CC BY
45
•ш и
Е.В.Клименко
ИЗОБРЕТЕНИЕ «ЧУЖОГО» И КОНСТРУИРОВАНИЕ ГРАНИЦ: «ИНТЕГРАЦИЯ МИГРАНТОВ» В РОССИЙСКОЙ ПРЕССЕ
ПО МАТЕРИАЛАМ «РОССИЙСКОЙ ГАЗЕТЫ»
Ключевые слова: интеграция мигрантов, медиа, контент-анализ, Россия
1 О возможных подходах к интеграции мигрантов в российских условиях см. Мукомель 2008; Сунгуров 2011; Полетаев 2014; Малахов 2015. Эмпирические исследования социального исключения и интеграции мигрантов в российское общество см. Бредникова, Ткач 2010; Александров, Баранова, Иванюшина 2012; Флоринская 2012; Варшавер, Рочева 2014; Григорьева, Мукомель 2014; Деминцева, Пешкова 2014; Чупик 2014.
2 Концепция 2007.
3 Концепция 2008. 4 Стратегия 2012.
5 Концепция 2012.
6 Указ 2012.
7 Законопроект 2014.
Какими бы ожесточенными ни были споры вокруг подлинной сущности, оснований необходимости, ключевых задач и эффективных инструментов интеграции мигрантов1, провозглашение последней одним из приоритетных направлений миграционной политики нередко трактуется как свидетельство ее либерализации и даже гуманизации. Миграционная политика, ориентированная на интеграцию мигрантов, рассматривается как альтернатива рестриктивному подходу к управлению миграционными процессами, предполагающему не только ужесточение миграционного законодательства и применение преимущественно полицейских мер в регулировании миграции, но и ассимиляцию (добровольную или принудительную) мигрантов.
В последние годы в России тема интеграции мигрантов становится все более популярной в рамках активного обсуждения проблемы миграции. Интерес к ней нашел отражение и в целом ряде принятых в 2000—2010-х годах нормативных документах — Концепции демографической политики Российской Федерации на период до 2025 г. (утверждена указом президента от 9 октября 2007 г.)2, Концепции долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 г. (утверждена распоряжением правительства РФ от 17 ноября 2008 г.)3, Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 г. (утверждена указом президента от 19 декабря 2012 г.)4, Концепции государственной миграционной политики Российской Федерации на период до 2025 г. (утверждена указом президента от 13 июня 2012 г.)5, Указе президента от 7 мая 2012 г. «Об обеспечении межнационального согласия»6, — а также в разработанном Федеральной миграционной службой РФ проекте закона «О социальной и культурной адаптации и интеграции иностранных граждан в Российской Федерации»7.
Но соответствует ли реальное содержание концепта «интеграция мигрантов» его восприятию в качестве показателя «гуманитарного
8 Berger, Luckmann 1966.
9 Foucault 1975. 10 Ван Дейк 2013.
11 Becker 1963.
12 О дискурсе миграции как средстве производства дискриминационных практик см. Карпенко 2002.
поворота» в российской миграционной политике? Не является ли его массированное использование еще одной «вуалью», под которой скрывается практика дискурсивного конструирования границ и установления дистанции между принимающим сообществом и мигрантами? В настоящей статье предпринята попытка ответить на эти вопросы через анализ репрезентации концепта «интеграция мигрантов» в российских СМИ. Нас интересовало, каким образом общественная дискуссия вокруг данной темы формирует образ мигранта и миграции и способствует закреплению определенного типа отношений между мигрантами и принимающим сообществом.
В основе подобного подхода лежит представление о социальной реальности как неотделимой от (типа) знания о ней8. Социальная реальность существует для социальных акторов лишь будучи опосредована тем знанием о ней, которым эти акторы обладают. В то же время знание о социальной реальности участвует в ее конструировании, то есть (вос)производстве в ходе социальной практики: субъективные значения, которые социальные акторы придают своему миру, институционализируются, превращаясь в объективные социальные структуры, а те, в свою очередь, становятся частью используемых акторами систем значений, тем самым ограничивая свободу их действий.
