CC BY
138
УДК 94/99 ББК 63.3(0)6
Р.В. МИХАЙЛОВА, О.А. ДАНИЛОВА, А.А. НАУМЕНКО
ИЗМЕНЕНИЕ ДУХОВНОСТИ КРЕСТЬЯН РОССИИ В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА ПОД ВОЗДЕЙСТВИЕМ ГОСУДАРСТВА
Ключевые слова: государство, крестьяне, реформа, Россия, П.А. Столыпин, собственность, земля, община.
Рассмотрено изменение духовности крестьянства России в начале XX в. под воздействием государства. Столыпинская реформа аграрной политики государства призвана была способствовать формированию проникнутого идеей собственности крестьянства. Однако непоследовательность в реализации программы реформ, антисобственническая специфика крестьянской общины, начавшиеся мировая война и революция не дали возможности развития сознания собственности крестьян. Их неадекватное поведение в большом обществе обернулось антигосударственным настроением. В результате крестьянские массы вместе с рабочими ниспровергли государство.
R. MIKHAILOVA, O. DANILOVA, A. NAUMENKO THE CHANGE OF SPIRITUALITY OF RUSSIAN PEASANTS UNDER THE INFLUENCE OF THE STATE AT THE BEGINNING OF THE TWENTIETH CENTURY
Key words: state, peasants, reform, Russia, Stolypin, property, earth, community.
The article focuses on the change in spirituality of Russian peasants at the beginning of the twentieth century under the influence of the state. The Stolypin reform of the state agrarian policy was intended to promote the formation of the peasantry imbued with the idea of property. However, the inconsistency in the implementation of the reform program, antipos-sesive specificity of the peasant community, the World War and the Revolution did not enable to give opportunities for the development of conscience of ownership of the peasants. Their inadequate behavior in the Big Society turned into anti-government mood. As a result, the peasant masses together with the workers overthrew the state.
Российское крестьянство имеет тысячелетнюю историю. К началу ХХ в. оно составляло большинство населения России. По данным на 1913 г., три четверти его жило и работало в деревнях, в 20 млн крестьянских дворов. По сравнению с экономически развитыми странами Европы в России этому обстоятельству способствовал ряд особенностей: относительно позднее земледельческое освоение Восточно-Европейской равнины, общая геополитическая обстановка в российском государстве, специфика экологических и экономических условий.
Хотя количественно крестьянство преобладало, реальное положение его в обществе было бесправным. До 1861 г. крестьяне жили вообще без права и прав. В обыденной жизни они жили по нормам обычного права, которое было распространено в рамках отдельной крестьянской общины и не имело обязательной силы за пределами мира. Оно регулировало отношения индивида и социума, но не обеспечивало его прав. Составными частями крестьянского вопроса в России были: личное освобождение крестьян, утверждение земельной собственности, упорядочивание землепользования. Запоздание в решении первой части обусловило отсрочку и затягивание постановки и решения двух последних. В дореволюционной России частная собственность крестьянина распространялась лишь на часть средств производства - движимое и недвижимое имущество (рабочий скот, строения, сельскохозяйственный инвентарь, посевной материал). Владельцем и хозяином земли была община. Отношение крестьянина к общинной земле было весьма ограниченным - он ею только пользовался, выступал в роли наемщика, берущего на себя обязанности за разного рода льготы и пособия [15. C. 100; 9. C. 83].
Важным этапом на пути утверждения земельной собственности и упорядочивания землепользования была столыпинская реформа аграрной политики
российского государства. Реформа (1906 г.) предусматривала переход от старых, общинных порядков к решительной ломке общины путем выхода из нее крестьян, владеющих участками, и закрепления их в личную собственность. По мнению П.А. Столыпина, отдать укрепленный участок в личную собственность домохозяина означало: «дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью... избавить его от кабалы отживающего общинного строя». В реализации царского Указа от 9 ноября 1906 г. правительство намерено было опираться «не на убогих и пьяных, а на крепких и на сильных» [1. С. 45]. «Крепкое, проникнутое идеей собственности богатое крестьянство служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия; и если бы правительству удалось проведением в жизнь своих землеустроительных мероприятий достигнуть этой цели, то мечтам о государственном и социалистическом перевороте в России раз навсегда был бы положен конец...», - говорилось в особом секретном журнале Совета Министров от 13 июня 1907 г. [1. С. 43].
