CC BY
25
Б. Н. Карипов
ИСТОРИЯ И ТЕОРИЯ: О МОДЕЛЯХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИЗМЕНЕНИЙ В ИСТОРИИ РУССКОЙ МЫСЛИ
В статье анализируются возможности взаимодействия истории и теории политического знания на примере моделей политических изменений в истории русской мысли. Рассматриваются различные методологические подходы к политико-идеологическому дискурсу России второй половины Х1Х-начала ХХ в. — периода, на протяжении которого были представленны разнообразные модели политических изменений — либеральная, консервативная и социалистическая (коммунистическая).
Ключевые слова: историография, политические идеологии, модернизация, теоретические модели политических изменений, политический дискурс, методология.
Мировой исторический опыт свидетельствует о том, что поле выбора направлений и методов политического развития значительно расширяется в условиях кризисов и системных общественных трансформаций. Это обстоятельство существенно актуализирует разработку многоуровневых и разновекторных теоретических моделей, перспективных проектов и политических программ. В переходные периоды теоретики и политики призваны осуществлять интенсивный поиск таких алгоритмов преобразований, которые станут адекватными вызовам современной эпохи. В случае их реализации они максимально сократят социальные издержки для формирующегося гражданского общества и правового государства, одновременно придадут необходимый динамизм экономическому, социальному и политическому развитию.
На путях поиска подобных моделей современные политологи и политические деятели по необходимости обращаются к различным теоретическим и историческим источникам. Одним из самых популярных и значимых объектов общественного внимания является российский политико-идеологический дискурс второй половины Х1Х-начала ХХ в. — периода, на протяжении которого представленными оказались самые разнообразные модели политических изменений. Все они прошли проверку общественно-политической практикой: подавляющая часть из них потерпела поражение, и только одна из многих оказалась исторической победительницей. Причины таких поражений и побед нуждаются в теоретическом осмыслении и в соотнесении с современной реальностью.
Общественный и академический интерес к позитивным возможностям исторических моделей политических изменений выглядит
© Б. Н. Карипов, 2010
далеко не случайным. В указанный период Россия переживала затянувшуюся трансформацию, которая началась в 1861 г. с отмены крепостного права и завершилась в 1917 г. насильственным сломом так до конца и не сформировавшейся новой, конституционной и демократической, политической системы. С одной стороны, особенности российской модернизации, инициированной «сверху» бюрократически-монархической системой, обусловили реальные позитивные подвижки в сфере ускоренного экономического и социального развития. Были сформированы новые социальные страты, которые поначалу робко, а затем активно и по нарастающей стали претендовать на передел власти и собственности. С другой стороны, эти перемены постепенно привели к стагнации политической системы. Вплоть до 17 октября 1905 г. самодержавная власть демонстрировала нежелание реформировать политическую надстройку, что неудержимо вело к нарастанию идеологического противостояния и социальной конфронтации в России. Если принять во внимание состояние российского общества, в значительной степени сопротивлявшегося модернизации, а также неуклонно углублявшийся идейно-политический раскол среди интеллигенции, то становятся понятными и степень конфликтности, и масштабы общественных противоречий. В контексте объективно разворачивавшихся трансформаций российский интеллектуальный и политический ландшафт представлял собой весьма сложную мозаику теорий, идеологий, концепций, программ, характеризующих проективный потенциал российской интеллигенции, которая традиционно претендовала на роль генератора судьбоносных идей и единственного знатока и выразителя интересов и чаяний народа.
Эти идеологические системы можно представить как модели, которые отразили тенденции мирового общественного развития на ближайшую историческую перспективу и в которых были представлены (с учетом предшествующего исторического опыта) наиболее оптимальные, по мнению идеологов, пути их воплощения. При всем формальном и содержательном отличии эти системы объединял принцип приоритета государственно-властного ресурса как основного механизма общественного прогресса, который логически связывался российскими либералами, консерваторами и социалистами с особенностями исторического развития России. Им удалось в определенной степени соединить западноевропейские конструкции с национальными идеями и в результате создать плюралистическую модель политических изменений применительно к историческим реалиям начала ХХ в.
