CC BY
66
С.Л. Корчикова,
МГГУ
ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ ПОЭЗИИ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
Статья 6
АННА АХМАТОВА (1889 - 1966)
Здесь вы видите портрет Анны Ахматовой работы замечательного русского художника Юрия Анненкова, создателя портретов выдающихся деятелей русской и западноевропейской культуры.
Внешность Ахматовой и ее личность привлекали многих художников. Но ни один из них не вместил в ее портрет столько, сколько вместил Юрий Анненков. Об этом метко сказал писатель Евгений Замятин:
"Портрет Ахматовой - или точнее: портрет бровей Ахматовой. От них - как от облака - легкие, тяжелые тени по лицу, и в них - столько утрат. Они
- как ключ в музыкальной пьесе: поставлен этот ключ - и слышишь, что говорят глаза, траур волос, черные четки на гребнях.
Такие его портреты, как Ахматовой, Альтмана, -это японские четырехстрочные танки1 , это - образцы уменья дать синтетический образ. В них - минимум линий, только десятки линий - их все можно пересчитать. Но в десятки вложено столько же творческого напряжения, сколько вчерашнее искусство вкладывало в сотни. И оттого каждая из линий несет в себе заряд в десять раз больший. Эти портреты - экстракты из лиц, из людей, и каждый из них - биография человека, эпохи".
Впервые Анненков увидел Ахматову в конце 1913
1 Танка - одна из форм японской лирической поэзии.
или в начале 1914 года в ночном кабачке "Бродячая собака", где собиралась вся петербургская литературно-художественная богема. Там читали свои стихи Брюсов, Блок, Андрей Белый, Гумилев, Ахматова, Осип Манделывтам, Есенин, Хлебников, Маяковский, Игорь Северянин и многие другие.
Вот впечатление Анненкова:
«Анна Ахматова, застенчивая и элегантнонебрежная красавица, со своей "незавитой челкой", прикрывавшей лоб, и с редкостной грацией полу-движений и полужестов, - читала, почти напевая, свои ранние стихи. Я не помню никого другого, кто владел бы таким умением и такой музыкальной тонкостью чтения, какими располагала Ахматова. Пожалуй - Владимир Маяковский...
Грусть была, действительно, наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже - когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел ее, слушал ее чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от ее лица: глаза, губы, вся ее стройность были тоже символом поэзии".
Такая же грусть, красота и глубина чувства - в ее стихах:
Эта встреча никем не воспета,
И без песен печаль улеглась.
Наступило прохладное лето,
Словно новая жизнь началась.
Сводом каменным кажется небо,
Уязвленное желтым огнем,
И нужнее насущного хлеба Мне единое слово о нем.
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, -Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
Этой великой земной любви посвятила большую часть своего творчества Анна Ахматова. Ее любовная лирика занимает видное место в мировой поэзии. В ее стихах - тончайшие, разнообразные оттенки чувства: нежность, грусть, молитвенность, и легкое, изящное лукавство, и радость, и разрывающая душу боль, ревность, женская гордость - и во всем этом непринужденность, естественность,
доверительная разговорная интонация. Приведем несколько примеров:
После ветра и мороза было Любо мне погреться у огня,
Там за сердцем я не уследила,
И его украли у меня.
Новогодний праздник длится пышно, Влажны стебли новогодних роз,
А в груди моей уже не слышно Трепетания стрекоз.
Ах! не трудно угадать мне вора,
Я его узнала во глазам.
Только страшно так, что скоро, скоро Он вернет свою добычу сам.
Вечером
Звенела музыка в саду Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем На блюде устрицы во льду.
Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья Прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных... Лишь смех в глазах его спокойных Под легким золотом ресниц.
А скорбных скрипок голоса Поют за стелющимся дымом: "Благослови же небеса -Ты первый раз одна с любимым".
Проводила друга до передней. Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней Звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово -Разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово В потемневшее трюмо.
Сжала руки под темной вуалью... "Отчего ты сегодня бледна?"
