CC BY-NC-ND
133
И.В. Михайлов
ИЗ ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
В контексте современного этапа изучения Белого движения в России в статье анализируется книга С.В. Карпенко «Белые генералы и русская смута» (М., 2009). Отмечаются достоинства книги: новизна рассмотрения финансово-экономической проблематики Белого движения на юге России, раскрытие взаимосвязей между экономикой, политикой и стратегией, научная объективность описания финансово-экономических факторов, определивших поражение военных диктатур генералов А.И. Деникина и П.Н. Врангеля в Гражданской войне.
Ключевые слова: Гражданская война в России, Белое движение, А.И. Деникин, П.Н. Врангель, военная диктатура, государственные финансы, товарно-денежное обращение, экономический кризис, предприниматели, бюрократия, коррупция, историография.
С книгами, посвященными Белому движению, подчас происходят странные вещи: под видом научных исследований выходят агиографические произведения и, напротив, - издательства, специализирующиеся на популярной литературе, публикуют монографии, которые впору снабдить академическим грифом. К числу последних принадлежит объемная книга доцента РГГУ С.В. Карпенко «Белые генералы и красная смута». Это сугубо научное исследование выпустило в 2009 г. издательство «Вече», специализирующееся на популярной исторической литературе.
Правда, от занудливых научных монографий книгу Карпенко отличает динамичное изложение и блестящая литературная форма. Автор сконцентрировался на финансово-экономической стороне Белого движения на юге России. Об этом известно немного.
© Михайлов И.В., 2013
В одном из очерков, к примеру, констатируется, что белые совершили ошибку: их финансовая политика оказалась сугубо оборонительной, тогда как красные ограбили Россию, чтобы победить своих противников1.
Замысел Карпенко куда более широк: показать связь финансов, тыловой экономики в целом, с изменением общей политической и военной конъюнктуры, последовавшей за окончанием Первой мировой войны. В результате автор смог создать исследование, впервые системно раскрывшее реальные возможности создания антибольшевистской, демократической России (некоторые разделы книги были опубликованы в виде статей2). И вместе с тем оно стало одной из примет растущего в современной историографии интереса к финансовому положению белых генеральских диктатур, вообще к финансово-экономической политике различных российских правительств в годы Гражданской войны, во времена системного кризиса, поразившего Россию3.
Карпенко настолько хорошо владеет материалом, что с легкостью переводит исследование в режим захватывающего беллетристического повествования. Такое в современной историографии Белого движения редкость: длительное время тон задавали натужные наукообразные поделки или псевдоисториографические сочинения4.
«Белое движение уже перестало быть "белым пятном", пьедесталы белых генералов "встали выше побед"... а состояние казны белых армий и правительств, источники их пополнения и статьи расходования... до сих пор покрыты покровами тайны», - пишет ав-тор5. В этом он не вполне прав: появились работы о финансовой политике сибирской контрреволюции и денежных суммах русской эмиграции6. Что касается финансов южной контрреволюции, то здесь, действительно, много тумана.
Формально автор поставил задачу вскрыть финансовую подноготную Белого движения на юге России. Фактически получилась первое исследование, всесторонне характеризующее основное ядро российской контрреволюции, то есть ее объективные и субъективные возможности в создании антибольшевистской, демократической России. С легкой руки В.П. Булдакова с 1997 г. в нашем лексиконе закрепилось выражение «Красная Смута»: исследователи все чаще сравнивают течение революции 1917 г. со Смутным временем начала XVII в.7 Представляется, что книга Карпенко - еще один важный шаг к переосмыслению хаоса русской Гражданской войны.
Книга начинается с «Быховского пролога» и кончается «Константинопольским эпилогом», между ними разместились три раздела, соответствующих временным и географическим привязкам Белого движения на юге России: «Меж тихим Доном и вольной Кубанью» (о перипетиях взаимоотношений с тамошними федералистами); «Под перезвон московских колоколов» (об отчаянном броске деникинцев на большевистскую столицу); «Крым - вторая Россия» (о врангелевской попытке выстроить позитивную альтернативу большевизму).
Собственно финансы занимают в работе не столь значительное место. Однако постоянное обращение к этой тематике позволяет по-новому взглянуть на исторические шансы Белого дела.
