CC BY
58№ 43
1975
/
Ю. И. ГОЛЬДФАРБ, А. В. ЛОЖКИН
ИСТОРИЯ РАСТИТЕЛЬНОСТИ СЕВЕРО-ВОСТОКА СССР В ПОЗДНЕМ ПЛЕЙСТОЦЕНЕ И ГОЛОЦЕНЕ
Позднеплейстоценовая и голоценовая история развития растительности Северо-Востока СССР в настоящее время изучена лучше всего-в верховьях Колымы и Индигирки. В значительной степени этому способствовали детальные палинологические исследования аллювиальных и ледниковых отложений, находящихся на различных уровнях террас в горных районах и в межгорных впадинах.
До недавнего времени поздний плейстоцен здесь разделялся только на отложения эльги-бохапчинского межледниковья и бохапчинского оледенения (Решения Межведомственного совещания..., 1959; Васьков-ский, 1963). В решениях Межведомственного стратиграфического совещания, принятых в Магадане в 1957 г., было отмечено, что «выделение сартанских стадиальных и каргинских межстадиальных отложений в горных районах до сих пор не получило подтверждения». Материалы, полученные в последние годы, позволяют нам разделить поздний плейстоцен центральных районов Северо-Востока СССР на четыре горизонта. Эльги-бохапчинскому межледниковью в бассейне Индигирки соответствует усть-нерский горизонт, а в бассейне Колымы — мальдякские слои. Отложения бохапчинского оледенения разделены в бассейне Индигирки (снизу вверх) на мукэлкэнский, худжахский и инокчанский горизонты, которым в бассейне Колымы соответствуют далекинские, тенгкеляхские и сахыньинские слои (таблица).
Таблица
Стратиграфические схемы позднего плейстоцена центральных районов Северо-Востока СССР
Схема А. П. Васьковского (1963) Схема автора
Бассейн Индигирки (горизонты) Бассейн Колымы (слои>
отложения бохапчинского х =С fS я X инокчанский сахыньинские
оледенения («макровюрм») £ ® 2 с со o«s худжахский тенгкеляхские
х я о. О « О \о о и мукэлкэнский далекинские
отложения эльги-бохапчин-сКого межледниковья усть-нерский мальдякские
Аллювиальные отложения усть-нерского горизонта представлены галечниками, содержащими прослои ила, суглинков, песков с растительными остатками. На территории предпорожного бассейна Индигирки, характеризующейся значительными амплитудами неотектонических движений, они принимают участие в строении террас высотой 120— 150 м; на участках с меньшими амплитудами поднятий,— долины рек Нера, Худжах, Артых, Делянкир и др.,— террас высотой 40—60 м. В бассейне Эльги они установлены под более молодыми образованиями в пределах современных пойм, на террасах высотой 25—35 м, во впадине руч. Промежуточный и других местах. В верховьях Колымы мальдяк-
ские слои палеоботанически охарактеризованы на 40-метровой террасе среднего течения р. Берелех, в районе Малык-Сиенской впадины, где они венчают разрез 30—35-метровой террасы Берелеха, на 50-метровой террасе подпорожного участка Колымы и т. д. С ними связаны находки фауны позднепалеолитического комплекса: Mammuthus primigenius Blum., Coelodonta antiquitatis Blum., Bison priscus deminutus W. Grom.
В ряде мест устанавливается взаимоотношение отложений уств-нерского горизонта и мальдякских слоев с осадками среднеплейстоце-нового ледниковья, подстилающими их во впадинах (руч. Промежуточный, Малык-Сиенская впадина и др.) или находящимися на более высоких террасах.
Аллювиальные отложения мукэлкэнского горизонта в предпорожном бассейне Индигирки развиты на террасах высотой 50—110 м\ в устье Неры они слагают верхнюю часть разреза 40-метровой террасы, а в долине Худжаха и в долинах его притоков (р. Мукэлкэн и др.) —террасу высотой 30 м. В пределах современных пойм Эльги, Большого Тарына и их притоков эти отложения непосредственно перекрывают осадки усть-нерского горизонта и нередко содержат обильную фауну млекопитающих позднепалеолитического комплекса/ Известна также датировка по С14 мягких тканей Equus caballus fossilis L. из отложений руч. Сана — 37 700±2000 лет назад (Гарутт, Юрьев, 1966). В бассейне Колымы да-лекинские слои установлены во многих местах на 20—30-метровых террасах, а также в нижней части разреза 10-метровой террасы среднего течения Берелеха. Кроме того, к ним относятся морены, перекрывающие мальдякские слои в районе Малык-Сие.нской впадины и южнее оз. Джека Лондона и в свою очередь перекрытые более молодыми сахыньински-ми моренами.
