейтенфельс. - М.: Фонд Сергея Дубова. Рита-Принт, 1997. - С. 43-184.
38. Герберштейн С. Записки о московитских делах// Россия XV - XVII вв. глазами иностранцев. - Л.: Лениздат, 1986. - С. 33-150.
39. Зеньковский В.В. История русской философии. - М.: Академический проект, Раритет, 2001. - 880 с.
40. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. - Минск: Харвест, 2007. - 543 с.
41. Денисов С. Виноград российский или описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие, написанный Симеоном Дионисиевичем (князем Мышецким). - М., 1906. - XVI, 269 с.
42. Поморские ответы. Ответы пустынножителей на вопросы иеромонаха Неофита. - [Б.м.]: Тип. П. П. Рябушин-ского, 1911. - 602 с.
43. Дмитриев М.В. Православие и Реформация. Реформационные движения в восточнославянских землях Речи Посполитой во второй половине XVI в. - М.: Издательство МГУ, 1990. - 135 с.
44. Бороздин А.К. Протопоп Аввакум. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. - 384 с.
45. Шляпкин И.А. Св. Димитрий Ростовский и его время. (1651 - 1709). - СПб., 1891. - 460 с.
46. Седов П.В. Закат Московского царства: Царский двор конца XVII в. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. - 604 с.
47. Акты Московского государства (АМГ). Издание Императорской Академии Наук. - Разрядный приказ. Московский стол. - Т. 1. - 1571-1634. - СПб., 1890. - 767 с.
48. Аввакум. Нравоучение //Бороздин А.К. Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII веке. 1 изд. Приложение. - СПб., 1898. - 348 с.
49. Книга бесед протопопа Аввакума. - Петроград: Издание Археографической комиссии Министерства народного просвещения, 1917. - 424 с.
50. Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича// Московия и Европа/Г.К. Котошихин. П. Гордон. Я. Стрейс. Царь Алексей Михайлович. - М.: Фонд Сергея Дубова, 2000. - С. 9-146.
51. Стоглав. - Казань: Тип. Губернского правления, 1862. - 454 с.
52. Кожурин К. Я. Протопоп Аввакум. Жизнь за веру. 2-е изд. - М.: Молодая гвардия, 2013. - 396 с.
53. Невилль де ла. Любопытные и новые известия о Московии// Россия XV - XVII вв. глазами иностранцев. -Л.: Лениздат, 1986. -С. 471- 529.
54. Рябушинский В. П. Старообрядчество и русское религиозное чувство. Русский хозяин. Статьи об иконе. -М.; Иерусалим, 1994. - 239 с.
55. Робинсон А.Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания. Исследования и тексты. - М.: АН СССР, 1963. - 316 с.
56. Сочинения Аввакума //Памятники литературы Древней Руси: XVII век. Книга 2. - М.: Художественная литература, 1989. - С.704 с.- С. 351-454.
57. Бубнов Н. Ю. Старообрядческие сказания о патриархе Никоне // Старообрядчество в истории и культуре России: проблемы изучения. (К 400-летию со дня рождения протопопа Аввакума). - М.: Институт Российской истории РАН, 2020. 572 с. - С. 107-128.
58. Материалы для истории раскола за первое время его существования. - Т. 3. - М., 1878. - 441 с.
59. Материалы для истории раскола за первое время его существования. -Т. 4. - М., 1878. - 313 с.
60. Материалы для истории раскола за первое время его существования. - Т. 1. - М., 1875. - 492 с.
61. Кутузов Б. П. Тайная миссия патриарха Никона. - М.: Алгоритм, 2007. - 528 с.
62. Чёрная Л. А. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. - М.: Языки русской культуры, 1999. - 288 с.
63. Старицын А.Н. Типология староверческих поселений рубежа 17-18 вв. // Старообрядчество в истории и культуре России: проблемы изучения. (К 400-летию со дня рождения протопопа Аввакума). - М.: Институт Российской истории РАН, 2020. 572 с. - С. 169-188.
