CC BY
11
УДК 82-94
DOI: 10.31249/litzhur/2024.63.04
О.Е. Осовский
© О.Е. Осовский, 2024
ИЗ РЕЦЕПЦИОННОГО ЗАКУЛИСЬЯ: М.А. ЛИФШИЦ О ТРУДАХ М.М. БАХТИНА В 1960-е - НАЧАЛЕ 1980-х ГОДОВ
Исследование подготовлено в Мордовском государственном педагогическом университете им. М.Е. Евсевьева при финансовой поддержке Российского научного фонда (проект № 23-28-00175).
Аннотация. Представлен один из эпизодов истории отечественной рецепции личности и идей М.М. Бахтина, вводится понятие «рецепцион-ного закулисья» как формы неявной рецепции, т.е. не предназначенной для публичной презентации оценки трудов ученого. В центре статьи -фигура М.А. Лифшица, известного советского философа, крайне полемически реагировавшего на появление книг Бахтина о Достоевском и Рабле. Его позиция нашла отражение в собственных записках, а также в письмах чешскому переводчику и критику В. Досталу. Впервые вводится в научный оборот ряд документов из личного архива М.М. Бахтина.
Ключевые слова: М.М. Бахтин; М.А. Лифшиц; рецепция идей; ортодоксальный марксизм; личные архивы; эпистолярий; книги о Достоевском и Рабле.
Получено: 15.11.2023 Принято к печати: 10.12.2023
Информация об авторе: Осовский Олег Ефимович, доктор филологических наук, профессор, главный научный сотрудник, Мордовский государственный педагогический университет им. М.Е. Евсевьева, ул. Студенческая, 11 А, 430007, Саранск, Россия.
E-mail: [email protected]
Для цитирования: Осовский О.Е. Из рецепционного закулисья: М.А. Лифшиц о трудах М.М. Бахтина в 1960-е - начале 1980-х годов // Литературоведческий журнал. 2024. № 1(63). С. 65-88.
DOI: 10.31249/litzhur/2024.63.04
Oleg Е. Osovskii
© Osovskii O.E., 2024
FROM THE RECEPTIVE BACKSTAGE: M.A. LIFSHITS ON M.M. BAKHTIN'S WORKS IN THE 1960s - EARLY 1980s
Acknowledgements. The research was carried out at M. Evseviev Mordovia State Pedagogical University at the expense of the Russian Science Foundation (project no. 23-28-00175).
Abstract. One of the episodes in the history of Russian reception of M.M. Bakhtin's personality and ideas is presented and the concept of "reception backstage" is introduced as a form of implicit reception, i.e. not intended for public presentation of the evaluation of the scholar's works. At the center of there is the article is the figure of M.A. Lifshits, a famous Soviet philosopher who reacted extremely polemically to the appearance of Bakhtin's books on Dostoevsky and Rabelais. His position was articulated in his notebooks, as well as in letters to the Czech translator and critic V. Dostal. A number of documents from M.M. Bakhtin's personal archive are introduced for the first time.
Keywords: ММ. Bakhtin; M.A. Lifshits; reception of ideas; orthodox Marxism; personal archives; epistolary; books on Dostoevsky and Rabelais.
Received: 15.11.2023 Accepted: 10.12.2023
Information about the author: Oleg E. Osovskii, DSc in Philology, Professor, Pricipal Researcher, M.E. Evsevyev Mordovia State Pedagogical University, Studencheskaya Street, 11A, 430007, Saransk, Russia.
E-mail: [email protected]
For citation: Osovskii, O.E. "From the Receptive Backstage: M.A. Lifshits on M.M. Bakhtin's Works in the 1960s - early 1980s". Litera-turovedcheskii zhurnal, no. 1(63), 2024, pp. 65-88. (In Russ.)
DOI: 10.31249/litzhur/2024.63.04
Когда мы задумываемся о том, что представляет собой судьба мыслителя в его отечестве и какова судьба его наследия, следует сказать, что и отечественное, и зарубежное бахтиноведе-
ние, прежде всего известной книгой К. Эмерсон, уже выстроили контур того, как воспринималось наследие Бахтина, его личность, труды и идеи у него на родине [3; 20; 21; 28; 29].
Сегодняшняя задача исследователей - дополнить уже имеющиеся знания об этом процессе, представляющем собой немаловажную часть истории рецепции идей отечественных мыслителей во второй половине ХХ в., новыми деталями и подробностями, которые открываются благодаря появляющемуся доступу в отечественные и зарубежные архивохранилища.
В самое последнее время автором статьи и его соавторами был опубликован ряд работ, в которых вводимые в научный оборот архивные документы позволили по-новому взглянуть на, казалось бы, уже устоявшиеся представления о взаимоотношениях М.М. Бахтина и его современников, в частности с К.А. Фединым, В.Б. Шкловским, В.Я. Кирпотиным, мордовскими писателями и др. [см.: 5; 7; 21; 22]. Особенно важной на этом фоне видится нам презентация архивных документов, дающих основание к пересмотру давно сложившегося мифа о противостоянии Бахтина и европейского структурализма, а также о его скептическом отношении к московско-тартуской школе [24].
В этом контексте особое значение приобретает расширение границ историко- и социокультурного контекстов, в которых присутствует фигура М.М. Бахтина в 1960-1970-е годы. В свое время нами была предпринята попытка ввести понятие «бахтинского фильтра» как особого исследовательского инструмента, предполагающего выбор специального ракурса при анализе массива историко-литературных и историко-литературоведческих данных. Именно под этим углом мы оценивали вышедший том словаря «Русские литературоведы ХХ века», рассматривая его как важный источник не только по истории литературоведения как науки, но и по истории отечественной рецепции идей М.М. Бахтина [см.: 6]. Добавим к этому, что целенаправленное исследование того, как воспринимались, изучались и распространялись идеи Бахтина в последние десятилетия жизни ученого, дает основание говорить об одновременном существовании нескольких интеллектуальных пространств, в которых развивались диалоги и споры с М.М. Бахтиным и о Бахтине. Если первый из них просматривается сразу, речь идет прежде всего о рецензиях на книги Бахтина, многочис-
ленных откликах о нем в официальной периодике, на страницах журналов, об обсуждении и полемике вокруг его идей и трудов в авторских монографиях и т.д., то второе оказывается скрыто «под спудом». Это условное рецепционное закулисье, формирующееся в эпистолярии, дневниковых записях, устных разговорах, доступных нам по воспоминаниям современников или иным свидетельствам. Именно это второе пространство содержит довольно большое количество ранее неизвестных фактов, дополняющих, уточняющих, а иногда и кардинально меняющих представление о роли конкретных лиц в истории рецепции личности и идей Бахтина. В качестве примера сошлемся на публикуемую в этом же номере журнала статью С.А. Дубровской, в которой представлена история появления в «Вопросах литературы» известной рецензии А.Я. Гуревича на книгу «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» и о роли в ней Л.Е. Пинского. Этот сюжет важен для нас еще и потому, что в нем фигурирует герой нашей статьи - философ М.А. Лифшиц как возможный автор полемического отклика на книгу Бахтина.
