CC BY
73
Монастыри земли Шсжошсжой
А. В. <филимонов
Из истории Никандровой пустыни (послереволюционный период)
Огромное количество монастырей было разбросано по бескрайним просторам России в дореволюционное время. Радикальные перемены в их общественно-государственный статус внес Октябрь 1917 г.: церкви и монастыри в одночасье лишились земельной собственности, вкладов в частных банках, хотя и продолжали оставаться действующими. Во многом типичной, хотя и не совсем похожей на другие обители, оказалась судьба Свято-Благовещенского Никандрова монастыря в Порховском уезде.
Рассказ об этом был начат в конце прошлого века сотрудником Госархива Псковской области Н. В. Коломыцевой, которая на основе изучения архивных документов осветила некоторые моменты положения пустыни в дореволюционное время и основные мероприятия Советской власти по ее упразднению. Впоследствии она еще дважды возвращалась к теме, но только лишь к дореволюционным страницам истории монастыря1. Обстоятельный очерк об истории монастыря был написан порховским краеведом А. Е. Крыловым: опубликованный в нескольких номерах районной газеты2, он затем неоднократно (с разной степенью полноты) воспроизводился в брошюрах о Никандро-вой пустыни, а некоторые факты вошли в объемистую книгу по истории Порховской
Филимонов Анатолий Васильевич — кандидат исторических наук, профессор кафедры отечественной истории ПсковГУ
земли3. В очерке основное место занимает повествование о дореволюционной истории пустыни (это лучшая часть повествования), события послереволюционных лет изложены более кратко. Они к тому же эмоционально окрашены, построены преимущественно на основе воспоминаний и бесед с очевидцами, иногда даже на предположениях и догадках, поэтому с неизбежностью содержат неточности, и, к сожалению, — сильный идеологический подтекст.
Вновь выявленные материалы, прежде всего из архива новейшей истории Псковской области (ГАНИПО), Госархива Псковской области (ГАПО) и сообщений периодической печати, позволяют несколько расширить повествование, дополнить его рядом примечательных фактов о послереволюционной истории пустыни, в ряде мест внести необходимые уточнения. Кое-где рассуждения соприкасаются с рассказами Н. В. Коломы-цевой и А. Е. Крылова, но постараемся все же допускать как можно меньше повторов, а главное — опираясь только на факты, избежать излишне политизированных оценок.
Видимо, уже в 1918 г. в действующем еще монастыре была организована монастырская коммуна, т. к. в перечне коллективных хозяйств Порховского уезда на 2 ноября того же года значится: «Никандрова пустынь, Александровской волости, 109 человек. Означенная коммуна, как монастырская, кроме земледелия имеет и другие отрасли сельского
хозяйства и ремесел, необходимых для своего обихода»4. Если верить оккупационной «Моей газете», издававшейся в захваченном немцами Острове, новая власть в связи с этим предпринимала попытки если не запретить, то хотя бы ограничить проведение в обители религиозных мероприятий. «Порховский совдеп постановил не допускать никаких праздников в Никандровой пустыни в день памяти Св. Никандра, — сообщала она, например, в начале октября 1918 г. — Отряды красноармейцев, окружившие дороги к монастырю, возвращали всех богомольцев обратно, предварительно отняв у них деньги и даже хлеб». А через десять дней последовало новое сообщение: «Ежегодный праздник Св. Никандра прошел без всякого торжества. Порховский совет разрешил службу в память Никандра при условии звона в малый колокол, не произнесения проповедей и запрещении крестного хода. Братия монастыря вынуждена была согласиться с этим порядком. За исполнением предписания Порховского совета наблюдал особый комиссар из Порхова»5.
Очередное мероприятие новой власти оказалось связанным с «интересом» к «нетленным мощам» преподобного Никан-дра — одной из главных святынь, сохраняемых в обители. «Интерес» этот не являлся сугубо местной инициативой, кампания по осквернению мощей была развернута в общероссийском масштабе. Наркомат юстиции 16 февраля 1919 г. принял решение об освидетельствовании мощей, имеющее целью доказать, что «нетленные мощи» — не святыни православия, а обман народа. После этого повсеместно прокатилась волна вскрытия рак с мощами, по итогам чего специально создаваемыми комиссиями составлялись акты и оформлялись протоколы. Так, уже 27 февраля 1919 г. комиссия, организованная Псковским губисполкомом, в присутствии псковского епископа произвела вскрытие раки с мощами псковского князя св. Всеволода-Гавриила в главном храме Пскова — Троицком соборе.
Решили не отставать от губернского города и местные власти. 9 июля 1919 г. на заседании Порховского укома РКП(б) председатель уисполкома В. Бурман «возбудил вопрос о том, что до сих пор еще мощи в Никан-дровой пустыни не вскрыты и никем еще не
освидетельствованы». По его предложению партийный орган уезда поручил Президиуму уисполкома «в ближайшем будущем составить смешанную комиссию и в дальнейшем озаботиться движением дела, не предавая его преждевременной огласке»6. Уисполком на это предписание среагировал очень быстро: уже на следующий день Президиум его принял решение «о вскрытии мощей св. Никан-дра в Никандровой пустыни», утвержденное 11 июля Пленумом уисполкома. Об этом немедленно был поставлен в известность уком партии: уисполком предлагал ему «прислать своих представителей для присутствия при вскрытии мощей, которое состоится 19 июля в Никандровой пустыни». В состав комиссии предполагалось включить лиц, «занимающих ответственные посты в советских организациях, верующих — свидетелей, представителей от Врачсанпоста, как указывает Циркуляр НКВД», — не более трех человек от каждой организации. Но задуманное сразу не осуществилось: уком партии 16 июля решил «временно отказаться от вскрытия мощей», хотя и не отказывался от этого мероприятия вообще. «О дне, вновь назначенном для этой цели, будет сообщено», — заметил уком7.
Мероприятие «отсрочили» развернувшиеся вскоре в окрестностях монастыря боевые действия между «красными» и «белыми». Порховский уезд был объявлен на осадном положении, 18 июля были мобилизованы и отправлены на ближайший фронт к Пскову все члены и кандидаты уездной организации РКП(б), а вскоре «партизанский отряд» Булак-Балаховича вплотную приблизился к Порхову. Монастырь являлся сначала одним из мест постоя красноармейцев, а в середине августа 1919 г. его заняли белые. «В дни бандита Булак-Балаховича монастырь вовсю звонил в колокола, встречая в своих вратах белого батьку, — писала спустя 10 лет газета «Псковский набат». — Атамана жаловали хлебом и солью. В благодарность Балахович приказал содрать с раки святого Никандра золото и серебро и при отступлении увез в Псков...»8. 21 августа белые, пробыв в монастыре около недели, под натиском красных отступили. Порховский ВРК немедленно сформировал специальную комиссию по изучению «наследия», оставленного бе-
лыми в монастыре, и уже 23 августа 1919 г., т. е. по «горячим следам» произошедшего, она представила обстоятельный «протокол по расследованию разгрома белыми Никан-дровой пустыни» с приложением показаний свидетелей. Подписали его как руководящие работники уезда и военные деятели (член уисполкома, зав. УОНО М. Ф. Заонегин, члены Особого отдела 10-й стрелковой дивизии А. Н. Окунев и Б. Далинин, зав. уездным подотделом охраны и учета памятников старины и искусства К. Н. Качалов, начальник уездной тюрьмы И. Ф. Драгунов), так и представители монастырской братии (архимандрит на покое Владимир, игумен на покое Кесарий, иеромонахи Никифор, Николай и Павлин, послушники Георгий и Михаил и др.). Этот документ гораздо красноречивее приведенных выше газетных строк свидетельствует о последствиях пребывания в обители вооруженных людей, — как белых, так и красных.
О непристойном поведении последних было сказано гораздо меньше, хотя оно, по свидетельским показаниям, тоже не являлось безупречным. Архимандрит Владимир, например, показал, что «до прихода белых в Ни-кандровом монастыре были красные, которые портили мосты. Белые их выбили, сделали мосты и ушли в разведку, оставив в монастыре 10 человек. А красные в этот момент напали на монастырь, убив белых, приказали всем монахам встать в шеренгу для совершения расправы. Мы не послушались и остались каждый сам на своем месте. В отряде красных было много латышей. В этот момент нагрянули белые, и красные в спешности отступили. С этого момента у нас появился страх, мы боялись, что красные нас расстреляют». Тот же Владимир подчеркивал, что «когда стояли красные, у нас не было никаких беспорядков. Раз были только латыши, которые пошли по кельям и хотели с нами что-то сделать, но комиссар их удержал...Красные взяли только муку в житнице и в рухледной белье и еще не знаю что, кажется, еще холст и нитки. Расписок они нам не оставляли и описей не составляли.». А послушник Георгий Тимофеев отметил, что «при занятии красными войсками пустыни ничего не было ни разграблено, ни попорчено» 9.
Послушник Михаил Трофимов указал, что «первоначально белых было человек 10. Позже стояло около 200 человек. Белые менялись часто, после боев были раненые и убитые, как белые, так и красные, их отпели и похоронили вместе.Я не знаю, производились ли расстрелы белыми пленных красноармейцев...». А уже упоминавшийся Георгий Тимофеев привел единственный пример, что «белыми был взят один раненый красноармеец и его расстреляли, он лежал на большой дороге полтора дня. Похоронили его монахи и решили о том мы сами, разрешили нам белые. Мы его отпели и похоронили на братском кладбище. Он был не сильно ранен, ходил и говорил, а потом, не знаю почему, его расстреляли поздно вечером. Слышал я, что с пленными красноармейцами обращаются плохо.В деревне за Дубровном в Загоске были повешены белыми два коммуниста, с Островенца — один».
