CC BY
40ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ИГУМЕНИИ ЕВГЕНИИ О МОСКОВСКОМ МИТРОПОЛИТЕ ФИЛАРЕТЕ1
Со всем желанием передать возможно подробнее все слова Святителя Митрополита Филарета не могу вполне сего исполнить, ибо они все связаны с текущими обстоятельствами Обители и, разобщенным от них, не будут иметь своей силы и значения, и потому избираю краткия его изречения, от него слышан-ныя и переданныя достоверными личностями.
1. Со времени принесения Иерусалимской иконы Успения Божией Матери в Аносин монастырь началось большое стечение народа, и на монастыре сделалось суетно. Быв однажды у Владыки, я сказала ему по этому поводу: «В Аносине уже нет прежняго уединения, котораго всегда желала и искала душа моя; сделалось многолюдно и многопопечительно». «Ищи его в сердце»,— был ответ Владыки.
2. 1869 г. 31-го Июля была я в Троицкой Лавре и у Наместника Отца Архимандрита Антония2. Много говорили о пре-ставльшемся Великом Святителе; постараюсь припомнить как можно вернее слова отца архимандрита. «1-го Октября 1867 г.,— начал речь о. Наместник, — служил я в Хотьковской женской обители в день их храмоваго праздника, стало быть за полтора месяца до кончины Святителя. Вхожу к нему с докладом, что служение было благополучно. Выслушав меня, он начал свою речь: "Видно, я скоро умру; в уме моем чувствую просвеще-
1 Игумения Евгения (Озерова) была внучкой основательницы Ано-синско-Борисоглебской женской обители игумении Евгении (княгини Евдокии Николаевны Мещерской, урожденной Тютчевой, 1774— 1837), которая в 1820 г. устроила в своем селе Аносине Звенигородского уезда богадельню при церкви, выстроенной по благословению митрополита Платона (Левшина) и освященной в мае 1822 г. архиепископом Филаретом. Была пострижена в монашество и возведена в сан игумении архиепископом Филаретом в сентябре 1823 г. в Вознесенском женском монастыре в Кремле. Игумения Евгения (Озерова), будучи дочерью сенатора, поступила в монастырь в 1844 г. и со временем стала его настоятельницей.
2 Антоний (Медведев, 1792— 1877), архимандрит, с 1831 г. - наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
ние". - "Владыка святый, Господь продлит жизнь вашу; ваша матушка жила 96 лет". - "А почему ты это знаешь?" - "Я слышал так". - "А я тебе скажу, что она окончила жизнь на 86-м году; мне всех вернее это знать. И так, повторяю тебе, что чувствую просвещение в уме и боюсь самообольщения". - "Имея вашу многолетнюю опытность, Владыка святый, вы не должны страшиться". - "Вижу я страшную тучу, идущую от запада на церковь и на Россию, но чем она разразится, не вижу". - "Будьте молитвенником ко Господу о нас!"»
Еще говорил о. Архимандрит Антоний: «Господи, Боже мой! Когда был Святитель еще покрепче, бывало придет в Троицкий собор к утрене, станет на третьем местечке, озаботится, что я стою на первом от двери: „Тебе дует, как ты стоишь здесь?" Простоит шестопсалмие, пойдет в Успенский собор, оттуда к Смоленской; везде все приметит, точно птичка все облетит, да и скажет: „Отец, там читают спешно", там заметит какой-либо без-порядок, а заметит так отечески, с такой любовью! А между тем не выполнить замечания нет возможности.
Бывало доложишь с волнением о каком-либо безпорядке в братии, требуешь строгих мер для исправления; а он так разумно, так спокойно отделит человека от его падения, даст понять всю должную меру любви и терпения, что невольно выйдешь от него, обличая себя в суровости и нелюбви к ближнему».
Господи, Боже мой! Как он постоянно любил Бога и ближ-няго! Он не был постник, не был подвижник, но шел с юности почти равным одинаковым царским путем! Иной на подвиги положил года, а там разслабеет и позволяет себе покой, а он всю жизнь был на одинаковой страже, как положил себе сначала; все вкушал, но в такой строгой мере, что труднее всякаго неядения. Например, однажды он кушал чай; его мера после обеда была одна чашка, он выкушал ее и, оборотясь ко мне, сказал: «Что-то пить хочется, можно еще?» - «Да кушайте, Владыко святый». -«Подайте полчашки. А хлеба можно?» - Подали ломоть хлеба, он отломил четвертую долю и скушал с чаем. - «Да что вы кормите цыплят; кушайте, Бога ради». - «Нет, этого мне довольно». Какой подвижник или постник себя возможет удержать таким образом всю жизнь!»