Имя М.А. Лифшица далеко не впервые появляется в ряду имен, связанных с личностью и наследием М.М. Бахтина. Так, Н.А. Паньков в замечательной книге, посвященной бахтинской биографии, анализируя термин «готический реализм» у Бахтина и его возникновение в общем научном и культурном контексте, ссылается на отношение Лифшица к готике в целом. В контексте сопоставления разных трактовок искусства Средневековья исследователь предпринимает попытку охарактеризовать позицию Лиф-шица на страницах журнала «Литературный критик», и она представляется ему в значительной степени противостоящей точке зрения Бахтина, для которого определение реализма Рабле как «готического» имело скорее хронографический характер и не предполагало негативной коннотации. Несомненная заслуга Н.А. Пань-кова заключается в том, что ему действительно удалось вернуть Лифшица в число тех представителей советской эстетики, в неявном диалоге с которыми окончательно формулировалась точка зрения Бахтина на эстетическую специфику Средневековья: «Лифшиц посвящает разоблачению готики несколько вдохновенных страниц своего предисловия к книге Винкельмана (упоминавшейся выше статьи "И.И. Винкельман и три эпохи буржуазного
мировоззрения"), основываясь прежде всего на анализе книги Карла Шефлера "Дух готики", вышедшей в 1923 г.» [25, с. 394]. Более того, по мнению Н.А. Панькова, в развороте немецкой эстетики от классики к готике в ее «варваризации» М.А. Лифшиц усматривал «переход от идеалов "свободного" и "нормального", "гармонического" и "красивого" к идеалам насилия, грубости, мощи во что бы то ни стало, апологию варварского героизма, нарушения моральных и эстетических норм, а в конечном итоге, к "современному фашизму"» [25, с. 395].
Действительно, на протяжении 1930-1970-х годов Лифшиц был одной из самых ярких фигур в отечественной интеллектуальной истории, в истории советского марксизма, в истории маркси-стко-ленинской эстетики в СССР и так далее. При этом следует заметить, что подобно многим своим современникам, марксизмом Лифшиц овладевал почти самостоятельно, не имея философской школы в привычном для сегодняшнего дня смысле. В своих поздних воспоминаниях он так описывал этот решающий момент своей юности, когда пятнадцатилетним подростком в Мариуполе он волею обстоятельств смог получить доступ к книгам, перевернувшим его мировоззрение: «В нашем городке была хорошая библиотека. В ней я впервые познакомился с марксистской литературой. Первая же марксистская книга, которую я прочел, произвела на меня большое впечатление. Это было сочинение Плеханова "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю". В моем строе мысли и в моем литературном стиле влияние Плеханова играет определенную роль и хотя его понимание марксизма вскоре перестало удовлетворять меня.
Мне удалось тогда познакомиться и с книгой Ленина, написанной против русских махистов. Было это летом 1920 г. В соседнем доме проживало "крымское правительство" <...> Врангель высадил десант в тылу наших войск, и бедным ревкомовцам пришлось бежать, бросив свое имущество. Оно состояло главным образом из книг. Так мне попали в руки сочинения Ленина. Я считаю счастливым для себя тот факт, что первые, самые глубокие впечатления от марксистской философии я получил не из учебников, как следующие поколения. Для меня это было делом отыскания истины, а не делом получения образования» [8, с. 266]. Подобное «стихийное» овладение марксизмом-ленинизмом сыграло свою
роль в карьере молодого человека, из студента ВХУТЕИНа превратившегося в его преподавателя. С легкой руки И.С. Гроссмана-Рощина активный участник студенческих семинаров, автор демонстрирующих хорошее знание текстов ленинских докладов, Лифшиц оказался задействован в образовательном процессе: «...на меня возложили обязанность организовать преподавание общественных наук, чем я и занимался вместе с другими студентами. А так как преподавателей не было, то мне пришлось самому же вести семинары по диалектическому материализму. Сначала это была только общественная обязанность, но я стал популярен как преподаватель, дело шло у меня хорошо, и в следующем 1925 г. меня уже зачислили на штатную должность» [8, с. 269]. Эта сторона биографии будущего философа достаточно важна для понимания того, что и как оценивал и воспринимал М.А. Лифшиц в трудах своих современников, каким образом в нем сформировалась та марксистская ортодоксальность, которая наводила ужас на либеральную интеллигенцию середины 1960-х - начала 1980-х годов. Впрочем, и в это время фигура Лифшица воспринималась как крайне неоднозначная. Так, по свидетельству Г.М. Фридлендера, известный и популярный в Ленинграде литературовед Е.Г. Эткинд на обсуждении книги М.А. Лифшица и Л.Я. Рейнгардт «Кризис безобразия» говорил: «Лифшиц не "трубадур официоза", а "трагическая фигура". В 30-е годы он сыграл большую роль в развитии нашей духовной жизни, но с тех пор жизнь изменилась, а он стоит на той же позиции. Когда спорят с Лифшицем, фактически спорят с Самариным. Он честный человек, которому "рубля не накопили строчки", но исторически так получилось, что в вопросах искусства он занимает ту же позицию, что и они.
Необходимо его от них отделить и спорить с ним иначе» [цит по: 15, с. 334-335].
Подчеркнем, что и автор записи, и автор выступления -люди, знавшие М.А. Лифшица с начала 1930-х годов, а данная Е.Г. Эткиндом оценка объясняет многое в отношении к М.А. Лиф-шицу и в окружении М.М. Бахтина.
Напомним, что к концу 1930-х годов оказавшийся одним из вершителей эстетического и литературоведческого в значительной степени, как представитель «Литературного критика», Лифшиц, конечно, играл огромную роль в интеллектуальной жизни СССР.
С.И. Кормилов назвал «Литературный критик» одним из лучших, если не лучшим интеллектуальным журналом своего времени [12]. В 1939 г. развернулась кампания против «Литературного критика» и связанного с ним журнала «Литературное обозрение», после чего первый был закрыт, а второй перешел совсем в другие руки. Как известно, сыграл свою роль донос, написанный группой оппонентов против т.н. течения Д. Лукача, М.А. Лифшица и др. Наряду с А. А. Фадеевым донос подписал и В.Я. Кирпотин, еще один секретарь Союза писателей СССР. О характере претензий и о самом уровне спора двух этих групп можно судить по фрагменту так и оставшейся неопубликованной статьи В.Я. Кирпотина: «М. Лиф-шиц считает основными классовыми противоречиями каждой эпохи борьбу "верхов и низов", он отказывается в области литературных явлений от рассмотрения внутренней классовой структуры понятия "народ". Практика работы группы и в писаниях, и особенно в преподавании вся проникнута отказом от теории классовой борьбы. Это совершенно открытая буржуазно-либеральная ревизия марксизма» [9, с. 421].
