CC BY
128
из ИСТОРИИ ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ ПРАКТИКИ РОССИИ НА ВОСТОКЕ
О.А. Никонов
В
XVП—XVШ столетиях в дипломатическую практику российского государства на Востоке прочно вошел обмен подарками с правящими династиями как способ установления добрососедских отношений и сотрудничества с этими странами. Первоначально посольства к среднеазиатским ханам и персидскому шаху были обычным напоминанием о существовании таких отношений, содержали набор предметов традиционного промысла и экспорта и не несли в себе политического подтекста. В дальнейшем именно обмен подарками стал одним из способов установления личных отношений российских дипломатов с туземной администрацией и методом влияния на тех или иных правителей. Восточные государства активно участвовали в такого рода обмене, в свою очередь добиваясь от русских царей и императоров необходимых им привилегий и товаров.
Началом регулярных русско-персидских отношений принято считать 1586 г., когда состоялся первый обмен мнениями по внешнеполитическим вопросам между представителями Персии и России. В 1591 г. шах Аббас I (1587—1626) направил в Москву специального посла Кая с грамотой, подтверждавшей намерения установить взаимовыгодные политические и торговые контакты. В послании подчеркивалось, что в подтверждение установившейся между государствами дружбы шахское правительство готово пойти на особые условия коммерчес-
Преподаватель XX
ких отношений. В грамоте предлагалось, «чтобы государствам потребные вещи уготовав по своему желанию, учинив во обдержании нашие власти тем ссылатися дорога отворилась». Правительство царя Федора Иоанновича сочло подобное предложение приемлемым и согласилось вести торговые сношения на новых принципах [ 1].
Обмен России «любительными поминками» с ханами Хивы и Бухары, посланными «для дружбы и любви», установился с середины XVII в. [2]. Поскольку эти дары предназначались, прежде всего, для удовлетворения нужд царствующих фамилий и часто комплектовались по личным запросам государей, то реестр подарочных вещей включал наименования от просто любопытных до невероятных. Например, в 1718 г. бухарский посол хан Кулы Топчи-Баши просил победителя шведов царя Петра прислать в подарок наряду с «сукнами шкарлатовы-ми», кречетами и часами (с часовщиком) «из шведского народу девяти человек женского полу» [3].
К традиционным посылкам из России в восточные страны относились пушнина (мех соболя, черно-бурой лисица, белки, выдры, бобровые струи), произведения русских промыслов из моржовой кости, изделия ремесленников — ткани, зеркала, оловянная и серебряная посуда, ларцы, панцири, выделанные телячьи кожи и др. [4]. Ни одно серьезное посольство не обходилось без подарочного пушного набора. В 1715 г. Артемий Волынский вез «в дарах соболей и иных вещей» на сумму 3 тыс. рублей [5]. Барон Шафи-
ров, направленный в Персию для заключения двустороннего соглашения, в 1730 г. вез шаху «соболей и другой мягкой рухляди» на сумму 1600 рублей, а «особливо на расходы мягкой рухляди» (на подарки приближенным сановникам) еще на сумму в 3 тыс. руб. [6]. Особой статьей в отправляемых товарах обозначались ловчие птицы: кречеты, соколы, балабаны, ястребы.
Стремясь поразить своего партнера, русские государи иногда составляли «особые» подарочные наборы, куда включали продукцию иностранных мастеров. Так, в 1722 г. бухарскому хану Сеид Абулфейз Мухаммед Бухаду-ру преподнесли персидского аргамака, пару английских пистолетов в золотой оправе, немецкий кортик, персидскую парчу, янтарный ящик, девять лосиных кож, полпуда сахара, десять фунтов «конфетков фигурных» [7]. Похожий ассортимент с посольством А. Бековича-Черкасского отправили индийскому Моголу. На верблюдах везли голландские сукна и бархат, российские шубы, персидские шелка и парчу и другие товары на сумму в несколько тысяч рублей.