64. Карлович В.М. Исторические исследования, служащие к оправданию старообрядцев. Т. 2 - Черновцы: Тип. Германна Чоппа, 1883. - 320 с.
65. Юхименко Е. М. Объективное изучение истории старообрядчества как задача современных исследователей // Старообрядчество в истории и культуре России: проблемы изучения. (К 400-летию со дня рождения протопопа Аввакума). - М.: Институт Российской истории РАН, 2020. 572 с. - С. 15-33.
References
1. Kapterev N. F. Patriarkh Nikon i tsar' Aleksei Mikhailovich [Patriarch Nikon and Tsar Alexei Mikhailovich]. Vol.1. Sergiev Posad, Tip. Svyato-Troitskoi Sergievoi Lavry Publ., 1909. 525 p.
2. Kapterev N. F. Patriarkh Nikon i ego protivniki v dele ispravleniya tserkovnykh obryadov [Patriarch Nikon and his opponents in the matter of correcting church rituals]. Sergiev Posad, 1913. 271 p.
3. Kapterev N. F. Kharakter otnoshenii Rossii kpravoslavnomu Vostoku vXVI iXVII stoletiyakh [The nature of Russia's relations with the Orthodox East in the 16th and 17th centuries]. Sergiev Posad, 1914. 567 p.
4. Kartashov A.V. Ocherkipo istorii russkoi Tserkvi [Essays on the history of the Russian Church]. Vol. 1. St-Petersburg, Olega Abyshko Publ.; Bibliopolis Publ., 2004. 718 p.
5. Kartashov A. V. Ocherki po istorii russkoi Tserkvi [Essays on the history of the Russian Church]. Vol. 2. St.-Petersburg, Olega Abyshko Publ.; Bibliopolis Publ., 2004. 590 p.
6. Klyuchevskii V. O. Istoricheskie portrety. Deyateli istoricheskoi mysli [Historical portraits. Figures of historical thought]. Moscow, Pravda Publ., 1990. 624 p.
7. Klyuchevskii V. O. Zapadnoe vliyanie i tserkovnyi raskol v Rossii XVII v. (Istoriko-psikhologicheskii ocherk) [Western influence and church schism in Russia in the 17th century. (Historical and psychological essay)]. Klyuchevskii V.O. Ocherki i rechi. 2-i sbornik statei [Essays and speeches. 2nd collection of articles]. Petrograd, Literaturno-izdatel'skii otdel narodnogo Komissariata po Prosveshcheniyu Publ., 1918, pp. 373-453.
8. Kostomarov N. I. Ocherk torgovli Moskovskogo gosudarstva s XVI-XVII stoletiyakh [Essay on the trade of the Muscovite state from the 16th to 18th centuries]. N. I. Kostomarov, I. E. Zabelin. O zhizni, byte i nravakh russkogo naroda [About the life, way of life and morals of the Russian people]. Moscow, Prosveshchenie Publ., 1996. 576 p.
9. Kostomarov N. I. Istoriya raskola u raskol'nikov [The history of the schism among the schismatics]. Vestnik Evropy. 1871. Vol. 4, pp. 469-536.
10. Lappo-Danilevskii A. S. Istoriya russkoi obshchestvennoi mysli i kul'tury XVII-XVIII v. [History of Russian social thought and culture in the XVIII-XVIII centuries]. Vol.1. Moscow, Nauka Publ., 1990. 293 p.
11. Lappo-Danilevskii A. S. Istoriya politicheskikh idei v Rossii vXVIII veke v svyazi s obshchim khodom razvitiya ee kul'tury ipolitiki [The history of political ideas in Russia in the 18th century in connection with the general course of development of its culture and politics]. Cologne, Bohlay Verlag, Coln, Weimar, Wien, 2005. 462 p.
12. Platonov S. F. Moskva i Zapad v XVI-XVII vekakh. Boris Godunov [Moscow and the West in the XVI-XVII centuries. Boris Godunov]. Moscow, Bogorodskii pechatnik Publ., 1999. 288 p.