Среди главных гонителей Лифшица конца 1930-х годов был и хорошо известный В.В. Ермилов. Не станем утверждать, что присутствие того и другого в начале 1960-х в числе тех, кто поддержал книгу М.М. Бахтина о Достоевском, определило отношение к ней М.А. Лифшица, но какую-то роль этот факт, по-видимому, сыграл. Недобрая память о Лифшице сохранялась у того же Кирпотина и в 1960-е годы. Так, отвечая в 1967 г. на анкету журнала «Вопросы литературы», он пенял «Краткой литературной энциклопедии» за то, что в ней «Д. Лукач и М. Лифшиц провозглашаются наставниками, вернувшими нашу науку к будто бы утраченным марксистским первоисточникам» [26, с. 27]. В свою очередь и Лифшиц продолжает пристально следить за Ермиловым, в переписке с Г.М. Фридлендером предъявляя тому претензии по поводу сотрудничества с одним из бывших идеологов «вульгарного социологизма», в целом ничуть не поменявшего своей позиции. «Ну, погодите, покажу Вам, как бунтовать! Дайте только прочесть подряд Собрание сочинений Достоевского под редакцией нового властителя Ваших дум - В. Ермилова.
Пока что я успел прочесть только первый том с вступительной статьей <...> и не мог не повеселиться по поводу того, как из Поприщина с Голядкиным демократов делают» [16, с. 17].
При этом биография М.А. Лифшица примечательна довольно большим числом моментов, поражающих сходством с биографией М.М. Бахтина. По крайне мере там, где речь идет о ступенях научной карьеры и обретения академических степеней [подробнее см.: 19].
Так, в 1944 г. в Институте философии АН СССР Лифшиц был должен защищать свою докторскую диссертацию, но в связи со сменой руководства института диссертация была снята с защиты. Только четыре года спустя, в 1948 г., он защищает диссертацию кандидата филологических наук по теме «К. Маркс и вопросы истории литературы» в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Однако, как и Бахтин, ее автор попадает в жернова кампании по борьбе с космополитизмом с соответствующими последствиями: по выражению В.Г. Арсланова, эпопея «дела о диссертации» растянулась на много лет и только в 1956 г. соискателю была, наконец, присуждена степень кандидата филологических наук [см.: 19, с. 54], доктором философских наук Лифшиц все-таки стал, но только в 1973 г. по т.н. совокупности. Как справедливо указывает его биограф, «за книгу о Марксе, фактически написанную и изданную в 1933 г.» [19, с. 54].
С 1967 г., когда происходит заметное замораживание «оттепели», Лифшиц оказывается в гораздо более выгодном положении: он становится членом-корреспондентом Академии художеств СССР, а в конце 1970-х - действительным членом Академии художеств, получает площадку для своих публикаций. Один из самых, пожалуй, ярких эпизодов - это публикация Лифшицем в «Литературной газете» знаменитого памфлета «Почему я не модернист?» - текста, который заставил вздрогнуть довольно большое количество людей либеральных взглядов, решивших, что вновь наступают самые глухие идеологические времена.
В условиях еще возможного вольномыслия, относительно свободного разговора о перспективах развития литературы и культуры, экспериментального театра, отказа от сталинской версии соцреализма и утверждения ценности революционного авангарда слова Лифшица о враждебности нового искусства должны были
восприниматься особенно остро: «.почему я не модернист, почему всякий оттенок подобных идей в искусстве и философии вызывает у меня внутренний протест?
Потому что, в моих глазах, модернизм связан с самыми мрачными психологическими фактами нашего времени. К ним относятся - культ силы, радость уничтожения, любовь к жестокости, жажда бездумной жизни, слепого повиновения.
Может быть, я забыл что-то существенное в этом списке смертных грехов двадцатого столетия, но мой ответ и так длиннее вопроса» [15, с. 40-41].
Таков был человек, оценки которым творчества М.М. Бахтина позволяют составить представление о том, что происходило в советском «закулисье» отечественной рецепции Бахтина в период оттепели и после нее.
То, что Бахтин знал работы Лифшица, в частности антологию «К. Маркс и Ф. Энгельс. Об искусстве», несомненно, хотя книга и отсутствует в той части его библиотеки, которая доступна сегодня исследователям. Ссылки на ее издание - 1933 г. (составлено совместно с Ф.П. Шиллером) и 1957 г. не раз встречаются в его текстах [см.: 1, т. 4(1), с. 520; т. 5, с. 349].
Трудно сказать, имелись ли в бахтинском архиве конспекты работ М.А. Лифшица, хотя Н.А. Паньков несколько неопределенно упоминает о конспектах статей из «Литературного критика» [25, с. 392].
Среди сохранившихся в архиве имеется выполненный на четырех листах рукой Е. А. Бахтиной конспект статьи Д. Лукача «Фридрих Энгельс как теоретик литературы...» [2].
При этом следует отметить, что М.А. Лифшиц так или иначе соприкасается с многими представителями будущего московского окружения М.М. Бахтина. Так, в связи с несостоявшейся инициативой Л.Е. Пинского пригласить М.А. Лифшица в качестве автора рецензии на бахтинскую книгу о Рабле напомним, что в конце 1930-х годов автор «Реализма эпохи Возрождения» был не только коллегой Лифшица по ИФЛИ, но и аспирантом Ф.П. Шиллера (до его ареста) и многолетним другом В. Р. Гриба, автором «Литературного современника».
Свои отношения с М.А. Лифшицем были, надо полагать, и у В.В. Кожинова, в начале 1960-х вхожего в круг Э.В. Ильенкова,
который, в свою очередь, интенсивно общался во второй половине 1950-х с тогда еще опальным философом [см.: 13]. Примечательным результатом этого общения оказывается появление имени Лиф-шица в памятном ряду философов и литературоведов, перечисленных в статье «Научность - это связь с жизнью». Список этот олицетворяет «развитие советской эстетической мысли 20-30-х годов». В нем представлен наряду с В.Ф. Асмусом, А.Г. Горфель-дом, Б.М. Эйхенбаумом, Б.М. Энгельгартом и М.А. Лифшиц [см.: 10, с. 90-91].
В целом младший круг Бахтина относился к философу достаточно ровно, если не сказать - с симпатией. По крайней мере, его взгляд на отечественный авангард хотя и вызывал в 1970-е годы возражения у В.В. Кожинова, но тон полемики был вполне нейтральным [см.: 11, с. 501-503].
С симпатией относился к отдельным анализам Лифшица текстов русской классики С.Г. Бочаров, в своей известной работе о «Войне и мире» он дает развернутую цитату из статьи М.А. Лифшица, «превосходно разобравшего» сцену охоты у Толстого [27, с. 18].