В свою очередь из Азии и Персии в Россию поступали товары местных промыслов, звери, драгоценные камни или просто золотые монеты. Наиболее часто в Россию посылались лошади (аргамаки и иноходцы), кожи львов, барсов и рысей, выделанные овчины, изделия из бухарских, индийских и китайских тканей (кушаки, чалмы, платки), шитые золотой и серебряной нитью перчатки, ковры, оправленное золотом оружие, алмазы, изумруды и пр. [8]. Наиболее беспокойной частью ханских и шахских «поминков» были живые подарки — экзотические животные, доставляв-
шие немало хлопот по их транспортировке и содержанию. Среди этих даров встречались обезьяны, слоны, львы, леопарды, ишаки, попугаи и другие представители местной фауны. Так, в феврале 1707 г. в Москву прибыло посольство Мохаммеда Казим-бека. Из Персии оно добиралось морем через Гилян и Астрахань. По традиции в подарок русскому царю от Султана Хусейна везли экзотических животных: двух львов, семь аргамаков, обезьян и т.п. Сложности морского пути и содержания животных задержали посольство в Астрахани на 52 дня [9].
Довезти в целости и сохранности такие подарки было чрезвычайно трудно, и зачастую судьба животных, не смотря на все мытарства и злоключения, была печальной. Наиболее ярким примером может служить эпизод, связанный с попыткой доставить из Персии слона, подаренного в честь заключения торгового договора. 9 марта 1718 г. по завершении переговоров с персидской стороной, русский посланник А. Волынский отправил из Шемахи слона на имя Петра I. Руководить транспортировкой назначили прапорщика А. Лопухина. Так как довезти слона до Астрахани морским путем не представлялось возможным в силу отсутствия на Каспии надежных и прочных кораблей, было решено вести слона через перевалы Кавказа. Сопровождали караван 30 русских пехотинцев, 10 драгун и проводники Шемахинского хана. На содержание слона и подаренных Шемахинским ханом лошадей выделили 700 рублей [10]. Отряд шел по маршруту Шемаха — Дербент — Буйнак — Кизляр — Астрахань. Зимой 1718 г. караван благополучно добрался до Дербента, где после месячного отдыха был снабжен
новым проводником и 9 апреля вышел в путь. Однако во владениях буйнакс-кого хана Муртузали бея и его брата утемышевского султана Мамута караван подвергся нападению вопреки обещаниям туземных правителей о свободном пропуске отряда [11]. До 1 тысячи местных ополченцев в течение 7 часов пытались захватить имущество каравана и истребить конвой. Сопровождению удалось отбиться с минимальными потерями (1 убитый драгун и несколько раненых пехотинцев), но груз был потерян [12]. Таким образом, пропутешествовав более года, подарок так и не увидел адресата. За свое предательство султан Мамут поплатился во время персидского похода, когда, «отдавая контраверт», русские войска «зделали из всего его владения феэрверк» [13].
Тем не менее спустя пятнадцать лет ситуация повторилась. После победы над Индийским Моголом и разорения Дели Надир шах решил сделать ценные подарки русской императрице. В Россию отправили посольство 14В Сефи хана. Помимо политических целей, это посольство должно было передать русской стороне драгоценные камни, золотые монеты и изделия из драгоценных металлов на сумму в 120 тыс. рублей и 10 боевых слонов. По дороге до русской границы караван с ценным грузом должны были сопровождать 10 тысяч войска с артиллерией. Этот отряд дошел до Кизляра, где передал дары местному коменданту для отправки по этапу [14]. В российскую столицу живая составляющая подарка дошла не полностью.
Подобная участь ожидала и живые «презенты», отправляемые из Хивы и Бухары. Вместе с тем, павших животных не уничтожали, а делали из них
Преподаватель XX
!Ек
чучела, которые затем вручали адресату. В частности, в 1714 г. так поступило хивинское посольство Ашир бека, не сумевшего доставить Петру I львов и леопардов [15]. Не последнюю роль в таком отношении играло широко распространенное известие о попытках русского царя собрать при дворе коллекцию диковин. Открытый по совету немецкого философа Г.В. Лейбница «кабинет редкостей» к 1714 г. обзавелся собственным помещением в Санкт-Петербурге, заложив основы для образования знаменитых в последствии музеев: Кунсткамеры, Зоологического, Этнографического, Ботанического и Минеарологического.