Итак, насколько серьезную роль сыграли деньги в неудачах белых? Чисто теоретически Гражданская война могла развернуться по иному сценарию, попади в руки белых генералов значительные средства. Это, несомненно, многократно усилило бы приток добровольцев из числа безработных офицеров. Однако донской атаман А.М. Каледин, опасаясь местных социалистов, дистанцировался от Алексеевской организации, предприниматели юга России, надеясь на скорое падение большевиков, ограничились выплатой ничтожных сумм. «Получался заколдованный круг: без больших денег нельзя сформировать внушительную силу, а без нее предприниматели не склонны жертвовать даже малым», - констатирует Карпенко8. Характерно, что генерал М.В. Алексеев трезво оценивал возможные пути «экономического освобождения» России: от создания на Юге России прочной промышленно-экономи-ческой базы, призванной обеспечить нормальный продуктообмен с общероссийским населением, до оперативного использования для этой же цели имеющихся хлебных запасов. Однако силы антибольшевиков оставались разобщенными: столичные «общественные деятели», едва собрав ничтожные суммы, стали претендовать на главенствующую роль в «гражданском управлении»; ходили слухи, что московские финансисты переводят деньги не Алексееву, а Каледину. В результате белые генералы, претендующие на создание всероссийского центра борьбы с большевиками - «германскими агентами», вынуждены были «подсесть» на «казачий кошт». Ситуацию усугубило прибытие в Новочеркасск генерала Л.Г. Корнилова, пользовавшегося сомнительной репутацией у Алексеева. К тому же авантюристичный помощник Корнилова В.С. Завойко вздумал не ко времени монополизировать сбор средств на Белое дело. Финансовое положение несколько стабилизировалась лишь к середине декабря: столичные деятели убедили Ростовское отде-
ление Госбанка выдавать донскому правительству на расходы Добровольческой армии 25% всех налогов и сборов области, предназначенных к передаче в государственную казну. Но тут разразился конфликт между скуповатым Алексеевым и авторитарным Корниловым, требовавшим непосредственного доступа к деньгам.
Белые генералы безнадежно упустили время и деньги: 14 декабря 1917 г. большевики захватили петроградские банки и ввели госмонополию на банковское дело, а между тем, частные пожертвования оказались ничтожными. Казалось, белым помогут правительства Д. Ллойд-Джорджа и Ж. Клемансо, однако их послы не могли отыскать каналы переправки денег на Дон, а потому с их стороны помощь оказалась ничтожной. Позднее А.И. Деникин писал, что из 100 млн франков (500 млн руб.), выделенных французским правительством еще в декабре 1917 г., до него дошло только 10,5 млн руб.9
В сущности, большая часть 1918 г. ушла у Алексеева на отчаянные поиски не только средств, но и чисто физического пристанища для своей немногочисленной армии, скитающейся по территориям Донского и Кубанского правительств. Особенно горький осадок оставило в душах генералов упорное уклонение от помощи подавляющего большинства крупных финансистов, промышленников и торговцев, что Карпенко постоянно подчеркивает. В значительной степени такое положение стало производным от неясности устремлений лидеров добровольцев: подобно либеральным политикам, они не могли определиться, кого считать главным врагом - то ли немцев, то ли их «пособников» в лице большевиков и всевозможных сепаратистов. А тем временем последние думали лишь о стабилизации собственной власти. Соответственно этому возникли марионеточное правительство гетмана П.П. Скоропад-ского, полузависимая от немцев и добровольцев власть донского атамана П.Н. Краснова, Кубанская рада, вдохновляемая социалистами-федералистами. Кубанцы особенно откровенно руководствовались чисто местническими установками и желанием самостоятельно торговать с «дружественными» странами. Белые генералы, напротив, брались реализовать общероссийские цели, не желая замечать ничего иного. Снабжение добровольцев в значительной степени поддерживалось путем сомнительного бартерного обмена: кубанцы поставляли на Украину зерно, оно передавалось немцам, взамен шли поставки русского оружия из запасов Юго-Западного фронта, которое продавалось Добровольческой армии. Карпенко допускает, что, возможно, донские «посредники» даже имели от этого прибыль.
Каждое из правительств пыталось вести собственную экономическую политику. В результате сложилось критическое положение: Добровольческая армия в мае-июне 1918 г. балансировала между двухнедельной и месячной потребностью в деньгах, а в случае неполучения в конце этого срока обещанных союзниками 10 млн пришлось бы приступить к ликвидации армии. К осени 1918 г. денежное обращение на территориях, на которых приютилась Добровольческая армия, «приобрело невиданную доселе пестроту»: ходили дореволюционные дензнаки, «керенки», крымские и донские рубли, украинские карбованцы, деньги советских республик Северного Кавказа, не говоря уже о всевозможных облигациях, банковских чеках и купонах, выпущенных городскими думами, управами и Советами. При этом с мая по 15 июля 1918 г. донское правительство напечатало дензнаков на 101 млн руб. и не желало отказываться от своего исключительного эмиссионного права, гарантировавшего относительно устойчивое финансовое положение и одновременно ставившего Добровольческую армию и Кубань в зависимость от него. Не удивительно, что в этих условиях донское правительство смогло сформировать свою армию, численно вдвое превосходящую Добровольческую, но призванную защищать лишь «свою» территорию.
