CC BY
257
Агнешка Киевска (Люблин, Польша)
изучение средневековой философии и ее историография1
1. современный интерес к средневековой философии и ее историография
Книга Джона Инглиса Области философского исследования и историография средневековой философии, опубликованная Е.Дж. Бриллем в 1998 г. (Лейден — Кёльн — Бостон), представляет собой значительный шаг в переоценке изучения средневековой философии в частности, как и исследований Средневековья в целом. Джон Инглис — выпускник Университета св. Фомы (Хьюстон), учебного заведения, связанного многими личностными связями с Понтификальным Институтом средневековых исследований в Торонто. В Университете св. Фомы Инглис интеллектуально сформировался на жильсонианской модели изучения средневековой философии; в своей книге он начал пересматривать историю или, точнее, предысторию этого подхода, т. е. развития неосхоластической парадигмы исследований Средневековья. Попытка Джона Инглиса переосмыслить принятую методологию истории философии не является единственной, другие выдающиеся публикации в этой области принадлежат Ф. Роземанну2 и Алену
1 Перевод с английского — кандидата философских наук Л.В. Цыпиной. Статья была впервые опубликована на польском языке в журнале «РгаедМ Filozoficzny» 10/4 (2001, 169-181) и представлена в качестве доклада на английском языке в сентябре 2010 г. на философском факультете СПбГУ в рамках реализации проекта исследований «Принцип соіп^епіїа орроБІЇошт: от Николая Кузанского к Николаю Бердяеву» аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы (2009-2010 годы)» Министерства образования и науки РФ.
2 РЬ. ЯоБетапп, La philosophie et ses me...
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
де Либера,3 чей подход к предмету очень отличается от неосхола-стического. Я убеждена, что дискуссия о проблемах, касающихся методологии истории Средневековья, должна привлечь и польских историков философии. Жильсонианская модель истории философии стала хорошо известна с момента перевода работы Этьена Жильсона История христианской философии в Средние века (перевод С. Залевского, Варшава, 1966) и широко использовалась как единственно жизнеспособная альтернатива марксистскому идеологическому подходу к исследованию истории, как прибежище научной честности и объективности. Именно в этом духе профессор Стефан Свежавский развивал свои собственные идеи о методе и целях исторического исследования, содержащиеся в его книге Проблема истории философии (Варшава, 1966). Другой пример историографии, основанной на жильсонианских принципах, — работа Свежавского История европейской классической философии. Это парадигматический образец неосхоластического подхода к широкому спектру исторических данных и доказательство того, что Свежавский остался верен идеалу своего учителя (Свежавский был студентом Жильсона).
Задача последующего изложения состоит в том, чтобы стимулировать дискуссию о путях исследования Средневековья. Центральным пунктом такой дискуссии должна стать переоценка жильсонианской парадигмы, проливающая свет на ее возникновение, детали, достижения, а также на ее ограничения и неудачи. В свое время Э. Жильсон открыл новую эпоху в изучении интеллектуальной истории Средних веков; его достижения неоспоримы и не могут не учитываться. Остается лишь продолжить эту работу, не забывая знаменитого изречения Бернарда Шартского: «Мы — словно карлики, сидящие на плечах гигантов. Мы видим больше вещей и вещи более удаленные по сравнению с тем, что видели древние, но не благодаря остроте нашего собственного зрения или нашему высокому росту, а потому, что древние поднимают нас до своей огромной высоты».
3 А. de ЫЬега, Le relativisme historique: ^в...
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
2. Неосхоластическая парадигма изучения Средневековья
По мнению Дж. Инглиса, модель, использовавшаяся Э. жильсоном в его исследовании Средневековья, служит примером подхода, характерного для многих, в том числе Мориса де Вулфа, и может быть отождествлена с неосхоластической парадигмой.4 Согласно Инглису, основателями этого подхода были два немецких исследователя: Йозеф Клейтген и Альберт штёкль. Последний, как подчеркивает Инглис, «изобрел историю средневековой философии».5 Эта точка отсчета имеет ключевое значение для данной парадигмы изучения средневековой философии.
