CC BY
34
УДК 001.5:94(=571.54)
К ГИПОТЕЗЕ ОБ ОЙРАТСКОМ ПРОИСХОЖДЕНИИ БУРЯТ
Зориктуев Булат Раднаевич,
доктор исторических наук, главный научный сотрудник Институт монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН (г. Улан-Удэ)
В статье исследован бытующий в современном калмыковедении ошибочный тезис об обитании племенной группы баргу-бурат в бассейне Малого Енисея, где находилась древняя родина ойратов Секиз-мурэн. В этническом прозвище баргу-бурат компонент бурат является архетипом ныне существующего этнонима «бурят». Его возникновение локализуется долинами Ангары и Лены.
Ключевые слова: ойраты, калмыки, прародина, этническая общность баргу-бурат, этноним «бурят», верховье Енисея, Предбайкалье.
TO THE HYPOTHESIS ABOUT THE OIRAT ORIGIN OF THE BURYATS
Zoriktuev Bulat Radnaevich,
D. in History, Principal researcher Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of the Siberian Branch of the RAS (Ulan-Ude)
The article is devoted to the investigation of the erroneous theory which exists in modern Kalmyk studies, about living of the tribal group of Bargu-Burat in the basin of the Malyi Yenisei, where the ancient homeland of the Oirats Sekiz-muren was located. In the ethnic term bargu-burat, the component burat is the archetype of the currently existing eth-nonym «buryat». Its origin is localized in the Angara and Lena valleys.
Key words: Oirats, Kalmyks, ancestral home, ethnic community bargu-burat, ethnonym «buryat», upper Yenisei, Cis-Baikal.
В последние десятилетия калмыцкими исследователями в изучении этнической истории своего народа достигнуты значительные успехи. Разработана периодизация общеойратской истории, выделены из неё и рассмотрены наиболее существенные по значимости этапы собственно калмыцкой истории, дополнены и уточнены обстоятельства откочёвки калмыков на Нижнюю Волгу, изучено влияние религиозного (буддийского) фактора на развитие этнических процессов в районах расселения калмыков на юге России, в Джунгарии и Юго-Западном Китае, последовательно прослежено формирование калмыцкой народности в пределах Российского государства, немало сделано для прояснения этимологии имён ойрат и калмык [1, с. 265-268; 2, с. 2-28; 3; 4, с. 4-40; 5, с. 91-220; 6, с. 112-237, 245-303; 7, с. 12 - 76].
Перечисляя достоинства опубликованных работ, нельзя не отметить недостатки, самый существенный из которых сводится к тому, что в этих трудах имеются большие пробелы в изучении этногенеза калмыков, под которым в
этнологии подразумевается изучение начального этапа этнической истории народа и процесса его сложения на базе различных этнических компонентов [8, с. 148]. В издаваемой литературе долгое время преобладало мнение, что ойраты являются пришлым в Западную Монголию этносом. Так, У. Э. Эрдниев, несомненно, под влиянием трудов А. П. Окладникова полагал, что ойраты были в числе тех монголов, которые, придя из Забайкалья в X-XI вв., положили начало монголизации Байкальского региона. После продолжительного пребывания на берегах сибирского моря, они в XIII - начале XIV вв. прибыли к верховью Енисея, откуда расселились по Западной Монголии, где, объединив вокруг себя монгольские племена, создали племенной союз, получивший название Дорбэн ойрат [2, с. 20-35].
Во многом похожего взгляда на историю калмыков придерживался А. Г. Митиров. Он пишет, что до прихода к истоку Енисея ойраты жили по Селенге, на восточной и западной сторонах Байкала, в Баргуджин-Токуме. Вый-
дя из лесных районов Южной Сибири и Алтая в степи Западной Монголии, они из охотников-рыболовов превратились в скотоводов степей [4, с. 37-60, 72-74].