В лагере южной контрреволюции то ли не находилось способных коммерсантов, то ли они заботились исключительно о собственном кармане. Все финансовые начинания белогвардейцев оказывались безуспешными: не удалось получить ожидаемых средств от реализации имущества бывшего Юго-Западного фронта, не принесла доходов распродажа снаряжения Красной армии Северного Кавказа, конфузом обернулась доставка из Болгарии русских винтовок (они были переделаны под турецкие патроны). В результате белые генералы оказались в финансовой зависимости от правительства Краснова, фактически пошедшего на поклон к немцам и заигрывавшего с украинской Центральной радой. Не складывались отношения и с Кубанской радой, готовой вступить в федерацию с кем угодно в обмен на гарантии невмешательства в свои внутренние дела и внешнюю торговлю. Взаимное недовольство достигло такого накала, что добровольцы обзывали Войско Донское проституткой, продающей себя немцам. В ответ Добровольческую армию донцы назвали сутенером, живущим за счет проститутки.
Не секрет, что из существующих исследований истории Белого движения можно вынести впечатление о быстром возникновении на юге России «всероссийского» правительства, контроли-
рующего немалую территорию. Из книги Карпенко видно, что ничего подобного в 1918 г. не было: на Юге России сложилась крайне неопределенная комбинация властей и вооруженных сил. В этом отчасти повинны сами белые генералы, поглощенные идеей воссоздания «единой и неделимой России» и, соответственно, не желавшие прислушиваться к своим естественным союзникам.
Казалось, с разгромом Германии в антибольшевистской стратегии наступит ясность. Этого не произошло, и в значительной степени из-за финансово-экономических обстоятельств.
К октябрю 1918 г. финансирование и снабжение Добровольческой армии почти целиком находилось в руках правителей Дона и Кубани. Добровольцам пришлось, подобно большевикам, прибегать к контрибуциям: их общая сумма, по признанию Деникина, составила 6,5 млн руб., из которых к 1 августа 1918 г. в казну поступило 3 млн Особенно бесцеремонно белогвардейцы наказывали русские села, жители которых, по их представлениям, помогали красным. На село Белая Глина в Ставропольской губернии обрушилась самая крупная контрибуция - 2,5 млн руб. Но подобные меры не решали проблемы финансирования: из-за роста цен жалование офицера-добровольца оказывалось ниже прожиточного минимума. А между тем, в казачьих войсках «по политическим соображениям» было установлено более высокое денежное довольствие. Не удивительно, что для рядовых добровольцев особым видом трофеев стали деньги, обмундирование и обувь пленных. Неуклонному разложению добровольцев способствовало и то, что в их ряды вливался сомнительный элемент: казаки и горцы грабили в силу своего традиционного понимания войны как средства наживы, а офицерство из Киева и Тифлиса оказалось подвержено спекуляции. Как показано в книге Карпенко, подобные привычки стали усваиваться «первопоходниками», чьи ряды постепенно разбавлялись офицерами «с темным прошлым и преступными на-клонностями»10.
Сказывалась и пресловутая «атаманщина»: в июле в разгар наступления на Екатеринодар А.Г. Шкуро с казаками-повстанцами самовольно захватил Ставрополь - пришлось перебрасывать силы для удержания этого губернского города. Между тем казаки боготворили своих атаманов-генералов, среди которых особой популярностью пользовались Шкуро, В.Л. Покровский, К.К. Мамонтов. В общем уже в 1918 г., то есть задолго до «похода на Москву», в рядах добровольцев таились симптомы последующего разложения.
Как ни парадоксально, разложению офицерства и чиновничества позднее способствовала особая рачительность Управления финансов: отказываясь повышать оклады чиновникам, оно невольно толкало их на путь мздоимства и казнокрадства. «В итоге гражданские ведомства не установили "законность и порядок", а только вызвали сильнейшее недовольство, а то и озлобленность населения, враждебность ко всему "добровольческому"», - заключает Карпенко11.
