CC BY
335
ИЗ ИСТОРИИ КОНФЛИКТА НА КВЖД: КИТАЙСКИЙ КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ ДЛЯ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН
Советско-китайский конфликт на КВЖД 1929 г. полон неизвестных и неисследованных до конца страниц. Одна из них - содержание арестованных китайцами в июле-августе 1929 г. советских граждан, работавших на КВЖД, в специально организованном для этого концентрационном лагере Сумбее, недалеко от Харбина. Задача статьи - на основании выявленных неопубликованных источников восстановить подлинную историю этого концлагеря, количество и условия содержания там арестованных железнодорожников, а также определить роль Сумбейского лагеря в военном конфликте и дипломатической игре между большевистским СССР и гоминьдановской Китайской республикой.
С началом советско-китайского конфликта 10 июля 1929 г. в Харбине и на линии КВЖД китайская полиция арестовала 59 служащих КВЖД -советских граждан, якобы «ведущих пропаганду коммунизма», которые подлежали высылке в СССР1. Управляющий дорогой А.И. Емшанов и его помощник А.А. Эйсымонт были отстранены от своих обязанностей дубанем (председателем Правления) дороги Люй Жунхуанем и заменены китайскими гражданами. Врио управяющего дорогой был назначен инженер Фань Цигуан. 12 июля Емшанов и Эйсымонт выехали в СССР. В ноте поверенного в делах Китайской республики в СССР Ся Выйсуна на имя заместителя наркома по иностранным делам Л.М. Карахана от 17 июля утверждалось, что аресты советских граждан были совершены «в целях устранить противодействующую пропаганду и поддержать необходимый порядок и спокойствие»2.
17 июля СССР объявил о разрыве дипломатических отношений с Китаем, об отзыве всех сотрудников КВЖД, которые были назначены советским правительством, а также всех советских дипломатов, консульских и торговых представителей. Посредником в урегулировании конфликта стала Веймарская республика, на германские дипломатические учреждения была возложена защита интересов китайцев в СССР и советских граждан в Китае.
18 июля было опубликовано обращение главноначальствующего Особого района Восточных провинций (ОРВП) Чжан Цзинькуя и дубаня КВЖД Люй Жунхуаня к населению с призывом «спокойно относиться к своим занятиям, выполнять распоряжения властей»3. Обращение было вызвано тем, что просоветское руководство профсоюза работников
КВЖД - Дорпрофсожа - призывало его членов увольняться с дороги, чтобы парализовать работу КВЖД, «внести беспорядок и задержку движения, нанести дороге материальный ущерб»4. И все последующие аресты «совграждан» стали ответом на нарушения приказов и установлений местной китайской администрации.
По-своему расценили происходящее эмигранты из числа стойких антибольшевиков. Редактор эмигрантской газеты «Русское слово» А.И. Коробов выступил с призывом к советским подданным, то есть эмигрантам, принявшим гражданство СССР «по нужде»: «Сохраняйте спокойствие, не поддавайтесь на провокацию агентов Коминтерна, гоните их прочь от себя и оберегайте дело, к которому вы приставлены!»5
7 августа в харбинских газетах было напечатано объявление начальника Главного полицейского управления ОРВП по поводу отказа от службы на КВЖД подданных СССР. В нем было предложено: «кто желает выехать на родину - может получить документы на выезд, кто желает остаться в ОРВП - может остаться при наличии вида на жительство, кто желает вернуться на службу - должен представить поручительство и по поступлению обязан добросовестно нести службу»6.
По данным Дорпрофсожа, на 1 июля 1929 г. в профсоюзе КВЖД состояло 12 460 членов. Из них за время конфликта 262 человека было депортировано, 183 человека выехали добровольно, уволились сами - 2 931 человек, уволены администрацией - 1 062 человека7. По данным Пенсионного отдела КВЖД, за время конфликта, с 10 июля по 31 декабря 1929 г., было уволено: в административном порядке - 1 730, по собственному желанию - 1 689, по болезни - 120, по разным причинам - 995 человек8. Официальными причинами увольнений были «отказ от несения службы», «манкирование службой», неявка на работу и т.п.9
Большинство приказов об увольнении были оформлены только через месяц после невыхода на работу сотрудников. Так, в приказе по личному составу № 103 от 21 августа 1929 г. об увольнении 137-ми служащих и рабочих типографии КВЖД было указано, что они увольняются от службы на дороге с 22 июля за «отказ от несения служебных обязанностей»10. Дело в том, что администрация КВЖД давала возможность забрать заявления и вернуться на работу при предоставлении из полиции справки о благонадежности, чем и воспользовались многие уволившиеся железнодорожники. В дальнейшем китайская администрация отказывалась выдавать уволившимся и уволенным советским гражданам их сбережения, находившиеся в кассе КВЖД, объясняя это тем, что служащие нарушили соглашение, самовольно уйдя с дороги.
