CC BY
93
Т.М. Николаева, 2005
ИЗ НАБЛЮДЕНИЙ НАД ЯВЛЕНИЯМИ МЕЖЪЯЗЫКОВОЙ ОМОНИМИИ И ЭНАНТИОСЕМИИ
Т. М. Николаева
В русской речи носителя словацкого языка весьма типичными являются ошибки типа: «Конечно (наконец) пришла весна», «Поздравляй (передай привет) своих родителей», «Вы спокойны (довольны) своей работой?», «С переездом в новый город у нас появилось много страстей (забот)», «Мой брат влюбился в красную (красивую) девушку», «Поляки поправши (казнили) Ивана Сусанина», «Современные студенты вкусно (со вкусом) одеваются» и др. Причина подобных «неправильностей» — лексическая интерференция *, или межъязыковая омонимия2, которая до сих пор остается малоизученной.
Возникновение межъязыковой омонимии связано с семантическим размежеванием однозвучных слов, восходящих к одному этимологическому корню. При рассмотрении этого довольно сложного явления необходимо учитывать как характер системных языковых отношений и подвижность семантики слова, так и исторические изменения, происшедшие в нем, что позволит создать четкую картину эволюции семантической структуры слова-этимона. Примером этого являются близкозвучные слова, утратившие семантические связи со своими производящими, имеющие различную семантику в русском и словацком языках.
Свидетельством разрыва семантических связей могло бы стать своеобразное «гнездо» близкозвучных слов, восходящих к глаголу жить: в русском — зажить — «начать вести какую-нибудь жизнь, затянуться кожей, закрыться (о ране)», в словацком — 1а2Ы’ — «прожить, пробыть некоторое время, пережить, испытать, усвоить пищу».
Генетически производным от глагола жить является прилагательное живой, в словацком — пуу, которое, в свою очередь, явилось производящим для существительных: русское живец — «маленькая живая рыбка, корм для ловли крупной рыбы» и словацкое гг'уес — «полевой шпат». Или русское живность — «живые существа, преимущественно мелкие», и словацкое гппохг ’ — «продоволь-© ствие, хлеб, пропитание, ремесло».
Существительное живот, имеющее в древнерусском языке несколько значений («жизнь, нажитое имущество, животное»), в современном русском используется в значении «часть человеческого тела, в которой расположены печень, желудок, кишечник». Древнее значение закрепилось в фразеологизмах: не щадя живота своего и животный страх («страх за жизнь»). Словацкое пшсохранило древнее значение «жизнь». Семантическое расхождение лексемы живот отражается в ее производных: русское животный — только «физиологический, не контролируемый разумом, присущий животному», отсюда переносное: «грубый, низменный (животное чувство)», словацкое гпоШу — «жизненный» (отсюда ’ — «жизненность») восстанавливает былое значение лексемы.
Основной семантический объем производных жила — гИа и субъективно оценочных жилка — гИка совпадает. Специальная семантика в русском жила — «кровеносный сосуд», гИа — «вена» дает соответственно специальное значение только в словацком: гйпу — «венозный» (в русском жильный — «сделанный из жилы»).
К исходному глаголу жить восходят имена: русское жито — «название всякого хлеба в зерне или на корню», словацкое гИо — «рожь (вид хлеба)», в результате чего можно говорить о значениях этих омонимов, составляющих на современном этапе понятия родового и видового, общего и частного. В языке более раннего периода русское жито тоже могло использоваться в значении «рожь», что сохранилось в некоторых говорах.
Как видим, в результате распада этимологического гнезда с общим корневым глаголом жить сформировался ряд межъязыковых омонимов, семантические отношения между которыми восстанавливаются с трудом.
Примером межъязыковой омонимии могли бы также стать близкозвучные слова, имеющие разные значения в русском и словацком языках и восходящие к общеславянскому глаголу дать. Его производные — глагольные образования совпадают в основных
значениях в двух родственных языках: подать — рос1ш придать — рг1(1си издать — /«/я/выдать — vydat’vl др.
Однако некоторые из них, утратив семантические связи со своим мотивирующим, подвергаются семантизации, что способствует возникновению межславянских слов-омонимов. Например, русское задать — «предложить для исполнения, наказать, положить (корм)» и словацкое хМа1 ’ — «подать заявление, поручить (перевод)»; конфиксальный глагол выдаться — «выступить за границу, выделиться из окружающей среды, случиться, оказаться похожим на кого-либо (разговорное)», в словацком ууйа^а — «отправиться, двинуться (в путь), подвергнуться, выйти замуж»; русское предать — «изменнически выдать, отдать в чье-либо распоряжение (устаревшее), подвергнуть действию (гласности)», словацкое ргес1а1’ — «продать (корову)» и т. п.