Поначалу белогвардейцы слишком надеялись на союзников. Им не приходило в голову, что по окончании войны те будут озабочены прежде всего не борьбой с большевиками, а восстановлением своей собственной экономики, и на Юг России те смотрели именно под таким углом зрения. Англичане «помогли» Добровольческой армии лишь тем, что уговорили Краснова подчиниться ей в военном отношении и, кроме того, начать эмиссию денег не с донской, а с общероссийской символикой. Французы, не довольствуясь навязыванием белым военным диктаторам демократической политической программы, потребовали возмещения убытков, понесенных французскими предпринимателями в Донбассе, а позднее пожелали получить в обмен на военное снабжение русскую пшеницу. Первые месяцы 1919 г. стали для белых временем разочарования в союзниках, пытавшихся выгадать на военных поставках, воздерживаясь при этом от боевых действий против большевиков. Положение несколько исправил военный министр У. Черчилль, но поставки англичан, составившие к ноябрю 1919 г. то ли 28,8 млн ф. ст., то ли вдвое меньше, ставшие к этому времени главным источником «питания армии», по признанию Деникина, также оказались недостаточными. К тому же, в ноябре 1919 г. правительство Ллойд Джорджа прямо заявило об отказе финансирования генералов, мечтающих о воссоздании «единой и неделимой России», которая может вновь стать соперницей Великобритании. Не удавалось добиться займов и в частных заграничных банках, а российские предприниматели за пределами России предпочитали вкладывать капиталы в более надежную западную экономику. Что касается казенных денег, которыми русские послы и финансовые агенты за границей смогли распоряжаться, то они были направлены в основном верховному правителю А.В. Колчаку, а не Деникину. Последний полагал, что субсидии со стороны российского посла в США Б.А. Бахметева были «ничтожны по сравнению с тем, что он мог бы давать». Примечательно, что Карпенко, в отличие от О.В. Будницкого12, весьма критично оценивает деятельность Бах-метева, позволявшего себе слишком вольное использование казен-
ных денег. Он полагает, что именно под давлением Бахметева российские представители в Париже сорвали «попытку военных (хотя и почти безнадежную) улучшить снабжение деникинских Вооруженных сил на юге России (ВСЮР) за счет федерального бюджета и частных банков США». Однако он далек от категоричности, оставив открытым вопрос: не вознесли ли себя дипломаты и финансовые агенты белогвардейцев «выше тех, кто боролся против большевиков с оружием в руках в России?»13
Как бы то ни было, финансовое положение Белого юга не улучшалось. Осенью 1919 г., когда деникинцы, казалось, достигли наивысших успехов, слабость их тыла обнаружилась в полной мере. Сказались непомерный рост бюрократии, сложности взаимодействия гражданских и военных властей, трудности снабжения, обострение взаимоотношений с казачеством, недовольного «поборами» во имя восстановления «единой и неделимой». В результате немалые хлебные и топливные запасы юга России так и не смогли стать таким же орудием борьбы с большевиками, как винтовки и пушки.
«Единое экономическое пространство» на юге России, основанное на «свободе торговли», - этот предполагаемый противовес продразверсточной политике большевиков - так и не сложилось. Более того, как показывает Карпенко, до конца 1919 г. так и не удалось объединить существующие денежные системы: из 9,2 млрд руб., отпечатанных Ростовской экспедицией, 4,5 млрд пошли на пополнение казны Донского войска, почти 4 млрд получило главное командование ВСЮР, остальные - правительства Кубани, Терека и Крыма. В результате долг ВСЮР перед Кубанью за продовольствие неуклонно рос. Хуже того, отбирая хлеб и лошадей, командование не могло обеспечить население остро необходимыми мануфактурой, керосином, углем, металлоизделиями. Обнаружилось также, что некоторые скупщики-комиссионеры везли продовольствие не в армию, а двигали его в Новороссийск -на экспорт.
Так кое в чем повторялась ситуация 1914-1916 гг. с «твердыми» ценами и спекуляцией, чреватая таким же экономическим ступором. Хуже того, товары, добытые деникинскими войсками в «походе на Москву», вымывались за границу через «донской» порт Таганрог и «кубанский» порт Ейск. При этом в сентябре 1919 г. денежная масса на территории ВСЮР, состоявшая из дореволюционных рублей, новых советских («пятаковских») денег и местных суррогатов, в 75 раз превышала количество денег, обращавшихся на территории империи до Первой мировой войны.
Попытка ограничить, а затем и запретить хождение советских денежных знаков, заметно дестабилизировавших финансовую ситуацию, обернулась провалом: население не только продолжало использовать их, но и принялось более активно использовать «старые» деньги и новые суррогаты. Со своей стороны, всевозможные спекулянты принялись играть на понижение курса рубля к иностранной валюте. Меры по борьбе со спекуляцией запоздали (соответствующий закон, предусматривающий наказание вплоть до смертной казни, был обнародован только в начале ноября) и не умерили алчности торговцев. Более того, как показывает Карпенко, своя возможность «заработать» на торговле появилась и у многочисленных контрразведчиков: они арестовывали торговцев за «большевизм», а затем отпускали за взятки.
От денежной реформы правительство Деникина фактически отказалось, резонно полагая, что она не дает должного эффекта до восстановления экономики в общероссийском масштабе. Попытка обзавестись «своими» деньгами, в сущности, провалилась: население по-прежнему предпочитало «романовские» деньги, а на свободном рынке курс рублей ВСЮР так и не поднялся выше донских. Со своей стороны, предприниматели, по-прежнему не спешившие раскошелиться на Белое дело, требовали выгодных казенных кредитов. На свободный рынок, способный противостоять большевистскому «военному коммунизму», все это не походило.