Аллювиальные отложения худжахского горизонта установлены в предпорожном бассейне Индигирки на террасах высотой 35—45 ж; в долинах рек Худжах, Мукэлкэн они развиты на террасе 20-метровой высоты. Тенгкеляхские слои в бассейне Колымы слагают верхнюю часть разреза 30-метровых террас, а также находятся в основании разреза 15-метровой террасы подпорожного участка Колымы, низовьев Дебина, Оротукана. В долине Берелеха они слагают верхнюю часть разреза 10-метровой террасы и содержат остатки Mammuthus primigenius Blum.
Отложения инокчанского горизонта, венчающие разрез плейстоценовых образований, развиты на террасах высотой 20—40 м в предпорожном бассейне Индигирки. Они установлены здесь также под осадками современных пойм в устьевых частях ее притоков и в основании разреза I надпойменной террасы (6—10 м). В верховьях Худжаха и в долине Неры высота террас, сложенных аллювием инокчанского горизонта, не превышает обычно 5—10 м. В бассейне Колымы сахыньинские слои установлены в бассейне Берелеха под отложениями современных пойм р. Табога и притоков р. Сусуман, а на подпорожном участке — на 15-метровой террасе. Одновозрастные сахыньинским слоям морены хорошо сохранились в районе Малык-Сиенской впадины, у оз. Джека Лондона и во многих других местах вблизи высокогорных массивов. Отложения инокчанского горизонта и сахыньинские слои включают фауну Mammuthus primigenius Blum., Bison priscus deminutus W. Grom., Equus caballus fossilis L., Rangifer tarandus L. К голоцену отнесены галечники с прослоями глин, ила, торфа, песка, слагающие поймы и I надпойменную террасу.
Детальное палеоботаническое изучение разрезов усть-нерского горизонта и мальдякских слоев позволяет выделить три фазы развития растительности в эпоху позднеплейстоценового межледниковья. Если
растительность конца среднеплейстоцеяового ледникового времени можно охарактеризовать как тундростепную, соответствующую криоксеро-тической климатической стадии (Гричук, 1961), то потепление климата и последующее увеличение количества годовых осадков в начале позд-неплейстоценового межледниковья приводит к увеличению в составе растительного покрова роли кустарниковых и древесных растений.
Первая фаза развития усть-нерской растительности, отраженная в спорово-пыльцевых спектрах аллювия, венчающего разрез 150-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага, характеризовалась распространением светлохвойных лесов. Количество пыльцы древесных и кустарниковых растений в спектрах, характеризующих нижние слои усть-нерского горизонта, составляет 60—84% от общего количества микрозерен. Основной лесообразующей породой являлась лиственница, но также значительным было участие березы (33—61%) \ формировавшей, по-видимому, и самостоятельные насаждения в приречных участках и на склонах гор. В поймах обычными были, очевидно, леса из тополя душистого и чозе-нии с лиственницей и густым подлеском из ивы, шиповника, рябины, жимолости, смородины, ольховника, сходные, по-видимому, с современными пойменными лесами центральных районов Северо-Востока. Ближе к верхней границе своего распространения в горах растительность принимала лесотундровый характер. Здесь господствовали, по всей вероятности, горные ольховнико-березово-лиственьичные лесотундры с небольшим участием кедрового стланика (1—4%)- Еще выше сохранились тундровые ассоциации.
Вторая фаза развития растительности соответствует климатическому оптимуму усть-нерского времени. Для нее характерно чрезвычайно широкое распространение горных светлохвойных лесов, господствующей породой в которых была, очевидно, лиственница сибирская; шишки ее в изобилии встречаются в отложениях 40-метровых террас Неры, Маль-дяка и в других местах. Заметную роль в составе лесов играли лиственница даурская, лиственница Сукачева, а также сосна обыкновенная (Pinus silvestris), ель сибирская (Picea obovata) и реже — Picea engel-mannii, P. anadyrensis, произраставшие, очевидно, главным образом в долинах рек. Палинологический анализ показал большое содержание (до 52%) в спектрах пыльцы сосен подрода Haploxylon,— в основном Pinus pumila и свидетельствует также о присутствии в составе растительности другой сосны из секции Cembra, которой могла быть, по предположению А. П. Васьковского (1963), сосна сибирская (Pinus sibirica). Присутствие пыльцы Abies (до 2%) может указывать, что один или несколько видов этого рода были представлены в лесах в виде единичных экземпляров или групп деревьев. В отложениях усть-нерского горизонта встречается также пыльца Tsuga, которая обычно считается переотложенной. Однако частое ее нахождение (от единичных зерен до 1—2%) во многих разрезах (40—50-метровые террасы рек Дебин, Колыма, Бе-релех и др.) позволяет предполагать, что представители этого рода возможно произрастали в «усть-нерское» время в верховьях Колымы и Индигирки. Одним из основных компонентов лесной растительности являлась береза (до 54%); менее широко была распространена ольха (до 10%) и очень редко — лещина (до 1%).