Правовые и экономические отношения крестьян с государством при этом оставались сложными и запутанными, что определяло отсутствие последовательности в реализации программы реформ. Так, после того, как земля становилась собственностью «укрепленца» (за крестьянами закреплялись участки по их фактическому состоянию в данный определенный момент), на нее (землю) налагались известные ограничения. Они включали в себя: запрет передачи лицам иного сословия и заклада в любом банке, кроме крестьянского, продажа за личные долги. Эту землю можно было завещать только по обычаю, т.е. близким родственникам. Ограничение было и на скупку земли шестью наделами в одни руки (эта мера была направлена против концентрации земли, когда вместо более или менее многочисленного класса кулачества образовался бы немногочисленный слой помещиков-нуворишей) [1. С. 46]. Вследствие указанных ограничений главный субъект аграрной реформы - крестьянин - не получил полной экономической и иных свобод. Побочные цели реформы (нежелание ее творцов пожертвовать политическими привилегиями крупных землевладельцев - помещиков) оказались важнее главной, и власть фактически не создала социальной силы мелких землевладельцев. В результате проведения столыпинской аграрной реформы, по данным С.М. Дубровского, из общины вышло 22% домохозяев. Они закрепили в личную собственность 14% общинной земли [2. С. 19]. Новоиспеченные реформой «сильные хозяева», т.е. кулаки, составили всего 4-5% сельского населения [1. С. 52]. На своих сельских сходах крестьяне часто не давали согласия выйти из общины изъявившим на это желание. Причем согласие зачастую достигалось лишь под нажимом земского начальника. Ясно, что крестьяне по-прежнему хотели жить общиной. Результаты свидетельствуют о том, что общину разрушить, как это задумал П.А. Столыпин, не удалось.
Одним из важнейших инструментов разрушения общины и насаждения мелкой личной собственности было переселение крестьян на Юг и Восток России. Правда, уезжавшие с насиженных мест за Урал (а также в Казахстан и Среднюю Азию) крестьяне (примерно 1,3 млн) массово возвращались обратно домой, но уже в еще худшем положении, ибо их прежние хозяйства были проданы. Переселение сопровождалось пересмотром внутреннего и внешнего мира крестьянина: разрывом со «своими», необходимостью полагаться только на себя. Такое положение связано с риском, поскольку утрачивалась «моральная общность» крестьян. Помимо получения земельного участка переселение не учитывало многие другие проблемы, связанные с ведением крестьянского хозяйства.
Переселенческая политика в конечном счете не способствовала разрядке земельной тесноты. Если до реформы Столыпина крестьяне обычно имели 1-2, а некоторые 1/2 десятины земли (для сравнения: помещики - 1000 десятин), то хуторянин или владелец отруба имел 5-7 десятин [1. С. 48, 51]. При этом деревня все равно оставалась низкопроизводительной и нищей. «Обратите внимание на безземельных и малоземельных... загляните в любую деревню, какая там царит голодная и холодная нищета. Крестьяне живут чуть ли не совместно со скотиной, в одном жилом помещении. Какие у них наделы? Живут они на 1 десятине, на 1/2 десятины, на 1/3 десятины, и с такого малого клочка приходится воспитывать 5, 6, и даже 7 душ семейства», - так заявил один из крестьян-депутатов на заседании Думы в 1908 г. [1. С. 48]. О социальной напряженности в деревне в связи с малоземельем и безземельем свидетельствует и письмо другого крестьянина, считавшегося одним из лучших представителей своего сословия, в газету в 1911 г.: «Был на войне, это страшная вещь, но страшнее всего, в том числе и войны, когда жена и дети сидят без кусочка хлеба. Нет земли - в этом все дело. Как мне избавиться от голода?... Мы говорим барину: «Дайте земли». А ответ барина таков: «Надо уничтожить треть народа, тогда хватит земли на всех» [1. С. 52]. Поскольку большинство крестьян оставалось на местах, естественный прирост населения в деревнях продолжался. Все эти явления и процессы таили в себе опасность нового революционного взрыва в деревне. Миллионы обезземеленных крестьян, не удовлетворенных землеустроительными мерами, становились потенциальной силой революции. Л.Н. Толстой в своих религиозно-философских произведениях отразил настроения протеста крестьян против несправедливости социальных порядков. Накануне 1905 г. он писал: «Среди большинства русского народа началась та невидимая, глухая, но подлежащая взвешиванию работа освобождения сознания» [12. С. 249]. Эта работа еще более усилилась в последующие годы, особенно во время первой мировой войны. В течение 1917 г. крестьяне активно захватывали земли помещиков.