Основное же место в протоколе заняли свидетельства о варварском поведении белых: «По освидетельствовании Троицкой церкви оказалось, что в алтаре белыми был поставлен пулемет. В самом алтаре обнаружены окурки, обрывки бумаги, пелена с престола наполовину сдернута. Двери взломаны. На паперти обнаружены огрызки яблок, солома, вообще в церкви полный хаос, наслежено, нагажено. В келии братии полный разгром. Все ящики разломаны, в дверях взломаны замки, погнуты железные засовы. Белые ворвались в комнату духовника о. Кесария и установили там пулемет. В библиотеке книги все разбросаны, архив, весьма ценный, разгромлен. В аптеке лекарства частью вылиты, частью перемешаны. Колоды с пчелами разбиты и мед унесен.». Архимандрит Владимир добавил, что «эстонцы-белые были ужасно нахальны и грубы, когда они вошли в кельи и начали грабить, я отошел их уговаривать, тогда один из них сначала прицелился в меня, а потом замахнулся прикладом и выругал меня матерным словом.». Послушник Георгий Тимофеев тоже отмечал, что «белые относились к нам предвзято худо».
И, конечно, белые представлялись как настоящие грабители. В протоколе зафиксировано, что «из соборной церкви увезены: серебряная рака пр. Никандра с мощами,
весом более 13 пудов, 2 серебряных паникадила, каждое весом более 2 пудов, 15 серебряных риз и другие ценности. Из ризницы также вывезено все, что имело какую-либо ценность... У братии похищены белыми валенки, сапоги, белье и пр. В помещении настоятеля кожаная обивка с диванов и стульев содрана. Большая часть скота уведена. Сельскохозяйственный инвентарь весь расхищен. Продовольствие себе белые добывали так: брали монастырскую картошку, капусту, свеклу, огурцы, резали коров.».
К вывозу ценностей и другого имущества из монастыря белые приступили заранее, а не перед самым отступлением, и попутно не брезговали поживиться всем, что попадалось под руку. «Поздно вечером, не помню когда, — показал Георгий Тимофеев, — приехал Балахович и с настоятелем пошел в церковь и стал расспрашивать, что у вас тут есть ценное. Распоряжение об эвакуации исходило по всей вероятности от самого Ба-лаховича, привез его какой-то офицер. Сначала увезли раку с мощами. Они нас все время стращали тем, что если красные придут, то все разграбят. В настоятельских покоях стояло 4 белых офицера. Снимали ризы сами офицеры. Помогали им по их приказанию и мы. Брали также и церковные сосуды, потиры и т.п. Описи при этом не составляли, а тащили просто в ящики, причем ящики были не по мерке и поэтому наилучшие ризы поломались. После 1-й эвакуации на 2-й же день, была вторая. Были обобраны ризы и облачения. Когда укладывали посох, то на верху его отвинтился крестик, крестик этот спрятал у себя корявенький офицер, а потом обвинял нашего монаха. Было взято еще 11 стихарей. Денег не отнимали, но вламывались в кельи и если находили, то отнимали деньги и другие вещи и потом хвастались этим. У меня самого стащили сапоги и теплую тужурку, у других из братии отнимали валенки, сапоги, белье и много других мелочей. Менялись белые часто. Кормили их не особенно густо, солдаты постоянно жаловались, что голодно. Ограбили они весь наш огород.». «Грабили не только солдаты, но и офицеры, — добавлял архимандрит Владимир. — В настоятельских кельях поместился капитан Александр Федорович Исаев, казанский помещик, высо-
кого роста и он отправил узлы с бельем и разными мелкими вещами. В келье он пробыл только одни сутки, поселились тут же два офицера, тоже грубые, которые пошли всюду в ризницы и мелкие серебряные вещицы совали по карманам. Другие два офицера были наоборот очень религиозные и ругали Исаева и других, говоря, что у нас много грязи в Белой армии». Михаил Трофимов уточнял, что пришедший «полковник невысокого роста. приказал укладывать ценные вещи. Сначала вывезли раку с мощами, а потом через некоторое время увезли и другие вещи. Раку увозили без всяких церемоний, наспех.»10.
27 августа 1919 г. председатель уиспол-кома В. Бурман доложил укому партии, что «белыми во время пребывания в Никандро-вой пустыни совершено много безобразий, в чем и составлен акт». Уком РКП(б) принял решение «использовать акт в целях агитационных, для чего выпустить листовку совместно с политотделом 10-й дивизии»11. Одновременно протокол комиссии был направлен «для помещения в газете «Красный Порхов»12. И 2 сентября 1919 г. уездная газета от имени Порховского укома РКП(б) и уисполкома опубликовала материал «о разгроме Никандровой пустыни», представлявший собой «выжимки» из указанного документа: в нем приводились те самые факты, о которых рассказывалось выше. «Разгром Ни-кандровой пустыни белыми бандами должно врезаться в память верующим, — писала газета. — Теперь весь православный народ может видеть, кто такие белые и чего они хотят. Кто не верит советским газетам, пусть сходит в Никандрову пустынь и поговорит с уцелевшими монахами и окрестными крестьянами. Белые говорят, что они защитят церковь православную от гонений большевиков, восстановят единую Россию. Вместо защиты веры православной они сами издеваются над монашеской братией, сдирают драгоценности с «святых» икон, храмы превращают в казармы и конюшни, на престолах устанавливают пулеметы, из алтарей расстреливают своих «братьев во Христе.».
А далее газета с пафосом продолжала: «Советская власть отделила церковь от государства. Но Советская власть никогда не посягала на оскорбление религиозного
чувства народа. Красная Армия никогда не громила монастырей, не сдирала золото и серебро с икон. На такие безобразия способны только белые банды, которым дороже всего свои собственные интересы. Весь православный народ должен запомнить, что сделали белые в Никандровой пустыни»13.
Как бы в подтверждение этих заверений конкретными делами, ревком в ноябре 1919 г. откликнулся на просьбу Псковского епархиального совета и разрешил перевезти в Никандровую пустынь раку с мощами Ни-кандра, вывезенную Балаховичем в Псков14. При этом, естественно, не вспоминалось о попытке вскрытия этой самой раки порхов-скими властями в июле 1919 г. Но через три года эта «многострадальная» монастырская святыня снова оказалась в центре внимания, и обещания «Красного Порхова», что «Советская власть никогда не громила монастырей, не сдирала золото и серебро с икон», оказались забытыми.
В период кампании по изъятию церковных ценностей, в мае 1922 г. в Порхове получили телеграмму Псковского губиспол-кома «об изъятии серебряной раки из Никан-дровой пустыни». И 24 мая Порховский уком партии постановил:
«Обсудив телеграмму губисполкома об изъятии раки из Никандровой пустыни, бюро укома находит, что произвести изъятие необходимо, а в целях более правильного и тактичного подхода к совершению изъятия, необходимо:
- для вскрытия мощей и производства изъятия избрать комиссию из 3-х товарищей, по возможности втянуть в эту комиссию и игумена Никандровой пустыни;
- комиссии поручается разработать технический план изъятия раки;
- перед днем вскрытия мощей рекомендуется комиссии вызвать игумена в Порхов в Исполнительный комитет, и комиссии надлежит выехать вместе с игуменом в монастырь;
- в целях предохранения от могущих произойти эксцессов со стороны крестьянства, могущего быть спровоцированным со стороны священства и темных элементов, выслать негласно отряд особого назначения;
- тов. Васильеву поручается выяснить путем информации отношение крестьянства
к изъятию раки. Комиссию избрать из 3-х товарищей: Смирнова, Заонегина и Васильева, пригласив технических представителей: от здравоохранения — Семенову, от убюста — Смирнова и Квашнина-Самарина, от общества изучения местного края — Качалова»15.
Но постановление это, скорее всего, выполнено не было: из ряда последующих упоминаний видно, что рака оставалась в монастыре. Однако, судьба Никандровой обители, как и других подобных монастырей, была предрешена. 17 октября 1923 г. уполномоченный секретного отделения Псковского губотдела ОГПУ Никитин составил «Заключительное постановление» о монастыре «Никандрова пустынь». Констатировав, что в монастыре на тот момент насчитывалось 34 монаха (14 чел. в возрасте 37-50 лет, 12 чел. — 50-60 лет, и 8 чел. — 60-75 лет), он основное внимание сосредоточил на фактах «антисоветской деятельности» обители. «С начала восстановления Советской власти, — писал Никитин, — со стороны Никандро-ва монастыря снизошла инициатива организации «трудовых коммун», каковые, как в Никандровом монастыре, так и в остальных местах, явились лишь видимостью, в целях сохранения имущества и штатов монастырских, на самом деле оставаясь по существу прежними, как по духу, так и по форме жизни. Реакционный дух монахов Никандрова монастыря и их враждебность к Советской власти не заключалась в стенах монастыря, а раскинулась широко по Порховскому уезду и даже шире — по Псковской губернии и другим местам Республики. Некоторые из них, как настоятель всех монастырей Псковской губернии архимандрит Владимир, объявил открытую борьбу с Советской властью, не ограничиваясь, при помощи остальных монахов, только беседами контрреволюционного характера с посещающими монастырь лицами всех слоев населения, главным образом темного крестьянства. Он принялся за писание книг чисто погромного контрреволюционного характера. Достаточно привести несколько выдержек из его произведений, чтобы судить о царящем в монастыре настроении и преследующих целях монашествующих.».