Отношения знания здесь понимаются как имманентно связанные с отношениями власти: власть не просто основывается на том или ином типе знания, она постоянно (вос)производит его, а оценка того или иного типа знания как истинного не только зависит от сложившихся властных отношений, но и делает возможным осуществление власти9. Само знание о социальной реальности трактуется как имеющее дискурсивную природу10: такое знание (вос)производится посредством дискурса как формы социальной (коммуникативной) практики, и тот или иной тип знания находит свое выражение в соответствующем типе дискурса.
Если само обсуждение проблемы становится средством ее кон-ституирования11, то характер обсуждения ложится в основу практики (в данном случае — разнообразия дискриминационных практик12). А значит, те, кто организует такое обсуждение, несут ответственность за последствия создаваемых и распространяемых ими репрезентаций социальных процессов, событий, явлений. В первую очередь это касается медиа, занимающих важное место среди производителей знания о социальной реальности, претендующего на (обще)значимость. В частности, формируя широко распространенный тип знания о миграции и мигрантах, именно они оказываются агентами мигрантофобии в современной России
Настоящее исследование построено на контент-анализе медиа-текстов, в которых затрагивается тема интеграции мигрантов. Но прежде чем переходить к его описанию, целесообразно вкратце остановиться на содержании обоих терминов — «интеграция» и «мигранты».
В научной литературе, да и в нормативных документах, понятия интеграции и адаптации нередко разводятся: интеграция и адаптация предстают одновременно и как разные уровни включенности (конкретного мигранта или группы мигрантов) в социум, и как разные объемы усилий, прилагаемых (как мигрантами, так и принимающим сообществом) с целью такого включения. Участие в академической дискуссии по поводу необходимости различения понятий «интеграция» и «адаптация» не входит в задачи данной статьи. Поскольку в СМИ эти понятия чаще всего употребляются как взаимозаменяемые, мы будем использовать их аналогичным образом.
Мигрантов, «подлежащих» интеграции/адаптации, обычно подразделяют на несколько групп: беженцы и вынужденные переселенцы, искатели политического убежища, соотечественники, иммигранты, приезжающие на постоянное место жительства и стремящиеся получить российское гражданство, и, наконец, трудовые мигранты, прибывающие в Россию на более или менее длительный срок. Предполагается, что подход к интеграции/адаптации этих групп мигрантов должен быть 13 Мукомель 2008б. дифференцированным. Так, В.И.Мукомель13 не только выделяет три группы мигрантов, нуждающихся в социальном включении (соотечественники и гастарбайтеры, которым показана адаптация; иммигранты, которым требуется интеграция), но и рассматривает разные сферы — языковую, культурную, социальную, экономическую — адаптации/интеграции мигрантов. Предметом нашего анализа является дискурс интеграции трудовых мигрантов.
Анализ осуществлялся на основе текстов, опубликованных в период с 2000 по 2014 г. в печатной и электронной версиях «Российской газеты» (далее — РГ); поиск велся по ключевым словам: «адаптация мигрантов», «интеграция мигрантов». Выбор текстов РГ в качестве материала для анализа не случаен. Во-первых, будучи официальным органом правительства РФ, РГ выражает позицию власти по различным проблемам общественной жизни. Во-вторых, как принято считать, РГ отличается сбалансированным подходом к освещению тем, связанных с 14 См., напр. миграцией14. В рамках своего исследования мы хотели не только прояс-Зверева 2°14. нить специфику дискурса интеграции мигрантов, воспринимаемого как официальный, но и определить, насколько обоснована оценка этого дискурса как свободного от мигрантофобии.
Приступая к работе, мы сформулировали совокупность исследовательских вопросов: с какой интенсивностью обсуждается рассматриваемая тема? в каких жанрах происходит обсуждение? кто в нем участвует? в каком контексте оно ведется? как оценивается миграция per se? в чем видится цель интеграции мигрантов? с чем связывается их социальное исключение? каковы предполагаемые инструменты интеграции мигрантов? на кого возлагается ответственность за осуществление интеграционных усилий? В соответствии с поставленными вопросами были установлены категории анализа: год публикации, жанр и тематика текста, значимость темы интеграции мигрантов в его рамках, субъект и характер высказывания.