Чины железнодорожной полиции ОРВП (среди них было много русских эмигрантов) должны были собирать сведения о настроениях и
поведении советских граждан. Русские полицейские из числа эмигрантов составляли списки служащих, подавших заявления об увольнении или ведущих «коммунистическую подрывную работу» и агитацию среди работавших служащих КВЖД с целью «склонить последних к подаче прошений об увольнении от службы и тем самым провести забастовку на дороге по указанию СССР»11.
По этим спискам впоследствии и было произведено наибольшее число арестов. Все подозрительные лица - в первую очередь, партийный и профсоюзный актив КВЖД, за которым давно было установлено пристальное наблюдение, - задерживались и отправлялись в Главное полицейское управление ОРВП. На большинство из них уже были составлены характеристики. Например, об арестованном Я.С. Белосорочко, гражданине СССР, члене профсоюза, говорилось: «Является активным работником комсомольской организации, член райкома ГПУ при консульстве в Харбине, представитель в Доркоме, бывший красноармеец, служил в армии в Никольск-Уссурийске в ЧОНе. Имеет большевистский политический стаж в работе своих организаций. Человек неблагонадежный и для общества вредный и опасный»12. В рапорте полицейского надзирателя со станции Хайлар от 17 сентября сообщалось, что «местная коммунистическая работница, бывшая преподавательница железнодорожной школы, жена врача Хайларской больницы Елизавета Николаевна Дернова, находясь в Харбине с целью пропаганды, старалась склонить некоторых преподавателей в сторону уклонения от своих служебных обязанностей, настаивая на подаче прошений об увольнении, указывая на непатриотичность тех лиц, которые не увольняются». Свой рапорт полицейский надзиратель закончил просьбой привлечь Дернову к ответственности13.
Арестовывали также и по доносам «бдительных граждан». В бумагах китайской полиции содержится масса анонимных доносов на русском языке о том, что такие-то служащие «являются коммунистами, приносят вред дороге». Так, от «служащих КВЖД ст. Имяньпо» (без указания фамилий) начальнику уголовного розыска Главного полицейского управления был предоставлен список «коммунистов» из 27-ми человек с припиской в конце: «Все вышеуказанные лица подлежат чистке обязательно, каковые вредят нормальной работе и пропагандируют между служащими. Таковых просим удалить, чтобы в дальнейшем было спокойствие. Долой вредителей!»14.
Мало приходится сомневаться в том, что некоторые доносы были ложными, написанные с намерением «посчитаться».
По данным полиции, отдельные советские активисты распространяли «слухи-сплетни» о китайских подданных из числа русских эмигрантах как о «коммунистах, служащих в Красной Армии, провокаторах и т.д.
с целью подрыва этим их авторитета»15. А советский консул в Дайрене (после разрыва дипломатических отношений это консульство осталось в Маньчжурии, ее японской зоне, единственным) Журба сообщал в НКИД письмом от 26 сентября 1929 г.: «...Пользуясь моментом обострения, советские граждане и белые начали сводить личные счеты и доносить в полицию о малейшем пустяке, зная, что это будет вполне достаточно для того, чтобы посадить в лагерь или тюрьму человека, совершенно ни в чем перед китайцами невиновного, но имеющего советский паспорт»16.
Так атмосфера военно-политического конфликта и всеобщей подозрительности породила особый вид шпиономании как среди «совграждан», так и среди «белых».
* * *
Поначалу арестованных помещали в тюрьмы или какие-либо помещения в Харбине и на станциях КВЖД, а также доставляли в Главный штаб китайских охранных войск в Харбине и Мехсоб - клуб рабочих Главных механических мастерских. Но вскоре места для заключенных стало не хватать, и было решено создать специальный концентрационный лагерь.
Не все уволившиеся с дороги попали в лагерь. Часть служащих сумела оформить увольнение по болезни, а те, у кого были средства, уехали в японскую зону Маньчжурии - Чанчунь, Дайрен - и переждали события там. Были и такие советские граждане, кто сумел выбраться из Маньчжурии через японский порт Дайрен или нелегально перешел советско-китайскую границу.
В концентрационный лагерь отправляли не только уволившихся самовольно с КВЖД, но и задержанных по подозрению во вредительстве (организации крушения поездов, поджогах, порче рельсов), а также распространении листовок, сводок сообщений хабаровского радио и подпольной газеты «Харбинская правда».
