CC BY
91
Т.В. Антонова
Из истории первого русского издания собрания сочинений Ф. Лассаля
со
<
5
>,
Статья посвящена противоборству петербургского книгоиздателя Н.П. Полякова с цензурным ведомством Российской империи за возможность познакомить соотечественников с наиболее значительными трудами Ф. Лассаля. Рассматриваются мотивы и методы преследования цензурой и полицией первого и второго томов русского перевода «Собрания сочинений» Ф. Лассаля. Раскрывается отношение общества к этому изданию, к имени и произведениям Ф. Лассаля.
Ключевые слова: русское издание сочинений Ф. Лассаля, книгоиздательство Н.П. Полякова, вердикт цензуры, полицейское преследование первого тома «Собрания сочинений» Ф. Лассаля, «акт о сожжении» второго тома «Собрания сочинений» Ф. Лассаля, подпольное распространение сочинений Ф. Лассаля в России, российская печать в первое пореформенное десятилетие.
Труды Фердинанда Лассаля, немецкого социалиста, страстного защитника интересов рабочего сословия, организатора первого в Германии Немецкого рабочего союза, были широко известны в Европе. Однако и при жизни, и после трагической гибели в 1864 г. никто из европейских издателей не предпринял публикацию собрания его сочинений. Инициатива эта принадлежала русскому книгоиздателю Николаю Петровичу Полякову (1843-1905). Ее воплощение не было легким и успешным. Издателю предстояло испытать жесткое противодействие цензурного ведомства. Борьба Полякова за выход в свет первого собрания сочинений Лассаля в русском переводе является ярким примером того положения, в котором оказалась российская столичная печать в первое пореформенное десятилетие. Поэтому представляется важным высветить роль издателя, его усилия, тактику его отношений с чиновниками, от воли которых зависела судьба книги.
Подготовленное в 1870 г. собрание «Сочинений» в двух томах включало опубликованные в оригинале речи и статьи, кроме «Философии Гераклита Темного из Эфеса» и «Системы приобретенных прав», которую (в переводе В.В. Берви-Флеровского) издатель готовил к печати отдельной книгой. В первый том вошли статьи «О сущности конституции», «Программа работников», «Косвенные налоги и положение трудящихся классов», «Что же теперь?», во второй - речи «Три симптома обществен-
Отечественная история
ного духа», «Защитительная речь Лассаля в суде ассизов против обвинения в возбуждении граждан к вооружению против королевской власти», «Главный ответ центральному комитету, учрежденному для созвания общего германского рабочего конгресса в Лейпциге», статьи «Политическое завещание Фихте», «Г-н Юлиан Шмидт», «Готгольд-Эфраим Лессинг» и крупное исследование, отразившее влияние на экономическую теорию автора идей Рикардо, Ротбертуса и Маркса, «Капитал и труд» (в оригинале - «Herr Bastiat-Schultze von Delitzsch oder Kapital u. Arbeit» 1864 г. изд.).
Все сочинения Лассаля насыщены обобщениями, которые находили горячий отклик в той среде, где были популярны идеи социального равенства, политической свободы, где сочувствовали работнику и осуждали собственника, где критиковали государство и закон за отчужденность от интересов малообеспеченных слоев населения, за финансовую политику и несправедливое налогообложение. «Всякое привилегированное сословие, - утверждал Лассаль, - непременно старается свалить бремя общественных расходов на угнетенные и неимущие классы каким бы то ни было способом, откровенным или лицемерным, прямым или косвенным» [10, т. 1, с. 3], а также «сделать свой основной принцип господствующим принципом общественных учреждений, наложить на них отпечаток своей особенной привилегии» [там же, с. 144]. В монархическом правлении он видел воплощенный произвол по отношению ко всем гражданским институтам [там же, с. 430-431].
Проповедуя идею социального государства, «социальной республики», Лассаль не являлся сторонником насильственного переворота. Он доказывал, что рациональная реформаторская деятельность, опирающаяся на столь же рациональную программу союза работников, способна изменить экономические отношения. Для обеспечения этих системных перемен должно быть введено всеобщее избирательное право. Поэтому его агитация в рабочих аудиториях была рассчитана на то, чтобы побудить массы к активным действиям (стачкам) не только в защиту своих материальных интересов, принципов справедливого экономического распределения, но и принципа всеобщего избирательного права. Но публичные выступления Лассаля, отличаясь острой полемичностью, яркими метафорами, жесткой иронией в адрес администрации, законодательства, полиции и судопроизводства, воспринимались прусским правительством, а потом и российским, как призывы к революционному насилию. Они нередко давали повод к судебному разбирательству, тюремному заключению, обвинению даже в государственной измене, отчего авторитет Лассаля как лидера немецкого рабочего движения только укреплялся. Вот примеры
агитационной риторики Лассаля: «Внутренний враг, попирающий свободу страны, втрое ненавистнее внешнего; проклят завоеватель, но трижды проклят свой собственный государь, взбунтовавшийся против закона своей страны»; «Вы не люди, вы ни что иное, как товар! Вас истребляют, как зловредных насекомых!»; «Спасайте, спасайте себя от оков обесчеловечивающих вас условий производства, низводящих вас на степень товара!» [10, т. 2, с. 223]; «Когда 89-96 процентов населения поймут, что всеобщее избирательное право есть вопрос желудка, и примутся за него со страстностью голода, будьте уверены, нет такой силы, которая могла устоять против» [там же, с. 252].
