CC BY
54
л.п. лобанова
УДк 81'23
из истории нормализации Английского языка:
проекты XVI-XVII вв.
Одним из наиболее значительных событий в числе попыток нормализации английского языка в эпоху Просвещения стал известный проект Джонатана Свифта, оставшийся безуспешным. Ему предшествовал ряд проектов XVI-XVII вв., не ставших до сих пор предметом языковедческого анализа, но представляющих, однако, несомненный интерес не только для лингвистической историографии, но также и для социо- и этнопсихолингвистических исследований. В настоящей статье описываются результаты изучения истории и содержания этих проектов.
Ключевые слова: нормализация языка, лексические заимствования, жаргон, табуизация лексики, история языкознания.
Lidia P. Lobanova
from the history of standardization of the English language: the projects of the 16th and the 17th centuries
one of the most significant events among the attempts to standardize the English language in the Age of enlightenment was the well-known project by Jonathan Swift, which remained unrealized. It had been preceded in the 16th and 17th centuries by a number of other projects, which, so far, have not become the object of linguistic analysis, though they are of apparent interest not only to historiography of linguistics, but also to socio- and ethno-psycholinguistic studies. The present article describes the results of the research into the history and the contents of these projects.
Keywords: language standardization, lexical borrowings, slang, tabooization of terms, history of linguistics.
Публикация «Предложения об исправлении, улучшении и нормировании английского языка» (1712), в котором Джонатан Свифт выдвинул программу реформирования и нормализации языка для предотвращения его упадка, стала, несомненно, кульминацией движения в поддержку создания языковой академии в Англии. Однако сама идея не содержала никакой принципиальной новизны. Уже в XVI-XVII вв. существовал ряд проектов, общая мысль которых состояла в том, что для осуществления нормализации языка необходимо создание некой ассоциации ученых и программы, включающей в себя вопросы орфографии, грамматики и словарного состава, в котором умножалось число жаргонных слов и заимствований, представлявших, по мнению многих, угрозу благополучию языка. С установлением нормы и очищением языка от заимствований связывались надежды на его закрепление, обеспечение его устойчивости и постоянства.
Можно считать, что первая критика английского языка содержится в трактате «Искусство риторики» Томаса Уилсона (1553). Она была направлена против
неуместных, излишних латинизмов и заимствований из других языков, с которыми автор связывал повреждение родного языка. «Некоторые так усердствуют в странном1 английском языке, - пишет он, - что забывают свой родной язык. И я могу поклясться, что если бы их матери были живы, они были бы не в состоянии понять то, что они говорят. А эти утонченные, образованные англичане все же скажут, что говорят на своем родном языке (букв. на языке своих матерей. - Л.Л.), если кто-то станет обвинять их в подлоге, в подделке королевского английского. Некоторые молодые джентльмены возвращаются домой из дальних путешествий и подобно тому, как им нравится облачаться в чужеземные уборы, стремятся припудривать свою речь заморским языком. Кто вернулся недавно из Франции, хочет говорить на франко-английском и не стыдится этого. Другой появляется англо-итальянцем и вставляет итальянские обороты в свою английскую речь. <.. .> Изысканный придворный хочет говорить не иначе как языком Чосера; мудрецы-мистики и поэтичные интеллектуалы хотят говорить не иначе как причудливыми притчами и сплошными аллегориями, очаровываясь своим собственным невежеством, в особенности когда никто понять не может, что они говорят. Безграмотные или мечтательные глупцы с налетом учености (такие, что видели когда-то ученых мужей) стремятся так латинизировать свой язык, что простецам остается лишь удивляться их речам и полагать, что они говорят по какому-то откровению» [Wilson 1909:162].
С первым, по всей вероятности, предложением о создании какого-то органа в целях нормирования языка выступил английский лексикограф Джон Бэрет в предисловии к букве А в своем многоязычном словаре [Baret 1574], опубликованном в Лондоне в 1574 г. Хотя во времена правления королевы Елизаветы в Англии уже существовали некоторые ученые общества, их задачи касались преимущественно исследований исторического характера, но не словесности, а Бэрет предложил собрать под монаршим покровительством группу ученых и поручить им подготовку и проведение реформы английского языка с целью установления орфографической нормы (см. подробнее [Brede 1937]).
Еще одно письменное свидетельство попыток создания языкового общества в Англии XVI в. относится примерно к 1580 году: в частной переписке Габриэля Харвея и Эдмунда Спенсера [Spenser, Harvey 1580] содержится предложение относительно того, чтобы парламент отдельным решением обеспечил установление нормы английского языка путем нормирования орфографии и грамматики. «Габриэль Харвей ощущал необходимость институционального контроля в языке, - пишет Джордж Харли Макнайт в своей "Эволюции английского языка: от Чосера до двадцатого столетия". - Он считал, что единственное средство достижения единообразия в написании английских слов состоит в том, чтобы была твердая орфография, 'как если бы она была установлена на официальном уровне государственным советом или актом парламента'» [McKnight 1968:279]. Годом раньше вышел в свет «Календарь пастуха» Э. Спенсера с предисловием, адресованным Г. Харвею и подписанным инициалами Е. K.2 Автор предисловия указывает две основные причины
1 Англ. outlandish, арх. странный, т.е. чужой, иностранный. - Л.Л.