А. Каким образом в средневековой философии осуществлялась связь веры и разума? Гармоничный союз дискурса веры и дискурса рационального исследования при сохранении ясного осознания методологической разнородности двух этих порядков мысли — это, согласно жильсону, определяющая характеристика того, что он называет средневековой философией. Дискуссия, касающаяся проблемы христианской философии, была начата Э. Брейером в 30-е гг. XIX в. Брейер полагал, что есть два законных способа понимания термина «христианская философия». Согласно первому из них христианская философия охватывает все учения, которые одобрены Церковью. Рассматриваемая таким образом, она существует в истории, но не содержит в себе ничего интересного для профессионального философа. Другой способ понимания термина «христианская философия» рассматривает ее как достижение такого рода философского исследования, которое принимает христианство в качестве отправного пункта для позитивной философской рефлексии. Кроме того, согласно Брейеру, такая философия никогда не существовала в истории. Если в христианской мысли, скажем, у Августина, нет ничего интересного с точки зрения строгой философии, то сама философия выводится из иных, чем христианство,
4 J. Inglis, spheres of Philosophical Inquiry and the Historiography of Medieval Philosophy, Leiden-Ko...
5 Ibid., p. 11.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
источников. Таким образом, само понятие христианской философии обнаруживает собственную бессмысленность.6
В этой же дискуссии о значении христианской философии принимал участие Э. жильсон, который, по вполне понятным причинам, занимал другую позицию. В работе Дух средневековой философии он недвусмысленно утверждает, что вдохновленная христианством философия возникла в истории, и ее наличие ни в коей мере не ограничивается Этичностью или Средневековьем. Никто не станет лишать Декарта, Мальбранша или Лейбница звания философов, однако анализ их работ показывает, как подчеркивает жильсон, что их философские идеи претерпели принципиальное влияние христианства.7 Он предлагает следующее определение христианской философии: «Я называю христианской всякую философию, которая, формально держась в стороне от порядков веры и разума, признает, тем не менее, Откровение в качестве незаменимого помощника разума».8 Таким образом, Откровение и философия, согласно этому взгляду, формально различны, и все же Откровение выступает как необходимый помощник философского исследования и служит также путеводителем в сфере философских проблем, привлекая внимание исследователя к важности некоторых из них. Философия св. Фомы Аквинского представляет собой, по мнению Жильсона, вершину понятой таким образом христианской философии, так как именно Аквинату удалось согласовать христианство с интеллектуальным наследием греков философски приемлемым образом.
Следуя за жильсоном как своим наставником, проф. Стефан Свежавский занял аналогичную позицию. Издатели черновиков его лекций отмечают: «Подход Свежавского к проблеме христианской философии выдержан в духе решений Жильсона, хотя
6 Cm.: J. L. A. West, The Thomistic Debate Concerning the Existence and Nature of Christian Philosophy: Towards a Synthesis, «The Modern Schoolman». LXXVII (1999), 50-51.
7 E. Gilson (The Spirit of Mediaeval Philosophy) Duch filozofii sredniowiecznej, tlum. J. Rybalt, Warszawa, 1958, p. 18f.
8 Ibid. p. 38.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
выдвигаемые им формулировки обнаруживают меньшую категоричность тона».9 В работе Св. Фома, прочитанный заново, Све-жавский пишет: «Строго говоря, христианской философии не существует, основанием для этого служит тот факт, что философия существует вне и независимо от всех вероисповеданий. Здесь нет ни верующего, ни неверующего; ни христианина, ни мусульманина, здесь есть только человек, который философствует. Тем не менее историческим является факт, что христиане занимались философией; именно в таком смысле философия могла стать христианской философией».10
Приведенная цитата наводит на мысль об эволюции мировоззрения Свежавского от тождественной позиции, занимаемой Жильсоном, к взгляду, близкому к тому, которого придерживался Ф. Ван Стеенберген. Последний в ряде случаев возражал против концепции «христианской философии» жильсона. Ван Стеенбер-ген указывал на тот факт, что термин «философия» даже в обиходном употреблении имеет, по меньшей мере, два значения. В строгом смысле «философия» означает определенную школьную дисциплину, область исследования, которая, начиная с очевидных посылок и используя подходящие методы, стремится достичь систематического описания структуры мироздания. В широком смысле «философия» — любой общий взгляд на мир и человеческую жизнь. Философия в этом широком смысле включает как составную часть размышления о Боге, творении, человеке и его судьбе, зле и грехе, смысле жизни. Обсуждение всех перечисленных вопросов может быть, по существу, вдохновлено христианством, таким образом, философия в этом широком и смутном смысле может стать «христианской».
Итак, в более строгом смысле, философия является школьной дисциплиной. Наряду с теологией и другими дисциплинами она находит свое место среди наук, которые наилучшим образом могут
9 S. Swiezawski, Dzieje europejskiej filozofii klasycznej [History of the European Classical Philosophy], Warszawa, 2000, p. 911.