Вопрос о моделях политических изменений в идеологическом дискурсе России второй половины XIX - начала XX в. имеет дли-
тельную историю осмысления. Его изучение позволяет выделить три временных периода: дооктябрьский, советский, постсоветский. Каждый из них характеризуется собственными идеологическими и методологическими подходами, кругом привлекаемых источников, широтой проблемного поля, глубиной выводов и обобщений, общим уровнем теоретического осмысления исторических фактов и политических событий, степенью научной достоверности исследований.
Изучение трансформаций политической системы фактически началось уже во времена пореформенной России во второй половине XIX в. Это было связано с тем, что в условиях преодоления системного кризиса и начавшейся модернизации общества остро встал вопрос об эффективности государственного управления. Настоятельная практическая потребность вызвала к жизни различные идейно-теоретические вариации его обоснования — либеральную, консервативную, социалистическую модели политических изменений. Их представители, размышляя о феномене государства, давали оценки процессам политической устойчивости и развития.
Анализ дореволюционной литературы позволяет говорить о трех основных направлениях дооктябрьской историографической традиции исследования моделей политических изменений: личностном, проблемном и концептуальном. Наиболее полновесно в количественном отношении среди них представлено первое — персо-налистское, характеризующее в той или иной мере крупнейшие фигуры российского политического либерализма, консерватизма, социал-демократии. Иной уровень изучения политического реформирования дореволюционными учеными отражал проблемный и концептуальный подходы. Их применение позволяло выявить стержневые, системосозидающие элементы общих моделей политических изменений, в частности проблемы власти. Общетеоретические обзоры дореволюционные ученые и политики дополняли освещением путей и возможностей реформирования государственного устройства России.
В советский период изучение темы моделирования продолжилось, однако осуществлялось оно под влиянием официальных идеологических стандартов, обусловленных характером социально-политического строя в СССР. Наиболее типичными среди них были утверждения об однородной социально-классовой (дворянской или буржуазной) природе политического либерализма и консерватизма, в том числе и российских, и представление о них как низшем этапе политической идеологии, замыкающем ее предысторию и являющемся преддверием ее высшего, социалистического этапа. Эти стереотипы получили широкое распространение в первые довоенные и послевоенные десятилетия, что нашло свое закрепление и в
специальной, дидактической, литературе. Однако и в это время шло постепенное накопление фактологического материала, давались объективные оценки творчества отдельных либеральных и консервативных деятелей, что позволяло постепенно расширять тематику исследований, углублять понимание ряда идейно-политических процессов и явлений.
Либерализация советского политического режима во второй половине 1980-х годов привела к ослаблению детерминанты идеологических штампов. В первую очередь это проявилось в появлении содержательно продуктивных публикаций, позитивно оценивавших различные грани либерализма и консерватизма в целом и политического в частности. Счет этим публикациям шел не на единицы, а на десятки. В стране начался ренессанс либерализма и консерватизма. Возрождение интереса к идеологии либерализма и консерватизма, наряду с социализмом, было обусловлено остротой переживаемого системного кризиса, которой потребовал создания нового идейно-теоретического алгоритма социальных решений и действий. Потребность в новом алгоритме решений повлекла за собой и необходимость в формировании новых познавательных методик. Феномен идеологических моделей попадал в фокус внимания политологии, правоведения, философии, социологии и истории. Впервые была подчеркнута значимость идеологий в общем процессе исторического развития России второй половины XIX - начала XX в.
Ученые ввели в историографический оборот ряд крупных фигур российского либерализма, консерватизма и социализма, предприняли с различных методологических позиций оценку их взглядов, акцентировали внимание на политико-философской проблематике. Историки в рамках этого предметно очерченного исследовательского русла проводили свои изыскания, вводя в оборот различные исторические источники: теоретические работы и программные политико-партийные документы, публицистику и эпистолярное наследие, мемуары и дневниковые записи либеральных, консервативных и социалистических деятелей. Историография конца 1980-х - начала 1990-х годов в лице политологов, правоведов, философов, социологов, историков продолжила традицию изучения идеологических моделей политических трансформаций рассматриваемого периода, выразив объективную потребность в междисциплинарном подходе к их анализу. Эта потребность обозначилась лишь в начальных контурах, ибо исследование проблематики велось в рамках каждой из перечисленных дисциплин под влиянием жестких идеологических предписаний. На историографическую «повестку дня» встал вопрос о системном, комплексном изучении феномена моделей политических изменений.