В травяном покрове преобладали вересковые (до 90%), злаковые (до 36%) и осоковые (до 26%). Из споровых растений присутствовали плауны — Lycopodium selago, L. alpinum, L. clavatum. L. appressum,
л Здесь и далее % — содержание спор, пыльцы древесных и кустарниковых и недревес-' ных растений отвечает их количеству в составе спектра соответствующей группы.
плаунки — Selaginella sanguinolenta, S. sibirica, папоротники. В бассейне Колымы во вторую фазу широко распространились сфагновые болота.
Таким образом, усть-нерская флора включает в основном сибирские виды, ареалы которых перекрываются в Южной Якутии. Однако, в лесах еще сохранились такие виды ели как Picea engelmannii и Р. anady-rensis, известные по макроостаткам из среднеплейстоценовых и более древних отложений Северо-Востока, но не произрастающие в настоящее время в Сибири и на Дальнем Востоке. Из них вид Picea engelmannii — современная высокогорная ель, встречающаяся в лесном поясе Скалистых гор Северной Америки, а вид Picea, anadyrensis вымерший. Климат, господствовавший в середине усть-нерского времени, несомненно более теплый, чем современный, все же был резко континентальным и суровым, так как среднегодовые температуры в районах существования подобной флоры обычно составляют — 5—6°, средняя температура июля + 18°, средняя температура января —30°.
Третья фаза развития растительности усть-нерского межледниковья, отраженная спорово-пыльцевыми спектрами в верхних частях разрезов аллювия 40-метровой террасы р. Нера, 120-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага и др., характеризуется сокращением видового разнообразия древесной растительности. Эти изменения были обусловлены прежде всего похолоданием климата, который стал и более влажным. Основными лесообразующими породами, по-прежнему, остаются представители рода Larix, но лиственница сибирская уступает свою главенствующую роль лиственнице даурской, завоевавшей, по-видимому, уже в это время полное господство в лесах Северо-Востока. В низинах, очевидно, еще сохранились редкие ели. Среди представителей семейства Betulaceae, получивших чрезвычайно широкое распространение (до 95%), главная роль принадлежала Alnaster (до 71%), но также существовали и некоторые виды ольхи, такие как Alnus sibirica и A. hirsuta, характерные для современной флоры Якутии. Береза участвовала в составе растительности в основном, по-видимому, своими кустарниковыми формами. Повышение влажности климата привело также к значительному увеличению площади, занятой осоковыми и сфагновыми болотами, что отражает обилие в спорово-пыльцевых спектрах микрозерен Сурега-сеае (25%) и Sphagnum (57%). Все эти данные свидетельствуют, по всей вероятности, о том, что в конце усть-нерского времени граница леса существенно понизилась и лесотундра завоевала в верховьях Индигирки и Колымы огромные пространства, уступая место лесам лишь на нижних склонах гор и в поймах рек.
В мукэлкэнское время леса деградируют и растительность принимает перигляциальный облик. Палеоботанические данные указывают на преимущественное развитие лесотундровых ассоциаций, господствовавших в поймах и на склонах речных долин, и сменявшихся на более высоких участках горными тундрами.
В первую фазу развития мукэлкэнской растительности широкое распространение лесотундры было связано, очевидно, с ростом ледников, происходившим в условиях достаточно влажного и холодного климата. В составе растительности уже не было ничего «экзотического» для современной флоры Северо-Востока. Полностью вымирают представители якутской тайги — ели, пихты и сосна обыкновенная. Единственным представителем хвойных деревьев лесотундры была, очевидно, лиственница даурская. В кустарниковом ярусе доминировали Betula exilis, В. middendorfii, Alnaster и вместе с ними — кустарниковая ива. Среди кустарничковой растительности были развиты брусничные (Vaccinium
иНдшовшп, V. уШб — ¡с1еае), о чем свидетельствуют сохранившиеся в отложениях листья этих растений. В целом спорово-пыльцевые спектры мукэлкэнского горизонта обнаруживают много общих черт со спектрами современных растительных ассоциаций лесотундр Северо-Востска (Васьковский, 1957). Для них также характерно высокое содержание пыльцы травянистых растений (до 46%), отражающее злаково-разно-травные ассоциации. В состав разнотравья входили лютиковые, камнеломковые, зонтичные, кипрейные, бобовые, гречишные и др. На сухих склонах были распространены полынно-разнотравные ассоциации с участием лебедовых. Обилие пыльцы водных и болотных растений, спор зеленых (до 44—99%) и сфагновых (до 25%) мхов указывает, очевидно, на широкое развитие болот. Среди споровых, кроме мхов, присутствовали Ьусорос1шт арргеэзиш, Ь. скуаЫт, 8е1адте11а ЬогеаПэ, Э. sangi.no-1еп1а, а также в большом количестве (до 20—40%)— Б. вИмпса.
Таким образом, состав групп спор и пыльцы недревесных растений указывает на сочетание сухих остепненных склонов с заболоченными поймами и террасами.