При этом вряд ли можно согласиться с В.Г. Арслановым, в соответствующем томе сочинений философа упрекающего Бочарова в неискренности и враждебности: «В наши дни С. Бочарова (не лишенного таланта и известной добросовестности - в строго ограниченных пределах; так, например, он оценил анализ Лиф-шицем сцены охоты в "Войне и мире", отзывался, как рассказывал мне об этом Стэнли Митчелл, о Лифшице как о "трагической фигуре") не смущают крайне пренебрежительные суждения К. Леонтьева о Достоевском-писателе, зато теоретики "течения", высмеивавшие подобные суждения о Достоевском как свидетельство невзыскательного вкуса, для него - схоласты, "благодаристы и вопрекисты как новое явление остроконечников и тупоконечни-ков Свифта". Какая избирательная оптика, замечающая у "течения" то, чего у него не было, то, что приписывали "течению" его враги!» [16, с. 130-131].
В советской интеллектуальной истории 1930-х - начала 1980-х годов фигура Лифшица интересна прежде всего своей погруженностью в глубины современной эстетики, в проблемы отечественной и мировой литературной классики, в предметное
выявление роли последней в процессе формирования канонов социалистического реализма. Художественная классика, по Лиф-шицу, представляет собой тот самый фундамент, на котором вырастает социалистический реализм, и здесь не страшны даже идеологические ошибки и несоответствия новому времени писателей прежних эпох, поскольку все «перевешивают» их творческие достижения. Именно в этом заключается ценность для социалистического реализма творчества того же Достоевского или Толстого [см.: 17, т. 2].
Реакция Лифшица на Бахтина очень показательна, в частности потому, что это практически внутренняя реакция, за некоторыми исключениям, не предназначенная для публичного озвучивания. Это, как представляется, один из важнейших источников адекватного понимания того, как проходят процессы рецепции того или иного явления вне цензуры, вне оглядки на чужое мнение и так далее. И в этом смысле случай Лифшица представляет особый интерес, в том числе и благодаря тому материалу, который сегодня оказывается доступен как результат архивных разысканий.
Так, 23 ноября 1963 г. Лифшиц высказывается о книге М.М. Бахтина о Достоевском в своем письме чешскому корреспонденту, переводчику его текстов на чешский язык, литературному критику В. Досталу: «О книге Бахтина много слышал, но сам не читал её, а только просматривал. Думаю, что это модная формалистика, старьё двадцатых годов, снова увлекающее сердца, не имеющие никакой другой начинки. Основная идея - полифония романов Достоевского. Хотел бы я видеть такого романиста XIX века, который не писал бы в полифоническом стиле. А, впрочем, может быть, в конкретном анализе, там и есть что-нибудь хорошее, не знаю» [14, с. 17-18].
Реплика о полифонизме как универсальном свойстве русского реалистического романа XIX в. - явный камешек в огород Г.М. Фридлендера, отношения с которым в начале 1960-х годов у М.А. Лифшица резко ухудшились. Причиной ухудшения отношений стала готовящаяся Фридлендером публикация монографии «Маркс, Энгельс и вопросы литературы», основой которой послужила его докторской диссертация. Лифшиц отнесся резко негативно, усмотрев в них попытку посягнуть на его «первородство» в этой сфере [см.: 15, с. 307-328]. Как известно, Фридлендер, с сере-
дины 1950-х годов настойчиво оппонирует бахтинской идее полифонического романа в «Проблемах творчества Достоевского», а потом уже в «Проблемах поэтики Достоевского» [см.: 23].
В целом позиция Лифшица по отношению к книге Бахтина продиктована скорее всего давней памятью о ее первом издании и знанием о принадлежности автора к социологическому направлению отечественного литературоведения, что не добавляет его симпатий ко второму изданию.
М.А. Лифшиц явно не в курсе, что у его пражского корреспондента складывается своя история с книгой о Достоевском и ее автором. В. Достал, активно следивший за процессами, происходившими в советском литературоведении конца 1950-х - начала 1960-х годов, внимательно читавший «Вопросы литературы», явно не прошел мимо цитировавшейся выше статьи В. В. Кожинова, равно как и других его публикаций, в которых упоминались «Проблемы творчества Достоевского». 8 марта 1963 г. В. Достал обращается к Бахтину со следующим письмом:
«Многоуважаемый Михаил Михайлович!
Извините, что обращаюсь прямо к Вам. Но я не вижу другой возможности, как познакомиться с Вашими трудами, о которых читал и слышал много хорошего. И мне непременно нужно прочитать их (в пражских библиотеках Вашей книги о Достоевском нет), так как являюсь внештатным редактором библиотеки работ по эстетике и критике, издаваемой нашим Издательством политической литературы (КРЬ). В этой библиотеке я хочу в первую очередь способствовать изданию лучших критических, теоретических, эстетических работ советских авторов 20-ых, 30-ых годов (готовится издание Гриба, Берковского, Скафтымова и др.). Поэтому обращаюсь к Вам с просьбой помочь мне в этом деле.
Конкретно это означает просьбу:
1) прислать мне один экземпляр Вашей книги о проблемах творчества Достоевского, изданной в 1929 году. Если он у Вас единственный, я его верну в срок, который укажете;
2) есть ли такая возможность, дать мне также прочитать Вашу работу о Рабле;
3) сообщить, где печатались другие Ваши работы, чтобы я смог их здесь разыскать;
4) написать, над чем Вы сейчас работаете, и какие работы у Вас в рукописи.
Простите, пожалуйста, что отнимаю у Вас время и причиняю Вам хлопоты. Было бы, конечно, лучше, если бы я знал Ваши таковые труды <,> и мы у Вас - через официальное письмо от издательства - уже просить (так! - О.О.) разрешения на чешское издание Ваших избранных работ» [4, л. 1].
Послание это доходит не сразу, поскольку направлено по ошибке в Чувашский госпединститут. И если бы не заведующий кафедрой литературы ЧГПИ М.И. Мальцев, оно бы явно затерялось. Однако уже 20 марта чебоксарский коллега отправляет его в Саранск [18]. Первое письмо В. Достала останется без ответа. Возможно, причиной молчания Бахтина было отсутствие у него в библиотеке «лишнего» экземпляра книги - имевшийся находился в работе в связи с подготовкой второго издания, возможно, неудачный опыт взаимодействия с итальянским издательством «Эй-науди» не стимулировал продолжение зарубежных контактов.
4 декабря 1963 г. В. Достал пишет Бахтину новое, куда более лаконичное письмо:
«Многоуважаемый Михаил Михайлович!
Извините, пожалуйста, что пишу Вам еще раз. Может быть, письмо мое, отправленное полгода тому назад, до Вас не дошло, т.к. у меня был неправильный адрес (Чебоксары вместо Саранска).
В этом письме я просил Вас помочь мне ознакомиться с Вашими трудами, которых в пражских библиотеках нет.
Недавно я узнал, что Ваша книга о Достоевском уже издана и - увы! - распродана. Поэтому обращаюсь к Вам с просьбой прислать мне один экземпляр. Мне она нужна и для того, чтобы отрецензировать ее для нашего Издательства политической литературы, которое собирается издавать лучшие работы советских эстетиков и литературоведов» [4, л. 5].
На этот раз Бахтин оказался более благосклонен, и уже 21 декабря Достал сообщает ему о получении книги:
«Многоуважаемый Михаил Михайлович!