10 августа 1870 г. трехтысячный тираж первого тома был отпечатан, представлен в цензурный комитет и, не вызвав претензий со стороны цензора Д.П. Скуратова, 13 августа вышел в свет. «Порадуйтесь вместе со мною, - писал тогда издатель А.Н. Пыпину, - 1-ый том сочинений Лассаля пропущен цензурою. Комитет просил меня (буквально просил) сделать одну только перепечатку: выпустить четыре последние строки на странице 470. Я, разумеется, согласился» [12, с. 113]. Событие, редкое в опыте отношений издателя с цензурой. Причем радовался в тот момент Поляков еще и потому, что в Комитете ему пообещали пропустить второй том, если его содержание «не отличается большею резкостью, чем содержание 1-го тома». И все же Поляков не был убаюкан этой ситуацией. Представив цензуре первый том, «не дожидаясь окончания печатания второго», он, очевидно, рассчитывал на то, что в случае его разрешения появится некоторая гарантия и для второго тома. При одновременном испытании отрицательный отзыв о втором томе, где резкости было больше, погубил бы все издание [там же]. Интуиция подсказывала ему, что экспертиза второго тома может завершиться другим результатом. 14 ноября, на следующий день после представления цензуре второго тома, Поляков писал Пыпину: «Сижу дома и ежеминутно жду приглашения явиться в цензурный комитет: сегодня второй день цензурного испытания для 11-го тома Лассаля, т.е. именно тот день, в который меня вызовут, если вздумают сделать с Лассалем какое-нибудь свинство» [12, с. 114].
Он не ошибся. 16 ноября тираж книги был арестован в типографии. Отзыв Д.П. Скуратова о втором томе оказался разгромным. «Изданный
Н.П. Поляковым и напечатанный в типографии Неклюдова второй том сочинений Лассаля, - писал Скуратов, - может считаться одной из самых ярких публикаций крайней демократической партии, которой Лассаль долгое время был главою и представителем в Германии. Более или менее явно, но всегда с необузданною запальчивостью, помещенные в этом томе статьи стремятся подкопать религиозные верования, принцип собст-
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
венности и уважение к законной власти» [цит. по: 11, с. 115]. Между тем, цензор признавал, что судебное преследование издателя будет затруднено, т.к. статьи «имеют чисто местный интерес и написаны с точки зрения политического положения Германии» [там же]. Но он все же нашел аргументы против издателя: «Если сам автор извлекает общие социалистические выводы из частных фактов, происходивших в Германии в новейшее время, то и русские читатели, естественно, придут к подобным выводам, на что, очевидно, и рассчитывали как издатель, так и переводчик этой книги...» [цит. по: 11, с. 120]. Кроме того, обвинения Лассаля в «посягательстве» на авторитет веры, собственности и власти вполне корреспондировались с законодательством Российской империи, поскольку касались особо охраняемых сфер. Отсюда Скуратов заключал: «Невозможно, чтобы судебная власть не признала второй том сочинений Лассаля подлежащим уничтожению» [там же].
В конце ноября Поляков пребывал в состоянии крайнего раздражения. Его возмутила рецензия на первый том, опубликованная 29 ноября 1870 г. в газете «Санкт-Петербургские ведомости», редактируемой В.Ф. Кор-шем. Автор допустил небрежность, назвав издателем книги не Полякова, а переводчика Зайцева. На следующий день Поляков написал большое письмо А.Н. Пыпину с просьбой о содействии в восстановлении истины. «Вранье в рецензии о 1-м томе Лассаля, - писал он, - может иметь самые отвратительные последствия для несчастного Зайцева. Он имел, видите, несчастье попасть в список подозрительных для Ш-го отделения людей и вследствие этого долго не мог добиться позволения уехать за границу.. В издании Лассаля, как Вы знаете, он решительно никакого участия не принимал, а перевел только те статьи, которые я ему поручил перевести; мало того, - он даже смотрит на Лассаля глазами Соколова, который терпеть не мог Лассаля за отношения последнего к социалистам (в особенности к Прудону). Зайцев не хотел даже, чтобы я поставил его имя как переводчика, боясь цензурного скандала с соч<инениями> Лассаля и вполне уверенный, что этот скандал случится, и согласился на это только после всевозможных уверений с моей стороны, что переводчик ни в коем случае по суду не отвечает. И вдруг этот болван - рецензент “Пет<ербургских> вед<омостей>”, ... приписывает Зайцеву самое дело издания сочинений Лассаля, несмотря на то, что на обертке и на титуле стоит мое имя.. Это черт знает что такое! Если мне и удастся убедить сегодня цензуру, т.е. Петрова, что “Пет<ербургские> вед<омости>”, назвав Зайцева издателем, просто сбрехнули, то что же я стану делать с Ш-м отделением? Не ехать же мне убеждать в этом Шувалова! А знаете ли, что может Шувалов сделать, узнав из “Пет<ербургских> вед<омостей>”, что я лишь
подставное лицо, а настоящий-то издатель заарестованного Лассаля Зайцев? Шувалов может приказать Зайцеву воротиться из-за границы, а воротиться поневоле для больного и трусливого Зайцева значит чуть ли не буквально умереть. Ведь не сделаться же ему, в самом деле, эмигрантом из-за дурацкого вранья рецензента “Пет<ербургских> вед<омостей>”?» [12, с. 114-116]. Нельзя сомневаться в благородном порыве Полякова нести полную ответственность за свое издание и спасать Зайцева от возможных каверз российской тайной полиции. Но в письме присутствует и другой мотив, побудивший его просить Пыпина переговорить с редакцией газеты.