«Харбинская правда» - небольшой листок - стала печататься с начала августа и активно призывала к забастовке. Ее расклеивали по ночам отмоль-цы - члены Отрядов молодежи. Она печаталась нелегально в типографии Шипотиновского, так как последняя харбинская просоветская газета «Новости жизни» (до этого были «Вперед», «Трибуна), «Эхо», «Молва>) была закрыта китайскими властями. 28 августа китайская полиция обнаружила место набора и печати «Харбинской правды». Были произведены аресты лиц, причастных к ее изданию - Н. Елизарьева, Г. Ковалева, А. Крупенника, В. Щепкина17. Арестованы были также и молодые люди, задержанные при расклеивании этих газетных листков.
Так, была арестована Надежда Алещенко, 1908 года рождения, студентка экономического отделения Юридического факультета (русского эмигрантского вуза), гражданка СССР, приехавшая в Маньчжурию с родителями в 1915 г. Сначала она была отправлена в Главное полицейское управление, потом в Главный штаб охранных войск, а затем - в концлагерь в Сумбее18. (После конфликта Алещенко, как «сумбейскую мученицу», взяли на КВЖД конторщицей Земельного отдела, дали от дороги небольшую квартиру. В 1932 г. она уехала в СССР, а в 1937 г., как и многие «харбинцы», была арестована и расстреляна).
Таким образом, в Сумбее находились, в основном, рабочие и служащие КВЖД, обвиненные в саботаже за отказ выходить на работу и в попытках «подорвать правильное движение дороги», а также советские граждане, арестованные за «вредительство» и коммунистическую пропаганду. Среди заключенных оказались и эмигранты, принявшие советское гражданство. Некоторые из них скоро стали сообщать лагерной администрации о настроениях советских граждан.
Сведения о Сумбейском лагере, в котором содержались советские граждане, и об их количестве, просачивавшиеся в СССР, были противоречивы. Город Сумбей находился на левом берегу Сунгари, где в августе несколько частных домов были приспособлены под лагерь для арестованных советских железнодорожников. Советская пропаганда постаралась использовать получаемые сведения о лагере для формирования негативного образа китайцев не только в СССР, но и в мире. В беседе с сотрудниками ТАСС 6 сентября 1929 г. врио наркома по иностранным делам М.М. Литвинов заявил: «Свыше двух тысяч советских граждан заключены в концентрационные лагеря, где содержатся в невыносимых условиях»19.
В этот же день в вербальной ноте НКИД СССР германскому посольству в Москве были озвучены подробности содержания арестованных: «Задержанные размещены в условиях чрезвычайной скученности и полной антисанитарии, что вызвало уже появление среди них заболеваний эпидемического характера и значительную смертность. Арестованные подвергаются избиениям и пыткам; у них отбирается часто решительно все им принадлежащее имущество. <...> Они не получают медицинской помощи; больных не разрешают отправлять в госпиталь; передача пищи воспрещена, арестованных кормят только хлебом и водой; <...> задержанным воспрещаются всякие сношения с внешним миром, в т.ч. даже обращения к германскому консулу в Харбине .<...> Советское правительство заявляет, что приведенные выше обстоятельства вынуждают его стать на путь репрессалий в отношении определенных категорий китайских граждан»20.
Владивостокская газета «Красное знамя» в заметке под заголовком «Ужасы инквизиции бледнеют перед пытками харбинских застенков» рассказывала о 2,5 тысячах советских граждан, находившихся в концлагере. «Весь лагерь кишит червями и насекомыми. Люди гибнут от заразных болезней, от голода и грязи.<...> Пища состоит из гнилой чумизы [Род проса, который был популярен в Китае. - М.К.] и воды. Бани нет. Почти все заключенные одеты в грязное белье, т.к. взяты ночью с постели»21.
Однако для аппарата НКИД были очевидны и «неясность в вопросе о числе арестованных», и «несовпадение» в описаниях условий проживания в концлагере и состояния заключенных22. В дальнейшем советские дипломаты стали осторожнее в своих высказываниях. Сотрудники НКИД Е.А. Гнедин и Б.Е. Штейн признавались, что они располагают данными, на которые «не могут ссылаться в нотах вследствие их неполной аутентичности»23.