При первом (предварительном) чтении отобранных для анализа текстов был определен круг тем, субъектов и характеров высказывания. Используя принцип тематического преобладания, то есть оценивая отношение объема фрагментов, посвященных той или иной теме, к общему объему текста (в словах), мы зафиксировали такие темы, как миграция и миграционные проблемы, межэтнические отношения, проблемы демографии, интеграция мигрантов. В число субъектов высказывания вошли: журналисты, эксперты, чиновники, политики, деятели науки/ искусства / общественные деятели, представители общественных организаций и землячеств мигрантов, рядовые мигранты, рядовые россияне. Что касается характера высказываний, то были выделены следующие их типы: миграция как угроза (экономическая, социальная, криминогенная, культурная, политическая) или ресурс (экономический, демографический, культурный, политический); интеграция мигрантов как способ нейтрализации угрозы или использования ресурса; причины социального исключения мигрантов (языковой и культурный барьеры, политико-правовые обстоятельства, негативное отношение принимающего сообщества, социально-экономические проблемы); инструменты интеграции мигрантов (обучение языку, истории, культуре и законодательству России, легализация, изменение отношения принимающего сообщества, решение социально-экономических проблем).
В рамках категорий «год публикации», «жанр публикации», «тема публикации» единицей анализа выступал текст в целом; в рамках категорий «субъект высказывания», «характер высказывания» — смысловая
единица текста. Всего было проанализировано 78 текстов.
* * *
Наибольший интерес к интеграции мигрантов РГ демонстрировала в 2013 г., когда на ее страницах появилось 20 текстов, полностью или частично посвященных этой теме. В 2011 г. таких текстов было 12, в 2010, 2012 и 2014 гг. — по девять. Обсуждение темы интеграции мигрантов происходило преимущественно в жанре информационных сообщений (58% текстов). 23% текстов составляли интервью, 16,5% — аналитические материалы, 2,5% — репортажи.
Тема интеграции мигрантов является для авторов РГ откровенно второстепенной. За рассматриваемый период она стала предметом лишь 18 самостоятельных публикаций (23% от общего числа текстов, в которых она так или иначе затрагивалась). Гораздо чаще интеграция мигрантов фигурирует в качестве одной из тем в материалах, посвященных миграции в целом (39 текстов), межэтническим отношениям (17 текстов) или проблемам демографии (3 текста). При этом в 39% случаев объем фрагментов, где идет речь об интеграции мигрантов, не превышает 10% от общего объема текста, в 18% случаев составляет от 11 до 25% и в 9% случаев — от 26 до 50% общего объема. Нередко обращение к данной теме сводится к простому ее упоминанию — констатации
социального исключения мигрантов или указанию на необходимость их интеграции. Другими словами, тема интеграции мигрантов занимает маргинальное положение в общей дискуссии о проблемах в сферах миграции и межэтнических отношений.
В изображении авторов РГ миграция чаще всего предстает явлением, ставящим под удар благополучие как России в целом, так и ее граждан. С нею связывается целый ряд различных угроз: криминальная угроза (общее ухудшение криминальной обстановки; рост преступности, включая организацию нелегальной миграции и преступления, совершаемые мигрантами; коррупция в правоохранительных органах; терроризм) — 35% текстов; социальная угроза (усиление нагрузки на систему социального обеспечения и ЖКХ; рост безработицы, алкоголизма и наркомании в принимающем сообществе; повышение уровня ксенофобии, обострение социальных конфликтов) — 30% текстов; экономическая угроза (потеря налоговых поступлений в результате уклонения от уплаты налогов мигрантов и их работодателей; консервация низкой производительности труда; замедление темпов модернизации экономики, неразвитость наукоемких ее отраслей) — 10% текстов; угроза российской (и русской) культуре (размывание культурных ценностей, утрата культурной самобытности) — 10% текстов. В одной статье с миграцией связывается угроза политической стабильности Российской Федерации.
Реже миграция рассматривается как ресурс, который может быть использован во благо страны и ее граждан. Так, в 32% текстов указывается на сопряженные с ней экономические выгоды (удовлетворение потребности в трудовых ресурсах, рост экономики, увеличение налоговых поступлений и ВВП); в 24% — на ее роль в решении демографических проблем; в 3% — на возможность использования миграции для расширения влияния России на постсоветском пространстве.