Наиболее завершённый вид миграционная теория этногенеза калмыков получила в работах Г. О. Авляева. Он считал, что истоки этнической истории ойратов уходят в глубь веков и связаны с дунху, ухуань, сяньби, жужань, тоба, шивэй, кидань и другими монголоязычными народами. Из них особо заметную роль в сложении ойратов сыграли племена шивэй. Не указав, что представляли собой шивэйцы, где они жили, каков был их этнический состав и т. д., учёный заключил, что в 840 году, после падения каганата уйгуров и завершения их господства в Центральной Азии, часть шивэйцэв мигрировала в Прибайкалье (по мысли автора, в район от западной стороны Байкала. - Б. З.). Здесь пришельцы консолидировались в племенной союз в составе олётов, батутов, хойтов и кэргудов, получивший название Дорбэн ойрат (четыре ойрата). Имя ойрат стало самоназванием оказавшихся возле Байкала шивэйцев. Вытеснив по Лене на север тюркоязычных курыканов и туматов, установив разносторонние связи с протобурятскими племенами хори, булагачин и кэрэмучин, что привело к полной монголизации Прибайкалья, ойраты передвинулись дальше на запад, к верховьям Енисея. Монголизировав также этот регион, который был населён тюрко-самодийскими племенами, ойраты в конце XII века вышли в степь [5, с. 8-58, 182-220].
С данной гипотезой, основанной не на ранних, а преимущественно на поздних письменных памятниках ХУ1-ХУШ вв., хотя должно было быть наоборот, и содержащей немало ошибок фактического характера, нашедших прямое отражение в обобщениях и выводах автора, невозможно согласиться. Источники не подтверждают предположение, что в середине IX века состоялся приход шивэйских племён к Байкалу, где они якобы по названию созданно-
го ими племенного союза стали называться ойратами. Имел место обратный процесс: после разгрома в 840 году енисейскими кыргы-зами уйгуров часть последних в поисках спасения бежала на Амур к жившим там шивэй-цам. Те приняли беглецов, поскольку видели в уйгурах союзников в борьбе с кыргызами [9, с. 36; 10, с. 71].
Чтобы избежать ошибок, Г. О. Авляеву следовало уяснить, что в рассматриваемое им время шивэйские племена не представляли собой монолитный монголоязычный этнос. Они состояли из разных по происхождению этнических компонентов, среди которых была единственная монголоязычная по происхождению общность, в китайских хрониках тан-ского периода называвшаяся мэн-у (самоназвание - mangyol, после XIII века - mоngyоl). Она обитала на правом берегу низовья Аргуни в местности Эргунэ-кун, откуда в конце VII века начался её выход на территорию нынешней Халхи. В начале IX века пришельцы прочно обосновались у истоков Онона, Керулена и Толы, став широко известными в источниках как монголы Трёхречья. Источники не говорят о том, что монголы продвинулись дальше Трёхречья к Байкалу. К X веку у них на Ононе завершилось формирование начавшейся складываться в Эргунэ-куне родоплеменной группы дарлекин, к началу XII века - нирун, к которой относился Чингис-хан [11, с. 47-57]. Составы обеих групп досконально изучены. В них не было племён олёт, батут, хойт и кэргут, что бесспорно свидетельствует о том, что монголы к той версии этногенеза и ранней истории ойратов, какую предлагал калмыцкий исследователь, никакого отношения не имели. В связи с тем, что Г. О. Авляев, по существу, считал ойратскую общность простым ответвлением шивэйцев, о которых точными и исчерпывающими данными не обладал, то следует признать, что предложенная им версия происхождения ойратов, как и все другие гипотезы об их прибытии в Западную Монголию
с востока, лишённые надёжной источниковой базы и не дающие ответы на такие злободневные вопросы, как где, когда и из каких этнических компонентов сложился ойратский этнос, удачной считаться не может.
Весь изложенный выше материал отчётливо даёт знать, что наиболее верной и, следовательно, перспективной представляется гипотеза об этногенезе ойратов в её теснейшей связи с проблемой местонахождения их прародины, где жили родоначальники отдельных протоойратских этнических групп, потомки которых после образования племенного союза, получившего название ой-рат, покинули территорию первоначального обитания и заселили другие места в Западной Монголии. Установить, где находилась первоначальная родина ойратов, несложно. Широкая их известность в средневековье неизбежно предопределила то, что название местности, где они жили в древности, попало в такой ранний письменный источник, как «Сборник летописей». Его автор Рашид ад -дин при составлении своего труда уделял огромное внимание выяснению топонимической номенклатуры Монголии и близлежащих территорий, которая была для него важнейшим инструментом в деле реализации основной цели: сбора и интерпретации материала об именах, родоплеменном составе и этнической принадлежности живших там народов. Поэтому в этой связи заслуживают внимания работы В. П. Санчирова и Э. П. Бакаевой, которые, опираясь на сочинение персидского историка, пришли к твёрдому выводу, что упоминаемая в нём местность Восьмиречье (Секиз-мурэн) является прародиной ойратов [6, с. 114; 12, с. 97].