Во время максимального развития мукэлкэнских ледников в верховьях Индигирки и Колымы распространились безлесные ландшафты типа тундростепей. Эта фаза развития растительности, зафиксированная спо-рово-пыльцевыми спектрами, к сожалению, только в некоторых из исследованных разрезов аллювиальных отложений мукэлкэнского горизонта (30-метровая терраса р. Мукэлкэн, близкая ей по высоте терраса р. Нера, 60-метровая терраса р. Левая Куобах), по своей продолжительности, возможно, уступала первой фазе. Спектры, обнаруживающие значительное сходство со спектрами современной Берингийской тундры (Васьковский, 1957), свидетельствуют о преимущественном развитии травянистой растительности (до 80%), формировавшей злаково-разно-травные ассоциации с крестоцветными, лютиковыми, касатиковыми, ослинниковыми, бобовыми, гвоздичными, вьюнковыми и др. Споровые растения были представлены в основном зелеными мхами (31%), пла-унком сибирским (33%) и в меньшем количестве хвощами, сфагновыми мхами, плаунами и папоротниками. В кустарниковом ярусе тундр доминировали карликовые березы (64%) при меньшем участии ольховника (до 487о) и ив (16%). Эти данные свидетельствуют, по всей вероятности, о заметном снижении температур по сравнению с температурными условиями начала мукэлкэнского времени. Средние июльские температуры, очевидно, были ниже +10°.
Климат второй половины мукэлкэнского времени характеризуется потеплением, обусловленным главным образом, по-видимому, увеличением количества летнего тепла. Вслед за отступающими ледниками все большие пространства завоевывают лиственничные редколесья, состоящие из лиственницы даурской, карликовых берез — Ве1:и1а ппс1с1епс1ог-Ш, В. ехШэ, кустарниковой ивы и ольховника и напоминающие современную лесотундру в низовьях Яны, Индигирки, Колымы.
Несколько последовательно отобранных образцов из аллювиальных отложений 60-метровой террасы р. Левая Куобах, содержащих относительно большое количество пыльцы древесных и кустарниковых растений (46—60%), указывают, очевидно, на флюктуации климата в течение второй половины мукэлкэнского времени. Спектры этих отложений, заключенных внутри толщи осадков, охарактеризованных тундровыми и лесотундровыми спектрами, отличаются от последних и более высоким содержанием пыльцы семейства Ртасеае — Ршиэ subgen. Нар1оху1оп (Ртиэ ритПа) — до 24% и Ьапх (до 4%), и обнаруживают сходство со спектрами современных растительных ассоциаций центральных райо-
нов Северо-Востока. Мы можем, следовательно, предполагать, что во второй половине мукэлкэнского времени в этих районах возникала растительность типа лиственничных лесов, близкая в родовом отношении к современной. Однако климат был, по-видимому, не только холоднее, но и суше современного, о чем свидетельствует обилие пыльцы недревесных (до 36%), среди которой постоянно в заметном количестве встречаются зерна Artemisia (14%), а среди споровых Selaginella sibirica (10%).
Чрезвычайно широкое распространение ксерофитов составляет основную черту заключительной фазы развития растительности мукэлкэнского времени. В эту фазу господства лесотундры злаково-полынные и полынно-разнотравные ассоциации с участием лебедовых не только расширили занимаемые ими площади, но и играли, по всей вероятности, доминирующую роль в растительном покрове. Вместе с этим следует отметить и значительно большее распространение, чем во все предыдущие фазы развития растительности мукэлкэнского времени, плаунка сибирского (до 82%). Очевидно, эти изменения в составе растительности и, прежде всего увеличение роли ксерофитных группировок, свидетельствуют об усилении сухости климата в конце мукэлкэнского времени.
Спорово-пыльцевые спектры худжахского горизонта отличаются высоким содержанием пыльцы древесных и кустарниковых растений (до 84%). Очень примечательно и постоянное участие в этих спектрах пыльцы рода Larix (до 5%), являющегося важным климатическим индикатором для Северо-Востока. Принимая во внимание чрезвычайно плохую сохранность пыльцы Larix даже в поверхностных пробах, мы полагаем, что лиственница (Larix dahurica) достаточно широко распространилась в худжахское время и, возможно, формировала леса на склонах гор и в поймах рек. Присутствие в пробах из долин Худжаха, Аркагалы пыльцевых зерен Picea позволяет допустить, что ель могла быть представлена местами в Верхне-Нерской и Худжахской впадинах. Однако, не исключен и дальний занос летучей пыльцы из более южных районов, так что к интерпретации этих данных следует подходить с известной осторожностью. Это положение может быть справедливо и для такого вида как Pinus silvestris, пыльца которого, практически отсутствующая в пробах худжахского горизонта в бассейне верхнего течения Индигирки, встречается в аналогичных отложениях в долине Аркагалы. Более надежный климатический показатель — присутствие в составе худжахской растительности представителей Alnus (s. str.), указывающих на климат менее суровый, чем современный. В настоящее время в центральных районах Северо-Востока получили распространение лишь кустарниковые виды ольхи — Alnaster fruticosus, Alnaster glutipes, а восточная граница развития таких видов, как Alnus sibirica, Alnus hirsuta ограничивается Верхоянским хребтом.
