CC BY
224
ИСТОРИЯ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА В КОНЦЕПЦИИ К.Д. КАВЕЛИНА
P.A. АРСЛАНОВ
Кафедра истории России Российский университет дружбы народов
117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, 10-1
В статье исследуется концепция истории российского государства, разработанная одним из теоретиков российского либерализма, основоположником государственной школы в исторической науке К.Д. Кавелиным. Автор анализирует теоретическую основу исторических взглядов Кавелина, объективно передает его логику рассуждений, рассматривает его видение проблемы в контексте развития науки и общества России середины XIX в. Особое внимание уделяется вкладу Кавелина в становление национально-либеральной парадигмы.
Проблема истории государства в России являлась одной из ключевых в отечественной общественной мысли середины XIX в. Различное видение становления и роли государства в истории страны приводило к острым дискуссиям, буквально раскалывало образованное общество на враждующие лагеря. Огромное место она занимала и в творчестве К.Д. Кавелина - теоретика русского либерализма, одного из основоположников государственной школы в исторической науке. Именно в российском государстве Кавелин видел силу, способную осуществить назревшие либеральные преобразования. Убеждая их сторонников в необходимости «понять, так сказать, почву, элемент, в которых совершалась государственная жизнь, ...уловить законы ее развития»1, он и обратился в специальной статье к истории российского государства2.
Исторические взгляды Кавелина складывались под влиянием «Философии истории» Гегеля с ее идеями внутренней обусловленности исторического процесса и государства как естественно-необходимой и высшей формы социальной организации. Новизна его подхода проявилась в теоретическом осмыслении исторических фактов, опирающимся на источники, что позволило ученому, по словам П.Н. Милюкова, предложить «свою формулу русской истории»3, представить ее как единый закономерный процесс развития от родового общества к государству.
Согласно концепции Кавелина, человек не мог существовать вне общежития, первоначальной формой которого был кровнородственный союз - род. Не обладая долгое время отдельным от этого коллектива сознанием, он не имел возможности выделиться в самостоятельное целое, т. е. стать личностью, обладающей «высшими потребностями» и, в первую очередь, потребностью развития. Это предопределяло господство традиционных норм коллективного бытия, крайнюю замедленность движения общества, ибо, по словам Кавелина, лишь личность, «сознающая сама по себе свое бесконечное и безусловное достоинство»4, являлась основным условием его развития. По мере становления государства, являющегося выразителем общих потребностей народа и в связи с этим разрушающего узкие рамки кровнородственных и общинных союзов, происходит утверждение личности, ее высвобождение из коллективного бытия. Таким обра-
зом, государство, в концепции Кавелина, выступало не как самоцель общественного развития, а как форма народного организма, «...ступень в историческом развитии человеческого общежития, необходимое условие и единственно возможная среда для полнейшего совершеннейшего развития и существования человека». Главной же целью и одновременно средством исторического развития в концепции Кавелина оставался человек. Именно он, по словам мыслителя, есть «оправдание и движущее начало всего исторического развития, центр, около которого вращается всемирная история»5.
