CC BY
19
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
Научная статья УДК 929+008
Иван Орлов, Александр Любищев, Даниил Гранин: искусство, наука, литература
Владимир Сергеевич Фёдоров
Член Международного открытого научного сообщества «Русская словесность. духовно-культурные контексты» (Россия).
Аннотация. На материале творческой биографии художника И. И. Орлова описываются взаимосвязи трёх отраслей отечественной культуры: искусства, науки и литературы как универсальных форм постижения мира. Показана близость (творческая, биографическая, ментальная) И. Орлова, А. Любищева и Д. Гранина.
Ключевые слова: взаимосвязь литературы, искусств и науки, биографическое пространство, феномен взаимодействия трёх культурных граней в отечественной культуре XX столетия.
HUMANITIES Scientific article
Ivan Orlov, Alexander Lyubishchev, Daniil Granin: art, science, literature Vladimir S. Fedorov
Member of the International Open Scientific Community «Russian Literature. spiritual and cultural contexts» (Russia).
Abstract. Based on the material of the creative biography of the artist I. I. Orlov, the interrelationships of three branches of national culture are described: art, science and literature as universal forms of comprehension of the world. The closeness (creative, biographical, mental) of I. Orlov, А. Lyubishchev and D. Granin is shown.
Keywords: interrelation of literature, arts and science, biographical space, the phenomenon of interaction of three cultural facets in the national culture of the XX century.
Личные и творческие связи писателя Д. А. Гранина, учёного-энтомолога А. А. Любищева и художника И. И. Орлова были на редкость глубокими. Изучение биографического пространства, в котором они сформировались, может установить их роль и значение в отечественной культуре второй половины XX столетия, в общественной мысли, духовной истории эпохи.
Соединяют этих трёх замечательных людей, по-своему выразивших противоречивую суть советского времени, созидательный дух, неординарное мышление, истинные интеллигентность и благородная этика. Их судьбы - взаимо-
© Фёдоров В. С., 2022
отражение трёх граней отечественной культуры: литературы, науки и живописного искусства. Как конгениальные творческие личности, они оказались внутренне близки, испытывая непреходящий искренний интерес друг к другу. Сходство эстетического вкуса и общее понимание смысла человеческого бытия предопределили их взаимную симпатию и глубокое уважение. Более того, никто не сказал о феномене Люби-щева, о творчестве Орлова так точно и ёмко, как это сделал Гранин.
Интерес писателя к людям науки, к изобретателям, к неординарной личности, в том числе -к искусству и художественному творчеству проходит через всё весьма многогранное
практически пятнадцатитомное наследие им оставленное. Это и романы «Искатели» (1955), «После свадьбы» (1958), «Иду на грозу» (1962), «Картина» (1979), «Бегство в Россию» (1994), повесть «Размышления перед портретом, которого нет» (1968) о физике Василии Перове, «Повесть об одном учёном и одном императоре» (1971) о французском учёном-экспериментаторе Франсуа Араго и о Наполеоне. Здесь и документально-биографическая повесть «Эта странная жизнь» (1974) об ульяновском биологе А. Любищеве, профессоре, человеке, обладавшем большой «метафизической смелостью» в науке, перфекционисте «времени». Это и документально-художественный роман «Зубр» (1987) о генетике Н.В. Тимофееве-Ресовском, рассказ «Вариант второй» (1949) и другие произведения писателя. Скажем больше, высокий градус поиска нравственной, духовной чистоты, восходящий ещё, по справедливым словам Любищева, с чем безусловно согласен и Гранин, к той моральной высоте, «которая была уже достигнута в древнегреческих трагедиях учениками Сократа, Платона и Аристотеля», а затем в конце ХУШ-начале XIX века Ф. Шиллером и в основном немецкими романтиками (Новалисом, Тиком, бр. Шлегелями, Шеллингом, Брентамом и Арнимом) также являлся общим лейтмотивом творчества Гранина, Любищева и И. Орлова. «Среди высших созданий человека, -утверждает Гранин, - наиболее достойные и прочные - нравственные ценности» [1, 54].