С началом превращения Российского государства в серьезную политическую силу на европейской арене азиатские владыки стали стремиться установить с ним более тесные отношения. В результате такого стремления у ханских подарков стал проявляться скрытый смысл. В частности, к концу второго десятилетия XVIII в. для бухарского государства обозначилась угроза со стороны джунгарского ханства и обострились отношения с Хивой. Бухара нуждалась в сильном союзнике, заинтересованном в развитии с ней торговых и политических связей. Поэтому в 1717 г. в подарок от бухарского хана Сеид Абулфейз Мухаммед Бехадура было отправлено «девять человек русских ясырей, которые были в Бухарах в неволе» [16]. Подобным образом во время азиатских походов поступил и Надир шах, которому нормализация отношений с империей была необходима для реализации дальнейших завоевательных планов. Так, при разорении Хивы в Астрахань были направлены 10 российских пленных [17].
Правительство Петра I, для которого заинтересованность со стороны азиатских владык в укреплении и развитии отношений с Россией совпадала с его собственными интересами, решило использовать данный фактор. Всем российским дипломатам, аккредитованным при ханских и шахских дворах, рекомендовали дарить вещи не просто любопытные, но желательно сделанные на отечественных фабриках [18]. Нельзя сказать, что при Петре российская дипломатия полностью отказалась от сложившегося за предыдущий период правила — эквивалентного по стоимости обмена подарочными вещами. Свидетельством служит отправка к хивинскому хану Ширгазы позолоченной кареты, запряженной цугом лошадей [19]. В условиях тотального бездорожья в степях Средней Азии европейское транспортное средство выглядело, по меньшей мере, подарком бесполезным, но, безусловно, очень ценным. Однако именно с периода Петра I именные подарки стали превращаться в средство обеспечения российских льгот и преимуществ на территории азиатских государств.
Накануне вывода российских войск из персидских провинций, присоединенных в ходе войны 1722—1723 гг., российские дипломаты вели переговоры с двумя группировками — афганской (хана Эшрефа) и персидской (шаха Тахмаспа II), — боровшимся за персидскую корону. В результате переговоров с Эшрефом в 1729 г. был подписан договор, крайне невыгодный России. Сохраняя за собой Дербент, низовья Куры, Талыш и часть Гиляна до Туникабуна, Россия, тем не менее, возвращала под юрисдикцию персидской стороны Мазандеран и Астрабат,
чем наносила серьезный вред своим интересам в Средней Азии и отодвигала возможность контроля юго-западной части Каспийского моря на неопределенную перспективу [20]. Кроме того, Эшрефом был подписан договор с Турцией, что могло привести к появлению на западных берегах Каспийского моря нового врага российской политики.
Поэтому с 1728 г. российские дипломаты начинают зондировать почву для установления дружеских отношений с лагерем Тахмаспа II и его главнокомандующего Тахмасп Кули хана (будущего Надир шаха). От имени императора Петра I из Сибирской канцелярии генералу Румянцеву отправили «на презенты» соболей, мехов белок, сукон на 5 тысяч рублей [21]. Подарки следовало распределить среди приближенных и военачальников Тахмаспа II.
Параллельно началу официальных переговоров российской стороной было решено заручиться поддержкой со стороны местных ханов. Астаринс-кому, Кергерутскому, муганской, шах-севанской и мазарингской степей ханам, бакинскому султану и кантайской провинции усмею послали в подарок дорогие шубы, украшенные драгоценностями сабли, золотую парчу и меха на опушку и отделку платья. Шесть командиров меньшего ранга (бакинский наиб, мушкурский хан, дети шамхала) получили подарочный набор попроще (менялся сорт мехов и тканей, а также сокращались объемы «подарков»). Еще двенадцати местным начальникам «на презенты» сукно покупали в самой Персии, даже пуговицы на платье для них были не золотые, а серебряные позолоченные. Кроме того, генералам В. Левашову и Румянцеву дали «10 сабель посредственных
и несколько медных медалей золотых на цепях, 4 меха горностаевых... на покрышку сукон, да на делание знамен 6 косяков камок». Знамена надо было распределить между сторонниками Тахмаспа, склонными к договору с Россией [22]. Самому шаху по устоявшейся традиции в подарок с отбывающим послом послали 35 ловчих птиц — балабанов, соколов,ястребов [23].