«Сборник летописей» гласит: «Юртом и местопребыванием... ойратских племён было Восьмиречье (Секиз-мурэн). В древности по течению этих рек сидело племя тумат. Из этого места вытекают реки, [потом] все вместе соединяются и становятся рекой, которую
называют Кэм; последняя впадает в реку Ан-кара-мурэн» [13, с. 118].
В приведённом тексте Рашид ад-дин, помимо сведений о местонахождении Восьмире-чья, упомянул его древних обитателей - племя тумат. Не исключено, что эта племенная группа имела протоойратские корни, хотя при описании событий, связанных с походом монголов в 1207 году по завоеванию енисейских народов, она часто фигурирует в источниках как общность тувинского происхождения [14, с. 118-126].
На наш взгляд, к исконным жителям Секиз-мурэна относилось племя чорос (цорос), чьё имя в источнике «Сборник летописей» не названо. В ойратском фольклоре сохранилось несколько версий красочной легенды о происхождении первопредка чоросов от дочери неба (в некоторых вариантах легенды - от птицы-лебедя. - Б. З.) [15, с. 157-160].
В целом этнический состав обитателей Се-киз-мурэна в связи со слабой разработанностью проблемы этногенеза ойратов полностью неизвестен. Существующий пробел попытался заполнить В. П. Санчиров. Он пишет, что японский исследователь Х. Окада, используя данные калмыцких историко-генеалогических сочинений и других источников, выявил восемь племён, входивших в состав дорбэн-ойратов в XVI-XVИ вв. Они, в соответствии с преданиями о предках ойратских правителей и их родословными, подразделялись на пять групп: 1) древнеойратская группа - хойты и баатуты; 2) баргутская группа - баргуты и бурааты; 3) найманская группа - дэрбэты и джунгары; 4) кереитская группа - торгуты; 5) восточномонгольская группа - хошуты [16, p. 209].
В отношении выделенных Х. Окадой племенных групп следует сказать, что при их ранжировании недостаточно привлечено строго выверенных данных о происхождении ой-ратского этноса, в целом, и его отдельных частей, в частности. Особенно это касается вто-
рой группы, которая автором названа баргут-ской. На наш взгляд, автору следовало глубже разобраться в истории Байкальского региона и с этническим составом его населения, не ориентироваться на переходящий из работы в работу ошибочный тезис об ойратско-бурятской этнической общности эпохи Средневековья, которая якобы занимала территорию от Верхнего Енисея до Байкала и в которой доминирующая роль принадлежала ойратам [17, с. 352; 18, с. 119]. В связи с тем, что Х. Окадой такой подход не был выдержан, возникает наиважнейший для бурятоведения вопрос: на каком основании в число ойратских племён включена вторая, так называемая баргутская, группа. Японский исследователь, видимо, полагал, что она состояла из двух общностей -баргут и бурат. Но в действительности существовала одна группа баргу-бурат, наименование которой в русском написании как единое сложное слово пишется через дефис. Она сложилась, что абсолютно точно известно, незадолго до XVI века на западном берегу Байкала и к ойратам никакого отношения не имела.
В. П. Санчиров, представляя баргу-буратов, не указывая при этом источники и не приведя конкретных аргументов, пишет: «Среди... этнических компонентов складывавшейся ойрат-ской народности только хойты, баатуты и бар-гу-бурааты были по происхождению связаны с родоплеменными группами древних ойратов Восьмиречья» [6, с. 204]. Далее в тексте он заострил внимание на последнем этносе, невольно повторив в написании его имени ошибку Х. Окады: «Баргуты и бурааты, средневековые ойратские племена, происходившие из «лесных народов» Восьмиречья XVII-VII вв., не путать с современными бурятами» [6, с. 204].
Если приведённые цитаты объединить и несколько перефразировать, вложив в них более стройно сформулированный и понятный смысл, то будет означать, что буряты произошли от ойратов, они на каком-то этапе своей
истории отселились из Секиз-мурэна к Байкалу. Насколько верно это утверждение В. П. Санчирова? Для того, чтобы разобраться в нём, необходимо детально рассмотреть вопрос: когда и где возникло имя баргу-бурат и кого оно обозначало.