2 Кто скрывался за этими инициалами, не установлено, но есть основания думать, что это был сам Спенсер.
порчи английского языка. «По моему мнению, - пишет он, - одна из главных заслуг этого поэта состоит в том, что он потрудился возвратить, по праву законного наследия, хорошие и естественные слова, которые уже долгое время не употреблялись и были почти полностью лишены наследства. Это является единственной причиной того, что наш родной язык, сам по себе достаточно полный для прозы и достаточно величавый для поэзии, долгое время считался самым скудным и бесплодным и для того, и для другого. Этот недостаток некоторые стремились уврачевать и исцелить, прикрывая изъяны тряпицами и клочьями других языков, заимствуя тут из французского, там из итальянского, везде из латинского и не задумываясь о том, как дурно сочетание этих языков друг с другом, а хуже всего - с нашим. И теперь они превратили наш английский язык в мешанину или в кашу из всех иных наречий. Другие же <...>, случись им услышать старое слово, пусть даже очень естественное и выразительное, тут же поднимают крик, что мы говорим не на английском языке, а на непонятице или даже так, как говорила матушка Эвандра. Первейший их позор в том, что они не стыдятся быть чужаками и отщепенцами в своем же родном языке» [Spenser 1805:9]. В этом же 1579 году Э. Спенсер выражал свою досаду в письме Г. Харвею по поводу того, что «теперь устроили из нашего английского языка смесь из всякой всячины и мешанину из всех других наречий» [Spenser 1888:14].
В то время как в Италии в конце XVI века создается Академия делла Кру-ска, в Англии внезапно был положен конец существованию всех имевшихся ученых обществ: в 1604 г. король Яков I велел распустить их по причине, оставшейся неизвестной. Лишь в 1616 г., когда фаворит короля герцог Бэкингем поддержал проект создания антикварного и литературного общества, предложенный антикваром Эдмундом Болтоном, король Яков согласился с этим и даже лично дополнил круг задач общества, включив в него, например, цензуру всех печатных изданий, за исключением теологических трактатов. В марте 1625 года, когда умер король Яков I, разработка проекта все еще оставалась незавершенной, а наследник престола Карл не проявил никакого интереса к идее создания языковой академии. «Тщательно разработанный план создания литературного "Королевского общества" под названием "Короля Якова академия, или почетная корпорация", предложенный Эдмундом Болтоном в 1617 г., - поясняет Дж. Х. Макнайт, - снискал благосклонность короля Якова, но из-за его смерти в 1623 году закончился ничем» [McKnight 1968: 279].
В XVII веке идея нормализации языка получает уже более широкое распространение. Сэмюэль Дэниэл, автор трактата «В защиту рифмы» (1603), хотя и не предлагает учредить какую-то инстанцию, которая была бы своего рода законодательным органом в области нормализации языка, но все же указывает косвенно на «незаконность» как неправомерного словотворчества, так и необоснованных заимствований. Он подчеркивает, в частности, что одной из причин повреждения английского языка является «наша аффектация, в которой мы всегда выставляем себя как недобрыми, так и неестественными в своем отношении к родному языку, уродуя слова или выдумывая [новые] странные и необычные <...>. И можно лишь удивляться необычайной самонадеянности некоторых людей, которые осмеливаются так опрометчиво и рискованно употреблять любые иностранные слова, какими бы странными они ни были сами по себе, как если бы без парламента, без всякого разрешения и без всякого закона предоставлять им гражданство в нашем языке»
[Daniel 1904:384]. В письме от 7 апреля 1605 г. поэт и переводчик Ричард Кэрью обращается с прямым предложением создать академию к сэру Роберту Коттону. «Немалое бесчестье, - пишет он, - приносит нашей нации то, что другие имеют так много академий, а у нас вообще нет никакой, особенно если мы не собираемся выбирать образ мысли и речи, во всех отношениях совпадающий с ними как по количеству, так и по качеству. Такой труд был бы достоин Вашего покровительства и участия и надлежит Вам к Вашей славе и на благо Вашей страны» [Carew 1843:99].