Вашу книгу я получил. Очень Вам за ее присылку благодарен. Еще раз извините, что обратился прямо к Вам, но другой возможности у меня больше не осталось» [4, л. 6].
Несмотря на то что первоначально Лифшиц не слишком высоко отозвался о «Проблемах поэтики Достоевского», развернувшаяся вокруг монографии полемика на страницах советской периодики не прошла мимо его внимания. «Бахтин для меня не больший иррационалист, чем его критик А. Дымшиц, хотя последний и является жалким эклектиком» [16, с. 98], - помечает он в своих записях, подразумевая два антибахтинских выступления
A.Л. Дымшица на страницах «Литературной газеты» в 1964 г. Не станем утверждать, что степень серьезности восприятия книги Бахтина Лифшицем к середине 1960-х годов радикально возросла, но в тот момент, когда философ примет решение написать собственную книгу о Достоевском, именно Бахтин окажется в числе его главных оппонентов-собеседников в разворачивающемся на страницах подготовительных материалов диалоге с достоевско-ведением.
Под названием «Проблемы Достоевского (Разговор с чертом)» эти материалы были изданы через много лет после смерти автора [16]. Именно они позволяют восстановить подлинную реакцию философа-марксиста на книги Бахтина. Вряд ли будет преувеличением сказать, что сегодня проблема Достоевского -Лифшица видится квинтэссенцией того самого рецепционного за-кулисья, и это справедливо по отношению не только к Бахтину, но и к другим героям этого издания. Напомним, что объектом критики в ней выступали самые разные представители отечественной философской и литературоведческой мысли - от Н.А. Бердяева и
B. В. Розанова до все того же В. В. Ермилова.
Записи Лифшица - фактически постраничная реакция, возникающая при чтении «Проблем поэтики Достоевского», судя по ним, Лифшиц совершенно точно дочитал книгу до 170 страницы, то есть почти до конца.
Реакции Лифшица на те или иные страницы Бахтина крайне показательны. Вряд ли исследователя Бахтина заинтересует их содержательная часть - философ отчетливо импульсивен, иногда чрезмерно раздражителен, Бахтин ему однозначно чужд, и все, что пишется в заметках, гораздо больше говорит о Лифшице, нежели о Бахтине. Но именно в этом и заключается особенность изучения рецепционного закулисья, формирующаяся антирецепция имеет свои причины и поводы, которые следует принимать во внимание
в процессе реконструкции истории рецепции. Иногда он просто конспектирует мысль Бахтина: «Полифонический роман против монологического или гомофонического. Примечание: это не значит, что у Достоевского не было предшественников» [16, с. 98]. Но гораздо чаще он откликается раздраженным комментарием: «Уже совершенно запутал [несколько слов неразб.] Бахтин, утверждая, что [?] большинство, как Розанов, Волынский, Мережковский, Шестов и другие монологизируют Достоевского при помощи анти-номики или диалектики. Ибо диалектика, якобы, помещает мысли отдельных людей в плоскость общей мысли одного сознания. -Попробуйте как-нибудь иначе!» [16, с. 98]. Читательское раздражение оборачивается резкостью, впрочем, не предназначенной для публичного озвучивания, хотя в своих памфлетах и фельетонах Лифшиц на резкости не скупился: «Всякий вздор дальше. "Мир Достоевского глубоко персоналистичен". Все логические связи остаются в пределах отдельных сознаний etc., etc. Почему же в пределах отдельных сознаний?» [16, с. 98].
Некоторые фрагменты производят почти комический эффект: оценивая позицию Б.М. Энгельгарта, С.А. Аскольдова или Вяч. И. Иванова, он воспринимает ее со слов Бахтина, как, впрочем, и многое другое в книге. Так, Лифшицу сразу все ясно в отношениях Бахтина и О. Кауса: «Бахтин, конечно, берет свою схему у Otto Kaus <...> Критика Кауса - слабая. Но видно, что основная идея взята у него. Будто бы недостаток Кауса в том, что он непосредственно переходит в плоскость действительности!! (Нет)» [16, с. 100-101]. Достается Бахтину и за полифонию: «Слово "полифония" Бахтин стащил у Комаровича, хотя вменяет ему в вину, что он будто бы "монологизирует" под влиянием монологической эстетики Бродера Христиансена. Единство романа - жизнь, волевой акт Достоевского. Бахтин критикует Комаровича в духе плюрализма» [16, с. 101]. Как несложно заметить, источником этих разоблачений Лифшица вновь оказывается соответствующее место в книге Бахтина.
Хотя в целом Лифшиц с Бахтиным не согласен («Клевета на Достоевского весь этот полифонизм!» [16, с. 104]), фигура автора вызывает у него определенное уважение. Так, отвечая неназванным критикам книги о Достоевском, он пишет: «Зачем этот маскарад? Я уважаю Бахтина, который прямо указывает на свои
истоки, говоря о персонализме и плюрализме. Я уважаю Бахтина, который прямо утверждает, что не диалектическое развитие дает силу Достоевскому, а именно его неподвижность. Это точка зрения, с которой можно спорить. А вы что? Маневры? - Достоевского на вас нет» [16, с. 105].
Так, в «Подготовительных заметках и набросках Мих. Лиф-шица к книге о Достоевском», автор выделяет подзаголовок «Глупость Бахтина». Несмотря на вызывающее звучание названия, это, судя по всему, не ментальная характеристика автора книги о Достоевском, но выражение отношения конкретно к теории полифонического романа: «Все писатели-реалисты (и чем больше они дают внешнюю объективно-написанную картину) "полифоничны" и "диалогичны". Достоевский наиболее монологичный из всех, это все - тени его собственной души.
Поскольку же он "диалогичен", это не объективный диалог, как у Толстого, например, или у Бальзака, Диккенса. Это -диалог взаимной рефлексии: как будет реагировать мой собеседник, если я скажу следующее» [16, с. 23-24].
На какое-то время фигура Бахтина уходит на периферию внимания Лифшица: публикация памфлета «Почему я не модернист?», развернутые дискуссии с собственными критиками, подготовка новых книг занимают большую часть его времени.
Впрочем, во второй половине 1960-х годов у философа возникает новый повод для претензий к Бахтину - книга о Рабле. 23 апреля 1967 г. он пишет В. Досталу: «Структурализм мне совершенно не интересен. Это какая-то американская жевательная резинка. Читаю "Вопросы литературы" и удивляюсь, как можно наполнить такой ерундой столько страниц! Не завидую Вам, если Ваш будущий институт занимается делами, как этот "структурализм". Книга Бахтина о Рабле - заимствование у школы Юнга без указания источников. Я, впрочем, прочёл немного, но мне не понравились претензии и жаргон - "народная смеховая культура"! А вообще говоря, всё это было давно известно, литература на этот счёт огромна. Однако Рабле этим ключиком не раскрывается, как и Кафка не раскрывается "отчуждением". Поразительное нежелание понимать литературу, исходя из неё самой, из её произведений! Книга Бахтина о Достоевском - тоже голая схема, не имеющая
близкого соприкосновения с тем, что написано в романах самого писателя. Всё это сейчас модно, иногда до смешного» [14, с. 28].