Далее Никитин как раз и цитировал книги архимандрита Владимира, который,
по его словам, «со ссылками на различные библейские и апостольские произведения», в этих книжках писал: «Отречение от веры идет не по дням, а по часам, особенно сильно развратилась наша армия, которая подчинена полному влиянию и обольщению жидов и жидовствующей партии, т. е. большевиков, или вернее жидовиков, т. к. всем известно, что во главе нашего правительства теперь стоят почти все жиды да их приспешники жидовики»; «Не меньшие разорения и скорби понесли от солдат крестьяне — зажиточные люди. Сколько разграблено и сожжено имений, сколько народа пущено на произвол судьбы», и далее: «Теперь уже ясно видно, что время воцарения антихриста уже настает, т. к. отступники уже переполнили меру беззаконий своих, убив царя Николая II, как они писали об этом во всех газетах, они, как враги церкви, открыто объявили войну всему духовенству и начали расстреливать не только священников и дьяконов, но даже епископов, настоятелей монастырей и монахов, а сколько они перестреляли офицеров и дворян! Далее они стали налагать на горожан, а потом уже на монастыри, на духовенство и крестьян громадную контрибуцию, а за неплатежи сажать в тюрьмы или даже расстреливать, стали отбирать от них дома и имущество, а у монастырей, крестьян и белого духовенства еще хлеб и скот. В последнее же время в монастырях стали расхищать все, не только провизию и скот, но даже обувь, одежду и разные материалы с целью, как они сами выражаются, изгнать монашествующих из монастырей совершенно. Наконец, они простерли свои руки и на священные предметы церквей и монастырей. А как эти отступники открыто и нагло стали издеваться над всем священным; стали, например, вмешиваться и запрещать крестные ходы и креститься на площадях перед церквами.».
Процитировав подобные «писания» Владимира, Никитин подчеркнул, что «все книжки выдержаны в этом же духе и всецело направлены против завоеваний Октябрьской революции», и что «данная литература распространялась где только возможно, приезжающие из различных мест Республики лица получали экземпляры и увозили, чтобы распространить среди населения. Посещающие
монастырь местные крестьяне получали и переписывали произведения черноризника десятками, тут же они получали и словесные наставления о необходимости ведения борьбы с Советской властью и Коммунистической партией. Несмотря на привлечение в 1921 г. автора произведений к ответственности, контрреволюционная деятельность не прекращается до сего момента».
Далее Никитин писал, что «в связи с обновленческим движением в церкви монахи Никандрова монастыря совместно с реакционерами - попами г. Порхова, создали единый фронт тихоновского толка, проводя активную борьбу с живоцерковниками и вообще с обновленцами, при чем главным пунктом является сочувственное отношение живоцерковников к Советской власти. С этой целью по этому вопросу архимандритом Владимиром написана новая книжка. В данное время Владимир привлекается к ответственности и предается суду Псковского губсуда.». Завершая пространное «заключительное постановление», Никитин добавлял, что «преступная деятельность монахов не ограничивалась лишь изложенным», что он «теперь является местом укрытия лиц, приходящих нелегально из-за рубежа, как это было не так давно», и вновь перешел к обвинениям в адрес архимандрита Владимира: «Враждебность к Советской власти не скрывается. При допросах архимандрит Владимир говорил: «Нахожу Советскую власть терпимой не от Бога данной, а попущением божием в виде наказания», — этим выражается мысль всех монахов, и также он говорил: «Нахожу борьбу с Советской властью, которую веду правильной и разумной», и что на эту тему он говорил со многими. Преступная деятельность монахов не проходит бесследно. В том, что за шесть лет предыдущего существования Советской власти в Порховском уезде отмечалось изобилие бандитов и непримиримость крестьянства с Советской властью, есть значительная заслуга Никандрова монастыря.». Поэтому, заключал Никитин, «дальнейшее существование монастыря является лишь усилением развития контрреволюционной деятельности среди всех слоев населения, которая вместо прекращения с каждым днем ширится, и что агитация монахов служит раздражением и
возмущением темного крестьянства против Советской власти, могущего принять более широкие рамки и нанести существенный вред Республике», а посему предлагал «возбудить перед Псковским губисполкомом ходатайство о немедленном закрытии Никан-дрова монастыря, являющегося в сущности гнездом и рассадником контрреволюции, и выселении оттуда черноризников» 16.
«Заключение» Никитина, утвержденное начальником губотдела ГПУ А. С. Невер-новым, поступило в губисполком, и решение последнего появилось уже 22 октября 1923 г.: орган власти губернии постановил закрыть монастырь, предложив «губсуду в срочном порядке рассмотреть дело по обвинению архимандрита Владимира и др.»17.
Простого закрытия монастыря властям было явно недостаточно: требовалось найти этому «законное» обоснование, дискредитировать монашествующих в глазах общества, еще раз обвинить их в антисоветской деятельности и т. п. Судебный процесс поэтому готовился тщательно и должен был получить большой общественный резонанс. 12 декабря 1923 г. бюро Псковского губкома РКП(б) приняло «совершенно секретное» постановление «О деле Никандрова монастыря»:
«1) Процесс провести в целях лучшей подготовки в первых числах января;
2) Предложить Порховскому укому принять меры к подготовке общественного мнения крестьянских масс для слушания дела в Порхове;
3) Поручить ГПУ все имеющиеся у него материалы передать для использования в качестве материала обвинения;
4) Признать желательным, чтобы к данному делу в суде, а также в деле вскрытия мощей, были привлечены представители церкви;
5) Общественными обвинителями назначить тт. Козырева и Комарова;
6) Председателем суда выдвинуть гр. Нестерова, в качестве заседателей выдвинуть подходящих членов партии из Порховской организации, желательно крестьян»18.
Спустя две недели в губернской газете «Псковский набат» появилась статья редактора порховской уездной газеты Н. Раабе «Мерзость запустения в «святой обители», в
которой он писал, что несмотря на закрытие монастыря монахи по-прежнему проживают в нем, и «распущенность их дошла до невозможности». Специальные «подвижницы», якобы, доставляют им самогон и спирт, за что получают «холст, сапожки и пр. даяния верующих на «святой» монастырь», а «примерные отшельники» после выпивки «во славу божию» отправляются с «носильщи-цами» в постель». Живут-де, монахи, как настоящие, помещики: в кельях монахов и настоятеля мягкая мебель и барская роскошь, некоторые монахи завели себе содержанок в ближайших деревнях и кормили их за счет монастыря. Часть монастырского имущества они пропили, а многое утаили: «При проверке имущественных описей комиссия обнаружила следующее: по описи значится одна серебряная чаша — нашли 5, фелоней числится 74 — нашли 164, а ковры и дорожки в счет не идут. Одно серебряное евангелие весом в 1 пуда совершенно не занесено в опись». Пора, мол, — заключает автор, «открыть глаза верующим на действительную жизнь «духовенства» Никандровой обители»19.
Монахам, правда, сразу после закрытия монастыря пришлось несколько потесниться, т. к. в части помещений был открыт инвалидный дом, но он не успел по-настоящему развернуть своей деятельности, т. к. уже в начале 1924 г. был переведен в Сольцы20. «Открыть же глаза верующим» на «истинное лицо» монахов и обвинить их не только в распущенности, но и «антисоветской» деятельности, призван был судебный «процесс церковников», начавшийся в Пскове 3 февраля 1924 г. и продолжавшийся два дня. Председательствовал на процессе, как и рекомендовал губком РКП(б), Нестеров, общественными обвинителями выступали Козырев и Комаров, привлечены были и свидетели — заведующий инвалидным домом при монастыре и окрестные крестьяне. В качестве экспертов выступали представители духовенства, а главным среди них был прибывший из центра один из идеологов «обновленчества» протопресвитер В. Д. Красницкий.
Из представших перед судом «двух ученых богословов» к Никандровой пустыни имел отношение лишь один: бывший настоятель архимандрит Владимир (Василий Гига-
нов), обвинявшийся в «контрреволюционной деятельности». Ему, как и его «подельнику» — протоиерею Михаилу Лебедеву, инкриминировалось то, что они «и в письменной форме, и в устной с церковной кафедры поносили рабоче-крестьянскую власть. При этом, как и подобает истинным верующим христианам вообще, а служителям Христа в особенности, вся агитация сдабривалась основательно антисемитским (погромно-еврейским) перчиком». Разумеется, фигурировали на суде и факты «распущенности» монахов, изложенные незадолго до этого в газете и подтвержденные теперь «свидетелями».
Когда архимандрита Владимира председатель судебного заседания спросил: «Подсудимый Гиганов, признаете себя виновным?», тот ответил: «Да, только не так меня поняли. Меня, например, называют настоятелем пустыни, но я им был раньше, а не теперь. Поэтому я не могу почитаться виновным в попущении пьянству и разврату в монастыре. Мои писания действительно контрреволюционного характера, но мирного». Настоящих бесспорных доказательств «контрреволюционной» деятельности архимандрита представлено не было, суд пытался отыскать таковые в содержании многочисленных его брошюр, где тот писал «о приходе антихриста», «конце света», «видениях юродивых», «загробных пророчествах» и т. п. Но эксперты во главе с Красницким узрели, что эти высказывания архимандрита «поразительно совпадают с постановлением Карловицкого (белогвардейского) собора». Спрашивали Гиганова и об отношении его к царской власти, и к событиям «Кровавого воскресенья» 1905 г., и к еврейским погромам и еще о многом. И хотя в его ответах звучали однозначные осуждения указанных явлений, а в последнем слове Владимир заявил, что «он не является противником Советской власти и гражданской жизни», приговор был не в его пользу. Он оказался следующим: «Гига-нова по ст. 70 УК подвергнуть заключению на 3 года со строгой изоляцией, но принимая во внимание преклонный возраст, понизить наказание до 6 месяцев с зачетом предварительного заключения с 22 сентября 1923 г.» (Шестимесячный срок к моменту открытия судебного заседания, как можно заметить,
был уже на исходе — Авт.). И как «социально опасный», Гиганов подлежал «высылке из пограничной области» на 3 года.21
«Многие рабочие говорят, что приговор слишком мягкий, — писал через несколько дней «Псковский набат». — Думается, что тов. рабочие недооценивают приговора. Ведь пролетарский суд не мстит, а только карает врагов пролетариата. Власть рабочих и крестьян достаточно сильна и крепка, чтобы считать Гиганова и Лебедева — это охвостье, эти жалкие и ничтожные осколки свергнутого помещичьего царского строя — какой-то угрозой Советской власти. Контрреволюционное беззубое шамканье Гиганова и Лебедева нельзя даже приравнять к укусам блохи. Монархические бредни Гиганова и иже с ним успеха иметь не могут»22. «Наши читатели помнят процесс церковников — Гиганова и Лебедева, — вновь напомнила газета в апреле 1924 г. — Тайны Никандровой пустыни всей своей мерзостью прошли перед пролетарским судом.». Посчитав прозвучавшие на суде «неоспоримые» доказательства этой самой «мерзости» недостаточными, газета решила дополнить их новыми фактами: она привела данные из дореволюционного прошлого о быте одного из сибирских монастырей, где ранее служил епископ Евсевий. Набор их ничем не отличался от тех, что приводились незадолго до суда и на самом судебном заседании о Никандровой пустыни: монахи и в Сибири бражничали, гуляли, скандалили. «Железной метлой революции сметены очаги смрада — монастыри, но витают еще в воздухе микробы монастырские», — заключала газета23.