В основном работники НКИД опирались на сведения, поступавшие «от соседей», то есть от ОГПУ По информации с Дальнего Востока «О положении в Харбине и на линии КВЖД» от дежурного комиссара коллегии ОГПУ от 29 сентября 1929 г., «прибывшие из Китая советские граждане при допросе показали», что арестованных сначала допрашивают и отсортировывают в Мехсобе и Главном полицейском управлении, а затем уже отправляют в Сумбей. Лагерь, по их словам, представлял из себя бараки, построенные в свое время для изоляции чумных больных во время эпидемии чумы. Скорее всего, «перебежчики из Маньчжурии» передавали сведения от родственников заключенных или слухи, которыми был наводнен Харбин: «В помещении - страшная скученность - в комнатах, рассчитанных на 15 человек, приходится 50-60. Режим для заключенных: прогулки, передачи, свидания не разрешались. В связи с намечавшимися переговорами стали давать небольшие прогулки, разрешили также свидания 2 раза в неделю в порядке очереди по 50 человек в день. Медпомощи никакой нет. Медикаменты передавать не разрешается. Питание: сайка и сырая вода, горячей пищи никакой. К моменту посещения лагеря германским консулом [Германским генеральным консулом в Харбине Г. Штоббе. - М.К.] стали выдавать помидоры. Среди заключенных имеются многочисленные заболевания дизентерией, есть больные брюшным тифом и скарлатиной. Смертные случаи от тифа были, точно известно два: председатель месткома 8 участка Михеев и комсомолец, ученик ремесленного училища Поляков, арестованный вместе с отцом»24.
Один из «перебежчиков», Федоренко, показал: «В связи с наступившими холодами положение многих арестованных тяжелое, т.к. некоторые арестовывались на спортивных площадках в одних трусиках и не давали
возможности одеться, некоторых забирали в ночном белье. Среди арестованных имеются беременные женщины и женщины с грудными детьми, никаких исключений для них не делается. Для грудных детей молоко не только не дают, но не разрешают передавать, со стороны врачей помощи нет. Несколько беременных женщин на последних месяцах просились для родов в больницу, им было отказано в этом. В последний момент после настояния германского консула под его личную ответственность беременные переотправлены в больницу с обязательством после родов вернуться в лагерь. Совобщественность пытается наладить снабжение заключенных теплой одеждой и бельем, были изготовлены 2 больших самовара для кипячения воды, но китвласти отказались пропустить их в лагерь»25.
В вербальной ноте германского посольства в Москве от 9 сентября 1929 г. приводятся данные, полученные от германского генерального консула в Харбине Г. Штоббе, который лично посетил в начале сентября концлагерь в Сумбее. Там, по его данным, находились 948 человек, из них 38 женщин. Положение их было удовлетворительным, был «решен вопрос снабжения пищей и одеждой, а также вопрос о посещениях родственников»26.
Харбинская эмигрантская газета «Русское слово» 15 сентября привела беседу с консулом Штоббе о Сумбейском лагере: «Режим: утром и вечером прогулки по полчаса, еда - 2 фунта хлеба на человека, кипяток, чай, сахар, овощи. Во дворе - печки, на которых заключенные могут разогревать приносимые им консервы. Есть больница на 20 кроватей, 4 врача китайца и 2 русские фельдшерицы. В больнице - 17 человек, большинство с желудочными заболеваниями. Из жалоб самые частые это вопросы: «за что заключены и как долго протянется заключение», а также отсутствие книг и газет, горячей пищи, сырость в помещениях. Жалоб на истязания нет, но были жалобы на то, что низший персонал иногда толкает. 2 раза в неделю - передачи от родственников»27.
По сообщениям китайского официоза «Гун-бао» (на русском языке), в Сумбее находилось около 400 домов в два ряда, окруженных стеной, высотой более 2 аршин. В лагере находилось 1 190 человек под охраной. Женщины содержались отдельно. В случае заболевания заключенные перемещались в больницу. Все их имущество, деньги, документы хранились в конторе при лагере. Заведующим лагерем был Чжао Куй-ан28.
Сотрудник германского посольства в Москве Ф. Твардовски сообщал, что корреспонденты газет «Чикаго Трибьюн» и «Интернешнл Нью-Сервис» посетили концлагерь в Харбине и этот лагерь «произвел на них хорошее впечатление. В нем строится баня. Настроение заключенных хорошее. На вопрос корреспондентов, нет ли жалоб по поводу преследова-
ний со стороны администрации лагеря - получили отрицательные ответы. Все заключенные жалуются на недостаток горячей пищи»29.
К 20 сентября, по сообщению начальника китайской полиции, все дети и женщины, за исключением семи, из лагеря были выпущены30. В записке Германской миссии в Пекине от 21 сентября 1929 г. говорилось, что в концлагере находятся 4 врача и 2 лазаретных служителя, а комитет помощи из І0 женщин два раза в неделю посещает лагерь и распределяет одежду и предметы питания. Переписка под контролем была разрешена31. Ф. Твардовски в беседе с Б.Е. Штейном 24 сентября назвал публикации в советской печати о тяжелом положении советских граждан и отказ публиковать сообщения об улучшениях «односторонней пропагандой»32.