Еще сказывал: «Любил он меня как сына, не скрывал от меня своих светлых мыслей, а между тем я чувствовал пред ним
великий страх и благоговение. "Отчего, — однажды спросил его, — я вас боюсь до того, что, входя к вам, всегда прочитываю молитву Отче наш и призываю Ангела Хранителя, чтобы словом моим не нарушить мира вашего. Отчего этот страх и благоговение?" - "Это твое добро, а моего ничего нет", - отвечал он.
Святитель всегда, даже в излишестве, видел все доброе в ближнем, ему все казалось великим подвигом в других; свое же великое он не только не примечал, но даже не постигал, что оно может быть в нем. Сколько раз с удивлением говорил о подвигах миссионерства преосвященнаго Иннокентия (ныне митрополита): "Вообрази, отец, - говорил он, - ездит на собаках!" - "Да и все там ездят так". - "Нет, удивляюсь ему; надо дать понятие о нем в Святейшем Синоде". И точно, кто же, как не Святите-лев глас, возвел преосвященнаго Иннокентия на митрополию Московскую и вывел из грязи в князи!
3. 1869 года 28 Ноября была я в Москве по делам Обители и посетила княжну А. В. Голицыну, у которой устроена больница для монашествующих и сборщиц. Наша мать Клеопатра лежала у нея, и я желала поблагодарить княжну. В разговоре она мне передала, что в последнее свидание с покойным Владыкою Митрополитом Филаретом он ее просил всегда принимать в больницу Аносинских и Зосимовских сестер. - «Я всегда принимаю Бородинских, - сказала княжна, - и в настоящее время у меня лежат многия». - «Я вас прошу о тех, Бородинския не так жалки, у них более связей и средств, а эти - бедныя сироты!» Вот какое попечение Отец и Святитель имел постоянно о нас!
4. 1870 года в Феврале месяце по делам обители была в Москве у викария преосвященнаго Леонида3, и в разговоре об исповеди и духовниках он передал мне замечание в Бозе почив-шаго Митрополита Филарета. В самых крайних случаях, как, например, когда нет единовернаго духовника или когда вовсе не в совесть, и кающийся не находит в себе силы и доверия обнажить совесть свою, за какой-либо видимый порок духовника, пусть напишет подробное исповедание грехов своих, как на исповеди, и положит к иконе с молитвою, веруя, что Дух Святый сам подаст разрешение.
3 Леонид (Краснопевков, +1876), епископ Дмитровский в 1859— 1876 гг., архиепископ Ярославский (с 1876).
5. 1870 года 19 Ноября. Вот уже три года совершилось, как отлетела его святая душа от нашей грязной земли и вселилась, без сомнения, в светлыя обители милосердия Божия! Думая часто и перебирая в уме все случаи и слова Святителя, припомнилось мне следующее происшествие: строился у нас в монастыре каменный подвал под рухлядной, против моей кельи. Камень-щики были безпорядочные. Сестра, приставленная за надзором по постройке, конечно, часто ворчала на них, а они много ей грубили; наконец, подвал был окончен, убран, и уже кое-что в него поставлено, и тем днем хотели освятить его. Утром, после заутрени старшая трапезница послала одну из вновь вступивших что-то из него принести; та побежала и, отворя дверь, испугалась и упала навзничь без памяти. Долго не могли привести ее в сознание, наконец, когда память возвратилась, она разсказала, что входя в подвал без молитвы и спешно, увидела страшную огромную лягушку, которая с визгом бросилась на нее, а больше ничего не помнит. Я же, сидя у открытаго окна в моей келье, точно слышала страшный визг, что заставило меня выйти, узнать о причине онаго; сестру видела в конвульсиях, но лягушки не видала. С тех пор бедная сестра сделалась почти безумной, от всего святаго отвращалась, церкви бегала, кричала; ее ломало, особливо, когда сообщалась Св. Таин. В безпамятстве повторяла: «Наконец, перейдет со мной, а послушания святаго никогда нести не буду». Не зная, что делать с ней, однажды пришло мне на мысль надеть на нее образ преподобнаго Сергия, благословленный мне Отцем Владыкою Митрополитом Филаретом (во время тяжкой моей болезни), и, скатив с него воду, напоить несчастную. Это послужило к ея успокоению и было единственным способом облегчения в ея припадках. Наконец, быв по делам в Москве у Святителя, я ему передала все подробно, и он приказал ее отвезти в Лавру к преподобному Сергию, с поручением от него отцу Наместнику попещись духовно о больной. Взяв благословение, с верою во Святительския молитвы, мы отправились, - наша больная была все время тревожна, но из экипажа не рвалась. Остановились кормить лошадей; сами отдохнули, пообедали, - приказываю закладывать, кучер говорит: «С лошадью что-то сделалось, вся в пене, трясется и корму не ест». В раздумье велела нанять лошадь, и вдруг пришла мне мысль, не враг ли нам хочет преградить путь, - и, призвав помощь
Угодника Божия и молитвы Владыки, скатила водой образ, им мне благословленный, облила лошадь и отдала остальное ей выпить. Лошадь успокоилась, съела корм, и мы доехали благополучно; после чего она служила нам несколько лет. Больную же оставили в Лавре с монахиней нашей; она там пробыла шесть недель, над ней читали, часто сообщали Св. Таин, соборовали, и она возвратилась, милостию Божиею, исцеленной, только здоровье ея утрачено; она страдает болью в голове, но безумие и припадки прошли. (Ныне же она находится в Ивановском монастыре совершенно здоровая, в числе церковниц.) Впоследствии негодяи каменьщики проговорились и высказывали, что им жаль эту сестру, а они устроили это для той, которая была при постройке.