Вскоре после судебного процесса последовало сообщение, что «в ближайшие дни будет приступлено к реализации имущества закрытых монастырей», в числе которых указывался и Никандровский24. Но прежде власть снова вернулась к вопросу об ущербе, причиненном Никандровой пустыни белыми в 1919 г. Дело в том, что с сентября 1924 г. по февраль 1925 г. в губернии работала специальная комиссия «по установлению ущерба, нанесенного хозяйству губернии иностранной интервенцией и бандами Балаховича»: она собирала доказательства, опрашивала свидетелей, подсчитывала стоимость ущер-
ба и др., фиксируя все это в соответствующих актах и др. 24 августа 1924 г. по ее поручению Порховское УЗУ составило акт «об убытках, причиненных в Никандровом монастыре и совхозах, принадлежавших последнему — «Старое село», «Бор» и «Любовец», национализированных по Декрету СНК от 19 февраля 1918 г.».
Он был построен главным образом на свидетельских показаниях 51-летнего В. А. Андреева, по профессии кузнеца, с 1896 г. проживавшего в монастыре, а в 1918 г. ставшего председателем организованной сельхозартели. В. А. Андреев показал, что «банда Балаховича прибыла в Никандров монастырь, около 80 белогвардейцев, 1 августа 1919 г. и ушла 21 августа в сторону Пскова. Во время трехнедельного пребывания названной банды похищено живого и мертвого инвентаря и имущества: 5 рабочих лошадей — 500 р., 4 овцы — 20 р., 4 свиньи — 130 р., 6 кур — 3 р., 3 выездных экипажа — 1100 р., 2 простых тарантаса — 80 р., 2 рессорных тарантаса — 200 р., 1 линейка — 50 р., рессорная одноконная телега — 35 р., 5 рабочих телег на железном ходу — 200 р., 7 выездных хомутов с принадлежностями 105 р., 5 рабочих хомутов со шлеями — 50 р., сена с 4-х сараев — 130 куб. саж., клеверного сена с 2-х сараев — 120 куб. саж., имущество в столярной и слесарной мастерской, уничтожено 24 семьи пчел., а также одеяла, обувь и др. Кроме того, в церкви сняты ризы с икон серебряные — 11 больших и 3 с запрестольных крестов, около 7 пудов 4 ф. чистого серебра и золота на сумму 2726 р. 40 к. Сожжены постройки в монастыре — сарай, крытый щепой 16х8 — 800 р., в Старом селе — тоже. Всего ущерб на сумму 12395 р. 40 к.»25.
Следовательно, основной акцент при определении нанесенного ущерба был сделан на имущество сельскохозяйственного назначения — и не столько в самом монастыре, сколько в прилегающих селениях, составлявших до революции его собственность. В составленном тогда же списке бывших имений и частных владений и их положении после революции отмечалось: «Никандрова пустынь и приселок Бор Бешковицкой волости, до революции было до 5 тыс. дес. — почти исключительно лесная площадь, бывший
мужской монастырь. Вся лесная площадь отошла в ведение лесничества, а 87,78 дес.
— в пользование Благовещенской коммуны. В состав коммуны входят бывшие монахи и рабочие монастыря. Монастырь упразднен в декабре 1923 г. Бывшие монахи входят в состав коммуны и занимаются хлебопашеством на отведенной площади в 87,78 дес. разных угодий. Имение Любовец — принадлежало быв. Никандрову монастырю, теперь трестированный совхоз. 18.IV.24 г. перешел от Губ-сельтреста в ведение УЗУ»26.
В августе 1924 г. в бывшем монастыре побывал корреспондент «Псковского набата», на месте посмотревший, как и чем живет «монастырская коммуна», как уживаются в ней старое и новое, встречался и беседовал с бывшими монахами, а теперь членами «рабочей артели». Впечатлениями от увиденного он поделился в своих «путевых заметках», опубликованных в двух номерах газеты и озаглавленных «У тихой обители».
«Погожим летним вечером едем по монастырской дороге, — писал он, — 12 верст вымощено мелким булыжником. Годы революции сказались и на этой дороге. Кое-какие ямы, выбоины. Привольно раскинулся лес вокруг бывших монастырских владений. Вдали зеленеют овсяное поле и лен. Приближаемся к «тихой обители». Заходящее солнце бросает последние блики на высящиеся постройки бывшего Никандрова монастыря.
Тихая ли обитель на самом деле? Внешне — да. Вокруг действительно сейчас тихо, мертво. Изредка прошмыгнет баба с кошелем. Обилие ягод собирает охотниц из Пор-хова и ближайших деревень. Мы останавливаемся у крепких монастырских ворот. Вот оно, паразитическое гнездо, где много лет тунеядцы «во славу божию» молились, бражничали, развратничали за счет одураченных народных масс. Вот он, древний Никандров монастырь. К счастью, бывший.
Был Никандров монастырь, а теперь
— рабочая артель. Так, по крайней мере, значится официально. А на самом деле — все по старому: «отец-казначей», «отец-наблюдатель», скрещенные на груди руки, поклоны, скуфейки, клобучки, ряски, вкрадчивые голоса, тихий монашеский лживый блеск глаз.
Только случайный «скинжан» послушника баем постное варево, закусывая прекрасным
нарушает странность «рабочей артели».
Страда. Все в поле на работе, только 3-4 престарелых монаха, казначей, «председатель», хлебопек, кашевар, фельдшер (тоже монах!), да еще кое-кто болтается при монастыре. Пристально вглядываюсь. Ба, знакомые все лица! Свидетели, проходившие на Гига-новском процессе. Вот «председатель» рабочей артели — «отец Варсонофий». Царь и бог рабочей артели, держит всех в ежовых рукавицах, правит артелью по старинке. Говорят, что «отец Варсонофий» — бывший полицейский. На все вопросы бывшие монахи — члены артели, одногласно отвечают: «Председатель. Он хозяин и правит «по-отечески»». В артели более 50 человек, хозяйство большое, выходит, что Василий Андреев (отец Варсонофий) правит бесконтрольно. Очевидно, кому-то нужно заинтересоваться, устраиваются ли общие собрания, каково участие членов артели в разрешении хозяйственных вопросов, как ведется отчетность, куда идет прибыль, имеется ли хоть мимолетное знакомство с Советской Конституцией, Кодексом законов о труде и многим другим.
«Нам деньги теперь нужны», — говорит «председатель» тоном «управляющего» доброго, старого времени.
В артели есть послушники, не больше 20. Есть и молодежь, вступившая в «артель» сравнительно недавно. Что потянуло этот деревенский молодняк в гнездилище паразитов? Пытаюсь наводящими вопросами выяснить. Но за два-три года монастырь наложил свой особый отпечаток и на этих крестьянских парней. Глаза недоверчиво сверкают, исподлобья, вкрадчивая однофактность, скрытность: «Что ж, работаем, сыты, одеты». И больше ни звука!
.Бывшая монастырская гостиница. Это громадный, крепко сложенный двухэтажный дом. Сейчас он пустует. Только один монашек там копошится. Заходим в трапезную. Большая, мрачная комната со своеобразным иконостасом лубочного письма. Три-четыре фигуры в клобуках сиротливо маячат за большими столами — ужинают. Посредине трапезной — возвышение с пюпитром, очевидно, для молитвы. Сидим в келье сравнительно молодого монаха и хле-
ржаным хлебом. Гостеприимный монах извиняющим тоном говорит, что мы попали в «пяток» (пятница), постный день. В «скоромные» дни пища лучше. Стены кельи украшены олеографическими ризами «святителей». На этажерке — рукопись бывшего настоятеля Владимира Гиганова — рассуждения о причинах русско-японской войны. Просматриваю рукопись. Иные тона, иные мысли, чем те, которые мы слышали на суде. Времена были иные. В общем, кельи сохранили свой монастырский облик во всей своей неприкосновенности. Генералы, архиереи, разные «угодники» украшают стены. И надписи на дверях все толкуют о «божественности».
Верстах в двух от монастыря находится «целебный источник»... Расспрашиваю о следах снарядов на часовой башне. «Здесь были белые в 1919-м, — поясняет «председатель», и прибавляет, что «сам Балахович посетил настоятеля Гиганова». Но, — продолжает терпеливо «председатель», — он пробыл в келье настоятеля всего только 10 минут. «Что же, Гиганов благословил Балаховича на ратный подвиг?». В ответ — искорки-вспышки в глазах и многозначительное молчание.
Не монастырь, рабочая артель! Так
ли?»27.