Основной породой в лесах худжахского времени была береза, пыльца которой, принадлежащая как древесным, так и кустарниковым формам, по существу, постоянно доминирует (до 94%) во всех местонахождениях. Береза, по-видимому, не только в изобилии встречалась в лиственничных лесах, но и образовывала самостоятельные насаждения.
Среди недревесной растительности основными компонентами были представители вересковых (до 94%). Вместе с тем постоянное и высокое содержание пыльцы Сурегасеае (16%), Gramineae (28%), Artemisia (11%) и разнотравья свидетельствует о достаточно пышном травяном покрове (количество пыльцы недревесных растений варьирует обычно от 10 до 36%) — осоково-злаковые, злаково-полынные и полынно-раз-
нотравные ассоциации. Значительные площади могли занимать сфагновые болота (до 99% — спор Sphagnum).
Таким образом, лесотундра и тундра, господствовавшие в верховьях Индигирки и Колымы в мукэлкэнское время, сменяются во время худ-жахского потепления лиственничными и березовыми лесами. Однако основными эдификаторами лесных сообществ, по-видимому, остаются роды, представленные в лесотундровой и тундровой растительности мукэлкэнского времени.
В инокчанское время растительность центральных районов Северо-Востока претерпела существенное изменение, обусловленное значительным похолоданием климата и развитием горнодолинных ледников. Спо-рово-пыльцевые данные определенно указывают на преимущественное распространение ассоциаций кустарниково-моховой и каменистой тундр, иногда уступавших свою ведущую роль лесотундрам и даже лиственничным лесам. Такие изменения растительности могут указывать, по всей вероятности, на то, что климат в послехуджахское время испытывал некоторые флюктуации.
Наиболее ранние фазы развития растительности инокчанского времени, отраженные, в частности, в спорово-пыльцевых спектрах 40-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага, характеризуются распространением тундровых (кустарниково-моховая тундра) и лесотундровых ассоциаций. В кустарниковом ярусе доминировал ольховник (до 78%), но многочисленными были также карликовые березы (до 46%) и кустарниковые ивы (до 16%). В это время широкое развитие получают разнотравно-злаковые ассоциации (до 49% пыльцы недревесных) с участием ксерофитов (Artemisia—13%; Selaginella sibirica—11%).
Еще большее похолодание климата установлено по спорово-пыльце-вым данным в вышележащих аллювиальных отложениях. По-существу, полное отсутствие пыльцы кустарниковых растений указывает, очевидно, на то, что даже карликовая береза не была представлена в растительном покрове в это время, как и в современной тундре Аляски на побережье Ледовитого океана. Эпизодически встречающиеся единичные пыльцевые зерна Betula или Alnaster были, по-видимому, принесены из других мест. Здесь нет пыльцы Pinus pumila, обычно всегда присутствующей в рецентных спектрах тундр Северо-Востока, несмотря на дальность местообитания этого вида от зоны тундры, но попадающей в тундровые спектры благодаря своей летучести.
Наиболее характерными элементами растительных ассоциаций в это время были ксерофиты и среди них — плаунок сибирский, споры которого составляют 60—82% в группе спор, вообще резко доминирующей в спектрах (78—94%). Весьма характерны были и другие представители степных ассоциаций южных склонов гор Северо-Востока — Chenopo-diaceae (29%), Artemisia и др. Это чрезвычайно высокое содержание в спектрах пыльцы и спор ксерофитных форм сближает их со спектрами каменистой тундры Северо-Востока (Васьковский, 1957).
Спорово-пыльцевые спектры, обнаруженные в аллювии, венчающем разрез 40-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага, также отражают растительность, соответствующую не менее суровой климатической обстановке. Эта фаза характеризовалась чрезвычайно широким развитием трав (74%), и растительность центральных районов Северо-Востока напоминала, по-видимому, современную Берингийскую тундру (Васьковский, 1957). Господствовавшие в растительном покрове разнотравно-злаковые ассоциации отличались довольно большим разнообразием слагавших их компонентов: лютиковые, камнеломковые, бобовые, ослинни-ковые, маревые, сложноцветные, в том числе полынь, осоковые, злако-
вые и др. Весьма характерным элементом тундровых ассоциаций был и плаунок сибирский (67%). В заметных количествах представлены водные растения и обитатели заболоченных берегов рек, стариц, озер и болотистых лугов — рогозовые (до 17%), частуховые (3%), рдестовые, что свидетельствует о существовании в пойменных частях долин и на террасах озер й заболоченных участков. Склоны долин, особенно открытые, солнечные, сухие склоны южной экспозиции, были заняты ксеро-фитной растительностью. Кустарниковый ярус был представлен ольховником, карликовыми березами и ивами. Однако, роль кустарников была невелика (3—7%) и участие их в составе растительности можно сравнить, например, с их распространением в каменистой тундре на побережье залива Креста на Чукотке.