Поскольку Деникин и его правительство вдохновлялись желанием восстановления «государственного порядка», финансирование администрации северных губерний обычно начиналось за несколько месяцев до освобождения их от большевиков. А между тем прямые налоги взимались неаккуратно и беспорядочно, росло мздоимство чиновников, сложилась ситуация «хронического денежного голода». До фронтовиков скудный денежный поток доходил с трудом, армию, как показано в книге Карпенко, все более разлагал хаос реквизиций и «самоснабжения». Не удивительно, что основными «устоями» деникинской финансовой политики стали косвенные налоги и денежная эмиссия. Получается, что знаменитый лозунг «На Москву!», казавшийся авантюристичным, был в значительной степени продиктован безнадежностью хозяйственной ситуации на «богатом» юге России. При этом, как замечает Карпенко, главком ВСЮР генерал Деникин «явно недопонимал, что инфляция, растущая в среднем почти на 20% в месяц в самой богатой области юга России в условиях успешного продвижения войск к Москве и поступления на рынок нового, богатого урожая, - верное свидетельство кризиса финансовой системы»14.
Разделы книги, посвященные внешнеторговой политике правительства Деникина, анализу его опыта регулирования внешней торговли ради пополнения бюджета валютой, а внутреннего рынка промтоварами, пожалуй, отличаются наибольшей новизной в исследовании Карпенко.
Возможность удовлетворить потребности армии в военных материалах, а населения в промтоварах в сложившихся условиях давал только импорт. Однако вывоз и продажа богатых сырьевых ресурсов юга России представил неожиданные трудности: значительная часть судов российского черноморского торгового флота оказалась в руках союзников в качестве трофеев, захваченных у немцев; западным фирмам проще было завозить дорогостоящие товары, не нужные для массы нищающего населения России; частные торговцы думали о собственной выгоде, а не о нуждах армии. Началась спекулятивная горячка, беспорядочный вывоз сырья контрагентами, подрывающие планы командования. Этому способствовала и явно антироссийская направленность внешнеторговой политики союзников. Попытки осуществить монополию внешней торговли натолкнулась на разгул спекуляции, мздоимства и казнокрадства. Предприниматели пытались восполнить потери от большевистских хозяйственных экспериментов, чиновники пользовались ситуацией для поправки своего скудного материального положения. Все это получило развитие во время наибольших успехов белых: в ожидании захвата Москвы тыл неуклонно разлагался. Намеки Деникина на то, что крупных спекулянтов следовало бы вешать, не производили впечатления на торговцев. «Делиться частью прибыли с чиновной братией -к этому неизбежному злу русские купцы привыкли, - подытоживает автор. - Но столкнувшись с неслыханным вымогательством, многие из них стали бороться за отмену всяких ограничений и регулирования вообще»15.
Надо признать, что, несмотря на очевидные промахи, хозяйственные руководители белогвардейцев обнаружили несомненную сноровку в регулировании внешней торговли в крайне сложных обстоятельствах. Тем не менее, «раскрепощение» внешней торговли путем внедрения детальной регламентации и всеобъемлющей разрешительно-компенсационной системы в декабре 1919 г. не могло исправить положения. И дело не только в наличии в нем лазеек для наиболее пронырливых торговцев. Все планы, казалось бы, продуманные и резонные, натыкались на сложившийся фронт взяточников, вымогателей и казнокрадов, умело собирающих дань с частных фирм, выступающих контрагентами власти.
Даже блокада деникинцами Закавказья, предпринятая из политических соображений, была использована иностранными фирмами, стремящимися к захвату высвобождающихся сегментов южнороссийского рынка. В Закавказье неуклонно падал курс российских рублей и, соответственно, рос курс «рублей» закавказских правительств, что вело к еще большему снижению курса рубля за границей и соответственному снижению прибыльности экспорта. Все это деморализовало торговцев. Собственные махинации и аферы они стали считать оправданной формой противодействия насилию со стороны добровольческих властей, законным способом возместить понесенный ущерб. Как показывает Карпенко, неэффективное регулирование внешней торговли стало частью провала всей экономической политики деникинцев.
