CC BY
50
2003 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 3. Вып. 4 (№27)
ХРОНИКА
ИЗ ИСТОРИИ БЕЛОМОРСКИХ БИОСТАНЦИЙ
Настоящее мгновенно, будущее временно, прошлое вечно...
В. Я. Александров
Так уж сложилось в нашей стране — основные научные и учебные учреждения создавались в городах, удаленных от моря, — Москве, Санкт-Петербурге, Казани, Харькове. И даже сейчас единственный университет России, расположенный на берегу полносоленого моря, — относительно молодой—Дальневосточный.
Морская биота, первичная по отношению к пресноводной и наземной, сохранила высокую степень эндемизма крупнейших таксонов (типы, классы) и наиболее простые, исходные формы проявления жизнедеятельности: способность покровов к внекишеч-ному поглощению мономеров и выделению в среду сигнальных пептидов и оборонительных перекисей; тотальное дробление и разнообразие личиночного развития; отсутствие осморегуляции — пойкилоосмотичность. Поэтому без исследования морской биоты не может быть полноценного развития биологии и становления биологов разных специальностей. Основные места таких исследований и морской учебной практики -морские биостанции.
Многие описываемые здесь события происходили на глазах или при участии автора, поэтому их оценка — авторская интерпретация. О некоторых из них мне рассказали мои учителя. Таким образом, очерками, в основе которых — личные впечатления, охвачен период около столетия.
Самое близкое к столицам море, Белое, стало осваиваться биологами с 1881 г.: Санкт-Петербургским обществом естествоиспытателей была создана Соловецкая биологическая станция, просуществовавшая до 1899 г., после чего она была переведена на побережье Баренцева моря в только что основанный в качестве уездного города Александровск. В превращении этой Мурманской биологической станции в одну из самых лучших в мире (ее сравнивали с Неаполитанской) выдающуюся роль сыграли К. М.Дерюгин, С. В. Аверинцев и ее директор с 1908 по 1933 г. Г. А.Клюге (1871-1956).
О трудностях ее становления можно судить по тому, что до конца 1916 г. (времени постройки железной дороги до тольксР что основанного Мурманска — Романова-на-Мурмане) связь станции с центром России осуществлялась морем: летом через Белое (до Архангельска), зимой вокруг Скандинавии и далее Балтикой. Этим путем получали материалы и оборудование, отсылали для обработки пробы и учебные коллекции по заказам самых разных учреждений вплоть до реальных училищ и гимназий (среди них, в частности, и Гаванская гимназия на Васильевском острове), прибывали группы исследователей, преподавателей и студентов. Почта зимой доставлялась на санях: вдоль
Белого моря — лошадьми (почтовые станции Сорока, Кереть, Ковда, Княжая, Кандалакша и др.), по Кольскому полуострову — оленями. Как рассказывал мне Г. А. Клюге, почтовики относились к своей работе очень ответственно — письма и газеты получались практически ежедневно, хотя в пути они были 7-10 дней.
Особенно нужно подчеркнуть, что благодаря героическим усилиям Германа Авгу-стовича Клюге часть зданий и оборудования, библиотека и коллекции станции были сохранены в годы иностранной интервенции и всеобщей разрухи гражданской войны. И уже в 1921 г. были восстановлены гидролого-гидробиологические разрезы по Кольскому меридиану. Для интересующихся более глубоко историей Соловецкой и первой Мурманской станций можно рекомендовать написанный Г. А. Клюге «Исторический очерк развития Мурманской биологической станции» [2].
В разные годы на Мурманской биологической станции практиковались в морской биологии будущие крупные ученые Д. М. Федотов, А. М. Дьяконов, Л. А. Зенкевич, Е. М. Крепе, Е. Ф. Гурьянова, П. В. Ушаков и многие, многие другие.
В 1933 г. после посещения Александровска-Полярного Сталиным, Кировым и Ворошиловым здесь было решено создать базу подводных лодок. Эта база сыграла огромную роль на северном театре Великой Отечественной войны, в частности в обеспечении прохождения караванов «РС^» с оружием, ^боеприпасами и продуктами от союзников, а также в послевоенные годы как основа создаваемого атомного флота. Для биостанции визит вождей имел катастрофические. последствия. Станция была закрыта, ведущие специалисты репрессированы. Об этом времени рассказано В. С. Танасийчук в очерке «Аресты на Мурманской биологической станции в 1933 году» [4].