Интересные воспоминания о Сумбейском лагере оставил его бывший заключенный П.Д. Малеванный (І907-І972). Он был старожилом Маньчжурии: его семья переехала туда из Приморья в 1912 г. В 1923 г. он вступил в комсомол, а в І924 г. подал заявление о принятии в советское гражданство и о вступлении в профсоюз, после чего работал на станции Пограничная в службе ремонта путей. По заданию резидента ОГПУ М.И. Семакина, который тоже попал потом в концлагерь, он наблюдал за «беляками». Во время конфликта был арестован китайской полицией по подозрению в причастности к крушению поезда и отправлен в Сум-бей. Вернулся в СССР осенью І933 г., работал на станции Гродеково. В І938 г. был арестован, осужден на І0 лет ИТЛ. Был реабилитирован, жил в Киргизии, в Бишкеке. Там в середине 1960-х гг. он и написал свои воспоминания (во Всероссийскую мемуарную библиотеку их передала вдова - Надежда Алексеевна). Несомненно, на воспоминания Малеванного повлиял советский лагерный опыт, причем сравнение между лагерями китайским и советским оказалось не в пользу последнего.
Об условиях содержания Малеванный написал: «Через некоторое время в лагере появилась баня, столовая, парикмахерская, прачечная. Конечно, все это было примитивным, но все же эти места позволили общаться (баня и парикмахерская - раз в месяц). Мы мылись в тазу - один поливал из чайника. Был открыт и медпункт. <.. .> В одной из камер был подпольный штаб. Его приказы мы выполняли неукоснительно. Оттуда же поступали и новости. <...> Неоднократно мы вызывали немецкого консула доктора Стоббе [Штоббе. - М.К.]. Он приезжал в Сумбей, виделся с нашими представителями. Они вручали ему письменные протесты на жестокий режим в лагере, просили быть посредником между Советским правительством и Китаем. <.> В лагерной кухне варили борщ из черной капусты и гнилых огурцов. Есть его было почти невозможно. Мы жили за счет передач. <.> Новости получали от вновь арестованных. В сентябре
из 1 корпуса сбежали 3 заключенных. Из-за этого побега заменили всю охрану. Режим усилился еще больше. Мы ответили дружной голодовкой. Лагерный штаб приказал поддержать голодовку. <.. .> Голодовка возымела действие. Наши требования были удовлетворены. Мы стали получать передачи каждую субботу.<...> В каждой камере сложили плиту, выдавали дрова. <.> Долгими вечерами - рассказы, песни. В четвертой камере - 35 забастовавших со станции Ханьдаохэцзы с инструментами - так за стенкой у нас оказался струнный оркестр. <.> Подпольный штаб в Харбине постоянно заботился о нас. Именно он заставил Стоббе вновь взяться за дело и поставить новые требования перед китайцами. <.> На наше имя переводились довольно крупные суммы денег в Германское консульство. На эти средства покупалось теплое белье, одежда, продукты. <.> Была даже достигнута договоренность с фирмой Чурин и Ко (фирма доставила в концлагерь теплое белье, ватные одеяла, теплые брюки и телогрейки). Каждую субботу - продовольственные передачи (питались 3 раза в день). Женщины в Харбине ходили по домам, собирали, кто что даст. Снабжали нас бельем и другими вещами. Передавали письма на волю, платили деньги [Китайцу-охраннику. - М.К. ], за каждый конверт - 50 центов [В Харбине в обращении были местные доллары (даяны), в 1929 г. 1 золотой рубль равнялся 172 цента. - М.К]. Он приносил ответы, за отдельную плату -белоэмигрантские газеты. <...> К празднику октября нам подбросили продуктов. Штаб лагеря выработал и разослал по камерам программу проведения праздника. 7 ноября в каждой зоне прошли митинги»33.
Помощь заключенным оказывали как их родственники, так и общественность, и советское правительство. На совещании в НКИД 23 августа было решено перевести в распоряжение германского генерального консула в Харбине 100 тыс. иен, предназначенных для оказания помощи советским гражданам в Маньчжурии, причем консулу предоставлялось право самостоятельной раздачи пособий34. (Иена и американские доллары в то время в Маньчжурии были самой твердой валютой, 1 иена равнялась приблизительно 1 зол. руб. и 0,5 амер. долл.).
Германский генеральный консул в Харбине установил порядок оказания материальной помощи. Арестованным советским гражданам и содержавшимся в концлагере выдавались продукты питания, медикаменты и иные «срочно необходимые предметы». Семьям арестованных советских граждан, а также оставшимся без работы рабочим и служащим КВЖД, для которых работа на дороге являлась единственным средством к существованию, выдавались ежемесячно: жене или главе семейства - по 10 иен, прочим членам семейства - по 5 иен35. 11 сентября на имя германского генерального консульства в Харбине была переведена сумма в 51 347
американских долларов (приблизительно 100 тыс. руб.) для «дальнейшего оказания помощи советским гражданам»36.