Белогвардейские власти во многом действовали от противного: если Временное правительство и большевики проводили политику продовольственной госмонополии, то они склонялись к идее «свободной» торговли, но пока по «твердым» ценам, регулируемой хлеботорговцами, объединенными в закупочный союз. В общем, это была достаточно обычная для России практика. Считалось, что работа комиссионеров под контролем государства гарантирует и определенную норму прибыли, и исключит издержки свободной конкуренции, и даже приведет к сокращению громоздкого госаппарата. Но скоро обнаружилось, что Управление продовольствия срывает поставки продовольствия в армию, так как крестьяне по старой привычке сопротивлялись «твердым ценам». В итоге попытки экономить на закупках в тылу привели не только к непредвиденным затратам при спешных закупках хлеба интендантами в прифронтовой полосе, но и более экзотической снабженческой практике: наступающие полки возили в обозах промтовары для обмена их на продовольствие. В результате «твердые цены» формально были отменены, но введена «военная хлебная повинность» - 5 пудов с десятины. Естественно, крестьяне не спешили расстаться с продуктами своего труда в обмен на сомнительные квитанции. Сложилось всеобщее убеждение: власть снабжает продовольствием только себя. Естественно, все недостатки снабжения войск стали восполняться «самоснабжением»: добыча стала одним из стимулов участия в боевых действиях. Появился даже специальный термин «реалдоб» (реализация добычи): под ним подразумевались захват и продажа (или натуральный обмен) не только продовольствия и обмундирования, но и всего того, что можно было продать или выменять. В отличие от деникинцев, казаки с самого начала взялись за грабеж. Как результат, «в начале
осени в Добровольческой армии, Киевской и Новороссийской группах войск самочинные бесплатные реквизиции и грабежи распространились почти повсеместно...», - констатирует Карпенко16. Суровые наказания за грабеж - вплоть до расстрела - не помогали: командиры обычно покрывали своих подчиненных.
Сомнительно, что освобождение центра России от большевиков помогло бы оздоровить экономику: главный деникинский финансист М.В. Бернацкий надеялся поддержать покупательную силу рубля в ходе аграрной реформы за счет выкупа крестьянами земель, а также путем принудительного государственного займа. Трудно представить меры, более непопулярные в глазах основной массы населения. С другой стороны, политические представители российской контрреволюции за границей всегда скептически относились к способностям белых генералов. Да и вообще, по оценке Карпенко, немногих из тех, кто распоряжался заграничными казенными деньгами, можно было заподозрить в преданности Белому движению. Получается, что победа белых генералов отнюдь не сулила России благополучного положения на международной арене.
Как известно, генерал П.Н. Врангель составил себе имя резкой критикой политики Деникина. Но представить ей реальную политическую и экономическую альтернативу он не смог. В свое время Врангель критиковал Деникина за то, что тот предпринял безумную попытку «идти на Москву с разлагающейся армией и дезорганизованным тылом». Однако сам он, намереваясь создать в Крыму прочный антипод большевистской власти - «вторую Россию», -вынужден был действовать аналогичным образом. Ему вновь приходилось корректировать свои антибольшевистские планы с настроениями союзников и состоянием внутренних ресурсов. Так, захват Северной Таврии преследовал двоякую цель: склонить на свою сторону британское правительство, подумывающее о налаживании отношений с большевиками, и завладение тамошними запасами продовольствия. Со временем англичане посчитали, что Врангель «обвел их вокруг пальца»: получив их помощь, он двинул войска на север. В общем, «реалист и импровизатор» Врангель вынужден был действовать точно так же, как «упрямый догматик» Деникин. Если Деникин так и не решился на масштабную аграрную реформу, то «решительные» замыслы Врангеля стараниями чиновников были сведены к подобию столыпинских нововведений, которые не могли удовлетворить крестьянство в целом, особенно бедноту. А тем временем в селах свирепствовало «офицерское право».
Врангелевское военное управление страдало теми же пороками, что и деникинское. При общей численности врангелевской Русской армии в 50 тыс., в центральном аппарате военного управления служило 20-25 тыс., что составляло почти половину офицерского состава17.
Впрочем, следует заметить, что Карпенко не углубляется в рассмотрение вопросов численности и состава Вооруженных сил на юге России. И это вполне оправданно: организация и социальный состав белогвардейских армий относятся к самым изучаемым в современной российской историографии Белого движения. Об этом свидетельствует, в частности, выход в свет в 2012 г. обстоятельной монографии Р.Г. Гагкуева18.
Объявленная Врангелем «реорганизация», «упрощение» центрального «государственного аппарата» привела к тому, что над местными органами власти встал громоздкий и неэффективный бюрократический механизм. Глава правительства, «бюрократ-делец» А.В. Кривошеин, по своей психологии остался «министром большой самодержавной России». В результате общее число чиновников увеличилось ровно вдвое. При этом при Врангеле, как и при Деникине, «военное ведомство упорно подминало под себя все гражданские», военные власти на местах творили произвол, и все это вело к общей дезорганизации управления. Как обычно, усугубляли ситуацию инфляция, волокита, взяточничество, спекуляция, а грозные приказы Врангеля, вплоть до введения смертной казни за казнокрадство, положения не спасали. По оценке Карпенко, «в целом эффективность работы чиновников Белого Юга в 1920 г. была ниже, чем в 1919-м»19.