Это имя имеет давнюю и непростую историю. В XIII веке степные монголы группу племён, преимущественно населявшую бассейн р. Баргузин в Забайкалье и земли по Лене и Ангаре на западной стороне Байкала, называли баргут. Рашид-ад-дином этот феномен раскрыт так: «Племена баргут, кори и тулас; племя тумат также ответвилось от них. Эти племена близки друг с другом. Их называют баргутами (курсив наш. - Б. З.) вследствие того, что их стойбища и жилища (находятся) на той стороне реки Селенги, на самом краю местностей и земель, которые населяли монголы и которые называют Баргуджин-Токум (курсив наш. - Б. З.)» [13, с. 121].
Бытует распространённое мнение, что в приведённом отрывке слово баргут является этнонимом и параллельно названием племенного союза, существовавшего в конце XII-начале XIII вв. по обе стороны Байкала и возглавлявшегося баргутами [18, с. 79, 85; 19, т. 26, т. 27; 20, т. 356]. Данное мнение безосновательно. Племенные союзы обычно возникали в связи с необходимостью ведения грабительских и завоевательных войн, а также потребностью в обороне [21, с. 76]. У племён Баргуджин-Токума, входивших в состав монгольского государства и в достаточной мере обеспеченных защитой от нападений извне, необходимости объединяться в союз не было. В этой связи не случаен тот факт, что в источниках каких-либо данных, свидетельствующих о существовании племенного союза около Байкала в период государства Чингис-хана, отыскать невозможно.
В процитированном фрагменте «Сборника летописей», на что чётко указывает контекст, слово баргут использовано не в значении эт-
нонима (как самоназвание оно сопряжено с обитавшим по р. Баргузин племенным этносом баргут. - Б. З.), а как коллективное этническое прозвище предбайкальского и частично забайкальского населения, данное ему по названию той территории, какую оно занимало - Бар-гуджин-Токум, кратко - Барга. Семантика его прозрачна: «жители Баргуджин-Токума, или Барги». В дальнейшем произошло расширение функции прозвища. Оно стало обозначением не узкой группы племён, а всего аборигенного населения у Байкала.
Буквальное значение топонима Баргуджин-Токум - «Баргузинская низина». Так называется местность по р. Баргузин на восточном берегу Байкала между Баргузинским и Икатским хребтами, где ориентировочно до середины XVI века обитало племя баргут. К XIII веку Баргуджин-Токумом стала именоваться территория по обе стороны озера, которую освоили лесные монголы. Баргузинская долина, находясь посередине этого обширного региона, стала его историческим центром. Здесь располагалась ставка предводителя баргутов, к которому в 1201 году для установления двусторонних дружественных связей приезжали послы Чингис-хана (см. подробно об этом: [11, с. 175-179]). Увеличение площади и численности населения, разность его этнического состава и другие факторы не могли не наложить свой отпечаток на содержание топонима Бар-гуджин-Токум. Монголы степи, игравшие доминирующую роль в монгольском мире за счёт наполнения его этническим смыслом с явно тенденциозной направленностью, придали ему заметно занижающий достоинство местного населения оттенок. Они, в соответствии с естественным противопоставлением своей группы другим («мы» - «они»), лежавшим в основе этнической идентификации, Бар-гуджин-Токум стали понимать как глухой, холодный по климату, малокультурный уголок на далёкой окраине их державы. Жившие там племена, по их мнению, не имели палаток и
шатров, быков и баранов и никогда не выходили из своих лесов. Они не причислялись прежде к монголам, а стали именоваться таковыми лишь недавно [13, с. 92, 123, 124]. Эти характеристики (географические условия, уровень культуры, отношение к жизни местного населения, его происхождение), при помощи которых степными монголами был сконструирован образ Баргуджин-Токума, в сжатом и синтезированном виде составили содержание прозвища баргут. Оно в оценочном плане мало отличалось от негативно окрашенной семантики этнонима баргут (такую же неодобрительно окрашенную семантику имела его предыдущая древнетюркская форма байырку [22, с. 99]) - «грубый, некультурный, отсталый», который в своё время также был получен его носителями от степняков юга.