Отказываясь от рассмотрения истории России сквозь призму европейского опыта, Кавелин пытался осмыслить ее, исходя из внутреннего быта русского народа, воспринимаемого им как саморазвивающийся организм. Основную же черту народного быта он обнаружил в том, что даже общественные и политические отношения народ осознавал под формами родства, называя, например, «помещика и всякого начальника ... отцом, себя - его детьми». В итоге Кавелин пришел к выводу, «что в древнейшие времена русские славяне имели исключительно родственный, на одних кровных началах ... основанный быт; что в эти времена о других отношениях они не имели никакого понятия, и потому, когда они появились, подвели их под те же родственные, кровные отношения»6. Таким образом, род и представления о нем стали началом и определяющим фактором русской истории, резко отличающим ее от западной, у истоков которой стояла личность. При этом кавелинское противопоставление России Европе, на первый взгляд, находилось в русле славянофильской исторической концепции и противоречило западническим установкам. И действительно, в славянофильском духе Кавелин утверждал, например, что в истории России и Запада невозможно обнаружить ни одной сходной черты, но зато много противоположных. «В Европе, - писал он, - сословия -у нас нет сословий; в Европе аристократия - у нас нет аристократии; там особенное устройство городов и среднее сословие - у нас одинаковое устройство городов и сел и нет среднего, как нет и других сословий; ...в России, в исходе XVI в., сельские жители прикрепляются к земле - в Европе, после основания государств, не было такого явления» . Анализируя позицию историка, следует принять во внимание то, что славянофильская антитеза Россия - Запад, призванная доказать самобытный характер развития страны и невозможность повторения ею исторического пути Европы, получила широкое распространение в общественной мысли 1840-х гг. Естественно, что признание исключительности отечественного проишого ослабляло теоретические позиции русского западничества, ибо ставило под сомнение тезис об универсальности исторических законов, а, следовательно, и о европейском будущем России. Но признание очевидных и укоренившихся в сознании общества исторических фактов, не соответствующее позиции прямолинейного западничества, отвечало интересам формирующегося либерального течения, пытающегося в истории своего отечества, а не только в заимствовании чужеземных культурных ценностей обнаружить, с одной стороны, доказательства принадлежности России к общеевропейской судьбе, а с другой - те собственные ростки нового, которые бы доказывали возможность ее самостоятельного прогрессивного развития. Вот почему статья Кавелина, воспринятая современниками как манифест западничества, на самом деле выходила за рамки узкопартийных споров представителей двух направлений общественной мысли и закладывала теоретические основы нового либерального течения.
Кавелин, констатируя очевидные, как казалось тогда, исторические отличия России и Запада, представил их, в итоге, как второстепенные проявления общих начал, своеобразно развивающихся там и здесь под влиянием различных историче-
ских условий. Их общность заключалась в том, что первоначальной формой быта России и Европы являлся род, который, правда, на Западе намного раньше уступил свое место началу личности. Ее же более раннее становление вызывалось, в первую очередь, постоянными войнами германских племен с Римом и принятием христианства, которое, по словам Кавелина, «открыло в человеке и глубоко развило в нем внутренний, невидимый, духовный мир»8. Таким образом, благодаря христианству у европейских народов появились общая цель и основание развития, т.е. личность.
Россию и Запад объединяло также и то, что им было присуще историческое движение, изменение общественного быта. «Наша история, - писал Кавелин, -представляет постепенное изменение форм, а не повторение их; следовательно, в ней было развитие, не так, как на востоке... В этом смысле мы народ европейский, способный к совершенствованию»9. Доказывая наличие общих оснований в истории России и Запада, Кавелин спорил не только со славянофилами, но и с весьма пессимистической концепцией П.Я. Чаадаева, отрывавшего Россию от мировой истории, доказывающего, что если она и движется, то только по кругу.
И все же, имея общие основания с западной, русская история, в концепции Кавелина, развивалась, во всяком случае до ХУШ в., иначе, а вызывалось это отличие тем, что в конкретных исторических условиях Западной Европы идея личности намного раньше получила свое реальное, хотя и далеко не адекватное воплощение. У русско-славянских же племен отсутствовали внутренние причины для ее появления, ибо их миролюбивость, а главное - сохранявшийся семейный быт противодействовали становлению личности, а без нее народы, подчеркивал Кавелин, «...должны бы навсегда оставаться под гнетом внешних, природных определений, жить, не живя умственно и нравственно»10. Формированию личности препятствовали также удаленность России от очагов цивилизации, отсутствие внешних «примесей» и завоеваний, в результате чего русская история сохранила свой органический характер, т.е. развивалась как бы из самой себя путем внутренних изменений родового быта. Отсюда при существовании общего вектора развития с Европой ход русской истории отличался замедленностью темпов, а, следовательно, постановкой иных задач. Если германским племенам предстояло, по словам Кавелина, «развить историческую личность, которую они принесли с собою, в личность человеческую; нам предстояло создать личность». Все содержание исторического процесса в допетровской России как раз и состояло, полагал он, «...в постепенном образовании, появлении начала личности и, следовательно, в постепенном отрицании исключительно кровного быта, в котором личность не могла существовать»11. Таким образом, основное содержание древнерусской жизни он видел в становлении начала личности, происходящем в результате ее освобождения от гнета кровного союза «во имя идеи государства». Однако в допетровскую эпоху личность утверждалась только как форма, лишенная содержания, которое она могла приобрести, осознав свое историческое значение, поставив себя «безусловным мерилом всего».