Несложно заметить, что бахтинская монография о Рабле оказывается в этом письме рядом с «Вопросами литературы», на страницах которых продолжается дискуссия о структурализме. Бахтин в восприятии Лифшица в дальнейшем так и будет сопрягаться с новыми, абсолютно чуждыми ему, направлениями в гуманитарных науках, а бахтинский карнавал будет интерпретироваться как одно из проявлений модернизма в теории.
Обвинения Бахтина в пересказе Юнга прозвучат у Лифшица не раз. В июле 1967 г. он делает следующую запись: «Отношение верха и низа в антропологическом смысле к действительной иерархии классов. Слабость теории, которая пытается прямо связать эти полюсы с социальной противоположностью (Мелетин-ский и Бахтин у нас подтасовывают Юнга и Ко под классовую борьбу).
Реальный классовый смысл - элемент анархизма в социальной перестройке, другими словами: жулики и блатные, гонимая [?] сила денег в средние века, плебейско-солдатский и монашеский элемент, играющий в этом мире.
Элита она же и гонимое несогласное меньшинство.
Ура! "Амбивалентность", но имеет реальный смысл - перестройка, неравномерность, цикл в движениях общества. Однако подлинная оппозиция к нему за пределами этой неравномерности» [16, с. 120].
Впрочем, не жалует Лифшиц и интерпретаторов Бахтина: «Усвоив у меня теорию "борьбы на два фронта" - и против феодализма, и против капитализма, и против Азии, и против цивилизации, - Аниксты и Ко идут теперь отсюда назад, через бахтинские переложения Юнга. Их теория "верха" и демократического [?] "низа" сводится к давно известной формуле "двух культур" в ее истолковании сталинских времен» [16, с. 120].
Этот набор претензий будет артикулирован Лифшицем в тексте статьи «Вульгарная социология», подготовленной для БСЭ (1971): «Последователи Фрейда и Юнга видят в художественных образах средство разрядки общественной напряженности, удовлетворения подавленной массы посредством энантиодромии - сим-
волического переворачивания верха и низа, например в сатурналиях и карнавалах» [17, т. 2, с. 241].
О буффонаде и карнавале, как об одной из основ современного модернизма, как об одном из его грехов, Лифшиц пишет на протяжении всех 1970-х годов. Здесь уместно напомнить, что о своем неприятии карнавала Лифшиц заявлял задолго до этого, например, в статье о Вольтере, опубликованной в «Новом мире» в 1953 г.: «Вольтер издевается над шутовскими праздниками народных толп, их поклонением ослу и другими обрядами в духе сатурналий и карнавалов, известными ему по сочинению Дюканжа. Он называет эпидемическим безумием массовые радения, сопровождаемые конвульсиями, идет ли речь о припадках религиозной истерии накануне тысячного года или в его собственное время на могиле дьякона-янсениста Париса. Простой народ везде является для Вольтера оплотом средневековья, врагом свободных мыслителей, опорой господствующих предрассудков или мнения, распространяющегося в этой среде без всякой критики» [17, т. 3, с. 358].
Следует отметить, что с начала 1970-х годов в отношении Лифшица к Бахтину происходит явная смена вектора: не публичная по преимуществу критика сменяется более «громкой». Свое несогласие с идеями Бахтина Лифшиц высказывает на страницах печати и в публичных выступлениях. При этом вполне бахтинскую проблематику философ пытается реинтерпретировать как юнгеан-скую, что особенно видно по облекающему ее контексту: «Похождения героя индейского племени виннебаго - дурачины-простофили Вакдьюнаги или его меланезийских собратьев, которые то совершают нелепые поступки и безобразничают, то побеждают сильных и выступают как реформаторы человеческой жизни, широко освещаются этнографической литературой. Связь этой фигуры первобытного трикстера с шутовскими празднествами более поздних времен - сатурналиями древности и карнавалами средних веков - показана Юнгом. Примечательна в этом смысле и тема шута, стоящего в мировой истории на одном уровне с образами мудрецов и царей. Напомним эпоху Петра с его "всешутейшим собором", игравшим немалую роль в общественном перевороте конца XVII века» [17, т. 3, с. 358].
Последняя «встреча» Лифшица с Бахтиным происходит в начале 1980-х годов. В марте 1982 г. он выступает на сессии Ака-
демии художеств, посвященной десятилетию постановления ЦК КПСС «О литературно-художественной критике». Тема его выступления - «Художник и ложное сознание». Гневно осуждая «отклонения» современного искусствоведения, по-прежнему пытающегося защищать модернизм, докладчик указывает на его источники: «Иногда перед нами мир, превращенный в глупую буффонаду, причем найдется, конечно, критика, объясняющая такое превращение популярной в наши времена теорией покойного М. Бахтина, так называемым карнавальным принципом, и другими модными фразами. Манерность, мнимая глубина, легкость артистической славы, добытой посредством сенсации, - все это подчас соблазняет молодые умы, отвлекая их от подвижничества, чем, по сути дела, является подлинная серьезная живопись» [17, т. 3, с. 497].
Пример М.А. Лифшица, таким образом, позволяет утверждать, что в 1960-1970-е годы интерес и внимание к личности и идеям М.М. Бахтина выходит далеко за пределы круга понимающих и сочувствующих его новаторствам. Явная и неявная полемика с бахтинскими идеями составляет важный элемент отечественной рецепции. Соответственно, эта позиция должна быть учтена и объективно представлена в ходе полномасштабной реконструкции процесса восприятия мыслителя у него на родине.
Список литературы
1. Бахтин М.М. Собрание сочинений [в 6(7) т.]. М.: Русские словари; Языки славянских культур, 1996-2012.
2. Бахтина Е.А. Конспект статьи Лукача Г. «Фридрих Энгельс как теоретик литературы...». РГБ. ОР. Ф. 913. Оп. 19. Ед. хр. 6. 4 лл.
3. Долгорукова Н.М. Стратегии рецепции М.М. Бахтина в СССР. К постановке проблемы // Новый филологический вестник. 2017. № 1(40). С. 2-34.
4. Достал В. Письма к Бахтину М.М. 1963. Прага. РГБ. ОР. Ф. 913. Оп. 7. Ед. хр. 29. 7 лл.
5. Дубровская С.А. М.М. Бахтин в литературной жизни Мордовии 1940-х -1960-е гг. // Вестник угроведения. 2020. Т. 10. № 4. С. 633-641.
6. Дубровская С.А., Несмелова О.О., Осовский О.Е. «Литературоведение, в сущности, еще молодая наука.»: размышления над словарем русских литерату-
роведов ХХ века // Филологические науки. Научные доклады высшей школы. 2019. № 6. С. 60-69.