Понятно, что если монголы прозвище бар-гут относили ко всему населению Баргуджин-Токума, то они этим же словом называли отдельные этнические группы региона. Оно чаще всего использовалось по отношению к хорин-скому племени, которое в XVII веке, будучи зависимым от Цэцэн-хана (платило дань -Б. З.), подолгу находилось в Восточной Халхе. По материалам Б. О. Долгих, во второй половине XVII века до 40 % хоринцев обычно оставались в пределах этой части Монголии, входя в состав знамён, созданных по распоряжению цинских сюзеренов Цэцэн-хана. Цифра немалая, если учесть, что, например, в 1687 году численность всего хоринского населения по обе стороны границы округлённо составляла 5 800 чел. (подсчитано по: [23, с. 331, 334] -Б. З.). Поэтому вполне закономерно, что придуманное монголами прозвище баргут наиболее прочно прикрепилось именно к хоринцам (см. подробно об этом: [24, с. 78]). Этот факт ярко подтверждает общий смысл проведённой в настоящей статье линии, сводящейся к тому, что слово баргут одновременно в значении этнического прозвища и этнонима бытовало только в районе Байкала, а за его пределами -
в Восточной Халхе и на северо-востоке Китая, в местности Хулун-Буир.
В XVII веке, вслед за монголами, баргута-ми стали называть хоринцев маньчжуры, государство которых со времени своего образования в конце XVI века повело крайне агрессивную политику против других народов. Её осуществлению максимально способствовала выстроенная система знамён, сочетавшая в себе функции военного и гражданского управления. В 1646 году состоялось первое сражение маньчжуров с объединённой армией хал-хасских ханов. В нём в составе войска Цэцэн-хана, что засвидетельствовано в документе Лифаньюаня, участвовали хоринцы, названные баргутами [25, т. 27-30]. Не исключено, что это первый известный на данный момент официальный документ, в котором хоринцы упомянуты как баргуты.
То, что монголы, а потом маньчжуры прозывали хоринцев баргутами, не проходило бесследно для последних. В русских архивных документах середины XVII века выходившие из Монголии хоринцы изредка проходят под именем баргут [23, с. 327]. Вероятно, так называла себя некоторая часть молодых хо-ринцев, у которых после частого и долгого пребывания в Халхе происходили подвижки в сторону смены этнического самосознания. В целом имевшие место отдельные такие случаи на общую картину сильно не повлияли. Хо-ринцы в России в многочисленных источниках конца XVII - начала XVIII вв., несмотря на частые уходы и выходы из Монголии, постоянно упоминаются под исконным именем хори. Ситуация, по всей видимости, выглядела так, что в Халхе хоринцы в общении с монголами и маньчжурами называли себя баргута-ми, а в разговорах между собой, что вполне естественно, своим настоящим именем - хори.
В середине XVII века маньчжуры приступили к созданию знамённой системы в Халхе. В Цэцэн-ханском аймаке первое знамя возникло в 1655 году. Зачисленные в его войско хо-
ринцы со временем за заслуги в деле укрепления маньчжурского государства были удостоены наименования новые и к 1670 году стали известными в Маньчжурии как новые баргуты [24, с. 87-88]. Важнейшим рубежом в истории хоринцев стал 1727 год. Установление государственной границы, закрывшее хоринцам доступ в Россию, означало для них полную утрату связей с прежней родиной у Байкала. В результате долгое проживание в Хулун-Буире в условиях тотальной зависимости от маньчжуров, плотное иноэтническое окружение, резкое сокращение и нивелирование основных этнических признаков привели к тому, что у хоринцев произошла коренная смена этнического самосознания и самоназвания. Данный процесс предопределил то, что прозвище бар-гут со словом новые приобрело у них этническую окраску и стало пониматься ими как самоназвание. Это в реальности означало появление в Северо-Восточном Китае нового самостоятельного монголоязычного этноса, называвшегося шинэ барга - новые баргуты [24, с. 84-86].
Хоринцы (новые баргуты) оказались в Китае в результате рокового для них стечения обстоятельств. Они не отождествляли себя с бурятами, потому что до второй половины XVIII века к ним не относил себя основной массив живущего у Байкала хоринского племени. Поэтому требует уважения и понимания тот выбор своего дальнейшего жизненного пути, который был осуществлён после 1727 года оставшимися в Китае хоринцами. Этот выбор заключался в их последующем самостоятельном развитии от отдельно живущих в России бурят-хоринцев. На новый путь они вступили осознанно, сообразуя свои действия с теми реалиями, в которых оказались. Свидетельством этого является наречение ими себя данным со стороны именем шинэ барга.