10 S. Swiezawski, St Thomas Revisited, Swigty Tomasz na nowo odczytany, Poznan, 1995, pp. 72.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
развиваться «в климате» христианства. Христианство оказывает существенное влияние на личность философа или ученого, оно указывает на темы, которые должны быть исследованы, и на ошибки, которых следует избегать. Однако это влияние все же никоим образом не противоречит тому способу, которым это исследование осуществляется.11
B. Другой центральный пункт истории философии, будучи выстроенной в соответствии с неосхоластической моделью, — это, согласно Дж. Инглису, проблема того, как средневековые авторы пытались развивать эпистемологию, основанную на концепции естественных человеческих познавательных способностей. Сторонники неосхоластической парадигмы придерживаются теории, выработанной св. Фомой как наиболее развитой и завершенной в эпистемологическом отношении. Ее преимуществами являются отказ от полумистической теории иллюминации св. Августина, неуклонная приверженность естественным человеческим способностям и, как результат, выработка полностью реалистической теории познания. Свежавский утверждает, что ценность философии пропорциональна степени заключенного в ней реализма: «Метафизика служит христианству в полной мере и наиболее продуктивно, в сфере теории познания и онтологии, где она является более всего реалистической».12 Этот принцип был наиболее последовательно и зрело применен в работах св. Фомы Аквинского.
C. Не менее важным для неосхоластической парадигмы является вопрос, рассматривающий вклад средневековых авторов в развитие образцовых областей философского исследования, особенно таких, в которых вдохновляющая роль христианского вероучения очевидна, как в естественной теологии, метафизике или антропо-логии.13
жильсон верил, что вдохновляющая роль христианства очевидна уже в силу явного предпочтения средневековыми мыслителями
11 F. Van Steenberghen, La philosophie au XIIIe siecle, Louvain-Paris, 1966, p. 536-538.
12 S. Swiezawski, Dzieje europejskiej filozofii, p. 913.
13 См.: J. Inglis, Spheres of Philosophical Inquiry, pp. 3-5.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
метафизики или антропологии, областей, в коих они достигли первостепенной оригинальности.14
Позиция Свежавского кажется еще более радикальной: в оправдание названия, которое он дал своему курсу лекций по истории античной и средневековой философии, он пишет: «Еще в 14-м веке начался медленный, длительный, растянувшийся на столетия процесс, в ходе которого философия “предала” то, чем она была, переместив метафизику с ключевой среди философских дисциплин позиции и заместив ее этикой или теорией познания. Новое возрождение метафизической рефлексии о реальности как о целом становится ощутимым только в двадцатом веке. Это, вкратце, и есть та причина, по которой я решил назвать эту книгу “История европейской классической философии”».15 Именно метафизическая структура средневековой философии заслужила ей имя «классической философии».
D. Еще одна задача, характерная для неосхоластической парадигмы исследований Средневековья, — установление того, в каком отношении данные философы или идеи находятся к философии Фомы Аквинского, рассматриваемой как вершина развития средневековой философии. Это подразумевает телеологическую перспективу видения процесса этого развития; Жильсон подчеркивал ее необходимость в работе Единство философского опыта.16 В такой перспективе XIII столетие в целом и философия св. Фомы в частности выдвигаются на первый план как образцовое завершение процесса развития средневековой мысли, а все последующие факты неотвратимо несут на себе симптомы упадка, находясь между крайностями скептицизма и мистицизма.
И вновь позиция Свежавского по этому вопросу перекликается с позицией Жильсона. Издатели его заметок к лекциям отмечают: «Целью автора “Истории европейской классической философии”
14 Е. Gilson, Duck filozofii sredniowiecznej, p. 39.