В качестве компенсации биологам дал& средства для постройки в пос. Дальние Зеленцы, тоже на северном побережье Кольского полуострова, но восточнее ^Кольского залива, новой биостанции, которая и была открыта в 1937 г. усилиями П.В.Ушакова. В книгах академика Л.А.Зенкевича неоднократно упоминается о том, что эта биостанция создана без прямых предшественников. Очевидно, это было связано с политическим требованием не ссылаться лишний раз на исследования в местах, ставших секретной базой. Нужно восстановить историческую справедливость и считать Мурманскую морскую биостанцию в Дальних Зеленцах несомненно прямой наследницей биостанции в АЛександровске-Полярном и тем самым Соловецкой. Новую биостанцию на Кольском полуострове создавали в основном специалисты, прошедшие подготовку на старой Мурманской биостанции и воспитанные в духе ее традиций, Первым научным руководителем новой МБС был прошедший школу работы в Полярном П. В. Ушаков, много лет ее сотрудником был Г. А. Клюге. Интересные фотодокументы строительства и первых лет работы Мурманской биологической станции в Дальних Зеленцах находятся в настоящее время в библиотеке Беломорской биологической станции на мысе Картеш.
С 1908 г. несколько лет существовала летняя учебная биостанция на Белом море, организованная в Ковде К. К. Сент-Илером, профессором Дерптского, а затем Воронежского университетов. О каждой поездке публиковался отчет. Своеобразным отчетом оказалась изданная в 1915 г. небольшая книжка, рассказывающая о том, с какими трудностями добирались до столицы России, вступившей в Первую мировую войну, студенты со своим преподавателем — дорога (железной еще не было) заняла около месяца.
С 1931 г. под руководством известного океанолога В. В. Тимонова работала маленькая морская станция Государственного гидрологического института (ГГИ) в Пирью-губе около пос. Умба на юге Кольского полуострова, проводившая и биологические ис-
следования. На ней сформировались, как исследователи гидробиологи В. В. Кузнецов (будущий директор Мурманской биостанции в Дальних Зеленцах и директор-органи-затор Беломорской биостанции ЗИН), Т.А.Матвеева, Г.В.Кречман, Г.С.Гурвич. Не покладая рук, работала на станции планктонолог М. А. Виркетис. Станция прекратила свое существование в годы сталинских репрессий.
Как мне подсказывает опыт, есть резон в противопоставлении деятельности биологических станций работе корабельных экспедиций —у них существенно различны организационные принципы и возможности работ [7]. Правда, бывают ситуации, когда различия сглаживаются: небольшие корабли обслуживают береговой стационар (сбор материала для экспериментов, «декадные» точки и др.) или суда регулярно повторяют как бы стационарные разрезы (вроде известного разреза по Кольскому меридиану). Тем не менее при схожести задач работа биостанций и корабельных экспедиций — это обычно разные не смешивающиеся жанры, как опера и оперетта. Одно выдающееся исключение —в процессе проведения с 1922 г. прекрасно организованной Беломорской экспедиции К. М. Дерюгин фактически определил успешное развитие этих двух направлений морской биологии в нашей стране. Впоследствии отработанные на Белом море принципы взаимодействий стационарных и экспедиционных морских биологических работ были успешно внедрены К.М.Дерюгиным на Дальнем Востоке.
В 1939 г. в Ругозерской губе против о-ва Великого открылась Беломорская биостанция МГУ (первые руководители П.В.Матекин и Г.М.Беляев). Расцвета станция достигла при Н. А. Перцове, имя которого она теперь носит. Прекрасный очерк об этом ярком человеке написал недавно известный биофизик и историк науки С. Э.Шноль в своей книге «Гении и злодеи науки» [8]. (Зильное впечатление на меня в годы директорства Н. А. Перцова произвела регулярная обязательная морская практика не только для ботаников, зоологов и гидробиологов биофака, но и биофизиков физического факультета. Такого тогда в стране нигде не было.
С 1945 г. работала биостанция. Карело-Финского университета, основанная профессором С. В. Гердом в дер. Гридино на Карельском берегу Белого моря. Туда привозила ленинградских студентов блестящий преподаватель проф. Е. Ф. Гурьянова, способствовавшая становлению морских биологов среда студентов не только кафедры гидробиологии. Одним из первых, работавших на этой станций студентов, был проф. А. К. Дондуа, поныне возглавляющий Санкт-Петербургское общество естествоиспытателей, то самое общество, которое более 120 лет назад создало первую биостанцию на Белом море.
Неформальной морской биологической станцией широкого профиля десятилетиями служит база Кандалакшского биосферного заповедника на о-ве Ряжков, где при поддержке известного орнитолога и знатока Белого мбря В. В. Бианки проводились разнообразные исследования водной фауны и проводили практику студенты разных вузов страны.