Спустя полвека, в 1660 г. неизвестный автор, скрывшийся под псевдонимом R. H. Esquire, опубликовал продолжение «Новой Атлантиды» Фрэнсиса Бэкона, поместив в свою утопию языковую академию и определив ее задачи. «Мы <.. .> имеем в столице империи, - писал он, - высокую академию избранных умов, усилия которых направлены на то, чтобы исправить все ошибки в книгах, а затем лицензировать их; чтобы очистить наш родной язык от варваризмов и солецизмов для [достижения] высот красноречия путем упорядочивания слов и предложений из них и привести в постоянство употребление большинства знаменательных слов, выражений и грамматических построений, правильно отнеся каждое из них к высокому, низкому или комическому стилю» [R. H. Esquire 2000:28]. В этом же 1660 г. стараниями небольших неформальных групп, регулярно проводивших заседания для обсуждения научных проблем, в Англии было создано научное Королевское общество, которое, в отличие от академий на континенте, финансировавшихся правительством, получало от британской короны только лишь моральную поддержку и оставалось полностью независимым в своей деятельности. Проблемы английского языка не были включены в состав тех задач, которые должно было решать это общество. Если Р. Кэрью в упоминавшемся письме не связывал создание академии с задачей сбережения языка, то теперь, спустя полстолетия, уже после учреждения Королевского общества эту связь устанавливает Джон Драйден, обусловливая сохранность языка наличием нормы и необходимостью создания академии. «Я сожалею, - пишет он в 1664 г. в посвящении Роджеру графу Оррери пьесы «Дамы-соперницы», - что мы, имея такой благородный язык, не обладаем более надежным мерилом его, какое имеется во Франции, где для этой цели была учреждена академия, которой дарованы большие привилегии теперешним королем. Я желал бы, чтобы мы, наконец, прекратили заимствовать слова у других наций, что мы делаем по безудержности, а не по необходимости» [Dryden 1808c:118].
В том же году Королевское общество обратило свое внимание на проблему совершенствования английского языка и учредило комитет в целях его исправления. Томас Бёрч приводит в своей «Истории Королевского общества» протоколы заседаний, свидетельствующие о попытках обеспечить реформирование английского языка в пределах этого общества и силами его членов. Из протоколов видно, что на заседании от 30 ноября 1664 г. «было предложено собрать несколько членов общества, имеющих надлежащее дарование и соответствующее расположение, чтобы исправить английский язык, в частности, для философских целей. Голосованием было решено создать Комитет по совершенствованию английского языка, члены которого проводили бы заседания в апартаментах сэра Питера Уайча в Грэйс Инн3
3 Греевская адвокатская школа. - Л.Л.
один или два раза в месяц и подавали бы отчеты о своей деятельности по запросу общества. <...> Было назначено, чтобы члены комитета избрали на своем первом заседании председателя из своего состава» [Birch 1756: 499]. 7 декабря 1664 г. Комитет по совершенствованию английского языка в составе Королевского общества был учрежден. Среди его членов (общим числом немногим более двадцати) были, в частности, Джон Драйден, Джон Эвелин, Томас Спрэт и Эдмунд Уоллер, а председателем его был избран Питер Уайч [Birch 1756:500]. На заседании Королевского общества от 18 января 1665 г. было принято решение, чтобы на первом совещании членов комитета присутствовал Джон Уилкинс, один из учредителей Королевского общества, который должен был «в деталях объяснить им направление их деятельности согласно смыслу этого органа - говоря коротко, улучшить философию языка» [Birch 1756: 7]. Участие в этом начинании Уилкинса весьма примечательно и не случайно, если иметь в виду поставленную задачу исправления английского языка: он является автором проекта универсального философского языка, изложенного в его главном сочинении «Опыт о реальных характерах и философском языке» [Wilkins 1668]. (В названии труда Уилкинса мы оставляем при переводе слово характер, чтобы сохранить терминологическую и содержательную связь с традицией переводов слова character в трудах Г.В. Лейбница и его универсальной характеристикой). Критика языка Уилкинса не приводит к заключению о необходимости нормализаторской деятельности в языке. Он выдвигает, напротив, требование создания искусственной системы языка, которая была бы свободна от недостатков естественных языков. Можно думать, что это косвенно указывает на направление и характер работы комитета в первые годы его существования. Дальнейшие следы работы этого комитета теряются: в архиве Королевского общества отсутствуют какие-либо упоминания о его деятельности. Сохранилось, однако, письмо Джона Эвелина председателю комитета сэру Питеру Уайчу, написанное им после поездки в Италию и посещения Академии делла Круска, в котором он изложил своего рода программу работы комитета.
В самом начале этого письма, датированного 20 июня 1665 г., он называет причины упадка английского языка. «Как я понимаю, - пишет Эвелин, - причины и примесей в английском языке, и его искажений имеют, как и в большинстве других языков, одни и те же источники, а именно - победы, плантации, приграничные форты, рынки, школьный педантизм, подражательство путешественников, переводы, придворные вкусы и моды, раболепие и манерность горожан, проповедников, политические дискуссии, театры, ремесла etc.» [Evelyn 1859: 159]. В программе Эвелина не ставилась задача «улучшения философии языка», т.е. та цель, ради которой был создан комитет. Можно думать, что именно поэтому она не была принята и оставалась долгое время в забвении. Эвелин выдвинул, по сути, проект реформирования и нормализации английского языка, который включал в себя двенадцать разделов [Evelyn 1859: 159] соответственно тем задачам, решение которых в рамках работы комитета представлялось ему необходимым: 1) установление грамматической нормы и создание грамматики; 2) установление орфографической нормы; 3) установление орфоэпической нормы; 4) создание словаря родных слов, корневых и производных, в их прямом и переносном значении; 5) создание терминологического словаря; 6) упорядочение переводов названий особых реалий других культур; 7)
нормализация словообразования; 8) исследование различных диалектов, составление перечня диалектных и фразеологических выражений, а также пословиц и поговорок, употребляемых в различных графствах Англии; 9) словарь речевого этикета (вежливых слов и выражений); 10) перечень устаревших слов, подлежащих возрождению и введению в оборот; 11) принципы перевода и образцовые переводы; 12) совершенствование письменной речи членов Королевского общества, которая должна стать образцом хорошего стиля для нации. Никаких документов или иных свидетельств дальнейшей судьбы этого проекта Эвелина в архивах Королевского общества не сохранилось, как и самих отчетов о деятельности комитета, которые должны были регулярно подаваться. Епископ Рочестера Томас Спрэт, автор самой ранней «Истории Королевского общества» [Sprat 1667: 40], написанной спустя всего лишь семь лет после его создания, объясняет это тем, что общество было слишком загружено иными проблемами, чтобы вникать в дела английского языка, хотя ему было известно, что многие его члены интересовались этими вопросами.