У Даниила Гранина было много героев, которых он любил и которыми искренно увлекался. Он любил вытаскивать из небытия малоизвестных и неординарных людей. Но среди всех героев его поучительных книг, которых он знал и о которых писал, по своему творческому духу и новаторскому бесстрашию выделялись два необыкновенных человека -это Любищев, мыслитель и биолог, «диалектический идеалист», как он сам себя называл, и художник Орлов. Универсализм Любищева был поразителен. В середине 60-х годов он неожиданно пишет статью «О морозных узорах на окнах». Не сходство с растениями, травой, древесным миром обнаруживает он, что сотни лет видели до него, а закономерность сходства. «А значит,- поясняет своим читателям Гранин, - общие законы строения и гармонии в естественных системах. Их можно выразить математически». И далее, добавляет писатель, Ю. А. Шрейдер - один из исследователей творчества А. Любищева - пишет, что
«в этой статье Любищев выдвигает две новые отрасли науки: теорию сходства и теорию «симметричных форм, не заполняющих пространство». Морозные узоры вдруг нежданно-негаданно дополняют общую картину мира, которую создаёт Любищев. /.../ Он открывает новый, более глубокий уровень понимания -и обычное становится необычным» [2, 77]. «Куда бы он ни обращался, - констатирует Гранин, - к диалектике, к истории, к механике, к учениям Коперника, Галилея, к философии Платона, - повсюду он умудрялся видеть вещи иначе, чем видели до него» [3, 79]. Это же относится к теоретическому и практическому понятию «времени», над чем А. Любищев размышлял и с чем «сражался» всю свою жизнь. До сих пор физики по отношению ко времени разделены на два лагеря. Одни считают, что время - это инструмент измерения событий, другие наоборот, видят во времени самостоятельную онтологическую сущность. У А. Блока, например, было двенадцать измерений времени, что можно изобразить даже графически, в то время как у обычного человека их всего от трёх до пяти. Известно также, что чем больше событий, тем меньше времени, оно съёживается, сокращается, редуцируется, чем меньше событий, тем больше времени, которое может растягиваться до бесконечности. К такому же универсализму стремился и художник Орлов. Но если о Лю-бищеве мы уже кое-что знаем, в том числе и благодаря повести Гранина, то об Орлове можно сказать, что он широко известен в узких кругах. А между тем, у Любищева и Орлова действительно, как верно почувствовал Гранин, было много общего. Это не только новгородские корни их предков и родителей, но и какая-то абсолютная свобода их творческой мысли и деяний. Их почти что беспредельный мультикультурализм. Для них изучение и приятие русской (А. Пушкин, Г. Державин, Н. Гоголь, Ф. Достоевский, Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Лесков, С. Есенин, М. Цветаева, О. Мандельштам, А. Блок, А. Ахматова и др.) и мировой духовной культуры, начиная с древнейших времён, античности и Библии (Сократ, Платон, Аристотель, Сенека, Данте, Шекспир, Гёте, Шиллер, Блейк, Т. Манн и др.) было общим местом и объединяющим началом. Они были и заядлыми интеллектуальными полемистами, смело сражающимися за правду и истину, как они её понимали и видели. И, видимо, не случайно как в заглавии своей повести о Любищеве «Эта
странная жизнь», так и в характеристике творчества Орлова Д. Гранин употребил одно и то же ключевое, хотя и не до конца понятное, слово «странная». На протяжении всей повести об А. Любищеве Д. Гранин пытался уяснить и разгадать эту «странность», понять феномен личности своего героя.
Последуем же этому примеру и мы. Попытаемся на материале творческой биографии Орлова разгадать смысл и суть сакраментальных гра-нинских слов, сказанных об этом художнике.
Иван Иванович Орлов родился 23 марта 1920 года в живописном месте Новгородской области в Дрегельском районе (ныне - Любытинском) Недашицкой волости в 130 километрах от Санкт-Петербурга на берегу реки Пчёвжа в деревне Илово, стоящей между большими селениями Дуброво и Петровское. Его отец Иван Прокопьевич утонул в Пчёвже через три месяца после свадьбы. Сразу после рождения сына его мать Ирина Михайловна вместе с бабкой, дядьями и тёткой переехали в местечко Холм в освободившуюся семейную бывшей усадьбы помещиков Дидловых, расположенную в трёх километрах от Илова. В этом, по словам Ивана Орлова, «райском уголке» бывшего поместья, бродя по опустевшим комнатам господского дома, каретной, скотному двору, саду с беседкой и сиреневым кустарником, цветнику и парку, в котором на высоком берегу стояла каменная часовня, и провёл всё своё детство и юность будущий художник Ваня Орлов. Позднее дядя Сеня и мать построят недалеко от усадьбы свой общий дом, откуда Ваня с дядей Сеней будут ходить к бабе Дуне, оставшейся жить в семейной, на пироги. Отсюда же в школьные годы он будет ходить каждый день за два километра в ближайшую школу. Из своего самого раннего детства ему запомнились два эпизода - ужасный страх перед разразившейся грозой, когда он вместе с матерью находился в поле (на память приходит известная картина К. Е. Маковского «Дети, бегущие от грозы»), и то, как он, подражая кошке, решил вслед за ней спрыгнуть с печки, больно разбившись о пол и получив первый болезненный урок познания жизни. Вся обстановка и красота окружающей природы располагали к поэти-ческо-художественному восприятию мира.