6. 1871 года 8 Сентября. Александра Федоровна Туровская, ныне послушница Хотькова монастыря Антония, прибывшая на богомолье в нашу обитель, передавала следующее: в посаде Троицкой Лавры жила и доселе живет бедная девица добраго и ду-ховнаго настроения, которой постоянно в Бозе почивший Владыка Митрополит Филарет ежемесячно давал милостыню. По кончине его, она сильно скорбела о нем и о том, что не знает, как за него молиться: «Не смею, - говорила она, — взывать к нему как к святому, не смею поминать как человека, требующаго обычнаго поминовения». В этом скорбном раздумьи пришла в церковь Филарета Милостиваго, к могиле Святителя, и припала к нему, как к живому, вопрошая о своем сомнении. В ту же ночь видит во сне, что она в кельях у Владыки в Лавре и что он, с обычною милостию, говорит ей: «Ты не знаешь и смущаешься, как за меня молиться, вот как: упокой, Господи, иерарха Филарета и его святыми молитвами прости моя согрешения». С сим пробудилась, ощущая радость и спокойствие в душе.
7. В Москве у купчихи Смирновой была сестра отчаянно больна, и когда она ее посетила, то уже больная была особорована и напутствована Св. Тайнами, а врачами приговорена к смерти. В скорби Смирнова возвратилась домой и прилегла на диване, сама не знает, как задремала, и видит, что она на подворье у Владыки Митрополита Филарета в Москве, отворяет дверь из передней, но не узнает его зала, совсем другое; стен не видит, а везде свет в храмине; она испугалась, но увидя в глубине Владыку, сидящаго за столом и пишущаго, кинулась к нему
и, припадая к стопам его, просила о молитве за сестру болящую. - «А я писал приговор». - Она взглянула на бумагу и видит, что при движении пера выходят слова огненныя на бумаге. В страхе поняла, что это был смертный приговор сестры. -«Владыка святый, вы всегда были милостивы к пастве вашей; умилосердитесь, сотворите молитву о сестре моей умирающей!» - «Ну, хорошо», - и оттолкнул бумагу. «Я очнулась, - говорит Смирнова,— в ту же минуту обратно поехала к сестре, застала ее крепко спящей; с сей минуты болезнь миновалась; она жива и здорова до сих пор». - Все может сила молитвы! И коль велико заступление и молитва праведнаго!
8. Припомнился мне рассказ покойной матушки игумении Евгении. Она, в бытность свою в Москве по делам обители, всегда останавливалась в доме детей своих, а моих родителей. Однажды, возвратясь от Владыки Митрополита Филарета, она с смущением передавала им, что, приехав на подворье, она застала там одну из московских игумений, и когда оне вместе вошли, то Святитель, пригласив Матушку на диван с собою рядом, а московской сказал: «А ты постой, изомнешься». На ней была нарядная шелковая ряса, а на Матушке Евгении, по обычаю, гру-баго манатейнаго сукна. Владыка любил простоту и даже нищету в монашеском образе.
9. Лучший собеседник мой - воспоминания об Отце и Владыке Митрополите Филарете. Случилось ему однажды заметить между двух личностей, им руководимых, раздражение. Он все меры употреблял к прекращению гнева словом назидания; когда же оно оказалось недействительно, тогда виновной запретил читать молитву Господню, Отче наш, пока не испросит прощения.