Говоря о семантическом развитии однокоренных слов в русском и словацком языках, целесообразно провести их дифференциацию — выделить группы в соответствии с действием семантических законов, имеющих различные последствия в русском и словацком языках.
1. Современное русское слово расширяет древнее общеславянское значение, приобретает большую объемность. Словацкий омоним используется с более ограниченной семантикой. К примеру, общеславянское место — «поле, площадь, селение, город», в современном русском — «пространство, которое занято кем или чем-нибудь, участок на земной поверхности, местности, положение, занимаемое кем-нибудь», в словацком теяго — «город»; общеславянское неделя — «воскресенье, нерабочий день», в русском — «единица исчисления времени, равная семи дням», в словацком пес1е1 ’а — «воскресенье»; общеславянское злодей — «вор», в русском — «тот, кто совершает злодеяния или способен на них», словацкое г1ос1е] — «вор, грабитель»; общеславянский глагол ловить — «охотиться», в современном русском — «искать, выискивать, стараться, встретиться, воспринять, получить, использовать, стараться схватить, захватить как добычу» и т. д.; словацкое /оу// ’сохранило общеславянское значение; запах (общеславянское пахнуть — благоухать), в русском — «свойство предметов, веществ действовать на обоняние», в словацком 1арасИ — «зловоние, вонь, дурной запах» и др.
2. Русские лексемы используются в более узком значении, словацкие омонимы обладают большим семантическим объемом: общеславянское гость — «чужестранец, купец», в русском — «тот, кто навещает кого-нибудь, постороннее лицо, допущенное на какое-нибудь собрание», в словацком host ’ — «гость, заказчик, клиент, посетитель, приезжий», nevolan — «незваный гость, вор»; общеславянское гроза — «трепет, ужас», в русском — «атмосферное явление — бурное ненастье с громом и молнией», словацкое hroza — «ужас, страх, масса, уйма (денег)»; общеславянское квас — «закваска, кислота», в русском — «вид кислого напитка», в словацком kvas — «закваска, брожение, квашня, напиток»; общеславянское курить — «зажигать, топить, дымить», в русском — «втягивать в себя через рот и выдыхать дым табака», разговорное выкуривать — «выгонять», в словацком kurit’— «топить, отапливать»; общеславянское сивый — «серый, седой», в русском — «серовато-си-зый» (о масти лошадей), в словацком sivy — «седой, серый, сизый, сивый».
Семантической эволюции и изменениям внутренней структуры могут быть подвергнуты как непроизводные, так и производные слова, хотя в целом приоритет за непроизводными образованиями, что составляет характерную примету межъязыковой омонимии и отличает ее от внутриязыковой.
3. Обращают на себя внимание русско-словацкие омонимы, возникшие в результате различного рода переносов — с метафорическими и метонимическими изменениями (по смежности, соположению предметов в пространстве, переносами с целого на часть и наоборот), о которых принято говорить, анализируя семантическую структуру слов только одного языка. Вместе с тем они достаточно выразительно реализуют себя и на межъязыковом уровне. Так, результатом семантического переноса с целого на часть явились такие русско-словацкие соответствия, как чрево — «внутренность чего-либо, живот» (устаревшее) и crevo — «кишка»; комната — «помещение в квартире» и komnata — «хоромы, чертог, терем». Примером переноса по смежности может служить существительное быдло, которое в древнерусском, как и восточнославянских языках, употреблялось в значении «жилище» (ср. литовское bykla — «жилье», byklas — «логово»). Эту семантику имеет словацкое bydlo, сравните с современным русским быдло — «рабочий скот», переносное (простое, презри-
тельное, бранное) — «люди, которые бессловесно и покорно выполняют за кого-нибудь тяжелую работу».
В результате метонимии появились омонимы: обход — «действие по глаголу обходить» и obhod — «магазин»; пушка — «артиллерийское орудие» и puska— «ружье, винтовка»; краска — «красящее вещество» и kraska — «красавица»; губа — «края рта, то, что под носом» и huba — «рот, язык, морда»; гостинец — «разные мелочи и сладости, приносимые в дом» и hostinec — «трактир, пивная»; старость — «состояние старого человека» и starost’ — «забота, хлопоты».