Со всеми биологическими стационарами Белого моря много лет сотрудничает Лаборатория морского бентоса Санкт-Петербургского Дома творчества юных. Под руководством Е. А. Нинбурга в процессе конкретных исследований беломорских гидробионтов школьники готовились к поступлению* на биофак и многие из них по окончании университета стали морскими биологами.
19 июля 1957 г. «взятием» первой «декадной станции» начала свою плодотворную деятельность Беломорская биологическая станция Зоологического института РАН. Надо сказать, что формально станция существовала и раньше, но она имела только судно «Профессор Месяцев» и кабинеты в Петрозаводске, т. е. станция без морского стационара. Поэтому основателем ББС справедливо считается В.В.Кузнецов, нашедший для
нее чрезвычайно удобное для работы и быта и притом очень красивое место на мысе Картеш в губе Чупа Кандалакшского залива. В прошлом директор Мурманской биостанции, он провел сравнение биологии одних и тех же видов в Баренцевом и Белом морях, описав специфику «биологического облика» каждого из этих водоемов. С Кузнецова начался гидрологический и планктонный мониторинг губы Чупа еще тогда, когда этот научный термин не был известен. С Владимиром Васильевичем я познакомился еще в 1950 г., когда проходил практику в Дальних Зеленцах. Нас, студентов, в экзотических условиях полярной биостанции всех без исключения романтиков-трудоголиков, поражала чрезвычайная работоспособность директора. Он относился к тому типу людей, которые чудом выжив в пекле войны, вернувшись к любимому довоенному делу, отдавались работе с удвоенной силой. Такими же были мужчины-учителя в моей школе в маленьком белорусском райцентре. Владимир Владимирович прошел всю войну. Был дважды ранен на Ленинградском фронте. Жажда действия, стремление к рациональности привели В. В. Кузнецова к большой тактической ошибке — в своей рецензии в Зоологическом журнале на книгу Л. А. Зенкевича «Фауна и биологическая продуктивность моря» [3] он, будучи во многом правым по существу, явно переусердствовал в политической лексике того времени. Вся школа московского академика включилась в преследование подготовленной Кузнецовым диссертации. В отзывах на имя Ученого совета Зоологического института москвичами приводилось самое страшное для любого диссертанта обвинение в фальсификации данных. Главным упреком оппонентов диссертанту было то, что он выражал результаты данных своих измерений в единицах на тысячу (вместо привычных единиц на сотню, т. е. процентов) и при этом в некоторых случаях число измеренных особей было*меньше тысячи. В дискуссии в Москве в Институте океанологии РАН я, тогда «свежеиспеченный» младший научный сотрудник пытался доказать, что в этом случае достоверность результатов Кузнецова намного выше, чем при измерениях биомассы бентоса Баренцева моря по одному дночерпателю (рабочей площадью в четверть квадратного метра) на поверхность, дна в квадратную милю — а именно так работали тогда московские бентологи-оппоненты.
Специальная комиссия (Г.У. Линдберг, Ю.И.Полянский, Ю. Л.Горощенко) полностью сняла эти обвинения. После блестящей защиты с единогласным голосованием в ЗИН потребовалась перезащита в ВАК, и она тоже завершилась единогласным голосованием.
Тяжело больной, за несколько месяцев до своей кончины (6 июля 1961 года), В. В. Кузнецов рекомендовал меня на должность директора ББС. По тем событиям, которые произошли позже, можно составить представление об эпохе. Оказывается, я тем самым становился кандидатом в «номенклатуру» Карельского обкома, и для собеседования меня вызвали в Петрозаводск. Учитывая мою молодость и, очевидно, обычную готовность подобных кандидатов в «номенклатуру» делать то, «что нужно», со мной не особенно церемонились: «Забудь про всяких своих букашек-таракашек! Стране нужна нефть. А в скважину, когда ее бурят, сбоку протекает вода. А воду лучше всего останавливает мука из сухой водоросли фукуса — он набухает и становится пробкой. Вот и будешь его там у себя на Белом море заготавливать». В тот же день я уезжал назад, ни секунды не сомневаясь в правильности своего отказа. И до сих пор считаю, что представители академической и университетской наук сами должны знать, чем они могут быть более полезны обществу.
Недавно я узнал, что написал В.В.Кузнецов директору ЗИН академику Е.Н.Павловскому в ответ на поступившее ему предложение создать новый морской стационар: «Я могу взять на себя руководство организацией и деятельностью Бело-
морской биологической станции только в том случае, если в задачу этого учреждения не будет входить решение прикладных вопросов рыбной промышленности». И это писал человек, который сам настойчиво «продвигал» в Минрыбхозе предложение о преимущественной добыче в Белом море рыб с коротким жизненным циклом и именно потому, / что это был вывод его диссертации.