Подобное восприятие миграции во многом определяет представления о сущности и смысле интеграции мигрантов, которая гораздо чаще трактуется как средство нейтрализации угрозы, исходящей от мигрантов и миграции per se (40% текстов), нежели как способ реализации заключенного в них потенциала (24% текстов).
Довольно примечателен и отстаиваемый авторами РГ взгляд на причины фактического социального исключения мигрантов и препятствия к их интеграции. В 45% случаев таковыми объявляются культурная дистанция и языковой барьер. Предполагается, что мигранты мар-гинализированы главным образом или исключительно потому, что не знают русского языка, не знакомы с российской (или русской) культурой. В 23% текстов препятствующим интеграции мигрантов фактором названо негативное отношение к ним со стороны принимающего сообщества (обусловленное в том числе различного рода манипуляциями со стороны политических предпринимателей). Только в 13% текстов затрагиваются политико-правовые аспекты социального исключения мигрантов и препятствия к их интеграции, порождаемые несовершен-
15 Отметим, что в одном из четырех случаев появления на страницах РГ высказывания представителя землячества мигрантов оно приводилось в сугубо негативном контексте, а сам текст представлял собой описание всевозможных нарушений и злоупотреблений в сфере миграции.
ством миграционного законодательства и сложностью легализации на территории РФ. Что касается социально-экономических факторов, затрудняющих интеграцию (дискриминация при трудоустройстве и аренде жилья, отсутствие доступа к системе социального обеспечения), то они упоминаются лишь в 5% текстов.
Пониманию причин социального исключения мигрантов соответствуют и предлагаемые инструменты их интеграции. Основным из них выступает обучение языку, культуре и основам законодательства РФ (45% текстов). Изменение отношения принимающего сообщества к мигрантам упоминается в 17% текстов. В качестве фактора, способствующего решению этой задачи, фигурирует также легализация (как посредством изменения миграционного законодательства, так и через оказание мигрантам правовой помощи с целью облегчить им соблюдение уже действующих норм и требований) — 15% текстов. При этом легализация нередко отождествляется с фактическим ужесточением контроля над въезжающими в Россию: по мнению ряда авторов, минимизируя возможности для нелегального проникновения на территорию РФ и проживания на ней, такой контроль сам по себе будет работать на интеграцию мигрантов. И лишь в 8% случаев последняя связывается с решением социально-экономических проблем, ведущих к исключению мигрантов (обеспечение приемлемых жилищных условий и возможностей для профессиональной подготовки и переподготовки, социальная защита и защита от злоупотреблений со стороны работодателей).
Среди субъектов высказывания предсказуемо лидируют журналисты (68% текстов), за ними следуют чиновники (50%), эксперты (45%), политики (14%), деятели науки, искусства и общественные деятели (13%). Гораздо реже приводятся высказывания представителей общественных организаций и землячеств мигрантов (5% текстов)15, а также рядовых россиян (4%). Еще хуже обстоит дело с высказываниями рядовых мигрантов: за рассматриваемый период таковое обнаружилось лишь в одном тексте.
В соответствии со сложившимся на страницах РГ способом репрезентации концепта «интеграция мигрантов» последние предстают в качестве некоего неразделимого множества. Среди них слабо выделяются (или не выделяются вообще) граждане разных стран, представители разных конфессиональных, гендерных, профессиональных и иных групп. Если дифференциация «подлежащих» интеграции мигрантов и проводится (что бывает крайне редко), то преимущественно по таким критериям, как:
— страна исхода («В последние годы мы наблюдаем приток мигрантов не только из стран ближнего зарубежья, которые в большей или меньшей степени находились в сфере советской, российской культуры, русского языка и имели предпосылки для более или менее органичной интеграции в новую среду обитания. Вместе с тем многие мигранты прибывают уже из стран дальнего зарубежья... они преимущественно не знакомы ни с языком, ни с традициями,
ни с культурой российского общества. Процесс их интеграции в российское общество сопряжен с еще большими усилиями как со стороны этих мигрантов, так и со стороны властных и правоохра-16 Абрамян 2006. нительных структур Российской Федерации»16);
— возраст («24 процента тех, кто оттуда [из стран СНГ — Е.К.] приезжают к нам, родились после 1986 года. Значит, как правило, не учились в школе русскому языку. В 2010 году таких лиц было на 2% меньше. За год эта категория увеличилась. Это очень тревожный симптом. Об Украине речь не идет, это славянский народ, и языковые проблемы нивелируются. Но представители государств Центральной Азии часто приезжают в Россию, не владея языком, без 17 Макарычев 2012. навыков, без профессии»17).