7. Дубровская С.А., Струкова А.В. Бахтин и Кирпотин: об одной странице из отечественной истории рецепции личности и идей М.М. Бахтина // Бахтин-ский вестник. 2023. № 9. URL: https://bakhtin.mrsu.ru/wp-content/uploads/ 2023/07/2023-%E2%84%969-%D0%94%D0%A3%D0%91%D0%A0%D0%9E%D0 %92%D0%A1%D0%9A%D0%90%D0%AF-%D0%A1%D0%A2%D0%A0%D0 %A3%D0%9A%D0%9E%D0%92%D0%90.pdf (дата обращения: 20.11.2023).
8. Из автобиографии идей. Беседы М.А. Лифшица. Обработка записей бесед, введение и примечания А.А. Вишневского // Контекст-1987: литературно-теоретические исследования: сборник. М.: Наука, 1988. С. 264-319.
9. Кирпотин Валерий Яковлевич. Ровесник железного века: мемуарная книга / сост. Э. Пашнев, Н. Кирпотина. М.: Захаров, 2006. 842с.
10. Кожинов В. Научность - это связь с жизнью // Вопросы литературы. 1962. № 3. C. 83-95.
11. КожиновВ.В. Россия как цивилизация и культура / сост., предисл., коммент. С.С. Куняев / отв. ред. О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2012. 1072 с.
12. Кормилов С.И. Второй съезд советских писателей как преддверие «оттепели» // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2010. № 4. С. 48-65.
13. Лифшиц М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым: (Проблема идеального). М.: Прогресс-Традиция, 2003. 360 с.
14. Лифшиц М.А. Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. М.: Grundrisse, 2011. 294 с.
15. Лифшиц М.А. Почему я не модернист?: философия, эстетика, художественная критика: сборник. М.: Искусство-XXI век, 2009. 614 с.
16. Лифшиц М.А. Проблема Достоевского (Разговор с чертом). М.: Академический Проект, 2013. 267 с.
17. Лифшиц М.А. Собрание сочинений [в 3 т.]. М.: Изобразит. искусство, 1984-1988.
18. МальцевМ.И. Письмо к Бахтину М.М. 20 марта 1963. Чебоксары. РГБ. ОР. Ф. 913. Оп. 11. Ед. хр. 20. 2 лл.
19. Михаил Александрович Лифшиц / под. ред. В.Г. Арсланова. М.: Российская политическая энциклопедия, 2010. 463 с.
20. Осовский О.Е. Филолог или философ? Интеллектуальное «странничество» М.М. Бахтина: взгляд из 1990-х // Русская литература. 2018. № 1. С. 250-251.
21. Осовский О.Е., Дубровская С.А. Бахтин, Федин, Шкловский. Два малоизвестных эпизода из биографии Михаила Бахтина // Вопросы литературы. 2021. № 1. C. 191-216.
22. Осовский О., Дубровская С. «И до утра рыдает с Достоевским.»: специфика писательской рецепции личности и идей М.М. Бахтина // Филология и культура. Philology and Culture. 2023. № 3(73). С. 145-150.
23. Осовский О.Е., Дубровская С.А. Отзыв Г.М. Фридлендера о рукописи М.М. Бахтина «К вопросам методологии эстетики словесно-художественного творчества» // Studia Litterarum. 2022. Т. 7, № 4. С. 316-335.
24. Осовский О.Е., Дубровская С.А., Маслова Е.Г. «С радостью даю свое авторское согласие.»: М.М. Бахтин и структуралисты в интеллектуальном пространстве 1960-х - начала 1970-х гг. // Вопросы философии. 2023. № 6. С. 138-151.
25. Паньков Н.А. Вопросы биографии и научного творчества М.М. Бахтина. М.: Издательство Московского государственного университета, 2009. 720 с.
26. Советская литературная наука и классическое наследие // Вопросы литературы. 1967. № 9. C. 3-73.
27. Три шедевра русской классики: сборник статей. М.: Художественная литература, 1971. 302 с.
28. Эмерсон К. Очерки по русской литературной и музыкальной культуре Санкт-Петербург: Academic Studies Press, 2020. 559 с.
29. Е-merson C. The First Hundred Years of Mikhail Bakhtin. Princeton: Princeton University Press, 1997. 296 p.
References
1. Bakhtin, M.M. Sobranie sochinenii [Collected Works] [in 6(7) vols]. Moscow, Russkie slovari Publ., Yazyki slavyanskich kul'tur Publ., 1996-2012. (In Russ.)
2. Bakhtina, E.A. "Konspekt stat'i Lukacha G. 'Fridrikh Engel's kak teoretik litera-tury...'" ["Outline of the article by Lukacs G. 'Friedrich Engels as a theorist of literature.'"]. Rossiiskaya gosudarstvennaya biblioteka. Otdel rukopisei. Fond 913. Opis' 19. Edinitsa khraneniya 6. 4p. (In Russ.)
3. Dolgorukova, N.M. "Strategii retseptsii M.M. Bakhtina v SSSR. K postanovke problem" ["Strategies of M.M. Bakhtin's Heritage Reception in the USSR: A Problem Statement"]. Novyi filologicheskii vestnik, no. 1(40). 2017, pp. 2-34. (In Russ.)
4. Dostal, V. "Pis'ma k Bakhtinu M.M. 1963. Praga" ["Letters to Bakhtin M.M. 1963. Prague"]. Rossiiskaya gosudarstvennaya biblioteka. Otdel rukopisei. Fond 913. Opis' 7. Edinitsa khraneniya 29. 7p. (In Russ.)
5. Dubrovskaya, S.A. "M.M. Bakhtin v literaturnoi zhizni Mordovii 1940-kh -1960-e gg." ["M.M. Bakhtin in Literary Life of Mordovia in the 1940s - 1960s"]. Vestnik ugrovedeniya = Bulletin of Ugric Studies, 2020, no. 4, pp. 633-641. (In Russ.)
6. Dubrovskaya, S.A., Nesmelova, O.O., Osovskii, O.E. "'Literaturovedenie, v sushchnosti, eshche molodaya nauka...': razmyshleniya nad slovarem russkikh lite-raturovedov XX veka" ["'Literary Studies, in Fact, is Still a Young Science.': Reflections on the Dictionary of Russian Literary Studies of the 20th century"]. Filologicheskie nauki. Nauchnye doklady vysshei shkoly, no. 6, 2019, pp. 60-69. (In Russ.)
7. Dubrovskaya, S.A., Strukova, A.V. "Bakhtin i Kirpotin: ob odnoi stranitse iz otechestvennoi istorii retseptsii lichnosti i idei M.M. Bakhtina" ["Bakhtin and Kirpotin: On a Page from the Russian History of the Reception of M.M. Bakhtin's Personality and Ideas"]. Bakhtinskii vestnik, no. 9, 2023. Available at: https:// bakhtin.mrsu.ru/wp-content/uploads/2023/07/2023-%E2%84%969-%D0%94%D0 %A3%D0%91%D0%A0%D0%9E%D0%92%D0%A1%D0%9A%D0%90%D0%AF-%D0%A1%D0%A2%D0%A0%D0%A3%D0%9A%D0%9E%D0%92%D0%90.pdf (date of access: 20.11.23). (In Russ.)