Изданная в 1653 г. «История Французской академии наук» Поля Пеллиссона-Фонтанье, в которой описывался начальный этап основания академии, была переведена на английский язык и опубликована уже в 1657 году [Pellisson-Fontanier 1657], и Т. Спрэт, несомненно, был знаком с этим трудом. Упоминая о существовании языковых академий или иных, организованных по частной инициативе обществ в других странах, в первую очередь - в Италии и во Франции, он выражал недоумение по поводу отсутствия такого органа в Англии и предлагал поэтому создать академию английского языка, тем более что наступившее мирное время после весьма бурного периода английской истории считал как раз подходящим для «великой реформации в манере речи и письма» [Sprat 1667:41]. Современное ему состояние английского языка Спрэт оценивает как весьма плачевное по сравнению с другими языками и требующее вмешательства в интересах его благополучного развития и придания ему совершенства. От Чосера и до времен гражданских войн XVII в. английский язык, по мнению Спрэта, еще формировался и совершенствовался сам собою. А в войнах, когда, как он считал, языки чрезвычайно возрастают, поскольку в такие времена у людей появляется много новых мыслей, требующих новых выражений для их сообщения, в английский язык, напротив, проникло множество причудливых слов из религиозных сект, нелепых оборотов из наскоро написанных или переведенных текстов, возникло много искажений в английских словах. Спрэт исходил, как и многие другие, из того, что можно определить желательный облик языка и добиться его развития согласно этой модели. «Я заверяю, - писал он, - что мы хотим лишь иметь несколько больше схожести с древними [языками] и несколько больше постоянных моделей, которые бы превосходили все современные. Лучшим способом осуществления этого является создание постоянно действующего и беспристрастного Суда красноречия, вердиктами которого все книги и все авторы должны либо допускаться, либо отвергаться» [Sprat 1667: 43]. Главным аргументом, выдвинутым Т. Спрэтом в пользу создания академии, было напоминание о том, что «чистота речи и величие государства всегда идут рука об руку» [Sprat 1667: 41].
Комитету по совершенствованию английского языка, по всей очевидности, не удалось приобрести такой авторитет в вопросах языка и завоевать такое признание в обществе, которые обеспечили бы ему поддержку и стали бы пред-
посылкой успешной работы. К тому же и исторические обстоятельства (великая эпидемия чумы в 1664 г., война с Голландией и пожар в сентябре 1666 г.) тоже этому не способствовали. Косвенным свидетельством отсутствия видимых результатов работы комитета может служить тот факт, что в 1671 г. анонимный издатель словаря Стефана Скиннера «Etymologicon linguae anglicanae» [Skinner 1671] выдвигает требование создать в Англии по примеру Италии и Франции отдельную языковую академию и обосновывает это требование тем, что английский язык необходимо очистить от солецизмов и варваризмов, имея перед глазами в качестве образца классическую латынь (см. подробнее [Sledd, Kolb 1955:5]).