В 1935 году, окончив Петровскую семилетнюю школу, пятнадцатилетний Ваня Орлов, укрепившись мыслью стать художником, отправляется в Ленинград (Санкт-Петербург) за своей «мечтой». Но тут, как он пишет в своих мемуарах, «мой рай заканчивается и мечты рушатся». Поступить в художественное училище сразу ему
не удалось. Вместо этого он, по его словам, «мучительно отстрадал четыре года (1935-1939) в Ленинградском государственном промышленно-музыкальном техникуме» [2]. Во время летних каникул он возвращается к себе на Холм, к своей матери, где можно было досыта поесть, поправить изношенную одежду и отдохнуть ещё совсем юной и неокрепшей душой. В 1939 году, после окончания музыкального техникума, его распределили в город Алатырь Чувашской АС СР , где находилась фабрика по изготовлению пианино. Но вместо фабрики он поступает в Алатырское художественно-гравёрное училище и чувствует себя от этого «бесконечно счастливым». Однако счастье длилось недолго. 18 августа 1939 года его призывают в Армию в 348 Конный артиллерийский полк. Но пока его везли из Алатыря в Шепетовку [3], он простудил ноги и попал в госпиталь, откуда его отправили в отпуск по болезни в Ленинград, где он, не теряя времени, поступил учиться на третий курс изостудии. После начала войны с Финляндией (30.XI.1939) и окончания госпитального отпуска Орлов вновь возвращается к месту службы в Шепетовку. Накануне Великой Отечественной войны 10 июня 1941 года его распределяют в Первую киевскую школу пилотов. Из оккупированного немцами Киева его вместе со школой переправляют на Донбасс, а в декабре 1941 года - в Сибирь, в Иркутскую военную школу авиамехаников. После окончания школы в марте 1943 года его направляют в 15 запасной, а затем в 57 стрелковый артиллерийский полк 120 мм миномётов, а затем и на фронт в штурмовую гвардейскую противотанковую дивизию (ПТ Р) [3]. В конце 1943 года на Витебском направлении он был ранен осколком снаряда под левую лопатку, перенёс две операции, рваная рана долго не заживала. Лечился в госпитале города Ржева. Затем 10 мая 1944 года его вновь направляют служить в авиацию - оперативным дежурным по перелётам на военных аэродромах Ржева, Двинск-Торна (Польша) и Улан-Удэ. После окончания Великой Отечественной войны, через семь лет военной службы, мечта И. И.Орлова наконец-то сбывается. В августе 1946 года с ранением и наградами он поступает в Ленинградское художественно-графическое педагогическое училище (бывшее - Демидовское), окончив которое в 1949 году первым выпуском студентов-фронтовиков получает квалификацию преподавателя рисования и черчения для средней школы (Диплом Т№161488 от 8.УП.1950). После завершения учёбы в училище перед ним вновь встал вопрос о выборе жизненного пути.
Готовясь к поступлению в Академию художеств, он вместе с Ремом Ермолиным вновь стал посещать вольнослушателем училище на Демидовом, ибо преподавательская работа никак его не удовлетворяла. «Я, - писал в своей краткой биографии Орлов, - пришёл в тупик: художник -это не учитель рисования и черчения, у которого возможностей писать картины и жить нет никаких <...>. Побывав в портретно-копийной мастерской Ленизо и сделав две безнадёжные попытки поступления в Академию художеств, <...> вступил на самостоятельный путь творчества. На это ушло три года боли и страданий» [3]. Окончательный разрыв с реалистической школой рисования у Орлова произошёл в 1961 году. С этого времени он на долгие годы уходит в поиски своей ни на кого не похожей художественной дороги, на поиски своего художественного лица. В 1960 году, задолго до того, как он найдёт самого себя в живописи, он создаёт своё программное стихотворение «Грёзы», в котором уже отчётливо вырисовывается и его будущий художественный метод. Позднее он запишет: «В<...> моём стихотворении «Грёзы» выражено всё - полный метод» [4]:
Вся прошедшая жизнь неразлучна со мной. Кто сказал, что она не приходит обратно? Вот я встал и стою перед старой стеной, На которой какие-то грязные пятна. И из плесени их вдруг встают облака, Дорогой и причудливой формы: Будто гения тут прикасалась рука, Но не знали его до сих пор мы. Здесь деревья и замки, и сон, и явь, Всё, что было и примечталось. Мир души своей взором объяв, Вижу весь. Или так. показалось? Близкий образ мелькнул стороной. Ой ты жизнь, ты опять возвратилась обратно! Но опомнившись, так же стою пред стеной, На которой какие-то грязные пятна.