Таким образом, в основу периодизации истории России Кавелин положил два взаимосвязанных принципа: развитие личности и государства, выделив в итоге три этапа - родовой, семейный и государственный. Сам же исторический процесс Кавелин в духе гегелевской философии представлял как результат противоборства родового быта с семейными, а затем - государственным началами.
На заре своей истории русско-славянские племена испытали влияние внешнего фактора, несколько ускорившего ход событий. Оно было связано с «призванием варягов», которые, по словам Кавелина,«... принесли с собою первые зачатки гражданственности»12, а в
результате - создали раннюю форму государственности. Само призвание он объяснял с позиций родовой теории, т.е. процессами, проходящими внутри кровнородственного союза. Так, рисуя гипотетическую картину древнерусского быта, Кавелин предположил, что по мере роста численности населения роды начали распадаться на отдельные большие семьи, а на смену их руководителей, занимающих главенствующее положение по праву естественного старшинства, стали приходить избираемые старейшины. Между большими семьями, сохраняющими в основных чертах принципы организации рода, начались распри, вызываемые различиями и обособлением их интересов. В этих условиях резко возросло значение старейшины, который «становится посредником, миротворцем и судьею в поселении...», состоящим из нескольких таких семей. По мере ослабления единства между семьями «образуются в поселениях общие совещания - веча (от вещать)». Постепенно поселения отдельных семей, несмотря на внутренние разногласия, привыкают обсуждать на вече, заменившем общего старейшину, все важные и общие вопросы, действуют сообща и превращаются в общины. Но и общинный быт мало-помалу распадается из-за внутренних противоречий, проявлявшихся во вражде старейшин отдельных семей, в обычае кровной мести, с помощью которого семьи и защищали свои интересы. Аналогичные процессы проходили и на племенном уровне, где князья представляли собой «племенных старейшин». В результате начинаются нескончаемые усобицы, приведшие к тому, что «несколько племен, истерзанных внутренними смутами, отсутствием порядка и устройства, решились власть над собой отдать чужеземцу: явление не столь загадочное, как кажется с первого взгляда»13. Таким образом, летописное призвание варягов логично вписывалось Кавелиным в контекст отечественной истории и связывалось им с внутренним процессом развития родовых отношений. Именно неспособность восточных славян объединиться за счет собственных усилий, вызванная неразвитостью «общественного духа и гражданских добродетелей», при одновременном осознании необходимости общей власти, призванной, с одной стороны, обеспечить внутренний порядок, а с другой - защитить от внешних врагов, и заставил старейшин подчиниться «постороннему, равно чуждому для всех». В итоге «из русско-славянских племен», вынужденных подчиниться иноземной дружине, в которой, по мнению Кавелина, преобладали германские элементы, «образуется сильное, обширное государство». Таким образом, именно с норманнами Кавелин связывал появление «первой идеи государства» на русской почве, а также дружины, которая представляла собой «учреждение не русско-славянское, основанное на начале личности и до того чуждое нашим предкам»14.
Следует учесть, что, рассматривая проблему образования государства с позиций норманизма, историк обусловливал его становление не «призванием варягов», а внутренним, органическим развитием восточнославянских племен, потребностями древнерусского общества. Он подчеркивал также замалчивающийся официальной историографией факт насильственного характера действий варяжской дружины, покорившей и угнетавшей призвавшие ее племена. Официальная же доктрина отстаивала идею мирных и изначально гармоничных отношений власти и народа, что якобы обеспечивало их единство на всем протяжении русской истории, предопределяло беспочвенность или обреченность любых выступлений, направленных против самодержавия.
Одним из первых в отечественной историограф™ Кавелин обратил внимание и на то, что норманны придали образовавшемуся государству феодальный «отпечаток». Сам же феодализм он воспринимал как систему вассальной иерархии, раздела территории между князьями. Суждения Кавелина о насильственном характере действий норманнов и феодальных чертах образовавшегося государства противоречили не только официаль-
ной, но и славянофильской исторической концепции, ибо доказывали наличие у России общих исторических оснований с Западной Европой, отвергали идею ее гармоничного развития в допетровскую эпоху. Вместе с тем, включение Кавелиным в свою концепцию «общинного начала», идущего на смену родовому, выходило за рамки западнической схемы и в определенной степени отражало его стремление учесть положительные стороны других, в данном случае славянофильского, направлений общественной мысли.