Вот так и функционировал бывший монастырь, теперь уже в качестве «монастырской рабочей артели», что в 1920-е гг. было распространено в стране достаточно широко. Такое положение дел было отнюдь «не по нутру» Псковскому губотделу ОГПУ, который еще в 1923 г. обращал внимание губ-кома РКП(б) на то, что «благодаря внешней перемены личины, т. е. преобразования монастырей в совхозы и коммуны, это является только внешним, на самом деле внутренний распорядок монастырей остается прежним, и наружно подчиняясь распоряжениям Сов-власти живущие в монастырях не прекращают сноситься со своим «божественным» и духовным начальством, т. е. епархиальным управлением и епископом». «Важнее всего то, — продолжает в своей докладной записке начальник губотдела А. С. Невернов, — что, оставаясь сгруппированными, черноризники не прекращают враждебную Соввласти деятельность, распространяя слухи об антихри-
сте, жидовствующем правительстве, скором конце мира и т. д., тем более, что агитация вливается в массу темного слоя населения, каковым является крестьянство, т. к. монастыри находятся в самой гуще деревень темных уголков Псковской губернии. Само зарождение мысли о реорганизации монастырей в сельскохозяйственные коммуны с тем же составом исходит от Епархиального управления. В данное время, с введением НЭПа черноризники, как бы чувствуя под ногами почву крепче, заходят далеко, стараясь расширить круг своих земель путем выселения крестьян.». В заключение начальник губотдела ОГПУ предлагал «в срочном порядке поставить вопрос о ликвидации монастырских сельскохозяйственных коммун и выселении оттуда засевших черноризников и создании действительных коммун из беднейшего крестьянского населения, к чему монастыри вполне приспособлены»28.
Советская власть, однако, в условиях НЭПа мирилась с существованием подобных «коммун», что отнюдь не свидетельствовало о сохранении обителей в прежнем их качестве. В первую очередь это касалось всего, связанного с богослужениями, а также с судьбой бывших монастырских построек и имущества. Последние, как и земля, теперь не являлись собственностью монастырей; после проведенной национализации они находились только в их пользовании, а распоряжались землей, имуществом и строениями по своему усмотрению государственные органы. В результате многие строения монастыря стали передаваться другим учреждениям, сноситься и перевозиться на новые места, что приводило к изменению сложившегося веками целостного монастырского ансамбля.
В дореволюционное время Никандро-ву монастырю принадлежало пять храмов: три — непосредственно на его территории, еще один — на монастырском кладбище, и пятый — в селе Любовец, расположенном от обители в шести верстах. После революции они стали постепенно закрываться, а попытки населения сохранить отдельные из них не увенчались успехом. В марте 1924 г., например, Псковский губисполком отклонил ходатайство граждан Александровской волости Порховского уезда «об открытии приходской
церкви в храме закрытого постановлением губисполкома Никандрова монастыря»29. В сентябре того же 1924 г. Порховский уиспол-ком расмотрел ходатайство губздравотдела о передаче ему «в безвозмездное пользование для курорта «Хилово» одноэтажного дома гостиницы бывшего Никандрова монастыря». «Принимая во внимание, что УЗУ входило с представлением в Президиум уиспол-кома о разрешении ему продажи дома ... за 300 руб., каковая Президиумом и была удовлетворена», уисполком решил придерживаться прежнего решения: здание гостиницы курорту продать. Вскоре заведующий курортом И. И. Проходцев получил предписание внести означенную сумму в уфинотдел, а до этого от разборки здания и перевоза на территорию курорта ему было приказано воздержаться. Псковский губисполком, однако 18 октября 1924 г. стал на сторону губздра-вотдела и повел речь «о бесплатной передаче дома бывшего Никандрова монастыря для курорта Хилово», что и подтвердил своим постановлением. Почти одновременно губз-дравотдел решил заполучить для того же курорта «Хилово» и бывшую монастырскую больницу, но здесь губисполком заявил, что «вопрос о передаче бывшей Никандровской монастырской больницы он не будет обсуждать до тех пор, пока не будут представлены точные данные о причинах отказа Порхов-ского уисполкома от безвозмездной передачи больницы и его условиях»30.
В конце 1925 г. поступило ходатайство Порховского уисполкома «о разрешении использовать бывшую домовую церковь в бывшем Никандровом монастыре для нужд ШКМ», на что последовало решение губи-сполкома: «Принимая во внимание, что как Никандров монастырь, так и бывшая домовая церковь в нем закрыта, и использование ее на удовлетворении религиозных потребностей населения отразиться не может, ходатайство уисполкома удовлетворить и использование церкви для нужд ШКМ разрешить»31. Но ШКМ здесь надолго не прижилась: уже 13 марта 1926 г. на заседании Порховского уисполкома обсуждался вопрос «о переводе ШКМ из бывшего Никандрова монастыря в агропункт «Нестрино», но уисполком «временно оставил его открытым в целях изуче-
ния». 2 апреля он вернулся к рассмотрению вопроса, решив на этот раз перевести ШКМ из монастыря не в намеченный ранее агропункт, а в бывшее имение «Быстрецово». Но в конечном итоге ШКМ была переведена из Никан-дровой пустыни в бывшее имение «Каменка», что по признанию властей «дало возможность школе лучше расположиться и расширить свою общественно-полезную работу»32. В январе 1927 г. Порховское УЗУ вошло с ходатайством в уисполком о «продаже деревянной церкви, что на кладбище в б. Никандровом монастыре». Земуправление исходило при этом из следующих соображений: «этой церковью, давно закрытой, никто не пользуется..., из церкви все внутреннее оборудование разобрано, остался только остов церкви, обшитый с внутренней и внешней стороны тесом, под железной крышей, которые требуют ремонта и окраски. Церковь, если ее оставить стоять и дальше в таком виде, то она будет еще больше разрушаться и терять в стоимости.». Порховский уисполком, конечно же, продажу этой церкви разрешил (в феврале 1927 г. его решение утвердил губисполком). В бывшем подворье монастыря в Порхове разместилась школа имени Ленина, где обучалось до 300 детей. Но как подчеркивала газета, помещение это оказалось «совершенно не приспособлено для школы»33.
Закрывались, сносились, перемещались или получали новое назначение не только постройки, но и распределялось остававшееся в монастыре имущество. В начале 1926 г. административный отдел губисполкома сформировал «комиссию по разработке вопроса о реализации имущества бывшего, ныне закрытого Никандрова монастыря», включив в ее состав представителей различных учреждений. Предложение о направлении своего представителя получил, например, Псковский губмузей34, что оказалось очень кстати: среди «имущества» были вещи, представлявшие историческую ценность. 19 февраля 1926 г. инспектор Псковского губархбюро А. А. Скобелев обратился в Порховский уи-сполком с просьбой о передаче «библиотеки и остатков архива Никандрова монастыря», изъятых в обители уездной милицией и хранящихся в помещении, где книги и документы подвергались порче и частично расхища-
лись. 3 марта того же года начальник уездной милиции А. Зимин передал по акту все эти ценности уездному архивариусу Е. В. Васильевой (правда, без каталога и инвентарной книги): всего 790 экз., в том числе 9 евангелий, 44 богослужебных книги, и еще 737 книг «разного содержания»35.
Не «забывали» бывший монастырь и журналисты. В августе 1927 г., например, его посетила большая группа экскурсантов, о впечатлениях которых подробно писал корреспондент «Псковского набата» в статье «По Никандровой пустыни»: «Августовский вечер качает корявые березы, окаймляющие 10-верстный вымощенный тракт. 12 подвод медленно движутся по ненаезженной дороге среди никандровских лесов. 80 человек экскурсантов, больных и рабочих курорта «Хи-лово», вяло покачиваясь в «тарантасах», направляются в «свято-благовещенскую» для ознакомления с достопримечательностями местного края. Бренчат балалайки, эхом проносятся песни по лесу.
В 20 верстах от Порхова и в 10 верстах от курорта «Хилово», на берегу узкой Демян-ки расположен городок — монастырь XV в. Сюда в свое время текли колонны паломников «пользы ради» помолиться и полечиться. А теперь сюда ежедневно устремляются десятки экскурсий, о чем свидетельствуют записи на стенах и беседках.
Заходим в бывшую «обитель тунеядства». Монотонно бьют 12-ти сорока-пудовые часы с 24 пудовыми гирями. Вот бывшие кельи. В одной из них огромная картина с ликом «преподобного», кем-то брошенная в угол, груды обоев и отвалившейся штукатурки. Большой зал. В углу на дверях — «бюро ячейки». На стене чьей-то рукой красками написано «Ильич», и тут же лозунг «Мы выполним твои заветы». Ободранный престол, разбитая люстра. Запах ладана еще витает в воздухе. Полная кладовая «преподобных». Кто-то (вероятно, в годы гражданской войны) избрал мишенью одного из «святителей» на церковной стене, испортив десяток-другой патронов.
Историка с нами нет. Воспользовались старичком, местным жителем — крестьянином. «Вранье все, — говорит дед, — ничего святого тут не было — одни только косточки
какого-то животного. (Речь, видимо, шла о содержании раки Никандра — Авт.). Вот золото да серебро жаль, увез Балахович. И сейчас еще здесь живут два монаха — один огородником значится, другой сапожником стал. А давно бы их, — добавляет дед, — надо убрать — воруют. А вот часы эти. Построены они на деньги Никандровы, много у него было денег, а в жизни он очень любил языком болтать, и когда помер, то решила «братия» ему на эти деньги часы сделать: все, мол, вспомним болтуна, когда забьют часы.
Осматриваем источники, их здесь три. Особенно интересуются источником, что в двух верстах отсюда. Чистая и холодная вода (до 6о), тут же две «ванны» — настоящий курорт.».
Закончив с реверансами в адрес бывшего монастыря, корреспондент переходит к рассказу о том, как «на развалинах гнезда пауков строится новая жизнь, создается здоровая общественность». «Здесь крестьянский коллектив теперь живет, — пишет он, — единая в 26 человек семья. Имеют 15 коров, 7 лошадей, общая запашка, общий стол. Беседую со стариком, членом коллектива. Он говорит: «Хотя мы и недавно еще образовали коллектив, но уже окрепли. Есть коллективная прачечная, баня, столярная. Живем дружно. Плохо дело обстоит с доставкой газет — далеко город. Есть у нас хорошие сады, яблонь до 200. Раньше, — продолжает дед, — все пожгли, поломали яблони, попортили. Мужики печки сломали, кирпич увезли, стекла. Не было хозяина путного — вот что! Да и теперь я не понимаю, как и кто будет использовать добро. Здесь много торфа, хотя бы торфоразработки пустили.».