Ещё более осознанно свой будущий художественный путь он выразил в поэтических строчках стихотворения, написанного двумя годами позднее:
Оно во мне - моё искусство. И тайно ото всех, как вор, Люблю отчаянно и грустно Плести мечты своей узор. И царь, и бог своих созданий Тку красоту для чутких глаз. Из глубины очарований Всплывает живописи вязь. И потому мои заветы
Покоя требуют в тиши,
Чтобы ненужные советы
Не оскверняли храм души.
Здесь невольно вспоминаются близкие по духу слова художника Астахова из романа Д. Гранина «Картина»: «Для меня Творец - таинственная сила, то понуждение, что заставляет меня писать. Заставляет, и при этом освобождает. Когда я пишу, я свободен как никогда, я сам - господь бог, ничего не властно надо мною, я творю мир таким, какой мне нравится. /.../ Я в своей манере - вершина. /.../ У нас в России художник должен жить долго, тогда дожить можно до всего, и импрессионистов признают, и мирискусников. И нами тоже гордиться будут» [1, 470].
Орлов много читает, собирает книги почти по всем отраслям гуманитарного знания, особенно по искусству и психологии. Поскольку невысокая зарплата не позволяла покупать дорогие книги, он пристрастился ходить по старьёвщикам в центральных районах города, у которых в 196070-х годах можно было за совсем небольшие деньги приобрести различные книги, в том числе и дореволюционные раритеты. Так постепенно ему удалось собрать неплохую домашнюю библиотеку: почти всех писателей классиков XIX века, но особенную любовь он испытывал к Л. Н. Толстому и С. А. Есенину. Среди его книг можно было найти П. Д. Боборыкина, А. В. Амфитеатрова, Л. Н. Андреева, И. Ф. Анненского, Фёдора Сологуба, Н. А. Бердяева, Д. С. Мережковского, М. И. Цветаеву и многих других, которых в книжных магазинах того времени было найти трудно или практически невозможно. Собирал и книги европейских классиков - Шекспира, Данте, Блейка, Гёте, Байрона, Сервантеса, Эмерсона, С. Цвейга, Т. Манна, Ромена Роллана, Ренана, Камю и др. Очень любил он и книги из серии «Эврика». Во второй половине 50-х годов, работая в школе, Орлов одновременно посещал и изостудию Дома учителя (ныне - Дом работников просвещения во дворце Юсуповых на Мойке).
Круг чтения художника, как вспоминал И. П. Голиков, был пространен: «Книга об искусстве Бенвенуто Челлини, трактат Леонардо да Винчи, «Философия искусства» Тэна, «Дневник» Делакруа, книга Дж. Рёскина о прерафаэлитах, письма Ван Гога, мемуарная литература Поля Гогена, «Далёкое близкое» И. Репина, письма Крамского, литературное наследие А. Бенуа, П. Чистякова, Н. Рериха <...>. Кроме искусства Ивана Ивановича интересовали поэзия, философия, психология, связанная с творчеством» [5]. Он совершенно
справедливо заметил, что пастозный мазок Орлова, в то время, когда он ещё писал маслом, нёс в себе не только объём, но как призма излучал из себя какой-то волшебный цветовой свет, наподобие основателя испанского импрессионизма Мариано Фортуни или Куинджи. Масляные этюды и картины Орлова, особенно 1960-х годов, когда он увлекался мозаикой, иконой и пуантилизмом, сверкали и переливались всеми цветами радуги наподобие ковра из драгоценных камней. Немногие художники его времени обладали таким дарованием. Из друзей и знакомых Орлова, пожалуй, было только два таких человека, хотя и шли они в искусстве масляной живописи своим путём. Это - малоизвестный художник А. М. Шувалов [6], громадные натюрморты с автопортретом которого хранятся в фонде ЛОСХа, а также художник О. Н. Манюков [7].