Новую попытку создания академии предпринял Дж. Драйден в 1679 году, посвятив свою драму «Троил и Крессида» графу Сандерленду в надежде заручиться его поддержкой и покровительством. Поскольку граф Сандерленд возвратился незадолго до этого из Франции, где провел несколько лет в должности посла и имел по службе дела также и с Французской академией, Драйден пытается повлиять на него, внушая ему дух соперничества с кардиналом Ришелье и говоря о том, что английский язык мог бы быть обязан ему своей чистотой и культурой речи, как французский обязан своим высоким развитием памяти Ришелье. «Вы знаете, милорд, - пишет Драйден, обращаясь к графу Сандерленду, - какой глубокий фундамент заложил он для этого великого дела. Он начал с грамматики и словаря, без которых все сделанные с тех пор открытия и наблюдения оказались бы безрезультатными, как если бы начинать обставлять мебелью комнаты, не имея плана дома. Правила необходимо установить в первую очередь, перед тем как устанавливать какие-то критерии изящества. И никакого Вожла недостаточно для такой работы. Вся академия занималась этим много лет, потому что совершенного знания языка никогда не достигает ни один отдельно взятый человек. <...> Поскольку же наш английский язык составлен из мертвых и живых языков, то требуется совершенное знание не только греческого и латинского языков, но и древнегерманского, французского и итальянского. А чтобы способствовать всему этому, нужны совещания со всеми теми нашими авторами, проза и поэзия которых наименее грешит недостатками» [Dryden 1808d: 234]. Здесь же Драйден выдвигает ясное требование нормы языка, определяя те критерии, согласно которым должна устанавливаться эта норма: «Было бы желательно, чтобы все мы, по возможности писали с одинаковой уверенностью в словах и чистотой грамматических оборотов, к чему итальянцы пришли первыми, а за ними французы. И, наконец, чтобы мы довели свой язык до способности иметь такую же норму. <.> У нас слишком много односложных слов, к тому же засоренных согласными, и произношение наше женоподобное, а это всё враги для звучащего языка. Верно то, что мы для удовлетворения своей нужды торговали с соседними народами, в результате чего изобилуем словами, как Амстердам религиями, но упорядочить их и ввести в употребление после признания их правильными - вот в чем сложность» [Dryden 1808d: 235].
Английского поэта Вентворта Диллона графа Роскоммона также называют среди авторов проектов языковой академии, выдвигавшихся в XVII веке. Известно доподлинно, что он пытался вместе с Драйденом и некоторыми своими единомышленниками, среди которых был, в частности, Даниэль Дефо, учредить языковое общество, в задачи которого входило бы установление нормы английского языка
и формирование литературных вкусов. «Его мысли были заняты литературными проектами, - пишет об этом С. Джонсон, - он составил план создания общества по совершенствованию нашего языка и установлению его нормы в подражание тем ученым и культурным (polite) обществам, с которыми он познакомился за границей. Говорят, что в этих замыслах ему помогал его друг Драйден» [Johnson 1831: 66]. Джонсон ошибочно относит эти попытки к 1663 году и, по сути, без всяких обоснований приписывает их авторство и главную инициативу во всей этой деятельности Роскоммону. Последний, действительно, принимал активное участие в новых попытках реализации проекта языковой академии в самом начале 90-х годов XVII в., однако с инициативой и обоснованием проекта выступил, вероятнее всего, опять Дж. Драйден (см. подробнее [Emerson 1921:1-14]), который до конца своей жизни не расставался с этой идеей и не оставлял надежды на ее осуществление. Но и этому проекту тоже не суждено было осуществиться.
К 1693 году даже Драйден утратил иллюзии. Это касалось не только работы комитета по совершенствованию английского языка, поскольку спустя четверть века после его создания все еще не было ни пригодного словаря английского языка, ни грамматики, но и перспективы того, что английское правительство когда-либо озаботится сбережением английского языка. «У нас нет еще английской просодии, - писал он в «Опыте о сатире», - нет и сносного словаря или грамматики, так что наш язык в некотором роде варварский. А какое правительство станет поощрять кого-либо, или, более того, кто способен облагородить его, я не знаю. К тому же ничто не может быть отнесено сегодня на государственный счет. И я скорее опасаюсь упадка языка, чем надеюсь на его прогресс в нынешнюю эпоху» [Dryden 1808a:114]. В этом же 1693 году Драйден все-таки вновь обращается к мысли о государственной поддержке проекта создания языковой академии в предисловии к «Третьему альманаху», однако и здесь звучит вновь отчетливая пессимистическая нота: «Ведь наш язык все же и богат, и выразителен, и величествен, и мог бы быть приведен к более гармоничному звучанию. Но из-за недостатка государственной поддержки в этот железный век мы так далеки от каких-либо успехов в совершенствовании нашего языка, что через несколько лет будем говорить и писать столь же варварски, как и наши соседи» [Dryden 1808b: 58-59].
И все-таки к концу XVII в. идея языковой академии обрела ясные очертания. В 1697 г. Даниэль Дефо опубликовал свой «Опыт о проектах», который содержал наряду с проектами преимущественно экономического характера также проект создания академий в Англии, в том числе языковой. Необходимость этого он обосновывал широким распространением сквернословия в речевой практике и различными явлениями упадка в языке, противодействовать которым и должна была академия, или языковое общество, учрежденное королем. Приводя в пример Французскую академию, Дефо подчеркивал, что английский язык достоин таких трудов не менее чем французский, и призывал короля прославить память о своем правлении созданием языкового общества, задачи и полномочия которого он описал достаточно подробно. Это общество должно было состоять, согласно его предложению, из 36 членов: двенадцати представителей родовой аристократии, двенадцати независимых джентльменов как частных лиц, и еще двенадцать мест должны были оставаться открытыми для приема в качестве почетных членов лиц,
имевших особые заслуги, независимо от того, в какой области они отличились. Членами общества должны были стать люди образованные, но не ученые из Оксфорда и Кембриджа, поскольку их язык, как пишет Дефо, «далек от культурного, исполнен вычурности и манерности, полон крепких словечек и длинных, неестественных оборотов из слов и фраз, которые для слуха звучат грубо и неприятно и для читателя затрудняют как восприятие оборотов речи, так и понимание смысла написанного» [Дефо 2012: 79].