«И действительно, — заканчивает корреспондент, — гибнут постройки, разломаны крыши деревянных построек, гниет все, заболотилось. Чьей-то безжалостной рукой сорвано железо с давно некрашеных крыш и тем самым обречены на гибель деревянные здания. Стекла в окнах монастыря для малышей служат мишенью.»36.
Запустение монастыря и наступление на него власти, таким образом, шло постепенно, а во второй половине 1920-х гг. она посчитала невозможным дальнейшее существование еще сохранившихся «мона-
стырских коммун и артелей». Пришел черед окончательной ликвидации и Никандро-вой обители, как и монастырской «артели». 23 марта 1928 г. Порховский райисполком рассмотрел вопрос «об использовании построек в бывшем монастыре Никандровой пустыни», приняв следующее постановление: «Имея в виду, что строения бывшего монастыря не используются, несмотря на свою ценность, и то, что райисполком для своих нужд использовать их не может, возбудить вопрос перед Президиумом окрисполкома об использовании строений монастыря под какое-либо учреждение окружного или областного значения, т. к. дальнейшее их пусто-вание грозит разрушением. Считать целесообразным разборку здания церкви, и материал употребить на ремонт других строений, или в крайнем случае произвести продажу этого материала (на слом)»37.
В это время произошел еще один, непредвиденный для властей инцидент. 26 октября 1928 г. газета «Псковский набат» поместила заметку «Единоборство коммуны с монахами», в которой писала, что в бывшем имении Любовец, принадлежавшем когда-то Никандрову монастырю, по-прежнему действует церковь, «мирно сосуществующая» с местной коммуной. Псковский окрисполком среагировал немедленно: уже на следующий день, 27 октября он решил «для выяснения обстоятельств открытия в бывшем имении Любовец церкви» командировать туда члена ВЦИК Ухарского и начальника окружного административного отдела Зимина38.
2 ноября 1928 г. они представили в окрисполком докладную записку, заявив, что «при проверке указанное в заметке подтвердилось полностью». «Любовец — коммуна имени Калинина, — докладывали они, — находится в 7 верстах от бывшего Никандрова монастыря, и принадлежало Любовец ранее монастырю, за счет коего была построена церковь и служба происходила по праздничным дням. С закрытием монастыря в 1923 г. бывшим отделом управления Порховского уисполкома был оформлен договор, который и до настоящего времени возобновляется. В данное время священником церкви является бывший казначей монастыря Даниил Спиридонов — с темным прошлым, терроризиро-
вавший окружающее население, но несмотря на это пользующийся большой популярностью среди верующих, особенно женщин, не только среди ближайших деревень этого прихода, но и отдаленных. На эту церковь верующие смотрят как на монастырь. Приход составляет 12 деревень, около 3 тыс. чел. с малолетними. Крестный ход 7 октября проходил с разрешения Порховского районного административного отдела без согласования с райисполкомом, о чем последний не знал, в то время как происходящая 7 октября сельскохозяйственная выставка могла служить мотивом для отказа. В окружающих бывший монастырь деревнях живут бывшие монахи, которые ведут религиозную пропаганду, конечно, не открыто, что монастырь скоро откроется, а коммуна пропадет.
Под видом проверки выполнения договора нами была осмотрена церковь и ничего, кроме числящегося в описи, не обнаружено. В разговоре со священником на вопрос, как относятся коммуна и местный сельсовет к церкви, был ответ, что отношения самые наилучшие, и что даже председателем коммуны Цветковым было внесено на одном из пленумов сельсовета предложение об установлении престольных праздников в мае, июне и октябре месяцах, что и было одобрено остальными.
В самом Любовце находятся коммуна, сельсовет, школа и церковь, ближайшая деревня — две версты. Члены коммуны все беспартийные, за исключением одного кандидата партии. Секретарь сельсовета некая Тру-сова все свободное время проводит у попа. Учительница Успенская, недавно переведенная, пока еще никакого участия в общественной работе не принимает. Члены коммуны в большинстве все религиозные, и несмотря на то, что хозяйство поставлено хорошо, они всем объясняли, убеждали, что без бога жить нельзя. Культурно-просветительная работа не ведется, избы-читальни нет, несмотря на то, что окружающие крестьяне живут бедно, для попа и церковного сторожа выстроены ими отдельные избы. Находящейся в бывшем Ни-кандровом монастыре коммуне «Новый мир» поп Спиридонов предложил в письменной форме внести самообложение в пользу церкви за три года прошедших, иначе он не будет
совершать обряды, о чем нам говорили сами члены коммуны, но удостовериться в подлинности прошения нам не удалось, т. к. ведущий делопроизводство коммуны отсутствовал.
Сам бывший монастырь запустел, находится без надлежащего наблюдения и был обнаружен полуоткрытый со свободным доступом в середину, хотя ценности и изъяты, за исключением икон и оставленных «мощей». Мне, как бывшему в комиссии по изъятию церковных ценностей монастыря, хорошо известно, что в церкви помимо раки оставались отдельные части мощей и особо ценная для верующих икона, каковых при настоящем осмотре не оказалось. Находящиеся на колокольне часы с колокольным боем, представляющие из себя ценность, испорчены (они хотя и идут, но стрелки часа не указывают). В кельях бывшего монастыря живут до настоящего времени монастырская прачка, около 60 лет, и монах Илларион (мирское имя Илья Григорьев) и его жена Анна Васильева, которая занимается сапожничеством и живет в отдельной келье. Во время прихода к Григорьеву у него находилась девочка лет 15 из д. Дуброво. На наш вопрос, зачем она здесь, Григорьев ответил за нее, что она принесла чинить сапоги.
Указанное нами свидетельствует о связи монахов с монастырем и Любовецкой церковью, а также и окружающим населением. Из слов жителей коммуны «Новый мир» видно, что и отдельные граждане приходят к монастырю «помолиться», хотя члены этой коммуны более апатичны к религии, чем члены коммуны имени Калинина. Докладывая о вышеизложенном, наше мнение таково, что 1) следует немедленно окончательно ликвидировать монастырь путем изъятия остающихся икон и реализации здания церкви; 2) выселить находящегося в монастыре монаха и его сожительниц; 3) укрепить состав Любовецкого сельсовета; 4) обратить внимание на культурно-просветительную работу среди членов коммуны и окружающего населения, главным образом антирелигиозную пропаганду, для подготовки к закрытию церкви, используя таковую под культпросветочаг, как для коммуны, так и сельсовета, имея в виду, главным образом, недостаток подходящего помещения»39.
Все указанное явилось «дополнитель-
ной каплей» для завершения уже запущенного процесса окончательной ликвидации бывшей обители. 9 ноября 1928 г. Псковский окрисполком принял предложение Порхов-ского райисполкома, остановившись на варианте не приспособления бывшего монастыря, а полного его разрушения. Постановление его оказалось следующим: «Произвести окончательную ликвидацию монастыря, для чего поручить административному отделу изъять у него все имущество, относящееся к религиозному культу (иконы, подсвечники и т. д.). Поручить Порховскому райисполкому приступить к переговорам о возможной реализации церковного здания, а также принять меры к выселению оставшихся монахов»40.
За этим последовало новое постановление Порховского райисполкома «О бывшем монастыре Никандрова пустынь» от 24 декабря 1928 г.:
«1. Поручить РайЗО реализовать здание церкви в бывшем монастыре Никандрова пустынь на снос, договорившись в этом вопросе с ЛСПО.
2. Поручить районному административному отделу совместно с районным техником иконы и другое церковное имущество убрать из помещения церкви, причем годное имущество как материал, использовать. Сельхозартели за работу по уборке этого имущества выделить железные решетки.
Иконы, написанные на стенах, замазать или соскоблить. Раку уничтожить. Шкафы передать сельскохозяйственной коммуне имени Калинина, сельхозартели «Свобода» и школам.
3. Для реализации имущества создать комиссию.
4. Поставить в известность окриспол-ком о наличии в сем монастыре башенных часов на предмет использования их окри-сполкомом в виду отсутствия в гор. Порхове соответствующей башни.
5. Колокола продать в лом»41.
А еще через короткое время, в январе 1929 г. Порховский райисполком решил внести некоторые уточнения в предыдущее постановление: «Церковь снести. Раку (пустую) уничтожить. Годное имущество использовать для нужд сельхозартелей. Шкафы передать школам. Башенные часы (весом
около 40 пудов) передать в распоряжение окрисполкома. Колокола продать в лом»42. Об этом решении сообщил 12 января 1929 г. «Псковский набат», а 29 января того же года Порховский райисполком просил окружное земельное управление передать «сгоревший корпус в Никандровом монастыре коммуне «Завет Ильича»43. «В связи с заметкой в газете «Псковский набат» от 12.1. с. г. о закрытии бывшего Никандрова монастыря, окрфинотдел имеет возражения по существу исправленного постановления райисполкома о передаче находящегося в монастыре имущества», — писал заведующий Псковским окрфинотделом, разъясняя: «На основании Декрета СНК РСФСР об утверждении положения о госфондах, имущество закрытых церквей и монастырей подлежит зачислению в госфонд республиканского значения и реализуется в установленном порядке. Изъятие годной части имущества в безвозмездное пользование местных Советов допускается в исключительных случаях и не иначе, как с разрешения Особой части НКФ. Окрфинот-дел предлагает райфо срочно описать монастырское имущество, забронировать в госфонд по имеющемуся в райфо специальному акту и принять необходимые меры к сохранению такового впредь до дальнейшего указания о порядке и способах реализации.»44.