Немедленное исправление ошибки, по словам Полякова, было из-за некоторых обстоятельств «весьма важно». Что он имел в виду? Ответ на этот вопрос, очевидно, заключен в следующем пояснении: «Я решился просить Вас только потому, что сам не в состоянии сколько-нибудь хладнокровно объясниться с Коршем. Меня до того возмутило бесцеремонное отношение к личности Зайцева рецензента “Петербургских ведомостей”, писавшего притом статью, наверное зная об аресте Ц-го тома Лассаля (выделено авт. - Т.А.), что я способен был при объяснении на всякие нелепости» [там же, с. 118]. Издатель понимал, что ошибка публициста могла иметь более неприятные последствия для арестованной книги, чем для пребывавшего во Франции Зайцева. Она возбуждала интригу о теневом издателе Лассаля и, таким образом, еще более усугубляла «цензурный скандал» вокруг второго тома, который Поляков еще надеялся спасти. Пыпин поддержал Полякова, и газета В.Ф. Корша 2 декабря 1870 г. известила публику о том, кто являлся действительным издателем русского перевода Лассаля.
Тем временем Поляков начал действовать, чтобы спасти второй том. 16 декабря 1870 г. он подал на имя председателя Комитета А.Г. Петрова прошение, в котором выдвинул следующие контраргументы: «Изучив вновь с всевозможным вниманием содержание этого тома, в особенности статью “Капитал и труд”, подавшую, если не ошибаюсь, главный повод к аресту книги, я, кроме резкости некоторых отдельных выражений, не только ничего вредного или преступного во 11-м томе сочинений Лас-саля не нахожу, но, напротив, полагаю, что изданием сочинений этого писателя я приношу обществу весьма существенную пользу. Думаю я это, вот на каких основаниях: Лассаль - писатель, прежде всего, в высшей степени легальный; цель всей его деятельности - предупредить в Западной Европе вообще и, в частности, в Германии кровавое разрешение рабочего вопроса - и средства, которые он прилагает для этого - государственную помощь, государственное вмешательство - вполне
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
легальны; лучшим доказательством законности теории Лассаля может служить то, что русское правительство, освободив у нас крестьян (то есть огромную массу рабочего народа) с землей и, выдав помещикам за землю ссуды государственными бумагами, исполнило это дело по программе, буквально одинаковой с программой Лассаля» [14, л. 17]. Кроме того, Поляков внушал цензорам мысль о безвредности книги, обращая их внимание на «враждебные отношения Лассаля к писателям социалистическим» [там же], на уважение, с которым он относился «всегда ко всяким явлениям жизни народной, возникшим исторически, например, к личной собственности, к сильной центральной власти» [там же], на «отвращение Лассаля ко всяким насильственным мерам» [там же]. «На Западе, - писал издатель, - рабочие смотрели на Лассаля как на святого, желавшего избавить Германию от потоков крови; люди чистейшей нравственности, и пользующиеся всеобщим уважением, как например, архиепископ Майнский фон Кеттелер, становились на сторону Лассаля и считали его планы единственным легальным средством избавить Германию от насильственного социального переворота. Для нашего образованного общества чтение сочинений Лассаля было бы, по моему убеждению, особенно полезно: оно убедилось бы, что в России рабочего вопроса, в том смысле, как его понимают на Западе, вовсе не существует; что социалистические мечтания об общественных переворотах неисполнимы и вредны, так как подобные перевороты нарушили бы естественное историческое течение народной жизни, что постоянно твердит Лассаль в своих сочинениях. Таким образом, убежденный в пользе, которую принесло бы нашему обществу чтение сочинений Лассаля, я вместе с тем совершенно недоумеваю, какими аргументами могла бы поддерживать прокурорская власть обвинение против изданного мною 11-го тома сочинений этого писателя, в случае, если бы цензурный Комитет нашел нужным возбудить судебное преследование» [там же].
Напоминая цензорам о разрешении первого тома сочинений Лассаля, Поляков убеждал их: «Впечатление о втором томе значительно изменилось бы на суде при чтении отрывков из 1-го, вышедшего уже в свет тома. Подобное чтение, несомненно, произвело бы впечатление в смысле полной легальности целей и средств Лассаля» [там же]. Наконец, последний довод издателя касался общественной репутации самого цензурного комитета: «Что возбудил бы в публике, знакомой уже по 1-му тому с сочинениями Лассаля, процесс против 11-го тома? Мне кажется, он произвел бы впечатление в высшей степени неудобное для учреждения, на котором лежит наблюдение за печатным словом в России: публика стала бы говорить, что это учреждение преследует не только
сочинения писателей действительно вредных, но и таких, сочинения которых совершенно легальны, но по форме изложения или по резкости отдельных выражений не нравятся цензуре» [14, л. 17 об.]. Изложив эти «соображения», Поляков просил Комитет: «Не найдет ли он возможным выпустить в свет 11-й том сочинений Лассаля без судебного преследования, указав мне те резкие выражения, которые необходимо было бы выпустить» [там же, л. 16-17 об.].
Резоны Полякова не убедили цензоров в безвредности книги. 23 декабря 1870 г. на заседании Комитета было принято решение: «Отказать издателю в просимом», о чем ему сообщили «словесно». В докладе А.Г. Петрова Г лавному Управлению по делам печати действия Полякова прокомментированы кратко: «Комитет не нашел возможным удовлетворить его прошению» [там же, л. 18]. Аргументы издателя не изменили бы уже определившегося в официальных инстанциях мнения о книге, но игнорирование его позиции было одним из признаков необратимости развивающегося конфликта. 29 декабря 1870 г. в Комитете составили заявление прокурору Судебной палаты с просьбой о возбуждении судебного преследования против Полякова. В нем был усилен акцент на «прегрешениях» Лассаля, следовательно, и русского издателя, в отношении христианской веры, монархической власти и собственности. Многочисленные ссылки на текст книги не обеспечивали «ясного» представления относительно посягательства автора на эти высшие ценности. Русская цензура упрекала его, например, в отсутствии возражения мнению Фихте о том, что «идея наследственности власти незаконна» [там же, л. 13], что авторитет философа он «ставил выше авторитета вселенских соборов» [там же]. Другой упрек касался тактики Лассаля как публичного политика: «Он старается действовать не столько на рассудок и ум, сколько на страсти» [14, л. 15]. Эмоциональные, ироничные реплики в адрес прусских чиновников, его призывы к рабочим «спасать себя» рассматривались как проявление «крайнего» революционаризма. При этом социально-политическая программа Лассаля, его экономическая теория, изложенная в сочинении «Капитал и труд» не анализировались, чтобы не ослабить впечатление о «вреде» книги. Такая избирательность подводила к общему выводу, дополнявшему отзыв Скуратова: «В целом, все статьи этого тома написаны в тоне самых ярых революционных речей, какие когда-либо произносились против установленных властей. Эти статьи в совокупности своей представляют полный курс революционной тактики, искусство унижать в глазах народа правительство» [там же, л. 16]. И отсюда - просьба к прокурору: «Книга эта должна быть признана вредною и уничтожена» [там же, л. 17 об.].