С середины 70-х годов у Орлова стали появляться настоящие шедевры акварельной живописи. Через некоторое время произошло и знакомство художника с писателем Д. А. Граниным. Даниил Александрович и Орлов проживали в двух шагах друг от друга на Петроградской стороне.
Размышление о творческой интуиции, приводящей к удивительному результату, попытка осознать тайну творчества были намного интереснее самой художественной «техники». Думается, что именно об этом и хотел говорить в своей передаче «Очевидное - невероятное» её ведущий известный физик профессор С. П. Капица, который, как и многие другие (А. Б. Мигдал, М. Я. Амусья, И. П. Лапин, Д. А. Гранин), был поклонником «странных и прекрасных» работ Орлова. Пытаясь разобраться в его творческой биографии, в самой тайне творческого процесса художника, который не успел или не захотел, предчувствуя необъятность проблемы, сам этого до конца сделать, его ближайший и, безусловно, проникновенный друг и художник И. П. Голиков в связи с этим в очерке о нём писал: «Творческий путь художника Ивана Орлова оказался совсем непростым. Я был свидетелем многих его поисков в искусстве. <...> На первом этапе он очень много работал с натуры: писал пейзажи, воспевая в сотнях этюдов свою деревню, писал портреты, натюрморты, работал над композициями - одним словом, работал в традиции реализма (в масляной технике). Потом, в конце 50-х годов, усилился в его работах формальный поиск: увлечение «мозаичностью» и пуантилизмом в живописи. В начале 60-х годов заметно стало меняться его мировоззрение. Орлов стал интересоваться мистицизмом, миром «потустороннего» в искусстве. Одним словом, он сблизился с сим-
волизмом. Теперь он свою живопись посвящает тайне, призрачности и иллюзорности жизни, року, волшебству, грёзе, мечте. Для раскрытия своего сугубо внутреннего мира художнику здесь понадобились новые выразительные средства, совсем новый язык, новая метафо-ра(форма). <...> Он простился навсегда с натурой, с «копированием» <...>. А дальше - долгие годы молчания. После тринадцатилетнего молчания художник Орлов, как птица Феникс, возрождённая из пепла, с ещё большей энергией, с ещё большей страстью, чем когда-либо, ушёл в творчество. Наступил новый период в творчестве художника <...>. Суть нового метода, с помощью которого художник работал в последний свой творческий период, заключается прежде всего в том, что он утверждает прекрасное не в заранее увиденных, не в заранее представляемых воображением образах, а утверждает в самом процессе творчества, который сам помогает, сам показывает найти это прекрасное <...>. Если в прежние годы он пользовался в живописи масляными красками, то теперь он переходит на акварельную технику, наиболее подвижную: при смешении жидких красок быстро создаются новые цветовые комбинации <...> неожиданные в своём гармоническом сочетании<...>. Остаётся их только оценить; но оценить глазом художника-колориста, а также художника, обладающего такими качествами, как ассоциативность, интуиция, импровизация, фантазия. Этот быстротечный процесс где-то сходен с методом художни-ков-ташистов. Здесь заканчивается первый этап метода, этап «заготовки», как выражался Орлов. Второй этап наступает, как правило, после паузы, иногда довольно продолжительной, во время которой художник, делая какие-то небольшие добавления или изменения, окончательно композиционно оформляет работу. Феерические образы цвета в живописи художника несут в себе неразгаданную или нераскрытую до конца тайну, оставляя возможность каждому зрителю «дорисовывать» их своим воображением. <...> Грёза стала доминировать в его творчестве» [5, Л. 1012]. «Мне кажется, - пишет Голиков об Орлове, - художник состоялся в каком-то своём, присущим ему только стиле: во-первых, я, например, узнаю его работы, даже если никогда их не видел (этого уж никак не может случиться с работами, выполненными «механически»); во-вторых, работы его всегда несут в себе большой эмоциональный заряд, т. е. никогда не оставляют равнодушным зрителя» [5, Л. 19 (VII)]. Вполне объективные воспоминания близкого друга Орлова - художника И. П. Голикова -