11 февраля 1929 г. окружной административный отдел сообщил в окрисполком, что «во исполнение постановления Президиума окрисполкома от 9.Х.28, 23.1.29 комиссией в составе заведующего райфо, начальника районного адмотдела и зав. музеем Порховского района имущество бывшего Ни-кандрова монастыря, не имеющее ценности, уничтожено, часть передана рабочим артелям, имеющее ценность передано в госфонд; имущество, имеющее музейную ценность, оставлено для антирелигиозной пропаган-ды»45. Спустя два месяца газета «Псковский набат» сообщила: «Бывший Никандровский монастырь Порховского района предназначен на снос. В Псков доставлены на днях снятые с монастырской колокольни башенные часы с колоколами, играющими «Коль славен». Часы в 1909 г. обошлись монастырю в 12 тыс. руб. Какое применение даст часам окрисполком, еще неизвестно. Устройство
часов позволяет религиозную музыку заменить «Интернационалом». Часы могли бы служить для Пскова ценным украшением»46. Еще через три месяца, в начале июля 1929 г. последовало новое сообщение: «Закрыт и разобран приют пауков — Никандровская обитель. Псковский губисполком закрыл в 1923 г. монастырь и он стоял закрытым до 1929 г. В исторические дни 22-23 января 1929 г. по постановлению Порховского райисполкома имущество закрытого монастыря ликвидировано. Пришлось коснуться «нечистыми руками» святой раки Никандра. Комиссия в присутствии членов артели «Новый мир» вскрыла раку и нашла вату, бархат, осколки бутылок и пр. Все басни о нетленных мощах дымом разлетелись под сводами темной церкви. Теперь содержимое мощей и изгрызенный гроб попали в городской музей. Сейчас в строениях бывших «палат настоятеля и братии» проживает беднота соседних с монастырем деревень, объединившихся в сельхозартель «Новый мир»47.
Что же касается башенных часов, то корреспондент по поводу их писал: «Какие-то благодетели прислали из Москвы в дар монастырю оригинальные часы. Весят они 500 пудов, установлены на башне, украшенной «ликами святых», увенчанной крестом. Часы эти бьют каждые четверть часа, вызванивая нудные церковно-заунывные ноты. С высокой башни звон этот раздается далеко окрест. По мысли «жертвователей часов, они должны были, очевидно, не только повысить «благолепие» монастыря, но и приковать внимание верующих, оглушать темную массу своим чудодейственным боем и притянуть возможно больше молящихся. Монастырь, как юридическая единица, закрыт. Каленым железом нужно выжечь остатки очагов контрреволюции. Следует подумать о том, как бы перевезти эти часы из «тихой обители» в рабочий центр губернии. И, поставив часы на новом месте, заменить гнусаво-церковные ноты часового боя бодряще-призывным рабочим гимном».
Писалось это еще в 1924 г., т. е. вскоре после закрытия монастыря, но тогда приведенные, казалось бы, убедительные аргументы, во внимание не приняли. И продолжали часы отсчитывать время в уже упраздненном монастыре еще почти пять лет. Лишь 27 апре-
ля 1929 г. окрисполком своим решением нашел для них новое место. «Вывезенные из бывшего Никандрова монастыря башенные часы будут установлены на Доме Советов с Октябрьской улицы» — сообщил «Псковский набат», а через пять дней последовало еще одно сообщение: «Смета расходов по перевозке башенных часов из Никандровой пустыни и установке их на Доме Советов утверждена. Работа по устройству начнется после майских праздников». Примечателен еще один документ, датированный 17 июня 1929 г. В тот день секретарь окрисполкома В. П. Ле-цис направил начальнику станции Псков записку следующего содержания: «Просьба выдать сотруднику Дома Советов Николаеву хранящийся на станции колокол от башенных часов». На крыше здания Дома Советов, на месте вышки бывшего оптического телеграфа была сооружена специальная башня, где в августе 1930 г. артелью «Труд» и были установлены часы-куранты, вывезенные из Никандровой пустыни48.
На месте же бывшего монастыря после разборки на кирпич церкви и других монастырских построек остались лишь руи-нированные остатки, еще долго служившие напоминанием о некогда богатой обители. Довершено было разрушение в годы Великой Отечественной войны. Окрестное население, да и не только оно не забыло, однако, о месте расположения пустыни. Даже спустя годы оно почиталось в качестве одного из «святых мест» края и являлось местом паломничества. В период же очередного витка гонений на церковь, 28 ноября 1958 г. ЦК КПСС принял Постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам». Менее чем через месяц, 22 декабря аналогичное постановление было принято Псковским обкомом партии, в котором в качестве «святых мест» области назывались Псково-Печерский монастырь, Бывший Крыпецкий монастырь в Псковском районе, «Трутневские пещеры» в Гдовском районе и бывший Никандров монастырь в Порховском районе, куда и совершались паломничества. «Организаторами паломничества выступают разного рода кликуши, юродствующие и другие сомнительные лица», — отмечалось в постановлении, обязывающем городские и
районные комитета КПСС «путем проведения широкой массово-политической работы и путем атеистической пропаганды среди трудящихся, на основе методов убеждения добиться прекращения паломничества и закрытия так называемых «святых мест»». При этом особо подчеркивалось, что «работа по прекращению паломничества и закрытия так называемых «святых мест» должна проводиться с одобрения местного населения», но учитывая, что «деятельность церковников и их актива в организации паломничества нередко выходит за рамки, установленные советским законодательством», райисполкомы обязывались «усилить борьбу против этих незаконных действий»49.
Уполномоченный Совета по делам Русской Православной церкви при Совете Министров СССР по Псковской области А. И. Лузин в отчете за 1958 г. особо подчеркнул, что одним из мест «сборища» верующих является бывший Никандровский монастырь. «От монастыря ничего не сохранилось, — продолжает он, — находится вдали от населенных пунктов, в лесу. Верующими построена небольшая часовенка. Основным днем скопления верующих является 7 октября. Иногда принимает участие в богослужениях и духовенство ближайших деревень. До 1956 г. принимал участие иеромонах Геннадий Собственников, выходец из Никандровского монастыря. По договоренности с епископом он отстранен и уволен за штат. В 1958 г. принимал участие иеромонах Досифей Пашин-ский, церковь которого находится за 60 км от монастыря. Для продажи свечей приехал и староста Подоклинской церкви. Между ними произошел скандал из-за того, кто должен продавать свечи.». После этого А. И. Лузин вызвал настоятеля Подоклинской церкви Воронина, предупредил его о недопустимости подобных явлений и пригрозил, что в случае повторения приход будет снят с регистра-ции50. А в таком же отчете за следующий, 1959 г. А. И. Лузин с удовлетворением констатировал, что «в результате принятых мер посещаемость «святых мест» резко снизилась: «В бывшем Никандровском монастыре в прошлые годы собиралось до 300 человек. В этом году 7 октября я был в этом месте и насчитал верующих 41 чел., все они из близ-
лежащих деревень»51. «В 1960 г. совместно с партийно-советскими органами в Порхов-ском районе была проведена большая работа по прекращению паломничества в Бывший Никандровский монастырь, где расположены три источника, почитаемые местным населением за «целебные», — в очередной раз отмечал А. И. Лузин. Он же не забыл упомянуть, что священник Петров из деревни Подокли-нье снова намеревался организовать там продажу свеч, но был заблаговременно приглашен к уполномоченному для разъяснения «о неправильном поведении»; в результате задуманное мероприятие не состоялось52.
«В 1960-1961 гг. проведена некоторая работа по прекращению паломничества к этим местам, они были взяты под контроль, — отмечалось на областном совещании по вопросам атеистического воспитания 27 декабря 1963 г., — но за последнее время этот контроль ослаблен, и как следствие этого, кликуши и разные сомнительные элементы делают попытки возобновить паломничества и привлечь снова больше народа к посещению этих мест»53. Таким образом, несмотря на все предпринимаемые усилия, полностью прекратить посещения «святых мест», в том числе Никандровой пустыни, не удалось, поэтому в начале 1960-х гг. предпринимались новые попытки. Однажды в начале 1964 г. по псковскому радио была организована передача «Очевидцы о Никандровой пустыни», автор которой, в частности, «сообщал о паломничестве к развалинам бывшей Никандровой пустыни». «Среди фанатиков, людей отсталых и невежественных, — говорил он, — до сих пор ходят нелепые слухи о «таинствах», совершающихся в здешних местах, о необыкновенных свойствах «святых источников». Странно, что в наши дни встречаются люди, которые приходят поклониться развалинам бывшего притона. Они орошают себя водой источников и тут же пьют эту воду. В Никандровой пустыни еще не совершалось ни одного чуда. Зато после таких купаний у местных врачей всегда прибавляется число пациентов»54.
В начале XXI в. началось возрождение некогда разрушенной Никандрой пустыни, и сегодня эти места вновь стали не только одним из центров монастырской жизни области, но важнейших объектов паломничества.
Примечания
Коломыцева Н. В. Из истории Никандровой пустыни // Краеведческие чтения Порхов-Холомки: Тезисы докладов научной конференции, посвященной 80-летию Порховского музея (г. Порхов, июнь 1999 г.). Псков, 2001. С. 36-41; Она же: Никандрова пустынь в начале ХХ века // Краеведческие чтения: Порхов. Материалы научной конференции 28-30 сентября 2007 г. Псков, 2008. С. 42-48; Она же: Никандрова пустынь в конце XVIII — начале XIX веков // Краеведческие чтения: Порхов. Материалы Х научной конференции 19-21 сентября 2008 г. Псков, 2009. С. 43-55. Крылов А. Е. История Никандровой пустыни //Порховский вестник. 2006. 11, 18 и 25 октября, 1, 8, 15, 22 и 29 ноября.
Никандрова пустынь. Псков, 2002; Никандрова пустынь. Псков, 2006, и др.; Крылов А. Е. Край
между Псковом и Новгородом. Псков, 2013.
ГАПО. ф. Р-590. оп. 1. д. 140. л. 62.
Моя газета. 1918. 9 и 18 октября.
ГАНИПО. Ф. 128. оп. 1. д. 5. л. 37.
ГАНИПО. Ф. 128. оп.1. д. 31. л. 157, 159.