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Тогда же высшая администрация поставила вопрос и о первом томе «Сочинений» Лассаля. В ведомственной переписке обсуждались возможные способы его изъятия из книжных магазинов, лавок, публичных библиотек и кабинетов для чтения: «Или возбудить против издателя судебное преследование, так как годовой срок не истек, и просить прокурора о наложении ареста на книгу» [13, л. 19], или «войти в добровольное соглашение с книгопродавцами об изъятии с вознаграждением в 2 р. за экземпляр, так как цена за обе части назначена 4 р.» [там же]. При этом подчеркивалось, что «правительство должно предпочесть первый способ, как вполне легальный» [13, л. 19-20]. Для министра А.Е. Тима-шева такой дилеммы не существовало, поскольку он нашел тогда первый том «Сочинений» Ф. Лассаля «весьма вредным» [там же, л. 21] и потребовал «немедленно возбудить судебное преследование, а книгу арестовать» [там же]. Для исполнения этого предписания была организована повторная экспертиза разрешенной и уже выпущенной в свет книги. В новом отзыве цензура обратила внимание на личность Лассаля, «одного из самых крайних революционеров в Германии, соединившим необычайную энергию с замечательным общим образованием и специальными познаниями в политической экономии» [13, л. 28], на то, что вся его жизнь «протекала в беспрерывной борьбе с правительством» [там же]. Вина русского издателя определялась так: «Нельзя притом оправдать издателя тем, что Лассаль в большей части своих сочинений обращается к немецким рабочим. Деятельность его двоякая: писателя и агитатора. Если бы Лассаль ограничился печатанием своих политико-экономических сочинений, то и тогда была бы несомненная опасность распространения вредных социальных тенденций между русскими читателями. Но вредные последствия изложенных в них мыслей без сомнения усиливаются от того, что в них показано, каким образом они применялись бы в Германии на практике» [13, л. 31]. С точки зрения цензоров, вина издателя заключалась в том, что «все собранные им брошюры написаны в тоне крайнего революционного фанатизма» [там же]. «Если последователи и издатели (выделено авт. - Т.А.) сочинений Лассаля уверят рабочие классы, что высшие всегда грабили низших, что все богатство есть плод этого грабежа» [там же, л. 28], то они тем самым подтолкнут их к революции. Заключительный вывод гласил: «<В книге> под прикрытием имени иностранного автора и внешнего вида статей, не имеющих прямого отношения к России, и ее внутреннему устройству, проводятся принципы, с ним не совместимые» [там же, л. 36]. Автор, подчеркивалось в документе, насаждая «ложное понятие» о собственности, «заставляет рабочего ненавидеть в капиталисте виновника своего бедственного положения. Все
средства находит он пригодными. Одобряет стачки рабочих как средство агитации, способное устранить правительство, предлагает обращаться к правительству массами для вымогательства у него удовлетворения своим потребностям» [13, л. 37 об. - 38 об.].
Вместе с тем, цензоры признавали, что Лассаль не являлся «коммунистом в том смысле, в каком это понимали французские утописты» [там же, л. 39], что в его речах доминировала мысль о «всеобщем избирательном праве и финансовых мерах» [там же] как ожидаемых от прусского правительства уступках, что он агитировал рабочих не свергать власть, а «вымогать» стачками «у правительства и имущих классов» [там же] эти уступки. Но поскольку такая констатация не могла стать серьезным основанием для преследования книги и издателя, цензурный комитет убеждал прокурора в том, что все это маскировало революционный подтекст политических и социальных программ Лассаля. Поэтому заявление о необходимости возбуждения судебного преследования прозвучало грозно: «За одобрение воспрещенных законом действий, каковы стачки рабочих и стремление волновать народные массы» (ст. 1035 «Уложения о наказаниях»); «за возбуждении ненависти и вражды в одном сословии против другого» (ст. 1036), «с приложением к самой книге, пропитанной революционным направлением, статьи 1045 об уничтожении оной» [там же]. Кроме того, в документе содержалась просьба прокурору «наложить арест на экземпляры первого тома» [там же], чтобы закрепить судебным решением предписание министра. Однако прокуратура не санкционировала арест первого тома и не возбудила судебный процесс за издание второго тома, не обнаружив доказательств вины издателя. Хотя ее позиция не была заявлена официально, Полякову, она, очевидно, стала известна. В июле 1871 г. в письме к А.Н. Пыпину он заметил: «Вести, полученные мной о Лассале, пока (выделено в документе. - Т.А.) довольно благоприятны» [12, с. 121]. Тогда еще действовал закон о судебной юрисдикции печати, и Поляков мог предположить, что в случае с Лассалем отказ Судебной палаты поддержать обвинение станет сигналом для администрации, и издание будет разблокировано. Может быть, он рассчитывал и на судебный процесс. Хорошо осведомленный в делах Полякова Н.Ф. Даниельсон 30 августа
1871 г. сообщал К. Марксу: «В настоящее время предстоят еще несколько, но не менее значительных политических процессов, в том числе процесс по поводу русского издания сочинений Лассаля» [9, с. 211].