В итоге складывается представление о своеобразной иерархии способных к интеграции (или требующих меньших усилий для ее осуществления) мигрантах. Мигрант из Украины или Белоруссии в этом смысле предпочтительнее мигранта из Средней Азии или Закавказья, а тот, в свою очередь, выигрывает у выходца из стран дальнего зарубежья. Среди же граждан постсоветских государств преимущество у тех, кто родился до 1986 г. Примечательно также, что если специфика интеграции детей мигрантов обсуждается в РГ достаточно подробно, то женщины как категория, требующая особого подхода, полностью выпадают из поля зрения ее авторов.
Особого внимания заслуживает дифференциация мигрантов по уровню квалификации. На страницах РГ неоднократно упоминается, что требования «подтверждать специальным сертификатом владение русским языком, знание истории и основ государственности при обращении за обыкновенной рабочей визой, видом на жительство и разрешением на работу или патентом... не касаются приглашенных на работу 18 Фалалеев 2013. в Россию высококвалифицированных специалистов»18. При этом главным — и, по сути, единственным — индикатором уровня квалификации оказывается размер заработной платы: высокой считается квалификация человека, получающего более 2 млн. рублей в год. Вопрос об оправданности подобного отношения к высококвалифицированным (точнее, высокооплачиваемым) мигрантам даже не ставится. Иными словами, финансист из США a priori рассматривается как менее нуждающийся в интеграции (или лучше интегрированный), чем разнорабочий из Таджикистана. Так на культуроцентризм в обсуждении темы интеграции мигрантов накладывается классизм, и социально-экономические обстоятельства переопределяют конфигурацию этнических, языковых, культурных границ.
Формируемый в РГ образ мигранта предельно деиндивидуали-зирован; он складывается из самых общих характеристик при полном игнорировании измерения, связанного с судьбами конкретных людей. Показательно, что лишь в одной из 78 публикаций, полностью или частично посвященных интеграции мигрантов, приводится рассказ об опыте миграции и интеграции от первого лица.
Мигранты предстают как некие «они», отделенные и от тех, кто высказывается о них на страницах РГ, и от читателей. В свою очередь и высказывающиеся, и читатели воспринимаются как «мы», слитые в единую коллективную личность. Причем как при описании «их» и «нас», так и при проведении границы между «ними» и «нами» культурные индикаторы (владение языком, знакомство с историей и традициями, принятие ценностей) используются чаще, а значит, маркируются как более значимые, чем социальные (образование, семейное положение, сфера занятости). Сама культура принимающего сообщества — «наша» культура — изображается в качестве гомогенной и неизменяемой; все «мы» являемся ее носителями. Столь же гомогенной и неизменяемой выглядит и «их» культура. Между этими двумя внутренне однородными культурными «субстанциями» устанавливается дистанция, которая рисуется как объективно существующая и фиксируемая:
«В советское время в Москву приезжали лучшие представители союзных республик, творческая и интеллектуальная элита. Они привносили свою культуру, впитывали русскую. А сегодня к нам приезжают самые бедные представители бывших советских республик, которые и русский-то язык не знают. Как правило, они живут в мегаполисе обособленно, боятся идти на сближение с коренным населением. Они видят вокруг другой уклад жизни, другую культуру, может быть, более открытую, если хотите „попсовую", но в которой нет места привычным для них национальным особенностям. Мигрант невольно отделяется от коренного и постоянного населения Москвы, испытывая неприя-19 Пуля 2006. тие к чужому»19.