Договор 1732 г. хотя и привел к возврату ряда территорий, гарантировал сохранение этих владений исключительно в персидской власти, что было выгодно Российской империи. Кроме того, по условиям соглашения в Персии открывалась русская консульская служба, ставшая впоследствии неотъемлемой частью политической жизни шахского государства.
В 1735 г. заступающему на пост российского консула С. Арапову была дана пространная инструкция, крайне любопытная по нескольким положениям. Во-первых, в инструкциях С. Арапову рекомендовали носить штатский костюм, чтобы не вызывать недоверия и 148 боязни к русским. Офицерский мундир неизбежно вызывал ассоциации с военной разведкой и деятельностью карательных отрядов предыдущего десятилетия. Во-вторых, защищая купцов от поборов, взяток и вымогательства «подарков» со стороны персидских чиновников, пункт 15 инструкции настоятельно рекомендовал самому Арапову такие «подарки чинить» [24]. Их следовало раздавать пограничным, административным, таможенным и другим представителям шахского правительства. Для чинов российской дипломатической службы подобная тактика была необычна. Согласно «Воинскому артикулу», принятому Петром I, взяточничество и казнокрадство счи-
Преподаватель XX
!Ек
тались не просто уголовными, а особо тяжкими преступлениями, за которые полагалась смертная казнь. (Имеются в виду Артикул 183 и 184) [25]. Офицеру Арапову эти статьи были, безусловно, знакомы. Однако насущная необходимость установить более тесные отношения с туземным обществом вынудила российских дипломатов принять «правила игры», то есть принимать подарки и самим дарить подарки (взятки) для успешного решения любого вопроса. Поначалу этот восточный обычай относили на счет неблагородного происхождения свиты и правительственных чиновников новой персидской династии Надир шаха. Наиболее образное отношение отечественных дипломатов к чиновникам персидской администрации чуть позднее сформулировал резидент при шахском дворе в Тегеране И. Ка-лушкин. В 1740 г. он писал: «Все то происходит от того, что большая часть при его Величестве и сыне его, фавориты какож и командиры, произведены к первым и знатным из подлых аульных людей и потому ни чести, ни зазрения в том не знают» [26]. Речь шла о желании свиты шаха, министров и местных чиновников Персии при любом удобном случае просить у русских представителей определенные комиссионные в виде денег или ценных предметов.
Однако на деле обмениваться подарками на Востоке при заключении сделок, не важно какого характера, — освященная веками традиция. Сумев приспособиться к местным обычаям, российская дипломатия выработала определенный набор правил распределения подарков среди нужных империи лиц. Изменился и ассортимент. В дополнение к традиционным мехам
и ловчим птицам пришли товары промышленного производства (часы, охотничьи ружья, чайные и кофейные сервизы, зеркала, стеклянная посуда). Крайнее безденежье местных феодальных кругов при неуемном стремлении к роскоши дало реальный инструмент в руки отечественных политических и коммерческих служб. При российских консульствах были организованы специальные фонды, откуда чиновники миссии черпали «знаки внимания» провинциальным наместникам, офицерам пограничной и таможенной стражи и наиболее авторитетным и влиятельным гражданам страны за оказанную поддержку в торговых и иных делах. В наставлении, составленном российским кабинетом С.З. Арапову, прямо оговаривалась задача: установление личных контактов с чиновниками персидской администрации. Единственное условие, которое при этом выдвигалось, — использовать для взяток достойный повод (Навруз, Рамадан, день рождения шаха или наследника) и «малыми вещьми...чтоб из того не учинить регулы, или примера, чтоб те даж повсе-годно требованы не были» [27].