заслуживают всяческого внимания. Однако его интерпретация «нерукотворности», которой Орлов придавал большое значение, как дополнительного авторитета создаваемой художественной ценности, на наш взгляд, не достаточна и не отражает реального положения дел. В записях Орлова есть прямое указание на то, что он понимал под своим творчеством, и какое место в этом процессе занимал сам художник, хотя, по понятным причинам, о таких сокровенных вещах, как «Высший мир», «Бог», «Провидение» и т. п. он всегда говорил редко, немногословно и сдержанно. «Самое отрадное, - пишет в одном из своих писем к корреспонденту в 1982 году Орлов, что я теперь в своих акварелях выплёскиваю всё своё нутро до восторга <...>. Исхожу я из Хаоса <...>, а потом проецируюсь на него сам<...>. Здесь и мистика, и поэзия, и музыка и всё, всё из чего склёпан человек» [8]. Подлинный смысл «нерукотворности» в работах Орлова, на наш взгляд, надо искать совсем в другом. В определённой степени здесь может помочь мировоззренческая система, по словам поэта и философа В. С. Соловьёва, одного «из гениальнейших мыслителей всех времен» александрийского гностика Валентина (II в.) и Библия, опираясь на которые мы и попробуем в современном прочтении интерпретировать этот художественный феномен. По учению Валентина создателем тварного (вещественного) мира, наряду с Демиургом, была и «София E6фia), называемая «художником» (^юурафод); задача её состояла в том, чтобы сообщить созданию образ невидимого бога» [9]. Епифанес, один из ближайших последователей Валентина, пытаясь уточнить систему учителя, в книге о справедливости утверждал как идеал человеческой жизни такую же «безразличную общность всего, какая существует по воле Божией в прочей природе и нарушается лишь произвольными человеческими узаконениями» [10, 322]. Думается, однако, что Епи-фанес насчёт «произвольных человеческих узаконений» всех людей всё-таки ошибался, ибо всё происходило по воле Божией через Демиурга и Софию-Ахамот. Однако он был прав в том, что предличностному оформлению творения, то есть до того, как возникло «дуновение различающего духа», предшествовала «безразличная общность всего... в прочей природе», что вовсе не означало, и это нам кажется весьма важным, отсутствия лица вообще, а являлось ликом, «лицом», «металичностью» плеромы самой Софии-Ахамот. Эта общая прадуша Ахамот, выделенная из души Демиурга, но ещё не корпускулиро-ванная в отдельные личностные начала микро-
вселенных. Вот почему, глядя на картины Орлова, никто не может сказать, что в них нет души, ибо она - очевидна! Но душа эта не земного, не человеческого начала, ибо это Божественная душа Софии-Ахамот после её временного ухода из плеромы Бога Отца. В подтверждение этих слов в Библии мы читаем сокровенные слова Софии о самой себе и о Господе: « Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих /.../. Я родилась прежде /./ когда ещё Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. /.../ я была при Нём художницею /.../ веселясь перед лицем Его во всё время /.../. /.../ кто нашёл меня, тот нашёл жизнь, и получит благодать от Господа» [Притч. УШ, 22, 25, 30, 35]. Отсюда идёт и магнетический интерес к живописи Орлова, ибо, с одной стороны, она, по словам Даниила Гранина, «прекрасна», а с другой - «странна», так как выражает собой неведомое «лицо» Софии, самого предвечного Творца и Создателя.
Здесь заметим, что и жизнь, и искусство, которое тоже бывает и «высоким», и «низким», да просто «другим», бесконечно богаче того, что видят и о чём пишут критики, которые с предубеждением относились не только к творчеству Ивана Орлова, но и к наследию всего русского авангарда, пренебрежительно называя такое искусство «абстракционизмом». Им даже в голову не приходит, что «реалистическое» искусство того же Шишкина, Левитана, Саврасова, Айвазовского и т. д. это всё та же иллюзия видения самого художника, что настоящий реализм это только фотография, сама зависящая от человеческого глаза и от разрешающей способности оптики и т. д., что все формы искусства - это калейдоскоп иллюзий самых разных художников и ничего более [см. 11].