Такая абсолютизация культуры приводит к тому, что проблемы, связанные с миграцией (прежде всего проблемы взаимоотношений между мигрантами и коренным населением), описываются в терминах культуры. Аналогичным образом интерпретируются и любого рода сложности — социальные, экономические, коммуникативные, бытовые, — возникающие у человека в связи с переменой места жительства. Среди наиболее ярких примеров — объяснение систематического нарушения работодателями или коррумпированными сотрудниками правоохранительных органов прав мигрантов незнанием последними языка, культуры и традиций принимающего сообщества. Теми же причинами объясняют и рост мигрантофобии среди членов этого сообщества. Так на жертву возлагается ответственность за совершаемые в отношении нее преступления, за преследования, которым она подвергается.
Структурные факторы — как социального исключения мигрантов, так и их интеграции — оказываются забыты в угоду культурным, а сама миграция трактуется как досадное и временное явление. Интеграция мигрантов видится в том, что они осваивают культуру принимающего сообщества. Воспроизводимое на страницах РГ представление об интеграции сводится примерно к следующему: «они» должны научиться жить по «нашим» правилам, поскольку пребывание на «нашей» территории ставит «их» в заведомо подчиненное по отношению к «нам» положение.
Закономерно, что в подобных условиях правом голоса в обсуждении темы интеграции мигрантов обладают лишь представители принимающего сообщества: эксперты, чиновники, журналисты. Мигрант же, воспринимаемый исключительно как объект «интегрирующего воздействия», этого права лишен. Примечательно, что при этом он оказывается единственным, кто должен прилагать усилия, направленные на интеграцию; от членов принимающего сообщества таких усилий не ожидается. Тем самым мигрант парадоксальным образом становится объектом обсуждения и субъектом действия. Вне зависимости от того, трактуется ли интеграция как средство нейтрализации исходящих от мигрантов угроз или как способ реализации порождаемых ними возможностей, и эти угрозы, и эти возможности рассматриваются под углом зрения принимающего сообщества. Мигрант здесь нечто почти неодушевленное; в худшем случае — требующая нейтрализации угроза, в лучшем — готовый к использованию ресурс.
* * *
Подводя итоги, можно констатировать, что на страницах РГ утвердился специфический способ репрезентации концепта «интеграция мигрантов», который, с одной стороны, является частью широкого дискурса миграции, а с другой — существует на стыке с дискурсом межэтнических отношений. Он поддерживается как минимум с 2000 г., несмотря на произошедшие с тех пор изменения в сфере миграционной политики. Появление нормативных актов, в той или иной степени ориентированных на адаптацию/интеграцию мигрантов, лишь интенсифицировало обсуждение интеграционного аспекта миграции, характер же обсуждения остался неизменным.
Утвердившийся способ репрезентации рассматриваемого концепта формирует негативный образ мигрантов; будучи центрирован вокруг проблемы безопасности принимающего сообщества, он одновременно включает в себя элементы культурного расизма. В его рамках мигранты предстают «чужими», отделенными от принимающего сообщества языковым и культурным барьерами и находящимися с ним в субъект-объектных отношениях. Этот способ репрезентации участвует в конструировании представления о принимающем сообществе как о культурно гомогенной «субстанции», нуждающейся в защите от угрозы, исходящей от таких же культурно гомогенных «мигрантов», а также в закреплении между ними отношений власти-подчинения.
Библиография Абрамян А. 2006. Исторический вопрос // Российская газета.
24.05 (http://www.rg.ru/2006/05/24/istor-vopros.html).
Александров Д.А., Баранова В.В., Иванюшина В.А. 2012. Дети и родители — мигранты во взаимодействии с российской школой // Вопросы образования. № 1.
Бредникова О., Ткач О. 2010. Дом для Номады // Laboratorium. № 3.
Ван Дейк Т. 2013. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации. — М.
Варшавер Е., Рочева А. 2014. Сообщества мигрантов в Москве: механизмы возникновения, функционирования и поддержания // Новое литературное обозрение. № 127 (http://www.nlobooks.ru/node/5184).
Григорьева К., Мукомель В. 2014. Мигранты и россияне на рынке труда: условия, режим труда, заработная плата // Мукомель В.И. (ред.) Мигранты, мигрантофобии и миграционная политика. — М.