К середине XVIII столетия коллегией иностранных дел был выработан специальный реестр подарочным вещам, «которые в Персии за великую диковинку почитают, и шаху приятны быть могут». В реестре всего 21 наименование. Среди привычных товаров, таких как меха (соболя, горностая, белки), ткани (парча, бархат, сукно), охотничья птица (кречеты, соколы, балабаны), значатся предметы, которые Россия только недавно стала производить для собственных нужд — часы с боем и чертежные готовальни. Не обошли реестра и веяния новой евро-
пейской моды, какую активно насаждали при Петербургском дворе многочисленные иностранцы. Так, под пунктами 20 и 21 отмечены «ищейные собаки» и «собаки большие меделянские» [28]. Содержать при дворе шаха сторожевых собак и охотничьи своры до этого времени было не принято.
За состоянием таких фондов в последствии следили: при дворе шаха — российские полномочные министры (послы), на местах — консулы, передавая их «по наследству» вновь назначенным российским дипломатам. Так, в частности, после трагических событий 1829 г., связанных с убийством А.С. Грибоедова, вице-канцлер К. В. Нессельроде с огорчением отмечал, что оставшиеся после погрома подарки «не достаточно великолепны» и вряд ли могут быть поднесены от имени государя императора [29]. Со временем брать подарки так вошло в привычку, что в момент вступления Л.О. Ивановского в должность консула в Гиляне в 1845 г. один из 4-х правителей провинции — Лангажанский владелец — оставил все свои дела дома и отправился на встречу за своей долей «презентов» [30]. К началу XX столетия в Азиатском Департаменте МИД существовал особый отдел, который составлял специальный реестр «подарочным вещам», следил за их отсылкой и сохранностью в пути. Появление такого отдела неудивительно, принимая во внимание количество посылаемых ко двору шаха и его наместников товаров. (В 1901 г. для упаковки подарочных вещей потребовалось 22 больших и малых ящика) [31].
На первых порах установление тесных отношений с представителями местной администрации и купечества принесло два положительных результата. Во-первых, удалось наладить
действенную курьерскую связь, что в условиях персидского бездорожья, с одной стороны, и быстроменяющейся ситуации, с другой, позволяло русской дипломатии мгновенно реагировать на любые события, и быть готовыми принять необходимые решения. Еще в 1727 г. генерал-фельдмаршал Долгорукий в письме на имя вице-канцлера А.И. Остермана указывал именно на это обстоятельство как на серьезный сдерживающий фактор для любых начинаний экспедиционного корпуса. Князь Долгорукий писал, что «отповедь на мои доношения медленна, и не токмо медленна, а ничего нет. В чем интерес ее императорского величества может упущен быть». Информационный вакуум стимулировал принятие решений на свой страх и риск, что могло не согласовываться с общегосударственной политикой. Долгорукий просил канцлера хотя бы присылать для известия газеты о событиях в Европе, чтобы хоть как-то согласовать собственные действия с государственными интересами, «а, не ведая ничего — сокрушался князь — наугад как делать чаю не можно» [32]. Теперь ситуация изменилась и изменилась качественно. Неважно, что для этого пришлось прибегнуть к периодическим «материальным стимулированиям» со стороны российских консулов. В частности, резидент И. Калушкин доносил в ГКИД, что сам являлся инициатором такого рода подарков. Необходимость иметь в готовности средства связи с внешнеполитическим ведомством фактически привела к негласному найму на работу в консульство самых ответственных в этой области лиц, кто «над почтовыми лошадьми главную команду имеют». Польза от такого сотрудничества была
столь велика, что резидент обещал и впредь эти отношения продолжить («их упреждать не оставлю») [33]. Постепенное налаживание отношений с шахской курьерской службой, которая теперь стала предоставлять лошадей, освобождать от досмотра российскую дипломатическую почту и прочее, дало императорским службам в Персии заметные преимущества. Специальный указ шаха от 14 июня 1740 г. к дербентским и гилянским правителям закрепил достигнутые консулами преимущества. Указ обязывал всех местных чиновников пропускать без задержки грузов и досмотра почты русских курьеров и купцов, следующих на родину [34].