Штоббе жаловался, что консульству приходилось принимать ежедневно до 500 советских граждан, желавших получить пособия или справки, и личный состав консульства не в состоянии справиться с наплывом посетителей37. Для распределения денег был привлечен Дор-профсож. Каждое заявление о помощи должно было быть подписано двумя «совгражданами»: их подписи удостоверяли «нуждаемость» просителя. По сообщению от 15 сентября, полученному советским консулом в Дайрене Журбой от Кокорина, прикомандированного к германскому генеральному консульству в Харбине, было роздано 30 тыс. иен и удовлетворены 2 тыс. семей38. Деньги поступали и дальше, до освобождения заключенных из лагеря в конце декабря 1929 г.
Точную цифру заключенных в Сумбейском лагере установить очень сложно. На начало декабря, по сообщению газеты «Известия», в заключении в Харбине продолжали оставаться 1 683 человека, из них в Сумбейском лагере - 1 450, остальные - в городских тюрьмах39.
* * *
Попытки улучшить положение заключенных в Сумбейском лагере при помощи германских дипломатов осложнялись тем, что сразу после начала конфликта ОГПУ в ответ на аресты «совграждан» в Маньчжурии начало массовые аресты китайских граждан в Москве, Ленинграде, сибирских и дальневосточных городах.
В ноте поверенного в делах Китайской Республики в Москве Ся Выйсуна на имя заместителя наркома по иностранным делам Карахана от 17 июля 1929 г. говорилось об аресте не менее тысячи китайских граждан. Национальное китайское правительство в Нанкине требовало немедленного освобождения китайских граждан, возвращения им денег, собственности и личного имущества, возмещения потерь и убытков, связанных с их арестом, заявив, что «в отношении каких-либо советских граждан в Китае не чинилось никаких препятствий и никогда не применялось односторонней несправедливости»40.
В ответной ноте НКИД от 17 июля, подписанной Л.М. Караханом, было заявлено, что репрессии коснулись лишь «ничтожных групп шпионов, опиеторговцев, содержателей притонов, контрабандистов и прочих уголовных элементов из китайских граждан»41.
6 сентября 1929 г. ОГПУ начало массовые аресты китайских граждан в Москве, Ленинграде, Владикавказе, Новосибирске, Чите, Владивостоке
и других городах Сибири и Дальнего Востока. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 сентября 1929 г. было принято решение и дано указание ОГПУ «усилить репрессии по отношению к китайским гражданам из торговцев, спекулянтов и т.п., заключив в тюрьму в ближайшие дни от 1-2 тыс. человек, главным образом, в районе Дальнего Востока и, сделав самый режим заключения более суровым, чем в настоящее время»42. Было арестовано несколько тысяч китайских граждан, деньги и личное имущество их были конфискованы. По данным французской газеты, издававшейся в Пекине, “Journal de Pekin”, в номере от 30 октября 1929 г.. в Чите в «концлагере» было заключено около 1 020 китайцев, в том числе около 670 из них взяты с пароходов «советской полицией», все имущество конфисковано43.
23 сентября 1929 г. представители германского посольства в Москве по просьбе китайского правительства посетили арестованных китайских граждан в Бутырской тюрьме. На тот момент в ней содержались 275 китайцев, в каждой камере - от 30-ти до 50-ти человек. Китайцы жаловались на то, что «не знают, за что сидят», на недостаток пищи. Просили разрешить прогулки, свидания и передачи. Немцы после посещения тюрьмы заявили представителям НКИД: если они доведут до сведения китайских властей, что советская сторона не разрешает свиданий с арестованными, «то это отразится на режиме в Сумбейском лагере»44.
В дальнейшем вопрос о содержании китайских граждан в советских тюрьмах не раз становился предметом торга в переговорах дипломатических ведомств СССР и Китая при посредничестве германского посольства в Москве. В начале октября 1929 г. генеральный консул Германии в Харбине Штоббе передал мнение губернатора Маньчжурии Чжан Сюэляна о том, что дальнейшее смягчение участи арестованных советских граждан невозможно, «вследствие варварского обращения в СССР с тремя тысячами китайцев». Германские дипломаты пытались убедить советскую сторону, что «проводимые в СССР репрессии ухудшают положение» советских граждан в Маньчжурии45. От германского правительства 9 октября поступило предложение об интернировании арестованных с обеих сторон, но это предложение не было принято46.
Американская газета, выходившая в Тяньцзине, “Nord China Star” 26 октября 1929 г. писала о неравном отношении к заключенным в Маньчжурии и СССР: «К советским гражданам в Китае выявлено хорошее отношение, в то время как с китайскими подданными в России обращаются дурно, и китайские дипломатические представители были лишены своих прав и привилегий». Там же говорилось о 3 тыс. арестованных советских
граждан и китайцев и о предложении обмена, на которое советская сторона ответила отказом47.