Созданное варягами государство не изменило сущностных основ древнерусского быта, ибо оно долгое время оставалось чужеродным наростом, отторгаемым «народным организмом». Более того, сами варяги вскоре оказались под влиянием «туземного элемента», и в княжение Ярослава они «сливаются с русскими славянами». И все же их пребывание не прошло бесследно, варяги оставили после себя «мысль о государственном единстве всей русской земли, дружинное начало и систему областного управления»15. Правда, феодальный порядок, который варяги принесли на русскую почву и на котором строилась их государственность, так и не смог укорениться и исчез вместе с ними. Ярославу пришлось восстанавливать разорванную пришествием варягов нить русской истории, что ему и удалось совершить благодаря соединению родового начала с государственным. Отныне «вся Россия, - писал Кавелин, - должна была принадлежать одному княжескому роду. Каждый князь, член рода, получил свою часть... Старший в роде ... был главою всех князей и вместе представителем политического единства Руси»16. Примечательно, что в современной историографии идея, сформулированная Кавелиным, получила свое развитие в работе А.П. Толочко, обосновывающего концепцию «родового сюзеренитета» как формы древнерусской государственности XI в17. В конечном счете, весь период отечественной истории «от Ярослава до усиления Москвы» Кавелин рассматривал как время «развития родового начала, предоставленного самому себе, историю его постепенного разложения и упадка»18.
На смену родовому периоду отечественной истории шел семейный, складывавшийся в результате разделения княжеского рода на отдельные ветви. Таким образом, распад единства Древней Руси Кавелин объяснял действием внутренних закономерностей - развитием и разложением рода, чему сопутствовала политическая раздробленность. Новый т.н. «удельный» этап был отмечен превращением князей в правителей-вотчинников, т.е. собственников владений, которые они передавали по наследству своим сыновьям. В результате семейное начало окончательно взяло вверх над родовым, а отношения между независимыми друг от друга семьями стали определяться не родовыми традициями, а «чем-нибудь другим, и в этом еще не высказанном другом лежал зародыш будущих юридических отношений».
До середины XIX в. в общественной мысли России доминировало представление о монгольском нашествии как переломном моменте в истории страны. Представители же государственной школы, исходя из убеждения об органическом характере развития общества, выступили против преувеличения роли внешних влияний, оспорили славянофильский тезис, согласно которому иго кардинально изменило ход русской истории.
Вместе с тем Кавелин, не отрицая его негативных последствий - «опустошения» русской земли, усиления в народе «рабских привычек», - отметил, что под влиянием Орды ускорилось утверждение новых отношений. Теперь князья занимали престол не по принципам родового старейшинства, а по воле хана, которому «были чужды родовые расчеты», ибо он принимал во внимание то, как ему служит князь, т.е. его личные качества. Кроме того, в эпоху монгольского владычества усилилась власть великого князя, что «воссоздало видимый центр политического единства Руси»19. Изменившейся ситуа-
цией лучше всех сумели воспользоваться «даровитые, умные, смышленые» московские князья. Именно они в своих целях, опираясь, с одной стороны, на поддержку Орды, а с другой - на вотчинное начало, закладывают основу новых отношений, на которых и будет строиться их власть. Со временем, подчинив себе удельных князей и превратив Россию в свою «наследственную вотчину», московские князья сбросят «иго Орды, тягостное и для них более ненужное». Однако основную историческую заслугу московских князей Кавелин усматривал в том, что они сумели полностью вытеснить из политической сферы семейные отношения, заменив их государственными. «В истории образования Московского государства, - писал он, - не столько важно стеснение и покорение уделов, принадлежавших немосковским князьям, сколько постепенное увеличение части, оставляемой великому князю, и уменьшение частей прочих князей, его братьев; то было делом возрастающей силы, это - актом мысли, сознания. Так, сначала в государственной сфере происходит отрицание исключительно кровного, семейного начала, последнего, самого ограниченного круга кровного союза... На сцену действия выступает личность. Она не произвольно выходит из кровного союза, ставит себя выше семьи: она отрицает их во имя идеи, и эта идея - государство»20.