Псковский набат. 1929. 6 июля.
ГАНИПО. Ф. 128. оп. 1. д. 13. л. 192-193.
ГАНИПО. Ф. 128. оп. 1. д. 58. л. 64-64 об. Н. В. Коломыцева, однако, выражает сомнение в достоверности сведений, зафиксированных в протоколе и подтвержденных служащими монастыря, восклицая: «Каких только нет обвинений в адрес Балаховича! И без конца о золоте и серебре, увезенном белыми. Они даже «совали по карманам разные серебряные вещи» — это уж больше смахивает на грабеж ювелирной лавки или богатого дома.» (Коломыцева Н. В. Из истории Никандровой пустыни // Краеведческие чтения Порхов-Холомки: Тезисы докладов научной конференции, посвященной 80-летию Порховского музея (г. Порхов, июнь 1999 г.). С. 38). Но, во-первых, как можно было заметить, грабили и увозили белые не только золото и серебро, но и другие предметы монастырского имущества. И подтверждали это не только представители власти, проводившие обследование, но и монастырской братии (показания нескольких монахов и послушников, несмотря на некоторые разночтения, совпадают: несколько человек не могли одинаково врать!). К тому же, в составе комиссии находился К. Н. Качалов — признанный не только в Псковской губернии, но и в Петрограде эксперт по оценке памятников старины. Во-вторых, персонально имя Балаховича в протоколе комиссии почти не упоминается, а грабеж относится исключительно на счет его «молодцов». Отряд Балаховича, именовавшийся «партизанским», не представлял собой регулярного формирования Белой армии со строгой военной дисциплиной, а скорее напоминал собой бандформирование, в котором дисциплина явно «хромала», и грабежи с его стороны не являлись редкостью. Доказательством этому являются многочисленные факты грабежей и вымогательства и на других захваченных Балаховичем территориях, в том числе в Пскове (и в церквах тоже!). Этого не скрывали сами лидеры белых. Не случайно, например, А. И. Деникин назвал деяния Балаховича «черной страницей белого движения». Непонятно только, зачем в таком случае Балаховичу понадобилось организовать если не грабеж, то «плановую эвакуацию» ценностей и имущества из Никандровой пустыни?! Вряд ли им руководили только благородные мотивы спасения монастырского имущества от разграбления красными. Не исключено, что монашествующие, опасаясь разграбления ценностей и имущества со стороны красных, сами приняли сторону Балаховича и упросили его организовать вывоз. Что касается замечания Н. В. Коломыцевой и А. Е. Крылова относительно быстроты составления акта комиссией, то можно заметить следующее: в составе комиссии было пять человек, и им вполне хватило одного дня, чтобы опросить монашествующих и записать их показания. ГАНИПО. Ф. 128. оп. 1. д. 5. л. 50. ГАНИПО. Ф. 128. оп. 1. д. 31. л. 189. Красный Порхов. 1919. 2 сентября. Псковский набат. 1919. 25 ноября.
ГАНИПО. Ф. 128. оп. 1. д. 83. л. 24. А. Е. Крылов, ссылаясь на воспоминания «старейшего порховского журналиста» Е. В. Евстигнеева, которым, по его мнению, «нет оснований не доверять», пишет, что «авторитетная комиссия» в 1920 г. «вскрыла раку святого Никандра и обнаружила в ней истлевшую материю рясы, скуфью, четки, вату, куски ладана.» и др. (Крылов А. Е. Край между Псковом и Новгородом. С. 249). Но, как выясняется из телеграммы губисполкома, память «авторитетного краеведа» Евстигнеева подвела: даже не в 1920-м, а в 1922 г. и рака Никандра, и мощи его все еще оставались в
2
4
6
7
8
9
LU
11
12
13
14
монастыре, а вскрытие раки лишь в очередной раз задумывалось. Описанное журналистом, а вслед за ним А. Е. Крыловым, вскрытие производилось, видимо, в более позднее время (не исключено, что это было в 1929 г., т. е. при сносе монастырских построек: уж слишком похожее описание момента содержится в корреспонденции «Псковского набата» за 6 июля 1929 г. — см. сноску 47). ГАПО. Ф. Р-590. оп. 2. д. 59. л. 24-25.
ГАПО. Ф. Р-590. оп. 1. д. 977. л. 167. А. Е. Крылов, отмечая, что «осенью 1923 г. Свято-Благовещенская пустынь была закрыта», указывает, что «на ее основательной экономической базе порховские власти организовали сельскохозяйственную коммуну.» (Крылов А. Е. Край между Псковом и Новгородом. С. 271). В данном случае допущена очередная неточность: «сельхозартель» или «коммуна» (в различных источниках статус коллективного хозяйства указывается по-разному, что сути дела не меняет), как можно было заметить из цитируемых выше документов, была организована не после закрытия монастыря, а гораздо раньше, — еще в период существования обители в качестве действующей. Членами ее являлись и некоторые монахи монастыря, и не обязательно «самые старые и немощные», которые остались «доживать свой век среди коммунаров». Что касается утверждения А. Е. Крылова о том, что «часть монахов ушла в другие монастыри», то можно предположить, что таковыми были, скорее всего, наиболее отдаленные обители страны и заграницы (один из фактов автор приводит, хотя и в качестве вероятно возможного), потому что монастыри Псковской губернии в 1923-1924 гг. закрывались один за другим, и местом пристанища никандровских обитателей стать вряд ли могли.
ГАНИПО. Ф.1. оп. 1. д. 301. л. 101; ф. 128. оп. 1. д. 105. л. 186.
Псковский набат. 1923. 25 декабря.
Псковский набат. 1924. 10 января.
Псковский набат. 1924. 3, 4 и 5 февраля.
Псковский набат. 1924. 9 февраля.
Псковский набат. 1924. 27 апреля.
Псковский набат. 1924. 28 марта.
ГАПО. Ф. Р-203. оп. 1. д. 44. л. 71.
ГАПО. Ы. Р-203. оп. 1. д. 23. л. 64-65.
Псковский набат. 1924. 31 августа, 11 сентября. «Все другие монастыри Псковской губернии мирно закрыты, но Никандров монастырь не сдавался», — отмечала в уже упоминавшейся работе Н. В. Ко-ломыцева (Указ. соч. С. 40). Но указанный монастырь, как таковой, тоже был закрыт (распоряжение губисполкома от 22 октября 1923 г.). «Монастырь, как юридическая единица, закрыт», — подтверждает в «путевых заметках» и корреспондент «Псковского набата». А жизнь в его стенах, напоминавшая прежнюю монашескую, теплилась именно благодаря тому, что в Никандровом монастыре была создана и действовала «рабочая артель» (или «коммуна»), что ни в коем случае не свидетельствовало о сохранении монастыря. При первом же желании властей мнимое упорство бывших монахов было бы неизбежно сломлено. ГАНИПО. Ф. 1. оп. 1. д. 305. л. 129. ГАПО. Ф. Р-590. оп. 1. д. 1327. л. 91. Там же. л.268; ф. Р-68. оп. 1. д. 4. л. 330, 354, 358, 409. ГАПО. Ф. Р-590. оп. 1. д. 1506. л. 337. ГАПО. Ф. Р-590. оп. 1. д.1796. л. 14, 21; д. 1877. л. 112.
ГАПО. Ф. Р-590. оп. 1. д. 1628. л. 530; ф. Р-608. оп.1. д.1125. л.147, 150; Псковский набат. 1927. 11 мая.
ГАПО. Ф. Р-310. оп.1. д. 16. л. 19.
ГАПО. Ф. Р-608. оп.1. д. 840. л. 23, 25.
Псковский набат. 1927. 25 августа.
ГАПО. Ф. Р-324. оп. 1. д. 40. л. 151.
ГАПО. Ф. Р-324. оп. 1-а. д. 13. л. 76 об.
ГАПО. Ф. Р-324. оп. 1. д. 134. л. 53-54. Приведенный текст документа опровергает утверждение Н. В. Коломыцевой и А. Е. Крылова о том, что монахами Никандрова монастыря в 1928 г. в бывшем имении Любовец была открыта церковь, и это, якобы, в очередной раз свидетельствует о живучести монастыря. Как следует из содержания документа, означенная церковь, похоже, вообще в послереволюционное время не закрывалась, а окрисполком, называя ее открытой, скорее всего, имел в виду то, что она была действующей. Крестный же ход, как следует из докладной записки, состоялся с разрешения районного административного отдела. ГАПО. ф. Р-324. оп. 1 а. д. 13. л. 81 об.
17
18
19
ZU
21
22
23
24
25
26
27
28
29
31
32
33
34
55
36
37
38
39
40
41 ГАПО. ф. Р-324. оп. 1. д. 134. л. 152; д. 159. л. 28 об.
42 Псковский набат. 1929. 12 января.
43 ГАПО. ф. Р-324. оп.1. д. 159. л. 41.
44 ГАПО. ф. Р-324. оп.1. д. 134. л. 150.
45 Там же. Л. 186.
46 Псковский набат. 1929. 11 апреля.
47 Псковский набат. 1929. 6 июля.
48 ГАПО. ф. Р-324. оп. 1. д. 294. л. 21; д. 296. л. 36; д. 361. л. 16; д. 134. л. 328; Псковский набат. 1929. 11, 23 и 28 апреля.
49 ГАНИПО. Ф. 1219. оп. 53. д. 339. л. 182-183; ф. 9952. оп. 3. д. 41. л. 256-257.
50 ГАНИПО. Ф. 1219. оп. 55. д. 166. л. 150.
51 Там же. Л. 165.
52 ГАНИПО. Ф. 1219. оп. 61. д. 156. л. 256
53 ГАНИПО. Ф. 1219. оп. 63. д. 136. л. 27.
54 ГАНИПО. Ф. 1219. оп. 63. д. 208. л. 134.
Свято-Благовещенская Никандрова мужская пустынь в период своего расцвета