Спектры некоторых проб из аллювия, венчающего разрез 40-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага, привлекают внимание сравнительно высоким содержанием пыльцы древесных и кустарниковых растений (66%). По соотношению групп растительности и их качественному составу они обнаруживают сходство со спектрами современных лиственничных лесов с кедровым стлаником, развитым в верховьях Индигирки и Колымы, и могут, следовательно, отражать небольшое потепление климата. Более благоприятные условия для развития древесной и кустарниковой растительности были обусловлены, скорее всего, не столько повышением среднегодовых температур, сколько увеличением количества летнего тепла. Принимая во внимание общую картину изменения спорово-пыльцевых спектров в отложениях 40-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага, можно, по-видимому, предполагать развитие во время этого потепления лиственничного редколесья (Larix — 1,6%) с участием кустарниковых форм берез (27%), ольховника (54%) и кедрового стланика (17%). Травяно-моховой покров состоял в основном из сфагновых (25%) и зеленых (24%) мхов и папоротников (25%).
Более поздние фазы развития растительности инокчанского времени зафиксированы спорово-пыльцевыми спектрами 20-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага. Спектры нижних слоев разреза, по существу не содержащие пыльцы кустарников, но характеризующиеся обилием спор (до 83%) и пыльцы недревесных (до 77%), обнаруживают значительное сходство со спектрами арктической мохово-лишайниковой тундры Северо-Востока и, в частности, с «ледовитоморской» тундрой (Вась-ковский, 1957), развитой на побережье Чаунской губы и в других прибрежных районах Восточно-Сибирского и Чукотского морей. Основными компонентами тундровых ассоциаций были представители злаковых (30%), осоковых (23%), сложноцветных (39%), в том числе Artemisia (21%), играющая существенную роль в растительном покрове каменистых тундр Чукотки, а также плаунок сибирской (50%).
Увеличение количества пыльцы кустарниковых растений (9—17%) в спектрах верхних слоев инокчанского горизонта (средняя и верхняя части разреза 20-метровой террасы), по-видимому, указывает на развитие кустарниковой тундры, возможно, напоминавшей тундру побережья Анадырского залива. В этих спектрах очень много пыльцы Salix (22— 54%) и представители этого рода, очевидно, доминировали в кустарниковом ярусе, так как пыльца Salix обычно плохо сохраняется. Заметную роль играли также кустарниковые виды Betula (49—72%) и более скромную — Alnaster (6—31%). Травяной покров (10—43% пыльцы недревесных) состоял преимущественно из разнотравно-злаковых ассоциаций.
Еще об одном заметном, но по всей вероятности, непродолжительном потеплении климата в конце инокчанского времени могут свидетельст-
вовать спорово-пыльцевые спектры, обнаруженные в средней части разреза 20-метровой террасы р. Большая Куобах-Бага. В этих спектрах пыльца древесных и кустарниковых растений не только составляет их большую часть (49%), но и довольно разнообразна по составу. Несомненно важным климатическим показателем является сравнительно высокое содержание пыльцы лиственницы (9%), отсутствующей как в нижележащих, так и в перекрывающих этот слой аллювиальных отложениях. Мы полагаем, что во время формирования осадков средней части разреза 20-метровой террасы в верховьях Индигирки развивались лиственничные редколесья с подлеском из кустарниковых берез (34%), ив (35%) и ольховника (18%), близкие лиственничным редколесьям, занимающим в настоящее время обширные пространства в Колымской и Яно-Индигирской низменностях. Отсутствие пыльцы Pinus pumila, что вообще характерно для спектров инокчанского горизонта, свидетельствует, очевидно, о том, что верховья Индигирки и Колымы в инокчанское время находились вне ареала кедрового стланика. Как и в спектрах современных редкостойных лесов без кедрового стланика в этих спектрах существенную роль играют споры зеленых мхов (25%) и хвощей (16%), а споры сфагновых мхов и плаунов присутствуют в очень небольших количествах (до 3%).
Холодный и достаточно сухой климат, господствовавший в течение большей части инокчанского времени, в конце его становится, очевидно, более влажным. Среди кустарниковой растительности увеличивается роль ольховника (до 72%). Роль трав резко сокращается (2—4%), а среди доминирующих в растительном покрове споровых растений (до 82%), преобладают папоротники (до 85%), сфагновые и зеленые мхи. Уменьшается и роль таких форм, как Artemisia, Selaginella sibirica.
Изучение палинологических характеристик аллювия пойм и I надпойменной террасы р. Большая Куобах-Бага позволило установить постепенную смену кустарниково-моховой тундры конца инокчанского времени лесотундровой растительностью или даже лиственничными редколесьями, развивавшимися в начале голоцена. Такое изменение растительности несомненно связано с потеплением климата, наступившим после деградации инокчанских ледников.