Но все сложилось иначе. Возникла длительная пауза в развитии этого дела. Только в мае 1872 г. А.Г. Петров докладывал Главному Управлению по делам печати «о затруднениях, встреченных по предмету исполнения требования относительно возбуждения судебного преследования против
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
издателя II тома “Сочинений” Лассаля» [13, л. 46 об.]. В июле 1872 г. М.Н. Лонгинов запросил прокурора Судебной палаты А.А. Половцова: «Наложен ли арест на 1 т<ом> Сочинений Лассаля, какое число экземпляров арестовано и где эти экземпляры находятся?» [там же, л. 65]. Прокурор уведомлял начальника Главного Управления по делам печати, «что ареста на 1-й том “Сочинений” Лассаля налагаемо не было» [там же, л. 66]. Эти факты закрепляют представление о существенных расхождениях в оценке издания судебной властью и властью административной. Но сами по себе они никак не повлияли на судьбу издания. Переломить категоричные обвинения цензурного ведомства можно было только судебным решением и только до 7 июня 1872 г., когда законодательство еще не позволяло уничтожить «вредную» книгу без санкции суда..
25 июля 1872 г. Министерство внутренних дел, в соответствии с новым законом, представило в Комитет министров записку об одновременном запрещении двух томов «Сочинений» Лассаля. Документ был рассчитан на то, чтобы убедить господ министров в опасности распространения сочинений Лассаля в России: «Нельзя не признать в них подробной программы той революции, практическая попытка которой выразилась недавно в позорных неистовствах Парижской Коммуны. Хотя по счастливым условиям нашего Отечества, сочинения этого автора не могут иметь на массу наших рабочих того вредного влияния, какое оказали они за границею; но тем не менее, как нельзя более, способны содействовать к извращению здравых понятий в среде неопытной молодежи. В этом смысле самый перевод этой книги есть явление в высшей степени прискорбное, как выражение того политического направления, которому следует, к сожалению, не малая часть нашей литературы и журналистики» [там же, л. 61 об. - 63]. Передавая дело на «благоусмотрение» Комитета министров, Министерство внутренних дел вынесло свой приговор: «Оба тома запретить» [там же, л. 64].
22 августа 1872 г. состоялось «посвященное» Лассалю заседание Комитета министров. Его заключение опиралось на доводы Министерства и признало оба тома «крайне вредными как по общему направлению сочинений Ф. Лассаля, содержащих в себе изложение подробностей теории социально-демократической революции в существующем порядке государственного и общественного строя, так и по отдельным суждениям касательно христианской веры, монархической власти и основных начал собственности» [там же, л. 75]. На этом основании Комитет министров «положил»: изданные Н. Поляковым в переводе В. Зайцева два тома «Сочинений» Ф. Лассаля запретить. Обе книги были приговорены к уничтожению [там же]. Это решение отразилось и на судьбе перевода диссер-
тации Лассаля «Система приобретенных прав». Флеровский вспоминал, как о постигшем его «несчастье», о запрещении этой философской работы Лассаля, перевод которой стоил ему большого труда. Этот факт доказал ему, «до каких крайностей может доходить бесцеремонность власть имущих вследствие предубеждения против известных личностей» [4, с. 142].
Административная власть вынесла общий вердикт в отношении книг, имевших различный статус: первый том уже два года «обращался в публике», а тираж второго, арестованный в типографии, был вполне доступен для кары. Поэтому исполнители постановления Комитета министров, прежде всего, сосредоточились на поиске первого тома. 4 сентября 1872 г. был подписан и отпечатан циркуляр министра внутренних дел об изъятии первого тома. Главное Управление оперативно разослало его по 81 адресу, начальникам шестидесяти одной губернии, одиннадцати областей, трем градоначальникам, Кронштадтскому и Николаевскому военным губернаторам, Войсковому Наказному Атаману Войска Донского, Наместникам Кавказа и Царства Польского, управляющему Иррегулярными войсками. От них требовалось: «Сделать распоряжение о конфискации и уничтожении экземпляров означенной книги, кои окажутся в продаже, в книжных магазинах и лавках, а равно будут находиться в публичных библиотеках для чтения в вверенной Вам губернии» [13, л. 76]. С этого момента начался всероссийский розыск первого тома «Сочинений» Ф. Лассаля.
Однако результаты усилий местной полиции и жандармерии не были впечатляющими. За четыре года Главное Управление по делам печати получило доклады от начальников 52 административных территорий, включая Санкт-Петербург и Москву. Из трехтысячного тиража обнаружили 44 экземпляра, при этом 19 из них - в столицах империи. В С.-Петербурге полицейское наблюдение за книжной торговлей еще до решения Комитета министров установило наличие первого тома в магазине Кожанчикова, а в Москве - в магазине Салаева «в достаточном количестве». Но ко времени изъятия в августе 1872 г. у Кожанчикова остался только один экземпляр, 5 книг нашли в «Русской книжной торговле», «в магазинах Попова, Хижевской и в ларях Ефимова и Лазарева по 1 экземпляру» [там же, л. 71-73]. В итоге в Санкт-Петербурге конфисковали 10 экземпляров первого тома. В Москве были изъяты 9 книг: 4 -в частных библиотеках, 1 - в купеческом клубе и 4 - в книжных магазинах. Причем у Салаева, который в феврале 1871 г. купил у Кожанчикова 70 экземпляров, нашли только один.