Только что в трудах Зоологического института под названием «Отечественные зоологи» опубликованы воспоминания П.В.Ушакова о Г.А.Клюге [4] (совместно с Е.И.Андросовой), В.В.Тимонове и В.В.Кузнецове [5]. Здесь же опубликованы материалы Г. Н. Бужинской о самом П. В. Ушакове [1]. И все это имеет прямое отношение к истории наших северных морских биостанций. Наука персонифицирована, а ее история тем более.
После преждевременной кончины В. В. Кузнецова Директорами на Картеше последовательно были М. Н. Русанова и 3. Г. Паленичко. С 1965 до конца'1979 г. директором ББС имел честь быть и я. На этот раз мне была предоставлена свобода формирования научной тематики при доброжелательном отношении дирекции и Ученого совета ЗИН. Для меня и в основном молодого коллектива это было временем внедрения экспериментального метода во все традиционные или новые направления работ. Сократились длительные рейсы судов по сбору бентоса —по тому, что обнаружилось в хранилище проб, было понятно, что пока нижний слой собранного сгнивает, берутся по повышенным обязательствам к соответствующим датам новые материалы под предлогом обеспечения потребностей рыбной промышленности. Корабли стали выходить то за морскими ежами для каких-то эмбриологов, то за морскими ангелами ради их каких-то нейронов, то за никому не нужными гребневиками, чтобы якобы наблюдать биение их гребных пластинок. И появилась в республиканской газете заметка заслуженного деятеля рыбной промышленности Ломова «В тихой заводи» — сами понимаете, с руганью и рекомендациями. Дирекция ЗИН мне приказала: «Покайся!» (это был год, когда по указанию Смольного изымался учебник генетики М. Е. Лобашова). А я не покаялся и тем горжусь.
А еще горжусь замечательными работами своих коллег по физиологии и экологии моллюсков, ракообразных и полихет, физиологии эвригалинности, развитию беломорской сельда, жизненным, щиихам, многолетней динамике планктона и многими другими, получившими широкое признание. Горжусь электрофикацией, телефонизацией и уникальными изотермическими комнатами, без которых на любом море невозможен никакой длительный эксперимент.
Внимательно и ревниво слежу за происходящим на ББС. Сохранение и развитие перспективных научных направлений, сохранение и разумное использование материальной базы, продуктивные контакты с разными институтами, включая зарубежные, разработки приемов культивирования мидий и сельдей (вот он реальный вклад в практику!) — все это безусловная заслуга современного коллектива ББС ЗИН и ее директора В. Я. Бергера. Важно заметить, что это происходило вопреки грозным тенденциям 90-х годов, погубивших в стране многие морские стационары.
Решение основной задачи академической биостанции — проведение научных исследований—всегда сопровождалось и дополнялось учебной работой со студентами. На мыс Картеш, на котором расположена ББС ЗИН, в 60-70-е годы привозили группы своих студентов будущий академик О. Г. Кусакин (каф. гидробиологии и ихтиологии ЛГУ), А.К.Дондуа (каф. эмбриологии ЛГУ), В. С.Ипатов (каф. геоботаники ЛГУ), А. А. Заварзин (каф. цитологии и гистологии ЛГУ), М. Н. Русанова (каф. зоологии Петрозаводского университета), В. Л. Вагин (каф. зоологии Казанского университе-
та), С. М. Никитина (каф. зоологии Калининградского университета) и др. Сотрудникй ББС часто выступали в роли руководителей студенческих квалификационных работ, обычно к обоюдной пользе.
После закрытия в 1969 г. на о-ве Среднем проработавшего более полувека известного на Севере лесозавода № 10 (построен купцом 2-й гильдии Савиным) я написал письмо на родной биологический факультет ЛГУ с предложением подумать о создании собственной учебной и научной базы на Белом море неподалеку от ББС ЗИН. Помню, что играл на самолюбии коллег: «А вот у москвичей есть своя станция и даже для физиков». Прибывшая 27 августа 1970 г. комиссия в составе Б. Р. Васильева, А. К. Дондуа и В.Г.Шевченко на нашем судне «Онега» объехала окрестности в поисках подходящего места для новой станции. Обсуждались: Левин Наволок как место, удобное для проведения линии электропередачи, но слишком близкое к поселку Чкалов; Сон-Остров как очень красивое и удобное для биологов в силу разнообразия биотопов, но слишком удаленное от путей сообщения. Остановились на о-ве Среднем в связи с наличием заброшенных домов лесозавода №10 и близостью к дружественной ББС ЗИН с ее возможностью помощи новой станции во время становления, прежде всего транспортом. Тогда же были осознаны и те трудности, которые сохраняются и сейчас, отсутствие сухопутной связи и сложности подвода к острову линии электропередачи.