Предпосылки и условия для решения этого вопроса появились на современном этапе развития историографической традиции. Трансформационные изменения, происходящие в постсоветских обществах, мотивировали познавательный интерес к истории и теории российских политических идеологий. Поражение коммунистической политики вызвало потребность в новой системе мировоззренческих ценностей, адекватной осуществляющимся социальным изменениям. После первой волны публикаций о политических идеологиях российского либерализма, консерватизма и социализма, привнесшей в оценки и выводы изрядную долю публицистического налета, специалисты стали понимать, что эти идеологии представляют собой сложное и противоречивое явление, которое нуждается в серьезном анализе.
Введение в оборот широкого и разнообразного круга источников, а также критической литературы позволяет утверждать, что на современном этапе изучение идеологических моделей политических изменений в российском идеологическом дискурсе продолжается по четырем направлениям: персоналистскому, проблемному, предметному, концептуальному. Существенно изменились теоретические, методологические и методические подходы к проблеме, обозначилась тенденция к междисциплинарному рассмотрению темы. Вместе с тем плюрализм подходов и позиций, суждений и мнений по данной проблеме уже достиг своей «критической массы». В результате проблема моделей политических изменений в идеологическом дискурсе оказалась и теоретически и историографически фрагментированной. Разработка проблем социально-политического изменения и развития представителями разных обществоведческих дисциплин продолжает вестись в так называемом автономном режиме, без должного учета достижений в смежных отраслях. Полученные в ходе исследований результаты слабо коррелируют друг с другом и не всегда складываются в целостную картину.
Отсюда проистекает объективно назревшая научная задача — соединения истории и теории, проведения системного анализа основных моделей политических изменений в идеологическом дискурсе пореформенной России второй половины XIX - начала XX в. История политической мысли, помимо естественного многообразия парадигмально-идеологических и методологических принципов — мировоззренческих установок, теоретических подходов, политических идей, теорий, идеологий и т. д., имплицитно включает в себя также и историю становления политического знания, т. е. историю той самой политологии, которая в современном виде представляет собой научную дисциплину, чье объектно-предметное поле функционирует в условиях реальной дифференциации совре-
менного обществознания. Результаты мыслительной деятельности всегда выступают в качестве активного элемента той среды, в которой функционирует политическое сознание, порождающее конкретные идеи. Обозначенный методологический подход представляется нам продуктивным для анализа российской политической мысли особенно в силу ее внутренней социальной ангажированности и постоянной включенности в социально-политическую практику.
Охарактеризуем основные эпистемологические аспекты практики социально-политического моделирования. В своем формальном определении модель — это искусственно созданный объект, который в определенных условиях заменяет оригинал, при этом воспроизводя его важнейшие свойства и характеристики. Воспроизведение оригинала может осуществляться как в предметной, так и в символически-знаковой форме. Последний вариант предполагает два способа конструирования модели. В первом случае основой для моделирования становятся эмпирически выявленные свойства и зависимости объекта, во втором — исходной точкой является доопытное воссоздание объекта в модели (см.: Кондаков, 1971, с. 312-313). Эти способы могут применяться как в теоретико-эмпирических исследованиях, так и при построении конкретных политических моделей в современной политической науке.
Политическое знание, использующее практику моделирования, сталкивается с проблемой соответствия теоретической модели общественной реальности. Политология, как и другие общественные науки в целом, отличается от естествознания тем, что экспериментальное моделирование в точном значении этого слова здесь осуществить достаточно сложно. Сформировано мнение, что такой эксперимент является не просто реальностью, а «специально приготовленной реальностью», в которой «контролируются все параметры, считающиеся заданными (и существенными) в теоретической модели» (см.: Сергеев, 2001, с. 30). Уместно сделать предварительный вывод о том, что теоретические модели в политических исследованиях должны не просто соответствовать общественной реальности, но и особым образом прояснять ее. Иными словами, решение проблемы соответствия модели оригиналу необходимо увязывать с правилами построения модели и ее интерпретационными возможностями.