Вероятно, ожидание результатов по разыскиванию первого тома заставляло высшую администрацию отложить почти на два месяца унич-
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
тожение в Петербурге тиража второго тома. Оно состоялось 30 сентября
1872 г., о чем Главному Управлению докладывал обер-полицмейстер Ф. Трепов. К докладу прилагался подписанный полицейскими акт о сожжении: «Акт 1872 года сентября 30-го дня. На основании Положения Комитета гг. Министров, изъясненного в отношении Главного Управления по делам печати на имя г. Санкт-Петербургского Обер-Полицмейстера, от 5 сего сентября за № 3572, - Полицмейстер 1 Отделения Санкт-Петербургской Полиции Полковник Савельев, приняв из типографии Кронштадтского мещанина Мордуховского (бывшая Неклюдова), помещающейся в 3 участке Казанской части по Офицерской улице в доме под номером 7/14, хранящуюся в оной книгу под заглавием “Сочинения Фердинанда Лассаля. Перевод В. Зайцева. Том II. Издание Н.П. Полякова. СПб. 1870”, опечатанную 16 ноября 1870 года бывшим инспектором типографий 2 участка, в восьмидесяти девяти (89) пачках, заключающих в себе три тысячи (3000) экземпляров с дефектными листами, каждый в 29 и 1/8 печатных листа, доставил таковую в Императорский стеклянный завод 1 участка Александро-Невской части, где означенная книга в присутствии г. и.д. Старшего инспектора типографий и т.п. заведений, надворного советника Малоземова сего 30 сентября (с 9-ти часов утра до 8 часов по полудни) сожжена в количестве 2995 экземпляров. В то же время сожжены пять (5) экземпляров того же сочинения Том I, из числа десяти экземпляров, конфискованных в книжных магазинах и библиотеках Санкт-Петербурга. По пяти экземпляров каждого тома уничтоженного сочинения для представления в Главное Управление по делам печати при сем представляются. Полицмейстер 1 Отделения Санкт-Петербургской Полиции Полковник Савельев, и.д. Старшего инспектора типографий и т.п. заведений, надворный советник Малоземов» [13, л. 105-106]. Аналогия со средневековым аутодафе неизбежна при чтении этой реляции. 29 октября 1872 г. состоялось уничтожение 9 экземпляров первого тома в Москве. К докладу Московского генерал-губернатора также прилагался «Акт» о сожжении книги [там же, л. 129].
На территории 15 губерний и области Войска Донского, в 12 губернских и в 6 уездных городах обнаружили 25 экземпляров первого тома: 21 - в публичных библиотеках, 2 - в купеческих и дворянских клубах, 2 - в книжных магазинах. По показателям «лидировали» Нижний Новгород, Казань и Кронштадт. В Нижнем Новгороде полиции удалось найти по одной книге в магазине Журавлева, в купеческом и дворянском клубах. В Казани два экземпляра изъяли в библиотеке Соловьева и один в библиотеке «при городском общественном управлении». Три экземпляра отыскали в Кронштадтской морской библиотеке. Киевский, Вятский и
Рязанский губернаторы сообщали о конфискации первого тома Лассаля из земских и частных библиотек в количестве двух экземпляров. Девять губернаторов (Архангельский, Вологодский, Псковский, Полтавский, Олонецкий, Тамбовский, Харьковский, Орловский) и Атаман Войска Донского докладывали об изъятии одного экземпляра.
По предписанию министерского циркуляра найденную полицией «крамольную» книгу следовало уничтожить. Однако здесь произошел некоторый сбой. Только семь губернаторов (Казанский, Орловский, Вологодский, Вятский, Архангельский, Олонецкий, Тамбовский) и Атаман Войска Донского рапортовали об уничтожении первого тома. Начальники Псковской и Киевской губерний конфискованную книгу не сожгли, а отправили в столицу, в Главное Управление по делам печати. В докладах Харьковского, Нижегородского, Рязанского, Полтавского губернаторов, а также Кронштадтского военного губернатора, сообщается только об одной акции, хотя и в разных выражениях, - «отыскан», «отобран», «найден», «конфискован». Сведений об уничтожении нет. Еще большим диссонансом «духу и букве» постановления Комитета министров отличался доклад Николаевского военного губернатора, командующего Черноморским флотом вице-адмирала Н.А. Аркаса. Известный российский флотоводец информировал Главное Управление о том, что один экземпляр первого тома «Сочинений» Ф. Лассаля находится в Севастопольской морской офицерской библиотеке в г. Николаеве, но Комитет директоров библиотек «вошел» к нему «с ходатайством о дозволении оставить в библиотеке названное сочинение с тем, что библиотека обязана будет хранить его отдельно, не выдавая никому для чтения» [13, л. 123]. Очевидно, что инициатива директоров библиотек сохранить книгу была поддержана Н.А. Аркасом.
Резолюция начальника Главного управления М.Н. Лонгинова была лаконичной: «Не представляется возможным удовлетворить ходатайству» [там же, л. 125]. Правда, Лонгинов этим не ограничился и вскоре письменно пояснил николаевскому губернатору мотивы отказа: «Хранение экземпляра этой книги в Севастопольской морской библиотеке не может иметь никакой полезной цели» [там же]. В то же время сам Лонгинов в октябре 1870 г., а до него месяцем ранее Н.В. Варадинов, конфиденциально просили директора Императорской публичной библиотеки А.Ф. Бычкова «о перемещении» экземпляров первого и второго томов «в секретное отделение библиотеки» [13, л. 90, 113]. Практика сохранения «обязательных» экземпляров всех изданий, пропущенных и запрещенных цензурой, была введена еще Николаем I. Чиновники Главного Управления, передавая единичные экземпляры «Сочинений» Лассаля в Публичную библио-
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
теку, действовали в соответствии с установленным порядком. Но такие полномочия были даны только высшей администрации и на периферию империи не распространялись, поэтому военному губернатору Николаева было отказано. Судьба первого тома из Севастопольской морской библиотеки остается неизвестной, поскольку переписка Н.А. Аркаса с Главным Управлением по этому вопросу не возобновилась.