13. Tsvetaev D. V. Polozhenie inoveriya v Rossii [The situation of heterodoxy in Russia]. Warsaw, Tip. Varshavskogo uchebnogo okruga Publ., 1904. 28 p.
14. Tsvetaev D. V. Protestantstvo i protestanty v Rossii do epokhipreobrazovanii [Protestantism and Protestants in Russia before the era of transformations]. Moscow, Universitetskaya tipografiya Publ., 1890.782 p.
15. Zamaleev A. F. Vostochnoslavyanskie mysliteli. Epokha Srednevekov'ya [East Slavic thinkers. Middle Ages]. St.-Petersburg, Izda-tel'stvo S.-Peterburgskogo universiteta Publ., 1998. 270 p.
16. Kramer A. V. Prichiny, nachalo iposledstviya raskola russkoi tserkvi v seredine XVII veka [Causes, beginning and consequences of the schism of the Russian Church in the middle of the 17th century]. St.-Petersburg, RIF Roza mira Publ., 2005. 224 p.
17. Lobachev S. V. Patriarkh Nikon [Patriarkh Nikon]. St.-Petersburg, Iskusstvo-SPb. Publ., 2003. 416 p.
18. Nikonenko V. S. Russkaya filosofiya nakanune petrovskikh preobrazovanii [Russian philosophy on the eve of Peter's reforms]. St.-Pe-tersburg, Izd. SpbGU Publ., 1996. 216 p.
19. Panchenko A. M. Russkaya istoriya i kul'tura: Raboty raznykh let [Russian history and culture: Works from different years]. St.-Peters-burg, Yuna Publ., 1999. 520 p.
20. Skrynnikov R. G. Mikhail Romanov [Mikhail Romanov]. Moscow, Ermak Publ., 2005. 334 p.
21. Skrynnikov R. G. Krest i korona: Tserkov'i gosudarstvo na Rusi IX-XVII vv. [Cross and crown: Church and state in Rus' in the 19th-17th centuries]. St.-Petersburg, Iskusstvo-SPb Publ., 2000. 463 p.
22. Ageeva O. G. K voprosu o patrioticheskom soznanii v Rossii pervoi chetverti XVIII veka [On the issue of patriotic consciousness in Russia in the first quarter of the 18th century]. Mirovospriyatie i samosoznanie russkogo obshchestva (XI-XX vv.) [Worldview and self-awareness of Russian society (XI-XX centuries)]. Collected papers. Moscow, Institut Rossiiskoi istorii rAn Publ., 1994, pp. 38 - 41.
23. Krom M. M. K voprosu o vremeni zarozhdeniya idei patriotizma v Rossii [On the question of the time of origin of the idea of patriotism in Russia]. Mirovospriyatie i samosoznanie russkogo obshchestva (XI-XX vv.) [Worldview and self-awareness of Russian society (XI-XX centuries)]. Collected papers. Moscow, Institut Rossiiskoi istorii RAN Publ., 1994, pp. 16-30.
24. Solov'ev S. M. Publichnye chteniya o Petre Velikom [Public readings about Peter the Great]. Solov'ev S. M. Izbrannye trudy. Zapiski [Selected works. Notes]. Moscow, Izdatel'stvo Moskovskogo universiteta Publ., 1983. 440 p.
25. Paskal' P. Protopop Avvakum i nachalo Raskola [Archpriest Avvakum and the beginning of the Schism]. Moscow, Znak Publ., 2011. 680 p.
26. Belokurov S. A. Yurii Krizhanich v Rossii [Yuri Krizhanich in Russia] Belokurov S. A. Iz dukhovnoi zhizni Moskovskogo gosudarstva v XVII v. [From the spiritual life of the Moscow state in the XVIII century]. Moscow, Universitetskaya tipografiya, 1902, pp. 91-253.
27. Krizhanich YU. Politika [Policy]. Moscow, Nauka Publ., 1965. 735 p.
28. Golubtsov A. Preniya o vere, vyzvannye delom korolevicha Vol'demara i tsarevny Iriny Mikhailovny [Debate about faith caused by the case of Prince Voldemar and Princess Irina Mikhailovna]. Moscow, Tip. A.I. Snegirevoi, 1891. 386 p.