15 S. Swiezawski, Dzieje europejskiej filozofii klasycznej History of the European Classical Philosophy, p. XI.
16 E. Gilson, The Unity of philosophical Experience, Jednosc doswiadczenia filo-zoficznego, tlum. Z. Wrzeszcz, Warszawa, 1968, pp. 27-47.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
было идентифицировать и выделить течение радикального реализма в философии, которое могло бы стать ответом современным эзотерическим и теософским направлениям, растущей волне фидеизма, с одной стороны, и постоянному отрицанию фундаментальных истин христианства — с другой. Согласно Свежавскому, только переоткрытие и переистолкование метафизики и антропологии св. Фомы, которые описываются им как паломничество к истокам, может стать адекватным ответом на эти вызовы. Только метафизика и антропология “Ангелического Доктора” может возвратить нас к свежести философского созерцания, способного вдохнуть жизнь в нашу культуру, которой был нанесен смертельный удар субъективизмом и идеализмом европейской философской традиции, сконцентрированной более на мысли самой по себе, чем на конкретном бытии».17
Дж. Инглис подчеркивает, что модель средневековых исследований, схематично представленная выше, не была изобретением Жильсона, ее можно обнаружить уже в работах Мориса де Вулфа. Ряд авторов противопоставляют подходы Де Вулфа и Жильсона — Де Вулф ратовал за общность наследия схоластической философии, тогда как Жильсон подчеркивал, скорее, многообразие философий внутри схоластики, — однако в действительности различия между этими двумя историками носят лишь второстепенный характер. Согласно Инглису, оба ученых работали в рамках одной модели истории философии, чьи истоки укоренены еще в XIX столетии, в частности в работах иезуита Йозефа Клейтгена (1811-1883) и Альберта Штёкля (1823-1893). Два этих человека стали изучать средневековую философию в качестве альтернативы скептицизму и индивидуализму их современников. Они следовали примерам компендиума, созданного Шарлем Рене Бийаром (1746-1751), который написал введение в Сумму теологии Аквината в девяти томах (Summa Sancti Thomae kodiernis academiarum moribus accomodata), и Антонио Гуденом, который в 1670 г. опубликовал свою Pkiloso-pkia iuxta inconcussa tutissimaque Divi Thomae Dogmata. Во времена
17 S. Swiezawski, Dzieje europejskiej filozofii, p. 913.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
Клейтгена и штёкля в церковных высших школах философия изучалась по книге Гудена, противопоставлявшего себя позиции Декарта, а теология излагалась по Бийару.18
Атмосфера в Европе XIX столетия не благоприятствовала развитию церковных образовательных центров. Что касается интереса к средневековой философии, то здесь ситуация была еще более плачевной: и протестанты, и католики расценивали средневековую философию как реликт. Романтизм направил свое внимание на Средние века, но искал в них не философию, а настроение, близкое романтической душе, т. е. пантеистические и мистические веяния. Именно романтическому движению мы обязаны возрождением интереса к таким мыслителям, как Эриугена, викторинцы и Экхарт. Тогда же возник интерес и к еретическим движениям внутри схоластики, которые рассматривались как проявление борьбы философской мысли за освобождение от оков догмы, как это представлено в работах выдающего знатока Средневековья Б. Оро.
Как раз как противовостояние такому подходу, неблагоприятному для объективного изучения интеллектуальной жизни Средних веков, должна быть оценена новизна предложенной Клейтге-ном и штёклем модели. Их проект шел вразрез как с романтическим, так и с рационалистическим подходами. Клейтген и штёкль расценивали возвращение к Средним векам как альтернативу экспансии современной им философии и науки. Клейтген верил, что Декарт, Кант, шеллинг и Гегель несут ответственность за разрыв философии и Церкви. Соответственно, в качестве противоядия он пропагандировал возвращение к изучению Отцов и средневековой философии, которая представлялась ему моделью союза веры и разума.19 В 1860-1863 гг. Клейтген опубликовал работу Die Pkiloso-pkie der Vorzeit, которая вскоре была переведена на французский и опубликована в 1868 г. под названием La pkilosopkie scolastique. В ней Клейтген доказывал, что знание — нечто отличное от веры, следовательно, необходимо четко отличить то, что мы можем знать
18 См.: Inglis, Spheres of Philosophical Inquiry, p. 21.
19 Ibid.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
естественным образом, от того, что мы можем получить только посредством Откровения. Он утверждает, что критическая философия вбивает клин между знанием и верой, разумом и чувствами, тогда как схоластика примиряет эти противоположные понятия.20 Клейтген обращает внимание на эпистемологию Фомы Аквинского как на лучшее из имеющихся обоснование реалистической теории знания. Только реалистическая эпистемология может обеспечить нас средствами эффективного противостояния скептицизму и субъективизму современной философии и остановить упадок науки. Когда науки перестают схватывать реальность, они теряют как свое содержание, так и свою цель. Более того, хороша лишь та философия, которая ведет человека к моральному благу, и соответственно философия его времени представлялась Клейтгену имморальной, поскольку вела к революции и разрушению.21
Клейтген ссылается на то, что широко распространенное в его время убеждение в том, что в Средние века не существовало философии и мысль полностью подчинялась религиозной догме, было попросту ложным. Философский реализм и согласие веры и разума являют собой вершину средневековой философии, покоренную св. Фомой. Дунс Скот и Оккам представляют декаданс средневековой философии, который со временем ее разрушит, поскольку они критикуют реализм и равновесие веры и разума. Философия и ее отрасли дают Клейтгену принцип порядка, согласно которому он структурирует средневековую мысль. Он также отмечает средневековый вклад в задачу классификации отраслей человеческого знания. Эпистемология является центральным элементом этой схемы, вследствие чего Клейтген видит в номинализме конкретную угрозу, которая подрывает объективность знания.22
Мне представляется, что Инглис заходит слишком далеко в своем утверждении, что Жильсон всего лишь развивает модель исследования, предложенную Клейтгеном. Его обобщение, по-видимому,