Начальники других 32-х губерний отчитались однотипно: «Экземпляров “Сочинений” Лассаля, т. 1, в книжных магазинах и лавках вверенной мне губернии не оказалось». И это вполне объяснимо, т.к. к 1872 г. первый том в подавляющем большинстве экземпляров был продан. Но рапорты губернаторов создавали впечатление о том, что разыскиваемой правительством книги на подконтрольной им территории нет и не было. Только два губернатора, Курский и Подольский, заявили о распродаже «разным лицам» экземпляров первого тома: в Курске в магазине купца Тюпина - 10; в Каменец-Подольске в книжной лавке купца Литова - 15 [13, л .91]. В Вятской губернии полиция обнаружила книгу у частных лиц и губернатор спрашивал: «Следует ли отбирать Лассаля у частных лиц?» [там же, л. 103]. Лонгинову пришлось разъяснять, что отбирать издание у них «незаконно и неудобно» [там же, л. 108, 122].
Между тем общественный интерес к сочинениям Лассаля был предугадан и Поляковым, и цензурным ведомством. По информации губернаторов, несмотря на ее лаконичность, можно видеть, что первый том был выписан из Петербурга библиотеками губернских и уездных городов, следовательно, доступен морским офицерам Кронштадта и Севастополя, посетителям купеческих и дворянских клубов, читателям библиотек, принадлежавших «городским общественным собраниям» и земским управам. Любопытные подробности о популярности трудов Лассаля можно узнать из письма Н.Ф. Даниельсона К. Марксу. «Как Вы знаете, - писал Даниельсон, - в русском переводе появились все небольшие брошюры Лассаля. Первый том, выпущенный в количестве 3000 экземпляров, разошелся в два-три месяца, - огромный успех. Второй том не был пропущен цензурой. Небезынтересен тот круг, в котором эти работы вызвали большую симпатию, между прочим, - среди мелких торговцев провинциальных городов. На днях я беседовал с одним из них. Сделав несколько замечаний об основных принципах Лассаля, он воскликнул: “Эта книга должна была бы стать нашим евангелием!”. Этот факт характерен тем, что он не единственный. В другом городе несколько купцов сложились и послали деньги для покупки первого тома, чтобы распространить его в провинции. Особое впечатление в этом кругу производят “Программа работников” и “О сущности конституции”. Поскольку у нас в России сейчас речь идет о замене
подушного налога другим, и так как правительственный проект на чрезвычайных собраниях губернского земства, которым он был передан, в большинстве случаев забаллотирован, ибо земства требовали обязательного привлечения к уплате этого налога всех сословий и введения подоходного налога, то вышеупомянутые купцы предлагают свои собственные проекты; при этом они опираются исключительно на работы Лассаля, и, следовательно, подходят к вопросу гораздо серьезнее. Эти проекты они рассылают в губернские управы. Как Вы легко можете себе представить - да и они это прекрасно понимают - на всем этом лежит печать дилетантизма, отсутствует какая-либо теоретическая разработка, а поэтому они и пытаются пополнить свои познания в этом отношении везде, где это возможно, просят о наставлениях и т.д.» [9, с. 199].
Читатели из другой социальной среды, университетская молодежь, городская интеллигенция, которую увлекали различные социалистические теории, проявили особенный интерес к этому изданию Полякова. Оно отвечало их потребности в «такой науке, которую можно было бы использовать сейчас, в настоящее время, и притом не ради личной выгоды, а на пользу общую, на пользу бедняка» [17, с. 172]. О. Аптекман позднее вспоминал о том, какое впечатление произвел на него Лассаль: «Во всеоружии мощной мысли, в блеске захватывающего слова, в титанической борьбе, впервые во всей красоте и во всем величии встало передо мною рабочее движение на Западе» [3, с. 58]. По словам Н.А. Чарушина, эта книга дала ему возможность «ощутить все значение политической свободы, при которой оказывалась возможной столь яркая агитационная деятельность, как лассалевская, поднимающая самосознание и дух целого обездоленного класса и указующая ему пути для его освобождения. . След, оставленный во мне чтением Лассаля, уже никогда не изглаживался; Лассаль помог мне многое уяснить и осмыслить и в области русской действительности, а также и в определении путей, по которым следует направить свою будущую деятельность [18, с. 82-83].
В этой среде на рубеже 1860-70-х гг. было организовано так называемое «книжное дело». Практически во всех российских губерниях действовали кружки самообразования, где будущие активисты народнического движения стремились «многое узнать, многое понять», выработать «себе мировоззрение» [3, с. 31]. Они составляли программы «для систематического чтения» по истории, естествознанию, политической экономии, философии, логике, правоведению. Такие программы рассылались вместе с книгами. Периферийные кружки были связаны с петербургским, возглавляемым М.А. Натансоном и Н.В. Чайковским. Их контакты помогали приобретать нужные книги, «все лучшее, что только возможно было
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
при тогдашних цензурных условиях» [19, с. 31]. Благодаря денежным уступкам Полякова «чайковцы» получили 2 000 экземпляров первого тома Лассаля, что обеспечило широкое распространение книги силами молодежи [5, с. 228]. П.С. Ивановская вспоминала о подпольной библиотеке-читальне в Туле, где имелись «все изъятые из обращения книги», в том числе и первый том Лассаля [8, с. 151]. Контролер станции Ефремово (Ряжско-Вяземской железной дороги) Н.Я. Аникеев, проявляя интерес к рабочему вопросу - любимая тема его разговора - рекомендовал для чтения книгу Лассаля как «хорошую». Свой экземпляр он передал священнику Воскресенскому. Об успешной пропаганде среди рабочих Петербургской и Тверской губерний («рабочие читают и понимают Лас-саля») сообщалось в документах дознания А. Квятковского и А. Миртова [6, л. 4 об. - 5].