О восприятии окружающей жизни и искусства как зрительной иллюзии, уже начиная с У в. до н. э., писали такие известные древнегреческие мыслители, как Протагор, Платон и Аристотель. «Реалист, если он художник, - писал, например, Мопассан, подтверждая эту мысль античных философов, - будет стремиться не к тому, чтобы показать нам банальную фотографию жизни, но к тому, чтобы дать нам её воспроизведение, более полное, более захватывающее, более убедительное, чем сама действительность. <...> На этом основании, - продолжает французский писатель, - я считаю, что талантливые Реалисты должны были бы называться скорее Иллюзионистами» [12, 11-12]. Ему вторит и Достоевский: «Надо изображать действительность как она есть», - говорят они, тогда как такой
действительности совсем нет, да и никогда на земле не бывало, потому что сущность вещей человеку недоступна, а воспринимает он природу так, как отражается она в его идее, пройдя через его чувства» [13, 75]. Это же утверждали и многие другие писатели, художники и учёные: А. Блок, А. Белый, К. А. Федин, В. М. Жирмунский, Л. С. Выготский, М. М. Бахтин. Более того, аналогичное суждение уже о научной фактологии, как одной из форм постижения мира, мы находим у замечательного писателя и мыслителя Андрея Платонова, который, говоря о научно-гносеологических представлениях человека, справедливо писал: «Все научные теории, атомы, ионы, электроны, гипотезы, всякие законы -вовсе не реальные вещи, а отношения человеческого организма ко вселенной в момент познающей деятельности.» [14, 656].
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Гранин Д. А. Собр. соч.: В 4 т. - Л.: Худож. лит. 1978-1980. - Т.4.
2.Орлов И. И. Наброски к биографии. 1988. Л. 1 (Семейный архив Орловых-Фёдоровых).
3.Орлов И. И. Наброски к биографии. 1988. Л. 2.
4. Орлов И. И. Реплики.1978-1979. Л. 5 (Семейный архив Орловых-Фёдоровых).
5.Голиков И. П. Воспоминание об И. И. Орлове. 1994. Л. 2-4.
6. Шувалов Александр Михайлович (4.^.1927-2002 (?), Ленинград) - художник-живописец.
7. Манюков Олег Григорьевич (20.IX.1934-24.IX.1981) - художник-живописец и график. С нач. 60-х годов известен как один из идеологов и родоначальников нонконформистского искусства в Ленинграде, мастер экспериментальной фактурной живописи. Во Всероссийском музее А. С. Пушкина хранится более 20 картин художника, навеянных образами героев Пушкина и Достоевского. После смерти художника в 1990-е годы были организованы его персональные выставки во Франции, Австрии и Германии.
8. Письма И. И. Орлова. (Семейный архив Орловых-Фёдоровых).
9. Поснов М. Э. Гностик Валентин и валенти-нианство / /Он же. Гностицизм II века и победа христианской церкви над ним. Киев, 1917. -С. 476-545.
10. Соловьев В. С. Валентин и валентиане // Христианство. Энциклопедический словарь в 3 т. / Под ред. С. С. Аверинцева. - М.: Научное издание «Большая Российская энциклопедия», 1993.- Т. 1.
11. Фёдоров В. С. «Художественное» и «документальное» как общеэстетическая проблема // Гуманитарные науки: из опыта теоретической интерпретации. Сб. науч. трудов / Отв. ред. Б. Я Месонжников. СПб.: АО «Фантомы», 1993. С. 113-123.
12. Мопассан Гюи де. Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1958. Т.8.
13. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1980. Т.21. С. 75.
14. Платонов А. П. Государственный житель: Проза. Письма. М., 1988.
Информация об авторе
Фёдоров Владимир Сергеевич, литературовед, литературный критик. Окончил филологический факультет СПбГУ и аспирантуру ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН (1990), кандидат филологических наук. Учёный секретарь (2004-2005) и старший научный сотрудник Отдела новейшей литературы (1990-2008), Рукописного отдела (2009-2011), Отдела библиографии и источниковедения (2011-2018) ИРЛИ РАН. Активно публиковался в разных изданиях, в том числе в университетском альманахе русской философии и культуры «Вече», в выходящих в издательстве «Венец» УлГТУ сборниках «Родное и вселенское». Член Международного открытого научного сообщества «Русская словесность. Духовно-культурные контексты», автор статей, опубликованных в «Вестнике УлГТУ».
REFERENCES
1. Granin D. A. Sobr. soch. [Sobr. op.]: V 4 t. L., Khudozh. lit. 1978-1980. T. 4.
2. Orlov I. I. Nabroski k biografii [Sketches to the biography]. 1988. L. 1. Semejnyj arhiv Orlovyh-Fyodorovyh [(Family Archive of the Orlovs-Fedorovs)].