Безнадежность ситуации по-своему символизировали деньги. В июле-августе 1920 г. «романовские» стоили в 40-60 раз дороже рублей ВСЮР, «керенки» - в 4, «донские» - в 2 раза. С июля по октябрь цена английского фунта на бирже поднялась с 28 тыс. до 105 тыс. руб. Попытка сбить инфляцию и рост цен, запретив вывоз за границу драгоценностей и русских денег, а также хождение советских рублей, не принесла успеха. В сентябре денежные билеты в 500 руб. стали подобием разменной монеты20. Впрочем, общая финансовая картина представляется автору настолько запутанной, что он считает, что до воссоздания полной и достоверной картины финансового положения белогвардейского юга России еще далеко. Иными словами, исследователей еще ждет большая, трудоемкая работа.
Единственным существенным источником пополнения валютного фонда правительства Врангеля был казенный экспорт зерна
из Северной Таврии. Однако он же стал источником невиданной спекуляции, так как в связи с обесценением рубля экспорт сулил громадные прибыли. Чтобы противостоять этому, 1 июля была введена государственная монополия на хлебную торговлю. Строго говоря, была разработана довольно стройная система зернового экспорта. Но Врангель так и не «не сумел победить коррупцию, не обуздал "патриотов своего кармана" и "торговцев Россией"». В итоге весь объем хлебного экспорта в 1920 г. оказался почти втрое ниже среднегодового довоенного вывоза зерна из Таврической губернии. Даже богатые крестьяне не горели желанием снабжать Русскую армию по «твердым» ценам, которые были в 15-20 раз ниже рыночных. Продуктообмен, подобный тому, который попытались применять большевики, также не дал ожидаемого результата. Крестьяне воспринимали такой режим торговли с властью, как налет «саранчи спекулянтов» в лице интендантов, хлеботорговцев и всевозможных скупщиков. Отчаянные эксперименты Врангеля по закупкам «в порядке товарообмена без стеснения в ценах» парализовала заготовительные органы, которым всегда не хватало наличных денег. К концу лета стала возвращаться практика реквизиций. Получалось, что большевики «просто грабили», а белогвардейцы разоряли под видом «свободной торговли». Поэтому взамен заготовленного зерна удалось ввезти такое количество угля и жидкого топлива, которое удовлетворяло потребности армии и населения (возросшего почти на полмиллиона беженцев) лишь на 30% и 50% соответственно. А между тем, запасов хлеба, требуемого в Крыму до урожая 1921 г., создано не было.
Карпенко делает вывод, что при всей вражде к коммунистам в августе-сентябре в сознании крестьян Северной Таврии произошел перелом: «Красную армию стали ждать как освободительницу», надеясь, что с установлением мира возобновиться взаимовыгодный товарообмен с Центральной Россией. Городское население было недовольно еще больше: с апреля по октябрь 1920 г. цены на продовольствие в крымских городах поднялись в 16-20 раз, на промтовары - в 12 раз, на топливо - в 50 раз. Жесткие меры по борьбе со спекуляцией успеха не приносили. «Города стонали от убийств и вооруженных налетов... , - пишет автор, отмечая, что «наибольшей организованностью и жестокостью отличались банды из офицеров, напрочь утративших былые нравственные устои», при этом, что симптоматично, среди офицеров наметились «антибуржуйские» настроения21.
Но самый мощный психологический удар последовал со стороны союзников: они окончательно отказались помогать белогвар-
дейцам. Англичане рассчитывали на будущую торговлю с большевиками, французы подумывали о сохранении единой России как противовеса Германии и как своего единого должника. Французский заем, выторгованный Врангелем на «грабительских условиях» для русских, мог покрыть лишь 10% требуемого для армии военного имущества. Не только рядовой состав армии, но и часть офицеров не хотела больше воевать с большевиками.
В целом экономическая политика белогвардейских правительств разрывалась между догмами «свободной торговли» и необходимостью хозяйственной диктатуры. «При всей приверженности свободе торговли Врангель не смог не прибегнуть к ее регулированию», - заключает автор22. Думается, что ситуация выглядела даже хуже: налицо были беспорядочные метания между крайностями. В таких обстоятельствах победить «героев своего кармана» оказалось не легче, чем большевиков.
На фоне существующей литературы о Белом деле настоящая книга является по-настоящему поучительной. Автор, предельно объективно изложив перипетии хозяйственной политики белогвардейцев, показал, что их военные успехи носили эфемерный характер: экономических рецептов для «спасения России» они не отыскали. Вероятно, это закономерно: трудно ожидать, что распавшаяся империя сможет быть воссоздана из ее осколков путем «правильной» экономической политики. Чисто силовые методы, как показал опыт Первой мировой войны во всех воевавших странах, оказываются более эффективными.
Из книги создается впечатление, что белые генералы заведомо знали об обреченности антибольшевистского движения. Со своей стороны, политические «лидеры» контрреволюции больше думали о доктринах и «судьбах России», нежели о судьбах людей, гибнущих за Белое дело. Впрочем, так было всегда.