В самых резких выражениях Дефо критикует распространившуюся моду на сквернословие. Здесь следует сказать, что эта мода не была исключительно английской: ее истоки уходят в глубину европейской истории. В средневековой Западной Европе в качестве ругательств широко использовались богохульные слова и выражения, часто, хотя и не обязательно, непристойные, что не было свойственно, скажем, русской культуре. Во Франции, например, наиболее распространенное в то время ругательство Je renie Dieu означает в переводе на русский язык буквально: Я отрицаю Бога. Существовали и богохульные клятвы, использовавшиеся в функции ругательств. Богохульное сквернословие зарождалось в высших слоях общества, подтверждением чего могут служить, например, сочинения известного французского богослова, канцлера Парижского университета Жана Жерсона (собственно Жана Шарлье), к которым обращается Йохан Хёйзинга в своей оценке средневекового сквернословия. «В позднем Средневековье, - пишет он, цитируя в дальнейшем Жерсона, - ругань еще обладает той привлекательностью дерзости и высокомерия, которые делают ее сродни чему-то вроде благородного спорта. 'Что это ты, - говорит дворянин крестьянину, - не дворянин, а возводишь хулу на Бога и сулишь дьяволу свою душу?'» [Хёйзинга 1988: 176]. Хёйзинга приводит также стихотворные строки французского поэта XIV века Эташа Дешана в подтверждение того, что богохульное сквернословие распространялось из высших слоев общества в низшие: «Дешан отмечает, что божба опускается уже до уровня людей самого низкого звания: 'Si chetif n'y a qui ne die / Je renie Dieu et sa mére' [Всяк мужик на то горазд: / Бога, Мать его хулить]» [Хёйзинга 1988:176]. В позднем Средневековье бытовали также новеллы фривольного содержания, становившиеся источником новых словечек и выражений, а также разного рода пословицы, наиболее распространенной из которых была «De jeune angelot vieux diable» (из юного ангелочка - старый черт). Эта пословица в особенности возмущала Жерсона: «Вот так и совращается юношество, говорит он: в детях хвалят бесстыдное лицо, грязную речь и непристойные словечки, нечистые взгляды и жесты. Но если в детстве он разыгрывает дьяволенка, то чего же тогда ждать от старца?» [Хёйзинга 1988: 178]. Изобретение особо острословных или новых бранных выражений стало расцениваться как своего рода мастерство, в котором за высшее искусство почитались наиболее непристойные ругательства.
Власти разных стран предпринимали попытки воспрепятствовать распространению этого порока и устанавливали в разные времена более строгие или менее строгие наказания - от рассечения верхней губы и отрезания языка до смертной казни. Тем не менее зло умножалось, и со временем богохульное сквернословие сходило уже всем безнаказанно, в результате чего знаменитый французский кардинал Пьер д'Айи вынужден был выступить на XVI соборе в Констанце (1414-1418)
с требованием принять меры против распространения этого порока. Однако сквернословие сохранялось и в последующие века. За богохульство как таковое смертная казнь существовала еще вплоть до середины XVIII века, хотя число таких приговоров заметно уменьшилось по сравнению с предыдущими столетиями. В Цюрихе, например, в период с 1601 по 1639 гг. было вынесено 16 смертных приговоров за богохульство, а в период с 1640 по 1745 гг. за богохульные речи были приговорены к смертной казни шесть человек [Dülmen 2005:258]. В баварской марке Амеранг в период с 1670 по 1700 гг. был вынесен 51 приговор за преступления против «добрых нравов», под которыми понимались общепринятые нормы морали, включая речевое поведение, что составило 4,19% всех приговоров [Dülmen 2005: 50]. Борьба велась не только против богохульства, которым подвергался поношению Бог, но также против сквернословия и проклятий, которыми наносились оскорбления государственным и частным лицам. Бранденбургский эдикт 1688 года, например, запрещал «кому-либо из Наших подданных, постоянно проживающих или иных, <...> подвергать нападкам и оскорблять другого выражением лица, словами или действиями, а также задевать или оскорблять его, будь это в обществе или в иных [случаях], грубыми шутками, непристойными жестами или иным гнусным образом» [Dülmen 2005: 236].