20 Kleutgen, Laphilosophie scolastique. Expose...
21 Ibid., p. 26 f. Cf. Inglis, Spheres of Philosophical Inquiry... pp. 83-84.
22 Cm.: Inglis, Spheres of Philosophical Inquiry, p. 94.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
слишком поспешно.23 В действительности Инглис верно отмечает, что, как и Клейтген в свое время, Жильсон, возрождая схоластический дух в философии, видел в нем возможность обеспечить интеллектуальное основание социального порядка, которому угрожала революционная марксистская идеология. Согласно жильсону, только философия св. Фомы была способна обосновать здоровый социальный порядок на надежном фундаменте.24 Таким образом, несмотря на эти явные сходства и аналогичную мотивацию, жильсон вносит некоторые значительные поправки в парадигму Клейтгена — Штёкля. Клейтген начинает спор с проблем из сферы эпистемологии, и его главный вопрос: как возможна реалистическая теория познания?25 Он уверен, что эпистемология схоластики достаточна хороша, чтобы удовлетворить требования и стандарты, установленные современной интеллектуальной культурой. Естественно, что его подход и метод объясняются интеллектуальной средой, которая была сформирована посткантианской философией.
В подобном направлении неосхоластическую модель разрабатывал Альберт Штёкль в своей работе Gesckickte der Philosophic des Mittelalters. Лейтмотивом этого сочинения является отношение между разумом и верой, вокруг которого организуется дискуссия. Автор видит свою задачу в том, чтобы продемонстрировать, что Церковь обеспечивала обстановку, благоприятную для работы разума, и что философия в Средние века пользовалась полной свободой развития.26 Социальный контекст этой проблемы был связан с дискуссиями второй половины XIX столетия, касавшимися отношения между разумом и авторитетом и границами свободы научного исследования. И для штёкля Фома Аквинский был самым выдающимся философом Средневековья, так как он выдвинул на первый план теорию эпистемологической достоверности, согласно которой достоверность знания не противоречит вере.27 Штёкль
23 Ibid., p. 203.
24 Ibid., pp. 198-201.
25 Kleutgen, La philosophie scolastique, p. 29 f.
26 I. Inglis, Spheres... , p. 112.
27 Ibid., p. 124.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
делает акцент на метафизике Фомы, впоследствии так же поступит и Жильсон. Фактически суть трансформации Жильсоном неосхо-ластической парадигмы состоит в замещении эпистемологического взгляда Клейтгена метафизическим. Согласно Жильсону, отношение между верой и разумом приобретает особую важность в проблеме esse, которая является отличительной чертой знаменитой «метафизики Исхода». Важность метафизики esse вытекает из того факта, что философия призвана обсуждать и прояснять все существующие проблемы истории идей, из которых проблема бытия является важнейшей. Некоторые исследователи Жильсона полагали, что он обязан своей концепцией главенства проблемы бытия в философии влиянию Анри Бергсона.
Модель изучения Средних веков Клейтгена — Штёкля (как ее именует Инглис) имеет много известных последователей. Достаточно упомянуть здесь лишь одно имя — Мартина Грабмана, который был учеником Штёкля в семинарии Айхштета.28 В более ранний период там же преподавал Клейтген. В период Kulturkampf Айхштет был единственным католическим центром обучения, где можно было получить высшее образование. Несомненно, в успех модели Клейтгена — Штёкля в немалой мере внес свой вклад Папа Лев XIII благодаря энциклике Aeterni Patris, провозглашенной 4 августа 1879 г. Точный порядок влияния трудно установить. Джон Инглис полагает, что соавтором энциклики с высокой долей вероятности был Клейтген, который в то время являлся главой Gregorianum.
Широко известен факт, что Папа Лев XIII был инициатором критического издания трудов Аквината, которое известно как editio Leonina, и поддержал создание многих философских периодических изданий (Divus Thomas, Revue Thomiste, Jahrbuch fur Phi-losophie und speculative Theologie). Также понтифик начал реформу католических высших учебных заведений. Результатом его послания 1880 г. к бельгийским епископам стала полная реорганизация католического Университета в Лувене: в 1882 г. кардинал Дешамп
28 См.: M. Kurdzialek, Sylwetki historykow filozofii: Marcin Grabmann [Profiles of Historians of Philosophy: Martin Grabmann], RF 5 (1955-57), p. 141.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
создает кафедру изучения томизма с Д. Мерсье во главе. В 1889 г. она преобразуется в Institut Superieur de philosophie, возглавляемый Мерсье, с М. де Вулфом (1867-1947) в качестве лектора по истории философии.
В год пятидесятой годовщины энциклики Aeterni Patris Этьен Жильсон возглавил Институт средневековых исследований в Торонто и создал Понтификальный институт средневековых исследований. Спустя десятилетия два этих исследовательских центра окажут значительную институциональную поддержку изучению средневековой философии.