Преследуя молодежь за революционную пропаганду в империи, полиция во второй половине 1870-х гг. уже имела предписание отбирать Лассаля у частных лиц, а следствие доказывало, по этому и подобным фактам, их причастность к «противоправительственной деятельности». В фонде «вещественных доказательств» Особого Присутствия Правительствующего Сената (ГАРФ) обращает внимание коллекция записных книжек, тетрадей, блокнотов со списками книг, составленных «пропагандистами». Эти списки или каталоги, по сути, и были программами для самообразования. Из 58 выявленных каталогов издания Полякова указаны в 48-и, из них сочинения Лассаля - в 32-х [1; 2]. Они принадлежали членам революционных кружков Петербурга, Москвы, Оренбурга, Вятки, Киева, Ардатовска Нижегородской губернии и др. Любопытно, что составители каталогов неоднократно упоминали не только первый, но и второй том сочинений Лассаля. В списках Клячко, Корниловой, Хохрякова, Бородина, Цакни, Петерсона указаны или отдельные работы Лассаля, вошедшие во второй том, например, «Капитал и труд», или так: «Лассаль. II том» [1]. Из других материалов «Процесса 193-х» узнаем, что жандармы обнаружили у И.И. Гауэнштейна «Часть 2 т <ома> сочинений Лассаля; несколько переписанных из означенной книги статей», что листы второго тома хранила в своем доме сотрудница подпольной типографии в Москве Л.Т. Заруднева [15, с. 123]. В этой типографии в апреле 1874 г. «началось печатание брошюр из I т<ома> и всего II т<ома> соч<инений> Лассаля» [там же]. Вскоре второй том, упакованный в ящики, был отправлен из Москвы в Калугу [16, с. 264, 266]. И.Е. Деникер уточнял, что второй том «ходил по рукам в корректурных оттисках» [цит. по: 1]. А.Н. Петерсон отдавал рабочим Петербурга и пригорода книги для чтения, в том числе оба тома сочинений Лассаля [1].
История первого в России собрания сочинений Ф. Лассаля в издании Н. Полякова сложилась в картину, основное пространство которой принадлежало цензуре. Однако ее усилия по истреблению этого издания все же не привели к тому результату, на который были нацелены. Отказываясь от диалога с издателем, игнорируя его просьбы и готовность к изъятию отдельных мест из второго тома, не реагируя и на позицию прокуратуры, цензурное ведомство два года продержало книгу под арестом. Но уничтожение по постановлению Комитета министров ее тиража и мобилизация административно-полицейского аппарата империи на поиск первого тома, оказались «пирровой» победой. Большинство экземпляров первого тома «Сочинений» Ф. Лассаля были спасены вниманием российского читателя к имени, деятельности и трудам кумира немецких рабочих. Даже сожженный второй том распространялся отдельными брошюрами, оттисками, корректурными листами, подпольными тиражами, подтверждая ту истину, что книги, как и рукописи, не горят.
Библиографический список
1. Антонова Т.В. Издания Н.П. Полякова в революционном подполье 1870-х годов // Исторические записки. 1985. Т. 112 / Под ред. А.М. Самсонова. С. 96-71.
2. Антонова Т.В. Общественно-политическое значение издательской деятельности Н.П. Полякова. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1980.
3. Аптекман О.В. Общество «Земля и Воля» 70-х годов. По личным воспоминаниям. 2-е испр. изд. Пг., 1924.
4. Берви-Флеровский В.В. Краткая автобиография // Русская мысль. 1905. № 5.
5. Бух Н.К. Воспоминания. М., 1928.
6. Вещественные доказательства // ГАРФ. Ф. 112. Особое присутствие Правительствующего Сената. 1870-1877. Оп. 2. Д. 138.
7. Воспоминания И.Е. Деникера. С предисловием и примечаниями Ш.М. Левина // Каторга и ссылка. 1924. № 4 (11). С. 20-43.
8. Деятели СССР и революционного движения России: Энциклопедический словарь Гранат / Под ред. В.В. Журавлева. М., 1989.
9. К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия. М., 1967.
10. [Лассаль Ф.] Сочинения Ф. Лассаля в двух томах. СПб., 1870.
11. Любимов С.В. Лассаль перед судом русской цензуры // Современник. М., 1923. Кн. II. С. 109-140.
12. Материалы о жизни и деятельности первого издателя «Капитала» К. Маркса в России Николая Петровича Полякова // Исследования и материалы / Гл. ред. Н.М. Сикорский. Сб. 31. М., 1975. С. 109-140.
13. О бесцензурной книге «Сочинения Фердинанда Лассаля. Перевод В.А. Зайцева. Том II. Издание Н. Полякова. 1870» // РГИА. Ф. 776. Главное управление по делам печати. Оп. 4. Д. 472.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
14. О бесцензурной книге «Сочинения Фердинанда Лассаля. Т. I. Издание Н. Полякова. 1870» // РГИА. Ф. 777. Санкт-Петербургский цензурный комитет. Оп. 2. Д. 68.
15. Процесс «193-х». М., 1906.
16. Революционное народничество 70-х годов XIX века. Т. 1. 1870-1875 / Под ред. Б.С. Итенберга. М., 1964.
17. Фроленко М.Ф. Собр. соч. Т. 1-2. М., 1932.
18. Чарушин Н.А. О далеком прошлом. М., 1973.
19. Чудновский С.Л. Из давних лет. Воспоминания. М., 1934.