Формальные условия построения модели в научном изыскании становятся, таким образом, основой для содержательной интерпретации объекта-оригинала. При этом особенного внимания заслуживает вопрос «полноты» модели, поскольку модель всегда отражает бесконечную реальность в ограниченном и конечном наборе постоянных и переменных констант. Отсюда вытекает необходимость
обращения к понятию «системная модель», которая является порождением структурно-функционального подхода к пониманию политической системы и политического процесса. Суть ее заключается в том, что тот или иной предмет исследования рассматривается как определенный набор элементов и связей, образующих в своем взаимодействии органическое целое. В таком взаимозависимом комплексе фактическое или предполагаемое изменение одного из элементов приводит или может привести к изменению других элементов и всей системы в целом. Помимо описания структуры и функций, системная модель предполагает выяснение механизмов, обеспечивающих переход социального целого к более устойчивому равновесию и динамическому развитию, что предполагает осмысление циклической взаимосвязи элементов и их генезиса (истории).
Как известно, структурно-функциональный метод к изучению политики впервые был применен в середине XX столетия Т. Парсон-сом и Д. Истоном. Опираясь на методологию А. А. Богданова, Л. Бер-таланфи, Н. Винера, американские ученые, равно как и их последователи, стремились описывать политическую жизнь общества с помощью конкретного набора постоянных и переменных констант. В современной российской политологии, с учетом ее собственной специфики, также преобладает схожий с вышеописанным системный подход и соответствующая ему практика системного моделирования (см., например: Сморгунов, 2002, с. 44-48). Действительно, без использования таких моделей в теоретико-эмпирических исследованиях, а также и при анализе общественно-политической реальности невозможно продуктивно строить политические прогнозы или оказывать влияние на принятие решений. Однако мнение о том, что анализ прошлых состояний политической системы является «малозначимым» для современной политической теории (см.: Симонов, 2002, с. 31), не может служить руководством для современного исследования. Историко-политологическое знание выступает необходимым компонентом современной теории политики с точки зрения ее полноценности и результативности. В этом аспекте мы разделяем позицию В. В. Ильина, который характеризует историю науки как важнейший внутренний органический компонент самой науки, подчеркивая при этом, что «именно реальная история науки содержит развернутую панораму динамики знания», кроме того, «она способствует постижению внутринаучных перспектив и возможностей... аккумулирует информацию о субъективном элементе в знании, о формах и способах данности объекта исследователю, поставляет сведения о реализованных процедурах в научном поиске, о средствах адекватной познавательной реконструкции изучаемого предмета» (Ильин, 2006, с. 434). Исходя из этих общих методологических
установок, мы выдвигаем в основание нашего исследования принцип интеграции исторического знания и системного метода как особо актуальный для современной политической теории.
Политические идеологии стали важнейшим элементом такого этапа «развития политики, когда сутью политической игры, квинтэссенцией налаживания отношений человека с властью оказалась защита групповых интересов и основанных на них индивидуальных прав. В этих условиях политическая стабильность и развитие стали в немалой степени определяться характером представлений общества, которые, в свою очередь, зависели от способности той или иной идеологической конструкции логически "опрокинуть" настоящее и спроектировать будущее» (см.: Соловьев, http://www.nscs.ru/ docs/tezayrys/Politichescay_ideologiy.doc). Добавим к сказанному, что политические проекты представляют собой совокупность идей, образов и установок, смыслов и значений, всего того, что сегодня обобщенно часто именуется дискурсом. Именно это понятие является для нас смыслообразующим в осуществлении последующего анализа проекта политических изменений в целом наборе российских историко-идеологических моделей.
Понятие «дискурс» можно определить как любой — устный или письменный, современный или исторический, реальный или искусственно сконструированный — текст, взятый во всей своей смысловой полноте и семантической многозначности. Соответственно, понятие «политический дискурс» интерпретируется как «знаково-символический способ коммуникации, нацеленный на производство и воспроизводство идей, образов, смыслов, значений, ценностей и интерпретаций, обеспечивающих репрезентацию, позиционирование и иерархизацию социальных субъектов в динамическом пространстве политики» (Русакова, Максимов, 2006, с. 29). На наш взгляд, важен аспект данного определения, где говорится о нормативно-символическом пространстве политики. Он позволяет увидеть отражение политических изменений в различных речевых практиках и смыслах.
Понятие «дискурс» пришло из французского языка в середине прошлого столетия. Отправной стала трактовка, которую ввел в научный оборот М. Фуко. Дискурс для него — некий текст или высказывание, которое само по себе продуцирует позволяющее бесконечное число гетерогенных приложений, вариаций и трансформаций. «Ограничить дискурсивность — это, значит, на самом деле: выделить в самом устанавливающем акте какое-то число, возможно небольшое, положений или высказываний, за которыми только и можно признать ценность основоположения» (Фуко, 1996а, с. 34).