3. оставляя неосхоластическую парадигму
Первые попытки преодолеть парадигму развития средневековой философии, установленную моделью Клейтгена — Штёк-ля, были осуществлены историками, чьи научные взгляды точно вписывались в эту модель. Так, Ф. Бёнер (Bohner) оспаривал тезис, сформулированный Клейтгеном — Штёклем и принятый как М. Де Вулфом, так и Э. Жильсоном, в котором Оккам обвиняется в скептицизме и в подготовке крушения средневековой философии. Вместо этого Бёнеру удалось продемонстрировать выдающийся вклад Оккама в традиционные области философии и тем самым включить его в пантеон средневековых знаменитостей. Сохраняя определенную независимость, Ф. Бёнер оставался внутри неосхоласти-ческой модели, заимствуя свой метод исторического исследования у Жильсона. В 1937 г. они опубликовали компендиум с названием Die Geschichte der Christlichen Philosophie von ihren Anfangen bis Nikolaus von cues.29
Фернанд Ван Стеенберген сделал попытку включить философские системы XIII столетия в исторический контекст. Он оспаривал видение вероучительных течений в этом столетии, предложенное кардиналом Францем Эрле (умер в 1934 г., префект библиотеки Ватикана) и Пьером Мандоне Op, которые описывали этот век как
29 См.: Inglis, Spheres of Philosophical Inquiry, pp. 215-216.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
время споров между августинианством и аристотелизмом.30 Картина, представленная Ван Стеенбергеном, намного сложнее. Он отождествил данное столетие с эклектическим аристотелизмом, который господствовал в первой половине века, смягчая крайний аристотелизм, главным представителем которого был Сигер Бра-бантский.31 Его работы о Сигере, которого традиционно рассматривали как мыслителя, ответственного за разрушение баланса сил в сторону разума, помогли исправить многие недоразумения в изучении этого века. Отношение к историцизму породило новый подход, который положил конец любому исследованию Средневековья, осуществляемому из каких-либо допущений a priori.
Радикальный отход от модели Клейтгена — Штёкля в средневековых исследованиях был осуществлен философами, принадлежащими к другой традиции, а именно к аналитической философии. Этот отход был продемонстрирован в Кембриджской истории поздней средневековой философии.32 Это история философии, ориентированная на проблемы, относительно которых хронология потеряла свое ведущее значение, а философские вопросы обсуждались с дискуссионных позиций современной философии (точнее, философии, распространенной в англоязычном мире). Философия Фомы Аквинского больше не рассматривалась как вершина схоластики, хотя его идеи продолжали привлекать внимание исследователей. Одна треть книги посвящена логике, которая представляет особый интерес для аналитических философов, поскольку обеспечивает необходимое основание изучения других философских дисциплин. Этот подход изменил образ средневековой философии, ибо поменялось само основание интерпретации. Издатели книги не были ориентированы на то, чтобы представить синтетический абрис всей средневековой мысли. Скорее, они ставили перед собой задачу опознания и выявления проблем, которые потенциально
30 Эту версию в основном принял Wl. Tatarkiewicz’s History of Philosophy. Ср.: Van Steenberghen, La philosophie au XIIIsiecle, pp. 15-16.
31 Ibid., p. 118f.
32 Cambridge History of Later Mediaeval Philosophy, ed. by N. Kretzmann, A. Kenny, I. Pinborg, Cambridge, 1982.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
привлекательны для современных философов, работающих в первую очередь в рамках аналитической традиции.33 Недостатком этой специфической истории средневековых идей является тот факт, что авторам не удалось представить убедительное доказательство, что даже сегодня средневековая философия достойна изучения. Поскольку исторический аспект средневековой философии упускается из виду, мир средневековых идей теряет свою самостоятельную ценность. Обнаруживается, что интерес к средневековой философии ограничен лишь ее предвосхищениями современных проблем.
Работа Алена де Либера принесла ему как признание, так и печальную известность. Он, несомненно, один из наиболее выдающихся и противоречивых современных исследователей средневековой культуры. Он определяет свой подход к исследованиям Средневековья как релятивистский, холистический и провозглашающий прерывность развития. Он обращается к исследовательской методологии, созданной Мишелем Фуко. Либера утверждает, что его отношение к Средневековью можно охарактеризовать как «методический Foucaultism», который избегает как преувеличения, так и скептицизма.34
Де Либера полагает, что в изучении средневековой философии какое-либо определение объекта, хронологии или даже сферы исследования невозможно в принципе,35 так как любая попытка определить объект истории философии зависит от принятой концепции философии. Де Либера поддерживает идею translatio studiorum, которую он заимствует у Поля Винё. Средневековому миру недостает определенного центра: то, что происходит в арабском мире XI столетия (время Авиценны), никак не влияет на то, что происходит в Европе в ту же эпоху. В то же время происходящее в начале XIII столетия в арабском мире оказывает важное влияние на Европу. То, что действительно доступно наблюдению, — это перенос
33 См.: N. Kretzmann, Introduction, Cambridge History of Late Medieval Philosophy, p. 3; cf. also J. Inglis, Spheres of Philosophical Inquiry, pp. 225-231.