Деминцева Е., Пешкова В. 2014. Мигранты из Средней Азии в Москве // Демоскоп Weekly. № 597—598.
Законопроект «О социальной и культурной адаптации и интеграции иностранных граждан в Российской Федерации». 2014 (http:// forum.zakonia.ru/showthread.php?t=237326).
Зверева Н. 2014. Дискурсы о мигрантах в современной российской прессе: стратегии борьбы за значение // Новое литературное обозрение. № 128.
Карпенко О. 2002. «...И гости нашего города...» // Отечественные записки. № 6.
Концепция государственной миграционной политики Российской Федерации на период до 2025 года. 2012 (http://kremlin.ru/ acts/15635).
Концепция демографической политики Российской Федерации на период до 2025 года. 2007 (http://demoscope.ru/weekly/knigi/ koncepciya/koncepciya25.html).
Концепция долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года. 2008 (http://base.garant. ru/194365/).
Макарычев М. 2012. Персона нон миграта: Интервью с главой ФМС К.Ромодановским // Российская газета. 16.02 (http://www. rg.ru/2012/02/16/fms-poln.html).
Малахов В.С. 2015. Интеграция мигрантов: концепции и практики. — М.
Мукомель В.И. 2008а. Миграционная политика и политика интеграции: социальное измерение // Горшков М.К. (ред.) Россия реформирующаяся. Вып. 7. — М.
Мукомель В.И. 2008б. Новая миграционная политика России: издержки идеологии // Moldoscopie (Probleme de analiza politica). № 3 (XLII) (http://www.isras.ru/files/File/Publication/Novaya_migraz_Muko-mel.pdf).
Полетаев Д. 2014. Мигрантофобия и миграционная политика // Мукомель В.И. (ред.) Мигранты, мигрантофобии и миграционная политика. — М.
Пуля И. 2006. Рабочий момент истины: Интервью с председателем Комитета межрегиональных связей и национальной политики
Москвы А.Александровым // Российская газета. 12.05 (http://www. rg.ru/2006/05/12/migranty.html).
Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года. 2012 (http://base.garant. ru/70284810/).
Сунгуров А.Ю. 2011. Миграционная политика: сравнительный анализ зарубежного опыта и некоторые рекомендации для России // Публичная политика — 2010: Сб. статей. — СПб.
Указ президента РФ от 7 мая 2012 г. № 602 «Об обеспечении межнационального согласия» (http://base.garant.ru/70170940/).
Фалалеев М. 2013. Гастарбайтеров обяжут говорить по-русски // Российская газета. 14.05 (http://www.rg.ru/2013/05/14/migranti-site.html).
Флоринская Ю.Ф. 2012. Миграция семей с детьми в Россию: проблемы интеграции (По материалам социологических опросов Центра миграционных исследований) // Проблемы прогнозирования. № 4 (http://www.ecfor.ru/pdf.php?id=2012/4/09).
Чупик В. 2014. Дискриминация мигрантов в России // Муко-мель В.И. (ред.) Мигранты, мигрантофобии и миграционная политика. — М.
Becker H.S. 1963. Outsiders. — Glencoe.
Berger P.L., Luckmann T. 1966. The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge. — L.
Foucault M. 1975. Surveiller et Punir: Naissance de la Prison. — P.
References Abramjan A. 2006. Istoricheskij vopros // Rossijskaja gazeta. 24.05
(http://www.rg.ru/2006/05/24/istor-vopros.html).
Aleksandrov D.A., Baranova V.V., Ivanjushina V.A. 2012. Deti i rodi-teli — migranty vo vzaimodejstvii s rossijskoj shkoloj // Voprosy obrazova-nija. № 1.
Becker H.S. 1963. Outsiders. — Glencoe.
Berger P.L., Luckmann T. 1966. The Social Construction of Reality: A Treatise in the Sociology of Knowledge. — L.
Brednikova O., Tkach O. 2010. Dom dlja Nomady // Laboratorium. № 3.
Chupik V. Diskriminacija migrantov v Rossii // Mukomel' V.I. (ed.) Migranty, migrantofobii i migracionnaja politika. — M.
Deminceva E., Peshkova V. 2014. Migranty iz Srednej Azii v Moskve // Demoskop Weekly. № 597—598.