Традиция давать северным соседям прозвище баргут имела у монголов характер долговременной тенденции и не утратила своего значения
и много позже. По второй половине XV и в XVI вв. интенсивное развитие на западной стороне Байкала консолидационных процессов привело к сложению племенного объединения, называвшегося бурат. На его базе, с дальнейшим распространением объединительных процессов в Забайкалье, что отразилось в возникновении сначала формы бурайд [Ьига^] (в русском написании - бурэт), а во второй половине XVIII века - буряад (в русском написании - бурят), образовалась бурятская народность [11, с. 208239]. Оставаясь верными своему обычаю, степняки-монголы объединение бурат также нарекли прозвищем баргут, автоматически перенеся на него все с негативным оттенком характеристики, дававшиеся ими населению, проживавшему около Байкала. Возник сложный экзоэтноним бар-гут-бурат, который в слегка усечённой форме баргу-бурат стал широко известен за пределами Байкальского региона.
То, что в экзоэтнониме баргу-бурат компонент баргу употреблен в значении прозвища, сомнений ни у кого и никогда не вызывало. К примеру, именно так трактовал его крупный, с мировым именем российский монголовед второй половины XIX - начала XX вв. А. М. Позднеев. Касаясь имени баргу-бурат, он заметил, что буряты (т. е. бураты. - Б. З.) подразделяются на две части: забайкальских и северных, то есть западных. Последние заметно разнятся от тех, которые живут за Байкалом, верованием, образом жизни, обычаями и
всех монголов «доходящей до крайних размеров грубостью». «Утверждают, - подчёркивал А. М. Позднеев, - что это наречие и было поводом, почему северобайкальские Буряты получили от своих соплеменников прозвание Баргу-Бурятов (курсив наш. - Б. З.), то есть грубых, неотёсанных Бурятов (курсив наш -Б. З.)» [26, с. 180].
С высоты сегодняшнего дня не все замечания А. М. Позднеева об образе жизни, культуре и языке северных (западных) бурят можно принять, но его главный вывод о том, что в экзоэт-нониме баргу-бурят компонент баргу является прозвищем, безусловно верен. Он соответствует содержанию сообщения Рашид-ад-дина, почему степные монголы как всё население Баргуджин-Токума, так и его отдельные племена, как мы видели на примере хоринцев, называют баргут.
Подводя итоги, отметим, что монголы степи, начиная с XIII века, называли лесные племена в районе Байкала (Баргуджин-Токум) баргутами, вкладывая в это слово отчётливо заниженный в оценочном плане смысл. Имя бурат с середины XV века было общим названием племенного объединения на Ангаре и Лене, на базе которого к концу XVIII века сложилась бурятская народность. Полагать, что носители сложного экзоэтнонима баргу-бурят некогда обитали в верховье Енисея, в Секиз-мурэне, и, следовательно, их потомки -нынешние буряты, имеют ойратское происхождение, абсолютно безосновательно.
особенно языком, отличающимся от наречий
Библиографический список
1. Дарбакова В. П. К этимологии этнонима калмык // Этнонимы. М.: Наука, 1970. С. 265-268.
2. Эрдниев У. Э. Калмыки. Историко-этнографические очерки. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1980. 284 с.
3. Санчиров В. П. «Илэтхэл шастир» как источник по истории ойратов. М.: Наука, 1990. 137 с.
4. Митиров А. Г. Ойраты-калмыки: века и поколения. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1998. 383 с.
5. Авляев Г. О. Происхождение Калмыцкого народа. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 2002. 327 с.
6. История Калмыкии. С древнейших времён до наших дней. Т. 1. Элиста: ГУ «Издательский дом "Герел"», 2009. 848 с.
7. Калмыки / отв. редакторы Э. П. Бакаева, Н. Л. Жуковская. М.: Наука, 2010. 568 с.
8. Свод этнографических понятий и терминов. Этнические и этносоциальные категории / отв. ред. В. И. Козлов. М.: ИЭА РАН, 1995. 163 с.
9. Ковычев Е. В. История Забайкалья (I сер. II тыс. н.э.). Иркутск: Изд-во ИГПИ, 1984. 82 с.
10. Кызласов Л. Р. История Южной Сибири в средние века. М.: Высшая школа, 1984. 165 с.