Оттого, ^01 я терпкой печалью Напоила его допьяна.
Как забуду? Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот...
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.
Задыхаясь, я крикнула: "Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру". Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".
Анна Ахматова - псевдоним Анны Андреевны Горенко. Она родилась 11 июня 1889 г. под Одессой в семье инженера-механика флота. Вскоре семья переехала под Петербург в Царское Село, где Ахматова училась в гимназии до 16 лет. Каждое лето семья проводила под Севастополем. Ахматова очень любила море и плавала, как рыба. Заканчивала гимназию она в Киеве, где поступила на юридический факультет Высших женских курсов, но скоро потеряла интерес к юридическим наукам и продолжила образование снова в Петербурге на Высших историко-литературных курсах.
В 1910 г. Ахматова вышла замуж за Николая Гумилева, с которым была знакома с гимназических лет, и состоялась свадебная поездка на месяц в Париж, который дал ей много впечатлений.
1912 год ознаменовался для Ахматовой двумя событиями: рождением сына Льва и выходом первого сборника стихов "Вечер".
В сборнике "Вечер " нашли выражение черты акмеизма- нового литературного направления, провозглашенного Гумилевым и Городецким в противовес символизму. Акмеизм в лирике Ахматовой -это выражение земной, человеческой, женской природы. Литературовед В.М.Жирмунский писал в 1916 г. о творчестве Ахматовой: " Если поэзия символизма видела в образе женщины отражение вечно-женственного, стихи Ахматовой говорят о неизменно-женском". Действительно: остро драматическая ситуация - и в то же время чисто женское внимание к деталям одежды, к украшениям, даже взгляд на себя в зеркало: "Брошена!.. А глаза глядят уже сурово / В потемневшее трюмо"; "Я сошла с ума, о мальчик странный.../ Посмотри! На пальце безымянном / Так красиво гладкое кольцо";
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела Перчатку с левой руки.
Но Ахматова не стала бы поэтом с мировым именем, если бы ограничилась хотя и утонченными и изящными, но чисто "женскими" стихами. В ее более поздней лирике такая глубина и полнота чувства, такое подлинное страдание, такое умение выразить это поэтическим словом, какое свойственно только людям редкой одаренности и высокого строя души. Вот один из ее шедевров 1916 года:
Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно веселье и оно --страданье.
Мне кажется, что тот, кто близко взглянет В мои глаза, его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.
Я ведаю, что боги превращали Людей в предметы, не убив сознанья.
Чтоб вечно жили дивные печали,
Ты превращен в мое воспоминанье.
С 1914 по 1922 год у Ахматовой вышло четыре сборника стихотворений.
Брак Ахматовой и Гумилева не был гармоничным: оба поэта - яркие индивидуальности, в чем-то не схожие, оба страстно увлекающиеся - не могли создать прочных семейных отношений. Но дружба сохранилась до конца. Расставаясь в 1918 г., Ахматова подарила Гумилеву свой новый сборник стихотворений "Белая стая"с надписью: "Моему дорогому другу Н.Гумилеву с любовью А.Ахматова".
Она вышла замуж за их общего знакомого Владимира Шилейко, крупного ученого-востоковеда, знавшего 60 языков мира. Брак продолжался три года.
Расстрел Гумилева отозвался в Ахматовой пронзительной болью:
Заплаканная осень, как вдова В одеждах черных, все сердца туманит... Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет.
И будет так, пока тишайший снег Не сжалится над скорбной и усталой... Забвенье боли и забвенье нег -За это жизнь отдать не мало.
В годы революции и разрухи Ахматова, как и все, терпела голод, холод и многие лишения. Но ни на минуту у нее не возникала мысль об отъезде из России:
Мне голос был: он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух.
В 20 - 30 гг. Ахматову почти не печатали.