Начавшиеся складываться в недрах российского общества реальные рыночные отношения были прерваны мировой войной и революцией. То, что скоро пришла революция, не давшая возможности развернуться ей (собственности), в действительности означало: крестьянской собственности в России не возникло. В связи с этим российский историк Н.Л. Рогалина пишет: «Крестьянин не был наделен собственностью, и весь строй крестьянской поземельной общины выступал не как правовой, а как антисобственнический» [8]. В этих условиях крестьянство не могло развить в себе сознания собственности. Институт собственности не стал привычкой, прочным регулирующим началом жизни крестьянских масс. Речь идет об отсутствии у них духа собственности. «...наш крестьянин не стал собственником - буржуа, каким должен быть всякий культурный мелкий земледелец, сидящий на своей земле и ведущий свое хозяйство» [11. С. 241]. Существовавшие элементы крестьянской собственности в дореволюционной России не играли заметной роли в обществе.
Основными землевладельцами в России оставались помещики. В ходе реформы Столыпина они охотно продавали свои имения Крестьянскому банку, который путем скупки земель создавал свой земельный фонд, затем дробил их и пускал в продажу отдельным крестьянам, разным земельным объединениям. Сказанное касается не столько количества помещичьей земли (хотя это тоже имеет значение), сколько самого факта существования данной формы землевладения. Культура обработки помещичьей земли мало отличалась от крестьянской. Все это консервировало отсталость, обособленность крестьянского хозяйства, его хозяйственную безынициативность, сословную неравноправность.
Ускоренное с началом мировой войны обострение проблем усилило озлобление крестьян против помещиков, «которых нужно стереть с лица земли» [3. С. 77]. Крестьяне возмущались тем, что богатые устраиваются в разного рода военные предприятия, а в войска брали только бедняков, последних работников на селе [3. С. 81]. В борьбе против помещиков традиционные формы крестьянского движения слились с антивоенными выступлениями. Помещица Л. Терлецкая из Орловской губернии в своем письме к министру внутренних дел жаловалась: «В минувшем 1914 году, 7 сентября, у меня был подожжен омет овсяной соломы и весь другой корм для скота, все дотла сгоревшее. Мною заявлялось властям, что в данной местности среди местных и окружных более зажиточных крестьян образовалась преступная «лига», задававшаяся целью непременно выжить намеченных ею земледельцев из их имений путем постоянных поджогов, чтобы таким способом воспользоваться их землями на праве аренды или купли в собственность» [16. С. 105].
Деревенская беднота усилила борьбу не только против помещиков, но и против кулачества, претендовавшего на монопольное владение как надельной, так и помещичьей землей. Эта борьба особенно усилилась в ходе проведения землеустроительных работ в период войны. Крестьянки-солдатки оказывали сопротивление землемерам, отказываясь выделиться на отруба, мотивируя это тем, что ждут возвращения с фронта своих мужей и сыновей, которые в своих письмах в деревню писали: «Не выходить из общины», «Не платить налоги». В селе Зерикла Бугурусланского уезда Самарской губернии выступление кончилось тем, что прибывший в село отряд стражников численностью 40 человек арестовал около 50 крестьян, главным образом женщин [7. С. 383]. В активизации выступлений крестьян в годы войны сказались и воспоминания о массовом аграрном движении 1905 - 1907 гг., когда они добивались определенных результатов в борьбе против царской администрации и помещиков.