Таким образом, развитие сознания, позволившее осмыслить идею государства, поставленного выше узких семейных интересов, и определяло, согласно концепции Кавелина, движение общества, создавало условия для преодоления традиции, основанной на родовом начале. С другой стороны, восприятие идеи государства обусловливало как формирование личного начала, так и утверждение государственных отношений. «Появление государства, - писал Кавелин, - было вместе и освобождением от исключительно кровного быта, началом самостоятельного действования личности, следовательно, началом гражданского, юридического, на мысли и нравственных интересах, а не на одном родстве основанного общественного быта»21. Это осмысление еще не выходило за рамки великокняжеского дворца, да и протекало в старых, установившихся формах, а потому Московское государство, в концепции Кавелина, являлось лишь переходным, подготавливающим почву для новых общественных отношений, особый вклад в становление которых внес Иван IV.
Следует заметить, что Кавелин, вопреки сложившейся к середине XIX в. историографической традиции осуждения Ивана IV с морально-нравственных пози-ций , пытался переосмыслить его роль в истории России. Отнюдь не идеализируя личность «грозного» царя, он объяснял жестокости его правления историческими обстоятельствами и, в первую очередь, остротой борьбы между семейными и государственными отношениями. Боярские семьи, отстаивая исключительно свои родовые интересы, препятствовали осуществлению общегосударственных задач, стояли на пути развития личности, а, следовательно, и прогресса. Царь пытался противостоять патриархальным традициям, но все его нововведения не принесли результатов, ибо «в самом обществе не было еще элементов для лучшего порядка вещей». В итоге, измученный бесплодной борьбой, царь стал мстить «бессмысленной среде, в которой суждено было ему жить и действовать», обрушив на неё террор, оставшийся в памяти современников и потомков как главная черта правления Ивана Грозного. Отказ же от осуществления «великих замыслов», свершенные царем злодеяния отразились и на его личности: «он сделался ханжой, тираном и трусом»23. Притом первопричину этой трансформации Кавелин обнаружил в неготовности общества к каким-либо переменам.
Рассматривая эпоху правления Ивана Грозного сквозь призму противостояния родового и государственного начал, Кавелин считал вполне обоснованной и закономер-
ной политику опричнины, ставшей, по его словам, «первой попыткой создать служебное дворянство и заменить им родовое вельможество, на место рода, кровного начала,
24
поставить в государственном управлении начало личного достоинства» .
Следует заметить, что поиск Кавелиным закономерностей, приведших к опричнине, едва ли правомерно, вслед за некоторыми современными исследователями, отождествлять с оправданием политики террора25. Неубедительной выглядит и попытка «реабилитации» Кавелина, предпринятая Ф.А. Петровым, по словам которого, историк «принес свои гуманистические убеждения в жертву формальной теории»26. Представляется, что в доводах Кавелина прослеживается, прежде всего, его желание объяснить происходящие трагические события не столько личными качествами монарха, сколько условиями времени, в котором ему приходилось действовать. При этом ни только не оправдывая, но и осуждая террор, Кавелин видел его причины в разрыве, существующем между стремлениями монарха укрепить государственность и уровнем развития самого общества. Тем самым, вольно или невольно, историк ставил проблему соответствия целей и средств исторического развития, предупреждал как об опасности осуществления прогресса насильственными методами, так и о пагубных последствиях преобразований, неподготовленных всем ходом развития общества. Кроме того, он подчеркивал необходимость совместных действий власти и общества, которые лишь и могли обеспечить мирное, ненасильственное проведение назревших реформ.
Следует учесть и то, что историк вглядывался в прошлое с позиций своего времени и одновременно пытался, опираясь на опыт прошлого, не только осмыслить свою эпоху, но и воздействовать на власть. Его исторические параллели были призваны убедить власть и общество в необходимости проведения реформ, но лишь адекватными уровню развития страны методами.
Смутное время не привлекло особого внимания Кавелина скорее всего потому, что оно, представляя собой некое отклонение от общего хода становления государственности, не вписывалось в его схему органического развития России. Как бы отрицая закономерный характер потрясений начала ХУП в., он писал, что «повод их был случаен, исход не принес никаких существенных изменений в прежнем быте», а в целом эпоха «... более относится к политической (в контексте рассуждений Кавелина скорее - к внешнеполитической. - P.A.), нежели к внутренней истории России»27. Правда, несколько противореча себе, он утверждал, что именно события Смуты выявили глубокую укорененность идеи государства в народной жизни.