В годы сталинских репрессий следовали удар за ударом: четыре раза подвергался арестам сын Ахматовой Лев Николаевич Гумилев - будущий известный ученый - историк, востоковед и философ, -проведший в лагерях 13 с половиной лет; одновременно с первым арестом сына в 1935 г. был арестован третий муж Анны Ахматовой - Николай Николаевич Пунин - ученый-филолог; из лагеря он не
вернулся.
Эти события отразились в цикле стихотворений Ахматовой "Реквием". Вот несколько стихотворений из "Реквиема":
Это было, когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался Возле тюрем своих Ленинград.
Е когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь Под кровавыми сапогами И под шинами черных марусь.
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пыльные цветы,
И звон кадильный, и следы Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит И скорой гибелью грозит Огромная звезда.
Войну Ахматова встретила в Ленинграде, а затем вместе с писательской организацией была эвакуирована в Ташкент. В цикле стихов "Ветер войны" постоянно звучит тревога об осажденном Ленинграде и горячая любовь к родному городу и стране:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг - он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: "Хлеба! " -До седьмого доходят неба...
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон - смерть.
Вот как описывает Ахматову знавший ее в годы войны ученый-литературовед Николай Банников:
«Внутреннее достоинство, ощущение своей поэтической миссии уже давно проглядывало во всем облике Ахматовой, в ее почти королевской осанке, поступи, посадке на диво вылепленной, с горбоносым профилем, головы, в неторопливых движениях,
в медлительной, с паузами, речи, в спокойном взгляде серо-зеленых продолговатых, очень светлых глаз. Это подтвердит каждый, кто только встречался с нею. К.Чуковский называл эту черту личности Ахматовой величавостью. «За все полвека, что мы были знакомы, - писал он, - я не помню у нее на лице ни одной просительной, мелкой или жалкой улыбки... Даже в очереди за керосином и хлебом, даже в поезде, в жестком вагоне, даже в ташкентском трамвае всякий не знавший ее чувствовал ее «спокойную важность» и относился к ней с особым уважением, хотя держалась она со всеми очень просто и дружественно, на равной ноге». Автору этих строк доводилось видеть ее и в битком набитом московском автобусе, и на эстраде, и за праздничным столом, и за дружеской беседой. То спокойно-ироничная и чуть замкнутая, то до веселости разговорчивая, отзывчивая на шутку, пускавшаяся в воспоминания и жестами изображавшая стародавних своих знакомых, о которых заходил разговор, то горестно склоненная, окаменевшая в неотвязной какой-то думе и не поднимавшая глаз -всегда она внушала ощущение огромного несомого ею внутреннего мира».
Послевоенный 1946 год обрушился на Ахматову новым ударом, а в историю русской культуры вошел как год позорный, запятнавший руководителей страны Постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград".
Подоплекой этого постановления была "схватка бульдогов под ковром" (выражение Черчилля) - руководителя ленинградской парторганизации Жданова и руководителя московской парторганизации Маленкова. Каждый из них стремился первым угодить Сталину, который, заметив, что после войны люди несколько "подраспустились" и перестали бояться, решил подтянуть вожжи. В этой борьбе вначале победил Жданов, который придумал хитроумный ход: чтобы не была разгромлена ленинградская партийная организация (это сделал Маленков после смерти Жданова), он перенес удар на лиц более уязвимых: на писателя Михаила Зощенко, который позволял себе "клеветнически" изображать советское общество, и на поэтессу Анну Ахматову, которая уводила советских тружеников от ударного труда по строительству коммунизма в сферу любовных переживаний.
Оскорбительные слова в адрес обоих писателей, прозвучавшие в одиозном докладе Жданова, были подхвачены средствами массовой информации и растиражированы по всей стране, Оба писателя были лишены и права печататься и средств к существованию. На улице от них шарахались.
Сбылось пророчество Осипа Мандельштама:
Когда-нибудь в столице шалой
На празднике у берегов Невы
Под звуки омерзительного бала
Сорвут платок с прекрасной головы.
Ахматова выдержала и это.