Солдатские письма в тыл, в деревню были насыщены пониманием того, что «наше (российское. - Авт.) правительство заглушило жизнь бедного крестьянина, которому не за что класть свою голову» [3. С. 82]. Через ненависть к командному составу армии обосновывалась необходимость уничтожения его, свержения царя и правительства. Влияние войны на крестьян-солдат состояло в том, что в своих размышлениях они выходили далеко за пределы круга привычных крестьянских дел. Психологический шок, вызванный войной, рождал новое направление мыслей, которое противоречило нравственным представлениям, а нередко происходил и отказ от религиозно-нравственных устоев. Война породила немалое число тех, кто сомневался в религии. Среди них было немало таких, которые не посещали церковь в праздничные и воскресные дни. Одна из причин этого явления состояла в том, что, по мнению одного из священников, крестьяне «пользуются случаем увеличить заработок во время, по законному порядку не назначенное для заработков», в чем заключалось «пренебрежение заповеди божьей из корыстных расчетов...» [3. С. 38].
Обостренное войной ощущение самоценности земной жизни разрушающе действовало на религиозные моральные нормы, способствовало рождению нового представления о смысле жизни. «Выдумки, говорю, выдумки вражьи. Душа да душа! ... А душа в теле хороша. А хорошо тело - повсегда при деле... Значит, работай, округ себя смотри и об земном пекись» [13. С. 138]. Словом, война, будучи суровой школой жизни крестьян, у одних рождала чувство индивидуалистического протеста, других - ожесточала и развращала, а
у многих формировались желание расплаты и чувство бесстрашия. Освобождение сознания сопровождалось вытеснением религиозно-сдерживающих начал в русском крестьянстве.
Конкретно-исторические условия российской действительности, вызванные войной, сопровождались взрывом бунтарских наклонностей селян, что лишний раз доказывает, насколько сельское население неустойчиво в своем спокойствии. Кроме того, в годы войны в деревнях активнее стали выступать крестьянки-солдатки, действия которых усилили элементы стихийности и неорганизованности.
Крестьянство в годы первой мировой войны все больше охватывалось политическими настроениями. Ее воздействие на крестьянские массы совпало с их особенной восприимчивостью идей русской интеллигенции, выражавшей неприятие монархии. Монархия привлекала к себе узкий круг близких к ней элементов, но нераздельно обладала государственной властью России. Рядом своих непродуманных актов самодержавие породило в ее душе, помыслах и навыках психологию и традицию отчуждения и отщепления, связанную с постоянной, скрытой, подпольной, иногда открытой революционной борьбой с государством [11. С. 237, 239]. «Духовные яды» государственного отщепенства интеллигенции проникли и в крестьянство. В 1917 г. одетые в серые шинели крестьянские массы вместе с рабочими ниспровергли государство. Причины антигосударственных настроений крестьян помимо других в немалой степени имелись в них самих. «Практичный крестьянин, - писал К. Каутский в 1906 г., - только тогда заинтересуется государством будущего, когда оно станет государством настоящего» [5. С. 17]. Крестьянское отношение к государству базировалось на нравственном идеале народного вече, сельского мира, авторитарного хозяина семьи. В русской общественной мысли славянофилам принадлежит заслуга того, что они указали на стремление крестьян к образу жизни, основанному на модели сельской общины, к властной структуре типа мирского схода. Отсюда понятно, что отношение российского крестьянства и государственной власти в своей основе базировались на социокультурном расколе. Мы разделяем вывод, в котором утверждается: «в основе отношений крестьянской России и государственной власти находится социокультурный раскол, поскольку у каждой из этих частей общества существовала своя система смыслов, ценностей, норм и отсутствовала важная для интеграции общества единая нравственная основа» [4. С. 15]. Так, одна часть общества признавала ценности государственной власти, другая (большая часть) - догосударственные ценности.