34 De Libera, Le relativisme historique: theorie des»complexes questions-repons-es» et «trafabilite, Les etudes philosophiques 4 (1999), p. 484.
35 Ibid., p. 480.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
идей, текстов, течений и стилей философского мышления.36 Де Либера фокусировал внимание на фигуре Альберта Великого как создателе нового, оригинального стиля мышления в XIII в. В своей книге об Альберте Великом он призывает: «Давайте забудем о Фоме Аквинском».
С другой стороны, подход де Либера, конечно, холистический: историк философии не подгоняет свои интересы к сфере, которая может быть с большими или меньшими оговорками названа «средневековой философией» (при условии, что такая сфера вообще может быть идентифицирована). Все это образует соответствующий контекст интеллектуальной жизни, в частности, все то, что до сих пор рассматривалось как попадающее в число вспомогательных дисциплин истории, должно быть расценено как необходимое историку философии: программы и методы обучения, создание новых дисциплин, язык, отношение между языком и устной традицией, способы копирования, диаграммы и т. д.37
Де Либера отвергает всякое телеологическое видение исторического развития философии и, в частности, позицию Жильсона, которую он окрестил «теологической».38 У средневековой философии нет центра, она не тяготеет к центру — и, что самое важное, не существует вечной и неизменной истины в истории философии. Де Либера заходит так далеко, что отрицает существование «вечных проблем». То, что исследует история философии, есть не что иное, как определенный набор вопросов и ответов, а ее роль состоит в прослеживании «генеалогии» данного комплекса. Эту роль нельзя отождествлять с переоткрытием истории проблем и истин, так как, согласно де Ли-бера, не случайно то, что неверные ответы и ошибки служат движущей силой философии.39 Более того, в различные эпохи кажущиеся одинаковыми философские вопросы задаются в различных контекстах и под влиянием различных факторов. Таким образом, даже если
36 A. de Libera, La philosophie medievale, Paris 1993, p. XIV f.
37 De Libera, Le relativisme historique: theorie des»complexes questions-repons-es» et «trafabilite, Les etudes philosophiques 4 (1999), p. 481 f.
38 Ibid., p. 482 f.
39 Ibid., p. 486.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
это «те же самые вопросы», они не «одинаковы», поскольку исходят из различных предпосылок. Де Либера дал образцовый пример действия своей методологии в книге la querelle des universaux. De Platon a la fin du moyen Age (Seuil, Paris, 1996).40
Мне представляется полезным поближе рассмотреть позицию, занимаемую Ф. Роземанном, который, по собственному признанию, никогда не поддавался давлению неосхоластического тоталитаризма, но и не принимал релятивистского подхода некоторых современных исследователей. То, что высказывает Роземанн, кажется банальностью, а именно: не существует истории философии вне философских допущений, вне определенных философских интерпретаций.41 Профессор Свежавский подчеркивал эту истину и раньше: он утверждал, что историк идей должен сделать очевидной свою собственную концепцию философии. Именно философия, принятая историком, определяет иерархию философских дисциплин и проблем. Без такой ясной декларации философской позиции историк философии легко может отклониться от строго научной интерпретации в сторону идеологии.42
Признание Роземанном причастности истории философии самой философии не означает, что он принимает единообразие системы взглядов философской классики, покоящейся на метафизических основаниях. Это отличает его позицию от позиции
С. Свежавского. Согласно Роземанну, основные философские допущения постоянно изменяются, поэтому каждое поколение должно «переписывать» историю философии исходя из собственной точки зрения.43 Он указывает на тот факт, что современные мыслители с недоверием относятся к любому «суммированию» — томистскому, гегельянскому или еще какому-нибудь, независимо от
40 Подход к историческим исследованиям, отстаиваемый де Либера, вызвал бурные споры и решительный отпор (см.: J. Follon, Le neomedievalisme d’alain de Libera, Revue philosophique de Louvain 90 (1992), pp. 75-81).
41 Ph. Rosemann, Introduction: La philosophie et ses me.
42 S. Swiezawski, Etos historyka filozofii [The Ethos of the Historian of Philosophy], Roczniki Filozoficzne 35 (1987), p. 150 f.