При этом, конечно, в более позднюю эпоху богохульное сквернословие носило другой характер. В Средние века, как подчеркивает Й. Хёйзинга, «даже такое скудоумное прегрешение, как божба, появляется лишь при наличии сильной веры. Проклятие, возникшее первоначально как сознательно данная клятва, есть знак ощущаемого вплоть до самых мельчайших деталей факта присутствия Божественного. Только сознание того, что проклятие есть действительный вызов, бросаемый Небесам, делает такое проклятие греховно прельстительным» [Хёйзинга 1988: 176]. Если же говорить о Новом времени, то следует признать, что к этому моменту утрачивается осознанность божбы, исчезает всякий страх перед тем, что проклятие может подействовать, и вся эта божба превращается в простое, грубое сквернословие. «Ругательства, эту похоть языка, эти отбросы и испражнения уст, из всех пороков самый глупый и бессмысленный» [Дефо 2012: 81] Дефо называет мужским пороком, поскольку он не затрагивал в то время женщин. «Это бессмысленная, дурная, постыдная привычка, - пишет он, - распространившаяся без конца и края. Это слова произносимые, но ничего не обозначающие. Это глупость, совершаемая ради самой глупости, что есть дело, которое даже сам дьявол не делает. Дьявол делает зло, как мы говорим, но с каким-то умыслом: либо чтобы совратить других, либо, как говорят некоторые святые, по причине вражды со своим Создателем. Люди крадут выгоды ради и убивают из алчности или из мести. Блуд и насилие, прелюбодеяния и содомия творятся ради удовлетворения порочных желаний и всегда имеют предмет вожделения. И вообще все пороки имеют некую первопричину и некую видимую наклонность. Но из всех порочных привычек эта представляется самой бессмысленной и нелепой - ни удовольствия, ни выгоды, ни цели, ни удовлетворенной похоти, а лишь бешенство языка, блевотина мозга, творящие противное естественному ходу вещей» [Дефо 2012: 85]
Согласно Дефо, задача академии должна была состоять в том, чтобы «способствовать культурному просвещению, совершенствовать и облагораживать ан-
глийский язык и содействовать развитию правильной речи, пребывающей ныне в небрежении, следить за чистотой и пристойностью стиля и очищать оный от всех привносимых неправильностей, возникших вследствие невежества и манерности, и всех тех новаций в речи, если можно их так назвать, которые некоторые доктринеры от пера самоуверенно взрастили в собственном языке, как будто бы в их власти узаконивать собственные прихоти» [Дефо 2012: 78]. Правильным и чистым языком, не нуждающимся в изменениях, исправлениях и т.п., мог считаться культурный, облагороженный язык. Дефо связывал большие надежды с языковой академией и ожидал от нее великой пользы для дальнейшего развития английского языка, который нуждался в исправлении, с его точки зрения, в двух направлениях - регламентации словоупотребления и искоренении сквернословия. Словоупотребление Дефо относил преимущественно к новациям разного рода. «Голос этого общества, - писал он, - должен обладать достаточным весом в части употребления слов и разоблачения нововведений по выдумкам каких-то людей. Его члены должны были бы, подобно своего рода трибуналу, осуществлять контроль над образованием поколения и иметь право исправлять и порицать излишества писателей и особенно переводчиков. Репутация этого общества должна быть достаточной, чтобы его члены считались признанными судьями стиля и языка, так что ни один автор не дерзнул бы создавать новые слова и выражения неправомочным образом, минуя их. Обычай, который теперь является нашим высшим законодателем, вел бы отсюда свое происхождение и не допускался бы без них. Более не было бы причин для поисков происхождения слов и конструкций, и измышлять слова считалось бы таким же преступлением, как чеканить фальшивые деньги» [Дефо 2012: 79-80].
Тем самым Дефо выдвинул фактически ясное требование теоретической дискуссии о норме языка, которая, развернувшись уже в XVIII в., касалась орфографии, грамматики и словарного состава, в частности, морфемных или квазиморфемных усечений слов, жаргона и педантизма4 в речи. Известно, что и эти попытки остались безуспешными, но изучение социо- и этнопсихолингвистических аспектов такого «сопротивления» нормализации языка представляет несомненный интерес для современной науки о языке.
Дефо Д. Об академиях // Проблема нормализации языка и идея языковой академии в Англии XVII - XVIII вв. / Сост. и ред. Л.П. Лобановой. - М.: НИУ ВШЭ, 2012. - С. 75-86.
4 Истоком того явления, которое получило название педантизма и подвергалось суровой критике в XVIII в., являются «заумные выражения» (англ. inkhorn terms - букв. выражения из чернильницы), появившиеся впервые около 1543 г. Словарь С. Джонсона 1768 года издания дефинирует слово pedantry как «неуклюжее, показное проявление учености». Джеймс Харрис определяет педантизм и педанта следующим образом: «Ученость и наука или, скорее, термины учености и науки, употребляемые некстати, становятся тем, что мы называем педантизмом. Предмет может быть достойным, термины могут быть точны, а говорящий, однако же, может быть педантом, если он говорит не к месту и не ко времени» [Harris 1775: 379].
Литература
ХёйзингаЙ. Осень Средневековья. - М.: Наука, 1988. - 539 с. Birch Th. The history of the Royal Society of London for improving of natural knowledge from its first rise, in which the most considerable of those papers communicated to the Society, which have hitherto not been published, are inserted as a supplement to the Philosophical Transactions. Vol. I. - London: Printed for A. Millar, 1756. - 511 p.
Baret J. An Alvearie, or Triple Dictionarie in English, Latin and French. -London: Henry Denham, 1574. - 746 p.
Brede A. The Idea of an English Language Academy // English Journal (College Edition) XXVI (September 1937). - P. 560-568.