Неадекватное поведение крестьянства в большом обществе породило почву для спекуляции при объяснении причин революции 1917 года. Сторонники простого объяснения ответ находили в «невежественности», государственной неподготовленности народа. Он своим грубым, неумелым поведением погубил-де «страну и революцию». Такое объяснение было созвучно сторонникам идеализации крестьянства, также расходившихся в своей оценке с реальной действительностью. «Что же это за политики, которые в своих программах и своем образе действий считаются с каким-то выдуманным идеальным народом, а не с народом реально существующим» [14. С. 253]. При любых объяснениях объективность рассмотрения проблемы требует не отказываться от версии участия крестьянства в революции с ее негативными последствиями. Речь идет о том, что от уровня культурного развития крестьянских масс зависит, какая политическая организация, какие политические идеи и способы действий окажутся наиболее влиятельными. Однако реальность
российского общества состояла в том, что в крестьянстве в силу исторических причин накопился значительный запас противогосударственных, социально-разрушительных страстей и инстинктов. Если для крестьян в общине имеются все свои, то в обществе они тоже содержатся, но, по их мнению, там еще больше чужих. Такое положение определяет специфику образа мыслей и поведения крестьян в большом обществе.
Таким образом, изменения в духовности крестьянства России в начале XX в. в немалой степени происходили под воздействием государства, с одной стороны; с другой - крестьянская духовность с присущей ей способностью и сама порождала в нем те или иные изменения.
Литература
1. Аврех А. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России // Коммунист. 1991. № 1. С. 40-53.
2. Дубровский С.М. Сельское хозяйство и крестьянство России в период империализма. М.: Наука, 1975. 398 с.
3. Кабытов П.С., Козлов В.А., Литвак Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения. М.: Мысль, 1988. 237 с.
4. Казинцева Л.В. Проблема крестьянства в социально-философской концепции: автореф. дис. ... канд. филос. наук. М., 1995. 18 с.
5. Каутский К. Агитация среди крестьян в Америке. Киев: Изд. Е.П. Горский, 1906. 24 с.
6. Михайлова Р.В. Духовность крестьянства как всеобщий способ его самовыражения: дис. ... докт. филос. наук. М., 2000. 418 с.
7. Попов Ф.Г. Летопись революционных событий в Самарской губернии: 1902 - 1917. Куйбышев: Куйбышев. кн. изд-во, 1969. 623 с.
8. Рогалина Н.Л. Аграрный кризис в российской деревне в начале XX века // Вопросы истории. 2004. № 7. С. 10-22.
9. Симуш П.И. Мир таинственный... Размышления о крестьянстве. М.: Политиздат, 1991. 255 с.
10. Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия. М.: Молодая гвардия, 1991. 441 с.
11. Струве П.Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи // Из глубины / С.А. Аскольдов, Н.А. Бердяев, С.А. Булгаков и др. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1990. С. 235-250.
12. ТолстойЛ.Н. Полн. собр. соч. М.: Терра, 1992. Т. 8. 664 с.
13. Федорченко С.З. Народ на войне. М.: Сов. писатель, 1990. 399 с.
14. Франк С. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992. 510 с.
15. Холодков В. Православные традиции в российском землевладении // Вопросы экономики. 1993. № 8. С. 97-105.
16. Шестаков А.В. Очерки по сельскому хозяйству и крестьянскому движению в годы войны и перед Октябрем 1917 г. Л.: Прибой, 1927. 191 с.
МИХАЙЛОВА РЕНАТА ВАСИЛЬЕВНА - доктор философских наук, профессор кафедры философии и истории, Чувашская государственная сельскохозяйственная академия, Россия, Чебоксары ([email protected]).
MIKHAILOVA RENATA - doctor of philosophical sciences, professor of Philosophy and History Chair, Chuvash State Agricultural Academy, Russia, Cheboksary.
ДАНИЛОВА ОЛЬГА АЛЕКСЕЕВНА - кандидат философских наук, доцент кафедры философии и истории, Чувашская государственная сельскохозяйственная академия, Россия, Чебоксары ([email protected]).
DANILOVA OLGA - candidate of philosophical sciences, associate professor of Philosophy and History Chair, Chuvash State Agricultural Academy, Russia, Cheboksary.
НАУМЕНКО АНДРЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ - кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры философии и истории, Чувашская государственная сельскохозяйственная академия, Россия, Чебоксары ([email protected]).
NAUMENKO ANDREY - candidate of philosophical sciences, senior teacher of Philosophy and History Chair, Chuvash State Agricultural Academy, Russia, Cheboksary.