11. Зориктуев Б. Р. Актуальные проблемы этнической истории монголов и бурят. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2011. 278 с.
12. Бакаева Э. П. «Нутук»: к вопросу о понятии «кочевье» и территории расселения ойратов (на материалах фольклора) // Монголоведение (Монгол судлал). Т. 5, № 1. Элиста, 2011. С. 96-108.
13. Рашид ад-дин. Сборник летописей / перевод с персидского А. А. Хетагурова; ред. и прим. А. А. Семёнова. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1952. Том 1, книга первая. 221 с.
14. Зориктуев Б. Р. Монголы и лесные народы (события 1207 и 1217 гг.) // Вопросы истории. № 11-12, 2000. С. 119-127.
15. Румянцев Г. Н. Происхождение хоринских бурят. Улан-Удэ: Бурятское книжное издательство, 1962. 265 с.
16. Okada Hudehiro. Origins of the Dörben Oyirad // Ural-Altaische Jahrbücher, Neue Folge, Band 7. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1987. P. 181-211.
17. Коновалов П. Б. О калмыцко--бурятских этногенетических связях // Единая Калмыкия в единой России: через века в будущее: мат-лы Междунар. научной конференции. Ч. 1. Элиста, 2009. С. 352-358.
18. Нимаев Д. Д. Буряты: этногенез и этническая история. Улан-Удэ: Издательско-полиграфический комплекс ВСГАКИ, 2000. 188 с.
19. Tubsinnima Galjud. BaryuCud-un teüken irelte (История баргутов). Köke-qota: Öbür Mongyul-un soyul-un keblel-ün qoriy-a, 1985. 152 q.
20. Очир А., Гэрэлбадрах Ж. Халхын Засагт хан аймгийн ттех (История аймака Дзасакту-хана). Улаанбаатар: Соёмбо прин-тинг ХХК, 2003. 462 х.
21. Свод этнографических понятий и терминов. Этнические и этносоциальные категории. Вып. 6. М.: ИЭА РАН, 1995. 163 с.
22. Юдахин К. К. Киргизско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1965. Т. 1. А-К. 503 с.
23. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1960. 621 с.
24. Баргуты Китая / отв. ред. Л. С. Дампилова. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 2021. 282 с.
25. Buyandelger Jiyacidai. Qalq-a baryu-yin egüsül irel (Происхождение ойратов Халхи) // Mongyol arkivs (Монгольские архивы). Kökeqota: Öbür Mongyol-un soyol-un keblel-ün qoriy-a, 2002. 1-38-r q.
26. Образцы народной литературы монгольских племён. Вып. 1. Народные песни монголов. Собраны и изданы А. Позднее-вым. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1880. 346 с.
Работа выполнена в рамках государственного задания «Историческое пространство монгольского мира: археологические культуры, общества и государства» © Зориктуев Б. Р., 202
УДК: 314.82(571.51/.52)"1880/1920" РОЖДАЕМОСТЬ В МИНУСИНСКОМ ОКРУГЕ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВВ.
Кышпанаков Владимир Алексеевич,
доктор исторических наук, кандидат экономических наук, доцент кафедры экономики и бизнеса Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова (г. Абакан)
В статье рассматриваются вопросы рождаемости в Минусинском округе Енисейской губернии в 18971902 гг. На основе материалов Первой Всеобщей переписи населения 1897 г. и статистических данных по Европейской России за 1902 г., опубликованных источников дается сравнительный анализ о динамике и уровнях рождаемости в Минусинском округе и Енисейской губернии в целом и Центральной России. Делается вывод о более высоком уровне рождаемости в Минусинском округе по сравнению с другими округами Енисейской губернии и Европейской России.
Ключевые слова: рождаемость, перепись населения, Минусинский округ, Енисейская губерния.
BIRTH RATE IN THE MINUSINSK DISTRICT IN THE LATE XIX - EARLY XX CENTURY
Kyshpanakov Vladimir Alekseevich,
Ph. D. in Economics, D. in History, Associate Professor of the Economics and Business Department of the Institute of Management,
Katanov Khakass State University (Abakan)
The article deals with the issues offertility in the Minusinsk district of the Yenisei province in 1897 -1902. Based on the materials of the First General population census in 1897 and statistical data on European Russia for 1902, published sources, a comparative analysis is given on the dynamics and levels of fertility in the Minusinsk district and the