Но времена меняются. Во второй половине 50-х
- 60-е годы к Ахматовой возвращается признание. И право печататься. Она пишет стихи и прозу, статьи о Пушкине, заканчивает «Поэму без героя» (о Петербурге начала века), над которой работала более 20 лет, много переводит. В 1964 г. ее приглашают в Италию, где ей вручают итальянскую литературную премию "Этна-Таормина"; в 1965 г. ей присуждают почетную степень доктора литературы Оксфордского университета , и она едет в Лондон и Париж.
В Ленинграде и Москве, куда она часто приезжает, ее окружают почитатели ее таланта, молодые поэты, друзья.
Ахматова умерла 5 марта 1966 г. в Москве и была похоронена под Ленинградом, в Комарово, где она обычно проводила летние месяцы на лит-фондовской дачке.
Среди молодых поэтов, окружавших Ахматову в последние годы ее жизни, особенно близки ей были четверо, с которыми она связывала возрождение русской поэзии. .Ахматова не ошиблась: имя одного из ее "пасынков" уже прочно вошло в историю русской культуры, дополнив список российских лауреатов Нобелевской премии, - это Иосиф Бродский.
Чем Ахматова была для них?
«...каким-то невольным образом, - пишет Бродский, - вокруг нее всегда возникало некое поле, в которое не было доступа дряни. И принадлежность к этому полю, к этому кругу на многие годы вперед определила характер, поведение, отношение к жизни многих - почти всех - его обитателей. На всех нас, как некий душевный загар, что ли, лежит отсвет этого сердца, этого ума, этой нравственной силы и этой необычайной щедрости, от нее исходивших. Мы не за похвалой к ней шли, не за литературным признанием или там за одобрением наших опусов. Не все из нас, по крайней мере. Мы шли к ней, потому что она наши души приводила в движение, потому что в ее присутствии ты как бы отказывался от себя, от того душевного, духовного - да не знаю уж как это там называется - уровня, на котором находился,.. Конечно же, мы толковали о литературе, конечно же, мы сплетничали, конечно же, мы бегали за водкой, слушали Моцарта и смеялись над правительством. Но, оглядываясь назад, я слышу и вижу не это; в моем сознании всплывает одна строчка из того самого "Шиповника": "Ты не знаешь, что тебе простили... " Она, эта строчка, не столько вырывается из, сколько отрывается от контекста, потому что это сказано именно голосом души - ибо прощающий всегда больше самой обиды и того, кто обиду причиняет. Ибо строка эта, адресованная человеку, на самом деле адресована всему миру, она - ответ души на существование. Примерно этому - а не навыкам стихосложения - мы у нее и учились... Чему-чему, а прощать мы у нее научи-
лись. Впрочем, может быть, я должен быть осторожней с местоимением "мы"... Хотя я помню, что когда Арсений Тарковский начал свою надгробную речь словами "С уходом Ахматовой кончилось...», -все во мне воспротивилось: ничто не кончилось, ничто не могло и не может кончиться, пока существуем мы. "Волшебный" мы хор или не "волшебный". Не потому, что мы стихи ее помним или сами пишем, а потому, что она стала частью нас, частью наших душ, если угодно. Я бы еще прибавил, что, не слишком-то веря в существование того света и вечной жизни, я тем не менее часто оказываюсь во власти ощущения, будто она следит откуда-то извне за нами, наблюдает как бы свыше, как это она и делала при жизни... Не столько наблюдает, сколько хранит".
Иосиф Бродский
На столетие Анны Ахматовой Страницу и огонь, зерно и жернова, секиры острие и усеченный волос -Бог сохраняет все, особенно - слова прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьется рваный пульс, в них слышен
костный хруст, и заступ в них стучит; равны и глуховаты, поскольку жизнь - одна, они из смертных уст звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.
Великая душа, поклон через моря за то, что их нашла, тебе и части тленной, что спит в родной земле, тебе благодаря обретшей речи дар и глухонемой Вселенной.
© С.Л. Корчикова