Falaleev M. 2013. Gastarbajterov objazhut govorit' po-russki // Rossijskaja gazeta. 14.05 (http://www.rg.ru/2013/05/14/migranti-site.html).
Florinskaja Ju.F. 2012. Migracija semej s det'mi v Rossiju: problemy integracii (po materialam sociologicheskih oprosov Centra migracionnyh issledovanij) // Problemy prognozirovanija. № 4 (http://www.ecfor.ru/pdf. php?id=2012/4/09).
Foucault M. 1975. Surveiller et Punir: Naissance de la Prison. — P.
Grigor'eva K., Mukomel' V. 2014. Migranty i rossijane na rynke truda: uslovija, rezhim truda, zarabotnaja plata // Mukomel' V.I. (ed.) Migranty, migrantofobii i migracionnajapolitika. — M.
Karpenko O. 2002. «...I gosti nashego goroda...» // Otechestvennye zapiski. № 6.
Koncepcija demograficheskoj politiki Rossijskoj Federacii na period do 2025goda. 2007 (http://demoscope.ru/weekly/knigi/koncepciya/koncep-ciya25.html).
Koncepcija dolgosrochnogo social'no-ekonomicheskogo razvitija Rossijskoj Federacii na period do 2020 goda. 2008 (http://base.garant. ru/194365/).
Koncepcija gosudarstvennoj migracionnoj politiki Rossijskoj Federacii na period do 2025goda. 2012 (http://kremlin.ru/acts/15635).
Makarychev M. 2012. Persona non migrate: Interv'ju s glavoj FMS K.Romodanovskim // Rossijskaja gazeta. 16.02 (http://www.rg.ru/2012/02/ 16/fms-poln.html).
Malahov V.S. 2015. Integracija migrantov: koncepcii ipraktiki. — M.
Mukomel' V.I. 2008b. Novaja migracionnaja politika Rossii: izder-zhki ideologii // Moldoscopie (Probleme de analiza politica). № 3 (XLII) (http://www.isras.ru/files/File/Publication/Novaya_migraz_Mukomel.pdf).
Mukomel' V.I. Migracionnaja politika i politika integracii: social'noe iz-merenie // Gorshkov M.K. (ed.) Rossija reformirujushhajasja. Vyp. 7. — M.
Poletaev D. 2014. Migrantofobija i migracionnaja politika // Mukomel' V.I. (ed.) Migranty, migrantofobii i migracionnaja politika. — M.
Pulja I. 2006. Rabochij moment istiny: Interv'ju s predsedatelem Komi-teta mezhregional'nyh svjazej i nacional'noj politiki Moskvy A.Aleksandro-vym // Rossijskaja gazeta. 12.05 (http://www.rg.ru/2006/05/12/migranty. html).
Strategija gosudarstvennoj nacional'noj politiki Rossijskoj Federacii na period do 2025goda. 2012 (http://base.garant.ru/70284810/).
Sungurov A.Ju. 2011. Migracionnaja politika: sravnitel'nyj analiz zaru-bezhnogo opyta i nekotorye rekomendacii dlja Rossii // Publichnaja politika — 2010: Sb. statej. — SPb.
Ukaz presidenta RF ot 7 maja 2012 g. № 602 «Ob obespechenii mezhnacional'nogo soglasija» (http://base.garant.ru/70170940/).
Van Dijk T. 2013. Diskurs I vlast': Reprezentazija dominirovanija v jazyke Ikommunikatzii. — M.
Varshaver E., Rocheva A. 2014. Soobshhestva migrantov v Moskve: mehanizmy vozniknovenija, funkcionirovanija i podderzhanija // Novoe lit-eraturnoe obozrenie. № 127 (http://www.nlobooks.ru/node/5184).
Zakonoproekt «O social'noj I kul'turnoj adaptacii I integracii ino-strannykh grazhdan v Rossijskoj Federacii». 2014 (http://forum.zakonia.ru/ showthread.php?t=237326).
Zvereva N. 2014. Diskursy o migrantah v sovremennoj rossijskoj presse: strategii bor'by za znachenie // Novoe literaturnoe obozrenie. № 128.