29. Olearii A. Opisanie puteshestviya v Moskoviyu [Description of the trip to Muscovy]. Smolensk, Rusich Publ., 2003. 480 p.
30. Reitenfel's YA. Skazaniya svetleishemu gertsogu Toskanskomu Koz'me Tret'emu o Moskovii. Paduya, 1680 g. [Tales of the Most Serene Duke of Tuscany Cosmas the Third about Muscovy. Padua, 1680]. Utverzhdenie dinastii [Establishment of the dynasty]. Andrei Rode. Avgustin Meierberg. Samuel' Kollins. Yakov Reitenfel's. Moscow, Fond Sergeya Dubova. Rita-Print Publ., 1997, pp. 231-406.
31. Myakotin V. A. Protopop Avvakum. Ego zhizn'i deyatel'nost' [Archpriest Avvakum. His life and work]. Moscow, Zakharov Publ., 2002. 200 p.
32. Eremin I. P. Literaturnoe nasledie Feodosiya Pecherskogo [Literary heritage of Theodosius of Pechersk]. TODRL. Moscow; Leningrad, 1947. Vol. 5. 309 p.
33. Almazov A. Tainaya ispoved' v pravoslavnoi vostochnoi tserkvi. Opyt vneshnei istorii [Secret confession in the Orthodox Eastern Church. Experience of external history]. Vol. 3. Applications. Odessa, 1894. 424 p.
34. Kormchaya. Napechatana s originala patriarkha Iosifa [Kormchaya. Printed from the original by Patriarch Joseph]. Moscow, Tserkov' Publ., 1912 (1650). 1481 p.
35. Marzheret ZH. Sostoyanie Rossiiskoi imperii i velikogo knyazhestva Moskovii [The state of the Russian Empire and the Grand Duchy of Muscovy]. Rossiya XV-XVII vv. glazami inostrantsev [Russia XV-XVII centuries through the eyes of foreigners]. Leningrad, Lenizdat Publ., 1986, pp. 225-286.
36. Kollins S. Nyneshnee sostoyanie Rossii, izlozhennoe vpis'me k drugu, zhivushchemu v Londone [The present state of Russia, set out in a letter to a friend living in London]. Utverzhdenie dinastii [Establishment of the dynasty]. Andrei Rode. Avgustin Meierberg. Samuel' Kollins. Yakov Reitenfel's. Moscow, Fond Sergeya Dubova. Rita-Print Publ., 1997, pp.185-230.
37. Meierberg A. Puteshestvie v Moskoviyu barona Avgustina Meierberga, chlena imperatorskogo pridvornogo soveta, i Goratsiya Vil'gel'ma Kal'vuchchi, kavalera i chlena pravitel'stvennogo soveta Nizhnei Avstrii, poslov avgusteishego rimskogo imperatora Leopol'da k tsaryu i velikomu knyazyu Alekseyu Mikhailovichu v 166l godu, opisannoe samim baronom Meierbergom [Travel to Muscovy by Baron Augustine Meyerberg, a member of the imperial court council, and Horace Wilhelm Calvucci, a cavalier and member of the government council of Lower Austria, ambassadors of the august Roman Emperor Leopold to the Tsar and Grand Duke Alexei Mikhailovich in 1661, described by Baron Meyerberg himself]. Utverzhdenie dinastii [Establishment of the dynasty]. Andrei Rode. Avgustin Meierberg. Samuel' Kollins. Yakov Reitenfel's. Moscow, Fond Sergeya Dubova. Rita-Print Publ., 1997, pp. 43-184.
38. Gerbershtein S. Zapiski o moskovitskikh delakh [Notes on Muscovite affairs]. Rossiya XV - XVII vv. glazami inostrantsev [Russia XV - XVII centuries. through the eyes of foreigners]. Leningrad, Lenizdat Publ., 1986, pp. 33-150.