Другим проявлением «подарочной дипломатии» стала возможность влиять на принятие отдельных постановлений правящими кругами. В частности, в 1739 г. принц Реза Кули мирза попытался ввести новые правила торговли в Гиляне. Из резиденции в Исфахане он сделал российской стороне предложение, суть которого сводилась к установлению твердых цен на отечественные товары на персидском рынке. Кроме того, он предлагал в случае отсутствия денег у местных покупателей расплачиваться шелком, также по установленной цене. Импортные русские товары предлагалось сдавать на реализацию персидским купцам по мере их доставки, а расчеты производить в сезон изготовления шелка. Дополнительным условием устанавливался порядок заключения сделок: привозимые товары сбывать оптом и только местным купцам. Надежды Реза Кули были связаны с простым расчетом. Превращение Решта в перевалочный пункт русско-восточной торговли означал немалый доход для са-
мого принца [35]. Указ был передан русскому консулу в Гиляне Арапову, который обратился за советом в ГКИД. В ответной инструкции, подписанной членами тайного совета князем Черкасским и графом Остерманом, предлагалось либо уговорить отказаться от реализации указа, либо просто подкупить принца. По мнению российского правительства, расходы на транспорт и увеличение сроков реализации (возврат платежей русскому купечеству), в силу неспокойного тракта из России в Персию, могут легко разорить отечественных коммерсантов. Поскольку наследник, как, впрочем, и весь его двор, отличался завидным стремлением получать «подарки» по любому поводу от всяких официальных лиц и частных предпринимателей без разбора («без стыда оных просят и то из европейских вещей, каковых здесь сыскать невозможно»), Калушкину было предложено «пока оные из России к Вам при-шлются, каких ни есть пристойных от себя к нему послать для лучшего оного уласкания» [36]. В итоге торговую инициативу принца удалось заморозить.
Анализируя отчеты консулов и послов о розданных ценных предметах, легко определить круг лиц, представлявших повышенный интерес для отечественных миссий. Так, в отчете за 1829 г. среди получивших знаки внимания от посла в Персии Н.А. Долгорукого значатся начальник таможенной конницы, полицмейстер, губернатор Тавриза, обер-шталмейстер принца Аббаса Мирзы, управляющий делами иностранцев в Азербайджане и ряд их родственников [37]. В отчете посольства в Тегеране за 1841 г. фигурируют гилянский принц Яхья Мирза, почетный тегеранский купец Саркис, министр иностранных дел Мирза
Абуль Ханои хан, церемонимейстер шахского двора Мехмет Кули хан, глава местного Дивана Мирза Неби хан и ряд других деятелей. Любопытно, что среди подарков важным сановникам значатся дары «одному шахскому евну-ху.за оказанные услуги» и предметы «доверенному служителю Министра иностранных дел» [38]. Не меньшее внимание уделяло российское правительство и присылаемым к императорскому двору шахским доверенным лицам. В 1824 г. на прием и содержание посольства Мамед Али хана в Петербурге предполагалось истратить 8035 рублей, а реальные траты составили почти 47 тысяч. Значительная часть этой суммы ушла на дорогостоящие подарки: кинжал с драгоценными камнями (3 тыс. руб.), перстень (1 тыс. руб.), два стеклянных канделябра в серебряной оправе для передачи шаху (17 тыс. руб.) и т.п. [39]. В отчете 1835 г. отмечены дорогостоящие сабли, украшенные серебром и драгоценными камнями, переданные за «особенное усердие» туркменским старшинам [40].
Сравнивая пики «подарочной лихорадки» с реальными историческими событиями, можно сделать вывод, что все они приходились на особые периоды взаимоотношений империи со своими соседями. (Первые годы Туркманчайского мира, организация крейсерства на о. Ашур-Аде, освоение Красноводского залива и т.п.) Другими словами, ценные предметы дарились особенно щедро в те моменты, когда России надо было непременно склонить решение спорных вопросов в свою пользу.
В середине XIX в. ценные предметы, подаренные по тому или иному случаю, стали знаком особого расположения правящего императорского
дома. Хотя случались и курьезы. В частности, в 1843 г. российский император «Высочайше повелел» главному морскому штабу и лично контр-адмиралу Е. Путятину сделать Магамед шаху макет военного фрегата в подарок [41]. (По условиям мира 1828 г. Персия не могла иметь военный флот на Каспийском море.)