В голоцене четко выделяются четыре фазы развития растительности.
В первую фазу, характеризовавшуюся распространением лесотундровых растительных ассоциаций, доминантом среди древесных пород являлась лиственница (Larix dahurica), пыльца которой от единичных зерен до 1 % постоянно присутствует во всех пробах. В поймах могли существовать и такие представители современной колымской флоры, как ива корейская и тополь душистый. В кустарниковом ярусе преобладали ольховник (до 72%) и береза (38%). Среди недревесных растений (7—18%) несравненно большее развитие, чем в инокчанское время, получают представители вересковых (до 61%), а среди споровых (до 58%) — папоротники (54%) и сфагновые (33%) и зеленые (до 36%) мхи. Очевидно, в целом спорово-пыльцевые спектры первой фазы развития растительности голоцена указывают на климат более влажный и холодный, чем современный.
Вторая фаза развития растительности характеризовалась господством березово-ольховых ассоциаций с участием хвойных из семейства Pinaceae (главным образом Pinus pumila) и отвечала голоценовому климатическому оптимуму. Спорово-пыльцевые спектры, отражающие растительность этой фазы, отличаются высоким содержанием пыльцы древесных и кустарниковых растений (до 88%) во всех местонахождениях. Несколько датировок по С14 образцов древесины из отложений
этого времени показали возраст 8130—5900 лет назад (Ложкин, Носов, 1968).
Присутствие в составе .растительности ольхи (до 14%) свидетельствует о климате менее суровом, чем современный, в течение голоценово-го оптимума температуры, во всяком случае температуры лета, были выше современных. Заслуживает внимания и присутствие в спектрах пыльцы ели и сосен подрода 01р1оху1оп (до 1,5%), отсутствующей как в спектрах поверхностных проб, так и в спектрах подстилающих отложений.
Однако утверждение, основанное лишь на этих данных, что ель сибирская и сосна обыкновенная произрастали в верховьях Индигирки й Колымы в оптимуме голоцена, нам представляется недостаточно обоснованным. В настоящее время только материалы, свидетельствующие о значительном продвижении лесной растительности Сибири и Северо-Востока на север в течение климатического оптимума голоцена (Лавру-шин и др., 1963; Карташов, 1963; Орлова, 1964; Гитерман и др., 1968, и др.) могут косвенно подтверждать это предположение.
Среди недревесных растений резко возрастает роль вересковых, пыльца которых преобладает (до 95%) над пыльцой остальных таксонов этой группы, в том числе и над пыльцой злаков (до 33%). В группе споровых многочисленны папоротники (до 67%), но особенно возросла роль сфагновых мхов (до 77%).
Последние фазы развития растительности связаны с новым похолоданием климата. Если спорово-пыльцевые спектры растительности третьей фазы аналогичны по своему качественному составу спектрам современного растительного покрова верховьев Индигирки и Колымы, то соотношение групп (пыльца древесных и кустарниковых — до 46%; недревесных — до 12%); спор—до 56%), а также сравнительно невысокое содержание пыльцы кедрового стланика, сближают их со спектрами лиственничного редколесья. Эти спектры уже не содержат ни пыльцы ольхи (А1пиз э. э^.), ни пыльцевых зерен ели и сосны обыкновенной, и несомненно свидетельствуют о похолодании климата, наступившем после климатического оптимума. В последнюю (четвертую) фазу своего развития растительность бассейнов верхних течений Индигирки и Колымы приобрела современный облик.
Таким образом, палинологические материалы о развитии голоцено-вой растительности центральных районов Северо-Востока свидетельствуют об изменениях климата — от холодного и влажного в начале голоцена к более теплому в его средней фазе и к новому похолоданию в третьей и четвертой фазах.
Краткие выводы
1. Позднепалеолитический комплекс фауны, данные радиоуглеродного анализа, взаимоотношения отложений усть-нерского горизонта и мальдякских слоев с отложениями среднеплейстоценового ледникового времени и, наконец, общая направленность эволюции растительности и климата Сибири и Дальнего Востока позволяют сопоставить усть-нер-ский горизонт и мальдякские слои с казанцевским горизонтом, а мукэл-кэнский, худжахский и инокчанский горизонты (далекинские, тенгкелях-ские, сахыньинские слои) — с зырянским, каргинским и сартанским горизонтами Сибири.
2. Лесная растительность, господствовавшая в центральных районах Северо-Востока в межледниковую эпоху начала позднего плейстоцена, обнаруживает сходство с современной растительностью более юж-
ных районов Дальнего Востока и Сибири. Последующие значительные флюктуации климата отражены в неоднократной смене растительных ассоциаций типа тундровых, лесотундровых и лиственничных лесов, аналоги которых можно наблюдать сейчас в тундровой, лесотундровой и лесной зонах Северо-Востока СССР, севера Якутии и Аляски.