В эпоху правления первых Романовых продолжилась, согласно трактовке Кавелина, «...на время прерванная борьба царей с отжившими остатками догосударственной России». Проведя ряд реформ, они подготовили все необходимые условия для утверждения государственного начала, окончательно восторжествовавшего в ходе преобразований Петра I. И здесь, как мы видим, Кавелин акцентировал внимание на постепенной подготовительной работе, проводимой верховной властью и создающей условия для коренных изменений. Благодаря реформам в административной сфере стал меняться и гражданский быт, «юридические отношения начали брать верх над кровными, родственными», в результате чего и появилась личность, вступившая в конфликт с доминирующими еще традиционными нравами и нормами отношений. Да и сама личность была еще «грубой и неразвитой», и ей, по словам Кавелина, «в тесном кругу преобладающих кровных отношений ... становилось душно; они не давали ей развиться, подавляли своими непреложными законами»28. В этом противостоянии личность могла опереться лишь на государство, обеспечивающее ее гражданские права.
Таким образом, согласно концепции Кавелина, к концу XVII в. «древнерусская жизнь» себя полностью исчерпала и, пройдя ряд этапов, создала «первые зачатки государственности и начало личности». При этом историк подчеркивал, что новое вызревало в исторических условиях древней России, которая «сделала все, что могла. Ее порицать, пренебрегать ею или сожалеть об ней, думать о ее возвращении, доискиваться в ней, чего она не дала и не могла дать, - равно ошибочно. И то и другое обнаруживает взгляд неисторический, следовательно, непременно ложный»29. Тем самым Кавелин, с одной стороны, выступал против славянофильской идеализации прошлого России, а с другой - осуждал западническое игнорирование усилий и достижений собственного народа. Он, подчеркивая ненаучный характер двух подходов, доказывал закономерный характер исторического развития России и отвергал идею, согласно которой всем положительным изменениям страна обязана лишь заимствованиям у европейских народов. Вместе с тем Кавелин считал, что в России в силу крайне неблагоприятных исторических и природных условий одних внутренних ресурсов для становления и развития личности явно не хватало. И хотя она была подготовлена к жизни всей русской историей, освободившей «ее от ига природы и кровного быта», но и к концу XVII в. она существовала «... только как форма, лишенная содержания». Полностью сложиться, т. е. «начать мыслить и действовать», личность в условиях России могла лишь «под чужим влиянием». Таким образом, именно во взаимодействии результатов собственного развития и позитивного внешнего влияния Кавелин видел решающий фактор становления самостоятельной, активной личности, а, следовательно, и общего прогресса России. Эта идея синтеза национального опыта и достижений европейской культуры, только намеченная в кавелинской статье 1847 г., получит в дальнейшем свое развитие, превратившись со временем в одно из теоретических оснований разрабатываемой им теории русского либерализма. Правда, в своих более поздних трудах Кавелин будет обращать особое внимание на опасность некритического заимствования, способного привести не к органическому соединению элементов двух культур, а к контаминации, несущей угрозу существованию всей русской цивилизации.
Во «Взгляде...» это взаимодействие он характеризовал как основное содержание эпохи, начатой преобразованиями Петра I и закончившейся совсем «недавно», т. е., по логике Кавелина, - в николаевское царствование.
Следует заметить, что личность и деятельность Петра I представляли собой наиболее дискуссионную тему отечественной историографии, интерес к которой особенно возрастал в переломные эпохи истории страны. В условиях назревших преобразований середины XIX в. особенно широкое распространение получил тезис о царе-реформаторе и даже революционере, радикально изменившем весь ход русской истории. Представители различных течений общественной мысли разделяли этот вывод, но спорили друг с другом о влиянии преобразований на судьбы России.