43 Ph. Rosemann, Introduction, p. 12.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
вдохновлявшей его идеи. Более того, невозможно свести многообразие различных стилей мышления к одному-единственному, охватить богатство культурного разнообразия путем его подгонки к одной модели рациональности. Не только философия, но и вся современная культура придает особое значение разнообразию; фокус интереса непрестанно перемещается: то, что обычно рассматривалось как периферийное, даже маргинальное, помещается в центр. Как в такой ситуации можно избежать ловушки релятивизма? Как сопротивляться искушению перейти от утверждения о том, что все сферы культурного опыта человека достойны внимания к утверждению о том, что все культурные феномены равноценны и равно допустимы?
Роземанн полагает, что мы можем найти верные ответы на эти вопросы в средневековой философии. Нам нужно усвоить, что полная истина, абсолютное единство, в котором все различия примирены, — это проект, одновременно необходимый и не реализуемый в обозримый промежуток времени. Средневековая философия, которая учит согласованию мышления о несходном с поиском единства, предлагает метод, который воздает должное как единству истины, так и различию частных точек зрения.44 Наиболее характерная схоластическая форма, циаеэНо, не является монолитной, она представляет собой диалог, в котором сталкиваются противоположные точки зрения. Этот метод стремится достичь истины путем сопоставления на первый взгляд противоречивых источников. В этом процессе обнаруживается, что истина не является достижением только одной личности, это плод деятельности многих: каждый участник спора вносит что-то важное, даже если просто озвучивает свои возражения. Фома Аквинский и даже в большей степени Дунс Скот учат нас, как спасти зерно истины в опровергнутом мнении. Дунс Скот постоянно стремился к жизни в соответствии с идеалом научного познания, как он определен Аристотелем, ничего не теряя из сокровищницы христианского наследия. Техника й1$ИпсИо позволяла средневековому мыслителю выделять
44 1Ы&, р. 13.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
разнообразные аспекты данной проблемы и показывать, что позиция противника относится к определенному аспекту обсуждаемого объекта. Это означает, что Тонкий доктор особым образом относился к этой процедуре. Ф. Роземанн демонстрирует, что Фома Аквинский — это не Гегель: у него нет иллюзий по поводу возможности достижения полного синтетического понимания.45 В этом отношении то, что Аквинат закончил дело своей жизни словами Reginalde, non possum,46 по-видимому, симптоматично. Таким образом, средневековая мысль преподает нам блестящий урок того, как следует настаивать на поиске синтеза, который всегда будет открыт новым элементам, того, как избегать создания монолитных и закрытых систем, не впадая при этом в противоположную ошибку релятивизма. Согласно Роземанну, в точности такой является структура философии Фомы: она учитывает несовершенство человеческой мысли и поэтому всегда остается открытой истине, которая превосходит ее границы.47
Позиция Роземанна могла бы быть дополнена анализом работ других средневековых мыслителей. Я хотела бы добавить, что вся средневековая философия по своей сути диалогична. Достаточно упомянуть здесь диалоги св. Августина, De consolatione Philoso-phiae Боэция, диалоги и письма св. Григория Великого и Collationes и Sic et non Абеляра. Однако есть еще одна работа, на которую мне бы хотелось сослаться, а именно монументальный диалог Иоанна Скотта Эриугены между Учителем (Nutritor) и Учеником (Alumnus) о структуре реальности, известный как Periphyseon. Учитель и Ученик спорят, и в ходе обсуждения они цитируют множество авторитетных мнений, они вслушиваются в голоса св. Августина, Дионисия Ареопагита, Василия Великого и Оригена. Учитель недвусмысленно заявляет, что его задачей ни в коей мере не является решение вопроса о том, кто из авторитетов прав, даже если их позиции открыто противоречат друг другу. Скорее, его роль состоит
45 Ibid.
46 См.: Ph. Rosemann, Omne ens est aliquid. Introduction a la lecture du «sys-teme» philosophique de saint Thomas d’Aquin, Louvain-Paris, 1996, p. 13.
47 Ibid., p. 17.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
в том, чтобы достичь (machinare) согласия между ними. Этот метод «достижения» согласия между авторитетами применяется постоянно, он вынуждает Августина время от времени высказывать мысль о том, что Бог лучше познается посредством незнания (melius nesciendo scitur),48 которая в большей степени свойственна Дионисию. В этой работе отчетливо выражено стремление к достижению единства различных точек зрения, к их охвату в последовательной системе с целью преодоления односторонности частных взглядов в поиске всеобъемлющей истины, которая не может быть достигнута прямым и легким путем. Поскольку истина бесконечна, не удивительно, что ограниченное человеческое познание не способно проникнуть в нее и охватить ее целиком.
48 См.: Eriugena, Periphyseon. Liber quartus 829b, ed. E. Jeauneau, Turnholt, 2000, p. 124.
Издательство Санкт-Птеребургского университета • Издательство Санкт-Птеребургского университета