3. Повышение летних температур в середине второй половины позднего плейстоцена вызвало широкое развитие лиственничных и березовых лесов. Присутствие в их составе некоторых представителей южноякутской тайги — ель, сосна обыкновенная, ольха — может, очевидно, свидетельствовать о том, что это потепление было не менее значительным, чем климатический оптимум голоцена. Это дает основание считать худжахский горизонт и тенгкеляхские слои межледниковыми.
4. Непродолжительные потепления климата в конце позднего плейстоцена, по крайней мере трижды фиксируемые спорово-пыльцевыми спектрами из отложений инокчанского горизонта, вероятно отвечают паудорфскому, бёллингскому, аллерёдскому интерстадиалам.
5. Позднеплейстоценовые оледенения явились причиной существенной перестройки растительного покрова Северо-Востока, и в настоящее время растительность региона не находит аналогов ни в одном районе земного шара. Однако, несмотря на своеобразие растительности Северо-Востока, общий ход ее развития хорошо согласуется с позднеплей-стоценовой эволюцией растительности других районов Северного полушария (Гричук, 1961; Гитерман и др., 1968, и др.), что позволяет использовать палеоботанические данные для стратиграфического расчленения верхнеплейстоценовых отложений этого региона.
6. Фазы развития растительности центральных районов Северо-Востока в голоцене сопоставляются с фазами голоценовой растительности Западной Чукотки (Орлова, 1964), Дальнего Востока (Чемеков, 1961), Камчатки (Шило, Диков, Ложкин, 1967), Северной Америки (Неивэег, 1960), Японии (8. Ргци, N. рщп, 1967).
ЛИТЕРАТУРА
Васьковский А. П. Спорово-пыльцевые спектры современных растительных сообществ Крайнего Северо-Востока СССР и их значение для восстановления четвертичной растительности.— Материалы по геол. и полезн. ископаемым Сев.-Вост. СССР, вып. 11, Магадан, 1957.
Васьковский А. П. Очерк стратиграфии антропогеновых (четвертичных) отложений крайнего Северо-Востока Азии.— Материалы по геол. и полезн. ископаемым Сев.-Вост. СССР, вып. 116. Магадан, 1963.
Гаррут !В. Е., Юрьев К. Б. Мумифицированные остатки дикой лошади из вечной мерзлоты бассейна р. Индигирки.— Бюлл. Комиссии по изучению четвертич. периода, № 31. М„ «Наука», '1966.
Гитерман Р. Е„ Голубева Л. В., Заклинская Е. Д., Коренева Е. В., Матвеева О. В., Ски-ба Л. А. Основные этапы развития растительности Северной Азии в антропогене.— Тр. Геологического ин-та АН СССР, вып. 177. М., «Наука», 1968.
Гольдфарб Ю. И. Пять плейстоценовых оледенений в бассейне р. Берелех.— Материалы по геол. и полезн. ископаемым Сев.-Вост., вып. 20. Магадан, '1972.
Гричук М. П. Основные черты изменения растительного покрова Сибири в течение четвертичного периода.— В сб. «Палеогеография четвертичного периода СССР». Изд-во МГУ, ,1961.
Карташов И. П. Новые данные о стратиграфии антропогеновых отложений и о возрасте оледенений Северо-Востока.— Бюлл. «Колыма», № 2,11963.
Лаврушин Ю. А., Девирц А. Л., Гитерман Р. Е., Маркова Н. Г. Первые данные по абсолютной хронологии основных событий голоцена Северо-Востока СССР.— Бюлл. Комиссии по изучению четвертич. периода, № 28. М., Изд-во АН СССР, 1963.
Ложкин А. В., Носов В. В. Новые радиоуглеродные определения абсолютного возраста голоценовых отложений Северо-Востока.— Бюлл. «Колыма», № 4,11968.
Орлова 3. В. Спорово-пыльцевые спектры аллювия современных речных пойм Западной Чукотки и их стратиграфическое значение.— Докл. АН СССР, т. 154, № 2, И964.
Решения Межведомственного совещания по разработке унифицированных стратиграфических схем для Северо-Востока СССР. М., Госгеолтехиздат, 1959.
Чемеков Ю. Ф. Проблемы четвертичного оледенения Северо-Востока и Дальнего Востока СССР.— Тр. ВСЕГЕИ, новая серия, том 64. JL, 1961.
Шило Н. А., Диков H. Н., Ложкин А. В. Первые данные по стратиграфии палеолита Камчатки.— В сб. «История и культура народов Севера Дальнего Востока». Труды Сев.-Вост. КНИИ СО АН СССР, вып. 8. М., «Наука», И967,
Fujii S., Fujii N. Postglacial Sea Level in the Japanece Islands.— Journal of Geosciences, Osaka City University, vol. 10, March, 1967.
Heusser G. Late-Pleistocene Environments of North Pacific North America. Amer. Georg. Soc., 1960.