Кавелин очень высоко оценивал деяния Петра, доказывал, что в результате оформления петровского государства произошло не только «освобождение от исключительно кровного быта», но и «начало самостоятельного действования личности». Более того, никто иной, как сам царь-реформатор и воплотил эту прогрессивную тенденцию развития страны: «В Петре Великом личность на русской почве вступила в свои безусловные права, отрешилась от непосредственных, природных, исключительно национальных определений, победила их и подчинила себе. Вся частная жизнь Петра, вся его государственная деятельность есть первая фаза осуществления начала личности в русской истории» . Опровергая славянофильскую трактовку петровских реформ как насильственно-
го и антинационального изменения всего хода русской истории, Кавелин стремился доказать закономерный характер реформ, которые, по его убеждению, подготавливались всей предшествующей русской историей и не означали полного разрыва со старой Россией. По его словам, эпоха реформ была «... приготовлена всем предыдущим бытом», а новшества Петра I не только не лишили Россию ее национальных черт, а лишь усилили их проявление. «...Не Европа к нам перешла, - писал он, - а мы оевропеились, оставаясь русскими по-прежнему; ибо когда человек или народ чего-нибудь берет, заимствует у другого, он не перестает быть тем, чем был прежде» \
Применение же Петром насильственных методов Кавелин объяснял природными, историческими и культурными условиями самой России, видел их оправдание в целях реформ. По его словам, «Петр действовал как воспитатель, врач, хирург, ко-
32
торых не обвиняют за крутые и насильственные меры» .
Однако, представляется, что Кавелин несколько односторонне, подчиняясь логике своей схемы, трактовал как историческую обусловленность жестких мер, так и непосредственные результаты реформ, отрывая их от самой природы и целей русского самодержавия. Так, скорее всего не освобождение личности стало непосредственным результатом преобразований Петра I, а ее закабаление, но не родом, а государством.
В результате реформ, по мнению Кавелина, в России начали сливаться в единое органическое целое не только старое с новым, но и русское с западным. Однако в дальнейшем в верхах общества наметились разногласия, одна его часть стала поддерживать все иностранное, а другая - самобытное, отечественное. Противопоставление верхами общества национальных элементов западным привело к тому, что процесс синтеза приостановился, единство нарушилось, «настоящий смысл эпохи реформ был потерян и забыт»33. Вот почему основную задачу современной ему эпохи Кавелин усматривал не в возвращении к петровским временам и, следовательно, не в переносе европейских ценностей на русскую почву, а в возрождении их творческого, реформаторского духа, призванного обеспечить самостоятельное движение России к общей с Европой цели - развитию личности. Все же различия, существовавшие между Россией и Западом, остались, по его мнению, в допетровской эпохе, а начиная с XVIII в. у них «...цель, задача, стремления, дальнейший путь один». Таким образом, в борьбе с собственными недостатками: Европы - с крайностями индивидуализма, России - «... с отсутствием в гражданском быту всякой мысли о человеке»34, они вместе, согласно концепции Кавелина, должны были идти к общей цели - созданию условий для всестороннего развития личности.
Таким образом, Кавелин разработал достаточно стройную и цельную схему истории России, стержнем которой являлось закономерное развитие государства. Однако историческая закономерность в его концепции не превращалась в фатальную неизбежность и проявлялась лишь в результате деятельности человека. Благодаря такому подходу история страны представлялась не как результат воплощения мистических законов истории, а как процесс деятельности людей, все более осознающих действительность и освобождающихся от природных и социальных «определений». Кавелин, используя диалектический метод Гегеля, предложил и достаточно стройную периодизацию отечественной истории: родовой период (тезис) - вотчинный (антитезис) -государственный (синтез).
В своей статье Кавелин преодолевал как крайности западничества, не учитывающего или пренебрежительно относящегося к историческим особенностям России, так и увлечения славянофильства, абсолютизирующего и идеализирующего ее
допетровский период. Вместе с тем Кавелин включил в свою концепцию славянофильскую идею общинного начала, найдя ему определенное, правда, подчиненное место в процессе развития родовых отношений. Воспринимая некоторые положения славянофильства, что свидетельствовало о его способности к конструктивному теоретическому синтезу, Кавелин, однако, противостоял славянофильской аксиологической по своей сути историософии, воспринимающей как прошлое, так и настоящее сквозь призму православно-общинного идеала.