8. "Iz avtobiografii idei. Besedy M.A. Lifshitsa. Obrabotka zapisei besed, vvedenie i primechaniya A.A. Vishnevskogo" ["From the Autobiography of Ideas. Conversations of M.A. Lifshitz. Processing of the notes of the conversations, introduction and notes by A.A. Vishnevsky"]. Kontekst-1987: literaturno-teoreticheskie issle-dovaniya: sbornik. Moscow, Nauka Publ., 1988, pp. 264-319. (In Russ.)
9. Kirpotin Valerii Yakovlevich. Rovesnik zheleznogo veka [Kirpotin Valery Yakov-levich. Contemporary of the iron age]: Memoir Book, comp. E. Pashnev, N. Kirpotina. Moscow, Zakharov Publ., 2006, 842 p. (In Russ.)
10. Kozhinov, V. "Nauchnost' - ehto svyaz' s zhizn'yu" ["Scientificity is a Connection to Life"]. Voprosy literatury, no. 3, 1962, pp. 83-95. (In Russ.)
11. Kozhinov, V.V. Rossiya kak tsivilizatsiya i kultura [Russia as a Civilization and Culture], comp., preface, comm. S.S. Kuniyaev, ed. O.A. Platonov. Moscow, Institut russkoi tsivilizatsii Publ., 2012, 1072 p. (In Russ.)
12. Kormilov, S.I. "Vtoroi s'ezd sovetskikh pisatelei kak preddverie 'ottepeli'" ["The Second Congress of Soviet Writers as a Precursor to the Thaw"]. Vestnik Moskov-skogo universiteta. Ser. 9. Filologiya, no. 4, 2010, pp. 48-65. (In Russ.)
13. Lifshits, M.A. Dialog s Ehval'dom Il'enkovym: (Problema ideal'nogo) [Dialogue with Ewald Ilyenkov: (The Problem of the Ideal)]. Moscow, Progress-Traditsiya Publ., 2003, 360 p. (In Russ.)
14. Lifshits, M.A. Pis'ma V. Dostalu, V. Arslanovu, M. Mikhailovu [Letters to V. Dostal, V. Arslanov, and M. Mikhailov]. 1959-1983. Moscow, Grundrisse Publ., 2011, 294 p. (In Russ.)
15. Lifshits, M.A. Pochemu ya ne modernist?: filosofiya, ehstetika, khudozhestvennaya kritika: sbornik [Why I Am Not a Modernist: Philosophy, Aesthetics, Art Criticism: A Collection]. Moscow, Iskusstvo-XXI vek Publ., 2009, 614 p. (In Russ.)
16. Lifshits, M.A. Problema Dostoevskogo (Razgovor s chertom) [Dostoevsky's Problem (Conversation with the Devil)]. Moscow, Akademicheskii Proekt Publ., 2013, 267 p. (In Russ.)
17. Lifshits, M.A. Sobranie sochinenii [Collected Works]: in 3 vols. Moscow, Izobra-zitel'noe Iskusstvo Publ., 1984-1988. (In Russ.)
18. Mal'tsev, M.I. "Pis'mo k Bakhtinu M.M. 20 marta 1963. Cheboksary" ["Letter to Bakhtin M.M. March 20, 1963. Cheboksary"]. Rossiiskaya gosudarstvennaya biblioteka. Otdel rukopisei. Fond 913. Opis' 11. Edinitsa khraneniya 20. 2 p. (In Russ.)
19. Mikhail Aleksandrovich Lifshits [Mikhail Alexandrovich Lifshits], ed. V.G. Arslanov. Moscow, Rossiiskaya politicheskaya ehntsiklopediya Publ., 2010, 463 p. (In Russ.)
20. Osovskii, O.E. "Filolog ili filosof? Intellektual'noe 'strannichestvo' M.M. Bakhtina: vzglyad iz 1990-kh" ["Philologist or philosopher? M.M. Bakhtin's Intellectual 'Wanderings': A View from the 1990s"]. Russkaya literatura, no. 1, 2018, pp. 250-251. (In Russ.)
21. Osovskii, O.E., Dubrovskaya, S.A. "Bakhtin, Fedin, Shklovskii. Dva maloizvest-nykh ehpizoda iz biografii Mikhaila Bakhtina" ["Bakhtin, Fedin, Shklovsky. Two Little-Known Episodes from the Biography of Mikhail Bakhtin"]. Voprosy litera-tury, no. 1, 2021, pp. 191-216. (In Russ.)
22. Osovskii, O., Dubrovskaya, S. "'I do utra rydaet s Dostoevskim...': spetsifika pisa-tel'skoi retseptsii lichnosti i idei M.M. Bakhtina" ["'And weeps with Dostoevsky until morning.': Specifics of the Writers' reception of M. Bakhtin's Personality and Ideas"]. Philology and Culture, no. 3, 2023, pp. 145-150. (In Russ.)
23. Osovskii, O.E., Dubrovskaya, S.A. "Otzyv G.M. Fridlendera o rukopisi M.M. Bakhtina 'K voprosam metodologii ehstetiki slovesno-khudozhestvennogo tvorchestva'" ["G.M. Fredlender's Review on M.M. Bakhtin's 'To the Issues of the Methodology of the Aesthetics of Verbal-artistic Creativity"]. Studia Litterarum, iss. 7, vol. 4, 2022, pp. 316-335. (In Russ.)
24. Osovskii, O.E., Dubrovskaya, S.A., Maslova, E.G. "'S radost'u dayu svoe avtor-skoe soglasie...': M.M. Bakhtin i strukturalisty v intellektualnom prostranstve 1960-kh - nachala 1970-kh gg." ["'I gladly give my author's consent.': M.M. Bakhtin and the Structuralists in the Intellectual Space of the 1960s and Early 1970s"]. Voprosy Filosofii, no. 6, 2023, pp. 138-151. (In Russ.)
25. Pan'kov, N.A. Voprosy biografii i nauchnogo tvorchestva M.M. Bakhtina. [Issues of Biography and Scientific Work of M.M. Bakhtin]. Moscow, Izdatel'stvo Moskov-skogo gosudarstvennogo universiteta Publ., 2009, 720 p. (In Russ.)
26. "Sovetskaya literaturnaya nauka i klassicheskoe nasledie" ["Soviet Literary Science and Classical Heritage"]. Voprosy literatury, no. 9, 1967, pp. 3-73. (In Russ.)
27. Tri shedevra russkoi klassiki: Sbornik statei [Three Masterpieces of Russian Classics: A Collection of Articles]. Moscow, Khudozhestvennaya literatura Publ., 1971, 302 p. (In Russ.)
28. Emerson, K. Ocherkipo russkoi literaturnoi i muzykal'noi culture [Essays on Russian literary and musical culture]. St Peterburg, Academic Studies Press, 2020, 559 p. (In Russ.)
29. Emerson, C. The First Hundred Years of Mikhail Bakhtin. Princeton, Princeton University Press, 1997, 296 p. (In English)