К концу XIX в. Россия стала обладать иными рычагами влияния на правительства сопредельных государств (военный, финансовый, политико-правовой), и «царские поминки» вновь превратились в обычные знаки дружбы и добрососедских отношений.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бушев П.П. Иранский купчина Казим бек в России 1706—1709 гг. // Иран. Сб. ст. — М., 1973. — С. 166.
2. Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Узбекской ССР. — Л., 1932. — Ч. I. — С. 233, 235—236, 248.
3. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 109. оп. 1. д. 2. 1716. л. 27об; д. 1. 1717. Л. 209-209 об; д. 1. 1718, Л. 47, 84-85.
4. Шкляева О.В. Торговые связи Средней Азии с Россией во второй половине XVII — первой четверти XVIII века: Дисс... канд. ист. наук. — Владимир, 2003. — С. 169.
5. Архив внешней политики российской империи (АВПРИ). Ф. 77. Оп. 1. Д. 12. 1733. Л. 4.
6. Там же. Л. 5.
7. Там же. Ф. 109. Оп. 109/1. 1725. Д. 1. Л. 37-37об.
8. Шкляева О.В. Указ. соч. — С. 168.
9. Бушев П.П. Указ. соч. — С. 171.
10. АВПРИ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 3. 1721. Л. 3 об.
11. Там же. Л. 4-4об.
12. Там же. Л. 1.
13. Там же. Ф. 77. Оп. 1. Д. 5. 1722. Л. 8.
14. Кишмишев С.О. Походы Надир-шаха в Герат, Кандагар, Индию и события в Персии после его смерти. — Тифлис, 1889. — С. 211.
15. РГАДА. Ф. 134. Оп. 1. Д. 1. 1713. Л. 177180 об.
16. Пулатов Ю. Страничка из истории русско-среднеазиатских отношений начала XVIII в. // Слово памятникам истории и культуры. — Ташкент, 1973. — С. 63.
17. АВПРИ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 4. 1741. Л. 63.
18. Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 10. Л. 17 об.
19. Данилевский Г.П. Собрание сочинений. — М., 1995. — Т. 6. — С. 103.
20. Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 7590. Оп. 3. Д. 25. Л. 8.
21. АВПРИ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 9. 1729. Л. 3.
22. Там же. Ф. 77. Оп.1. Д. 5. 1730. Л. 34 об.
23. Там же. Ф. 77. Оп. 1. Д. 26.1730. Л. 6.
24. Там же. Ф. 77. Оп. 1. Д. 19. 1735. ЛЛ. 3663.
25. Артикул воинский // Российское законодательство X—XX веков. — Т. 4. — С. 361.
26. АВПРИ. Ф.77. Оп. 1. Д. 6. 1740.
Л. 382 об.
27. Там же. Ф.77. Оп. 1. Д. 19. 1735. Л. 61 об.
28. Там же. Ф.77. Оп. 5. Д. 12. 1762-78. Л. 255 об.
29. Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 10. Л. 17.
30. Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 332. Л. 3.
31. Там же. Ф. 161/4. Оп. 729/2. Д. 74. Л. 1-3 об.
32. Там же. Ф. 77. Оп .1. Д.10. 1727. Л. 3.
33. Там же. Ф. 77. Оп.1. Д. 6. 1740. Л. 382382 об.
34. Там же. Л. 271.
35. Там же. Ф. 77. Оп.1. Д. 6. 1740. Л. 2223.
36. Там же. Ф. 77. Оп.1. Д. 5.1740. Л. 32, 37 об.
37. Там же. Ф. 161. Разряд Р5. Оп. 4. Д. 1 а. Л. 21-22.
38. Там же. Ф. 194. Оп. 1. Д. 2012. Л.Л. 4,
64.
39. Там же. Ф. 161. Разряд 1-6. Оп. 5. Д. 1. 1823-24. Ч. I. Л.Л. 120, 136; Ч. II. Л.Л. 1, 245.
40. Там же. Ф. 161. Разряд II — 21. Оп. 66. Д. 1. 1833-35. Л. 26.
41. Там же. Ф.194. Оп.1. Д. 259. Л.125. |