Историческая концепция Кавелина отражала и веяния современной ему эпохи, а в его статье нашли свое историческое и теоретическое обоснование основные идеи формирующегося отечественного либерализма. В первую очередь, историк показал, что именно развитие личности определяет прогресс общества, обеспечивает движение России в русле мирового исторического процесса. При этом Кавелин стремился обнаружить внутренние источники ее развития, обосновывал необходимость не слепого копирования западных ценностей, а их соединения с национальными элементами, не обращая, правда, еще внимания на возможные отрицательные последствия такого синтеза. На примере исторического опыта России Кавелин доказывал закономерность и плодотворность мирных постепенных преобразований, проводимых самим государством. Но одновременно он говорил о необходимости создания условий для их проведения, поиске согласия между государством и обществом, а главное - о подготовке самого общества к восприятию новаций. Именно его незрелость, неготовность и обусловливали, как это показал Кавелин на ряде исторических примеров, трагедию правления Ивана Грозного, а также определенную степень насилия со стороны государства при проведении назревших преобразований в петровскую эпоху. Тем самым, опираясь на исторические факты, Кавелин обосновывал не только необходимость проведения реформ самим государством, но и намечал круг подготовительных мер, предшествующих назревшим преобразованиям.
Таким образом, Кавелин в своей статье, отказываясь от прямого заимствования и копирования основных положений либеральной европейской исторической мысли и преодолевая крайности западничества и славянофильства, закладывал теоретические основы русской формы либерализма. В его построениях идея личности, с одной стороны, выводилась из собственной истории, а с другой - из опыта европейских стран. Кроме того, ее становление непосредственно связывалось с разложением традиционных отношений и формированием государства, призванного постепенными реформами создавать условия для развития личности. Практическое значение статьи заключалось в историческом обосновании необходимости проведения антикрепостнической реформы, без которой невозможно было обеспечить условия не только развития, но и формирования личности в преобладающей массе населения.
Выводы Кавелина о государственническом смысле русской истории формировали доминировавшую в сознании эпохи парадигму: «реформы в рамках самодержавия». С другой стороны, его представления о сильном государстве, не только опирающемся на архетипы народного сознания и воплощающем идею справедливости, но и создающем условия для свободы и развития личности, легли в основу формирующегося национально-либерального течения мысли.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кавелин К.Д. Собр. соч.: В 4-х т. - СПб., 1897-1900. - Т. 1. - Стлб. 272, 280.
2 См.: Взгляд на юридический быт древней России // Современник. - 1847. - № 1.
3 Милюков П.Н. Юридическая школа в русской историографии // Русская мысль. - 1886. -Кн. VI.-С. 80.
4 Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. - М., 1989. - С. 22.
5 ОР РГБ. Ф. 548. - К. 2. - Д. 37. - Л. 35.
6 Кавелин К.Д. Наш умственный строй... - С. 15, 16.
7 Там же. - С. 12.
8 Там же. - С. 19.
9 Там же. - С. 13.
10 Там же. - С. 22.
"Там же.-С. 23.
12 Там же. - С. 29.
13 Там же. - С.26, 27-28.
14 Там же. - С. 29.
15 Там же.-С. 18.
16Там же.-С. 31.
17 См.: ТолочкоА.П. Князь в Древней Руси: Власть, собственность и идеология. - Киев, 1992.
Кавелин К.Д. Наш умственный строй... - С. 30.
19 Там же. - С. 44, 45.
20 Там же.-С. 46, 47-48.
21 Там же. - С. 48.
22 См.: Карамзин Н.М. История государства российского. - М., 1989. - -Кн. З.-Т. IX.
23 Кавелин К.Д. Наш умственный строй... - С. 49, 50.
24 Там же. - С. 53.
25 См.: Янов А.Л. Россия: У истоков трагедии. 1462-1584. - М., 2001. - Гл. 9.
26 Петров Ф.А. К.Д. Кавелин в московском университете. - С.67.
27 Кавелин К.Д. Наш умственный строй... -С. 56.
28 Там же. - С. 57, 58.
29 Там же. - С. 58.
30 Там же. - С. 59.
31 Там же. - С.60, 64, 65.
32 Там же. - С. 61.
33 Там же. - С. 65.
34 Там же. - С. 66.
HISTORY OF THE RUSSIAN STATE IN K.D. KAVELIN’S CONCEPT
R.A. ARSLANOV
Department of Russian History Peoples Friendship University of Russia 10-1 Miklukho-Maklay Str., Moscow 117198 Russia
In the article the author analyzes the concept of history of the Russian state, developed by one of theorists of the Russian liberalism, the founder of a comprehensive school K.D. Kavelin. The author analyzes a theoretical basis of his historical sights, objectively transfers his logics, his vision in context of development of science and society of Russia in the middle of 19th century. Special attention is given to Kavelin’s contribution to national liberal paradigm forming.