39. Zen'kovskii V.V. Istoriya russkoi filosofii [History of Russian philosophy]. Moscow, Akademicheskii proekt Publ., Raritet Publ., 2001. 880 p.
40. Zen'kovskii S.A. Russkoe staroobryadchestvo [Russian Old Believers]. Minsk, Kharvest Publ., 2007. 543 p.
41. Denisov S. Vinograd rossiiskii ili opisanie postradavshikh v Rossii za drevletserkovnoe blagochestie, napisannyi Simeonom Dionisiev-ichem (knyazem Myshetskim) [Russian grapes or a description of those who suffered in Russia for ancient church piety, written by Simeon Dionisievich (Prince Myshetsky)]. M., 1906. XVI, 269 p.
42. Pomorskie otvety. Otvety pustynnozhitelei na voprosy ieromonakha Neofita [Pomeranian answers. Answers of desert dwellers to
questions from Hieromonk Neophytos]. [B.m.], Tip. P. P. Ryabushinskogo, 1911. 602 p.
43. Dmitriev M. V. Pravoslavie i Reformatsiya. Reformatsionnye dvizheniya v vostochnoslavyanskikh zemlyakh Rechi Pospolitoi vo vtoroi polovine XVI v. [Orthodoxy and the Reformation. Reformation movements in the East Slavic lands of the Polish-Lithuanian Commonwealth in the second half of the 16th century]. Moscow, Izdatel'stvo MGU Publ., 1990. 135 p.
44. Borozdin A. K. Protopop Avvakum [Archpriest Avvakum]. Rostov-on-Don, Feniks Publ., 1998. 384 p.
45. Shlyapkin I. A. Sv. Dimitrii Rostovskii i ego vremya. (1651 - 1709) [St. Demetrius of Rostov and his time. (1651 - 1709)]. St.-Peters-burg, 1891. 460 p.
46. Sedov P.V. Zakat Moskovskogo tsarstva: Tsarskii dvor kontsa XVII v. [The decline of the Muscovite kingdom: the Tsar's court at the end of the 17th century]. St.-Petersburg, Dmitrii Bulanin Publ., 2008. 604 p.
47. Akty Moskovskogo gosudarstva (aMg) [Acts of the Moscow State (AmG)]. Razryadnyi prikaz. Moskovskii stol. Vol. 1. 1571-1634. St.-Petersburg, Izdanie Imperatorskoi Akademii Nauk, 1890. 767 p.
48. Avvakum. Nravouchenie [Moral teaching]. Borozdin A. K. Protopop Avvakum. Ocherk iz istorii umstvennoi zhizni russkogo obsh-chestva v XVII veke. Prilozhenie [Archpriest Avvakum. Essay on the history of the mental life of Russian society in the 17th century. Applications]. St.-Petersburg, 1898. 348 p.
49. Kniga besed protopopa Avvakuma [Book of Conversations by Archpriest Avvakum]. Petrograd, Izdanie Arkheograficheskoi komissii Ministerstva narodnogo prosveshcheniya, 1917. 424 p.
50. Kotoshikhin G. K. O Rossii v tsarstvovanie Alekseya Mikhailovicha [About Russia during the reign of Alexei Mikhailovich]. Moskoviya i Evropa [Muscovy and Europe]. G. K. Kotoshikhin. P. Gordon. YA. Streis. Tsar' Aleksei Mikhailovich. Moscow, Fond Sergeya Dubova Publ., 2000, pp. 9-146.
51. Stoglav [Stoglav]. Kazan, Tip. Gubernskogo pravleniya, 1862. 454 p.
52. Kozhurin K. YA. Protopop Avvakum. Zhizn' za veru [Archpriest Avvakum. Living for faith]. Moscow, Molodaya gvardiya Publ., 2013. 396 p.
53. Nevill' de la. Lyubopytnye i novye izvestiya o Moskovii [Curious and new news about Muscovy]. Rossiya XV-XVII vv. glazami inostrant-sev [Russia XV-XVII centuries through the eyes of foreigners]. Leningrad, Lenizdat Publ., 1986, pp. 471- 529.