Этимологически родственные слова могут разрушить первоначальное семантическое единство и межъязыковую дублетность, так как переносное значение может закрепиться в слове как каждого из языков, так и на межъязыковом уровне. При полном соответствии русского и словацкого муха — mucha — «насекомое» только в словацком mucha приобрела переносное значение — «каприз, прихоть» (ср. в русском и словацком: mucha sadla па nos — «какая-то муха укусила»); при совпадении значений русского погода и словацкого pogoda только словацкое развило переносное значение — «удобство, покой»; ровесник — rovesnik— «сверстник, человек одного возраста», но в словацком еще и «друг, приятель».
Возможны случаи закрепления одного из значений (прямого или переносного) в разных языках, что также стимулирует развитие межъязыковой омонимии. Так, русскому производному выборный со значением «занимающий должность по выборам» соответствует словацкое vybomy — «отличный, превосходный, великолепный» (vybomy ovocie — «превосходные фрукты», vyboma — «отлично» — школьная оценка); русское видный — «доступный зрению, заметный» и переносное «значительный, известный» (видный ученый) омонимично словацкому vydny — «светлый» (vydna izba — «светлая комната»), не развившему переносного значения.
Наибольший интерес представляют слова, являющиеся результатом семантических трансформаций, приведших к закреплению противоположных значений в межъязыковых омонимах. Совмещение в пределах одного слова полярных сем связано с древнейшими возможностями градации исконной семантики общеславянского (или индоевропейского) корня. Это процесс общеязыковой и чрезвычайно древний, его результаты представлены
в разных славянских языках: сравните русское черствый («несвежий») и словацкое сегБ^у («свежий»); русское вонять («дурно пахнуть») и чешское уоле/ («благоухать»); русское корыстный («стремящийся к личной выгоде, наживе») и украинское корисний («полезный»); русское жадный («алчный, ненасытный») и болгарское жаден («сильно желаемый, любимый»); русское урод («некрасивый») и польское и^а («красота»); русское уйма («очень много») и польское ц/та («убыток, вред, ущерб»); русское ценный («дорогой») и сербское цене («дешево»); русское смазливый («красивый») и украинское маз-люка («некрасивый»); русское благой («хороший») и украинское благий («плохой»); русское прозрачный («чистый, ясный») и чешское диалектное рго^гаспо («пасмурно») и др.
Межъязыковая энантиосемия не была предметом специального исследования. Нет единого взгляда на ее сущность, не установлены ее границы, отсюда — расплывчатость понимания этого термина. Не выявлены четко и причины развития противоположных значений, которые связаны с длительным языковым процессом распада древнейших диффузных значений слов, закреплением в разных славянских языках антитезных семантических оттенков в силу различных условий функционирования языков.
Еще В. Шерцль писал: «Чаще всего энантиосемия объясняется тем, что корни и происходящие от них слова в древние эпохи имели общие, весьма обширные и крайне неопределенные значения, из которых впоследствии при постепенном возникновении многочисленных оттенков и посредством разветвления их на самостоятельные категории образовались значения, которые при более точном определении их в языке... путем дифференциации выражали противоположные друг другу понятия»3.
Путем анализа энантиосемичных слов в русском и словацком языках попытаемся показать причины возникновения данного явления.
1. Недостаточная четкость определения субъектно-объектных отношений, обусловленная двойственностью семантики древнейшей производящей основы: общеславянское gost’— «тот, кто гостит и тот, кого угощают, принимают у себя»; соответственно — гостити — «быть в гостях и принимать гостей, угощать». Своеобразие развития каждого из языков обусловило закономерность дифференциации
значений: русское гость — «тот, кто гостит», словацкое host’ — «кого угощают».
2. Двойственность значения общеславянской основы обеспечивает дальнейшее расхождение семантики современных лексем в русском и словацком языках: русское бранить в значении «ругать» имеет антипод в словацком branit’— «защищать». Ср.: общеславянское borti, литовское barti — «защищать» и «нападать», древнерусское брань-бо-ронь — «защита» и «нападение». Следует заметить, что подобные случаи, демонстрирующие отношения «agens-patiens», известны русскому языку: глагол победить зафиксирован в русском языке со значениями: 1) «одержать победу» и 2) «потерпеть поражение» (устаревшее), что соответствует древнерусскому победа: 1)«успех в борьбе, одоление» и 2) «поражение».