Судя по всему, советскому правительству было выгодно нахождение в заключении более тысячи советских граждан для оправдания активно готовившейся военной операции Особой Дальневосточной армии. Освобождение заключенных было объявлено одной из задач ее наступления в Маньчжурию. Обмен советских граждан на китайцев не входил в планы Кремля, и советским дипломатам оставалось только тянуть время и отделываться общими заявлениями. Представители НКИД в беседе с немецкими дипломатами отрицали репрессии против арестованных китайских граждан, утверждая, что сведения эти основаны на «несолидной информации китайских граждан и могли бы создать совершенно неправильное впечатление, будто бы наши репрессии по своей суровости можно сравнить с неслыханной жестокостью и бесчинствами китайских властей»48. Советские дипломаты предупредили: пока не будет отменен запрет со стороны китайских властей советским гражданам покидать Маньчжурию, «мы не будем выпускать китайских граждан из Владивостока»49.
В дальнейшем германские дипломаты пытались облегчить положение китайских заключенных, интересовались судьбой отдельных лиц. Например, просили освободить или перевести в больницу тяжело больного Чжуй Чжена, заключенного Бутырской тюрьмы. Германское посольство интересовалось судьбой жены сотрудника китайской миссии, выехавшего в Гельсингфорс, Лубсан Сандан, обвиняемой в шпионаже, у которой после ареста остался без присмотра 6-летний сын. Свидание с ней состоялось 17 декабря50. По просьбе китайской стороны арестованным в СССР китайцам предполагалось выдать через немецких дипломатов по 5 руб. каждому - всего примерно 15 тыс. руб. На этом основании можно предположить, что всего в СССР было арестовано около 3 тыс. китайских граждан51.
Советские граждане были освобождены из Сумбейского концлагеря в конце декабря 1929 г. на основании советско-китайского Хабаровского протокола, подписанного 22 декабря 1929 г., об урегулировании конфликта на КВЖД. Все они были восстановлены на службе, им было выплачено полностью жалованье за полгода.
В отношении советских граждан, оставшихся работать на КВЖД во время конфликта, новая советская администрация начала репрессии, последовали «чистка» в рядах служащих и увольнения. С 1930 г. все служащие и рабочие КВЖД разделились на «сумбейцев» и «конфликтчи-ков». А в личных делах и характеристиках обязательным стало указание,
что делал служащий во время конфликта, чем определялась степень его лояльности советской администрации КВЖД.
* * *
Таким образом, существование Сумбейского концентрационного лагеря для советских граждан во время советско-китайского конфликта 1929 г. стало одной из важных составляющих экономической и военнополитической ситуации в Маньчжурии, ситуации на КВЖД, политики СССР в отношении гоминьдановского Китая, чрезвычайно запутанного клубка международных отношений 1929 г. Сумбейский концентрационный лагерь и условия содержания в нем советских граждан стали разменной монетой советской дипломатии и советской пропаганды во время конфликта, а также средством давления на центральное Нанкинское и Мукденское правительства в борьбе за восстановление своей части суверенитета над КВЖД. Однако реальное положение заключенных советских граждан в этом лагере не было столь тяжелым, как это представляли власти СССР и советская пропаганда.
Примечания
1 Русское слово (Харбин). 1929. 11 июля.
Russkoe slovo (Harbin). 1929. July 11.
2 Советско-китайский конфликт 1929 г.: Сборник документов. М., 1930. С. 31.
Sovetsko-kitaisky konflikt 1929 g.: Sbornik dokumentov. Moscow, 1930. P. 31.
3 Гун-бао (Харбин). 1929. 18 июля.
Gun-bao (Harbin). 1929. July 18.
4 РГИА. Ф. 323. Оп. 6. Д. 873. Л. 139а.
Russian State Historical Archive (RGIA). F. 323. Op. 6. D. 873. L. 139а.
5 Русское слово. 1929. 20 июля.
Russkoe slovo. 1929. July 20.
6 Русское слово. 1929. 7 авг.
Russkoe slovo. 1929. Aug. 7.
7 РГИА. Ф. 323. Оп. 3. Д. 42. Л. 2об.
RGIA. F. 323. Op. 3. D. 42. L. 2v.
8 РГИА. Ф. 323. Оп. 11. Д. 440. Л. 182.
RGIA. F. 323. Op. 11. D. 440. L. 182.
9 РГИА. Ф. 323. Оп. 9. Д. 4921. Л. 94.
RGIA. F. 323. Op. 9. D. 4921. L. 94.
10 РГИА. Ф. 323. Оп. 9. Д. 5682. Л. 8-11.
RGIA. F. 323. Op. 9. D. 5682. L. 8-11.
11 РГИА. Ф. 323. Оп. 6. Д. 873. Л. 60.