В современной политической дискурсологии опорный концепт
дискурса именуется «топиком дискурса», или «дискурсным топи-ком» (см.: Демьянков, 2002, с. 32). Фактами дискурса могут быть не только тексты, но и события, вещи, процессы, которые символически являют собой высказывания, организованные в смысловое единство. Однако предметом нашего анализа выступают исключительно словесные тексты. Поэтому для нас важно следовать принципу, согласно которому дискурс — это незамкнутая, открытая система; ее всегда можно пополнить очередным фактом (дискурсивным явлением). В дискурсе заложен принцип единства дискурсивных форм. В нашем случае это — тип связи политических изменений и идеологии. Таким образом, предмет нашего анализа фокусируется на историко-теоретических суждениях, характеризующих связь между политическими изменениями и идеологиями, взятыми в их типологическом единстве.
Главной задачей дискурсивного анализа является открытие новых смысловых связей, ранее не усматриваемых во взятых отдельно, вне дискурсивного поля, текстах. Дискурсивное поле — это такое актуальное метафизическое пространство, искусственно организованное мыслящим сознанием, в котором здесь и сейчас вступают во взаимодействие высказывания людей, в исторической реальности никогда не встречавшихся. Разделенные историческим временем, в поле дискурса они становятся «современниками», единомышленниками или оппонентами. Само поле продуцирует новые смыслы в помещенных в него текстах. С каждым новым текстом дискурс перестраивается, претерпевает трансформацию под действием рефлексивных отношений, в которые входят все члены дискурсивного ряда.
Подобные трансформации происходят и в поле идеологии. Это связано с ее спецификой, которая характеризуется двойственностью. Одна ее часть является лишь осмыслением действительности, а другая — использованием осмысленного в политических целях, не только переосмыслением, но и утверждением ранее осмысленного, приданием ему проективного рационально-символического содержания и формы. К тому же политическая идеология выступает как особая знаковая система, замещающая окружающий мир определенным оценочным содержанием. Трансляция и изменения знаков являются единым многофункциональным процессом идеологического творчества (см.: Гаврилова, 2004, с. 132). Для каждой эпохи, каждой социальной группы существует свой набор знаковых идеологий. Ключевую роль в политической идеологии играют слова, понятия, символы и знаки, которые, благодаря усилиям идеологов, создают «сложную институциональную систему идеологической интерпретации» (см.: Щербаков, 2004, с. 97).
Дискурсу присуще такое свойство, как постоянная незавершенность. Не случайно Фуко определял дискурс как «вечную игру», в которой возвращение становится действенной и необходимой работой по преобразованию самой дискурсивности (Фуко, 1996а, с. 37). Любой участник такой «игры» может (и должен) дополнить «дискурсивный ансамбль» новым членом, изменить его конфигурацию, переставить в нем акценты. Однако чем сложнее и разветвлённее становится дискурсивный ансамбль, тем сложнее новому участнику включиться в «игру». По мнению Фуко, «анализ дискурсивных событий отнюдь не ограничивает их область», а само «членение этой области не может считаться ни окончательным, ни единственно возможным» (Там же, с. 32). Таким образом, дискурс представляет собой постоянно длящееся и становящееся единство, исчерпать которое просто невозможно. Его можно демонстрировать только ретроспективно и иллюстративно, с одной стороны, устремляясь к выявлению типического, несомненного родства с исходным текстом, с другой — фиксируя расширение дискурса, его развитие, усложнение смыслов по сравнению с исходным образцом.
В чем состоит преимущество понятия «дискурс» над такими понятиями, как «история» или «традиция»? Мы ведем речь о специфической истории — «истории идей», «истории политической мысли», которые в определенном смысле не развиваются и не умирают. Их развитие ограничено теоретическим горизонтом данного им актуального времени: в постсовременности они чередуются. Здесь они возвращаются в «метафизическую тень», в платоновский «мир идей», пока вновь не окажутся востребованы другой эпохой, которая придаст им свое неповторимое выражение. Пока одна идея доминирует, другие находятся на периферии общественного сознания, третьи «удовлетворяются» бытием в индивидуальном сознании и т. д. Хотя истории идей как непрерывного и непосредственного процесса развития не существует, тем не менее идеи узнаваемы. Так, эпоха Возрождения осознала себя в античном идейном материале; Н. А. Бердяев писал в начале прошлого века о наступлении «нового средневековья»; культурологический подход к истории (Ф. Ницше, О. Шпенглер и др.) позволяет обнаружить гомогенный культурный ряд в разных цивилизациях и т. д.