54. Ryabushinskii V.P. Staroobryadchestvo i russkoe religioznoe chuvstvo. Russkii khozyain. Stat'i ob ikone [Old Believers and Russian religious feeling. Russian owner. Articles about the icon]. Moscow; Jerusalem Publ., 1994. 239 p.
55. Robinson A. N. Zhizneopisaniya Avvakuma i Epifaniya. Issledovaniya i teksty [Lives of Avvakum and Epiphanius. Research and texts]. Moscow, AN SSSR Publ., 1963. 316 p.
56. Sochineniya Avvakuma [Works of Avvakum]. Pamyatniki literatury Drevnei Rusi: XVII vek [Monuments of literature of Ancient Rus': XVII century]. Vol. 2. Moscow, Khudozhestvennaya literature Publ., 1989, pp. 351-454.
57. Bubnov N. YU. Staroobryadcheskie skazaniya o patriarkhe Nikone [Old Believer tales about Patriarch Nikon]. Staroobryadchestvo v istorii i kul'ture Rossii: problemy izucheniya. (K 400-letiyu so dnya rozhdeniya protopopa Avvakuma) [Old Believers in the history and culture of Russia: problems of study. (To the 400th anniversary of the birth of Archpriest Avvakum)]. Moscow, Institut Rossiiskoi istorii RAN Publ., 2020, pp. 107-128.
58. Materialy dlya istorii raskola za pervoe vremya ego sushchestvovaniya [Materials for the history of the schism during the first period of its existence]. Vol. 3. Moscow, 1878. 441 p.
59. Materialy dlya istorii raskola za pervoe vremya ego sushchestvovaniya [Materials for the history of the schism during the first period of its existence]. Vol. 4. Moscow, 1878. 313 p.
60. Materialy dlya istorii raskola za pervoe vremya ego sushchestvovaniya [Materials for the history of the schism during the first period of its existence]. Vol. 1. Moscow, 1875. 492 p.
61. Kutuzov B. P. Tainaya missiya patriarkha Nikona [The secret mission of Patriarch Nikon]. Moscow, Algoritm Publ., 2007. 528 p.
62. Chernaya L. A. Russkaya kul'tura perekhodnogo perioda ot Srednevekov'ya k Novomu vremeni [Russian culture of the transition period from the Middle Ages to the New Age]. Moscow, Yazyki russkoi kul'tury Publ., 1999. 288 p.
63. Staritsyn A. N. Tipologiya starovercheskikh poseleniirubezha 17-18 vv. [Typology of Old Believer settlements at the turn of the 17th-18th centuries]. Staroobryadchestvo v istorii i kul'ture Rossii: problemy izucheniya. (K400-letiyu so dnya rozhdeniya protopopa Avvakuma) [Old Believers in the history and culture of Russia: problems of study. (To the 400th anniversary of the birth of Archpriest Avvakum)]. Moscow, Institut Rossiiskoi istorii RAN Publ., 2020, pp. 169-188.
64. Karlovich V. M. Istoricheskie issledovaniya, sluzhashchie kopravdaniyu staroobryadtsev [Historical research serving to justify the Old Believers]. Vol. 2. Chernovtsy, Tip. Germanna Choppa, 1883. 320 p.
65. Yukhimenko E. M. Ob"ektivnoe izuchenie istorii staroobryadchestva kak zadacha sovremennykh issledovatelei [Objective study of the history of the Old Believers as a task for modern researchers]. Staroobryadchestvo v istorii i kul'ture Rossii: problemy izucheniya. (K 400-letiyu so dnya rozhdeniya protopopa Avvakuma) [Old Believers in the history and culture of Russia: problems of study. (To the 400th anniversary of the birth of Archpriest Avvakum)]. Moscow: Institut Rossiiskoi istorii RAN Publ., 2020, pp. 15-33.
© «Клио», 2024 © Тихонова В.Б., 2024