3. Orlov I. I. Nabroski к biografii [Sketches to the biography]. 1988. L. 2.
4. Orlov I. I. Repliki [Replicas] 1978-1979. L. 5 Semejnyj arhiv Orlovyh-Fyodorovyh [(Family Archive of the Orlovs-Fedorovs)].
5. Golikov I. P. Vospominanie ob 1.1. Orlov. 1994. L. 2-4.
6. Shuvalov Alexander Mikhailovich (4.IV. 1927-2002(?), Leningrad) - hudozhnik-zhivopisec [artist-painter].
7. Manyukov Oleg Grigor'evich (20.IX.1934-24.IX.1981) - hudozhnik-zhivopisec i grafik. S nach. 60-h godov izvesten kak odin iz ideologov i rodonachal'nikov nonkonformistskogo iskusstva v Leningrade, master eksperimental'noj fakturnoj zhivopisi. Vo Vserossijskom muzee A. S. Pushkina
hranitsya bolee 20 kartin hudozhnika, naveyannyh obrazami geroev Pushkina i Dostoevskogo. Posle smerti hudozhnika v 1990-e gody byli organizovany ego personal'nye vystavki vo Francii, Avstrii i Germanii [Manyukov Oleg Grigoryevich (20.IX.1934-24.IX.1981) - artist-painter and graphicartist. Since the beginning of the 60s he has been known asone of the ideologists and founders of nonconformisttart in Leningrad, a master of experimental texture painting. The All-Russian Museum of A. S. Pushkin houses more than 20 paintings by the artist, influenced by the images of the heroes o Pushkin and Dostoevsky. After the artist's death in the 1990s, his personal exhibitions were organized in France, Austria and Germany].
8. Pis'ma I. I. Orlova. [Letters of I. I. Orlov]. (Semejnyj arhiv Orlovyh-Fyodorovyh) [(Family Archive of the Orlovs-Fedorovs)].
9. Psnov M. E. Gnostik Valentin i valentinianstvo [Gnostic Valentin and Valentinianism]. On zhe. Gnosticizm II veka i pobeda hristianskoj cerkvi nad nim [On the same. Gnosticism of the second century and the victory of the Christian church over it]. Ky-iv, 1917, pp. 476-545.
10. Solovyov V. S. Valentin i valentiane // Hristianstvo. Enciklopedicheskij slovar' v 3 t. [Christianity. Encyclopedic Dictionary in 3 Vol.]. [Ed. S. S. Averintseva]. Moscow, Nauchnoe izdanie «Bolshaya Rossiiskaya entsiklopediya», 1993, T. 1.
11. Fedorov V. S. «Khudozhestvennoe» i «documentary» kak obshchesteticheskaya problema. Gumanitarnye nauki: iz opyta teoreticheskoj interpretacii. Sb. nauch. trudov [Humanities: iz experience the oretical' no einterpretation]. Sb. nauch. trudov [Collection of scientific papers]. [Ed. B. Y. Mesonzhnikov]. SPb., AO «Phantomy», 1993, pp. 113-123.
12. Maupassant Guy de. Poln. sobr. soch. [Complete works]: V 12 t. Moscow, 1958, T. 8.
13. Dostoevsky F. M. Poln. sobr. soc. [Complete works]: V 30 t. L., 1980, T. 21, р. 75.
14. Platonov A. P. Gosudarstvennyj zhitel': Proza. Pis'ma [State Resident: Prose. Letters].. Moscow, 1988.
Information about the author Fedorov Vladimir Sergeevich, literary critic, literary critic. He graduated from the Faculty of Philology of St. Petersburg State University and the graduate school of IRLI (Pushkin House) of the Russian Academy of Sciences (1990), Candidate of Philological Sciences. Scientific Secretary (2004-2005) and Senior Researcher of the Department of Modern Literature (1990-2008), the Manuscript Department (2009-2011), the Department of Bibliography and Source Studies (2011-2018) of the IRLI RAS. He has been actively published in various publications, including the University almanac of Russian philosophy and culture «Veche», in the collections «Native and Universal» published by the publishing house «Crown» of UlSTU. Member of the International Open Scientific Community «Russian Literature. Spiritual and cultural contexts», author of articles published in the Bulletin of UlSTU.
Статья поступила в редакцию 13.12.2021; одобрена после рецензирования 25.12.2021; принята к публикации 14.01.2022. The article was submitted 13.12.2021; approved after reviewing 25.12.2021; accepted for publication 14.01.2022.