Политико-идеологический дискурс мы рассматриваем как совокупность трех структурных элементов: квинтэссенцию общенаучных оснований; сумму содержательных понятий; набор политических проектов. Общенаучные основы выявляют методологические подходы, исходные мотивационные ценности и познавательные принципы политического учения. Специфика политического учения определяется суммой теоретических понятий, посредством которых
осмысливается и оформляется понимание главных тем и вопросов этого учения, представленных в их исторической ретроспективе. Политический проект в структуре политического учения выполняет оценочную роль, от исполнения которого прямо или опосредованно зависит трактовка теории и методологии того или иного учения. В самом содержании проекта очерчен круг притязаний различных социальных групп по поводу преобразования власти, ее разрыва или преемственности со старым политическим укладом.
Оценочный характер третьего элемента отражает идеальный момент политического учения. Политические идеалы, представленные в них, аккумулируют стремления и надежды людей, возлагаемые ими на ту или иную целевую политическую программу. Посредством политических притязаний оценивается существующая политическая реальность, формируются представления о путях и способах ее сохранения или преобразования. Политические проекты стимулируют политическую активность и повышают сплоченность различных социальных групп. В структуре политического учения проект становится компонентом, объединяющим все остальные воедино и придающим им направленный характер. Подобное связано с тем, что оформление политических суждений и оценок в целостную систему происходит на основе идеалов, объединяющих членов общества в группы, притязающие на роль преобразователей политической реальности.
Центральное место в структуре политического учения занимает его понятийный аппарат. Посредством его сначала раскрывается специфика самого учения — укрепление, реформирование или радикальный слом существующего политического строя, потом отражается противоречивая взаимосвязь с общенаучными основами и проектом будущего. Содержание политического учения зависит как от индивидуальных факторов (жизненных условий мыслителя, особенностей его мышления и объема познания, идейных пристрастий), так и от влиятельных теоретических объяснительных моделей политики, сложившихся к моменту субъективного творчества. Взаимосвязь субъективных и объективных факторов порождает определенную статику и динамику эволюции модели политических изменений, что позволяет определить этапы ее исторического развития, общие закономерности и особые условия проявления в реальном обществе. Понятийное содержание в структуре политического учения фиксирует вехи его качественного изменения.
Традиция так же, как история идей (учений), несет в себе идею непрерывности. Традиция — это, прежде всего, то, что само опознает себя в потоке знания и культуры. Она позволяет в единой унифицированной форме осмыслить факты истории, увидеть но_ 185
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 4
вое, оригинальное на основании неизменного, повторяющегося. Традиция есть живая наследственная память поколений. Дискурс, как уже отмечалось выше, искусственно организуется мыслящим сознанием. Он позволяет «работать» с прерывностями в истории, которые в памяти общества не отлагаются, решать проблему установления гомогенного корпуса документов, преодолевать исторические, эпохальные разрывы путем вхождения в единое метафизическое дискурсивное пространство. Феномен прерывания истории — это как раз то, с чем работает история идей, история мысли. Она находится в поиске открытия неизвестных ранее архитектонических единиц, новых связок, новых принципов установления непрерывности исторических рядов событий. Все это происходит благодаря новым возможностям сравнения и обобщения, открывающимся вследствие построения дискурсивных полей в метафизическом пространстве мысли. Как отмечал Фуко, «прерывность — это концепт, которому ученый придает все новые и новые спецификации, вместо того, чтобы пренебрегать ими» (Фуко, 1996б, с. 12).
Какова технология описания дискурса? Очевидно, выявление исходной концептуальной структуры в ее инвариантном облачении не составляет большого труда. Знающий человек может сделать это, даже не подозревая, что вступает в поле соответствующего дискурса, поскольку сравнение может быть самоочевидным, напрашивается само собой. Чтобы исследование было полноценным и плодотворным, от исследователя требуется искусство интерпретации, которое предполагает, что автор умело продвигается вперед к научной истине, лавируя между историческим контекстом и концептуальным логическим анализом политических изменений. Структурными элементами такого анализа являются общетеоретические основания, в которых фиксируются: представления об исходных принципах и ценностях той или иной модели политических изменений; политоморфология, или понятийная структура модели, отражающая ее идейное теоретическое содержание; совокупность средств и методов реализации данной модели.