Carew R. An epistle concerning the excellencies of the English tongue // Richard Carew. The survey of Cornwall, and An epistle concerning the excellencies of the English tongue. - London: Printed for B. Law, 1769. - Pp. 351-369.
Carew R. Letter to Sir Robert Cotton // Original Letters of Eminent Literary Men of the Sixteenth, Seventeenth and Eighteenth Centuries, with Notes and Illustrations by Sir H. Ellis. London: Printed for the Camden Society, 1843. - P. 98-100.
Daniel S. A Defence of Rhyme (1603) // Elizabethan Critical Essays. Ed. by G. Gregory Smith. Volume II. - Oxford: The Clarendon Press, 1904. - P. 356-384.
Dryden J. An Essay upon Satire (1693) // The Works of John Dryden Now First Collected in Eighteen Volumes. Ed. by Walter Scott, Esq. Vol. XV. - London: Printed for W. Miller, 1808ba. - P. 201-217.
Dryden J. The Rival Ladies: Dedication to the Right Honourable Roger, Earl of Orrery (1664) // The Works of John Dryden Now First Collected in Eighteen Volumes. Ed. by Walter Scott, Esq. Vol. II. - London: Printed for W. Miller, 1808c. - P. 109-199.
Dryden J. Dedication of the Third Miscellany (1693) // The Works of John Dryden Now First Collected in Eighteen Volumes. Ed. by Walter Scott, Esq. Vol. XII.
- London: Printed for W. Miller by James Ballantyne and Co., Edinburgh, 1808db. - P. 47-61.
Dryden J. Troilus and Cressida, or Truth Found Too Late (1679) // The Works of John Dryden Now First Collected in Eighteen Volumes. Ed. by Walter Scott, Esq. Vol. VI. - London: Printed for W. Miller, 1808ed. - P. 228-364.
Dülmen R. van. Kultur und Alltag in der Frühen Neuzeit: Dorf und Stadt (16.-18. Jahrhundert). - München: C.H. Beck, 2005. - 373 S.
Evelyn J. Diary and Correspondence of John Evelyn. In Four Volumes. Vol. III. Ed. by William Bray and Henry B. Wheatly. - London: Henry G. Bohn, 1859. - 339 p.
Harris J. Philosophical Arrangements. - London: Printed for John Nourse, 1775.
- XIV 485, 31 p.
Johnson S. The Lives of the English Poets: with Critical Observations on Their Works and Lives of Sundry Eminent Persons. - London: John Sharpe; New York: William Jackson, 1831. - 6, 502.
McKnight G H. The Evolution of the English Language: From Chaucer to the Twentieth Century. - New York: Dover Publications, 1968. - XII, 590 p.
Esquire R. H. New Atlantis. Begun by the Lord Verulam, Viscount St. Albans and continued by R. H. Esquire. Wherein is set forth a platform of monarchical government. With a pleasant intermixture of divers rare inventions, and wholsom customs, fit to be introduced into all kingdoms, states, and common-wealths (1660) // Restoration and
Augustan British utopias. Ed. by Gregory Claeys. - Syracuse University Press, 2000.
- P. 1-51.
Pellisson-Fontanier P. The history of the French Academy. - London: Printed by J. Streater for Thomas Johnson, 1657. - 258 p.
Skinner, Stephano. Etymologicon linguae Anglicanae... Authore Stephano Skinner, M.D. - Londini: typis T. Roycroft, & prostant venales apud H. Brome sub signo Bombarde ad occidentale Sancti Pauli latus, R. Clavel, B. Tooke sub signo Navis Coemeterio Divi Pauli, &. T. Sawbridge sub signo trium Iridum in Parva Britannia, 1671.
- 804 p.
Sledd James H. and Kolb Gwin J. Dr. Johnson's Dictionary: Essays in the Biography of a Book. - University of Chicago Press, 1955. - VI, 255.
Spenser E. The shepherds' calendar (1579). - London/New York: Cassel & Company, 1888. - 192 pp.
Spenser E. The works of Edmund Spenser. In Eight Volumes. Ed. by Henry John Todd. Volume the First. - London: Printed for F. C. and J. Rivington, 1805. - 213 pp.
Spenser E. and Harvey G. Three proper, and wittie, familiar letters: lately passed between two iniversitie men (Edmund Spenser and Gabriel Harvey): touching the earthquake in April last, and our English refourmed versifying. - London: H. Bynneman, 1580. - 69 p.
Sprat Th. The history of the Royal Society of London, for the improving of natural knowledge. - London: Printed by T.R. for J. Martyn, 1667. - 14, 438 p.
Wilkins J. An Essay Towards a Real Character and a Philosophical Language. [With] An Alphabetical Dictionary, Wherein all English Words According to their Specifications, Are either referred to their places in the Philosophical Tables, Or explained by such Words as are in those Tables. - London, Printed for Gellibrand etc., Printer to the Royal Society, 1668. - 9, 454, 157 illustr. plates.
Wilson Th. The Arte of Rhetorique. Ed. by G. H. Mayr. - Oxford: At the Clarendon Press, 1909. - 236 p.