Есть общие трудности всех морских стационаров [7]. Это фактически круглосуточное пребывание в режиме экспедиции: вдали от магазинов, почты и больницы. В таких случаях обычные для любой социальной структуры центробежные и центростремительные тенденции приобретают особое значение. С моей точки зрения, в данных условиях особенно важна централизация и соблюдение четкого режима. Это в интересах всех участников совместной работы, что, к~сожалению, становится очевидным только в критических ситуациях. Мои учителя, известные морские гидробиологи Е. Ф. Гурьянова и П. В, Ушаков, рассказывали, что в течение четверти века директорства в Александров-ске Г. А. Клюге на станции совершался характерный для корабельных кают-компаний ритуал приема пищи — когда появлялся директор, все вставали и только после его приветствия садились и приступали к еде. При этом Герман Августович (два последних года его жизни мы работали с ним в одном-кабинете) запомнился мне очень скромным человеком с тихим голосом. Кстати, таким же тихим голосом он однажды мне сказал: «Придете ко мне, не удивляйтесь, что диван такой жесткий — там сухари. Этому меня время научило».
Сотрудники краеведческого музея в пос. Полярном обещали познакомить меня с письмами Клюге, в которых он горько сетует на пьянство и необязательность рабочих. Как это знакомо руководителям всех ББС! И сопротивление этой стихии также требует четкой дисциплины.
Понятна и психология центробежной тенденции на биостанциях—стремление отойти на такое расстояние, чтобы пользоваться общим благом, но при этом меньше зависеть от «центра». На первых порах становления биостанции на о-ве Среднем этой тенденции способствовало то обстоятельство, что группы относительно независимых лабораторий и кафедр старались быть независимыми и на острове. Эта своего рода «феодальная раздробленность» усугублялась исторически сложившимися различиями в материальном положении групп. Нужно отметить, что известная «центробежность поведения» естественным образом питается романтическим и свободолюбивым настроением впервые приехавшей на морской остров в условия настоящей белой ночи молодежи.
Недавно я услышал мнение, с которым, очевидно, можно согласиться, — именно раз-
нообразие и раздробленность позволили университетским биологам в целом пережить на о-ве Среднем известные сложности 90-х годов. А в последние годы отмечается интеграция не только в организации быта и работы на острове, свидетельством чему стал успех регулярных научных сессий МБ С СПбГУ, подводящих итоги морских исследований прошедшего года.
Безусловно, создание собственной Морской биологической станции резко расширило возможности биологической практики и вывело учебный процесс на биофаке СПбГУ на качественно новый уровень. Сейчас это очевидно всем. Ясно, что обязательная морская практика — непременное условие подготовки полноценных специалистов в области зоологии, ботаники, гидробиологии, эмбриологии. Очевидно, что только на биологических станциях могут быть выполнены условия для проведения корректных длительных экспериментов и обеспечен сезонный и многолетний аспекты наблюдений, включая мониторинг внешней среды и изменений ее биоты.
V
В. В. Хлебович
Литература
1. Буснсинская Г. Н. Жизнь и деятельность П.В.Ушакова (1903-1992) // Отечественные зоологи: Труды Зоологического института. 2002. Т. 292. С. 77-97. 2. Клюге Г. А. Исторический очерк развития Мурманской биологической станции // Труды МБС. 1925. Т. 1. С. 5 -26. 3. Кузнецов В. В. Против остатков формализма в биологии // Зоол. журн.>1953. Т.32. Вып.2. С.315-320. 4. Танасийчук B.C. Аресты на Мурманской биологической станции в 1933 году // Репрессированная наука. Вып. 2. СПб., 1994. С. 306-318. 5. Ушаков П. В. Из воспоминаний о прошлом // Отечественные зоологи. Труды Зоологического института. 2002. Т. 292. С. 98-139. 6. Ушаков П. В., Андросова Е. И. Г. А. Клюге: Краткий очерк жизни и деятельности // Там же. С. 69-76. 7. Хлебович В. В. О некоторых трудностях удаленных стационаров // Вестн.Акад. наук. 1978. №3. С. 52-54. 8. Шноль С. Э. Гении и злодеи науки. М., 2002.