Политико-идеологический дискурс есть пространство «встречи» и структурирования текстов (или речевых практик), взятых из разных исторических сюжетов, интегрированных по единому проблемному основанию. При этом исторический и хронологический принципы могут быть (временно) проигнорированы. Здесь не только допускаются, но и прямо предполагаются разрывы, поскольку между текстами может не быть прямой зависимости и влияния. Они являются срезами общего политического сознания, рожденного разновременной деятельностью.
Произвол интерпретации в данном случае ограничивается объ-
ективным характером самих концептуальных структур, скрепляющих политику и идеологию, объективирующихся в феноменах общественного поведения и действия. Концептуальная структура — это то, что позволяет идентифицировать тексты и суждения, определять их принадлежность к тому или иному дискурсивному типу; это опорный концепт, смысловое ядро, рационально-символическая матрица дискурса. По ее законам конструируются и функционируют конкретно-исторические системы мышления, инвариантные политические учения. Такая инвариантность развивает и обогащает первичную матрицу (см.: Хейвуд, 2005, с. 23; Алексеева, 2007, с. 74).
Мы имеем дело с очевидным и бесспорным фактом: одна и та же концептуальная структура мышления может состояться в едином горизонте для разделенных во времени и пространстве умов. Именно гомогенность, однотипность мышления обусловливает возможность использовать установленный нами факт для построения теоретической конструкции, базовым элементом которой является инвариантная структура, а блоком (т. е. первичным дискурсом) — определенное политическое учение. Благодаря этому методу мы получаем новый способ классификации политических учений и их системного описания. Любой значимый для нашей проблемы текст может быть структурно опознан и помещен на соответствующее место в координатное поле дискурса. Такой подход позволяет выявить широкие эвристические возможности политико-идеологического дискурса как такового.
В духовной жизни современного общества многообразные и довольно противоречивые процессы возрождения национально-исторического самосознания занимают исключительное место. В этой ситуации возрастает актуальность органического усвоения интеллектуального наследия прошлого. Все явственнее обнаруживается, что зрелость и глубина социально-политических идей российского идеологического дискурса (о правовом государстве и гражданском обществе, укреплении политического порядка и служения Отчизне, устранении диспропорций в системе социальной и политической справедливости и др.) столь существенны и значимы, что они могут стать и уже становятся одним из действенных факторов и аргументов современного научного поиска, развития социальной практики и общественного сознания, консолидации общества.
Литература
1. Алексеева Т. А. Политическая философия: От концепций к теориям. М.: МГИМО, 2007. 397 с.
2. Гаврилова М. В. Политический дискурс как объект лингвистического анализа // Полис. 2004. № 3. С. 127-139.
3. Демьянков В. З. Политический дискурс как предмет политической филологии // Политическая наука. 2002. № 3. С. 32-43.
_ 187
4. Ильин В. В. Философия: В 2 т. Т. 1. Ростов н/Д.: Феникс, 2006. 773 с.
5. Кондаков Н. И. Логический словарь. М.: Наука, 1971. 658 с.
6. Русакова О. Ф., Максимов Д. А. Политическая дискурсология: предметное поле, теоретические подходы и структурная модель политического дискурса // ПОЛИС. 2006. № 4. С. 26-43.
7. Сергеев В. М. Как возможны социальные изменения? (Пролегомены к статистической теории социальных сетей) // Полис. 2001. № 6. С. 29-39.
8. Симонов К. В. Политический анализ. М.: Логос, 2002. 152 с.
9. Сморгунов Л. В. Сравнительная политология: Теория и методология измерения демократии. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2002. 230 с.
10. Соловьев А. И. Политическая идеология: логика исторической эволюции // http://www.nscs.ru/docs/tezayrys/Politichescay_ideologiy.doc
11. Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996а. 207 с.
12. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Магистериум, 1996б. 446 с.
13. Хейвуд Э. Политология. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2005. 544 с.
14. Щербаков А. Е. Структурная композиция идеологического процесса // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12: Политические науки. 2004. № 2. С. 95-104.