Эпилог финансово-экономической эпопеи Белого движения символичен: деньги на поддержку оказавшихся на чужбине белогвардейцев оказались в руках тех сановников, которые комфортно разместились за границей, хладнокровно наблюдая, как гибнут в красной смуте защитники старой России.
О чем свидетельствует «финансово-экономическая» история Белого движения? Лишний раз подтверждается, что Гражданская война в России была совсем не тем, чем представляли себе ее участники, а вслед за ними исследователи. Она явилась частью «красной смуты» - системного кризиса империи, служилые осколки которой в принципе не смогли восстановить ее даже в модернизированном виде. И остается только порадоваться, что эта
картина представлена в столь яркой форме. Можно надеяться, что после появления работы такого уровня издатели начнут отсекать как мелкотравчатую «попсу», так и беспомощную наукообразную продукцию.
Хочется думать, что одна-две книги такого уровня, как «Белые генералы и красная смута», способны произвести настоящий переворот в изучении истории российской контрреволюции. Можно только пожелать, чтобы этот «переворот» произошел как можно скорее.
Примечания
1 Владимирский М.В. Финансовый фронт белого Юга // Вопросы истории. 2009. № 10.
2 Карпенко С.В. Бесприютная армия (декабрь 1917 г. - апрель 1918 г.) // Новый исторический вестник. 2000. № 1. С. 168-242; Он же. «Поход на Москву» ВСЮР в 1919 г.: война и деньги // Экономический журнал. 2001. № 1. С. 3576; Он же. «Россия на Кавказе останется навсегда»: Добровольческая армия и независимая Грузия (1918-1919 гг.) // Новый исторический вестник. 2008. № 2 (18). С. 113-123; Он же. «Брать сейчас взятку - значит торговать Россией!»: госаппарат и чиновничество врангелевской диктатуры // Новый исторический вестник. 2009. № 1 (19). С. 98-112; Он же. «Крамола на Кубани»: экономика и политика (1919 г.) // Новый исторический вестник. 2009. № 2 (20). С. 81-91; Он же. Наступление ВСЮР на Москву летом 1919 г.: победы на фронте и финансовый кризис в тылу // Новый исторический вестник. 2009. № 3 (21). С. 86-96; Он же. Регулирование внешней торговли белыми военными диктатурами на юге России (1918-1920 гг.) // В едином историческом пространстве. М., 2009. С. 349-369; Karpenko S. The White Dictatorships' Bureaucracy in the South of Russia: Social Structure, Living Conditions, and Performance (1918-1920) // The Soviet and Post-Soviet Review. 2010. Vol. 37. № 1. P. 84-96.
3 Ланской Г.Н. Новые исследования экономической политики российских властей в начале XX в. // Новый исторический вестник. 2009. № 4 (22). С. 168-175.
4 Бордюгов Г.А., Ушаков А.И., Чураков В.Ю. Белое дело: идеология, основы, режимы власти: Историографические очерки. М., 1998; Скипина И.В. Человек в условиях Гражданской войны на Урале: Историография проблемы. Тюмень, 2003.
5 Карпенко С.В. Белые генералы и красная смута. М., 2009. С. 5.
6 Ипполитов С.С. Финансовая интервенция в Белую Россию // Новый исторический вестник. 2000. № 1. С. 22-38; Рынков В.М. Финансовая политика антибольшевистских правительств востока России (вторая половина 1918 -
начало 1920 гг.). Новосибирск, 2006; Будницкий О.В. Деньги русской эмиграции: колчаковское золото, 1918-1957. М., 2008.
7 Булдаков В.П. Красная смута: природа и последствия революционного насилия. М, 1997; Булдаков В.П. Красная смута: природа и последствия революционного насилия. 2-е изд., доп. М., 2010; Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М., 2005.
8 Карпенко С.В. Белые генералы и красная смута. С. 28.
9 Там же. С. 126.
10 Там же. С. 177-179, 308.
11 Там же. С. 212, 214-215.
12 Будницкий О.В. Указ. соч. С. 168-218.
13 Карпенко С.В. Белые генералы и красная смута. С. 263-266, 408.
14 Там же. С. 256.
15 Там же. С. 284.
16 Там же. С. 307.
17 Там же. С. 345.
18 Гагкуев Р.Г. Белое движение на Юге России: Военное строительство, источники комплектования, социальный состав, 1917-1920 гг. М., 2012; Карпенко С.В. [Рец]. Гагкуев Р.Г. Белое движение на Юге России: Военное строительство, источники комплектования, социальный состав, 1917-1920 гг. М., 2012 // Новый исторический вестник. 2013. № 1 (35). С. 109-112.
19 Карпенко С.В. Белые генералы и красная смута. С. 353.
20 Там же. С. 360-361, 364.
21 Там же. С. 392-393.
22 Там же. С. 387.