Различная степень интенсивности действия в современном русском и словацком языках также обусловлена двойственностью семантики древнего глагола (ср. русское гукать — «издавать глухие, отрывистые звуки», словацкое hukat’— «выть, реветь»). Это закономерно, так как звукоподражательные глаголы всегда имеют разный характер проявления звуков (см. у М. Фасмера: гук — «глухой звук» и «крик совы»),
3. Отсутствие четкой маркированности признака, характера действия, заложенного в производящей атрибутивной или глагольной основе: древнейшая основа пахнути имела недифференцированный характер (хорошо и плохо), эту двойственность сохранил русский язык, словацкий воспринял только отрицательную характеристику, отсюда в русском запах — плохой и хороший, словацкое zopach — «вонь, зловоние». Или: младенец в русском «маленький ребенок», в словацком mladenec — «взрослый молодой человек». Неразделенность, неопределенность, многоплановость признака производящей основы младъ увеличивает его потенциальную подвижность и вызывает внутреннюю противоречивость, которая впоследствии нашла свое специфическое отражение в двух славянских языках.
4. Своеобразный семантический «распад» на межъязыковом уровне поддержан возможностью выражения одним и тем же аффиксом противоположных значений. В этом случае можно говорить о тесном взаимодействии лексических и словообразовательных показателей. Сравните разнонаправленное действие в глаголах, обусловленное многовалентнос-
тью приставок: русское надеть (на себя, сверху), словацкое пай'1в(>(«фаршировать, набить внутрь»); русское выудить — «извлечь на поверхность», словацкое sryud.it’— «проколоть насквозь»; русское отказать — «дать отрицательный ответ», словацкое odkazat’— «завещать, передать» и др.
Нередко глагольная приставка настолько видоизменяет значение одной и той же основы, что между производными в разных языках становится невозможным установить исходное, внутреннее семантическое единство — настолько эти значения расходятся (ср. русское поправить — «сделать годным, восстановить» и словацкое роргачН’ — «казнить, уничтожить»). При общности исходного значения *ргб-уоз — «добрый, честный, правый, порядочный» современный словацкий глагол роргтИ’приобрел значение «казнить — совершить правое дело».
Противоположную семантику в русском и словацком языках дает суффиксальный глагол лютовать — «неистовствовать» и lйtovat,— «жалеть, грустить, раскаиваться» (ср. общеславянское Гигу — «злой, сердитый»). Значение законченности, завершенности действия, состояния свойственно некоторым так называемым «двувидовым» глаголам на -овать (-евать): линчевать, четвертовать, штрафовать, аттестовать, арестовать, премировать, парировать, что может пролить свет на семантику словацкого глагола, трактуемого по аналогии с указанными: «перестать быть тем, кто указан в производящей основе — быть лютым».
Расплывчатость семантики производящей лексемы цена, определившая антитез-ность в русском языке атрибута бесценный («очень дорогой» и «ничего не стоящий») и закрепление в словацком Ье^сеппу семы ‘ничего не стоящий’, поддержана способностью конфикса без...н(ый) выражать противоположное значение в плане положительной и отрицательной характеристики: беспримерный (подвиг и глупость), безмерный (радость и тоска), безумный (веселье и усталость) и др. На межславянском уровне: в русском беспечный — «легкомысленный, беззаботный», в словацком bezpecny — «надежный, уверенный» и др.
Явление межъязыковой энантиосемии нуждается в особом исследовании, учитывающем и закономерности исторического развития лексического состава, и особенности грамматического строя, и различия синтаксического управления каждого из языков.
Только тогда можно получить четкий ответ на вопрос, в каких случаях и почему допускается фонологическое тождество разнозначных слов, почему и какими средствами нейтрализуется начальная смысловая функция одинаковой внешней звуковой формы.
Определение основных изменений в семантике близкозвучных русско-словацких лексем, восходящих к общему этимологическому корню, сможет пробудить интерес к изучению межъязыковой омонимии и ее разновидности — энантиосемии на занятиях по
русскому языку как иностранному и послужит лингвистической базой для методических рекомендаций по преодолению интерференции в русской речи словаков.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Elias S. Transfer pri osvojvani ruskej lexiky // Teoria vyucovania ruskeho jazyka pre PGS. Bratislava, 1974.
2 Лотте Д.С. Основы построения научно-технической терминологии. М., 1961.
3 Шерцль В. О словах с противоположными значениями или о так называемой энантиосемии // Филологические записки. Воронеж, 1883. Вып. 5—6. С. 3.