10. Бывало на вопрос о правиле келейном скажет: «Мир, любовь, служение друг другу без разбора лиц и положений светских— вот жертва, приятная Богу; а правило каждый, что по силе, то и неси». А сам-то всякую ночь неопустительно справлял его!
11. Часто говаривал: «Беги чести - и честь побежит за тобою, а гонись за честью и славой мира - оне отвратятся от тебя».
12. Меня всегда держал он строго. Я во все время моего отношения к нему не слыхала, чтобы он приветливо похвалил мои действия; однажды только, не помню по какому случаю, он
будто мимоходом сказал: «Да, так, это разсудительно». И это простое слово было выше всякой награды!
13. Не любил Владыка хвалить и тем возбуждать гордость и самомнение, но миловал, учил, ограждал всячески. Я боялась его так, что без трепета не могла переступить порога его кельи, но одно слово его уничтожало страх, и я чувствовала, что чрез него нисходило на меня Божие благословение. Я никогда не раз-считывала, что сказать и что умолчать. Душа моя была вся открыта пред ним. Не любил он многословия и всегда отвечал на вопрос кратко и ясно. Часто повторял: «Что умолчишь, не будешь раскаяваться, а о сказанном часто сожалеть можно». Учил всегда, как можно избегать случаев, могущих навести на переговоры и сплетни, даже если они сами по себе добры и правильны. «Всегда должно, — говорил он, — смотреть на последствия и так направлять действия свои. Старайся так жить, чтобы в сердце была вера и упование на Бога, - в деле заботливость без тревоги, а в уме - разсуждение и разсмотрение на 10 лет вперед; таким образом живи и Господу себя и вверенных тебе вручай».
14. Строитель Гефсиманскаго скита, о. Анатолий, разсказы-вал следующее, как Владыка ненавидел всякую ложь и даже тень неправды. Однажды высокопреосвященный Митрополит Филарет быстро собрался из Лавры в скит, и келейник забыл взять его босовики (туфли кожаныя). Зная, что Владыка немедля их потребует, ибо имел привычку в келье постоянно носить их, в тревоге просит строителя Анатолия дать свои и подает Митрополиту. «Чьи босовики?» - «Ваши, они здесь оставались, Владыко Свя-тый», - говорит келейник. Когда строитель вышел, Владыка повторяет вопрос и получает такой же ответ. Видя, что это несправедливо, посылает за сапожником скита. «Кому ты шил эти босовики?» - «Отцу строителю», — отвечает сапожник. Узнав правду, Святитель делает замечание: «Зачем употреблять ложь?» - «Для вашего спокойствия; хотели скрыть забывчивость келейника». -«Ни в каком случае ложь не должна быть, я не терплю ея».
Покойный Владыка, когда я строила дома для причта и подала ему план с особой пристройкой к помещению кухни, сказал: «Это зачем, это лишнее, я расскажу тебе, как мы жили еще в семье; когда дедушка готовился к служению и должен был читать правило, то бывало скажет: "Дети, на печку". А мы там притаимся до окончания его молитвы; так пусть и теперь делают так же».
Быв в Коломне, видела комнату, где была эта кухня, ныне обращенная в переднюю, ибо через нее вход в чистые покои. Ходили на тот ручей в овраге, где ребенком Васей набирались остренькие камешки, и он носил их в кармане, чтобы ими бить горшки монахинь Успенскаго девичьяго монастыря. Доселе там в памяти, что одна из монахинь была в содружестве с матушкой Владыки и посылала его с какой-либо домашней стряпней к старице-монахине, и он приходя получал за то гостинцы, собранные у всех старицею для ея милаго Васи; а он из шалости камешками бил сушившиеся на колышках горшечки и убегал домой после проказ своих. Соседка, другая монахиня, его бранила и гоняла. Когда уже был Святителем и Первостоятелем Церкви Московской, то назначил старице за убытки, что ей творил малюткой, ежемесячную пенсию 25 руб. ассигнациями по смерть ея. - Видели храм, при котором служили иереями дед и отец Митрополита Филарета, ныне в том же виде обновленный усердием граждан коломенских к юбилею незабвеннаго приснопа-мятнаго Владыки. Священник онаго рассказывал, что пред иконостасом находилась спускная лампада (ныне запрещают их устраивать, опасаясь падения), которую, как всегда при окончании службы, поднимали шнурком выше, чем во время служения; малютка Василий, впоследствии Митрополит Московский, устав от службы и видя, что спуск уже подняли, говорил матушке своей: «Скоро кончат, молитва к Богу улетела».