RGIA. F. 323. Op. 5. D. 873. L. 60.
12 Там же. Л. 119.
Ibidem. L. 119.
13 РГИА. Ф. 323. Оп. 6. Д. 874. Л. 84.
RGIA. F. 323. Op. 6. D. 874. L. 84.
14 Там же. Л. 147.
Ibidem. L. 147.
15 Там же. Л. 341.
Ibidem. L. 341.
16 АВП РФ. Ф.0146. Оп. 12. П. 138. Д. 8. Л. 173.
Archive of Foreign Policy of Russian Federation (AVP RF). F. 0146. Op. 12. P 138. D. 8.
L. 173.
17 Русское слово. 1929. 1 сент.
Russkoe slovo. 1929. Sept. 1.
18 РГИА. Ф. 323. Оп. 9. Д. 92. Л. 7.
RGIA. F. 323. Op. 9. D. 92. L. 7.
19 Советско-китайский конфликт 1929 г. С. 46.
Sovetsko-kitaisky konflikt 1929 g. P. 46.
20 Там же. С. 46-47.
Ibidem. L. 46-47.
21 Красное знамя (Владивосток). 1929. 13 сент.
Krasnoe znamya (Vladivostok). 1929. Sept. 13.
22 АВП РФ. Ф. 05. Оп. 9. П. 48. Д. 69. Л. 194.
AVP RF. F. 05. Op. 9. P 48. D. 69. L. 194.
23 Там же. Л. 141.
Ibidem. L. 141.
24 Там же. Л.118-119.
Ibidem. L. 118-119.
25 Там же.
Ibidem.
26 Советско-китайский конфликт 1929 г. С.49.
Sovetsko-kitaisky konflikt 1929 g. P. 49.
27 Русское слово. 1929. 15 сент.
Russkoe slovo. 1929. Sept. 15.
28 Гун-бао. 1929. 27 сент Gun-bao. 1929. Sept. 27.
29 АВП РФ. Ф. 05.Оп. 9. П. 48. Д. 69. Л. 81.
AVP RF. F. 05. Op. 9. P 48. D. 69. L. 81.
30 Там же. Л. 3.
Ibidem. L. 3.
31 Там же. Л. 88.
Ibidem. L. 88.
32 Там же. Л. 95.
Ibidem. L. 95.
33 Архив Дома Русского Зарубежья им. А.И. Солженицына (Архив ДРЗ). Ф. 1. Д. Р-282. Л. 65-82.
Archive of Russian Abroad House by name of A.I. Solzhenitsyn (Archive DRZ). F. 1. D. R-282. L. 65-82.
34 АВП РФ. Ф. 05. Оп. 9. П. 48. Д. 69. Л. 42.
AVP RF. F. 05. Op. 9. P. 48. D. 69. L. 42.
35 Там же. Л. 68.
Ibidem. L. 68.
36 Там же. Л. 70.
Ibidem. L. 70.
37 Там же. Л. 108.
Ibidem. L. 108.
38 АВП РФ. Ф. 0146. Оп. 12. П. 138. Д. 8. Л. 174.
AVP RF. F. 0146. Op. 12. P. 138. D. 8. L. 174.
39 Известия. 1929. 7 дек.
Izvestiya. 1929. Dec. 7.
40 Советско-китайский конфликт 1929 г. С. 31.
Sovetsko-kitaiskiy konflikt 1929 g. P. 31.
41 Там же. С. 32.
Ibidem. P. 32.
42 Дацышен В.Г. Китайцы в России и советско-китайский конфликт 1929 года на КВЖД // Российская история. 2011. № 5. С. 58.
Datsyshen V.G. Kitaytsy v Rossii i sovetsko-kitaisky konflikt 1929 goda na KVZhD // Rossiyskaya istoriya. 2011. No. 5. P. 58.
43 РГИА. Ф. 323. Оп. 5. Д. 1356. Л. 32.
RGIA. F. 323. Op. 5. D. 1356. L. 32.
44 АВП РФ. Ф. 05. Оп. 9. П. 48. Д. 69. Л. 94.
AVP RF. F. 05. Op. 9. P. 48. D. 69. L. 94.
45 Там же. Л. 115.
Ibidem. L. 115.
46 Там же. Л. 123-124.
Ibidem. L. 123-124.
47 РГИА. Ф. 323. Оп. 5. Д. 1355. Л. 227.
RGIA. F. 323. Op. 5. D. 1355. L. 227.
48 АВП РФ. Ф. 05. Оп. 9. П. 48. Д. 69. Л. 129об.
AVP RF. F. 05. Op. 9. P. 48. D. 69. L. 129v.
49 Там же.
Ibidem.
50 Там же.
Ibidem.
51 Там же. Л. 144.
Ibidem. L. 144.
